Павел 1-й

Заждавшись властвовать сыны-
весьма опасны для страны:
экспериментов звездопад-
и лучшее-дорога в ад.

..................
Борис Акунин.
"Мстория Российского государсива.
Эпоха цариц.
Чвсть4-я: тихий переворот(стр 333-395)

Тихий переворот Именно так уместнее всего назвать события 6–7 ноября 1796 года, когда решился вопрос, кто станет следующим государем. Внешне переход власти совершенно не выглядел переворотом: корону унаследовал единственный сын Екатерины сорокадвухлетний Павел Петрович. Но еще сутки назад мало кто воспринимал цесаревича как реального или даже вероятного кандидата на трон. Как мы знаем, в русском восемнадцатом веке монархическая эстафета передавалась непросто. Это объяснялось тем, что ни у одного правителя не оказывалось прямого и очевидного преемника, старшего сына. У Екатерины он имелся, но его репутация и положение были незавидны. Возраст совершеннолетия Павел давным-давно миновал, но государыня не уступала ему престол, не брала в соправители и вообще не подпускала к государственным делам. С точки зрения иностранцев, это выглядело странно, но не более странно, чем убийство мужа, череда официальных любовников и прочие, мягко выражаясь, причуды «Северной Семирамиды». Подданные же удивляться не умели, самодержавие давно их от этого отучило. Причина того, что Екатерина так обращалась с собственным отпрыском, заключалась не только в ее властолюбии. Царица не могла последовать примеру Марии-Терезии, разделившей власть с сыном Иосифом, потому что Россия – не Австрия. «Ордынская» система не терпит никакой двусмысленности в вопросе о высшей власти. У «вертикали» может быть только одна сакральная верхушка, иначе вся конструкция начинает шататься. В частных разговорах государыня оправдывала пренебрежение цесаревичем тем, что он-де абсолютно непригоден к серьезным делам из-за своей взбалмошности и никчемности. Все вокруг к Павлу так и относились, а он своей манерой поведения еще и подчеркивал это впечатление. У наследника (никто официально не лишал его этого титула) не было собственной партии, его сторонились все мало-мальски значимые вельможи и военачальники, к нему редко допускали даже собственных детей, неотлучно находившихся при императрице. В последние месяцы жизни Екатерины считалось само собой разумеющимся, что после смерти «матушки» (которая впрочем умирать вовсе не собиралась) трон перейдет к ее старшему внуку и любимцу Александру, а нелепый Павел так и останется сидеть в своей гатчинской резиденции, никому не нужный и не интересный. Ничего особенно возмутительного в таком исходе не было бы даже и с юридической точки зрения, поскольку закона о престолонаследии в империи не существовало и самодержец был волен назначать себе преемника собственной волей. Ходили слухи, что завещание уже составлено и что в первый день нового 1797 года выйдет соответствующий манифест. Цесаревичем будет объявлен Александр Павлович, положение Платона Зубова при новом государе сохранится, потому что фаворита поддержит его свойственник великий Суворов (его дочь была замужем за Николаем Зубовым). Скорее всего так и случилось бы, не порази Екатерину инсульт. Если бы она скончалась скоропостижно, партия Александра (а фактически партия Зубова), наверное, поспешила бы перехватить власть, ибо контролировала все ее рычаги. Но императрица боролась за жизнь в течение полутора суток, и не обладавший решительностью Орловых князь Платон растерялся, надеясь, что Екатерина еще очнется. Пока над больной хлопотали доктора и рыдал временщик, презираемый всеми цесаревич проявил прыть, которой от него не ждали. Он примчался из своей загородной резиденции во дворец, вызвал к себе зубовского врага графа Безбородко, отлично разбиравшегося в бумагах государыни, и устроил обыск в царском кабинете. Согласно вполне правдоподобной версии событий, завещание было обнаружено в пакете с надписью «Вскрыть после моей смерти в Совете» и немедленно уничтожено. Во всяком случае, это объясняет последующий взлет Александра Андреевича Безбородко и опалу прославленного Суворова. Таким образом вопрос о власти определился двумя обстоятельствами: бездействием ничтожного Зубова и внезапной активностью Павла, при котором неотлучно состоял его камергер Федор Ростопчин, человек энергичный и смелый. Великий князь Александр Павлович, которому молва сулила корону, по юности лет (ему еще не исполнилось девятнадцати) и мягкости натуры к власти не рвался и в событиях никак не участвовал. Всё решилось за 36 часов. Императрица лежала без сознания. В ее кабинете сидел цесаревич. За распоряжениями, пускай мелкими, надо было обращаться к нему. Чтобы попасть в кабинет, придворные должны были пройти через екатерининскую спальню и собственными глазами видели, что государыня умирает, а фаворит ни на что не годен. Чуткий к силе и слабости двор быстро сделал выводы. Ростопчин в своих записках рассказывает: «Войдя в комнату, называемую дежурной, я нашел князя Зубова сидящего в углу; толпа придворных удалялась от него, как от зараженного, и он, терзаемый жаждою и жаром, не мог выпросить себе стакана воды». Не следует недооценивать и фактор вооруженной силы. У Павла Петровича в его Гатчине имелись собственные войска, на которые он тратил львиную долю 250-тысячного ежегодного содержания, получаемого от матери. Екатерина и всё ее окружение относились к этой «игрушечной армии», которую цесаревич муштровал по прусскому образцу, иронически: чем бы дитя ни тешилось. Но в ситуации, когда в столице никто не знал, кому подчиняться и от кого ждать приказов, гатчинские батальоны, две с половиной тысячи солдат, безоговорочно преданных Павлу, превратились в серьезный инструмент. Поставленные под ружье, они были готовы идти маршем к Петербургу – и через два дня прибудут туда, окончательно закрепив положение Павла. Подданным предстояло убедиться, что этот человек вовсе не так комичен, как считалось.
.............
читайте книгу или в интернете-
новый взгляд писателя- историка