Бог шельму метит

               
     У Егора Фомича истекал срок действия лицензии на приобретение, хранение и ношение травматического оружия. На руках у него был уже целое десятилетие травматический пистолет Макарова – в народе «Макарыч» – внешне абсолютная копия боевого оружия под таким же названием.
 
     Для Егора Фомича было логичным решение о продлении лицензии. С десяти лет за ним всегда числилось личное оружие: в суворовском училище – охолощенный автомат АК47, в военном училище – точно такой же, но уже в боевом исполнении, а вместе с лейтенантскими погонами за ним закрепили пистолет Макарова. С ним он уже не расставался пока не вышел в запас.

     Стрелял неплохо – были грамоты за меткость. Выбивал обычно, за редким исключением, 27-29 очков из 30 возможных. Уволившись со службы, приобрёл сначала – по причине безденежья – пневматический «пугач», не заслуживавший звания «пистолет», а позднее удалось обзавестись «Макарычем».

     Одним словом, для Егора Фомича было вполне естественным желание время от времени просто почувствовать под рукой приятный холодок стали своего, личного, оружия без всякой мысли о его каком-то серьёзном применении. Правда, по нынешним временам для исполнения этого желания надо было жертвовать своим налаженным не без долгих усилий душевным комфортом. Предстояло идти на контакт с властью, а любые контакты с нею в лице её чиновников Егора Фомича крайне раздражали. Они почти всегда вызывали очень болезненное чувство внутреннего разлада. У Егора Фомича не было предела возмущению наглостью, безапелляционностью, порой абсурдностью требований и поведения чиновников. В минуты вынужденного общения с ними его всегда распирало чувство ненависти к ним, заполнявшее все поры его сознания, а рядом обычно был гипертонический криз.
 
     На этот раз Егор Фомич поносил про себя власть самыми непотребными словами, путешествуя, согласно её требованиям, по медицинским учреждениям, дабы подтвердить среди прочего свою дееспособность и бесстрастное отношение к наркотикам. С этой задачей он справился за неделю, подняв планку своего систолического давления до 175 миллиметров ртутного столба.

     Теперь настал черёд обязательных испытаний, имеющих отношение к теоретическим вопросам и практическим навыкам применения оружия. Из нескольких десятков фирм и фирмочек, сумевших заполучить лицензию на право проводить такие испытания и вполне способных претендовать на литературный бренд компании «Рога и копыта», выбрал ту, что была поближе к месту его проживания.

     Теорию сдал там без погрешностей, а через неделю отправился туда же демонстрировать, как он предполагал, свою меткость. Часть пути проделал пешком вместо обычных для него ежедневных физических упражнений. Солнце, ещё не так далеко оторвавшееся от краешка горизонта, высвечивало в мягкий телесный цвет  единственную на все небеса небольшую тучку. Вглядываясь в их бездну, Егор Фомич хотел успокоить себя перед грядущим испытанием, вернуть привычное чувство внутреннего равновесия. Получалось плохо.
 
     Корил себя за то, что позволил обстоятельствам так надругаться над чувством своей независимости и лишить себя покоя. Стыдливо подыскивал оправдание своей слабости, отнюдь не красившей созданный им самим для себя имидж самодостаточного человека. Говорил себе, что вызвана она полной безоружностью перед властью. Его, дескать, лишают оружия, превращая в беззащитного человека. – Уверенность в себе вернётся, – убеждал он себя, – как только снова получит права на своего «Макарыча».
 
      Егора Фомича вызвали на огневой рубеж, когда он явился на стрельбище, вторым из списка испытуемых. Пока выдвигался на точку стрельбы машинально отметил про себя, что у экзаменатора –офицера преторианской гвардии, – которому предстояло установить умение Егора Фомича держать в руках оружие и стрелять из него, – из-под настежь расстёгнутой ветровки и мятой футболки округло выпирало пивное брюшко, говорившее, что его хозяин давно не знал никаких физических нагрузок. Успел также вспомнить наущения доброжелательно настроенного к нему инструктора: – Главное, чтобы в момент затишья твой указательный палец лежал не на спусковом крючке, а вдоль спусковой скобы, переставляй его на крючок только перед выстрелом, а после тут же убирай. – И не парься – попадать в мишень вовсе не обязательно.

     Егор Фомич за долгие годы общения с оружием привык поступать иначе: в минуты предстоящего применения оружия указательный палец его руки всегда ложился на спусковой крючок, а стреляя, он искал «десятку», а не «молоко». Так что уже до команды «Огонь» и пробного выстрела его палец предательски потянулся к спусковому крючку. Мишень терялась в глаукомном тумане – со зрением у Егора Фомича было совсем плохо, – но он её всё же поймал. Сухо и резко прозвучал выстрел. Контрольной стрельбы не было – по правилам, установленным преторианцами, экзамен был провален, хотя, по словам стрельбищного служки у зрительной трубы, выбил Егор Фомич «десятку».
 
     Положив оружие на стойку, взглянул на преторианца, прочитав на его лице гамму чувств. В том числе, осознание важности своей персоны и самодовольство, густо обрамлённые, судя по репликам, интеллектуальным несовершенством. Всё вкупе, видимо, позволяло ему ёрничать, делать снисходительные замечания в адрес испытуемых. Не избежал этого и Егор Фомич: – Вы сегодня, наверное, встали не с той ноги, – сказал ему преторианец, затем добавил: – Вы, видимо, никогда не служили в армии! Егор Фомич промолчал, боясь взорваться и обратиться к привычной в его полувековой армейской биографии ненормативной лексике. В своём поведении преторианец, видимо, подражал своей прямой начальнице, возглавлявшей отдел лицензирования оружия – женщине в полковничьих погонах. Та в своих высказываниях относительно владельцев оружия тоже бывала безапелляционна и бескомпромиссна.
 
     Егор Фомич считал ошибкой ужесточение правил владения гражданами оружием. Вспоминал в этой связи историю Древнего Рима. Там до какого-то момента право носить оружие имели только преторианцы. – Нашему нынешнему «цезарю» такой вариант, видимо, по душе. Но ему, наверное, следовало бы поближе познакомиться с трудом английского историка Гиббона, перечислившего чуть ли не пару сотен ошибок римских императоров, приведших к распаду их империи. Егор Фомич видел аналогии с решениями и действиями отечественных правителей.

     С некоторых пор он стал замечать, как окуклившуюся пару десятков лет назад из хаоса и набравшую с той поры нешуточную силу власть начинают разъедать её собственные промахи. Во имя выживания она требует от патерналистской части своих подданных всё больше жертв. Постепенно мельче становятся ячейки сети бюрократических ограничений. Они вызывают недовольство уже самой властью, содержащей олицетворяющих её бюрократов. – Если постоянно задирать планку требований к лояльной части подданных, всё туже стягивать её обручем различных ограничений, можно и гайки сорвать с ещё явно ненадёжных скреп, вызвав протест, а то и вовсе бунт какой-нибудь. – Зачинщиками последнего в России всегда становились патерналисты, – размышлял Егор Фомич, шагая в очередной раз на свою Голгофу для пересдачи стрельбы.
 
     Добравшись, ждал экзаменатора-преторианца, но тот так и не появился. Догадывался почему: была пятница, прекрасный солнечный день – чиновничий люд массово потянулся за город, не дожидаясь окончания рабочего дня. Там, видимо, и затерялись его следы. Стрельбу потому оценивали адекватные люди из фирмы «Рога и копыта», не склонные к профанации акта испытаний. Егор Фомич произвёл четыре выстрела, поразив мишень и получив «зачёт» с замечанием её представителя, что, мол, преторианец его бы вновь «завалил».
 
     Кстати, позднее случайно узнал, что тот погиб во время охоты, нарушив правила организации загона животных. – Бог шельму метит, – подумал тогда Егор Фомич.

     26 июля 2019 года