Схождение

Темное маленькое чердачное помещение без окон, пропахшее пылью и мышами. Повсюду виднелись груды различного, видимо, давно лежащего хлама. Грязные тряпки, свернутые проеденные молью ковры, глиняные горшки, тарелки, кувшины, чеканные железные блюда различного размера и глубины, старинные чугунные сковородки с резными ручками, развалившиеся кальяны, древние настенные часы, сундук, помнящий прародителей хозяина помещения и лавка с шатающимися поскрипывающими ножками.
 
Поздно вечером сквозь узкий лаз по узенькой складной лестнице на чердак протиснулись восемь человек. Первыми в темноту помещения пробрались две монахини и совсем молодая москвичка Настя, которые заняли лавку. Саратовчанка Наталья, не представившаяся женщина из Екатеринбурга, псковичанка Лидия (духовное чадо старца Ионна Крестьянкина) расположились на сундуке. Сергей откуда-то с Урала и еще один парень с Камчатки уселись на свернутые ковры, лежащие между лавкой и сундуком.
 
Хозяин, подождав, пока «гости» рассядутся, закрыл лаз, хорошенько запрятал складную лестницу и обильно набрызгал отвратительным одеколоном, который должен был сбить с толку полицейских ищеек. Теперь, не сведущий в этих «темных делишках» человек и в жизнь бы не догадался, что в маленькой лавчонке кто-то прячется. Довольный собой, хозяин принялся перекладывать товар, перебирать какие-то безделушки, протирать витрины.
 
Запертые в абсолютной темноте прячущиеся люди, не имеющие доступа к свежему воздуху, начали поочередно чихать, вполголоса укоряя гостеприимного хозяина, устроившего эту неожиданную «химическую атаку». Монахини сидели молча, смиренно перебирая четки.
 
Несмотря на то, что окон в помещении не предусматривалось, из-за атипично тонких стен и отвратительных стыков перекрытий уличный шум был прекрасно слышен. К полуночи хозяин закончил возиться со своим товаром, закрыл лавку и ушел. Улица опустела, шум прекратился.
 
Все это время прячущиеся на чердаке люди шепотом рассказывали о себе. Кто в двух словах, кто вообще отказался даже называть имя. Дольше всех рассказывала псковичанка Лидия, но говорила она не о себе (лишь назвала свое имя и родной город), а о своем почившем о Бозе старце Иоанне.
 
Она много и воодушевленно шептала о его добродетелях. Рассказывала, сколько чудес и исцелений произошло по молитвам дорогого батюшки. Много говорила о его доброте и любви к людям, рассудительности и понимании чужих проблем, о его проповедях и служении. Не обошла стороной и сам монастырь, где подвязался старец: о том, что обитель никогда не закрывалась, о том, сколь благодатны нетленные мощи многих подвижников, почивающие в Богомзданных пещерах, где покоится тело и скончавшегося отца Иоанна, который помогает всем страждущим и по сей день, словно живой. Всех приглашала в гости: говорила, что такого монастыря нигде нет. Все пообещали постараться приехать, лишь с одной оговоркой – пережить бы это путешествие.
 
После недолгого молчания на монахинь неожиданно гадюкой зашипела Настя, только совсем не о старцах и обителях.

- И что ты уперлась в меня своими острыми коленками? Нет уже сил терпеть!

- Простите, - смиренно ответила монахиня, отодвигаясь в сторону и чуть, тем самым, не скидывая с лавки вторую инокиню.

- Что простите?! Что простите-то?! – почти в голос, задыхаясь от злости, говорила москвичка, - Если бы я не сказала, ты бы так и продолжала! Ты же специально тыкала меня коленкой?! Скажи, специально ведь?!

- Простите, я не специально… - смущенно ответила молодая монахиня.

- Да что ты заладила со своим «простите»? В этом что ли дело?

- Бог прощал и нам завещал… - как можно мягче вполголоса произнесла вторая монахиня постарше.

- Вам нужно успокоиться! – строго сказал Сергей, - Здесь все в одинаковых условиях. От ругани и склок лучше никому не будет. Нужно четко помнить, зачем мы здесь и что нас всех ждет, если нас найдут. Ничего хорошего от нашей поимки ожидать не приходится, пожалеют все. Лучше будем молиться!
 
Эти слова подействовали на некоторое время. Однако к двум ночи оказалось, что монахиня сидит к Анастасии слишком близко. Москвичка отпихивала молодую монахиню локтями, обвиняя ее в разных нелепостях. Негодуя от такой наглости, Сергей стащил ее за воротник на пол и приказным тоном запретил ей садиться на лавку.
 
- А что это ты тут раскомандовался?! – теряя самообладание чуть не завопила Анастасия, - Командиром себя почувствовал? Не таких обламывала. Ща я тебе устрою, - и только она приготовилась прыгнуть на обидчика, чтобы расцарапать ему лицо, как с улицы послышался звук приближающейся машины.

- Патруль! – зашипел Сергей, - Молчим все!
 
Машина остановилась около лавки. Хлопнули двери, послышались шаги, вышедших из автомобиля людей. Все отчетливо услышали, как по старинным камням зацокали когти собак. Патрульные переговаривались на своем языке, что-то говорили собакам. У всех запертых душа ушла в пятки, когда собаки громко залаяли. Всем разом показалось, что их укрытие обнаружено. В тот момент и подумать никто не мог о кошке, которая вальяжно прохаживалась в конце переулка. Именно ее запах и привлек внимание собак. Двери снова хлопнули, машина уехала.
 
Поджилки тряслись чуть ли не час. Затем начали перешептываться, снова рассказывать о себе, кто, как и почему сюда попал. К четырем утра всех склонило ко сну. На этот раз отличился парень с Камчатки, увалившийся на ближайшее к себе – колени молодой монахини. От неожиданности она чуть вскрикнула.
 
- Извините, спать очень хочется, - оправдывающимся сонным голосом пролепетал парень, видимо, не приученный по жизни к таким испытаниям, как ночные бдения.
 
Все кроме москвички начали уговаривать его отодвинуться от монахинь, мол, мирским и дотрагиваться до облеченных в ангельских чин нельзя. Однако парень уже так крепко спал, что понять какие-то уговоры просто не мог. Монахиня, боящаяся любых новых склок и шума, начала лепетать, что все нормально, переживать не о чем, главное, чтобы наступила тишина и их по ее вине не обнаружили патрульные. Все угомонились и провалились в тревожный сон, не спали только монахини, усердно молясь Богу об успешном исходе «предприятия».
 
К шести часам утра, когда все уже с нетерпеньем ждали возвращения хозяина, обещавшего прийти к этому времени, снова появились полицейские и тогда нашим героям довелось услышать такое, что совершенно не понятно, почему никто не пережил сердечного приступа. В двухстах метрах от наших смельчаков патруль обнаружил «логово» прячущихся нарушителей. Десять человек сидели в таких же условиях, как и наши знакомые. Не удостоверившись в безопасности, хозяин соседней лавки поторопился избавиться от «гостей». Освобождение укрытия произошло именно в тот момент, когда мимо проходили патрульные. По рации вызвали подкрепление. Первых спустившихся с чердака бесцеремонно выволокли из помещения лавки под дулами автоматов и уложили на мостовую лицом вниз.

Уже с подкреплением приступили к операции по задержанию остальных нарушителей. Душераздирающий женский вопль разорвал утреннюю тишину спящих улиц – это двое полицейских с трудом выволакивали нарушительницу из укрытия. Пока возились с ней, крупный бородатый мужчина спрыгнул с чердака, отпихнул ближайшего патрульного с такой силой, что, падая, тот увлек за собой еще двоих. Со звоном на них посыпалась глиняная посуда. Четвертого патрульного руки-кувалды отшвырнули на другую витрину: путь ко спасению был свободен. Бородач помчался в сторону лавки, где пряталась знакомая нам восьмерка нарушителей. На перекрестке остановилась машина, из которой вышли двое патрульных с собаками. Мужчина остановился в нерешительности. В этот момент сзади его нагнали возившиеся до этого с кричащей женщиной правоохранители. Бородач с размаха получил два удара резиновыми дубинками по шее и по ногам. Падая, здоровяк во все горло заорал: «Не-е-ет!!!», при этом, успев огромными ручищами сгрести в охапку обоих преследователей и всем телом повалиться на них. Бунтаря угомонили электрошокерами подоспевшие с перекрестка патрульные. Оставшиеся нарушители из обнаруженного укрытия оказались мирными и покорными, правда, им тоже досталось на фоне предыдущих впечатлений.
 
Действительно, страшно до ужаса, когда совсем неподалеку слышишь женский крик, бьющуюся посуду, звуки драки, стоны, всхлипы, кого-то орущего прямо за стеной, непрестанный лай собак, снова возню перепалки, жужжание шокеров. Единственная мысль на фоне слышанного: «Сейчас начнут обыскивать все лавки на улице, сейчас и сюда придут!!!». Мысль дамокловым мечом повисла в тишине темного чердака: пропали, все зря. Слышалось бешеное сердцебиение восьми сердец да стук четок монахинь, непрестанно одними губами молившихся, уповающих на беспредельное милосердие Божие.
 
После инцидента территорию огородили и осмотрели с пристрастием. Наших героев спас хозяин лавки, который бессовестным образом проспал, а потому не пришел к назначенному сроку. Железные ставни лавки были закрыты на замок, а потому к помещению особого интереса и не проявляли.
 
Хозяин пришел в начале восьмого. К тому времени обыски прекратились, ограждение сняли, а общая истерия по поиску новых нарушителей закончилась. Однако зона осталась под пристальным вниманием: руководство решило увеличить в этом секторе количество патрульных. Начался новый виток томительного молчаливого ожидания. Хозяин нарочито спокойно возился внизу, предупредив смельчаков, что выход пока невозможен. Но даже после предупреждения, наши знакомые боялись и пошевелиться.
 
Оказалось, что теперь сидеть в этом темном помещении, когда столь отчетливо слышны звуки улицы, намного страшнее, чем это было глухой ночью. Тогда лишь казалось, будто может что-то произойти, теперь же снаружи постоянно что-то происходило и воспаленное от страха и недосыпания сознание с ужасом воспринимало привычную в обыденной жизни суету. Так они просидели больше четырех часов.
 
Примерно через пару часов двое из восьми наших знакомых принялись вести себя абсолютно неподобающе, нарушая тишину, задираясь, толкаясь, ни с того ни с сего высказывая всякие непотребства. Оставшиеся постоянно пытались успокоить негодующих, но хватало этих уговоров от силы минут на пять-десять. Этими задирами, нашедшими друг друга в сложной жизненной ситуации, оказались парень, спавший на коленях у монахини и уже хорошо известная нам москвичка. Все недоумевали, насколько они спелись, что без предварительного сговора (ведь до этого времени парень с девушкой не были знакомы) устраивали словесные перепалки то с одним, то с другим.
 
Когда ожидание казалось невыносимым, когда люди уже перестали обращать внимание на колкие выпады сговорившейся парочки, когда все уже так устали от ожидания, что всерьез подумывали, а не сдаться ли патрульным и будь что будет, хозяин открыл потайную дверцу и на страшной смеси отвратительного русского и невозможного английского сообщил: «надо очень торопиться – путь свободен, у вас одна минута». Четырнадцать часов, проведенных в кромешной темноте, закончились.
 
Все повскакивали со своих «насиженных» мест. Трудно было ориентироваться пусть даже и в чуть освещенном пространстве после столь долгого нахождения во тьме. В считанные секунды все благополучно покинули укрытие. Толком не пользуясь узенькой лестницей, соединяющей первый этаж лавки с чердаком, жмурясь от дневного света, люди прыгали вниз. Каждый из наших героев еще до начала предприятия получил подробные инструкции, как вести себя в тех или иных обстоятельствах. И все эти длительные инструктажи, которые так утомляли тогда, сейчас оказались как нельзя кстати.

У выхода стоял хозяин и направлял в конец проулка. Его толстая рука указывала на огромную процессию, в которой нужно было затесаться «нарушителям», оставаясь незамеченными для патрульных. Веселые и возбужденные люди, даже не подозревающие, что пережили неожиданно подбежавшие к ним русские, пытались оттолкнуть пришельцев, мол, у нас тут веселье, здесь чужих не ждут. Но выбравшимся с чердака было уже все равно, они не обращали внимания на удары локтями, отпихивания, недовольные окрики - русские шли на пролом. В конечном итоге наши герои умудрились органично вписаться в смуглолицую и темноволосую массу людей, продолжив неторопливое движение уже вместе со всеми.
 
Процессия медленно приближалась к невысоким ограждениям, за которыми плечом к плечу стояли огромные патрульные с автоматами. Громилы стояли с двух сторон огромного потока людей, зорко выглядывая нарушителей. У всех членов процессии, к которым присоединились наши многострадальные герои, имелись пропуска, дающие возможность беспрепятственного прохода мимо сил правопорядка. Пропуска показывали не останавливаясь. Но народу было столько, что проверить пропуска у каждого не представлялось никакой возможности. На это ушла бы уйма времени и вся процессия прекратила движение, а как результат давка, травмы. В этом и был шанс незаметно проскользнуть к желаемой цели.
 
Нужно было идти в середине процессии, чтобы патрульные ни с лева, ни справа не обратили на наших героев внимание. И все об этом знали, стараясь поступить именно так, чтобы хоть в какой-то мере безопасно пройти этот опасный участок. Парень с Камчатки забылся. Вместо того, чтобы смотреть четко перед собой или в пол, как его учили перед началом этого путешествия, он смотрел по сторонам. С нескрываемым ужасом на лице молодой человек всматривался в громил с автоматами, к которым его невзначай подталкивали иностранцы. Теперь он шел не по середине, а с самого края. Ничего не выражающий взгляд патрульного упал на парня и сразу вычислил в нем нарушителя. Не произнеся ни единого слова, правоохранитель ухватил жителя Камчатки за шкирку и резким движением выдернул из процессии. Тот начал кричать и брыкаться, но его быстро скрутили и заткнули рот. Сергей, шедший рядом с Натальей и видевший, что произошло, тихо прошептал: «Нечего было на монахинях спать…».
 
Помимо парня с Камчатки могучие патрульные, походившие больше на роботов, чем на живых людей, «выдернули» из толпы еще с десяток человек. Одного выхватили совсем рядом с жительницей Саратова, буквально в паре метров от нее. Сердце сжалось до боли, руки затряслись, ноги подкашивались. Хотелось поддаться животному инстинкту и побежать, расталкивая локтями членов процессии (которые даже не подозревали, в какой опасности находились русские, идущие рядом с ними), закричать, любыми способами вырваться из этого ужаса. Однако здравый смысл взял верх над паническими настроениями утомленного сознания. Иисусова молитва привела к относительному спокойствию. Женщина, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, опустила голову и продолжила медленное шествие вместе со всеми, отдавшись на волю Божью: пройду, так пройду; нет, будь что будет. Вдруг ее мысли переключились с собственного «я», отошли в сторону вопросы: «что же будет со мной?», «как же пройти мне?». Наталья вспомнила о монахинях, с которыми она провела ночь на чердаке. Они-то как?! Они же совсем не похожи на заурядных представителей этой демонстрации. Если она могла хоть как-то затесаться между демонстрантами, то бледнолицым, молчаливым, одетым совсем не так как все остальные двум монашенкам было совсем сложно. «Правда с ними Бог! Он им точно поможет», - успокаиваясь, подумала жительница Саратова, отмахивая мысль найти монахинь взглядом, так как такие движения головой могли тоже привлечь столь нежелательное внимание патрульных. Ей вдруг пришла в голову светлая мысль, что не нашли их на чердаке именно по молитвам этих сестер, которые в отличие от всех остальных не разговаривали, а беспрестанно молились.
 
Оставшаяся семерка успешно прошла участок предъявления пропусков. За огромным количеством народа толком ничего не было видно. Процессия прошла внутрь старинного душного помещения с высокими сводами, в которые упирались обшарпанные колонны. Сквозь полумрак проглядывались лампады, оплывшие восковые и парафиновые свечи, затертые до блеска многовековые стены, в других местах виднелась копоть, где-то отсутствие камней в кладке. Как и предписывали указания организаторов предприятия, Наталья свернула влево, стараясь не толкаться, обошла несколько колонн и уперлась в спины русских батюшек.
 
Священник из России на чужой земле всегда воспринимается как знамение Божье, а здесь этом страхе, чувстве обреченности, доходящего чуть ли не до отчаяния, батюшки казались чем-то сверхъестественным, объединяющим в себе идеал любви ко Господу и Отчизне. Умилительные слезы навернулись на глаза, когда Наталья глянула на их запотевшие волосы, усталую сутулость. Хотя, так подумать, о чем тут плакать? Чувство умиления приходит в самые неожиданные моменты, и понять его может только тот, кто хоть раз в жизни переживал его.
 
- Благословите, отче… - еле слышно произнесла Наталья. Сказать эти слова в голос у нее не хватало сил, поэтому она толком и не рассчитывала, что ее услышат. К ней обернулся измученный постом сухой священник лет семидесяти с чудными голубыми глазами.

- Бог благословит, - одними устами выговорил он и размашисто осенил просящую крестным знамением, дав поцеловать десницу благословляющую.
 
В левой руке священник держал огромную стопку записок, пальцев с трудом хватало, чтобы удержать ее. «Снова они за нас молятся…», - подумала она. Его усталые глаза выражали беспредельную доброту и внимательное участие к чужой судьбе.
 
- Как вы тут? Держитесь?

- Держимся, батюшка, - радостно ответила она, вытирая слезы.

- Держитесь! Только молитесь! Не оставляйте молитвы, и Господь вас не оставит в самых трудных жизненных ситуациях… - он весело подмигнул и отвернулся, чтобы продолжить чтение записок.
 
И снова долгое ожидание. И, возможно, оно было потяжелее первого. Пусть тогда и не было ничего видно, все происходило где-то снаружи. В те мучительные часы крайне боялись обнаружения патрулями, но, по крайней мере, сидели, и на личное пространство никто не посягал. Теперь патрули находились совсем рядом, люди давили со всех сторон, пошевелиться удавалось с огромным усилием. И видно ли было теперь что-то? Чужие спины, да какое-то движение где-то впереди. Толпа превратилась в единый организм, походивший на волнующееся море, где каждая волна (от краев к центру) проходила по нему после притока новых процессий.
 
Патрульные, словно ожившие каменные изваяния, неспешно прохаживались среди сдавленных людей. Не поддаваясь никаким законам природы, «великаны» выискивали падающих в обморок или пытающихся двигаться чересчур активно. Ведущих себя неподобающе тут же вытаскивали на улицу. И сопротивление не имело никакого смысла – не вытащит этот патрульный, придут еще несколько. То там, то тут периодически звучали крики тех, кого несли к выходу. Оставались те, кто выполнял строгое правило: вошел, остановился, стой на месте и молись, чтобы не потерять сознание. А потерять сознание в такой давке и духоте очень даже просто. Кислорода катастрофически не хватает, дышишь с трудом (из-за сдавленности грудной клетки и вздохнуть-то толком не получается), из-за обезвоживания (вся одежда мокрая от пота) ужасно хочется пить.
 
О желании пить нужно сказать отдельно. Как только кто-то доставал бутылочку воды, к нему тут же тянулись десятки рук с призывом о помощи. Кто-то из середины толпы передавал воду батюшкам, бывало, что до адресатов доходила полупустая бутылочка. Но батюшки (настоящие подвижники) не пили даже этого, отдавая остатки драгоценной влаги ослабшим женщинам, или просто окропляли людей тем, что оставалось на дне. Каждая капелька была на вес золота. Наталья до последнего тянула и не доставала свою двухсотграммовую бутылочку, прекрасно понимая, что просящих будет предостаточно. Но делала она это не по жадности, а из-за практических соображений, отдавая себе отчет в возможностях своего организма. Она знала за собой, что вполне может упасть без сознания в таком душном месте (по жизни уже такое происходило). Обычно от этого спасали несколько глотков воды. Если раздать всю воду – спасительного ничего не останется, а уповать на Господа в такой мере она еще не научилась. Наталья спохватилась о воде, когда поняла, что вот-вот упадет. Пелена застилала глаза, в ушах зашумело, ноги приняли свойства ваты. Уже не думая о других, Наталья автоматом выхватила бутылочку из внутреннего кармана. Отпив треть, она пришла в себя. Все стоящие рядом с ней, смотрели на ее бутылочку. Что можно объяснить в такой ситуации? Что можно сказать, чтобы тебя поняли? Никто ничего не говорил. Все всё понимали без лишних слов: можешь – помоги; нет – Бог тебе судья. Наталья, красная от стыда, спрятала воду. Боже, как же она корила себя в тот момент, что не взяла бутылку побольше.
 
Кроме близстоящих, бутылочку заметила и Анастасия. Находясь метрах в двадцати от Натальи, она двинулась напролом к заветной цели. До знакомой по темному чердаку оставалось всего ничего, и она даже успела выкрикнуть, забыв имя жительницы Саратова: «Эй, дай попить!». В этот момент ее ухватил за плечо громила-патрульный и, словно ничего не весящую плюшевую игрушку, уволок вон.
 
На этот раз Наталья даже не испугалась.  Сознание по указу батюшки непрестанно повторяло Иисусову молитву. Больше ничего не было. Только молитва и упование на Господа, что Он, по своей всемилостивой благости, дозволят протерпеть все это до конца. И словно в ответ на ее молитвы батюшки неожиданно громким хором затянули «Отче наш…». Все русские, которых оказалось, чуть ли не каждый десятый, стали подпевать. Но и все остальные не смолчали. Молитва, не знающая понятий разделения языков, границ и наций. На второй раз петь ее стали все, кто на русском, кто на греческом, кто на арабском, кто на английском. Под общим мотивом молитвы языковая составляющая терялась в глубине религиозного чувства собравшихся, того самого, что нельзя передать ни на каком языке, его можно только пережить и прочувствовать.
 
Под молитвы медленно зашли почетные делегации, процессии важных гостей (для которых были выделены отдельные места), священноначалие, уважаемое духовенство. Следом заскочили арабы с барабанами и дудками, скакали, вопили, плясали, прыгали. Наши батюшки смущенно, но в тоже время снисходительно, смотрели на них, продолжая молиться. После «Отче наш…» пели всем известные молитвы: «Иисусову», «Богородице, Дево радуйся…», «Царице моя преблагая….» попеременно на разных языках, часто заглушая друг друга.
 
Много суетились на свободном пространстве перед батюшками. За спинами плохо было видно, что именно происходило. Что-то кто-то делал. О чем-то спорили. Затем сознание несколько помутнело, действительность воспринималась урывками. Вода кончилась, а давление со всех сторон не прекращалось: шум, крики, зоркие взгляды патрульных, барабаны, давка, духота. Но в то же время душа все больше наполнялась всепоглощающим чувством ожидания чего-то важного для всего человечества.
 
Запомнился крестный ход, затем величественный старец, которого с великим уважением и осторожностью разоблачили до рубахи. Это был патриарх. Поражали его спокойное лицо, отрешенный взгляд, сосредоточенность на внутренней молитве. Патриарх будто бы смотрел на Кувуклию (самое главное место на Земле, где Воскрес Спаситель), но в то же время было понятно, что его взгляд видит гораздо глубже нашего с вами привычного мировосприятия. Когда он вошел в Святая Святых, вокруг которого стояли пришедшие, все, словно по незримому знаку, замолчали. Толпа, шумящая и галдящая, разом погрузилась в тишину.
 
Это было ожидание настоящего чуда. Не такого, когда просто на него надеешься, а настоящего: когда знаешь, что оно точно должно произойти. Ни один человек не сомневался в чуде. Те, кто сомневался не пошли бы на все эти испытания. Вот-вот. Сейчас. Уже скоро. Чудо должно было случиться и быть не могло иначе…
 
Через несколько минут из овальных окошечек, расположенных на правой и левой стене Кувуклии, выплеснулось пламя, которое от свечи к свече молниеносно распространялось по храму. Ближайшие к месту Воскресения люди тянули свои свечи, чтобы скорее ощутить неопаляющее пламя Благодатного огня. У многих, стоящих довольно далеко от Кувуклии, свечи зажигались сами. Вскоре и патриарх вышел с поднятыми руками, в которых он держал самозажженные иерусалимские свечи – традиционно так называют особую связку из 33 (по числу лет Спасителя) тонких свечек.
 
Тысячи человек тянули вверх руки с зажженными свечами. Обливаясь воском и парафином, они радовались, словно дети, чуду, которое сотворил Господь, укрепляя в вере и объединяя присутствующих в общем духовном восторге. Первые сорок секунд огонь из Кувуклии не обжигает, а потому люди как можно дольше держат над ним руки и умывают пламенем лицо. На эти четыре десятка секунд Господь превращает огонь в Святой Свет – так его и называют священники и монахи из Иерусалимской Патриархии. Переполненные чувствами, люди обнимались и целовались. И не было в тот момент разделения на концессии (оно, конечно, вернется позже), все кто в тот момент были в Храме Гроба Господня назывались одним словом – христиане. Наталья впервые в жизни, видя все это, осознала, что христианство – действительно мировая религия, сплотившая расы, страны и континенты.
 
Все радовались и веселились. Именно в этом месте и в этот момент видимого чуда верующие всем сердцем осознавали слова Спасителя, которые мы читаем у евангелиста Матфея: «яко мзда ваша многа на небесех». Действительно, видя все это, к делу своего спасения начинаешь относиться совсем иначе. Все славили Бога и благодарили Его за несказанную милость даровать возможность (пусть правдами и не правдами) побывать при этом Великом Событии. И было не важно, что бОльшая часть этих счастливцев уже никогда не сможет присутствовать на схождении Благодатного Огня. Главное в тот момент было осознание прикосновения к Чуду, к весточке с Неба, к пониманию того, что Бог нас не забыл и все также ждет нашего к Нему обращения…