Круговерть Глава 80

     Примерно через год после этого мне однажды почудилось, что увидел я Фросю. Это было на Белорусском вокзале, в Москве. Там есть воздушный переход между платформами. И я издали увидел, как она стала подниматься по нему. Но там никуда теперь не попадёшь сразу — наставили ограждений, дверей, турникетов. Да ещё народу было полно, передо мной ещё бабушка с рассадой как-то замешкалась. Всё она свою тележку с помидорами не могла никак прокатить через турникет. Пока то да сё, я по ступеням вбежал, а её уже нет нигде, Фроси, потерял из виду. А там спуск на одну платформу, на другую, направо, налево. Бегал, бегал и не нашёл, конечно, никого. Куча народу и помидорный запах рассады, и всё. А её и след простыл. Я, похоже, как-то так от отчаяния аж рыкнул в голос. Так что даже люди из толпы, помню, стали оборачиваться.

     И на этом всё: два человека как будто пропали, испарились, исчезли из моей жизни навсегда. На месте той их домушки построили красивый и современный дом: дерево, стекло, ровные и простые горизонтали, чёткие вертикали — очень чисто, грамотно и солидно. И вокруг ничего лишнего — идеальный газон. Чистый и плоский газон. Когда-то в прошлом — моя мечта. Раньше бы я порадовался, что по соседству такая красота у нас нарисовалась. Но теперь я вспоминаю Их и их хибару, и Берендея — и ненавижу я этот новый дом. И особенно ненавижу именно за его продуманную и выверенную красоту и за какую-то самодовольную его добротность.

     А ведь этот человек, который там когда-то обитал, как-то незаметно сумел меня убедить, что существую я, а не этот мир с домами и газонами. Пока он был жив, мне так и казалось, что умираю не я, а мир. Никогда бы я не признал этого в теории, но на деле я невольно перенял от него это его восприятие жизни. Так вышло. А когда Андрей Иванович умер, всё развеялось, как будто развеялись какие-то чары. И из бессмертного я снова стал превращаться в смертного. А это, надо признаться, действует отрезвляюще, состояние при этом тяжелейшее. Как-то так получилось, что я только-только начал о чем-то задумываться и что-то понимать в жизни, и вдруг всё это оборвалось, а что оставалось — истаяло в пару недель.
 
     Только мне открылась не форма жизни, а содержание, только жизнь стала наполняться содержанием и смыслом. И всё вдруг пропало, как сон. Мне оставалось, видимо, одно — уповать на его же слова. Он говорил, разум в тебе сделает своё дело, не переживай, мол; даже если будешь думать только о стрижке газонов. Так и вышло: хоть никуда мой газон не делся, остался я один на один — я и абстрактное мышление: я и океан, я и вселенная… И хорошо, и жутко одновременно. «Я и бесконечность! Конкретный я и абстрактное мышление. И больше ничего».

     Именно тогда и зародилась у меня эта мысль: написать историю жизни и исканий такого человека, каким был Андрей Иванович. Да, я о нём почти ничего не знаю  в его обыденной жизни, но это ведь легко додумать, потому что сюжет жизни не играет особенной роли. Сюжет может быть любой. А написать я хочу историю того, как в человеке могло развиться такое отношение к жизни, какое я волей случая когда-то повстречал в моём случайном соседе. Когда-нибудь я обязательно напишу такую историю его жизни!

                Конец