Сбежавшие. Глава 20

      Глава 20. МАРИО В ГОСТЯХ


      — Привет! Что, обиделась вчера?

      — Таак, — протянула Наташа.

      — У меня действительно были дела и важные переговоры, которые закончились только сегодня.

      — Тоже мне, Путин на саммите…

      — Скорее, Платон с мифом об Атлантиде у Сократа. Что важнее: иллюзия или реальность? Что первично: бытие или сознание?

      — Ты начитался, как я вижу. Всё зависит от точки наблюдения.

      — Или системы координат. Всё относительно. А как тебе идея эксперимента?

      — Я с тобой с удовольствием обсудила бы эту тему, но, откровенно говоря, у меня сейчас аврал: физичка с химичкой оборзели и задали кучу задач по прошлогоднему обзору. Кстати, тебе предоставляется отличный шанс исправить вчерашнюю невежливость, если ты в химии разбираешься.

      — Смутно, но кое-что помню.

      — Конкретно меня задачи интересуют. Ты в них сечёшь?

      — Более-менее.

      — Так приезжай.

      — Прям сейчас?

      — Ну да. Чаем обеспечу.

      — А продолжением?

      — В смысле?

      — В смысле тетради.

      Наташа попробовала рассмеяться.

      — Дались тебе чужие сомнения… Ладно. Второй блок, второй этаж, квартира 14. Запомнишь?

      — Постараюсь не заплутать.



       Наташа грохнула на стол сборники задач и помчалась к зеркалу, Людмила Анатольевна последовала за ней.

      — Зачем ты его пригласила?

      — За мясом… Как ты не понимаешь: ему надо меня видеть как можно чаще.

      — И видеть условия, в которых мы живём? Это же его будет отвращать, а не располагать.

      — Мама, ты ничего не усекла, нет у тебя соображения. Рано или поздно он сюда придёт? Придёт. И неприятно удивится? Удивится. Так пусть он удивится пораньше, быстрее привыкнет, перестанет обращать внимание на сопутствующее и сконцентрируется на центре, то есть на мне.

      — Нет. Пусть он сначала тобой сильно заинтересуется, а когда это произойдёт, то он не придаст значения тому, что здесь увидит месяц или два спустя, потому что значения это иметь уже не будет.

      — Месяц, два — ещё чего… Быстрее всё надо делать, пока предки из командировки не прикатили.

      — Так что ты хочешь? Вас же просто-напросто не распишут, если тебе шестнадцать.

      — Ерунда. Вон сколько регионов, где расписывают с четырнадцати, а венчают, наверное, везде без ограничений. Тем более если зазеваюсь и он меня обрюхатит…

      — Так ты что?

      — Да ничего, ещё ничего. Сядь и не действуй на нервы. Лучше бы тушь нормальную купила, а не эту дрянь.

      — Это закончится тем, что ты останешься с ребёнком на руках.

      — Яблоко от яблони недалеко падает.

      — К твоему сведению, я была замужем.

      Наташа скептически посмотрела на мать.

      — А разница где? И не высиживай с нами с самого начала, подсядешь к концу — и хватит.

      — Сбрендила ты совсем — вот что, — проворчала мать и отправилась в кухню.



      Через пятнадцать минут раздался стук. Наташа приняла царственно-небрежный вид и поплыла в прихожую, Людмила Анатольевна открыла дверь. Она была уверена в том, что в Марио нет ничего уникального, и славословия дочери относила к завихрениям крайней молодости, но увиденное поразило её тем сильнее, чем меньше она ожидала быть потрясённою. В полумраке пролёта фосфорически сияла белая кожа, на Людмилу Анатольевну спокойно, слегка отрешённо и с ленцой смотрели дивные синие глаза в обрамлении густых пушистых ресниц, каштановые волосы казались почти чёрными и струились шёлком слегка волнистых прядей. Женщина только и подумала «о, господи!» и в смущении отступила назад.

      — Добрый день! Я к Наташе. Вы, верно, её мама?

      — А, мам, это мой новый приятель. Марио, Людмила Анатольевна. Давай, проходи! — И, забыв предложить Марио снять куртку, Наташа взяла его за руку и повела в столовую.

      Людмила Анатольевна невзлюбила Марио сразу и, так сказать, по всем фронтам. Она была недовольна своим смятением и тем, что действительность соответствовала восхвалениям дочери, в его глазах она не увидела той теплоты, которая причиталась бы ей, если бы Марио был хоть чуть-чуть влюблён в Наташу. Он был слишком красивым, слишком ухоженным, слишком нарядным, и Людмила очень хорошо понимала, что для него самого красота, выхоленность, одежда — всего лишь повседневность, но именно эту естественность, это само собой разумеющееся благополучие, к которому она ни разу не приблизилась в своей жизни, она не принимала. Марио был не из тех, кто мог предназначаться ей и Наташе; ей и Наташе вообще мало что могло быть предназначено. Людмила Анатольевна сознавала случайность и кратковременность спуска Марио к Наташе, но нет-нет, да и проскальзывало в её душе страстное желание посадить в клетку райскую птичку.


      Не обратив никакого внимания на разнообразие сборного убранства, Марио прошёл к столу и повесил куртку на спинку стула, предварительно вытащив из кармана пару шоколадных плиток и тетрадь.

      — Держи, это тебе к чаю.

      — А, чай с нас, сушки с вас. Мерси.

      — Номер два с нас, номер три с вас. Ты уже ознакомилась?

      — Эк тебя разобрало! Ты ищешь гениальные мысли?

      — Уже нашёл две, а ты не заметила?

      — Что? Что нашёл?

      — Да не «что нашёл», а мысли! — рассмеялся Марио. — Ладно, показывай предмет своих мучений.

      — Садись. Смотри. Когда надо определить массу, то понятно: пара пропорций — и всё готово. Но когда даётся объём газа, да ещё не он, а то, что из него получается, вступает в реакцию, или когда надо найти, какой объём получается при разложении…

      — Так в этом случае добавляется ещё одна пропорция, две лишние строчки. Число Авогадро знаешь? А объём, который занимает один моль газа при нормальных условиях?

      Насколько помнил Марио, задачи по химии в школе решали с первого года изучения предмета. Сомнительно было, чтобы Наташа довольно бойко решала одну часть и буксовала на несложном дополнении. Мысль о том, что девушка специально затеяла эту мистификацию с целью явить Марио сиятельным очам своей матери, его рассмешила. А, впрочем, чёрт их разберёт, этих девчонок. Может, действительно мозги не сработали.

      — Ты что такой весёлый? Переговоры прошли успешно?

      — Какие переговоры?

      — Которые ты вёл.

      — Да как сказать… Вообще-то да. Во всяком случае, я получил больше, чем вторая сторона.

      У Наташи от любопытства загорелись уши.

      — Ты ещё и способный дипломат.

      — Нет, просто в своё время предложил одну идейку насчёт кубика Рубика.

      — Не понимаю.

      — Я и сам ещё не всё понимаю.

      — Тогда зачем наводишь туман? Тоже мне, тайны мадридского двора…

      Марио уже не слушал Наташу, мучительно пытаясь понять, скучал ли Филипп по нему хоть капельку. Он снова устремил куда-то вдаль задумчивый грустный взгляд, который так поразил Наташу при первой встрече, что и при третьей она не могла спокойно его выносить. Наташа толкнула его рукой в плечо:

      — Эй, ты где?

      Марио вздрогнул, как от ожога.

      — Что?

      — Как «что»? Куда ты отбыл?

      — Неважно: к химии и физике это не относится.

      — А ко мне?

      — Если я отбыл и меня здесь нет, то и к тебе тоже.

      — А что ты грубишь?

      — Я не грублю, просто есть дела, в которые я не намерен посвящать своих знакомых, так как они касаются только меня.

      — Поэтому у тебя и проблемы, что не делишься ими с умными людьми.

      — Я не собираюсь вводить других в зону своей ответственности. Решила?

      — Решила, решила. Я не из «других», я не из любопытства говорю — я на самом деле могу тебе помочь.

      — А ты и так помогаешь: во-первых, снабжаешь интересными мыслями, хоть и чужими; во-вторых, отвлекаешь от моих собственных задачками.

      Наташа закусила губу и опустила голову. Она никак не могла понять, почему ей не удаётся ухватить Марио, если всё-таки иногда получается тронуть его за живое. Он так легко пошёл на контакт в первый раз, что вплоть до второй встречи не оставалось сомнений, что она всегда свободно будет входить в сферу его интересов и даже кроить её по своему усмотрению. Она представляла себе лёгкое восхождение по тропе, усыпанной цветами, рука об руку с Марио, очарованным ею и ласкающим её непрестанно, к вершине, на которой их ждали венец и любовь до гроба, — всё это она представляла в воскресенье; во вторник оказалось, что у Марио есть какие-то дела, не связанные с нею, но Наташа свято верила, что она в них встрянет, их решит и завоюет его благосклонность, которая вскоре перейдёт в любовь; сегодня же выяснилось, что Марио не собирается посвящать её в свои проблемы, выстраивает забор и не понимает, что её любовь и её достоинства имеют право на сметение всех преград. Она готова была взять Марио за грудки и силой вытрясти из него поцелуи, ласки, результативное покушение на свою девственность, любовь и разрешение совать свой нос во все его дела, она хотела заполнить его и всё вокруг него собой, собой одной. Марио догадывался об этом, но не видел в Наташе угрозы своей независимости: Наташа не соприкасалась с главным, не пересекала главное, не имела понятия о том, что составляло основу его жизни; её агрессия выбивала из него даже намёк на возможность тёплого отношения, и он считал, что холодок, иногда пробегающий между ними, и наличие границ, которые Наташе нельзя переходить, вразумят её и определят их общение как чисто приятельское.

      — Если разобралась, давай к физике перейдём, а то до ночи провозимся…

      — По физике как раз немного. Вот смотри: ни расстояние, ни скорости не указаны, даётся только время.

      — Но расстояние не изменяется — обозначим его через S, тогда скорости выразим двумя дробями и приравняем…



      Через четверть часа в столовую вошла Людмила Анатольевна с чашками на подносике.

      — Ну что, справляетесь?

      — Да, я просто коэффициент забыла при СО2, а в остальном всё в порядке.

      — Тогда отдохните, чай выпейте, и я с вами посижу. А вы давно школу окончили?

      — Три года назад.

      — А химию помните. Вы что, по ней специализируетесь?

      — Нет, по управлению.

      — И сейчас учитесь?

      — Нет, уже выучился.

      — И что окончили?

      — Высшую школу менеджмента.

      — Но вы говорили, что только три года назад школу окончили. Как же вы успели?

      — В ней двухгодичное обучение.

      — Так какое же двухгодичное образование можно получить за два года?

      Людмила Анатольевна думала смутить Марио своим вопросом и дискредитировать те высоты, на которых он расположился, но Марио они были глубоко безразличны.

      — Вшивое.

      — Зачем же вы там гм… образовывались? — И Людмила Анатольевна хорошо рассчитанным маневром соединила недоуменное пожатие плеч с презрением, выразившимся на лице.

      — Я вообще не собирался дальше учиться, а мама настаивала на пяти годах серьёзного института — мы вывели среднее арифметическое и получили два с половиною, укоротили до двух, и я загремел.

      — И вас это устраивает?

      — Конечно, раз это уже закончилось.

      — Я не это имела в виду… Где же вы работаете, если сейчас менеджеров и юристов пачками печатают?

      — Нигде. Иногда репетиторством занимаюсь.

      — Управление преподаёте? — сарказм Людмилы Анатольевны граничил с издёвкой.

      — Не, итальянский с английским.

      — А, припоминаю, Наташа что-то говорила. Но это всё так ненадёжно… На что же вы живёте?

      — На проценты в банке.

      — Так инфляция постоянно…

      — Угу, родители и докладывают периодически, чтобы компенсировать. Как-то даже хотели на акции и ПИФы перейти, справились у специалиста, то есть у меня, но я как «Bloomberg»: за советы не отвечаю.

      — Какой Блумберг?

      — Один телеканал, про финансы болтающий.

      — Ма, ты не помнишь: он у нас после «ОРТ» настроен.

      — Да? У меня тоже где-то рядом. Кажется, и город в Германии так называется.

      — И вы всю жизнь собираетесь на шее у родителей сидеть?

      — Почему же? Если обстоятельства изменятся, пойду работать, но в ближайшем будущем предпосылок для этого не вижу.

      — А они сами с вашим иждивенчеством согласны?

      — Не то что согласны — полностью поддерживают, особенно мама. Она не хочет, чтобы я трудился для светлого будущего, как несколько поколений до меня: достаточно того, что они вдвоём с отцом работают.

      — Странные у людей бывают взгляды… — Людмила Анатольевна недовольно поджала губы.

      Марио злил её: его обеспеченность она считала обжорством, спокойствие — толстокожестью, безмятежность — безалаберностью, лёгкость — бездумностью. Он был зазнайкой, бездельником, лоботрясом, даже работавшим от нечего делать, разъезжал на какой-то там распрекрасной машине по ресторанам и прочим злачным местам. Людмиле Анатольевне мерещились попойки, оргии, раскрашенные девицы. Марио сидел перед ней умытым, причёсанным, свеженьким золотым мальчиком, шёл по жизни играючи, без проблем и забот. Он не стыдился своего нахлебничества; одни часы на его запястье были дороже всего Наташиного гардероба, и этот красавчик олицетворял для Людмилы Анатольевны всё то, что она не имела в жизни и не могла дать своей дочери. Она готова была уничтожить его своей гордостью, честным трудом и презрением к материальным благам; её смущало лишь то, что против своей воли она слишком долго задерживала свой взгляд на синих глазах в пушистых ресницах, гладкой белой коже и нежных губах, которые так и тянуло надкусить зубами. Наташа же начисто позабыла все свои хитроумные планы, откровенно пожирала Марио горящим взором и думала, как бы ей хоть на несколько минут остаться с ним наедине. Ей пришло в голову после чая выйти с ним на балкон, где Марио, раскрепощённый глотком свежего воздуха и отсутствием надзора, наконец-то даст волю своим рукам и сожмёт её в объятиях. Она будет тереться сосками о его грудь и низом живота о то, что выступает у него под джинсами, а его губы раздвинут её зубы и…


      — Ведь когда-нибудь это изменится: родители уйдут на пенсию, квартира обветшает, одежда износится, машина проржавеет. А вы, не привыкший обременять себя постоянной работой, не сможете справиться даже с лёгким трудом, требующим дисциплины.

      — Мне кажется, что мир в целом изменится гораздо раньше, чем личные обстоятельства. Вы толкуете о необходимости в будущем ремонта квартиры, а люди уже вплотную подошли к бифуркации. Возможно, что через несколько лет нам придётся вставать под ружьё и с автоматом в руках защищать свои границы от орд голодающих африканцев и иммигрантов из затопленных Британии, Голландии и Франции — ремонт квартиры в этом случае будет не важнее починки ботинок.

      — Автомат тут не поможет. — «Чёрт бы побрал мать: нашла время лезть со своими предсказаниями!» — подумала Наташа. — Эти… СС-300.

      — Да это точечное и для обороны, а нужны будут ковровые бомбардировки.

      — Не только… А, ещё СС-400 недавно запустили. Всё пригодится: например, лупить по американской ПРО в Польше.

      — Да она не размещена ещё. Далось вам далёкое будущее в тысячах километров отсюда! О более вероятном надо думать: сейчас вы один и вам хватает, а через месяц окажетесь женатым — что тогда?

      Наташа замерла: мать подвела Марио под рентген.

      — Я не собираюсь жениться — это для меня более отдалённое и менее вероятное грядущее, чем всемирный потоп.

      — А мне кажется, вам необходимо жениться: вы избалованы родителями, а молодая энергичная женщина приучит вас к дисциплине.

      — Это бессмысленный разговор: я всё равно буду делать не то, что вам кажется, а то, что я хочу.

      Уловив в голосе Марио жёсткие нотки, Наташа испугалась, как бы не сорвался задуманный ею поход на балкон, и принуждённо рассмеялась:

      — Мама озабочена демографической ситуацией и, кроме того, считает, что все должны работать. Она старорежимный человек и помнит, что при социализме все трудились.

      — Как будто времена сильно изменились! — проворчала Людмила Анатольевна, пожав плечами. — Ваши родители работают. Ваши друзья, наверно, тоже…

      — Не все. У меня есть один друг… был один друг (мы повздорили немного), который тоже не работает, и его родители тоже к этому спокойно относятся. Мама поворчит немного и оставит в покое. — Взгляд Марио потеплел, он вспомнил Ирину, её понимание и обнадёживающие слова.

      — Да, он кивает на вас, а вы — на него. Хорошая тактика. Он тоже ждёт всемирный потоп?

      — Нет, он пару лет ждал, когда его отец станет мультимиллионером: в этом случае вклад сына, внесённый во всеобщее процветание, если бы он работал, оказался бы таким ничтожным по сравнению с тем, что сделал отец, что от него легко можно было бы отказаться.

      — Аа… И когда он предполагает дождаться папочкиных миллионов?

      — Он уже дождался — на днях.

      — Да? А что же сделал папа? Приватизировал то, что плохо лежало?

      — Откуда в вас столько злости, когда вы говорите о том, кого не знаете? Он предложил принципиально новый подход в экономии энергоресурсов, запатентовал его и представил заинтересованным структурам.

      — Это тот, чей портрет висит у тебя на стене? — вспомнила Наташа.

      — Нет, это его отец.

      — И много миллионов ему отвалили?

      — Полмиллиарда евро.

      — Пятьсот миллионов? — изумилась Наташа. — Уй да… Зачем же ты с ним поссорился?

      — Я же тебе говорил, что это только наши отношения.

      — Нет, я не в том смысле: зачем ты с ним поссорился, если папашка — полумиллиардер?

      Марио внимательно посмотрел на Наташу. Она показалась ему ещё более убогой, чем квартира, в которой он находился.

      — В отношениях с друзьями я денег в расчёт с какой бы то ни было стороны не принимаю.

      — Это естественно, пока вам не приходилось о них серьёзно задумываться, — Людмила Анатольевна не собиралась сдаваться.

      — Да, признаю, я сморозила глупость. Здесь так душно стало, что голова не работает. Давай на балкон выйдем.

      — Не стоит. К вечеру сильно похолодало, от силы одиннадцать градусов на улице. Я даже куртку накинул. Ещё простудишься после чая.

      — Я морозоустойчивая.

      — Всё равно зря рисковать смысла нет. Спасибо за чай и всего доброго.

      — Вы уже уходите?

      — Да, и так засиделся. Наташа, тетрадь не забудь.

      — Я провожу тебя.

      — Так вы заходите. Возможно, я была немного резка. Действительно, у нового поколения могут быть совершенно другие взгляды. Вы не обращайте внимания, заходите, раз располагаете свободным временем. По вечерам мы всегда дома.

      — Спасибо, как-нибудь загляну.

      Людмила Анатольевна хотела добавить ещё что-то примиряющее, но в это время Марио, уже вставший из-за стола и одевший куртку, одёргивал под нею лёгкий джемпер. Случайно зацепившись взглядом за это движение, женщина пожирала глазами исчезавший под тканью откровенный рельеф, чувствуя, как темнеет в глазах и краска заливает щёки.

      — Здесь и правда душно, — пробормотала Людмила Анатольевна, отводя голову в сторону и поднося ладони к пылающему лицу. Она никак не ожидала, что Марио, уже вышедший из комнаты с последовавшей за ним Наташей, может открыться ей парнем, телом, желанием, и теперь припоминала его руки, глаза, волосы, линию шеи, постановку головы. Она перебирала его пальцы, мелкую сеточку кожи на них и складки на сгибах, бессознательно гладила выпуклые удлинённые ногти и подносила к губам его ладони. Нужен был этот мальчик, не выказавший ни ей, ни дочери никакого чувства, чтобы она вспомнила свои тридцать шесть лет и определила их ещё не старостью.


      — Ты не сердись на мать: её моральные принципы и мне давно надоели, да она ко всем такая.

      — Я не сержусь, но зачем же так явно навязывать своё мнение? — И Марио вздохнул, вспомнив про то, как сам навязывался более чем откровенно и с таким печальным итогом. — А что только одну захватила — могла бы и две за труды праведные…

      — Тебе лишь тетрадей всегда мало?

      — Да нет, нормально. Хорошо, что ещё на листики не раздёргиваешь.

      В прихожей было темновато, и Наташа рассчитывала на то, что ей наконец достанется поцелуй, но получила только хлопок по плечу.

      — Ну пока! Коэффициенты не забывай.



      «Когда же, когда же это наконец произойдёт?» — горестно вопрошала Наташа небеса и, возвратившись в комнату, набросилась на мать:

      — Кто тебя просил приставать со своими нравоучениями? «Учёба, работа…» Да на хер мне горбатиться, если деньги есть! Я бы на его месте вообще нагрубила бы и смылась на час раньше. Теперь исправляй твои ляпы! У меня дела важные, а ты всё портишь! Интересно, как бы тебе понравилось, если бы он в ответ на твои нотации и наставления насчёт предполагаемого будущего стал разбирать наше реальное настоящее…

      — Он шикарный мальчик, очень красивый мальчик… — Людмила Анатольевна всё ещё похлопывала лицо ладонями. — Очень красивый мальчик, и я бы на твоём месте убежала бы от него поскорей.

      — Что?! — У Наташи от возмущения перехватило дыхание. — Ты с ума сошла?

      — Это ты сошла с ума. Неужели ты не видишь, что тебе с ним ничего не светит? С таким же успехом ты можешь охмурять его дружка-миллионера… наведённым гипнозом.

      — И это вместо помощи! Сначала гадости Марио, а потом — мне!

      — Слушай, я женщина, я лучше тебя разбираюсь в парнях. У него кто-то есть, у него сытый взгляд — в смысле секса сытый, понимаешь?

      — Да? Хорошо, допустим, тебя кто-то оттрахал, а потом появляется Марио. Ну? Куда девается твоя сытость?

      На лице Людмилы Анатольевны снова выступила краска, и она снова отвернулась, безнадёжно махнув рукой.

      — Ты только нервы себе испортишь и зря будешь слёзы проливать. Попробуй подсунуть ему так страстно обожаемую тобой Вику — и у неё будет тот же результат, тот же ноль. Ему двадцать лет, а не четырнадцать. Мало он вертихвосток видел…



      Марио вышел от Наташи со смешанным чувством омерзения и возмущения. В словах «зачем поссорился?» ясно проглядывало Лёхино недоумение, от них веяло прагматизмом, которому не могло быть места в его отношениях с Филиппом, и они оскорбляли его: Наташа предполагала возможность продажности Марио, наличие каких-то корыстных интересов. Впрочем, его негодование охлаждало то, что Наташа оказалась в том же положении, в каком был он сам, хотевший от Филиппа любви, когда тот мог дать только дружбу. Если бы все желания сбывались… И Марио удивился: если бы все желания сбывались, и он был бы с Филиппом, то ему незачем было бы идти в библиотеку, он не мог бы встретиться с Наташей, и её желания просто бы не было, не было бы тетрадей, и он не прочитал бы о сокровенных знаниях, к которым все всё равно придут, о «равновесии души в передыхе от сонма бедствий», о якобы задуманном на небесах эксперименте. Этот фрагмент выпадал бы из его жизни, Марио был бы другим, и впервые именно его НЕСЧАСТНАЯ любовь предстала перед ним звеном определённой последовательности…


      Марио решил не возвращаться домой. Он был полон своим новым открытием, словами Ирины и мыслями о Филиппе. Несмотря на холодную погоду, остаток дня хотелось отдать воспоминаниям о прошлом, и Марио поехал в центр, припарковал машину на одной из главных улиц и в дальнейшее путешествие отправился пешком. Он долго бродил по тротуарам и мостовым, восстанавливал в памяти обрывки времени, проведённого здесь с Филиппом. В этом магазине они часто толкались, рассматривая и выбирая новые диски, на этой скамейке сидели, выкуривая очередные сигареты, в это кафе нередко заходили после экзаменов. Интересно, а теперь Филипп бывает в этих краях, заезжает сюда хотя бы раз в месяц? Если Марио будет гулять здесь часа по два каждый день, натолкнётся ли он на друга, встретится ли с ним, увидит ли его, пусть издали? И Марио думал о том, как поведёт себя, если в нескольких метрах неожиданно замаячит драгоценный образ. Встанет как вкопанный? Бросится вдогонку? Крепко зажмурит глаза и откроет их, чтобы понять: это не сон? Подойдёт и нагло попросит десять евро на бедность? Марио рассмеялся и огляделся вокруг. Нет, нигде не видно Филиппа, да и смешно представлять, что он здесь может появиться: нынче у него новые друзья, новые компании, новые интересы, а кубик… Что кубик — попался ему случайно под руку, и вспомнился негодный дружок. Можно, конечно, ждать, что судьба когда-нибудь куда-нибудь его, Марио, вынесет, и обоснуются нынешние страдания, и зальётся печаль, и наступит блаженство, да тяжело ждать неизвестно чего, неизвестно сколько, неизвестно с каким результатом.


      — Молодой человек, угостите сигаретой!

      Марио оглянулся. На него смотрели невинные голубые глазки, округлившиеся после того, как разглядели лицо, — пришлось отпечатать длинную фразу, на две трети состоявшую из ненормативной лексики.

      — Такой красавчик — и ругается. Я бы с тобой и за сто баксов…

      К голубым глазкам подъехали карие.

      — Пошли отсюда. С таким любая задарма переспит.

      Первой девице не хотелось отходить от Марио.

      — А то бы втроём… может, не пробовал. — Но подружка оттащила девчонку от дивной красы незнакомца.

      Вечно кто-нибудь должен вмешаться и испортить святую печаль! И надо же в такой холод таскаться по улицам и ловить клиентов! А ведь он тоже таскается. Те хотя бы деньги ищут, а он что? Вчерашний день? Глупо…



      Марио вернулся к машине и поехал домой. Надо всё же объясниться с Наташкой: ему надоели эти заискивающие взгляды и вечное ожидание в глазах, он знает на своём опыте, что это только раздражает и ни к чему хорошему не приводит. Если она не хочет понять по действиям, придётся объяснить словами. Только не надо показывать виду, что эти тетради его сильно интересуют. Много их ещё у ней припасено? «Позвоню в следующий раз в конце недели или в начале следующей. Хорошего понемножку, — подумал Марио, — и ей, и мне».