Гоголь и Виельгорская. Духовная связь

               

«Гоголь был способен на самоотверженную и пламенную дружбу, такова была его юношеская привязанность к лицейскому товарищу Г. Высоцкому, тридцатилетняя дружба с А. Данилевским, возвышенное, полное нежной жалости чувство к чахоточному Иосифу Виельгорскому, таковы его отношения с А.О. Смирновой, А.М. Виельгорской, М.П. Балабаиной», - пишет Константин Мочульский в книге «Духовный путь Гоголя».
Перечисляя немногие имена, Мочульский вносит в список двух членов семьи Виельгорских – Иосифа и Анну. 
Дружеские отношения связывали писателя и с другими членами графской семьи – Михаилом Юрьевичем, Луизой Карловной, младшим братом Михаила Юрьевича Виельгорского Матвеем Юрьевичем, которого племянник Иосиф почтительно именовал в домашней переписке Дядей (с большой буквы), сестрами Анны и Иосифа – Софьей, Аполлинарией и их мужьями писателем Владимиром Соллогубом и братом поэта Дмитрия Веневитинова Алексеем Веневитиновым.
Часто встречаются в письмах Гоголя к Виельгорским имена младших членов семьи – детей Софьи Соллогуб и Аполлинарии Веневитиновой.
Поэтому отношения между Гоголем и Анной Михайловной Виельгорской могут рассматриваться только в контексте его отношений со всей семьёй Виельгорских.
Когда произошло знакомство Гоголя с Виельгорскими точно не известно. Возможно, в Санкт-Петербурге до отъезда Гоголя за границу в 1836 году. Они могли познакомиться через Жуковского или Смирнову. Расцвет дружбы приходится на конец 30-середину 40-х гг.
Отрывок Гоголя «Ночи на вилле», посвящённый угасающему от чахотки прекрасному душой и одарённому многими талантами графу Иосифу Виельгорскому, похищенному смертью на двадцать третьем году жизни, остаётся одним из самых трогательных сочинений писателя.
Иосиф умер практически на руках Гоголя, и ему же пришлось стать страшным вестником, сообщившим Луизе Карловне о смерти сына.
Смерть «бедного Жозефа», как называли его в воспоминаниях многие современники, навечно связала Гоголя и семью Иосифа.
В семье «бедный Жозеф» особенно был привязан к младшей сестре Анне, которую домашние звали Нози, носатенькая, или Бишь, Бишинька. Впрочем, Бишами родители ласково именовали всех своих дочерей. В переводе с французского это слово обозначает «лань».
Графиня была известна в обществе как самоотверженная мать, сама воспитывавшая своих детей и ходившая за ними, как наседка за цыплятами.
С.М. Соллогуб рассказывает в воспоминаниях, что после рождения пятого ребёнка Луиза Карловна переставила свою кровать из супружеской спальни на середину детской комнаты и сама давала  трём дочерям и двум сыновьям первые уроки истории, географии, музыки, учила садоводству и огородничеству, распознаванию и сбору лекарственных трав и врачеванью ими.
Дети жили в сельской местности в тесном контакте с природой и крепостными крестьянами, для которых помещица устраивала, школы, больницы, банки, богадельни и т.д.
Когда младшие Виельгорские подросли, семья разделилась. Иосиф жил в Зимнем дворце, выбранный Николаем Павловичем в качестве товарища для Великого Князя Александра Николаевича, с которым они вместе постигали светские и военные науки.
Михаил Юрьевич, как и его сын Иосиф Михайлович, служил при Императорском Дворе.
Луиза Карловна вынуждена была подолгу жить за границей, где лечился её младший сын граф Михаил Виельгорский-Матюшкин. Он родился хромым, и мать не хотела, чтобы у ребёнка из-за физического недостатка выработался байронический характер.
Поэтому Анна, Софья и Апполинария вместе с матерью часто бороздили морские просторы, переезжая из Петербурга в Западную Европу и обратно.
Кстати, Анна, как и Гоголь, страдала жестокой морской болезнью, с трудом перенося морские путешествия.
Несомненно, именно Луиза Карловна Виельгорская стала прототипом сестры братьев Платоновых во втором томе «Мёртвых душ». Слишком похожи приёмы воспитания дочери мадам Костанжогло на методику графини Виельгорской.
Описание обстановки дома и уклада жизни супругов Костанжогло также сходится в главных чертах с образом жизни Виельгорских в их поместье, названном в честь хозяйки Луизион или Луизино, где они счастливо жили в первые годы супружества, удалённые от двора по причине сокрытия фрейлиной Луизой Бирон тайного замужества.

Когда потом поместились они все в уютной комнатке, озарённой свечками, насупротив балконной стеклянной двери в сад, и глядели к ним оттоле звёзды, блиставшие над вершинами заснувшего сада, — Чичикову сделалось так приютно, как не бывало давно: точно как бы после долгих странствований приняла уже его родная крыша и, по совершенье всего, он уже получил всё желаемое и бросил скитальческий посох, сказавши: «Довольно!» Такое обаятельное расположенье навёл ему на душу разумный разговор гостеприимного хозяина. Есть для всякого человека такие речи, которые как бы ближе и родственней ему других речей. И часто неожиданно, в глухом, забытом захолустье, на безлюдье безлюдном, встретишь человека, которого греющая беседа заставит позабыть тебя и бездорожье дороги, неприютность ночлегов, и беспутность современного шума, и лживость обманов, обманывающих человека. И живо врежется раз и навсегда и навеки, проведённый таким образом вечер, и удержит верная память: и кто соприсутствовал, и кто на каком месте сидел, и что было в руках его, — стены, углы и всякую безделушку.
Так и Чичикову заметилось всё в тот вечер: и эта милая, неприхотливо убранная комнатка, и добродушное выраженье, воцарившееся в лице умного хозяина, но даже и рисунок обоев комнаты, и поданная Платонову трубка с янтарным мундштуком, и дым, который он стал пускать в толстую морду Ярбу, и фыркаканье Ярба, и смех миловидной хозяйки, прерываемый словами: «Полно, не мучь его», — и весёлые свечки, и сверчок в углу, и стеклянная дверь, и весенняя ночь, глядевшая к ним оттоле, облокотясь на вершины дерев, осыпанная звёздами, оглашенная соловьями, громкопевно высвистывавшими из глубины зеленолиственных чащей.
В доме родителей Анны Виельгорской Гоголь чувствовал себя, как Чичиков у Костанжогло.
С 1939 года Гоголь и Виельгорские были неразлучны, по крайней мере, душевно и духовно почти до самой смерти писателя. Отношения прекратились в начале 1850 года.
Принято считать, что причиной стало сватовство Гоголя к Анне. Конечно, никаких документов на этот счёт не имеется. Хотя в пользу несостоявшегося события
свидетельствуют утверждение Владимира Соллогуба: «Анна Михайловна, кажется, единственная женщина, в которую был влюблён Гоголь», неясные намёки на неудавшееся сватовство в письмах Гоголя к Анне, глава «Отвлеченье на миг» в шестом издании монографии «Гоголь» И.П. Золотусского, вышедшей в серии ЖЗЛ, в которой автор пытается выстраивать хронологию сватовства и предшествовавшего ему романа.
В последние годы тема любви Гоголя к Анне нашла отражение в фильме Натальи Бондарчук «Гоголь. Ближайший» и спектакле Андрея Денникова «Концерт для Чичикова с оркестром», поставленном гениальным режиссёром и актёром на сцене Московского академического театра кукол им. С.В. Образцова в юбилейном гоголевском 2009 году и варварски изъятом из репертуара после смерти Мастера.
В фильме Бондарчук Анна целует Гоголя, как Лиза Калитина Лаврецкого в фильме «Дворянское гнездо» Андрея Михалкова-Кончаловского, а у Денникова кружащих в нежном вальсе Гоголя и одетую в белое платье Анну отторгает друг от друга остриём зонта со словом «Нихт» некая роковая дама.
Немецкий язык в спектакле Денникова звучит не случайно: графиня Луиза Виельгорская была по происхождению немкой, дочерью барона Карла Бирона – сына фаворита Императрицы Анны Иоанновны.   
Сцена с зонтиком навеяна Денникову эпизодами из «Обломова». В двух объяснениях Обломова и Ольги зонтик играет важную смысловую роль: в одном случае Ольга с помощью зонта ставит между собой и героем непреодолимый барьер, во втором – бросает его на землю и бросается Обломову на шею.
Зиму 1843-1844 годов Гоголь провёл в Ницце, где жил в семье Виельгорских. Мать отпускала Анну гулять с писателем, и они подолгу беседовали, сидя на скамейке среди роз. Но вряд ли, между ними происходило то, что происходило между Ильёй Ильичём и Ольгой Ильинской во время их объяснений в саду. О ровном характере отношений между Гоголем и Анной Михайловной  свидетельствует их переписка.
Переписка характеризует авторов писем как старосветских, или «старых людей», по словам Гоголя, адресованным его матери. Они как будто ничего не знают о теории Мальтуса и нарождающейся теории «стакана воды».
«Благоуханнейшая моя», - пишет он Анне. «Мои прекрасные душеньки», - матери и дочери.
«Братец», - пишет она Николаю Васильевичу, совсем как «члену семейства». «Членом семейства» называл Гоголя глава семьи граф Михаил Юрьевич, при этом, по словам Анны, совершенно не ценивший «Мёртвые души».
Переписку Гоголя и Анны Михайловны можно считать второй частью «Выбранных мест из переписки с друзьями».
Издатель «Переписки Н.В. Гоголя» Мария Виролайнен отказывает Анне в уме: «Особо незаурядной личностью Анна Михайловна, судя по её письмам, не была»
( Переписка Н.В. Гоголя. Москва, 1988 г. Т.1, с.200).
Тем не менее, далее Виролайнен предполагает: «Но, может быть, именно вследствие этого Гоголь увидел в ней благодатную почву для воспитания и надеялся оказать решительное влияние на формирование её характера. Эти надежды укрепились при встрече с Вьельгорскими в Петербурге осенью 1848 года. Бывая у них почти каждый день, Гоголь подолгу беседовал с Анной Михайловной о сущности русского характера, о том, как сделаться подлинно русскою, и тому подобных вещах» (с. 200).
Заметим, что в 1848 году Анне было 25 лет, и по понятиям того времени, она была далеко не девочка.
Русская тема, то есть, тема Святой Руси и её мессианской роли в истории человечества, действительно, занимает особое место в переписке автора «Мёртвых душ» и его ученицы. Кстати, дочь А.О. Смирновой Надя упорно принимала Гоголя за священника, требуя, чтобы писатель дал ей поцеловать «вучку». И очень возмущалась, до истерики, когда он ей объяснял, что не является священником, и закрывал руку книгой.
Символично, что бывший дворец Виельгорских находится в Санкт-Петербурге рядом с Русским музеем. Своими русскими настроениями был известен в обществе брат Анны Иосиф. Личность Иосифа рисуется во всех подробностях в монографии Е.Э Ляминой и Н.В. Самовер « Бедный Жозеф: Жизнь и смерть Иосифа Виельгорского».
Во время путешествия в Европу в компании Великого Князя Александра Николаевича и князя А.И. Барятинского Иосифу открылся новый образ России. С ним произошло то же самое, что и с героем повести Владимира Соллогуба «Тарантас».
«Настроения, царившие в это время в окружении Барятинского, названы И.М. Виельгорским «руссоманией». Вдалеке от родины молодых людей захлестнул порыв патриотического воодушевления, на время заглушивший всякий критицизм в восприятии российской действительности. Формирование собрания Барятинского приходится на интереснейший период отечественного библиотечного и музейного дела. Это время характеризуется активным развитием музеев и библиотек» (Книга в пространстве культуры. Москва, выпуск 1(2), 2006 год, Е.В. Воробьёва. «Русский сборник» князя А.И Барятинского (к вопросу о реконструкции собрания). С. 77).
Молодые люди решили собирать раритеты, касающиеся истории России: «Сформировалась концепция будущего собрания. «Русский сборник» должен был включать всё относящееся к истории России и славянских народов. Главное место в проекте отводилось библиотеке-кабинету с подборкой русских книг и книг о России.
Сохранилась переписка И.М. Виельгорского с А.И. Барятинским по поводу комплектования сборника. Из писем мы узнаём о принципах подбора экспонатов, формах их поиска и приобретения. Основу музея-кабинета должна была составить обширная библиотека, которую друзья формировали совместно на общие расходы, с условием передачи всего собранного в случае смерти одного в собственность оставшегося в живых» (с. 76-77).
После смерти Иосифа Виельгорского в собрание Барятинского вошла его доля совместного книжного собрания. «В 1839 году было получено 12 тыс. томов Виельгорского, в основном отделы Rossika  и Slavica с «весьма ценными сочинениями о России». К сожалению, в настоящее время выявить ранее входившие в это собрание экземпляры невозможно, так как на них нет никаких владельческих отметок» (С. 78).
Таким образом, выясняется, что отношения Гоголя с Иосифом Виельгорским надо рассматривать на фоне «русской волны» - интереса к истории Святой Руси, охватившей в то время ближайшую часть окружения Гоголя, а не в том ключе, в котором рассматривают их некоторые исследователи отрывка «Ночи на вилле».
Одновременно с собирательской деятельностью Иосифа Виельгорского формировалось «Древлехранилище» М.П. Погодина, велась книгоиздательская деятельность Д.А. Валуева, наполнялась русскими народными песнями «коробья» П.В. Киреевского, а в фамильный сундук для драгоценностей Аксаковых складывались Константином предания русского народа, исследовались волжские говоры П.М. Языковым, С.П. Шевырёв готовился читать в Московском университете, где ещё не затих спор А.С Пушкина и профессора М.Т. Каченовского о подлинности «Слова о полку Игореве», курс истории древнерусской литературы… 
«Золотой век» русской культуры, имеющий духовную основу, приходится на время правления Императора Николая Павловича. Конечно, Гоголю было бы лестно породниться с Виельгорскими, состоявшими через графов Матюшкиных в родстве с Романовыми. Возможно, Гоголь и делал предложение Анне Виельгорской через Веневитиновых. Доказательств прямых нет, но косвенные всё-таки имеются, как уже говорилось.
Все отмечают небывалый расцвет физического и психического состава Гоголя осенью и зимой 1848 года. В частности, пишет об этом С.Т. Аксаков в «Истории моего знакомства с Гоголем». Литератор А.Д. Галахов утверждает, что к этому времени Гоголь закончил второй том «Мёртвых душ» и объявил о завершении второго тома в присутствии М.С. Щепкина.
Щепкин, не удержавшись, донёс в тот же день весть до собравшихся за дружеским столом в доме Погодина друзей Гоголя, но в ответ услышал негодующий возглас писателя, отрицающий сенсационную новость. 
Для свадьбы нужны деньги, которых у Гоголя в тот период не было. Поэтому он, предположительно, решился печатать второй том в том виде, в котором он лежал в писательском портфеле. Но передумал. Небесное одержало верх над земным.
Недавно опубликованные монографии об отце Матфее Константиновском и информация о Гоголе, содержащаяся в них, дают возможность понять, каким образом писатель оказался в доме графа Толстого на Никитском бульваре в Москве, где Гоголь переживал последний этап платонического романа с Анной Михайловной и был сожжён второй том.
Причиной переезда от Погодина к Толстым стали для него обычное нежелание давать статьи в погодинский «Москвитянина», полное безденежье автора «Мёртвых душ» и дружеское участие в его судьбе ржевского священника, с подачи которого Гоголь и стал насельником старинной усадьбы, приобретённой Толстыми у наследников генерала А.И. Талызина.
Скорее всего, отец Матфей рассказал графу о затруднениях Гоголя, вынужденного покинуть после возвращения из Санкт-Петербурга осенью 1848 года усадьбу Погодина на Девичьем поле.
Отец Матфей аппелировал к христианской душе графа Толстого, известного ему как благотворитель.
До нас дошли в записи замечательные слова отца Матфея в проповеди на Крещенье Господне, призывающие богатых оказывать помощь бедным во спасение души: «Возведён ли кто на степень достоинства и почестей, и не может вовсе уклониться их, то позволь твоему сану быть кровом бедному, ищущему в нём себе защиты. Таковое состояние хотя не возведёт тебя на степень совершенных, но и не лишит вечного живота. Не можешь быть солнцем, будь луною! Ежели не луною, так, по крайней мере, какою-нибудь звездою! Да только на мысленной тверди неба. Лучше быть последним в Царствии Небесном, нежели первым во аде!» (Очерк жизни в Бозе почившего Ржевского протоиерея о. Матфея Александровича Константиновского. Тверь, 2017, с. 135).
Так граф Толстой стал «звездою», а Гоголь получил в его доме кров. Более прозаично информация излагается об этом событии в беседе отца Матфея с его знакомым тверским священником отцом Фёдором Образцовым: «Жил Гоголь в Москве одно время в гостинице и в превеликом стеснении, в холоде и голоде; и вдобавок хозяину сильно задолжал. А я, - говорит, - как раз к нему и заезжаю. Вижу, каковы дела, и предлагаю ему взять мою тёплую шубу: думаю про себя – пускай рассчитается с хозяином. – «А вы же, батюшка, как доедете до Ржева – спрашивает. – Никто, как Бог! – отвечаю (это было любимое, всегдашнее слово о. Матвея). – Доеду по милости Божией… Но Гоголь так и не взял шубы, не смотря на уговоры» (Очерк жизни в Бозе почившего Ржевского протоиерея о. Матфея Александровича Константиновского, Тверь, 2007 г., с. 377).
Гоголь писал Анне 30 июля 1849 года из дома Толстых, намекая на то, что в любой момент готов покинуть свой приют: « Я… возвратился снова на короткое время в свою уединенную комнатку в Москве и увидел на столе письмо. С радостью узнал, что оно было от Вас… За содержание своё и житие не плачу никому. Живу сегодня у одного, завтра у другого. Приеду и к вам тоже, и проживу у вас, не заплатя вам за это ни копейки» (2 т., с. 255).
17 января 1850 года Гоголь получил от Анны последнее письмо.
Как известно, с отцом Матфеем Гоголь познакомился через графа А.П. Толстого и П.А. Плетнёва, сначала заочно, выслав ему для ознакомления через Плетнёва – соученика отца Матфея по Тверской семинарии «Выбранные места из переписки с друзьями», потом – очно.
«Выбранные места» содержат три письма, адресованных членам семьи Виельгорских – Софье Михайловне Соллогуб, Луизе Карловне и Матвею Юрьевичу Виельгорским, то есть почти десять процентов книги.
До издания «Переписки», живя в доме Виельгорских в Ницце, Гоголь написал правила «Жития в мире», обнаруженные в рукописи в архиве Виельгорских в советское время. У них же начал писать «Размышления о Божественной литургии».
После смерти Гоголя в Москве на Никитском бульваре в его архиве нашли единственное завершённое сочинение. Это «Развязка «Ревизора» - пьеса, запрещённая цензурой к постановке, но разрешённая к публикации.
Гоголь планировал издать «Ревизора» с «Развязкой» в пользу бедных, а распространение издания хотел поручить Михаилу Юрьевичу и Анне Михайловне Виельгорским.   
Следует вывод, что появление на свет всех духовных сочинений Гоголя связано с историей его знакомства с семьёй Виельгорских.
Безусловно, самый важный пункт в отношениях писателя с Анной Михайловной – это создание Гоголем образа Улиньки Бетрищевой, прототипом которой стала Анна. Впрочем, на этот счёт есть и другое мнение.
Украинская исследовательница Наталия Сквира в монографии «Проблемы поэтики другого тому «Мёртвых душ» Николая Гоголя» утверждает: «Комментатори академичного видання творiв Гоголя В. Жданов. Е. Зайденшнур та В. Комарович, звертаючись до прототипiв гоголевскiх героiв у другому томi, висловлюють припущення, що в основi образу Улiньки простежуються риси Г. В. Вiэльгорской  (VII 431).
Ми ж, апелюючи до проведення бiблiйних аналогiй, спробуэмо продемонструвати звязки мiж образами Улiньки та Богоматерi , вднайти мiж ними подiбностi та вiдмi нностi» (Наталия Сквира. Проблеми поетики другого тому «Мертвих душ» Миколи Гоголя. Киев, 2010, с. 212)
Как ни парадоксально звучит гипотеза Сквиры о Богоматери как прототипе Улиньки, нужно взять в расчёт, что Константин Мочульский, исследуя повесть «Вий», отметил: «В четырёх повестях: «Вий», «Тарас Бульба», «Невский проспект», «Записки сумасшедшего» Гоголь с различных сторон подходит к проблеме зла в любви и красоте. Он остро ощущает трагизм любви и двусмысленность красоты в нашем мире и задолго до Достоевского знает о существовании двух идеалов: идеала Мадонны и идеала Содомского» (Константин Мочульский. Духовный путь гоголя. Москва. 2004, с. 26).
Далее Мочульский цитирует принципиально важный для понимания отношения Гоголя к Виельгорской отрывок из статьи «Женщина»: «Мы зреем и совершенствуемся: но когда? Когда лучше и совершеннее постигаем женщину?» и дальше: «Что такое любовь? – Отчизна души… когда душа потонет в эфирном лоне души женщины, когда отыщет в ней своего отца – вечного Бога… тогда она повторяет в себе прежние звуки, прежнюю райскую в груди Бога жизнь» (с. 26).   
Улинька у Гоголя – существо небесное. Так характеризовал Анну П.А. Плетнёв: «Интересна очень незамужняя (меньшая) дочь Виельгорских, Анна Михайловна. Это существо ещё небеснее (если только уж возможно) и Софии Михайловны».
Создавая образ Наташи Ростовой Лев Толстой «перетолок» супругу Софью Андреевну и её сестру Татьяну Андреевну Берс. Скорее всего, Гоголь тоже «перетолок» сестёр Виельгорских, работая над образом Улиньки Бетрищевой. 
Также в чертах главной героини второго тома нашли отражение идеалы Гоголя, изложенные им в «Правилах жития». В церковном понимании: житие – это жизнь с Богом.   
Воспитывая дочерей, Луиза Карловна основное внимание уделяла созданию не формы, а содержания. Они готовились для роли матери и жены и должны были стать земными ангелами. 
В соответствии со своей концепцией женского воспитания графиня Виельгорская одевала их очень скромно, за что не раз получала выговор от Императрицы. Так Улинька появляется на страницах поэмы, одетая в бесформенную одежду, наподобие греческого хитона, и в ореоле света:
«В кабинете послышался шорох. Ореховая дверь резного шкафа отворилась сама собою и на отворившейся обратной половине ее, ухватившись рукой за медную ручку замка, явилась живая фигурка. Если бы в темной комнате вдруг вспыхнула прозрачная картина, освещенная сильно сзади лампами, одна она бы так не поразила внезапностью своего явления, как фигурка эта, представшая как бы затем, чтобы осветить комнату. С нею вместе, казалось, влетел солнечный луч, как будто рассмеялся нахмурившийся кабинет генерала. Чичиков в первую минуту не мог дать себе отчета, что такое именно пред ним стояло. Трудно было сказать, какой земли она была уроженка. Такого чистого, благородного очертания лица нельзя было отыскать нигде, кроме разве только на одних древних камейках. Прямая и легкая, как стрелка, она как бы возвышалась над всеми своим ростом. Но это было обольщение. Она была вовсе не высокого роста. Происходило это <от> необыкновенно согласного соотношения между собою всех частей тела. Платье сидело на ней так, что, казалось, лучшие швеи совещались между собой, как бы получше убрать ее. Но это было также обольщение. Оделась как сама собой; в двух-трех местах схватила игла кое-как неизрезанный кусок одноцветной ткани, и он уже собрался и расположился вокруг нее в таких сборах и складках, что если бы перенести их вместе с нею на картину, все барышни, одетые по моде, казались бы перед ней какими-то пеструшками, изделием лоскутного ряда. И если бы перенесть ее со всеми этими складками ее обольнувшего платья на мрамор, назвали бы его копиею гениальных».
Во втором томе Гоголь творит «Антивия», поскольку, как заметил Мочульский: «Вий» - самое эротическое из всех произведений Гоголя. И псарь Микита и Хома околдованы «чарой», они горят тёмным, гибельным огнем…  То, что они испытывают, не любовь, а дьявольское наваждение… Хома не только не любит панночки – он ненавидит и боится её. Чувства, описанные в этой повести, роковые, бесчеловечные, стихийные. Они слепы, как сам Вий; у них, как и у него, лица железные. Понятен ужас Гоголя перед этим адским пламенем, оправдан его аскетизм» (с. 28).
В «Правилах жития» Гоголь писал: «Не омрачаться, но стараться светлеть душой должны мы беспрерывно. Бог есть свет, а потому и мы должны стремиться к свету» (Н.В. Гоголь. Выбранные места из переписки с друзьями. Москва. 1990 г., с. 377).
В письме к Луизе Карловне Гоголь просил: «Вы дали мне слово …сильно и искренне приняться за чтение тех правил, которые я вам оставил…» (переписка, с. 204).
Во втором томе явно прослеживаются исихастские мотивы света, тишины, покоя, характерные для всего творчества Гоголя и русской поэзии после него, в частности, проявляющиеся в творчестве Фета, Тютчева, Блока, Анненского, Белого, Есенина, Рубцова. 
Андрей Белый в книге «Мастерство Гоголя» заметил, что основными тонами во втором томе «Мёртвых душ», в отличие от первого, становятся тона светлые.
Свет христианской души Анны Виельгорской озарил страницы второго тома поэмы Гоголя.
Реально судьба Анны чем-то сродни судьбе одной из самых светлых героинь русской литературы - пушкинской Татьяны Лариной. Её избранником, как и избранником пушкинской Татьяны, стал военный - полковник князь Александр Иванович Шаховской, впоследствии получивший чин генерала.
Мы не знаем, была ли душа Анны так созвучна душе генерала Шаховского, как созвучна была Гоголю, которому графиня писала в отзыве на его последнюю книгу: «…я вхожу в ваши чувства, вижу вашими глазами и мыслю вашими мыслями. Иначе и не может быть. Вы судите теперь обо всём, как каждый истинный христианин должен судить, то есть посредством религии. Она одна назначает всем предметам сей земли их настоящую цену, и эти предметы суть только действительно то, что они перед её глазами, а не перед нашими. Читая ваши письма, душа слышит, что вы правы» (Переписка Н.В. Гоголя, 2 т., стр. 272).
Анна не намного пережила Гоголя. Она умерла в 1861 году, судьбоносном для России, в тридцать восемь лет вскоре после родов, оставив сиротой дочь княжну Марию Александровну Шаховскую, в замужестве ставшею графиней Келлер.
Известен портрет дочери Анны – красавицы эпохи Серебряного века М.А. Келлер работы Л.С. Бакста, сделанный в 1902 году.
Дочь княгини Анны Михайловны Шаховской жила в родовом поместье Виельгорских Сенницы под Коломной, в том самом, в котором мечтал пожить с Виельгорскими Гоголь и о чём писал Анне Виельгорской в последнем письме, в комментариях к которому Мария Виролайнен пишет: «Письмо написано, по всей видимости, после неудачного сватовства Гоголя к А.М. Виельгорской» (2 т., с 259).
 «Думаю, всё случилось оттого, что мы ещё не довольно друг друга узнали и на многое очень важное взглянули легко, по крайней мере, гораздо легче, чем следовало. Вы бы все меня лучше узнали, если бы случилось нам прожить подольше где-нибудь не праздно, а за делом. Зачем, в самом деле, не поживёте вы в подмосковной деревне вашей?» (2 т., с. 258)
Умерла дочь Анны в Италии в городе Мерано в 1944 году в эмиграции.
Поклонников Гоголя до сих пор волнует история взаимоотношений писателя и Анны. И кто-то написал в комментариях к статье на эту тему: «Жаль, что не поженились. Была бы симпатичная пара носатеньких».
Конечно, причиной, ставшей препятствием к браку между ними, стала не мнимая «худородность» Гоголя – потомка знатных малороссийских дворянских родов Танских и Лизогубов, гетманов Дорошенко и Скоропадского, дальнего родственника последнего польского короля Понятовского, а какая-то другая, нам не ведомая, придающая их истории непередаваемый романтический флёр и странное очарование.