Будни скб во времена застоя

                ***
   На военный завод я поступил в начале осени, и было мне тогда 19 лет.
  СКБ – это пятиэтажное здание из серого кирпича, разделённое на множество отделов, лабораторий и служб. Мой отдел располагался на пятом этаже. В большом зале от окна до окна стояли кульмана по два в ряд, разделённые на три части. Перед кульманом стоял жёлтый рабочий стол сотрудника. Это было личное пространство, огороженное с двух сторон чертёжными досками кульманов. Там можно было заниматься чем угодно, тебя видел только сосед справа и слева или только справа или только слева. Вовка Кошкин, например, поймал муху, привязал её за лапку ниткой, а другой конец нитки прикрепил кнопкой к столу. Назвал Дэзи. Дэзи сутки летала около его стола, пока не сдохла от голода. Можно было читать конспекты и учебники или художественную литературу. Как-то в отдел попала дефицитная книга Сенкевича «Крестоносцы». В отделе разыграли по жребию, кто за кем её будет читать. Вадик Михеев читал её целый день за своим рабочим столом. И никто в группе несмел, нагружать его работой! Следующим по списку эту книгу должен был читать начальник отдела.
   Через месяц у меня сложились дружеские отношения со своими ровесниками – Вовкой Деевым, Серёгой Белкиным, Вовкой Кошкиным, Вадиком Михеевым и с некоторыми другими.
  Отдел разделялся на три группы. Столы руководителей групп стояли перед сдвоенными рядами кульманов. Руководители групп сидели спинами к своим подчинённым, но лицом к начальнику. У окна, слева от входной двери находился стол заместителя начальника Эдварда Ефремовича Осояна. Начальник отдела восседал за огромным столом лицом к отделу. Если Гаврилину кто-то был нужен, он просто звал его громовым голосом и голова нужного ему сотрудника высовывалась из-за чертёжной доски впереди стоящего кульмана. Справа от Гаврилина - стол дежурного по отделу. Он рядом с входной дверью. На столе стояли два телефона – городской и внутренний.
  В обязанности дежурного, входило отвечать на телефонные звонки и подзывать сотрудников отдела к телефону. Работу, не связанную с черчением, можно было делать за этим столом, а такой работы в серийном конструкторском бюро было больше всего.
  Серёга Белкин точно знал, что Вовка Деев сидит на телефоне дежурным по отделу. Поэтому он уверенно набрал номер внутреннего телефона отдела и когда услышал в трубке: «Алло», сказал:
 - Ну, ты готов?
 - Нет, – удивлённо ответил Гаврилин, поднявший трубку телефона, вместо вышедшего куда-то дежурного.
 - Мы же договаривались.
 - Не помню.
 - Ну, ты засосал! – возмутился Белкин на другом конце провода.
 - А кто это говорит? – заискивающем голосом поинтересовался удивлённый Гаврилин.
 Тут до Серёги доходит, что он говорит не с тем, с кем хотел. Он откашлялся и менее уверенным голосом спросил:
  - А Деева можно?
  Тут в дверь как раз вошёл Вовка Деев. Гаврилин посмотрел на него грозно, кинул трубку на стол и отрывисто сказал недовольным тоном:
  - Володь, тебя.
 Целый день у начальника отдела было плохое настроение.

                ***
    Василий Иванович был легендой СКБ вообще и отдела в частности. Да что там СКБ? Завода! Не меньше. Работал он ведущим инженером в нашем отделе. Внешне это был крепыш не высокого роста. Причём такой крепыш, что у некоторых ноги тоньше, чем у него руки. Вот про эти руки и ходили легенды.
  В молодости, в восемнадцать лет, Василий Иванович был курсантом Подольского артиллерийского училища. При обороне Москвы, в начале октября, на рубеже реки Лужа, в одном из первых боёв, получил ранение в левую ногу. С тех пор нога в коленке не сгибалась. После госпиталя, Василий Иванович попал на завод, сначала военным представителем – военпредом, а потом, после окончания института – инженером.
  В серийном конструкторском бюро не изобретают что-то новое, а поддерживают и доводят до ума уже кем-то изобретённое – меняют допуски, с разрешения инженеров-технологов, толщину, высоту, длину, покрытие – гальваническое, малярное и прочее. Работа в общем рутинная, но требует беготни по заводу и согласований с различными инженерными службами. Этим заниматься мало кому охота, поэтому заявкам из цехов на изменение чего-либо, старались отказать. Но для отказа нужны веские основания.
  Из пятого цеха поступила заявка на расширение допуска. У них, видите ли, на изделие не садиться лючок, не встаёт на своё место.
  Василий Иванович похромал в цех разбираться.
  Допуск действительно был очень жёстким, и рабочие всегда мучились, устанавливая лючок на место. И естественно, жаловались своему начальству. Работа у них была сдельная, и поэтому время, которое у них было, это деньги, которых у них не было.
  Василий Иванович задумчиво смотрел, как рабочий пытался посадить лючок на посадочное место. Лючок поднимал то один край, то другой, вертелся, но на место вставать не хотел.
  Вокруг рабочего столпилось руководство цеха: начальник, его зам, мастер участка, бригадир и прочие.
   - Вот видите, Василий Иванович, – жалобно сказал рабочий, - не получается.
  - Вижу.
  - Допуск бы увеличить.
  - Ну, это… – неопределённо промычал Василий Иванович.
  Потом решительно подошёл к изделию, поставил лючок, как он должен был быть и одним точным ударом торца ладони в середину лючка, поставил его на посадочное место.
  - Ну! – сказал Василий Иванович и победоносно оглядел собравшихся. – А вы говорите: «Допуск». Не надо ни какого допуска! Вот так и делайте!
  И захромал прочь.
  - Но, Василий Иванович? – растерянно ему вслед сказал рабочий.
  - Вот так и делайте! – на ходу оглянувшись, сказал Василий Иванович.

                ***
   Василий Иванович возвращался домой на своей «инвалидке». Это был прекрасный микроавтомобиль синего цвета, марки СМЗ С-ЗД, двухдверный, сделанный на Серпуховском Мотоциклетном заводе, на котором потом, предварительно переименовав его в Серпуховской Автомобильный завод (СеАЗ), стали производить «Оку». Но «Ока» это верх совершенства по сравнению с С-ЗД. Но у «инвалидки» было одно существенное преимущество – участникам Великой Отечественной Войны, таким как Василий Иванович, она доставалась абсолютно бесплатно сроком на семь с половиной лет. Остальным инвалидам Советского Союза приходилось оплачивать этот агрегат – смесь инвалидного кресла с автомобилем – иногда, правда, частично. И всё равно «инвалидка», несмотря на все её недостатки, была поводом для зависти окружающих.
  Василий Иванович любил свою машину и относился к ней трепетно, где-то даже с любовью.
   И вдруг, на шоссе, когда он возвращался с работы, на его ласточку опустился крюк автокрана прямо на крышу. В смысле крюк сорвало, конечно. Он сначала взлетел в воздух, а потом шлёпнулся на крышу впереди идущей машины Василия Ивановича. Крыша «инвалидки» прогнулась под тяжестью крюка. Машины остановились. Из автокрана выскочил бледный испуганный водитель. Дверь «инвалидки» распахнулась и оттуда сначала показалась прямая левая нога Василия Ивановича, а потом и он сам. Василий Иванович посмотрел на крышу, повернул своё круглое красное лицо на водителя автокрана:
  - Это ты зачем на мою крышу эту железяку положил?
  Нет, эта фраза, конечно, приведена не дословно, но смысл был примерно такой, и она была несколько длиннее.
  Водитель автокрана беспомощно развёл руками и неопределённо пролепетал примерно следующее:
  - Как-то так получилось.
  - Сейчас ТЫ у меня узнаешь! – ревел Василий Иванович. – А ну убирай своё железо с моей крыши!
  Водитель кинулся выполнять.
  Когда крыша освободилась от крюка, Василий Иванович залез в свою машину и глубокомысленно сказал:
   - Да-а… - и добавил слово из пяти букв.
  Потом упёрся одной здоровой ногой в асфальт, а двумя руками в крышу машины. Поднапрягся. Крыша сказала: «Бум» и вмятины не стало. Василий Иванович вылез из «инвалидки», удовлетворённо осмотрел результаты своей работы, погрозил толстым пальцем остолбеневшему от изумления водителю автокрана, сел в машину и уехал.

                ***
  Вовке Кошкину надо было срочно уйти с обеда – его ждала девушка в пустой квартире со всеми вытекающими отсюда возможными последствиями. Правда, причина  была явно не уважительная. А уважительную причину он придумать никак не мог. Надо было срочно что-то предпринимать, обед стремительно приближался, а уйти с завода без увольнительной, можно только в обед. А что бы уйти по увольнительной, её надо оформить и оформить по уважительной причине и как на эту причину ещё посмотрит руководитель СКБ, а железной уважительной причины у Кошкина не было.
  Кошкин дождался, когда заместитель начальника отдела Эдвард Ефремович Осоян выйдет из отдела и подошёл к Гаврилину:
  - Юрий Николаевич, – сказал он мурлыкающим голосом, ласкового котика. - Эдвард Ефремович меня отпустил с обеда, но он сказал, чтобы это я с вами согласовал. Вы же начальник отдела.
  Гаврилин расплылся в довольной улыбки от лести Кошкина:
  - Ну, конечно, Володь, если Эдвард Ефремович тебя отпускает, то я, разумеется, возражать не буду. Он же твой непосредственный начальник на данном этапе.
  Кошкин довольный ушёл на своё место и, как кот в засаде, стал ждать, когда Гаврилин уйдёт, а Осоян появиться.
  И, наконец, дождался.
  Он подошёл к Осояну и сказал:
  - Эдвард Ефремович, я с обеда ухожу. Меня Гаврилин отпустил. Если, конечно, вы не против.
  Осоян оторвал взгляд от бумаги, которую читал, снял очки и посмотрел на Кошкина:
  - Против, конечно, но начальству видней, – сказал он. - Я хотел тебе, Володя, поручить кое-что, ну, ладно, до завтра подождёт.
  И довольный Кошкин с победной улыбкой, скрытой в серых усах, ушёл с обеда.

                ***
  Вадик Михеев появился в отделе под конец рабочего дня в каком-то приподнятом настроении.
  Гаврилин недовольно посмотрел на него и грозно спросил:
  - Где ты шлялся полдня?
  - В «Белом доме».
  «Белым домом» называли заводоуправление. Там находились кабинеты начальства: директора, главного инженера, главного технолога, начальника ОТК (отдел технического контроля) и прочих начальников завода и он действительно был белого цвета.
  - И у кого ты там был?
  - Я был в 71 отделе, у начальника ОТК Быкова.
  - Он в отпуске, – мрачно сказал Гаврилин.
  - Да, - согласился Вадик, - поэтому  я и пошёл в отдел главного технолога, к Гиндину.
  - Он болеет, – со своего места сказал Осоян.
  - В понедельник уже выйдет, – сказал Гаврилин, - я ему вчера звонил.
  - Ну и хорошо, – сказал Осоян.
  - Ну, - обратился начальник отдела к Михееву, - Гиндина не было, куда дальше направился?
  - Я пошёл к его заму, Гуськову. С ним долго разговаривал.
  - По телефону?
  - Почему, по телефону?
  - А как ещё? – сказал Гаврилин. - Он в командировке в Челябинске.
  - На Челябинском тракторном, – уточнил Осоян, - где и трактора тоже делают.
  Гаврилин усмехнулся, а Михеев сказал:
  - В смысле я хотел с ним поговорить, но он в командировке.
  - И что дальше?
  - Потом я пошёл к Радько.
  - Он на овощной базе, – сказал Осоян и с интересом посмотрел на Вадика.
  - А от него я направился к Мурашову.
  - В колхоз? – поинтересовался Гаврилин.
  - Почему в колхоз?
  - Он же в колхозе!- сказал Гаврилин – Ты по колхозу соскучился, Вадик? И решил туда пешком? Понимаю и отпущу при первой же возможности.
   - Не надо, - жалобно произнёс Вадик.
   - Надо, Вадик, надо. Что бы по заводу без дела не болтался.
   И Гаврилин искренне весело засмеялся.
   

                ***
 Вовка Деев сладко зевнул и сказал:
  - Спать хочется.
  - А что такое? – спросил я.
  - Не высыпаюсь, – пожаловался он.
  - Почему?
  - Ночами не сплю, совесть мучает, – после тяжёлого вздоха, пояснил Деев, - курсовой надо делать, а я сачкую.
 Я посмотрел не него удивлённо: Вовке, как студенту пятого курса вечернего института полагались дополнительные выходные дни именно для курсового проекта. Он же их разбил на половинки, и уходил с обеда, что я ему и напомнил.
  - Обожди, - сказал я, - ты же уходишь с обеда постоянно. Чем же ты занимаешься, когда домой приходишь?
  - Как чем? – искренне удивился Вовка. – Сплю.


                ***
  Эдвард Ефремович позвонил по межгороду на Челябинский тракторный завод, который и трактора тоже делал. После делового разговора оппоненты разговорились о погоде, о семье, о прошлых командировках…
  Вдруг в телефонной трубке возник третий голос, голос человека из Первого отдела:
 - Мужики, хватит трепаться! У меня плёнка кончилась, записывать вашу брехню.
 - Вить, ты что ли?
 - Ну, я.
 - А ты не записывай.
 - Ну, как же? Положено.
 - Ну, что ж, Валентин Иванович, по просьбе трудящихся придётся прекратить наш разговор.
 - До свидания, Эдвард Ефремович, приезжайте.
 - Все непременно. До свидания.


                ***

  Михалыч в коморке Серёги Белкина налил полстакана клея БФ и разбавил его водой. Получившаяся жидкость стала разделяться на фракции – спирт и резину.
  Когда мы с Вовкой Деевым зашли к Серёге, Михалыч как раз меланхолично размешивал карандашом жидкость в стакане, наматывая на него отделявшуюся резину. Серёга, небрежно облокотившись на тиски левой рукой, наблюдал за действиями Михалыча.
  - Михалыч, - сказал он, - если ты это выпьешь, ты же в запой уйдёшь на неделю.
  Михалыч тяжело вздохнул, посмотрел в стакан, прижал указательным пальцем карандаш, как ложечку в стакане с чаем и сказал, как о неизбежном:
  - Это точно.
  Вздохнул и одним глотком выпил содержимое стакана.
  Неделю Михалыча никто не видел в СКБ. Он появился через семь дней изрядно помятый, полный раскаянья и не преодолимым желанием: работать, работать и ещё раз работать.