Связующая нить

Темная комната, тонкая полоска тусклого ночного света упала на плотно закрытые глаза. Человек спит и ему снится сон:
«Зима. На черном небе лишь свет полной луны. Тишина поглотила все улицы и дома, напряженная, устрашающая тишина. Вместе со снежным вихрем они патрулируют улицы, наслаждаясь своим безграничным и единственным господством над людьми. Неожиданно, тишина поежилась и пропала в гуле канонады, темнота бросилась спасаться бегством в отдаленных переулках, небо вмиг стало красным, озарилось яркой вспышкой и уже не погасало. Ночь вдруг сменилась днем. А земля начала дрожать от страха, ей не убежать и не спрятаться, и она завыла от боли, а её сдавленные рыдания и крики слышал каждый, кто любил свою Родину. Каждый новый взрыв на родных полях, лесах, в деревнях и городах они ощущали всем существом, как будто осколки бомб разрывались в их сердцах. Эти просторы, эти красоты, это наше, наше. Отдать? Никогда!
Но вот новый взрыв, новый удар противника, новые убийства и море боли. Душа сжимается внутри, и единственная мысль в голове – сражаться или погибнуть, погибнуть за Родину».
Полоска света становится все ярче, но глаза человека все так же плотно закрыты, лишь губы искривила мучительная гримаса, а между бровями пролегла глубокая морщина. Но вот сжатые до белесых костяшек кулаки начали расслабляться, морщины разглаживаются, они уступают место улыбке – человек видит во сне себя:
«Черные, густые волосы, зачесанные назад, высокий лоб, тонкий прямой нос и губы застывшие в ухмылке, весельчак с дерзко пляшущими огоньками в глазах. Везде первый, всеми любимый и подбадриваемый в своих шутках и розыгрышах – одним словом, душа компании. Но это до войны, хотя на первых порах обучения и подготовки его шутки были уместны, встречались шумным гоготом и свистом.
Однажды рано утром, он отвел одного из курсантов в сторону и, заговорщически взглянув, сказал:
– Слушай, Михаил, ты молоко любишь?
– Так кто ж его не любит, Григорий? Но где же его сейчас взять?
Григорий лукаво посмотрел на товарища и увидев его большие, голубые наивные глаза, полные доверия, довольно продолжал:
– Я, друг, корову нашел.
– Корову? Да ты шутишь? Надо командиру сказать!
И Миша уже было припустил в сторону ротного командования, как Григорий вдруг схватил его за шиворот рубашки:
– Да постой ты, герой. Я корову эту спрятал, а где никому не сказал. Это секрет, понимаешь? Зачем командиру говорить? Вопросы начнутся – где, да когда, да и себе они все лавры присвоят. А так нам вся благодарность будет, согласен? Я тебе предлагаю вот что. Вечером, перед отбоем, встретимся на этом же месте, тащи с собой всё, в чём можно молоко принести, а я корову приведу. Но только одно условие, мы с тобой все делаем вдвоем! Никому ни слова.
И снова хитро посмотрев на друга, он развернулся и медленно пошел в сторону лагеря.
Весь день он исподтишка наблюдал над суетящимся Михаилом, что доставляло ему немало удовольствия. А вот Миша в тот день натерпелся, в любую свободную минуту, а их почти не было, он старался искать посуду для молока, которую не так-то просто было найти незаметно, да и эти преследующие взгляды Григория бросали его в дрожь. А со стороны нервное и странное поведения Михаила представляло из себя довольно забавное зрелище, которое невозможно было не заметить.
Когда же на землю опустились сумерки, а солнце малиновым пятном застыло на горизонте, на месте встречи Григория и Михаила собрался почти весь взвод, нагруженный банками, склянками и разной другой посудой, кто что нашел, а Миша возглавлял это вечернее шествие. Сдержать все в секрете было для него слишком сложно, он страдал от этого, но нисколько не стыдился, ведь с таким количеством рук они больше унесут!
Солнце, зевая от усталости, постепенно пряталось за зелёную черту, и темнота начала мягко разливаться по долине, а воздух наполнился трещанием сверчков. Ребята уже было начали терять терпение, как услышали треск веток и шуршание листвы, и вдруг громкое, задорное «муу» голосом Григория и его последующий смех разрушил напряжение в толпе. Из-за кустов вылез сам виновник сборища. С невинным выражением лица, он подошёл к Мише, не обращая внимания на недоуменные взгляды, и похлопав его по плечу, так чтобы все слышали, сказал: «Эх, Михаил, Михаил, парень ты хороший, но не быть тебе партизаном, я тебе тайну доверил, можно сказать душу открыл, а ты! Эээх!»
И уже обращаясь к толпе, с улыбкой прокричал: «Ребята, расходимся! И нечего на меня кидаться, что нет коровы. Это, братцы, проверка была, так сказать на способность блюсти молчание, а раз вы здесь, значит опыт не удался»
И пока все шумели и возмущались, а Миша сгорал от стыда и обиды, Григорий исчез, как будто его там и не было, и возвратился в лагерь раньше остальных. И тут, наверное, он бы и попал под горячую руку, ведь он вытащил столько людей непонятно куда и непонятно зачем, но у него была странная способность располагать к себе, и когда все разгоряченные и злые подошли к лагерю, виновник происшествия сам подбежал к толпе с гитарой в руках, наигрывая весёлый мотив и ища глазами Михаила, и в конце концов найдя его, он с улыбкой приобнял его за плечи и, развернув к сослуживцам, сказал: «Миша, будешь петь за прекрасную Маркизу, уж больно хороши твои голубые глаза»,– и уже под общий хохот добавил, – «Да и поёшь неплохо» , но эту фразу пропустили мимо ушей, и отбросив все обиды, уселись вокруг костра, приготовившись к музыкальному представлению.
Выдержав драматическую паузу и подняв палец вверх, тем самым призывая к тишине, Григорий нарушил им же созданную тишину возгласом: «Миша, запевай!»
И Михаил, улыбнувшись товарищу и отпустив в душе ему все его прегрешения, запел. Его голос немного дрожал от волнения, а лицо то краснело, то белело (что его сослуживцы, к счастью для парня, приняли за игру света от костра). Внимание такого количества людей, хоть и вполне знакомых, пугало Мишу, но не поддержать друга он не мог, тем более что похвала Григория пробудила в нем чувство какой-то внутренней гордости за самого себя и придала смелости (ее хватило, чтобы не упасть в обморок или не убежать в кусты, но не более того). Из-за этих самых душевных терзаний голос Маркизы получился очень тонким и даже немного хрипловатым, что больше напоминало верещание маленькой девчушки, которую поставили на стул и заставили петь перед всеми родственниками и соседями, чем голос взрослого парня:
 
– Алло, алло, Джиент, какие вести?
Давно я дома не была --
Пятнадцать дней, как я в отъезде,
Ну, как идут у вас дела?
 
Все «зрители» мигом переключили свое внимание на Григория, который тут же запел свою часть куплета так весело и задорно, так стрелял глазами и пританцовывал, что смех солдат зазвучал даже раньше того, как песня действительно стала такой же смешной как манера исполнения:
– Всё хорошо, прекрасная маркиза,
Дела идут и жизнь легка.
Ни одного печального сюрприза
За исключением пустяка.
Так, ерунда, пустое дело –
Кобыла ваша околела.
А в остальном, прекрасная маркиза,
Всё хорошо, всё хорошо.
 
Песня отзвучала, и Миша ловко юркнул к сидящим на бревнах и на земле товарищам со «сцены», а Григорий продолжал петь, смех сменялся задумчивостью и даже всхлипами, а он продолжал.
Его длинные пальцы ловко плясали по грифу гитары, прыгая со струны на струну, с лада на лад в замысловатом танце. Огонь от костра в свою очередь тоже подплясывал в такт музыке, отражаясь на лакированном корпусе гитары и в глазах певца. Карие глаза Григория преобразились, толи от обжигающих языков костра, толи от магии музыки, но они начали светиться темно-оранжевым пламенем, завораживая слушателей и даже пугая своей страстью. Григорий часто говорил товарищам, что если бы не война, оох, тогда бы он точно поступил в консерваторию, музыка это его панацея, без нее он лишь обгоревшая спичка, без нее ему не гореть: «Вот побьем немцев проклятых, и, музыка, я весь твой!»  А когда речь заходила о девушках, он всегда повторял: «Эх, боец, вот твоя девушка там, а моя всегда со мной, ты только посмотри какая талия! – любовно поглаживал он гитару. «Я сказал, посмотреть, нечего руки к моей любимой тянуть, она только моя», – с улыбкой отвечал он на просьбу поиграть с его красавицей. «Любимая», иначе он её не звал».
Лунный свет уже освещает все лицо спящего, разгораясь холодным светом. Но улыбка медленно исчезает, человек хватается руками за простынь, мечась с подушки на подушку:
«Скорый призыв. Родина требует своих бойцов. И все дни покатились кувырком, один за другим, один за другим. Поезд стремительно бежит по рельсам, а потом остановка, долгая мучительная остановка на несколько дней. Холод, еды мало, костры разжигать нельзя, могут заметить и подорвать весь состав. И главное, страх, от него холоднее, чем от осеннего ветра.
Все идут на войну, все готовы защищать свою отчизну до последнего, но все они слишком молоды, чтобы умирать. И каждому предназначено своё. Вот напротив Григория сидит парень с орлиным носом, и он бы прожил до семидесяти и спокойно умер в маленьком домике среди виноградников на юге России, но буквально в первом бою его заденет бомбой, он не переживет даже ночь после ранения. Война вмешалась во многие судьбы, отобрала косу у смерти и пошла косить поля с завидным упорством, и падали молодые колосья на красную землю.
Состав тронулся, и снова все понеслось со стремительной быстротой. Переходы под покровом темноты, вечный гул, выстрелы, обломки, раненые и гарь. Дым от пожаров и взрывов разъедал глаза, и всё, казалось, покрылось черной коркой пепла.
Непрерывные бои, потери, атаки противника стали тяжелыми испытаниями для Григория и его товарищей. Но говорят же, что весёлые люди оказываются самыми смелыми, но только и погибают они первыми...
Это случилось зимой. Почти сразу после назначения на место потребовались разведчики, Григорию предложили присоединиться к группе, и тот, не раздумывая, согласился. Времени на обучение не было, отправляли в тыл почти неподготовленных, а там волей-неволей учишься, чтобы вернуться назад живым. И в один из таких дней он не вернулся. Поймал пулю, такое на войне не редкость. Ценою своей жизни он спас троих парней.
Его группа подошла слишком близко к чужому лагерю, их заметили, и Григорий отвлек внимание на себя, лучше погибнет один он, чем все сразу. Резкий звук, и мир поплыл, земля убежала из под ног, и вот он уже в холодных объятиях снега. Как будто сквозь сон он слышит мольбы Михаила подняться, бежать с ними, и он слышит, что кто-то его голосом отвечает Мише: "Иди отсюда, дурак! Да послушай же ты, тут каждый день, как экзамен, а ведь я всегда двоечником был, а у тебя ещё есть шанс, Михаил, есть шанс..."
И испуганные голубые глаза полные слез все дальше и дальше удалялись от Григория. В них навсегда застыла картина: пронизывающий ветер, белый скрипучий снег и не менее белое тело друга, и два ярких пятна разбавляют эту палитру – черные растрепанные волосы и алая кровь. Белое. Черное. Красное, красное, красное».
 
Ночь. Господство темноты и мрака. Лишь желтоватые лунные лучи тускло освещают уснувший город. Стоит отойти от главной улицы в переулок, как сразу попадаешь в черный ночной туман. Не привыкший к темноте глаз различает лишь нечеткие очертания и границы, а в вышине светит полная луна. Красная, кровавая луна на темной простыне неба.
Луч медленно ползет по дорогам, деревьям, прячется от света редких фонарей, прыгает на стены и осторожно поднимается вверх, видя множество окон, множество спящих людей. Как кобра на звуки флейты он завороженно следует за своим невидимым дрессировщиком не одну тысячу лет, не забывая ничего, с чем столкнулся в этом вечном путешествии. Забывают только люди. Война была 75 лет назад, но человеческий век слишком мал, чтобы все ещё помнить.
А лунный луч ползет вверх по стене дома, все выше и выше, его цель одна из тысячи одинаковых квартир, там спит знакомый ему человек, только выглядит он иначе.
Знакомый человек? Григорий? Михаил? Или другой солдат из двадцати миллионов погибших? Нет, нет и нет. Но кто? И почему этому человеку снится этот сон? Связи вселенной и линии судеб неизвестны человеку, не постижимы для нас, мы видим лишь часть, не понимая при этом, что же представляет из себя целое. Прошлая жизнь. Была ли она? Или все это лишь выдумка? Неизвестно.
Змеиная голова луча появилась в комнате – на кровати спит маленькая девочка, из-за тяжелого сна её золотистые кудри разлетелись по всей подушке. Лучу она знакома, пусть раньше у неё и были черные волосы вместо русых, а нос теперь курнос, хоть раньше был прямым, он смотрит прямо в душу и видит смелого солдата, погибшего много лет назад.
Свет луны освещает её лицо и гитару, стоящую у изголовья. Девочке всего пять лет, но, Боже, как она поет...