Платеро и я. Дерево во дворе

  Это дерево, Платеро; эта акация, что, в точности такая же, как я высадил, звавшая своей зеленью, когда она росла, от весны к весне, и прямо сейчас накрывает нас богатством прекрасных раскрывшихся листьев от бьющего с запада солнца, была, когда я жил а этом доме, ныне запертом, была лучшим источником моего вдохновения. Какие-то из её ветвей, украшенные изумрудами апреля или золотом октября, освежали, стоило на них только посмотреть, мой лоб, словно бы рука самой чистой музы. Как было тонко, изящно и прекрасно!

  Теперь, Платеро, это хозяйка почти всего двора. Как вольготно она устроилась! Не знаю, помнит ли она меня. Мне кажется другое. Всё то время, что она была в забвении, будто бы её и не было, весна преобразовала её, согласно своему капризу, вне воли моих чувств.

  Теперь не говори мне ничего по поводу этого дерева и дерева, посаженного мной. То дерево, что мы впервые взлелеяли, наполняет нам, Платеро, чувствами сердце. Дерево, что мы таким любили, которое таким мы знали, не говорит нам ничего, снова увидев Платеро. Это грустно, но более об этом бесполезно говорить. Нет, я не могу уже видеть в этом переплетении акации и заката мою подвешенную лиру. Ни грациозная ветка не подарит мне строку, ни внутреннее озарение не вознесет мысль на вершину. И здесь, куда я столько раз бежал от жизни к одиночеству, музыкальному, свежнму и ароматному, мне плохо и холодно и хочется уйти, как тогда из казино, из аптеки или театра, Платеро.