Глава из книги "Записки островитянина"
Они стоят на фланге правом,
Когда парад, когда развод,
Они стоят, и это право
Никто у них не отберет.
В начале списка красной тушью
Их писарь вывел имена.
Ты на поверке стой и слушай,
Как отзовется тишина…
1970-е гг.
9 Мая, 70-е годы, Дубна, улица Правды.
Пожелтевшие треугольники военных писем. Почтовые карточки с рисунками Кукрыниксов, которые "к штыку приравняли перо". Фотографии, покрытые патиной времени… Мать, отец и старший брат незадолго до войны - счастливая семья. За спинами у них - тарелка репродуктора. С этой тарелкой будут связаны все тревоги и надежды: страна будет жить сводками Совинформбюро… Весна 45-го года - отец в полевой форме с погонами старшего лейтенанта под цветущей яблоней. Это Чехословакия. Сюда входившую в состав Второго Украинского фронта Четвертую танковую армию генерала Лелюшенко, где он служил в отделе военно-полевой почты, перебросили в начале мая. Дмитрий Данилович Лелюшенко, герой войны в Испании и Великой Отечественной, приедет в Дубну в 1975 году и будет вручать ветеранам, в том числе отцу, своему однополчанину, юбилейные медали.
Каждый год девятого мая, пока мы жили на Большой Волге, у нас собирались после митинга на Братских могилах мои друзья. Макарий Ильич в этот день был при медалях и ордене Красной Звезды, строг и торжественен. Мы пели его любимые "Дороги", читали стихи поэтов-фронтовиков: "Но мы уже не в силах ждать, и нас ведет через траншеи окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи…". Это Семен Гудзенко, "Перед атакой". Мы помнили немало стихов военных лет из студийного репертуара, прошедших через наши сердца, которые своей духовной опосредованностью делали эту войну частью и наших жизней. Однажды среди нас оказался Карлос Родригес, кубинский физик, и сказал тост, смысл которого был в том, что люди, победившие в этой великой войне, - настоящие герои. Его патетика, подчеркнутая испанским акцентом, вовсе не казалась неуместной за нашим разложенным для праздника столом с довольно нечастыми тогда яствами из праздничного "ветеранского заказа", но главное - картошечкой и солеными грибками. Потом Карлос стал деканом физического факультета Гаванского университета и оставался добрым другом редакции нашей газеты. В своих открытках, которые он время от времени присылал из Гаваны, с Острова Свободы, как в то время в стихах и прозе называли Кубу, всегда передавал привет отцу.
Отец: "Никак не дождусь от вас писем…"
Судя по сохранившимся документам, отец был призван Кимрским райвоенкоматом в августе 41-го. Он не раз вспоминал со свойственным ему юмором, как возвращался из военкомата на велосипеде с повесткой в кармане. С кем-то из своих почтовых кимрских коллег, еще остававшихся на брони, он эту повестку, наверное, как водится, "отметил". Проехав через Новостройку (так тогда называли Левобережье), увидел над головой эскадрилью военных самолетов и, не останавливаясь, стал их считать… Наверное, эскадрилья была немалой, потому что, увлекшись счетом, он, незаметно для себя съехав с дороги, "вписался" в телеграфный столб как раз на крутом повороте от дамбы водохранилища к Иваньковской ГЭС. Дома мама сделала ему примочку из бодяги, и это чудодейственное средство помогло быстро избавиться от гематомы, первой и, кажется, последней его военной травмы…
Потом он скупо рассказывал мне о боях на Калининском фронте, о жизни в землянках, о "холодах-тревогах" той далекой уже военной жизни, поросшей в памяти "степным бурьяном" из любимой его песни.
Из фронтовых рассказов отца. Однажды вместе с однополчанином они оказались на Балатоне. Это была зима 44-45-го. Во фляжке плескался спирт, а закуски не было. "Венгерское море" было покрыто льдом. Отколотый армейским ножом кусок этого льда и стал закуской для двух бравых офицеров. Мне кажется, мало кто из ныне живущих может похвастаться тем, что пил спирт со льдом на берегу Балатона в "мертвый" курортный сезон.
В другой раз отец оказался на борту почтового самолета, перевозившего посылки и корреспонденцию. Выпала его очередь как офицера почтовой связи сопровождать груз. Летчик был странно серьезен и хмур. Поднявшись на крыло, он стал… демонстрировать фигуры высшего пилотажа, время от времени поглядывая на позеленевшего пассажира, который оказался не подготовленным физически и морально к таким перегрузкам… Когда самолет приземлился на полевом аэродроме и подошла машина за грузом, летчик победно посмотрел на отца: "Ну как, старший лейтенант, тебе наш полет?". Думаю, в своем ответе отец вряд ли обошелся без ненормативной лексики, но смысл его, если прибегнуть к эвфемизмам, сводился к одной фразе: "Какого черта?". И оказалось, что кто-то из начальников отца чем-то этого летчика обидел: то ли посылку, о которой он просил, не передали, то ли в отпуск не отпустили. А отыгрался он на отце. Хотя потом и извинился: "Да ладно, Ильич, прости, это я сгоряча…".
К сожалению, в семейном архиве почтовых карточек и писем отца с фронта сохранилось очень мало. Вот они все.
22.12.42 г. Здравствуйте, дорогие Маруся и Юрочка! Из всех сил стараюсь чаще писать вам письма. Хочу, чтоб к Новому году вы получили от меня письмо. Знаю, как дорого получить письма в Новый год. Ведь есть такая примета: если в Новый год получишь письмо, то целый год будешь аккуратно получать письма.
Прошло уже 10 дней, как я вам послал новогодние подарки. Получили ли вы их? И послали ли мне что-нибудь в свою очередь? За меня не беспокойтесь. Живу хорошо. Командировка вызвана работой. Примерно через месяц, а может и раньше, снова вернемся в свой волшебный лес. С питанием тоже ничего. Когда готовит хозяйка на квартире, а иногда обедаю на станции на питательном пункте.
Сняться все еще не успел. Дня три перемогался с гриппом. Видишь ли, здесь стоит отвратительная сырая туманная погода, которая на всех действует болезненно. Сейчас снова чувствую себя хорошо и завтра постараюсь сняться. Писем ни от кого не получаю, кроме вас. Будьте здоровы. Крепко целую, ваш папа Мак.
22.01.43 г. Почтовая карточка - издание Государственного литературного музея с профилем Н. А Некрасова и стихами поэта:
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойной
К отчизне холоден душой..
………………………………..
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за любовь…
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром…
На обороте этого стихотворного коллажа, под которым рукой отца нанесен обратный адрес: пол. почта 07724, - его текст:
Я здоров и чувствую себя хорошо. Погода здесь неважная, скорее похожа на осеннюю: холодные ветры и дожди, но под колхозной крышей это не страшно. Сегодня получил письма от Сережи и Зины с их фотокарточками - Зина подробно и красочно описывает их эвакуацию из Крымской и теперешнюю жизнь в Караганде… Будьте здоровы. Крепко целую, ваш папка Мак.
20.03.43 г. Почтовая карточка с обратным адресом: полевая почта 1482, часть 255. Иллюстрация - образы трех великих русских полководцев, парящие подобно боевым стягам над полем боя. Текст:
Воины Красной Армии!
Постоим за Родину,
Как стояли Суворов, Кутузов,
Александр Невский.
Привет, мои дорогие! Я жив и здоров. Чувствую себя хорошо. Послал вам 500р. денег. Сообщите о получении. Здесь стоит чудесная весенняя погода с ясными теплыми днями и заморозками по ночам. А какой крепкий наст! Вот в такую погоду ты, Маринушка, любила стирать и белить белье, постепенно готовясь к наступающему большому весеннему празднику. Ну, довольно, не буду тебя больше расстраивать. Будьте здоровы. Привет Башмаровым, Гошевым…
23.12.43 г. На карточке - портрет Димитрия Пожарского.
Здравствуйте, Маруся и Юра! Вчера получил от вас сразу 4 письма. Вы обижаетесь, что я редко пишу. Очень удивлен. Пишу я вам часто, но очевидно, письма гуляют где-то в пути. Я здоров. Сегодня напишу вам обоим по письму. Юру пробери за его "пос" (очевидно - посредственно - Е. М.) по немецкому яз. Язык врага нужно знать хорошо. Надеюсь, что во второй четверти он выправит "пос". На днях пошлю ему обещанную книгу, а если хорошо кончит вторую четверть, пришлю Пушкина, "Избранные сочинения", которую я купил в Харькове.
Эта книга сохранилась. На титульном листе - дарственная надпись отца и указание места: правый берег Днепра. Вместе с несколькими другими раритетами нашей библиотечки она побывала на городской выставке книг, вышедших в годы Великой Отечественной, - из личных собраний дубненцев. Кажется, это было в 1985 году, еще при жизни отца и Всесоюзного общества книголюбов.
16.04.44 г. Цитата на бланке воинского бесплатного письма: "…Истекший год показал, что Красная Армия так же хорошо может наступать летом, как и зимой (СТАЛИН)". Подписи к двум рисункам на виньетках - "бьем летом; бьем зимой".
Здравствуйте, мои дорогие! Наконец-то прибыл "домой" и получил от вас долгожданное письмо. Очень рад за ваше благополучие. Вместе с вашими письмами получил 2 письма от Михаила , в которых он сообщает мне, что обул Юрку в сапоги и обещает помочь в дальнейшем. Сегодня пошлю ему благодарственное письмо.
Извините, что долго не писал. Это зависело не от меня. Теперь буду писать аккуратно. О печальном конце Сережиной женитьбы узнал еще раньше. Я этого, конечно, ждал . Вот уж нас с тобой теперь, конечно, и водой не разольешь. Ведь верно?! Хоть ты и пишешь мне такие злые письма. Подробнее напишу, как дела, когда немного освобожусь от работы. Вот вы пишете, что Юра часто температурит, а что с ним? С врачом говорили? Будьте здоровы, целую и обнимаю, ваш папка Мак.
6.07.44 г. Иллюстрация на почтовой карточке: солдат с вещмешком и винтовкой через плечо прощается с медсестрой. Надпись: "СПАСИБО, РОДНАЯ!"
Здравствуйте, дорогие мои! Никак не дождусь от вас писем. Я ожидал, что когда вы кончите с огородом, а Юра с учебой, то засыплете меня письмами. Получается же обратное. В общей сложности я получаю от вас не больше 3 писем в месяц. Вы даже не отвечаете на каждое мое письмо. В чем же дело, Маринушка? Я здоров. Писем ни от кого не получаю. Все еще крепко скорблю об Илюше. Не могу его забыть. Пишите чаще и больше. У вас есть о чем писать...
20.11.44 г. "Наше наступление будет беспощадным и нарастающим" - гласит надпись на открытке. В центре ее - драпающий Гитлер, стиснутый тремя красными стрелами с запада, востока и юга. На севере, над его головой, с которой слетает фуражка, - флаги государств антигитлеровской коалиции.
Привет из Польши! Дорогие мои! Что-то совсем от вас нет писем. Вы, очевидно, хотите отплатить мне за то, что не писал вам почти 2 месяца. Вины моей в этом нет, виновата болезнь. От болезни оправился. С сегодняшнего дня на работе. Хотя от скуки вышел раньше - числа 4-го. Праздник провели хорошо с Гущиным вместе.
22.11.44 г. Здравствуй, дорогой Юра! Получил твое письмо, в котором ты пишешь, как провел праздник и какие у тебя отметки. Твое письмо меня радует. Но вот, может быть, ты тройки-то исправишь хотя бы на четверки. Поднажми, дорогой! А по каким они у тебя предметам - ты не написал. Ведь всего две тройки - их не трудно исправить. Я здоров. У меня есть тебе хороший перочинный ножичек. Купил я его в Яссах. Приеду, подарю. Только учись лучше.
25.11.44 г. Польша. …Давненько от вас нет писем. Что-то вы ленитесь. Маруся даже не написала, как провела праздник. Сознаю, что вы сильно заняты службой, учебой и домашними делами. Но на несколько строк всегда можно найти время. Я здоров. Чувствую себя хорошо. И вот сейчас, когда здоров, жалею, что не побывал у вас в течение 15 дней, данных мне госпиталем для поправки здоровья. Но тогда, говоря откровенно, я боялся поехать к вам, чтобы не испугать вас своим видом. После тифа видик у меня был не из важных. Сейчас я выгляжу по-прежнему хорошо, и даже лучше, чем когда уехал, вот волосы еще не отросли, и только. Ну, пока. Скоро увидимся! Будьте здоровы. Крепко целую, ваш папка Мак.
27.12.45 г. Венгрия. Дорогой Юра. Поздравляю тебя с новым мирным 1946 годом! Желаю тебе здоровья и успеха в учебе. Что-то ты, дорогой сынок, совсем замолчал. Неужели существование отца для тебя совсем безразлично? А между тем меня многое интересует: как, например, твои успехи и думаешь ли ты перейти в 9-й класс? Как твоя работа в комсомоле - какие имеешь нагрузки? Когда был у вас, меня удивило, что в самодеятельности школы у вас участвуют одни девушки. Как с этим теперь?
Как провели Новый год? Ведь тебе бы со мной, сынок, можно просто небольшой дневничок завести. Письма приносят большую пользу человеку, особенно в твоем возрасте, когда интенсивно развивается мысль и ее нужно заключать в определенную литературную форму.
Вот и пиши мне по письму в неделю (большего я не прошу) Что за неделю будет нового, то и пиши - коротко обо всем.
В твои годы я вел дневник, в который записывал самые яркие эпизоды. А вот когда был дома, я и забыл тебя спросить, ведешь ли ты такой дневник? Надеюсь, напишешь.
Юра, если ты успешно кончишь учебный год, то мы втроем: я, мама и ты, - совершим путешествие по маршруту, который вместе выработаем. Не посчитай это за приманку, на которую ловят детей. Ты уже не ребенок, и я с тобой говорю серьезно и откровенно. Эта поездка будет тебе премией от меня, за тот труд в учебе, который ты затратил в учебном году. А пока, дорогой мой, пиши, как ты на это реагируешь?
Коротко о себе. Здоров. Федя Белоусов уехал в отпуск к жене и дочке. Я остался за него. Работы и беспокойства много. Да уж, видно, отдохну, когда приеду к вам домой . Послал в посылке новые игральные карты. Опять сразимся в "дурачка" и "козла".
Погода здесь такая, как у нас в конце августа: тепло и сухо. Можно ходить в одной гимнастерке. Какая у вас погода? Вероятно, морозы?
Обнимаю и целую, твой папа.
Как жаль, что здесь - все эпистолярное наследие отца военных лет. Очевидно, часть архива не сохранилась во время переезда со старой квартиры в 1964 году. А, может быть, пропала еще раньше, когда мама, а затем и брат, уехали к отцу в Германию, в город Эберсвальде.
Брат: "На сборах надо учиться метать гранаты"
В первую военную осень враг приближался к Москве. Эхо орудийных залпов долетало и до наших мест – был занят Калинин, враг угрожал Конаково… В годы войны мой старший брат учился во второй школе на Большой Волге. Его письма тех лет, так же как и письма матери, в которых рассказывалось о том, как жили они, когда фронт был рядом, бережно сохранил отец в действующей Красной Армии. Спустя много лет я встретился с одноклассницами брата на 40-летнем юбилее родной школы в клубе на Большой Волге. Пришли на этот праздник Людмила Федоровна Никитюк и Таисия Васильевна Иванова. Осенью 1941 года они вместе с Юрой учились в четвертом классе. Брат часто писал отцу на фронт о своих школьных делах и заботах.
7.10.1941. …Самолет уже готов, сделан и покрашен. И скоро я на нем полечу к тебе. Я сделал еще лук и стрелу. Бьет высоко: если выстрелить вверх, то и стрелы не видно. Из лука буду бить фашистов.
29.10.1941. Теперь, как всегда, провожу сборы со своим звеном. У меня в звене 8 человек. Через день надо проводить сборы. А какие бывают сборы? На сборах надо учиться метать гранаты. Мы назначили «сражение»…
17.2.1942. Папа, помнишь, ты прислал мне открытки с летчиками и танкистами? У тебя больше их нету? А если есть, пришли мне чуть-чуть. Я уже сделал альбом под названием «Великая Отечественная война». Кроме твоих «Крокодилов» я собрал много карикатур. Альбом уже толстый от карточек. Кроме того, я еще сделал альбом, в котором много хороших рассказов о Красной Армии.
16.6.1942. Сейчас уже начали родиться грибы. Этот год надо набирать их побольше. Теперь еще надо собирать брусничный и земляничный лист и цвет для чая. Сейчас пока хожу за щавелем для супа. У нас в школе его сушат.
18.2.1943. В школе учимся как всегда. Горячо готовимся к Дню Красной Армии. Я срисовал картинку, как гитлер погнался за двумя зайцами и ни одного не поймал. Ты уже, наверное, думаешь, почему я написал «гитлер» с маленькой буквы? Я его человеком не считаю .
3.6.1943. В школе мы теперь часто ходим за крапивой для столовой. Нам сказали, что если наберете 200 кг, то всем дадут по 200 гр. Конфет. Скоро я буду ходить за щавелем на нашу полянку, где мы с тобой любили отдыхать и есть землянику.
13.6.1943. Теперь я работаю на цветбазе, получаю 600 гр. хлеба и обед в столовой. В общем, дают рабочую карточку.
12.7.1943. За каналом почему-то нет черники, да туда никто и не ходит дальше вглубь, боятся напороться на мину. Посылаю тебе картинки: «Ходит Гитлер» и «Вот тебе, фашистский гад, вместе хлеба наш снаряд!».
Нарисованные братом «иллюстрированные приложения» к письмам заслуживают особого внимания. «Больше оружия фронту!» – призывает боец, чем-то напоминающий сегодня персонаж из телеверсии «Сказки о Мальчише-Кибальчише». В картине «Таран» наш «ястребок» смело врезается в «мессера»… «Бей изверга!» – лаконично призывает рисунок, на котором наш солдат потчует прикладом фашиста.
Они взрослели не по годам, мальчишки военных лет. Удивительно, как им с таким грузом совсем не школьных забот удавалось «соответствовать» директивному лозунгу «Знания нужны фронту!». Просто они очень старались – потому что отцы и старшие братья в своих письмах с фронта непременно интересовались их жизнью и учебой. Не всегда, конечно, удавалось им такое каноническое соответствие, возраст мальчишеский, конечно, брал свое, но по маминым письмам и письмам брата у меня сложилось впечатление, что этот маленький мужичок тоже вез на себе немалый груз взрослых забот. Отношения с мамой у них не всегда складывались, все-таки он не был ей родным сыном, но на Большой Волге, где все друг друга и всё друг о друге знали, по некоторым косвенным свидетельствам, эта неполная семья слыла одной из образцовых.
Сохранилось обращение к отцу учительницы Юрия, датированное 30 марта 1944 года (брату неполных четырнадцать, переходный возраст…), которое представляется мне важным документом того времени и одновременно свидетельствует о некотором неблагополучии в "датском королевстве". Привожу его почти без купюр и с сохранением авторского стиля, лишь расставив кое-где запятые.
"Война поставила перед школой множество важных задач, в разрешении которых, несмотря на тяжелое время, мы, педагоги, справляемся. Условия работы надзвычайно (так в тексте - Е. М.) усложнились. Отцов нет, материальные условия тяжелые, а требования в школе повышены. Вы из газет знаете, что много законов сейчас издано в отношении дисциплины и порядка в школе. Предъявлены большие требования и к руководителям о внедрении этих законов. Вот об условиях, в которых приходится работать. Теперь о самом для Вас интересном - о сыне Юре. Когда я возвратилась в школу, я встретила не того Юру - скромного, послушного, которого я знала. Разболтанность, излишняя развязность, разговоры бесконечные на уроках и плохая успеваемость. Я ужаснулась, но я не знала, что происходит дома, потом мне пришлось узнать и домашние условия. Не знала я, что у него мать не родная. Мне со стороны сказали, что Юра относится плохо к матери и прочее. Я ему дала понять, потребовала от него учебы и, очевидно, Ваше длинное письмо на него повлияло. Все это вместе дало хорошие плоды. Юра мой стал послушный, не вертится, не разговаривает, учит уроки, и дело пошло на лад. В III четв. он имеет хорошие результаты: русс. язык, алгебра, геометрия, физика, история, естествозн., география, нем. яз., военное дело. По алгебре он имел много двоек, но в последнее время получал 4… Спокойно защищайте Родину, а мы приложим все силы для детей.
С приветом, К. И. Башмакова."
Когда письма складываются одно к другому и составляют картину протяженной во времени жизни, по ним можно проследить историю взросления и становления, оттенки непростых отношений между приемной матерью и сыном в отсутствие отца. 30 июня 1942 года (Юре восемь дней назад исполнилось двенадцать) он обращается к отцу как к третейскому судье:
"…Один раз у нас был спор. Рассуди его!
Вот один раз мамища принесла из огорода три редиски. Я хотел взять редиски, а мамища, как возьмет редиску да как ее съест, я и говорю: "Ах ты, мамища, если ты съела редиску, тогда я две съем", - и моментально съел две редиски. А мамища говорит: "Если ты, Юрища, съел две редиски, то я за это съем две баранки и вдобавок еще чего-нибудь возьму". Я чуть не заплакал, ведь мама была гораздо больше меня, она могла до всего дотянуться, а я ей и говорю: "Если ты съела две баранки, то я тоже чего-нибудь съем". А мне нечего было достать, все было высоко. Тогда я и говорю: "А если я как да ка-ак поставлю стул к комоду, да ка-ак схвачу четыре баранки сразу!" - и их моментально съел.
И весь спор.
Рассуди, кто виноват, кто прав. Это я сам постановить не могу."
Совсем недавно услышал по "Маяку" старую студийную запись рассказов для детей Михаила Зощенко, в том числе и тот, который послужил литературной первоосновой Юриного письма отцу. При этом он искусно внес в рассказ свою фактуру, сохранив интонации героев Зощенко.
…Многих одноклассников и одноклассниц брата – выпуска 1948 года – уже нет в живых. Кое с кем иногда встречаемся. Брат не приезжал долго, после похорон отца в 92-м вырвался только на мой 50-летний юбилей в 2000-м. Я его навещаю чаще. Он живет в Болшево на даче, еще недавно раз в неделю ездил в свой НИИ электромеханики на консультации. В институте дорожили его знаниями и опытом, да и он рад был, что коллеги не забывают. Сейчас полностью ушел на покой. Мастерит баню на даче, читает любимого Чехова и других классиков.
Брат не любил рассказывать о военном детстве. Только иногда, в результате моих настойчивых расспросов, «после третьей», каждый раз как бы нехотя вспоминает, как после войны пробирался через всю Европу на солдатских теплушках в часть к отцу, в город Эберсвальде. Так получилось, что еще в Москве он разминулся с провожатым, однополчанином отца, и рискнул с имевшимися проездными документами на самостоятельное путешествие. Встретили его отец и мать через две недели грязного, оборванного, завшивевшего… Но не голодного – в дороге ему попадалось множество сердобольных солдат и офицеров, истосковавшихся по семьям и детям. Нверное, они вспоминали своих сыновей, глядя на юного остроглазого попутчика и расспрашивая его о жизни в тылу.
В Эберсвальде была русская школа, он пошел в девятый класс, а в первом классе той же школы учился сын приятеля и однополчанина отца – Семена Высоцкого. Догадались, кто это был?.. Когда Владимир Семенович стал популярным актером и бардом и его песни даже по радио передавали, отец прислушивался-прислушивался и нет-нет да и спрашивал меня: «Это не Сеньки ли Высоцкого сын?». «Да что ты, па! – отвечал я. – Знаешь, сколько в стране Высоцких?». Вообще у отца на старости лет было обыкновение соотносить услышанные по радио и телевизору или вычитанные в газетах фамилии знаменитых в то время людей со своими знакомыми, которых много было за его длинную жизнь. В данном случае было полное попадание, и я понял это, когда в Дубну на вечер памяти поэта приехали его мама и друзья и рассказали о подробностях биографии, в том числе и об учебе маленького Володи в Эберсвальде. Вот и мы с братом, как только встретимся, сетуем, что человек задним умом крепок. Да и кто тогда мог рассмотреть в неприметном первокласснике будущего актера, барда, поэта…
Мы проводили Юрия Макарьевича в последний путь в Болшево в 2010 году, уже после выхода этой книги.
Семейство Молчановых жило в Эберсвальде на квартире у двух пожилых немцев. Отношения сложились самые дружественные, особенно на почве ассимиляции двух культур - на кухне. Мама с ее кулинарными способностями удивляла хозяев квартиры своими пирогами, немка же обучала ее особенностям европейской кухни. Отец нашел в окрестностях Эберсвальде в перелесках, напоминающих скорее парки, белые грибы, которые местные жители считали поганками, и решил угостить ими хозяев, естественно, не в сухую, а под рюмочку "русского шнапса". Угощенье немцам понравилось, но когда они узнали, что съели, лица их позеленели. Впрочем, что русскому праздник, то немцу смерть. Здесь все обошлось, и с тех пор немцы уже не обходили стороной семейки белых грибов в окрестных лесах.
Мама: "Хорошо, когда знаешь, что ты жив"
На Большой Волге мать и отец работали на почте. Сокращенно должность Макария Ильича называлась ОэН. Так он подписывал какие-то важные бумаги: О/Н. Молчанов. Сокращенно – начальник отделения связи. Связь из этого сокращения куда-то задевалась, а слова начальник и отделение почему-то поменялись местами. На работе у отца был маленький железный шкафчик – сейф. В верхнем отделении шкафчика, которое закрывалось на отдельный ключ, хранился миниатюрный пистолет. Иногда, убедившись, что пистолет не заряжен, папа давал мне его подержать в руках, и я был этим очень горд. Мне нравилось прикосновение к ладони гладкой вороненой стали, почему-то всегда холодной. Об истории этого пистолета я узнал из маминого письма отцу от 9. 02. 43 г.:
"…А вчера прислали мне пистолет, знаешь, тот маленький, который был у тебя, и четыре патрона, но что с ними делать со всеми, не знаю. Патроны вытащила вместе с обоймой, попросила ребят из милиции, чтобы они научили меня обращаться с ним, но ведь у них наганы, а этот повертели-повертели и не знают, что с ним делать. Вот и решила положить его в сундук. Пусть лежит до твоего приезда".
До сих пор я ощущаю перед мамой какую-то глухую и невнятную вину. Наверное, потому что в детстве так и не ответил на ее беззаветную любовь. И даже стыд… Стыд за один случай, о котором мне, уже взрослому, напомнила тетя Зина в Болшево.
Мама тяжело болела – рак желудка. Поздней осенью 1957 года - она едва успела проводить меня в первый класс - ее увезли в Москву, в больницу на Солянке. Перед новым годом вместе с отцом и тетей Зиной мы навестили ее в больнице. Это была обычная больничная палата, с разными капельницами и неистребимым запахом каких-то лекарств. На тумбочке рядом с маминой кроватью стояла стеклянная банка, в которой плавали пиявки. У окна - елка, украшенная блестящими обертками от разных медикаментов.
Наша школьная форма тогда шилась по полувоенным образцам – на мне была закрытая гимнастерка из серой фланели со стоячим воротничком и медными пуговицами и лакированный ремень с блестящей бляхой. Поэтому все окружающие именовали меня студентом. Мама, обрадовавшись нашему визиту, сказала, что постарается вырваться из больницы к нам на Большую Волгу на Новый год. На что «студент» отреагировал весьма неожиданно для всех окружающих: «Не надо к нам приезжать, а то ты еще дома умрешь…». Наверное, окружающие как-то сгладили мою неловкость. А мне всю жизнь будет стыдно за ту боль, которую я, пусть неосознанно, причинил родному человеку..
В годы войны мама на почте заменила отца. По каналу Москва – Волга была создана линия обороны. Прибывали свежие уральские и сибирские дивизии, часть пополнения размещалась на территории Большой Волги. Войска 30-й армии готовились к наступлению. Об этом рассказывает в своих мемуарах генерал армии Д. Д. Лелюшенко: «30-й армии предстояло, наступая от Волжского водохранилища на Клин, ударить во фланг и тыл 3-й и 4-й танковым группам противника и войсками левого крыла Калининского фронта окружить и разгромить клинско-рогачевскую группировку гитлеровцев».
«У нас здесь тихо и спокойно», - читаю в письме мамы от 16 сентября 1941 года, но постепенно в почтовые карточки и письма, которые уходят с Большой Волги с почтовыми вагонами к отцу на фронт ежедневно, а то и по два в день, вплетаются тревожные нотки…
7.10.1941. Сегодня в 16 часов была у нас тревога, но ничего страшного не случилось. На Вербилки около вокзала сбросил гад три бомбы. Попал в товарный состав. А над Конаково сбили одного гада с планами канала… Юра тоже сидит против меня и пишет тебе письмо. Уроки уже выучил, а чай пили, так все рассказывал про фильм «В тылу врага». Это о боях на финском фронте, очень интересная картина…
9.10.1941. …Сейчас пока все спокойно, но вот как только утром прослушаешь Информбюро, так руки опускаются. Когда же он, гадюка, кончит издеваться? Вот и сегодня сообщили: «Оставлен город Орел» – невольно накатываются слезы…
13.10.1941. Поселок пока никуда не эвакуируют, все ждем. Чего - не знаю. Был налет на Калинин и Конаково. До нас долетает ночью, но вреда никакого не причинил. Жить стало очень жутко, все нервы напряжены…
16.10.1941. Сегодня очень расстроена, писем нет ни от кого, а главное, от тебя: где ты и что с тобой – ничего не знаю. Выехать никуда не удается, приходится оставаться на месте. Между прочим, очень беспокойно. Юра в школу не ходит, она занята частями. Сидит дома, все читает твою книгу.
24.10.1941. Почту мы получаем очень плохо, поезд к нам совсем не ходит, а через Савелово привозят только корреспонденцию. Газет центральных не имеем с 25 октября…, никаких новостей не слышим, радио работает очень плохо.
3.11.1941. Поздравляю тебя с наступающим праздником. Мы все три дня будем работать, чтобы добиться вместе с вами скорой победы, которую ждем с нетерпением. Всю зарплату передадим в фонд обороны.
11.12.1941. Жизнь у нас на Волге стала гораздо спокойней, чем после твоего отъезда, когда немец очутился вдруг сразу в 12 километрах от Конаково и пошел на Завидово, Рогачево и помимо Клина на Яхрому, где его здорово лупили. А сегодня уже сообщили, что и из Клина его выбили. Так что нам опасность не грозит. В детсаде и яслях… у нас полевой пересыльный госпиталь, и наш дом почти весь занят, разместили бойцов… Ты пишешь, что мы должны потерпеть, но ведь мы так к этому привыкли, что уж ничего нас не страшит, столько перенесли за это время…
19.12.1941. …Бросать нам ничего не пришлось благодаря нашей замечательной Красной Армии, а ведь немец был около нас за 36 километров. Представляешь себе, какое у меня должно быть настроение, но я почему-то была уверена, что враг не попадет на Волгу и не разрушит нашей красавицы-плотины – ведь это стоило таких трудов и средств… Очень плохо к нам поступает почта, потому что ведь по Савеловской линии поезда не ходят. Когда гадюка-немец прорвался на Яхрому, то мост через канал взорвали. А сейчас его налаживают. Так что письма от вас будем получать аккуратнее.
Даже в этих своих письмах первой суровой осени мама старалась по возможности выдерживать бодрый оптимистичный тон. Не всегда это удавалось, особенно когда она сообщала отцу о гибели близких людей: «Как тяжело от таких известий, даже сердце заходится, а глаза никак не высыхают от слез. Даже ничего не вижу в письме. Знаешь, у меня теряется всякая надежда, что мы с Юркой увидим тебя и заживем по-прежнему счастливой жизнью. Когда же уничтожат эту коричневую чуму, которая приносит нам столько горя и лишений!?».
Огород, заготовка дров, домашние дела – и это не считая работы, Сколько же надо было сил!... Я перечитывал эти письма и думал, что война сильно подорвала здоровье мамы. Ей было тридцать четыре в мае сорок пятого, а жить после победы оставалось всего тринадцать лет. Они жили верой в победу и, встречая каждый новый военный год, загадывали самое главное желание: «Только вот никак не дождешься того светлого дня, когда мы услышим: война закончена, Гитлер уничтожен. Вот бы хорошо снова зажить, но не так как раньше, а еще лучше…».
"Майскими короткими ночами" и светлыми холодными вечерами 2004 года, дожидаясь приезда Никиты на лето, перечитывал я эти письма. У меня появилось ощущение уплотненности времени - пять лет жизни моих родителей и брата, моих родственников и родственников моих знакомых уложились в этих стопках исписанных страниц, с перечислением цен на продукты, мельчайшими деталями быта, которые, тем не менее, определяли истинную суть гамлетовского "быть или не быть". Эти два человека - мама и отец, за несколько лет до моего появления на свет, оказывается, пережили столько, что этого хватило бы на несколько моих жизней.
"Здравствуй, копчененький мой", - выплыла из маминого письма кличка отца, которая, очевидно, прилипла к нему еще со времен кашинской юности. И каких только эпитетов не удостаивался отец в маминых письменных зачинах (в зависимости от его предыдущего письма, которое создавало соответствующее мамино настроение): от "милый (дорогой, любимый, вредный) Мак, Макаша, Макарий, Макашенька" - до "Здравствуйте, уважаемый Макарий Ильич, пишет вам ваша знакомая Мария Ивановна. Давненько нет ваших писем, немножечко скучновато, видно, вы переключились на какой-то новый адрес и мой забыли… Могу напомнить…". И далее следовал адрес.
Нюансы отношений составляли широкую гамму чувств и их оттенков. Поскольку писем отца сохранилось очень мало, я могу только догадываться по контексту маминых ответов, что, желая ее позабавить, он делал игривые признания в своих отношениях с сослуживицами; ее же ответная ревность и обещание завести себе кого-нибудь не ниже майора порой выходили за рамки чистой игры - исключая товарища майора, конечно. И тут меня пронзало запоздалое сожаление незнания, невчувствования в них, самых близких…
"Твое молчание меня очень беспокоит, до болезни" - это был рефрен многих маминых писем. "Вот она, жизнь, так и идет, сызмала такая поломанная. Да и под старость (маме только 31, когда она это пишет!) гадюка Гитлер не дал пожить по-человечески. А ведь мы с тобой много ли жили, только привыкла к семейной жизни - тут тебе опять развыкай. Так оно и получается - куда вывезет, а там опять привыкать…".
Внушительные пачки этих писем хранят в себе полный календарь огородника и лесного промысловика за все военные годы - сколько чего сажали и собирали на грядках и в лесу. Это, мне кажется, тема отдельного историко-бытового исследования, наряду с названиями и рецептами некоторых забытых блюд, которые умели готовить практически из ничего в то голодное время… Характерная строчка: "Грибов очень мало. Видно, кончится скоро война, говорят здесь старики", - из августа 43-го… И - чуть позже - меню ужина: "щи кислые с грибами и кислая капуста тушенная с грибами и картошкой". Что же касается запасов на зиму - итоги того же 43-го: "7 мешков картошки, 8 ведер капусты квашеной, 4 ведра соленых опят, а других грибов не было…".
Множество имен, о которых я нигде уже больше не слышал и которые они унесли с собой… "После двухгодового молчания откликнулся Миша Сизов, он был в плену, и вот теперь его освободила Красная Армия". Фамилия Сизовых на Большой Волге была достаточно известна, одно время у нас в школе даже преподавал ботанику и зоологию один из младших родственников упомянутого в письма Михаила. "…Просишь, чтобы мы снялись, но И. И. Макаров ушел работать в Ильинское, а больше фотографов нет". Еще упоминание о Моисее Марковиче Натензоне, который, как следует из контекста письма, был как-то связан с работой по почтовому ведомству. Может быть, это имя вспомнится кому-то из немногочисленных старожилов, мне же оно уже ничего не говорит.
Длинный, если собрать вместе все письменные упоминания, перечень вещей, которые приобретались в кимрском военторге, которые нуждались в починке., которые присылал отец в своих посылках… Почти весь отцовский довоенный гардероб, перешитый на Юрку... Сапоги, валенки, которые горели на ногах подростка, шлепавшего в них пешком за провизией то в Кимры, то в Юркино, то в Козлаки, то на Новостройку…
Реже, но встречались в письмах гнев и негодование по поводу тех, кто наживался на чужом горе, а таких было немало. Кого-то из продавцов посадили, кто-то из снабженцев угодил под арест: "Все начальники орсов сидят - получили кто 8, а кто 5 лет за расхищение…". Кто-то из коллег мамы - почтовиков был наказан и уволен за раскрытие посылок и воровство… Имена и даты указаны точно, но за давностью лет… Стоит ли их здесь приводить? Единственное, что однажды сказал отец по поводу тыловых нравов, читая в нашей же газете исторические очерки за подписью В. Оборина, так это о "геройстве" председателя ратминского колхоза, который спекулировал фуражом. А в письмах мамы некоторые крестьяне-колхозники из окружающих Большую Волгу деревень, с которыми ей приходилось общаться, выглядели уж никак не героями тыла, поскольку втридорога продавали жителям поселка молоко и картошку… Но, может быть, и наверняка, им тоже приходилось нелегко - поди прокорми детей на скудные трудодни - вот и приходилось выкручиваться.
Далеко не хлебом единым были полны письма из тыла. Обсуждались прочитанные книги, увиденные фильмы, часто делались ссылки на сводки Информбюро - единственный их оракул, не считая рассказов приехавших на побывку в отпуск, или по ранению, или демобилизованных по состоянию здоровья вчистую фронтовиков…
Один из таких настоящих военных героев стал нашим соседом в новом доме на улице Правды в 1964 году - дядя Яша Петериков. Он потерял на войне руку и ногу и ковылял на старом деревянном протезе. После войны родил сына и двух дочерей. Не боялся никого и ничего, очевидно, ампутированные на фронте конечности уже внушили ему, что терять, в общем-то, уже нечего. Мастерски владел ненормативной лексикой, особенно в состоянии подпития, довольно частом. В таких случаях через мать-перемать от него часто слышались нешуточные угрозы в адрес тех, кто убил Кирова. Дядя Яша уверял, что знал этих людей. Чем черт не шутит, может, и вправду знал? Был заядлым рыбаком и легко справлялся с любой снастью так, как будто у него была не одна, а три руки. В нашем дворе он часто возился со своей грохочущей "инвалидкой" - мотоколяской, которая затем сменилась на "Запорожец"… Энергия била из него ключом, а гаечные ключи так и мелькали в единственной руке. И машина у него всегда была на ходу. Такие люди придавали Большой Волге особый легендарный колорит. Сейчас мне кажется, что югославский романист Милорад Павич именно с такой натуры писал свои мифические образы в знаменитом "Хазарском словаре"
Весна сорок пятого пришла на Волгу рано – уже в первой декаде апреля открылась навигация. От пристани «Большая Волга» пошел на Москву специальный экскурсионный теплоход «Иосиф Сталин». Весной сорок пятого, как и многие последующие годы, на плотине были опущены щиты. Словно радуясь Победе, волжские воды свободно неслись в волжской стремнине. И уже не верилось, наверное, волжанам, что всего три года назад, весной сорок второго, мутные воды реки наводили страх: «Щиты все открыты, вода бурлит, даже здесь слышно, вот с какой силой. По водохранилищу плывут трупы мужчин и женщин, туши коров. Видно, из-за Калинина после боев всплывают, очень жутко…». Я не переставал удивляться терпению и стойкости людей, переживших эти тяжелые военные дни и ночи, сохранивших человечность и умение радоваться даже мелочам жизни:
18.1.1945. Макашенька, ты вот все обижаешься, что я ленюсь тебе писать, но ведь ты просто не можешь представить мою жизнь, она вся заключается в работе на почте и дома. Совсем никуда не хожу, да и некуда. Занимаюсь вечерами рукоделием, вяжу салфетки, которых раньше никогда не вязала, вышиваю салфеточки, наволочки и дорожку. Вот все мои занятия. С работой расправляюсь, как повар с котлетой, новогодняя прошла очень хорошо, да ведь, собственно, и делов-то очень мало. Газет и журналов получаем единицы, подписка исключительно годовая. Юра учиться стал немножко получше, алгебру исправил на тройку. Гулять его вечерами не выпускаю..., сейчас все вечера стал учить уроки…Тушенке твоей, как только ее получим, сразу улыбается, мы ее ждем уже целую неделю и не знаем, как дождаться - до чего хочется чего-нибудь вкусного и жирного, а картошка и кислая капуста скоро, наверное, разъедят все бедные наши кишки…
Макаша, как приятно читать: в апреле-мае, может, увидимся, но ты просто не представляешь себе, ведь это еще пять месяцев, а для меня и одна неделя стоит одного года жизни. Пойми же, наконец, мне только 33 года, а я уже превратилась в старуху. Вся жизнь с ее невзгодами из меня сделала не человека, а… только подумаю, что скоро весна и опять нам с Юркой копать лопатой землю, так все внутри переворачивается… Не хотела все это писать, но как-то само лезет в голову, тем более что я столько времени тебя не видела. За такой срок можно не только позабыть твои черты, но даже и совершенно отвыкнуть. Пришли хоть скорее фото, мне очень хочется посмотреть на тебя, а если бы ты смог приехать к нам, то я не знаю, что могла бы с тобой сделать. Наверное, задушила бы в объятьях или сама бы умерла от радости…
Ждем тебя, фото, гостинцев, писем и дня нашей победы и всеобщего торжества. Пиши по возможности чаще, не заставляй меня нервничать и мучаться неизвестностью… Юрка и Мурка.
3.6.1945. Пишу тебе письмо, а твоя фотография, на которой ты снят у яблони, стоит под букетом черемухи… Да, хорошо, когда знаешь, что ты жив, и сердце радуется от мысли, что скоро встретимся.
Отец бережно хранил эти письма. Они были с ним на Калининском и Волховском фронтах, под Яссами и Кишиневом, на дорогах Польши, в Будапеште, Берлине и Праге. Когда я принес домой свежую газету со своей публикацией писем из 40-х годов, он был очень растроган и сказал: «Спасибо, сынок». Это было 8 мая 1985 года.
Дядя Илья: "Законы войны неумолимы и беспощадны"
Илья Ильич, мой дядя по отцу, был на фронте младшим политруком, потом, судя по одному из маминых писем, командиром взвода стрелков из противотанковых ружей. Братья Макарий и Илья очень дружили между собой, благо и встречаться могли перед войной почаще, а мама и Юрий в военные годы часто навещали жену, а потом и вдову Ильи Ильича, тетю Дусю, которая оставалась одна с тремя сыновьями. Их истории я вкратце рассказал, вспоминая путешествие с Бобом в Кашин. Дядя Илья был очень дружен с отцом и даже, как я уже упомянул, принимал участие в его сватовстве. В Кимрах в те годы размещался военторг, где родственники военнослужащих могли приобрести кой-какой провиант и одежду… Мама и брат там бывали частенько и всегда заходили к тете Дусе. Поддерживали они связи с сестрами отца - тетей Лизой и тетей Шурой, Юрка проводил летние каникулы у них в Кашине. Об этом подробно писала отцу сестра Елизавета. Письма дяди Ильи изобиловали газетной лексикой военной поры - столько в них было праведного гнева и совершенно искренней ненависти к врагу.
21. 09. 41. Привет, дорогой Макаша! Сегодня получил от Дуси твою открытку, на которую пишу ответ. Ты, очевидно, знаешь, что я с 15 августа тоже в армии. Нахожусь пока что в своем районе, недалеко от дома. Недавно по разрешению командира роты был дома, где натолкнулся на небольшую неприятность, а именно, Дуся родила, ребенок жил только сутки и умер. Вскрытие показало ненормальное развитие сердца и других внутренних органов. Себя она чувствует неплохо, ну а в отношении ребенка, может быть, в современной обстановке это к лучшему. В остальном жизнь в Кимрах проходит без особых изменений. Ну, теперь коротенько о себе чиркну. За месяц, который пробыл в армии, свыкся в военной обстановке, чувствую себя пока неплохо, здоровье не подводит, а это самое главное. Специальность у меня такая же как у тебя, а поэтому приходится крепко заниматься по спецподготовке. Помимо этого избрали парторгом роты, и здесь приходится порабатывать так, что день за днем проходит незаметно. Вот и все, что хотел тебе написать. Буду ждать от тебя подробного письма, а то мне никто ни черта не пишет, а ты сам знаешь, что значат письма с родины. Написал в Кашин - молчат, не знаю, почему, то же самое и Зина.
18. 06. 42. Служу все в той же части - 71-м батальоне аэродромного обслуживания, только уже не в роте связи, а при штабе. Дела по службе идут неплохо, здоровье тоже не подводит, за исключением редких случаев с ногами, которые все же дают о себе чувствовать. Ну да ничего, все это терпимо. За период службы пришлось побывать уже во многих местах, в том числе и в местности, которая была оккупирована немцами, так что пришлось повидать многое. Вот уже две недели после тяжких испытаний немного отдыхаем, стало чуть посвободнее. На днях выпало счастье побывать в Москве в командировке по делам службы, пробыл там пять дней. Москву опять не узнаешь, живет по-прежнему, то же свободной шумной жизнью. Фрицы туда уже не летают два месяца. Побывал в двух театрах, в "Эрмитаже", где смотрел оперетту "На нашем берегу" и в филиале Большого театра, бывшем экспериментальном, на опере "Евгений Онегин". Публики полно, и публика веселая, все время рукоплещет. В общем, за Москву я от души рад, что она по-прежнему осталась нашей непокоренной твердыней. Из семьи что-то давно не пишут. Дуся работает в одной из артелей райпромкомбината, хотела уходить, так как не с кем оставить ребят, но держать няню - сам знаешь, как трудно теперь. И я не могу им ничем помогать, так как моя зарплата мл. командира очень мизерная. Вот это немного заставляет волноваться. В последнем письме Дуся сообщила, что умер Василий Арсеньевич Смирнов, который раньше жил с нами, смерть наступила от тяжелых ранений. Жаль мне его до боли в сердце. Что он представлял из себя, ты знаешь. Был настоящий большевик. Ну что же, ведь законы войны неумолимы и беспощадны. Все это еще раз призывает нас к беспощадной мести этим проклятым гадам.
10. 08. 42. …Дня три назад получили от М. А. Башмарова короткую по содержанию открытку, в которой он пишет, что послал тебе рекомендацию для вступления в ВКП(б), но ты молчишь и ему не отвечаешь, видимо, он обиделся. Наша Зина мне регулярно отвечает на мои письма, она все еще в Молотове, устроилась работать в детский сад, скучает по Москве. Завидую тебе, что ты так часто получаешь из дома письма, а вот я если получу в месяц пару, так это хорошо, а то по обыкновению молчат, да и вообще Дуся не любит писать…Да, ты прав, вспомнил и я 2-е Августа , и вполне с тобой согласен насчет 1943 года. Лишь бы быстрее рассчитаться с этой сволочью - ненавистным фашизмом, а этот час расплаты будет, и час этот будет жестокой карой над теми, кто осмелился занести свой меч над головой нашей Родины.
Эта открытка, судя по штампу, от 27. 07. 42. Привет, дорогой Макаша! Уже порядочно прошло времени, как я послал тебе письмо и до сих пор не получаю на него ответа. Твое молчание заставляет беспокоиться за твою судьбу. Я жив и здоров, где служу, тебе писал в своем письме, до сих пор нахожусь на старом месте. На днях получил несколько писем, в том числе от Маруси и Юры два письма, от Лизы нашей одно письмо и от Зины. Все они живут неплохо, за исключением некоторых трудностей с питанием, но это положение временного порядка, все наладится. Котя находился последнее время в госпитале в Самарканде, а Сережа в Казахстане, откуда прислал телеграмму… Пиши, как здоров и как дела по службе. С комприветом, брат И. Молчанов.
30. 09. 43. Шлю горячий привет из Кашина. Тебя, очевидно, удивит, мол, как так он попал в отчий дом? Постараюсь тебе написать подробно. 2 августа меня подходяче контузило миной, не слышал и не говорил две недели, в Москве пролежал в госпитале 1,5 месяца, а затем дали отпуск на 30 дней, вот и решил побывать лома, в Кашине, где и гощу уже пятый день. Сегодня уезжаю обратно в Кимры… Марусю твою не видел, общался с ней только по телефону, говорит, что живет неплохо. Вернулся домой Миша Башмаров, Маруся мне говорила, будто бы совсем здоровье покалечено, да к тому же у него как будто туберкулез, так что парень вышел совсем из строя, я его не видел, но один приятель говорит, что и не узнаешь - в чем только душа… Не знаю, тебе писали, очевидно, в отношении смерти Валерия Волкова, который погиб в борьбе с немецкими захватчиками. Горе Анны Михайловны особенно не поддается описанию. Жаль парня, но в то же время осознаешь, что [это] война, а законы войны неумолимы и беспощадны. Отвечаю на интересующий тебя вопрос о семействе Евдокимовых . В отношении Василия Алексеевича ты знаешь, Леня и Иван не пишут с самого начала войны, видимо, тоже пропали. Михаил Алексеевич умер в Ленинграде. Саша лежит в Москве в госпитале, так что в доме остались только Дмитриевна да Катя. Внучата у Дмитриевны тоже почти все на фронте, состарилась она до неузнаваемости. Только что с ней беседовал. Вчера были у тети Саши, по-прежнему почти все так же, если бы не смерть Сергея. Павел был в госпитале после контузии, а теперь тоже уже порядочно не пишет. Нюра все работает в Москве и живет как будто бы неплохо… Боюсь, что это письмо вызовет у тебя пессимизм. Сереже я не писал ничего с тех пор как он уехал в армию, да и Зина его не пишет, так что адрес их прислать не могу… Продукты здесь значительно дешевле против Кимр, особенно молоко, так что молочка я здесь попил. Привет от Волковых, тети Саши, ну а сестренки напишут .
17. 10. 43. Не так давно из Кашина посылал тебе письмо, но ответа так и не получил. Решил еще разок написать тебе. Коротенько о себе. 11 октября прошел комиссию в военкомате, призван годным к строевой службе и оставлен пока до особого распоряжения. Так что в части отправки пока что неизвестно. Вчера только вернулся с Новостройки (так называли тогда левобережную часть нынешней Дубны - Е. М.), был у Миши Башмарова, половили с ним рыбу, ни черта не поймали. Были с ним на Волге у Маруси, живут неплохо, только что-то она болеет последние дни, видимо, ангина. Юрий ходит в школу, выглядит он хорошо. В этот день он получил от Коти письмо, в котором пишет, что его наградили орденом Красной Звезды, наверное, он тоже писал тебе об этом. М. А. Башмаров тоже прошел комиссию (очевидно, после ранения - Е. М.) и признан точно так же как и я. Вот теперь и ждем дальнейшей нашей военной судьбы. Дома у меня все в порядке, ребята здоровы, чувствуют себя хорошо. С Андреичем два раза понемногу "фиркнули" и о тебе вспомнили, но ничего не поделаешь, придется [подождать] до следующей встречи.
14. 11. 43. Как видишь, я все еще дома, нахожусь до особого распоряжения, все еще нет наряда на отправку. Вчера была у нас Маруся, приезжала в качестве свидетеля по делу Подберезского агентства. Только она ушла к Клаве, пришел Миша Башмаров, принес 0,5 фиркнуть с ним, просидели весь вечер. Его зачислили в запас и разрешили устроиться на работу. Сегодня пошел на бюро РК ВКП(б), не знаю, куда его направят, ему хочется устроиться на заводе. Мне страшно надоело находиться в таком положении, страшно скучно, не знаешь, как убить время. Перед праздником ездили в Остратово ловить рыбу, ловили неводом, так что я привез рыбешки побольше пуда, нашел и фиркнуть, так что праздник провели неплохо, только одним было нехорошо, что никого не было, скучновато… На днях собираюсь, если удастся, съездить в Кашин, может, соберется и Маруся. В Москву приехала Зина, живут в Тушине, но еще ее точного адреса не узнал, как только будет, тут же сообщу его тебе…
Да простит мне читатель обилие в текстах незнакомых ему имен. О значении некоторых я могу только догадываться, с некоторыми упомянутыми здесь семействами был знаком заочно по рассказам родственников. Но мне показалось, что даже, будучи не узнанными по истечении стольких лет, они продолжают играть свою роль, не уходя в забвение. А главное - в контексте старых писем отчетливо проявляются характеры людей и время, когда переписка была единственным средством общения на расстоянии. Попробуйте сравнить эти тексты с контентом многих интернетовских форумов, от которого волосы дыбом встают… Нет, я не считаю себя ретроградом. Более того, "всемирная паутина" WWW очень помогает мне в работе над этой книгой. На интернетовском сайте, озаглавленном "Тверская земля в военной истории", среди тысяч имен тверичан, погибших в военные годы, я нашел эту запись: "Молчанов Илья Ильич, род. 1907. Призван в 1941 г., мл. лейтенант. Погиб, май 1944 г. Похоронен: село Воротнев, Волынской обл., Украина".
Тетя Лиза: "Мы о вас, родных, все время беспокоимся"
Тетя Лиза всю свою жизнь отдала народному просвещению в родном Кашине. Написанные четким учительским почерком, письма ее полны родственных чувств и содержат много фактов, дополняющих эти семейные хроники. У тети Лизы было двое детей: Николай (в письмах Ильи Ильича и Елизаветы Ильиничны - Котя), о котором я еще вспомню в своем "армейском дневнике", он прошел всю войну офицером-артиллеристом, и Валентина, учившаяся в то время в педагогическом институте. После войны она станет в Москве, в Тушино преподавателем русского языка и литературы, пойдет по материнским стопам, и в памяти многих своих учеников останется любимым учителем, беззаветно преданным профессии литератора-русиста.
4. 07. 42. Здравствуй, дорогой Макаша! Получили с Шурой твою открыточку, были, конечно, очень рады. От души желаем тебе благополучия в твоей дальнейшей, сопряженной с такими опасностями жизни. Мне стало стыдно, что я тебе не написала, действительно, за все время ни строчки. Ты меня прости, я, правда, и сама не могу объяснить, почему между нами установились столь отдаленные отношения, непростительные для брата и сестры. Над этим я задумывалась не один раз. Теперь я буду тебе аккуратно писать, пиши и ты, особенно почаще, ведь мы о вас, родных, все время беспокоимся.
Итак, немного о нашей несложной жизни. В настоящее время я дома одна полными днями, так как нахожусь в отпуске. Отпуск дали по заключению врача после гриппа, очень плохо себя чувствую. Врач признает не совсем хорошее состояние с легкими… и обострение малокровия.
Шура работает в трикотажной мастерской, а Полина - в колхозе. Сегодня получила письмо от Коти. Он после ранения поправился, и скоро, пишет, наверное, опять в строй. Письмо шло 16 дней. Из Керчи его эвакуировали сначала в станицу Славянскую, потом в Махачкалу и после в Самарканд, где и находится теперь. Твое письмо его, наверное, застанет. С апреля ему послала несколько писем, из которых ни одно не застало его на месте. Сегодня все же написала ему письмо со слабой надеждой на то, что успеет получить. Он уже ходит с одним костылем и может ступать на вторую ногу, поэтому, действительно, долго еще пробыть тут ему не придется.
Макаша! Я читала Анастасии Дмитриевне твое письмецо о потере ею дорогого сына. Оно было так трогательно, что я не могла его читать без слез. Бедная старушка была очень убита горем и только вот теперь начала приходить в себя, снова со свойственным ей трудолюбием, не разгибаясь, трудится на огороде. На днях пришло извещение о смерти Михаила Алексеевича
Пишу тебе письмо, еще не закончила, и приходит Шура с сообщением, что ее завтра отправят на оборонные работы, таким образом, дома я останусь совершенно одна. Шура шлет тебе привет. Кончаю. Нужно помочь ей собраться.
17. 02. 43. ..Коля прислал последнее письмо от 22 декабря. Дал понять, что он на Волге, очевидно, под Сталинградом. После, как знаешь, были исторические бои. Очень может быть, что и мой Николаша уже погиб смертью храбрых. Илюша давно уже ничего не пишет. Зина и Петя вот только недавно ответили на мою телеграмму, молчали месяца три.
Жизнь наша, Макаша, течет по-старому. Все работаем. Дома бываем только вечером. Уходим по-темному и приходим тоже. Я работаю вот уже несколько дней на новом месте, опять в РОНО инспектором. Пришлось согласиться на эту работу, хотя и помимо желания. Сказали, что все равно придется работать по партийной линии. Эта работа мне все же знакома.
Из Москвы приехала на днях Валя (Ванина). Очень устали, сбили ноги, так как (здесь несколько слов неразборчиво, очевидно: часть пути пришлось преодолеть пешком). Моя Валя все еще живет в Москве, учится, конечно, приходится материально испытывать большие трудности. Но институт думает в этом году закончить.
Макаша! Очень понятны мне твои переживания в отношении Юры. Представляю, что он переживает, так долго не видя своего папу. Этим летом не пришлось ему побывать в Кашине, хотя ему очень хотелось. Нас целыми днями не было дома. В одном из писем он писал, что, что, возможно, приедут с Марусей на несколько дней, но так и не были. Пишет он, главным образом, Шуре, она же не всегда соберется ответить .
10. 03. 43. День 8 Марта был для нас радостным днем. Получили письма от тебя, Илюши, Коли и немного ранее от Сережи и Зины. Илюша давно не писал. Мы уже о нем беспокоились. Он пишет, что находится все в том же месте. Почему ты ему не пишешь? Мы рады, что ты получил нашу очень скромную посылочку… Тебе я послала не так давно письмецо. Ты должен его получить. Очень долго (с 22 декабря) не было писем от Коти, но вот из последнего письма от 17 февраля видим, что он в боях. Пишет, что они гонят гитлеровцев. Население встречает их очень радостно. Как и всегда, его письма полны оптимизма и надежды на скорое свидание. Как хорошо бы мы отпраздновали нашу встречу. Как много собралось бы нас. Будем надеяться на наше лучшее будущее.
Валя пишет очень беспокойные письма. Ей, наверное, придется оставить учебу, так как жить на те средства, которые я смогу ей послать, становится трудно. Послала телеграмму, чтобы приезжала домой. На днях жду.
От Сережи было недавно письмо. Они живут в Казахстане, в земляночке, оба работают бухгалтерами, он в поселковом Совете, она в больнице. Маруся и Юра что-то давно нам ничего не пишут. Я радуюсь за Юру, за его хорошую учебу. Иметь детей отличников - это гордость для родителей. Как-то у него отношения с Марусей? Зовет ли он ее мамой? Шуре очень хочется побывать в Кимрах и на Б. Волге. Возможно, ей и удастся, так как работы у них осталось мало и их часто распускают.
…Макаша! К тебе просьба - пиши почаще! Как только прихожу домой, первым делом заглядываю на письменный стол, нет ли от кого-либо из вас письмеца. Как бывает радостно, когда оно ожидает тебя, и, наоборот, сжимается сердце, когда очень долго все нет и нет писем.
7. 01. 44. Здравствуй, дорогой братишечка! Шлю тебе свой привет и поздравляю с наступившим Новым Годом. Желаю, чтобы этот год был годом большой радости, годом освобождения нашей Родины от немецких захватчиков. Макаша, так давно не было от тебя писем. Мы уже начали за тебя очень беспокоиться. Не зная твоего адреса, ничего тебе не писали. И вот только узнав, что ты недавно написал Волковым, решила послать тебе письмецо. Но почему же ты ничего не писал нам? Уж не в обиде на нас за что-либо? Только не знаю, что предположить.
Ты знаешь, что летом у нас был Юра. Его мы старались не обижать и дать ему возможность отдохнуть. Правда, с Валей они кулинарили и, надо сказать, очень неплохо. Было полное распределение обязанностей: Валя стряпала, Юра приготовлял, колол палочки и поддерживал огонь под таганчиком. Когда мы с Шурой приходили домой, нас уже ожидал небогатый, но довольно вкусный обед с разнообразными блюдами из свежих овощей с нашего огорода. Любимым блюдом была каша с молоком из тыквы. Юре она тоже понравилась. И когда он отправлялся домой, Валя с Шурой в его походную сумку (рюкзак) положили тыковку. Тыквы в этом году было немало, и Юра каждую из них мне взвесил. У нас он чувствовал себя, мне кажется, хорошо. Поехал домой незадолго до начала занятий, после ряда телеграмм с вызовом от Маруси. Валя провожала его до Кимр. Я все беспокоилась, как доберется он до дома с солидной сумкой, в которую Шура и Валя положили ему кое-чего из нашего огорода. Но, как передавала Валя, к его счастью, встретился он в Кимрах с мамой. Почему-то ни Юра, ни Маруся не пишут нам. Может быть, Маруся обиделась на нас, что мы задержали Юру и не сразу его отправили, как получили телеграмму. Получилось так потому, что Юра не спешил особенно домой, да и одного отправлять было неудобно.
Юра произвел на нас очень хорошее впечатление. Мальчик развитый, видимо, много читает, очень культурно выражает мысли, довольно серьезен и, что особенно ценно в данное время, видимо, приучен к труду. Чувствуется умелое воспитание со стороны мамы, и ею он доволен. Внешне все же он очень напоминает Лелю: ее губки, ротик, и в общем впечатлении много ее. Вот, Макаша, не увидишь, как подрастет совсем Юрка и будет тоже готовиться к защите Родины, а может быть, то время будет более счастливым, тогда станет специализироваться в высшем учебном заведении.
Напишу немного о себе. Живем по-прежнему без каких-либо изменений. Правда, у меня небольшое изменение по работе: я уже не инспектор РОНО, а платный председатель районного комитета союза учителей. Пришлось остаться на этой работе, так как эта должность выборная. Недавно имела возможность побывать в Москве, проездом через нее в Калинин. Конечно, была у Зины с Петей, виделась и с Валей, была у них около трех дней. Зина с Петей живут неплохо. Валя бывает у них каждую неделю.
Илюша, тебе, наверное, известно, писал и нам, находится в Башкирии. Но на днях должен выбыть на фронт. Макаша, ведь он тоже побывал у нас. Как приятно было побыть вместе хотя бы несколько деньков. С каким теплым чувством проходили беседы с его рассказами о фронтовой жизни, воспоминаниями о прошлых днях в родном доме, когда вечером при тусклом свете коптилочки мы вчетвером (я, Шура, Валя и Илюша) собирались за столом в большой комнатке.
Теперь ждем тебя и Котю. Какое было бы счастье увидеть вас в родной семье. Котя пока еще пишет. Последнее письмо было от 5 декабря. Прислал и денег.
Заканчиваю. До свидания, дорогой, будь здоров. Целую тебя, сестра Лиза.
9. 08. 44. Ты что-то стал нас забывать и редко пишешь. Я частенько думаю, неужели и этого брата отняли у нас проклятые изверги? Смерть Илюши была для нас большим ударом. Как сейчас, ясно представляется он в моем воображении. Так и вспоминается сентябрь прошлого года, когда он, сам того не предполагая, в последний раз провел недельку под родным кровом. До полуночи засиживались мы при свете коптилочки и слушали его рассказы о фронтовой жизни, вспоминали о прошлом, начиная с детских лет. Так много обо всем переговорили. Ни у кого из нас не было в то время и мысли о том, что это последняя встреча. Всем нам казалось, что он не попадет на фронт. А он, родной, так скоро очутился там, куда рвалась его душа, когда еще был в госпитале.
Каким энтузиазмом, какой ненавистью к врагу полны его несколько писем ко мне, присланные в течение (…) месяцев, связанных с перемещениями из одного места в другое: из Башкирии в Липецк, из Липецка до Крымской на колесах в несколько недель. Здесь остановка на неизвестное время. И отсюда было последнее письмецо. Оно полно было невыразимого негодования к врагу, оставившему и от этой станицы, как и от многих других, всего лишь один домик. "Мстить, мстить и мстить", - это были его последние слова. И он мстил проклятому врагу не щадя своей жизни. Он отдал ее за любимую Родину.
..Сереже об этом еще не писала. И в последнем письме, а пишет он часто, он считает, что у нас все благополучно, и радуется, что все живы.
Это горе немного смягчила радость встречи с любимым моим сынишкой. Ты, наверное, знаешь о том, что он находится в данное время в Костроме, пробудет до сентября. И я уже у него побывала. Целую недельку провела вместе с ним. Часиков с 3-4 он обычно приходил ко мне и просиживал до полуночи. О многом говорили, о всех вспоминали. Мне пришлось сообщить и о тяжелой утрате. Вместе погоревали. Вернулась от него 23 августа, потом проездом в Калинин, была и в Москве. Видела Зину и Петю. И они еще ничего не знали об Илюше. Очень были опечалены. Петя особенно сожалеет о нем.
Вчера приехала Валя. Будет дома до сентября. Она в этом году чувствует себя хорошо. Забота Зины не пропала даром, Валя так хорошо выглядит. Я очень благодарна Зиночке и Пете.
Юра и Маруся нам давно не пишут. Юрочка собирался побывать у нас, но до сих пор не приезжает. Не знаю, почему. Мы были бы рады видеть его. Возможно, Марусе нужно помочь по хозяйству. Но думаем, он еще побывает до начала занятий. За этот год, небось, еще более вырос. Ведь и в прошлом году он был такой уже большой.
Макаша! Кажется, никогда не придет та минута, когда все вы, наши родные, будете с нами. Так тяжело нам переживать, а вам-то как! Долго смотрела на твою фотографию, много мыслей явилось, связанных с твоим прошлым, задумалась о твоем настоящем. Отпечаток какой-то особой серьезности пришлось отметить на твоем лице. И понятно.
В отношении винца командировали Полину, собрали немного посуды, наверное, поллитровочку достанет, но только красного, белого-то не дают.
Поздравляю тебя с днем рождения, 42-м годом твоей жизни, желаю, чтобы этот год был для тебя более счастливым, главное, чтобы вернуться домой, разбить лютых фашистов. Этого так ждем все мы… Пиши, Макаша!
24. 06. 45. …День тому назад радио передало радостное сообщение. Спешу разделить эту радость с тобою. Ведь ты, кажется, в числе тех, которые в недалеком времени должны вернуться к мирному труду, в родные места к близким и родным. Недалек, очевидно, и тот день, когда хотя один из наших братьев встретится с нами под родным кровом.
Да, Макаша, очень жаль, что не будет эту радость переживать вместе с нами дорогой брат Илюша. Еще более жаль, что эта радость не ожидает его крошек. Шура недавно была в Кимрах и привезла погостить к нам Женю. Дусе с троими приходится нелегко. Сережа надеется побывать в родных краях. Возможно, в этом году соберется…
От ваших изредка получаем письма. Юра, наверное, во время каникул побывает у нас. Да, Макаша, он стал уже совсем взрослый. Ты его можешь и не узнать, когда встретишься. Ведь четыре года разлуки. А в этом возрасте дети резко меняют свой внешний вид.
…Привет от Шуры. И еще просил передать тебе привет твой старый друг Петя Голиков, которого я недавно случайно встретила. Я бы не узнала его, но он сам разговорился со мною. Шли вместе по улице Карла Маркса. Он шел к другу Саше Часовникову с пол-литром и хвостом рыбы. Так просил тебе и написать…
Тети Лизы не стало в 1959 году. В ее обстоятельных письмах сохранилось много фактов о военных судьбах ее братьев - моих дядюшек, и скупые, но точные характеристики их родственных отношений, и дорогие для меня штрихи к портрету отца - в те годы, когда меня еще не было и в планах.
Николай Мошков: "Хочется в Юркино, рыбку половить"
Ученик отца по почтовой части Николай Мошков перед призывом на фронт жил в деревне Юркино, на берегу реки Дубны. Ускоренный выпуск из танкового офицерского училища в Ульяновске – и самые жаркие танковые баталии под Сталинградом… Николай работал с отцом на почте и считал его своим учителем. Они вместе рыбачили на реке Дубне, и эти теплые летние ночи на тихом берегу лейтенант Мошков часто вспоминал в своих фронтовых письмах. Наверное, они остались для него самым ярким выражением той счастливой мирной жизни, за которую шли в бой на своих «КВ» он и его однополчане.
Дядя Николая Нил Васильевич – был такой факт в его биографии – служил садовником в Клину у Чайковского. В 1942 году мама пишет отцу, что Нил Васильевич жив, здоров и живет в Клину, квартира его уцелела. Это важное сообщение, потому что Клин был захвачен немцами осенью 41-го, а потом шли жестокие бои за освобождение города.
Об отце Коли - Николае Васильевиче, чаще называя его дедом Мошковым, мама довольно часто упоминала в своих письмах отцу в армию. Она даже несла над ним некоторое шефство - добывала хлеб, табак. А дед, в свою очередь, присылал с быстроногим Юркой, которому ничего не стоило обернуться до "одноименного" Юркино и обратно, свежей рыбки или меду со своей пасеки. Правда, к концу войны дед здорово сдал, на рыбалку уже не ходил, а от пасеки остался только один улей. Николай какое-то время после первого тяжелого ранения провел в Москве в госпитале, но Николай Васильевич вырваться к сыну не мог по причине старческой немощи, сложностей передвижения в условиях военного времени, а Коля сразу по излечении был снова отправлен на фронт. В одном из своих писем мама упоминает о том, что "Николай Мошков так дома и не побывал, уже выехал на фронт… Он получил орден Красной Звезды и звание старшего лейтенанта. Приезжал его брат Володя, был у Николай Васильевича, рассказал, как они проводили Николая. Пуля у него в ноге так и осталась".
Старожилы Юркино эту семью вспоминают только добрыми словами. Александр Сергеевич Кулагин, например. Он тоже призывался на фронт из Юркино, а до пенсии занимался административной работой в нашем институте, в лаборатории теоретической физики. Царство ему небесное - его похоронили в 2005 году, когда я уже заканчивал работу над этой книгой…
Когда я впервые прочел письма Коли Мошкова, будучи уже немного старше, чем он, - то поразился удивительной искренности и глубине чувств двадцатилетнего танкиста. Его ровесник о своем поколении сказал: "Мы были высоки, русоволосы, вы в книгах прочитаете, как гимн, о людях, что ушли, не долюбив, не докурив последней папиросы…". Им было присуще свое ощущение эпохи, в которой они пытались творить: " Но время шло, меняли реки русла, и жили мы, не тратя лишних слов, чтоб к вам придти лишь в пересказах устных, да в серой прозе наших дневников". В той же антологии Евтушенко, на которую я иногда ссылаюсь, в биографических заметках составителя нет-нет да и промелькнут по отношению к этому последнему поколению романтиков скептические реплики: не сложилось, не склеилось, уцелевших на войне своих детей революция сожрет потом… А они устроены были по-другому: "Не до ордена - была бы Родина с ежедневными Бородино".
4.10.1941. Занимаемся усиленными темпами, а в выходные ходим на работу в колхозы, помогаем убирать урожай. Урожай здесь богатый, небывалый, вот только не хватает рабочих рук
А брат мой сейчас под Ленинградом – защищает город Ленина. Еще вы, вероятно, помните нашего юркинского учителя Соловьева В. Н. Он был призван в армию зимой 1940 года, служил в Литве танкистом, командиром танка. И представьте – в Казани я его встретил. Они первые приняли на себя удар противника и ответили на удар ударом. Несколько раз ходил Н. С. (так в письме - Е. М.) Соловьев в атаку и 5 июля был ранен. Много он рассказал интересного. А по выздоровлении опять собирается на фронт, хотя ему предлагают остаться политруком в Казани.
Ну вот, и мы встретимся, быть может, если будем живы, а если погибну – погибну с честью, зная, что защищал нашу мирную жизнь, свою Родину.
11.01.1942. Погода здесь холодная, не знаю, какая будет числа с 17-го на 19-е, когда пойдем партизанить в леса. Ночевать будет в землянках, сами себе готовить. Закаляемся как сталь, готовимся быть преданными и выносливыми защитниками Родины И не так уж много осталось времени до того момента, когда мы скажем:
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход…
14.06.1943. Спасибо за весточку с края родного. Как приятно получать письма от знакомых, тем более если их долго не было. Я ведь 10 месяцев не получал письма, когда был на фронте.
Мне трудно читать строки, в которых вы пишете о двух погибших ваших братьях… И вы можете сказать Зоечке, что за ее папу я отомщу. За смерть его фашисты получат с процентами. За все – за жизнь тяжелую детей солдат убитых, за поруганную честь и независимость Родины нашей…
Это письмо было адресовано на Большую Волгу моей маме. Речь в нем идет о ее погибших братьях, Василии и Иване, моих дядьях, которых я никогда не видел и сейчас почти ничего о них не знаю, и осиротевшей маминой племяннице. Поскольку корреспонденция, приходившая в то время на Большую Волгу, в том числе письма отца, не сохранилась, я могу предположить, что это письмо мама переслала отцу на фронт и таким образом оно дожило до наших дней. На тверском военно-историческом сайте значатся в числе погибших жителей Кимрского района Василий Иванович Муратов, 1909 года рождения, красноармеец - пропал без вести в июне 1943 года, и Иван Иванович Муратов, тоже красноармеец, 1899 года рождения - пропал без вести в октябре 1941 года. Возможно, в архивных данных какая-то ошибка: Николай датирует письмо тем же июнем 43-го года, следовательно, известие о гибели Василия Муратова было получено все-таки раньше, чем это указано на сайте.
31.08.1943. Вы знаете, конечно, что я учился в Ульяновском танковом училище имени Ленина (сейчас оно гвардейское). В первых числах июня я окончил училище не «отлично», получил звание лейтенанта и должность командира танка 2КВ». Через несколько дней поехали в Челябинск и, получив там машины, выехали в Москву, где пробыли несколько дней. С 27 сентября 1942 года были уже в действующей.
В первый же день нас бомбили, но все обошлось благополучно. Все трудности мы преодолевали успешно. Приехали я и мои товарищи на Сталинградский участок фронта и встали в оборону. А 19 ноября 1942 года наши пошли в наступление, прорвав оборонительную полосу врага. На одном из участков Донского фронта я в составе 1-го гвардейского полка прорыва участвовал в окружении немецко-фашистской группировки под Сталинградом. 26 ноября мы завершили окружение. Я уже был в должности командира взвода танков «КВ». Наши первоклассные машины в бою вели себя замечательно. Утюжа передний край обороны противника, уничтожали врага огнем пушек, пулеметов и стальными гусеницами.
\
Помню один случай. В районе хутора Вертячий (его еще называли «лагерь смерти» – там был лагерь военнопленных, которых фашисты уничтожали, где измывались над ранеными бойцами) мы в количестве четырех машин вышли на исходную и приготовились к атаке. И вдруг сигнал: «Танки противника с фронта», – а было их 26. Мы ринулись в бой. Танки у противника были только средние и легкие… Из 26 машин 20 остались на поле боя горящими факелами, а остальные развернулись и ушли… Этот бой длился всего 5 минут. Вот так мы действовали…
Погода здесь хорошая, теплая, но ветры большие. Хочется в Юркино, повидать родных и знакомых, рыбку половить… Ну ничего, вот кончим с фашистами, увидимся, а конец уже скоро…
Это письмо было последним. В боях на Курской дуге лейтенант Николай Мошков сгорел в своем танке.
В Книге памяти, изданной в Дубне в 1995 году, в числе погибших на войне жителей Юркино значится Мошков Николай Николаевич, рядовой, 1922 года рождения, пропал без вести в феврале 1944 года. Уточним звание: старший лейтенант. А что касается формулировки "пропал без вести" - так какое значение имеют формулировки шестьдесят лет спустя после Победы?
Борис Свешников: "Настали дни последних побед"
Незадолго до моего ухода с телевидения – а было это в 1996 году, когда Дубна отмечала свое сорокалетие, – мы с оператором Сергеем Черепановым сняли цикл передач «Ретро-Град», в чем-то, как я в начале уже писал, инициировавший эту книгу. В том числе - «Сороковые, грозовые», в которых часть этих писем читали за кадром Светлана Ивановна Кондратьева, учитель физики с очень "аудийным" проникновенным голосом, и уже выросший сейчас мальчик Антон Фрол. Ему я долго объяснял, что, когда мой брат писал слово «гитлер» с маленькой буквы и указывал при этом отцу, что он его за человека не считает и потому пишет с маленькой буквы, - то это в ответ на то, что отец в своих письмах пенял ему на грамматические ошибки. А еще мы встретились со вдовами дубненцев, погибших на фронтах Великой Отечественной, - Анной Дмитриевной Сухля и Зинаидой Георгиевной Скорняковой, с бывшим зенитчиком, охранявшим от налетов вражеской авиации плотину, - Андреем Федоровичем Косенко. Первая передача цикла «Ретро-Град» - «Воспоминания о Большой Волге» - строилась на беседах с добрыми старыми знакомыми моей семьи Верой Никитичной Бородиной и Надеждой Михайловной Старченко, которые сохранили добрую память о совместной работе с моими родителями.
Нам хотелось, чтобы сам тон этих передач невольно вызывал ностальгию зрителей по тем временам, будил ответные личные воспоминания. Последующие передачи назывались «Тридцатка», «Там, где начинается канал», «Первые ускорители Дубны», «Строители на Змеином острове»…
И, наконец, в канун юбилея города вышла в эфир заключительная передача «Ратмино, Юркино, Козлаки…». На съемках ее нас встретил во дворе старинного ратминского дома Николай Николаевич Свешников, запалил самовар, угостил чаем с домашним вареньем и… прочел-подарил свои стихи «Деревни-улицы»:
Немало улиц в городе,
Их каждый повидал,
Но о деревнях-улицах,
Со старыми порядками,
С дорожками негладкими,
Наш житель не слыхал.
Попасть на эти улицы
Задачи нелегки:
На тракторе – до Юркино,
Пешком – до Александровки,
Лошадкой – в Козлаки.
Зайдем и спросим в домике,
Работает кто где? -
"Папаша – на строительстве,
Мамаша – на базарчике,
Зятечек в ЛЯПе трудится,
А дочка – в ЛВЭ"
Работая над этим телециклом, мы видели, с какой радостью встречаются старожилы друг с другом, как быстро забывают об объективе и микрофоне, потому что тема эта была, как воздух родины, которым мы дышим. И сколько же неизрасходованного тепла, сколько душевных сил хранят они, наши ветераны!
Задолго до этих съемок Николай Николаевич Свешников принес в редакцию письма своего старшего брата Бориса, штурмана авиации, погибшего в Австрии в 1945 году. Он совершил 125 боевых вылетов, был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны II степени.
Глава семьи Свешниковых служил в ратминском лесхозе счетоводом. Мать вела хозяйство. Братья учились. Старший, Борис, за успехи в учении даже заслужил поощрение – ему бесплатно выдавали в школе хлеб. В 1940 году поступил в авиационное училище. В 1941 году получил повестку средний брат – Евгений, окончил артиллерийское училище, стал командиром батареи. В 1942 году родители получили извещение о его гибели: «Это произошло 16 мая 1943 года, - пишет командир. – Погиб он мгновенно от раны в грудь. Долг свой перед Родиной выполнил до конца. Все командиры и красноармейцы глубоко переживают потерю командира – друга». Борис, получивший скорбную весть, в своей открытке утешает отца: «В моем воспоминании он мальчик, чудесный братишка… Надо смириться. Папа, главное – успокой маму. Я постараюсь сам написать мамке открытку через 3-4 дня…». Николай зимой 1942-43 года был определен в пехотное училище в Рыбинске. Не успев окончить училище, курсантские роты отправились на фронт.
В доме Свешниковых в 1941 году разместился штаб артиллерийского дивизиона, охранявшего гидросооружения канала имени Москвы. По двум наведенным через реку Дубну мостам шли осенью войска 30-й ударной армии, которой предстояло наступать на Клин. На правом берегу Дубны построили полигон для бамбардировщиков, которые учились здесь прицельному бомбометанию.
В письмах Бориса Свешникова со штампом «Проверено военной цензурой», понятно, о войне пишется мало. Мы можем только догадываться, чем он занимался, да сопоставлять лаконичные факты из армейской дивизионной газеты с некоторыми другими опубликованными материалами, уже играющими более яркими красками под пером военного корреспондента Константина Симонова: «Когда-нибудь, когда начнут писать историю этой войны, среди ее незаметных героев пусть вспомнит историк чернорабочих авиации – скромных людей, сумевших превратить слово «рус-фанер» из насмешливого в страшное». Так писал Симонов о вездесущих летчиках, пилотировавших тихоходные фанерные бомбардировщики У-2. Борис побывал в отпуске в родных краях после ранения и рассказал родителям, что летал не только на У-2, но и был штурмовиком на Ил-2. В последнем боевом вылете самолет был сбит, и только чудом экипаж остался жив – выручили рельеф местности и лес, смягчивший падение…
20.03.1944. Простите, что долго не писал вам, да и долго не получал от вас ничего. Видимо, пока доберется почта по украинской грязи, придет май. Живу прежней жизнью, как всегда, очень радуют победы Красной Армии и наши под командованием Жукова. Весна тоже радует своей прелестью. Как живет Коля? Что он пишет? Я от него ничего не получал… Расстался с товарищем по службе – замполитом. Грустно. Он был чудесный человек. И вообще очень тяжело и трудно расставаться с теми, с кем вместе дерешься с немцем, все переживаешь. Напишите, как у вас дела? Как ваше хозяйство?
25.6.1944 …Наступило самое интересное время перед последней жестокой бурей. Ясно, что она будет короткой. Мне вполне понятна работа папы. Я знаю его характер, трудолюбие и прочее. Часть я унаследовал от папы – честность, порядочность. Я горжусь этим, горжусь своим отцом…
21.1. 1945. Каждый день прибавляет нам радостные вести – о новых успехах Красной Армии. Чувствую вашу радость, ликование. Настали дни последних побед. Ясно, что и мы радуемся не меньше. Приеду 1 мая праздновать домой в Дубну – в Россию. Соскучился по России – родной земле… Как приятно вспомнить о Москве, Киеве, Курске – русских городах, родных людях. Скоро на Родину!
Их было три брата. Старший стал летчиком. Средний – артиллеристом. Младший – танкистом. С фронта вернулся только младший. Много лет спустя на телевизионных съемках во дворе родительского дома мы не говорили с Николаем Николаевичем об ушедших. Но когда он вспоминал о деревеньках, с которых начинался город, я чувствовал незримое присутствие всей этой многочисленной патриархальной семьи, что больше века жила в доме близ церкви Похвалы Пресвятой Богородицы.
Юрий Глазов: "Главное, напрасно не волнуйтесь!"
Это было в 1987 году. В редакцию позвонила Таисия Михайловна Глазова, которой в октябре того года исполнилось 89 лет, и благодаря этому звонку мы получили возможность познакомить читателей газеты с некоторыми документами из семейного архива Глазовых. Это были воспоминания Алексея Ивановича Глазова, революционная юность которого прошла в Сормово, под Нижним Новгородом. Из бывшего фабричного рассыльного он вырос в профессионального революционера, а потом партийного работника. И еще в семье сохранились письма одного из его сыновей Юрия Глазова. Пояснения к ним давал младший брат Юрия Алим Алексеевич Глазов - известный в Дубне физик-ускорительщик, доктор наук, профессор, человек с активной гражданской и общественной позицией, заядлый лыжник, из того поколения первопроходцев Дубны, которые заложили основы ее лучших традиций.
Пожелтевшие страницы писем курсанта Энгельсского авиационного училища переносят нас в начало сороковых, знакомят с повседневными делами и заботами будущего военлета, которому так и не суждено будет нацепить на свои петлицы лейтенантские кубари, о чем он потихоньку мечтает, овладевая премудростями военного дела. Его письма отцу, маме, младшему брату Алиму окрашены мягким юмором, бодрым тоном преуспевающего в науках курсанта, любителя техники и заядлого книгочея. В старой папке, где хранятся эти письма, есть и тетрадка, в которую он школьником заносит сведения о прочитанных книгах, есть и общая тетрадь "для упражнений в каллиграфии", которую я случайно открыл на странице, где были переписаны слова песни "Если завтра война…".
Выберем из этих писем несколько небольших фрагментов, которые говорят о теплых и глубоких связях между близкими людьми, воссоздают атмосферу предвоенных лет.
26.11.1940. Маме советую: не страдать обо мне, папе, Альке и пр. Папе: не переживать некоторые неприятности с работой. Альке: выиграть по лотерее Осоавиахима беговые коньки, игрушечную лошадку, соску и радиоприемник СИ-225.
23.01. 1941. (маме) Характер у меня… несколько папашин. Не люблю я, понимаешь, распространяться о чувствах, да и любви к самоанализу особой не чувствую. Ну, а, вообще-то говоря, я иногда, действительно, тебя вспоминаю, не тогда, когда плохо, а наоборот, когда хорошо… Если я не пишу, что ты очень и очень много для меня сделала и делаешь, что ты самый нужный человек в семье, что и мне ты нужна, и папе, и Альке, так ведь это не значит, что я этого не думаю, а просто не люблю об этом писать…
6.03.1941. (брату Алиму) Великий Змей, значит, увлекается Купером и современной войной. И то и другое - вещи хорошие. Что касается войны - то пускай обращается ко мне, а я разложу перед собой толстенную книгу по тактике, все свои тетради и напишу ему обширнейший трактат о всех родах войск, о современном бое и т.д. Кстати, пускай посмотрит Суворова (очевидно, Юрий имеет в виду художественный фильм, вышедший в то время на экраны страны - Е. М.) и будет таким же полководцем…
Был канун войны. В письмах нет тревоги. Мирный договор с Германией кажется надежным замком на западной границе. Алим Алексеевич Глазов рассказывает, что ровесника его старшего брата исключили из комсомола за то, что он вслух предположил возможность войны Советского Союза с Германией. Запомнилась ему иллюстрация в юношеском журнале 1940 года: широко улыбающийся летчик из "Люфтваффе" на фоне Ю-87 - того самого "юнкерса" и подпись: "Немецкие летчики отдыхают после налета на Лондон". За одиннадцать дней до начала войны брат пишет: "Летаем мало. Погода крайне отвратительная. Но в выходной она для нас постаралась: тепло, солнышко светит, а теперь вся школа ходит и кашляет, т. к. все "калились" - загорали, лежа на земле, а она после предыдущих дождей еще мокроватая…".
22 июня разделило жизнь на две части. И, продолжая пока курсантскую учебу и службу, Юрий Глазов нет-нет да и посетует: "Сижу, как примерзший, в школе, то время как более удачливые ребята уже бьют фашистских гадов… Кстати, мама напрасно думает, что никто из наших ребят сейчас не воюет. Воюют, и ой-ей как. "В небесах, на земле и на море" - кругом свои ребята дерутся. Завидно, одним словом…". Есть еще написанное на обрывке бумаги не очень разборчивым, торопливым почерком письмо отцу, в котором он излагает "причины временных неудач" - может быть, отрывок из конспекта занятий или из ответа на зачете? "Быть бдительным - не на словах, а на деле, - поучает теперь уже сын отца. - Отказаться от мирных настроений. Враг хитер и опытен в обмане. Быть разборчивым в знакомствах. Следить за каждым своим словом. Хранить военную тайну". Теперь уже сын с высоты своего курсантского опыта передает отцу важную для жизни информацию. Взросли зароненные в душу военные зерна. Взросли, но распуститься им не дала война.
Последние три письма Юрия из семейного архива Глазовых повторяют друг друга. Они написаны в один день и направлены в три адреса - где-нибудь да получат: "4. 05. 1942. Я сейчас учусь в полковой школе на младшего командира-связиста. Буду здесь до фронта 1-2 месяца. Главное, напрасно не волнуйтесь". Наверное, летчиков тогда было больше чем связистов, а фронт нуждался в пополнении. И он был направлен на фронт. О тысячах таких же как он А. Т. Твардовский сложит стихи "Я убит подо Ржевом": "И у мертвых, безгласных есть отрада одна: мы за Родину пали, но она - спасена… Летом, в сорок втором, я зарыт без могилы. Всем, что было потом, жизнь меня обделила".
Многие годы спустя Алим Алексеевич Глазов, уже намного опередив по годам своего старшего брата, по проселочным дорогам доедет до Лычкова, где, согласно извещению, "похоронен на поле боя сержант Ю. А. Глазов", и увидит над братской могилой скромный памятник - фигуру солдата. "Здесь нет ни одной персональной судьбы - все судьбы в единую слиты". Так скажет другой поэт, продолжив тему, которая никогда не иссякнет.
"Все судьбы в единую слиты"… Вот только матери будут горевать, пока живы сами, о погибших детях да рано ушедших мужьях, а новые поколения, глядя в будущее, - перебирать страницы семейных архивов, вспоминая мобилизованных и призванных.
Письма на фронт и с фронта
© Copyright: Евгений Молчанов 3, 2020
Свидетельство о публикации №220022800637
Свидетельство о публикации №220022800637
Рецензии
Ты - молодец, Жека! Спасибо тебе. Наконец-то ты стал писать сердцем!
Борис Ящук 30.03.2020 12:05 • Заявить о нарушении
Борис Ящук 30.03.2020 12:05 • Заявить о нарушении
Спасибо, дорогой коллега! А интересно, чем это раньше я писал? Как ваша жизнь? Моя жена уже вторую неделю живет с семьей дочери на даче под Звенигородом. Помогает, как может. А я в своем принудительно-добровольном заточении в Дубне... Стараюсь работать по мере сил.
Евгений Молчанов 3 30.03.2020 12:37 Заявить о нарушении
Евгений Молчанов 3 30.03.2020 12:37 Заявить о нарушении
Мы с женой в заточеньи , никуда со двора не выходим, ещё холодно, топим печь - надоело уже. В творчестве застой - жена тормоз, не даёт развернуться, такова се ля ви , а говорил батяня : не женись на очень умной и очень работящей, не послушал, таперича выгребаю по полной....
Борис Ящук 30.03.2020 20:24 Заявить о нарушении
Борис Ящук 30.03.2020 20:24 Заявить о нарушении
Было дело - и ручка и перо... Теперь только по клавишам бацаем, и даже в ведомости за зарплату не расписываемся, все не карту капает... С 1-м Апрелем, весенним капелем!
Евгений Молчанов 3 01.04.2020 10:36 Заявить о нарушении
Евгений Молчанов 3 01.04.2020 10:36 Заявить о нарушении