Жаль. Опоздала...

Рассказ № 20 из цикла "Коротко о себе".

Будущее имеет дверь из прошлого. Ключ от будущего в прошлом.
«Воссоединение». («Vuslat»).

    Вчера вечером с удовольствием слушала «Темные аллеи» Ивана Алексеевича Бунина. И чтец был хорош.  Но, по-моему, его книги не для дневной сутолоки: не для маршруток и очередей. А, вот, подишь ты! Именно Бунина я вспомнила, когда вошла в вестибюль городской поликлиники, который толстой разноцветной еле шевелящейся змеюкой заполняла очередь из пациентов за картами в регистратуру. Просторное помещение, а дышать нечем. Да-а….

    «Терпение – медицина бедных». Тут с Иваном Алексеевичем не поспоришь. Но деваться некуда. Надо!  Праздничные майские дни поднакопили людей, несмотря на начавшуюся огородную страду. А, может, именно, из-за неё? Я пристроилась в хвост очереди, воткнула наушники в уши. Тариф с безлимитным интернетом делал жизнь более комфортной: можно слушать аудиокниги, не теряя времени. Наушники же – это купол, отделяющий твой мир от посторонних. Жалко только, что у них нет функции поглощения запахов. Ох, как она бы пригодилась в этот денек! Лето еще не началось, но дни стояли очень жаркие. Видно в планы лета входило быстренько зажарить всё и всех в мае, а потом в положенное ему время уйти на покой. Ну, не напрягаться же ему все три летних месяца! Настроение моё, несмотря на очередь, сильно не испортилось. Я точно знаю, что если в нашу поликлинику нужно зайти на пять минут, то два часа из твоей жизни  она  заберет. Оброк! Поскольку бюджетная медицина не может собирать дань продуктами  или официально поголовно со всех деньгами, то она берет мзду временем. Так я и настроилась, чтобы меньше нервничать.

     Очередь, тоненькая у хвоста, сильно разбухала по мере приближения к окошкам регистратуры. Около окошек она разделялась надвое. Словно язык с раздвоенным жалом. И язык этот «брызгал ядом». Законопослушные пациенты пытались не пустить тех, кому «только спросить» или наглых, кому хотелось пролезть без очереди.  Перепалки работали по принципу «пузырей на болоте».  Иногда «пузырь-пациент» прорывался к поверхности «трясины» и лопался уже у регистратуры, и потом потрепанный пациент  выдавливался в сторону. Иногда «трясина»  затягивала его, и бедолага шел в хвост очереди, ворча и чертыхаясь. Я не принимала участия в разборках «за справедливость», так как не умела извлекать удовольствие от борьбы за что-либо. Мне в жизни близка пословица «Худой мир лучше доброй ссоры». Может, кому-то покажется, что с такой философией многого не добьешься, но я за многим и не гонюсь. Только за тем, что меня не огорчает, за тем, что радует. А вот сегодня меня радует мой внешний вид. Моя приятельница говорит, что многие начинающие пенсионерки сейчас моложавые и не выглядят, как развалины. Она говорит, что они проживают «юность старости». Я, наверное, с ней соглашусь. Тем более на мне сегодня очень интересный наряд в фольклорном стиле, сшитый младшей сестрой. Она много лет проработала в «Доме моды» в крупном областной центре и умения качественно и оригинально наряжать меня не растеряла. Этот костюм – её подарок ко Дню рождения. Мы вместе подобрали сумку и обувь. А уж украшения я изготовила сама: это моё хобби.

 Вот так спокойненько, не обращая внимания на внешние раздражители, я приближаюсь к регистратуре.  Но уровень децибел сильно стал нарастать, что начал перекрывать чтеца аудиокниги. Я остановила  прослушку, сняла наушники и попыталась понять ситуацию, из-за которой стоит «дым коромыслом». Тем более мне уже все было слышно, так как  я могла называться «шеей змеи». Сначала я увидела молодую девушку боевой раскраски: её очень  ассиметричная стрижка была двухцветной. Короткий ежик слева был рыжий, а длинная челка, переходящая в прядь, справа –  иссине-черная. Штук семь колец, которые располагалось по мочке уха, кольцо на губе, черные тени и черная помада выглядели в нашем провинциальном городке вызывающе или, если мягко сказать, непривычно. И наряд! Наряд тоже не из привычных: широкая белая майка-«алкоголичка», почти не закрывающая черный спортивный лиф, и драные джинсы. Точнее, что-то из джинсовых полосок. Да, уж! На неё наседала дама лет пятидесяти солидной комплекции в обтягивающем телеса трикотажном платье. Голос дамы почти перешел на визг. За ней стоял молодой мужик лет тридцати. Лицо мужика было покрыто щетиной. Как говорил мой знакомый художник Сергей, когда долго не брился: «Поступил от дамы заказ на трехдневную щетину». Этому мужику, похоже, поступил еще и заказ на «сильную помятость», которая была достигнута естественным путем: обильными возлияниями явно не безалкогольными напитками в только что закончившиеся праздничные дни. Он тоже орал, не выбирая выражений, что ему надо только рецепт матери выписать, а так ему надо на работу. Сзади в спину сухоньким кулачком его колотила бабушка, которая кричала, что он тут не стоял, и она его не пустит без очереди. Я сначала подумала, что вся эта кутерьма из-за того, что девица, очень экзотичная и не очень приятная, пытается проскользнуть без очереди, но потом поняла, что это не так. Девица закрывала собой сухонького седого старичка с палочкой небольшого роста в костюме с орденскими планками, пыталась отпихнуть от окошка напирающую на него массу нервных пациентов и пыталась урезонить их. Старичок, ветеран ВОВ, хотел воспользоваться своим правом получить медицинскую карту без очереди. А стоящие у окна регистратуры люди разъярились. Тетка орала и плевалась ему в лицо, что ветераны давно на том свете, а он просто наглый старикан. «Я его не пущу. Много тут всяких льготников. Всех не напропускаешься!»  Остальные делали вид, что их это не касается, лишь бы поскорее оказаться у заветного окошка. Кто-то молчал, кое-кто ворчал, один орал, что всем надо заткнуться. И только эта молодая девушка встала на защиту старенького ветерана.

– У вас совесть есть?! Человек за вас кровь проливал на фронте! Мой прадед в танке горел под Курском, а прабабушка партизанила не для того, чтобы такие наглые, сытые морды отпихивали старенького ветерана. А вы, остальные, языки, да что там языки, совесть в задницу засунули? А если бы вашего деда или отца поливали грязью?! Ведёте себя, как уроды!

Господи!  Мне стало стыдно. А я наушниками отгородилась! Куполом накрыла свою совесть! Девушка, видите ли, не так наряжена! Не так накрашена! А я все так делаю: и оделась правильно, и накрасилась, как надо. Кому надо, кем правила установлены?!

Я подошла к девушке, отодвинула её от окна регистратуры и, оттолкнув не ожидавшую нападения тетку, заглянула в окошко к регистраторше и сказала:

– Сейчас вы должны найти карточку ветерана ВОВ, которая уже должна была быть на столе у кардиолога, так как запись была сделана предварительно. Если вы сейчас этого не сделаете, то я поднимаюсь к главврачу, и мы продолжим разговор в кабинете. Я – корреспондент городской газеты. Сейчас я сделаю фотографии и вас, и этих людей. Во-первых,  опубликую статью об этом в городской газете с вашими фотографиями, затем выложу их на городской сайт. А если вы не заткнетесь, – я повернулась к скандалистам, – то запись с диктофона я передам на радио.   Фамилии ваши я узнаю по картам, которые вы будете брать в регистратуре. Город должен знать своих «героев». Думаю, вашим друзьям и родственникам будет о чем поговорить, прочитав статью и послушав ваши голоса по радио.  А вы, товарищи, не стесняйтесь, смелее защищайте ветерана.

Я достала телефон и собралась фотографировать. Якобы.

 Молодой мужик сбежал, тетка хотела что-то сказать, но из очереди послышалось: «Да заткнитесь уж!». Она отвернулась к окну, пытаясь спрятать лицо от камеры.
Я отошла на свое место в очереди. Руки у меня тряслись, сердце  колотилось. Наверняка  лицо красное из-за подскочившего давления. Нет, не умею я бороться за справедливость.

Заказав карту, я подошла  к лифту, что бы подняться на нужный мне этаж. Меня кто-то подергал за рукав. Сзади стояла экзотическая девушка.

– Могу я с вами переговорить?

Мы отошли к окну, чтобы не мешать другим пациентам, толпившимся в очередной очереди, именно так: очередной очереди, но уже к лифтам.

– Извините, а вы, правда, корреспондент городской  газеты?

– Нет, неправда. Я –  обычная пенсионерка. Просто я не знала, что придумать, и в голову пришло только это. Город наш небольшой, все как-то через кого-то друг друга знают. Не захотят быть ославленными.  А тебе спасибо надо сказать. Понимаешь, я не ожидала от тебя такого!

– У меня правда и прадед  воевал, и прабабка партизанила на Украине. Их уже нет в живых, но письма деда и фотографии есть. А прабабушка после записи делала. Они сохранились. Я о них много знаю, вот и подумала, что вы сможете о них написать. Нельзя, чтобы мы стали «Иванами, не помнящими родства». А почему же вы вмешались?

– Совестно стало, что молчу. К тому же у меня многие из родни воевали.

Мы улыбнулись друг другу и разошлись.

Я поднялась на лифте к нужному мне кабинету, снова заняла очередь и уселась на банкетку для долгого ожидания. Очередь по талонам уже опаздывала примерно на час. А еще появятся те, кому только спросит, кому только взять карту и те, кто уже по второму кругу: только подписать.

Наушниками я отгородилась, но включила не аудиокнигу, а релакс- музыку и стала вспоминать. Я решила покопаться в памяти и понять: «А что ты, еще небеспамятная голубушка, может рассказать о своих родственниках, воевавших на разных фронтах Великой Отечественной войны?
В нашей семье воевал мой дед, Николай Логинович, три его сына: Иван, Николай, и Павел, и дочь Анна. Ранения были, но все остались живы. Нашей семье повезло. Дома оставались только бабушка Наталия Ивановна  и младший сын – школьник Алексей. С маминой стороны никто на фронте не был. Мама и её брат были малы. Мой папа, Павел Николаевич, юношей занимался в аэроклубе.  Его призвали в армию в 1943 году, в двадцать лет. Он стал летчиком. Летал на штурмовике ИЛ-2.

Об этом мне рассказала младшая сестренка.
 Однажды мы проводили отпуск в Москве. Гуляли по городу. В Новопушкинском сквере была организована выставка документальных фотографий, посвященных Великой Отечественной войне. Народ толпился. Мы тоже с интересом стали рассматривать фотографии той эпохи. Было много снимков военной техники, в том числе разных самолетов. Сестра подвела меня к фотографии, где был заснят штурмовик ИЛ-2, и сказала: «Вот на таком летал наш папа».

Я удивилась: «А ты откуда знаешь?»

«Я, к сожалению, немного знаю. А вот мой муж часто и подолгу разговаривал с папой о войне. Им было интересно обсуждать военное время. Мы же с родителями долго жили. Это ты перелетной птицей появишься на несколько дней в родительском гнезде, пощебечешь и вновь улетишь. Да ты уже подзабыла, что папа с мамой не один раз ездили в город Речица, что в Гомельской области Белоруссии. Там в Краеведческом музее есть Зал Славы, посвященный военным событиям.  А гвардейский штурмовой авиационный полк, где папа служил, принимал участие в боях за освобождение Белоруссии, в том числе и Речицы. Один раз мы с ними вместе ездили. Все было очень торжественно и в тоже время трогательно. Сильные впечатления оставила эта встреча, Эта была последняя поездка перед смертью мамы. Больше папа не ездил».

Я тогда еще подумала, что, живя далеко от родителей, многого о них не узнала. «Надо бы приехать на целый отпуск, посидеть, поговорить с папой». Но я опоздала. Папа вскоре умер.

«Было времечко, ела кума семечки. А теперь толкут, да не дают». Было времечко…,  да не вернуть.

И вот я сейчас сижу среди потных нервных пациентов и никуда не спешу. Я понимаю, что опоздала. Опоздала с разговорами, с  благодарностью моим близким людям, защищавшим Родину. Читать о войне – не перечитать. Да что толку, то обо всех, а о своих, где узнать? Да-а…. Не успела узнать, не успела сказать….

Поздно спохватилась, голубушка в модном костюме!  Сердце щемило. Смотрела на себя со стороны с укором. Но сделать-то уже ничего нельзя!..

 Нет! Почему нельзя?! Надо уговорить сестру с мужем на машине съездить в музей в Речицу. В Белоруссии ведь к солдатам Великой Отечественной войны относятся как к героям. Надо… .  Надо успеть, пока историю не переписали! С историей шутки плохи.

«А кажется — стабилизатор поет: «Мир вашему дому!»
Владимир Высоцкий.  «Песня самолета-истребителя».

Посвящается всем, кто защищал мир от фашизма. С благодарностью.

Город Саров.  27.02.2020 год.