Рост души

      
( О книге Романа Круглова «Форма жизни»)

«Форма жизни» - так называется новая книга стихов Романа Круглова.
В неё вошли избранные стихотворения 2008-2019 годов из четырёх предыдущих книг и стихи ранее не опубликованные.
  Заимствованное когда-то давно из латыни слово «форма» (forma – наружность) ни в коем случае не говорит о том, что стихи формальны или поверхностны. Главное слово здесь - «жизнь» с её сложностью, драматизмом, философией, радостями, страданиями, чувствами, страстями, отдельные моменты бытия, поиски его духовных основ, отражённые сознанием автора, заключённые в стихотворную форму, превращённые в поэзию. Ведь призвание поэта, согласно словам Александра Блока: «строй находить в нестройном вихре чувства, / Чтобы по бледным заревам искусства / Узнали жизни гибельный  пожар!» (слово «гибельный» к рассматриваемой книге не относится).
 Людям, выросшим при Советской власти, которая декларировала равенство и справедливость, обещали светлое будущее. Круглов же принадлежит к поколению тридцатилетних, чьё детство и отрочество прошло на руинах социалистической  империи, в нищей и униженной стране. Им ничего не обещали кроме возможности, если удача улыбнётся, заработать побольше «бабла». Как известно, поэт – существо духовное, перспектива обогащения, деньги не могут его полностью удовлетворить. Не видя целей и жизненных ориентиров, многие молодые поэты сочиняют нынче унылые вирши, полные могильного мрака и безысходности. Роман в некоторых своих стихах тоже не избежал подобных настроений, но ему всё же удалось их, в основном, преодолеть. А стране удалось выбраться из предсмертного состояния девяностых годов.
 Стихи Круглова отличает автобиографичность, открытость, почти полное слияние автора и лирического героя, а также лаконичность, отточенность формы, образная ёмкость.
  Одно из первых в книге стихотворение «Конь», развёрнутая метафора со множеством смыслов. В нём автор представляет читателям героя, который едет «На дарёном коне / Обскакав дураков». Хоть он и обогнал многих, но не удовлетворён достигнутым и впереди ещё далёкий путь. А конь у него особый, воображаемый, и говорит человеческим голосом: «Я – забитая в голову в детстве фигня…/ Только ты ведь никто без меня». Что же это за ценная «фигня», в голове героя или всё же автора? На этот вопрос отвечает следующее стихотворение: «Крестоносцы были в детстве / В юности – Толстой. / Целый мир тебе в наследство. / Властвуй. Бог с тобой». То есть это вся сумма знаний, которую вкладывают в голову ребёнка родители, преподаватели, прочитанные книги, чтобы он превратился в человека и не абстрактного индивидуума, а гражданина своей страны, наследника её сложной истории, правда о которой, «как на дальней полке /  Дедова медаль».
 Далее следуют, в основном, стихи о превратностях любви, семейной жизни, взаимоотношениях с любимой женщиной. В них можно обнаружить оттенки чувств и переживаний в диапазоне от мрака отчаяния до озарения счастья. Начиналось всё, красиво: «Как будто бы фонарь горел, / Не помню точно. / Мы танцевали во дворе / Той зимней ночью. / И тени в свете фонаря / Густы, как вакса. / И ты, и холод января, / И дактиль вальса…».
 Но даже любящим людям трудно жить вместе и понимать друг друга. И появляются неумолимо в реальности и в стихах «упрёки, ревность, слёзы, грубость». Любовную лодку немилосердно колотит о быт. Размолвки, ссоры, примирения:
                Мы молчим, а в карманах слова, как ножи.
                Для чего притворяться и лгать? Чтобы жить,
                Ради нас, ради чувств, ради лжи.
 Мучительным переживаниям героя, его страданиям от душевного одиночества посвящено довольно много стихотворений. Например, такое о состоянии его после очередной ссоры. В нём образы выразительны и неожиданны, (особенно необыкновенно про ангела):
                Готово: ты освобождён.
                Хлебни за то, что ты разрушил;
                Пусть слякоть проникает в душу
                Воздушно-капельным путём.

                Дрожит штандартом на ветру
                Твой смех – безликий, обалделый.
                Свободный путь – что хочешь делай –
                Лежит перед тобой, как труп.

                Лакейски-вежливо притих,
                Ручонки вытерев о китель,
                Твой ангел-падальщик-хранитель
                И ожидает чаевых.
 Тем не менее, «древо жизни вечно зеленеет». Любовь не остаётся бесплодной и «скоро будет ребёнок». Следует помириться, но слова примирения звучат нерадостно: «Вот мы уже не на меже, – / На финишной кривой дорожке: / Межа-то пройдена уже, / Не будет никого дороже».
  Но среди сложных,  драматичных и запутанных переживаний, как форточка в иное измерение, появляется удивительно простое и светлое:
                На полустанке я смотрел на звёзды,
                Смеялся, пил взахлёб холодный воздух,
                По телефону получив посланье
                О том, что ты соскучилась по мне.

                Снег штриховал железную дорогу,
                Состав стоял в дыре, забытой Богом,
                Ну а меня Бог вспомнил – было счастье,
                Сверкнуло в выси, в Вышнем Волочке.
 Впрочем, есть в книге стихи не только о любимой, но и о нелюбимой женщине. О ней тоже написано интересно: «Ты, конечно, думала о том / Как мы разойдёмся поутру – / Я тебе никто, ты мне никто. / Что же? Все всегда и всем никто, / Ну а если «кто», то Фрейд в пальто». Здесь звучит снова мотив душевного одиночества, сквозной мотив книги.
 Тема смерти одна из вечных её касаются, наверное, все  поэты. Смерть в книге предстаёт неразрешимой загадкой, безответным вопросом бытия: «Жив-здоров, но разве в этом дело? / Кроется в материи живой / Издевательство над смыслом тела – / Непристойность куклы восковой. <…> Часа ждёт не бледный ангел смерти, / А в гробу напудренный паяц. <…> Неужели эти все улики, / Эта подлая игла в яйце – / Чтобы видеть замысел великий / В женщине, в ребёнке, в мертвеце?».
  А в стихотворении «Сын», играя с ребёнком, герой неожиданно и даже радостно приходит к осознанию единства жизни и смерти:
                Он мне хохочет в лицо – я смеюсь
                Тоже и, тяжести не замечая,
                Юность свою я подбрасываю - 
                Старость и смерть я ловлю и качаю.
 Ещё оптимистичнее об этом в стихотворении «На могиле Ахматовой»: «По вертикальному стволу / Нисходит яркий зверь – / В горизонтальной смерти мглу / Не верится теперь. <…>  И жить на свете хорошо, / И хорошо – не жить».
  Есть в книге строчки о призвании поэта, стихотворном мастерстве, вечной неудовлетворённости художника, о его попытках выразить невыразимое, уловить неуловимое, сказать несказанное. Об ускользающей реальности: «Поймать живое волшебство, / В стихах запечатлеть его – / Оно смеётся, / Уже почти даётся – да! / И остаётся, как звезда / На дне колодца».
Но поэт снова и снова пытается «заглянуть под фату мгновенья», порой достигая почти японской лаконичности, выявляя изобразительную ценность каждого слова:
                Ветка с белыми цветами всё лежит в моём кармане,
                Потому не оставляет запах ночи и грозы.
                В этих лоскутках увядших – яблоневом талисмане –
                Заключаются азы.

                Остальное – что сложнее – это только дым и копоть,
                Мысли и переживанья – злы и мелочно грубы.
                …В свой черёд проступят сами, на бумагу будут капать
                Из прокушенной судьбы.
     А вот ещё мудрая мысль о поэтическом творчестве: «Стих редактирует
поэта / – Строка подсказывает суть, / Сквозь ложное выводит к свету, / До свету не даёт уснуть».
 На недавней встрече с читателями Роман Круглов сказал: «Искусство должно быть банальным». Казалось бы, это должно вызывать протест. Как- так? Мы хотим, чтобы нас удивляли! Но, если говорить предельно упрощённо: в искусстве, как и в человеческой природе, нет прогресса. (Вспомним, навскидку, хоть непревзойдённые шедевры эллинистического искусства). И что может быть банальнее человеческой жизни: родился, пожил, сколько сумел, потом умер. Но как человека делает уникальным и удивительным его индивидуальность, так и произведение искусства делает неповторимым только талант и мастерство художника. Вот пример простого стихотворения из книги :
                Просёлок, обнесённый тополями.
                Привычно сквернословит вороньё.
                Навстречу речка жалкая виляет.
                Улиткой проползает самолёт
                Над жухлыми весенними полями…
                Что горе отсыревшее твоё?
                Всё это о защите умоляет,
                И мужество внезапное даёт.
 Картинка – банальнее не придумаешь. А представишь эти недолюбленные просторы Родины, и слёзы наворачиваются. Забываешь свои мелкие несчастья, начинаешь мыслить более широко.
 Ещё один пример, как поэтический взгляд на простейшую картинку вызывает философские размышления, уводящие героя в иные пределы, в горние области:               
                Свет в окнах, пьяный у ворот,
                Скамейка, тополей обрубки,
                Мир уязвимый, очень хрупкий,
                Легко меня переживёт.

                Ведь я расту корнями вверх
                В нелепом поиске опоры,
                Нетленной, подлинной, которой
                Нельзя достигнуть, – верь
                не верь.
В этом стихотворении нет слова «душа», но понятно, что речь идёт о ней.
 Как и тема душевного одиночества, тема поиска духовных основ бытия проходит через всю книгу. Ведь Россия – страна, в основном, христианской культуры. Наши люди, даже далёкие от церкви, руководствуются в своей жизни правилами христианской морали. В настоящее время, когда понятия добра и зла намеренно определёнными силами размываются, только христианская традиция помогает отделить одно от другого, найти те самые жизненные ориентиры и опоры. «Бог есть Любовь» написано в Библии. А вот как это звучит в книге:
                Вот реальность. Смешные учёные!
                Как всерьёз можно верить в неё?
                Это просто любовь облачённая
                В очень ветхое бытиё.
  Приведу ещё одно не очень понятное стихотворение:
                Значит, будет и что-то потом,
                Если я, ограниченный телом,
                Уместиться в тебе целиком,
                Не могу, как бы мне ни хотелось.

                Значит кем-то за всё я прощён,
                Если Губ Твоих был причащён –
                Это так незаслуженно много
                Для меня,
                И достаточно для
                Доказательства Бога.
 Это можно понять, как обращение к любимой женщине, как сакрализацию любви. Но написание «Губ Твоих» с прописных букв отсылает читателя в запредельные области, заставляет вспомнить символистов с их Вечной Женственностью, Прекрасной Дамой и стремлением изобразить «незримое очами». Можно даже предположить, что герой целуется с самой Жизнью.
   Душа лирического героя в некоторых стихах представляется отдельной сущностью, написано о ней так: «Охота жить и плакать. / Душа меня несёт, / Как шалая собака – / Кидается на всё. / Ей нынче не до тела, / Весь мир ей – точно мяч. / В какое можно дело / Такую дуру впрячь?»
  В стихотворении, завершающем сборник, тоже участвует «душа»: «Но и света и тьмы было мало – / Превращаясь, чего-то ища, / Будто разную плоть обретала / В каждом возрасте новом душа. <…> Только то ли легко, то ли тяжко, / А душа всё растёт через быт. / Под каким теперь кровом бродяжка? / Кто из зеркала нынче глядит?»
 Из прочитанного можно сделать вывод. Лирический герой, его душа, проходит на страницах книги ряд инициаций обстоятельствами жизни, ищет своё место и предназначение в жёсткой, а порой жестокой, реальности,  чтобы в результате обрести новое качество, некое душевное равновесие.
 В заключение скажу, что в стихах Круглова читателя порадует изящество формы, искренность, психологизм, интересные мысли и чувства, необычные образы, выстраданный оптимизм; в них даже можно найти утешение для тех, кто в печали.