Воскресное утро

                Виктор Попов
ВОСКРЕСНОЕ УТРО   
               
               
               

   Два разнояйцевых близнеца - анорексика, голубиного рода племени, безуспешно пытались подкормиться крошками сдобной булки, которой Генка, делился с пернатыми, сидя на скамейке в театральном скверике. Но шустрые воробьи, не прекращая громко чирикать, буквально выхватывали хлеб насущный из близнецовых ртов. В журнале «Знание сила» Генка как-то вычитал, что, по мнению британских ученых, собачий лай можно соотнести с площадной бранью. Так может и воробьиное чириканье; тоже своего рода ненормативная лексика, свойственная птичьему племени? Но что тогда говорить про воронье карканье ; такие мысли посещали его голову в пять часов сорок минут утра.
     Люди обычно делятся на два хронотипа: «жаворонки» и «совы», за небольшим исключением. Генка Воронович как раз и был таким исключением (он был мутант; «совиный жаворонок»). Мог лечь за полночь, а в пять утра его словно кто в бок толкал, сна ни в одном глазу. И Генка поднимался, мешая спать домашним, особенно в последнее время. Вот и сегодня подняла его нелегкая, потащила на кухню. И все бы ничего, но в коридоре он зацепился за оставленный в углу веник, который с шумом отлетел в сторону. Его тесть, ветеран конвойных войск, охранявший в свое время зону строгого режима, находившуюся в лесном краю среди болот, комаров и ранних морозов, сразу вскинулся, будто всю ночь сидел в засаде, ожидая этого «косяка»:
- Все люди, как люди, а ты Генка, как хрен на блюде. Сам не спишь и другим не даешь.-
    Теща, куда же без нее, не поднимая головы от подушки, тоже пробурчала что-то невнятное, но обидное. Забыв и про кухню, и про запланированный омлет с сухариками в лихорадочной спешке, «достали блин», натянув джинсы и схватив ветровку, лето, но по утрам прохладно, под нестройный дуэт к которому добавилось хриплое сопрано Тихона, вывалился на лестничную площадку, не преминув хлопнуть дверью. Хлопок отозвался жжением в груди, будто кто прилепил горчичник пониже левого соска. Ноги предательски ослабли, тело покрылось холодным потом. Неприятное ощущение. Постоял секунд двадцать, опасаясь вдохнуть полной грудью, и осторожно пошел вниз. Жжение прекратилось, но ощущения того, что внутри все встало на свои места, не наступило. Выйдя из подъезда не успевшего остыть за летнюю ночь Генка, зябко поведя плечами, накинул ветровку и, пошел по улице без всяких желаний. Переставляя ноги с единственной целью не упасть. В пустой с утра голове не одной мысли. Хотя нет - одна мыслишка, о том, что завтрак накрылся медным тазом, присутствовала в гордом одиночестве. На автомате, заскочив в круглосуточный магазин, купил сдобную булку с изюмом со слегка подгоревшей коркой и, на ходу выковыривая изюмины и закидывая их в рот пошел в направлении театрального сквера, высматривая ближайшую скамейку.
     Родители Зинаиды спали в проходной комнате «двушки» панельной пятиэтажки провинциального городка, которая откололась тестю после выхода на пенсию по выслуге лет. Был тесть человеком среднего роста, худым, костистым, лет непонятно каких. С редкой седой порослью на голове, не закрывающей макушку. Его лицо  было изборождено глубокими морщинами, которые, как овраги, превращающие в неудобья земли сельскохозяйственного пользования, чинили неудобство при бритье рыжей с проседью щетины. Носу с прожилками, имеющими ярко- фиолетовый оттенок, можно было присвоить, пользуясь армейской терминологией, значение «господствующей высоты». Редкие волоски бровей, торчащие в разные стороны, были схожи с ветвями кустов, в одночасье лишившихся листьев от налетевшего осеннего ветра. На бледной коже вольготно чувствовали себя веснушки, которые за мочками ушей объединялись в продолговатые коричневые пятна. Под глазами на отечном лице висели мешки, бывшие предметом язвительных высказываний острой на язык тёщи. Разговорчивостью Михаил Петрович не отличался. Свой отпечаток на этот факт наложила служба: особо не поговоришь, стоя на вышке, когда из собеседников только СКС (самозарядный карабин Симонова). Глаза его, когда-то зелёные, а теперь цвета осенней травы, демонстрировали полнейшее безразличие к окружающей действительности. И только возможность выпивки возбуждала, казалось, в этих очах какой-то интерес. Возможность эта появлялась не часто, пару раз за месяц в, Генкины получку и аванс. Свою немалую пенсию ветерана МВД тесть предпочитал не транжирить по пустякам.
     Жил Геннадий с дочерью хозяев Зинаидой гражданским браком на жилплощади честнОго семейства. В двухкомнатной квартире с крохотной кухонькой, на которой двоим уже было тесновато. Как говорила Зинкина мать - в качестве «примака». Теща всем домочадцам, включая кота Тихона, рыжего бездельника, давала свои определения. Доставалось и Петровичу: за загубленную, по её мнению, в лесной глуши молодость и тому подобные прегрешения. Она попала в лесную глухомань по оргнабору. Молодая дивчина из украинского хутора, бывшая четвертой в большой семье, отправилась на Север в поисках лучшей жизни, поддавшись на уговоры шустрого вербовщика. Так что романтикой и «запахом тайги», которые были обещаны вербовщиком, Нина Семеновна была сыта по горло. Вот за эту «романтику» и перепадало главе семьи. Хотя его вины в появлении тёщи в северном краю, не было ни какой, был лишь сварливый женский характер. Но сварливым характер стал из-за бытовой неустроенности лесного поселения при зоне строгого режима, где начиналась их семейная жизнь, и регулярного пьянства мужа. Была Нина Семеновна громкоголосой, не лезущей в карман за ответным словом. Выпив, Петрович не раз  распускал руки в ответ на критику жены. Поднабравшись ума- разума, она научилась держать в узде характер и благоразумно молчала до того момента, пока протрезвевший супруг, мучимый похмельем и угрызениями остатков совести, не начинал наводить мосты дружбы и согласия. И вот тогда теща «отрывалась» в полной мере: и за «сучку вербованную» и за другие частные определения, которыми был богат лексикон прапорщика внутренней службы.
     Воронович относился к Зинкиным родителям, как к неизбежному злу, которое можно было перебороть только ещё большим злом. Но так как Генка являлся, по сути, существом миролюбивым, то дальше мысленных угроз дело не заходило.
      Работал он дворником в Жилищно Эксплутационной Конторе. Работа та ещё: грязная и не особо денежная: мести тротуары и очищать урны стоящие на вверенной дворнику территории. Но другой работы не было и приходилось, набравшись терпения, шесть дней в неделю заниматься ручным трудом. Туда его устроила Зинаида после того, как Генку месяц назад, на год лишили водительских прав. Зинаида работала в ЖЭКе диспетчером. Принимала заявки от населения на устранение разнообразных протечек, засоров и других мелких аварий, случающихся время от времени в далеко не новом жилищном фонде.
     Совместная жизнь с Зинаидой на жилплощади родителей продолжалась уже месяцев шесть. Познакомились они у бывшего коллеги Вороновича; Семена Приходько. Мужчины вместе шоферили, пока Генку не лишили прав. Знакомы приятели были еще с армии. Семен был коренастый, крепко сбитый субъект, с детства замешанный на козьем молоке и яйцах. Его было тяжело сбить с ног. Этот факт вкупе с крепкими кулаками делал Семена незаменимым во время всяческих разборок еще со времен армейской службы. Чернявый в молодости, с закравшейся в поредевшие кудри сединой, он носил усы подковой, обрамляющей рот, который редко бывал на замке. Усы тоже серебрились местами. И только брови, под которыми жили раскосые, глубоко посаженные глаза, не потеряли свой первоначальный цвет.
     Был Семен потерт жизнью, как потертая кожаная куртка от продолжительной носки. Кривой шрам на левой скуле, багровел, когда любопытные интересовались его происхождением. О происхождении шрама его обладатель предпочитал не распространяться. Жил приятель в одиночестве в своем доме, так и не определившись со спутницей жизни. И время от времени искал, по его словам,; «хозяйку в хату». Искал он эту хозяйку на сайтах знакомств, расхваливая на все лады преимущества жизни в частном секторе. Преимущество было одно; баня. Но баня, действительно классная. Руки Семёна умели держать не только «баранку». Один предбанник чего стоил! На стене предбанника висело зеркало в полный рост в резном обрамлении. Предметом гордости хозяина было кресло-качалка, сделанное собственными руками. В кресле, раскачиваясь в перерывах между посещениями парной, попивал хозяин пиво из кружки, подаренной Генкой ко дню рождения. Но на этом все преимущества Семенова жилья заканчивались. Остальное относилось к недостаткам, коими являлись: печное отопление, холодный туалет и вода в колонке за пятьдесят метров от дома. Колодец во дворе был, но вода в нем верховая: до жилы Приходько так и не докопался. Такую воду использовали только для мытья в бане, да и то не весь год. Поэтому претендентки на хозяйство не шибко «клевали» на прелести частного домовладения.
     Генка тогда три недели, как расплевался с женой, ушел налегке, оставив в прошлом накопившийся груз отношений, который давил на плечи посильнее атмосферного столба. Он снял комнату в малосемейном общежитии; двухэтажном деревянном бараке с не закрывающейся подъездной дверью, скрипучей лестницей на второй этаж, запахом кошачьей мочи и соседями, под стать интерьеру. Стараясь реже появляться в этом строении, Генка частенько коротал вечера у Семена. Приятели попивали пиво, сетуя на судьбу, и бывало, оставался Воронович ночевать. Тащиться на другой конец города, на ночь глядя, ох как не хотелось. Семен был совсем не против того ;Дом большой, места всем хватит. Вот у приятеля Генка и познакомился с Зинаидой.
     Зинаиду притащила с собой подруга, очередная претендентка в «хозяйки», для гарантии, опасаясь, какого ни будь подвоха со стороны потенциального жениха. Зинаида, овдовевшая около года назад, поддалась уговорам подруги, решив, что хватит горевать. Короче, Судьба распорядилась таким образом, что Генка оказался в нужное время в нужном месте.
      Не сразу он понял, что у Судьбы своё понятие о нужности и времени и места. Нужным оно оказалось для Зинаиды, а насчет Вороновича Судьбе никаких указаний не поступало. Но когда женщины, возникнув в дверном проёме, входили в дом, все представлялось в ином свете. Внешне Зинаида Генке понравилась. Она являла собой совершенно иной тип женщины нежели супруга, от которой он ушел с тощим рюкзаком, напоследок хлопнув дверью, не оставляя надежды на то, что все вернется на круги своя. Всякое случалось за пятнадцать лет совместной жизни в их семейных отношениях, но до развода дело не доходило.
       Прибывшие дамы, в нерешительности остановившись в дверях, щурились от яркого света после слякотного осеннего вечера, оставшегося снаружи. Но Семен, молодецки развернув плечи, как профессиональный гардеробщик, подлетел к женщинам, принимая верхнюю одежду и жестами приглашая Геннадия в помощники. Генка, подойдя к Зинаиде, принял желтый пуховик с капюшоном, который, казалось, сам скользнул в руки с покатых плеч дамы.
     Кстати претендентка, не выдержав «курса молодого бойца», через месяц другой покинула расположение дома. Приходько не особо расстраивался по этому поводу. Приятеля устраивал подобный порядок вещей, и он не прилагал особых усилий к стабилизации отношений ( благо интернет предоставлял обширное поле для продолжения поисков.)
      Вернемся к Зинаиде. Все, что приличествует женщине, у неё было на месте. Роста Зинаида была выше среднего. На круглом лице пухлые губы, крупный рот, хорошо дополняющий большой прямой нос, доставшийся в наследство от отца. Волевой подбородок начавший оплывать, собирался удваиваться. Лоб, скрытый челкой с мелированными прядями, был узковат для серьезной работы мысли. Но, по мнению большинства сильной половины человечества, женский лоб и не должен соперничать размером со лбом условного Сократа. В ушах; золотые серьги с искусственными, под цвет кофты из турецкого мохера рубинами. На шее золотая цепочка двойного плетения с крестиком, казавшимся маленьким на фоне груди. На веках зеленые тени. И еще, она кого-то напоминала своей несколько странной грацией и стремительностью движений, от которых исходила, казалось, некая угроза. Но вот кого, Генка, хоть убей, не мог вспомнить.
      Воронович тоже был ростом не мал, при ходьбе даже немного сутулился. Когда он принимал куртку с плеч дамы, глаза их находились на одном уровне, хотя та стояла на ступеньку выше. И в оценивающем взгляде зеленых глаз Генка увидел интерес и не слишком прикрытое желание. Одиннадцать месяцев одиночества, когда тебе уже сравнялось тридцать шесть, только добавляют женщине уверенности. Упустишь шанс, предоставленный судьбой, и все: встреченный на жизненной дороге путник может исчезнуть в одночасье. Женщину можно было понять. И вцепилась Зинаида в Генку, а он особо и не сопротивлялся, забыв про дьявола, который имеет обыкновение скрываться в деталях.
     Женщина же с утроенной энергией принялась ковать свое счастье. В результате после пары встреч на территории Семеновых хором она буквально вставила Геннадия в освободившееся пространство двухкомнатной квартиры, как какой нибудь шкаф- купе, вместо погибшего супруга, пренебрегшего запретом ходьбы по железнодорожным путям. Протесты родителей были пресечены самым решительным образом, её совершенно не женской логикой. Генка дивился тому, как Зинаида умела все разложить по полочкам, совмещая несовместимые, казалось, понятия.
     Поначалу Генке это нравилось но, в рамки, которые были отведены бывшему супругу, Воронович не вписывался: они оказались ему малы. И дело было совсем не в размерах, а в состоянии души, которая, оказавшись в пространстве, не свойственном прежним устремлениям и широте присущей её обладателю, протестовала против Зинкиных методов. В кузнечный горн, ковавшей свое счастье женщины, полетело все ,и Геннадию, представлявшемуся Зинаиде не полностью готовой заготовкой, тоже предстояло пройти своеобразную перековку.
       Вскоре он стал подозревать, что отец, вместе с генами передал дочери конвойную привычку, надзирать за всем и вся, не позволяя конвоируемым, ни шагу из обозначенного коридора. Действовала Зинаида ненавязчиво, но постоянно. Генка, в одном научно; популярном журнале прочитал про эксперимент с двумя лягушками. Первую бросили в ёмкость с горячей водой, из нее та выскочила, как ошпаренная. Вторую же, поместили в холодную, нагреваемую на медленном огне. И лягушка, не уловив границы между удовольствием и опасностью, расслабилась и, не успев покинуть емкость, сварилась. Вот этой второй Геннадий и чувствовал себя в последнее время. Когда что- то нехорошее надвигается очень медленно, мы часто его не замечаем и дышим токсичным воздухом, отравляющим наше существование.
     Через четыре месяца совместной жизни это нехорошее стало выплескиваться наружу. Зинаида все настойчивей стала говорить об узаконивании отношений, объясняя это тем, что хочет ребенка. В предыдущем браке детей у женщины с волевым подбородком не было. И первым шагом, к будущей счастливой жизни должна была стать процедура развода с женой. Вторым; продажа Генкиной части приватизированной в прежней жизни квартиры. Третий шаг заключался в покупке на эти деньги комнаты в малосемейном общежитии, в которую помещались бы Зинаидины родители, которые, как оказалось, не имели права голоса в таком тонком деле, как квартирный вопрос. Сами молодожены должны были зажить счастливой семьей в «двушке», полученной в свое время Михаилом Петровичем. И это был заключительный этап на пути к счастью. Генка помнил малосемейку, которую снимал, и ему было жаль Зинкиных родителей. « Вырастили чадо на свою голову», думалось Геннадию. Хотя ничего хорошего от будущей родни он не видел. И еще одна мысль промелькнула в Генкиных мозгах: предыдущий супруг Зинаиды погиб не от несчастного случая, а возможно, сам полез под колёса. Вдобавок стали проявляться некоторые факты, которые косвенно подтверждали крепнущее в Вороновиче убеждение, что все разговоры о желании иметь ребенка не имели под собой основания. Дело в том, что совершенно случайно Генка увидел у суженой противозачаточные пилюли, но говорить об этом Зинаиде он не стал. Как не стал говорить и о том, что план, озвученный Зинаидой после обнаружения гормональных таблеток, стал вызывать у него большие сомнения. Вернее сомнение вызывало то, какая роль определена Вороновичу лично. И не останется ли Геннадий после претворения в жизнь Зинаидиных планов на бобах? А что, с таким талантом убеждения и беспринципностью, которыми владела потенциальная супруга, возможны любые варианты. И еще он вспомнил, кого напомнила Зинаида при первой встрече в доме Приходько ; самку богомола из научно- популярного фильма о спаривании насекомых. Вот об этом и размышлял Геннадий, сидя на скамейке в театральном скверике.
      Ветер гонял тополиные листья, они с шуршанием скользили по асфальту, увлекая за собой крошки булки, которой Генка делился с пернатыми. Он слышал, что птицы являются пристанищем душ человеческих. Интересно, какой птице достанется его душа? Конечно, лучше если птица будет перелетной, хоть увидишь дальние страны. А то вселят в такого вот воробья или того хуже в голубя со слабыми крыльями. Будешь шнырять по помойкам в поисках пропитания, и драться за каждый кусок несвежей пищи. Кто вообще следит за распределением душ, если таковое имеет место быть? И чьи души, в каких птиц вселяются. Не к месту вспомнился погибший супруг Зинаиды.
     Вернулось жжение, которое, как оказалось, никуда не делось, оно просто затаилось и, вдобавок отдохнув, где ;то за пазухой, стало отдавать в левое запястье. Захотелось прилечь, но возвращаться домой не было желания. Это пристанище и не тянуло на статус его дома. Там Генку никто не ждал. Даже Тихон считал Вороновича кем-то вроде постояльца и презирал совершенно по- кошачьи, пару раз хвостатый был застигнут при попытке использовать кроссовки постояльца в качестве отхожего места, выбирая именно их из остальной обуви стоящей в коридоре. И вообще, Генкино присутствие ( это чувствовалось в последнее время,) вносило все больший диссонанс в не слишком веселую жизнь ячейки общества главой которого, номинально, являлся отставной прапорщик. Сидя на скамейке, Генка понимал, что дом, где его ждали, остался далеко: хотя он стоял на своем обычном месте в городке, обойти который можно было за полтора часа. Однако расстояние до него измерялось не километрами и увеличивалось с каждым мгновением. Мгновения перетекали в часы, часы в дни, дни уже в месяцы, которых собралось целых шесть с той самой минуты, когда Генка, закрыв за собой дверь, покинул трехкомнатную квартиру на четвертом этаже.
     Накатили воспоминания. Как пятнадцать лет тому назад нес он невесомую от счастья невесту по ступенькам ЗАГСа, а гости осыпали их рисовым зерном и бросали под ноги монеты. Одна монетка, отскочив от ботинка жениха, покатилась вниз, прыгая со ступеньки на ступеньку, и упала только около открытых дверей машины с укрепленной на бампере куклой, что было принято за добрый знак. Вспомнилась дочь Светлана, «Светлячок», как обычно звал Геннадий дочку, его главная защитница. Она всегда становилась на отцовскую защиту в периоды его разногласий с женой. Будучи еще трехлетней крохой, если была рядом, подбегала к папкиным ногам, и, уткнув в них лицо, молча, (говорить она начала поздно) застывала, обхватив ручками отцовские колени. Словно старалась закрыть своим невесомым тельцем отца, как курица цыпленка от парящей в небе орлицы. И этого временами бывало достаточно для того, чтобы снизить градус напряжения. Но все это в прошлом, которое не вернешь. Вроде полгода небольшой срок, но это смотря для чего. Свет, к примеру, за это время отдаляется на безумное количество километров. Так и люди отдаляются друг от друга. И почти невозможно все вернуть обратно. Вспомнилась притча о разбитом стакане. И появилось желание вцепиться зубами в деревянную спинку скамейки, чтобы не застонать от тоски.
     Жжение навалилось с новой силой. Пытаясь хоть как-то его унять, сидящий на скамейке мужчина почти перестал дышать, но лучше не стало. Жжение перешло в боль, которая, злыми толчками заполнив все тело, подкатила к горлу. Последней мыслью в мозгу, который пока не захлестнула звенящая на высокой ноте волна, было: он не будет отнимать у жены с дочкой квартиру, продавая свою часть и выставляя себя злодеем в глазах соседей и знакомых. Самка богомола прогадала! Откинувшись на спинку скамейки, человек судорожно выгнул спину, и застыл в такой позе, запрокинув голову. Его открытые глаза были обращены к небу, по которому тянулся конденсационный след самолета. Стайка воробьев продолжала галдеж, не обращая внимания на одинокую фигуру, застывшую на скамейке в это воскресное утро.