Главка нового романа 203 - Масленица, Муравленко

О конфузе
     «Чтобы отличить съедобный гриб от несъедобного, не надо забывать, как каждый из них выглядит»

      Я слишком жарко оделся для минус пяти, погода была пасмурная, настроение никудышное. Шел, думая о своем, как один из впереди шедших молодых людей вдруг оглянулся, изобразил на лице узнавание и услужливо, ах, слишком услужливо, даже чуть присогнув спину, быстрым шагом подошел ко мне, бросив своего товарища и протянул мне руку для пожатия, улыбаясь, как-то также через чур.
      Кругловатое искрящееся добродушием лицо его, имеющее на себе очки, было, несомненно, знакомо мне, но кому оно принадлежало я никак не мог вспомнить. В этом маленьком нефтяном городе после бесчестного приговора я слишком много пожал рук, которые не стоило пожимать, потому как хозяева тех рук, способствовали и даже активно участвовали в моих репрессиях. А пожимал я те руки по какой-то нелепой инерции, каждый раз себя за это мысленно отчитывая, но каждый раз при повторении этой ситуации в дальнейшем опять пожимая эти грязные ручонки. Вот такая прискорбная ситуация.
      И тут - новая рука. Она висела предо мною снабженная улыбающейся физиономией в очках. Рука эта появилась в тот момент, когда прокуратура маленького нефтяного города вновь вспомнила обо мне, забрасывая какими-то письмами, которые я и не вынимал из почтового ящика, потому что за последние годы ни в одной корреспонденции ни пришло ничего хорошего. Вполне естественно у меня обострились не самые лучшие инстинкты и на меня нахлынули не самые лучшие воспоминания. Я вспомнил, что поклялся не жать никаких рук в этом городе.
      «Помни, отворяй дверь каждому», - сказал Иисус, когда после смерти своей явился к Петру. Причем Иисус сказал это именно тогда, когда в дверь Петра стучали римские солдаты. Пришедшие не убили Петра, но их военачальник Корнелий захотел покреститься. А я перестал открывать дверь стучащим…
      Хотя, вполне возможно, что это естественно, думаю у подавляющего большинства близость с прокуратурой особой эрекции не вызывает. Я прошел в общении с этой голубой братией через годы неприятной переписки и познал от них множество подлостей. Видимо, под действием этих чувств, мгновенно владевших мною, и какой-то усталости я узнал в лице над протянутой мне рукою - лицо следователя У-ваева, который расписывал один из эпизодов сфабрикованного на меня уголовного дела.
      «Вот козел, - подумал я, хотя этого следователя в очках никогда не видел. -  Оказывается еще и в очках. Когда он «шил» мне дело, то был без еще очков».
      Стыдно сказать, но на сердце моем потеплело от мысли, что слепнет следователь У-ваев, а, значит, есть воздаяние за плохие поступки, есть!
      Я с неприязнью глянул в это лицо над протянутой для пожатия рукой и сказал, что жать руки всем подряд не собираюсь, что совершенно не знаю подавшего мне эту руку. И прошел мимо этого молодого человека, не взяв даже за труд посмотреть на него, чтобы вобрать весь конфуз этого следователя У-ваева, который, несомненно, тот должен был испытать, получив подобную оплеуху от человека, которого он оставил без жизни.
      Вот так и шел я дальше, раздумывая о своем триумфе, пока в голову не влетела мысль о том: да какого же рожна я принял этого очкарика за следователя? С чего бы он одел очки, когда совсем недавно, когда я с ним встречался у продуктового магазина «Монетка», был без очков. Ну-ка лучше повспоминай очкариков, которых ты знаешь. И я вспомнил! В очках был сын умершей главной бухгалтерши телерадиокомпании, которой я еще два года назад руководил.
      Как только я это вспомнил, тотчас же конфуз охватил уже самого меня: парень работал у нас, вроде неплохой, потерял мать, а я его еще и на улице обидел, когда он ко мне со всей душой...
      Я оглянулся в поисках встреченных мною молодых людей, но их уже не было. Расстроился. Зашел по делам, которые меня и выгнали на улицу: в транспортную кассу, чтобы купить билет на маршрутное такси, но был огорчен еще раз. Я пришел ровнехонько в самом центре обеденного перерыва. Часы показывали 14.30. На табличке надпись: обед с 14.00 до 15.00.
      Я мысленно вспомнил некоторые нехорошие слова, какими принято воздавать должное подобным ситуациям, недовольно скользнул взглядом по лицам мужиков, рассевшихся на мягких диванчиках, на которых и я бы смог скоротать время в комфорте, если бы этих мужиков не было, а теперь...
      «Может подождать? - подумал я. - Они могут уйти в скором времени и место освободится».
      Кассы, отпускавшие билеты на поезд и самолет, работали. Была вероятность, что кто-нибудь очередной сейчас поднимется с диванчика и подойдет к стойке, за которой оформляли билеты, а я сяду... Но тут я заметил, что в кассовом зале слишком душно, а я тепло одет и уже запарился, поэтому решил выйти на улицу, а уже на улице мне пришло в голову использовать задержку с покупкой билетов и пройти обратным путем, с надеждой встретить незаслуженно обиженного мною молодого человека, а также пройтись по окрестным магазинам. И вы знаете, случилось чудо.
      Из-за угла навстречу мне вышел этот самый очкарик со своим провожатым. Я обрадовался и устремился навстречу.
      - Как же я вас не узнал, извините, - сказал я, протягивая руку. - Я принял вас за другого. Вы же сын нашей бухгалтерши.
      Молодой человек в очках с радостью пожал мне руку и ответил:
      - Да что вы!!! Я же ваш сосед по дому, живу в соседнем подъезде, свою машину рядом с вашей ставлю.
      Тут я окончательно прозрел, словно, туман схлынул из головы. Молодой человек, которого я встретил, жил в соседнем подъезде моего дома, он всегда изъявлял симпатию ко мне.
      Под тягостным впечатлением, что, желая обидеть врага, я обидел доброжелателя, я и пошел дальше, размышляя над тем как схожи лица, и насколько репрессиями можно затравить человека, что он может перестать узнавать и видеть. Больше я в этот день никого не обижал, даже съемочную бригаду местного телевидения, которая держа под прицелами камер какую-то семейную чету в доживающем последние дни новогоднем городке, записывала очередной опрос, а журналистка, вся восторженно сияя и заражая своим настроением, что-то говорила и что-то выслушивала...
      Я прошел даже мимо них, рассматривая народное масленичное гулянье и катание с горки, которые, как ни жаль, меня не трогали. Словно я был больным, с испорченным зрением, затравленной душой и «чужим на этом празднике жизни» - как писали Ильф и Петров, передавая чувства Остапа Бендера. Печально, но - факт. А может, и наоборот: я был редким выздоравливающим в этом мире безудержного и беспредельного стремления к благам и развлечениям, а выздоровление не всегда легко дается.

Фотография масленичного празднества с людьми, скрадываемыми шашлычными дымами, сделана 29.02.2020.