Н. Г. Нараевская Настенькино счастье

Настеньке было лет тринадцать, когда умерла её мама. Жить с матерью было целое счастье, а с отцом – это уже четверть счастья, но девочка и этому была рада. А через год её постигло окончательное, самое жуткое черное горе.
– Папенька, почему ты стал приходить домой так поздно? Мне невыносимо скучно.
– А ты пойди на улицу, погуляй с девочками, и не будет скучно.
– Не могу я гулять, хозяйство пропадет. И так еле управляюсь. А под вечер тебя жду, ты же теперь в одно время не приходишь.
– Ничего, доченька, скоро тебе станет легче, будешь меньше работать.
– Как это меньше работать? Ты что, продашь хозяйство или прислугу наймешь?
– Ни то, ни другое. Я, детка, женюсь.
– Женишься?! Папа, как можно? Бабушка Лизавета говорила, ты в трауре должен ходить целый год.
– Много твоя бабушка понимает. Ей хорошо на печи сидеть, да законы толковать. А мне надоело ходить одиноким чурбаном.
– Папа, ты же не один. Я же у тебя есть.
– Ну и что с этого, что ты есть? Мне скучно. Как ты не понимаешь, что малые к малым тянутся, а взрослые к взрослым.
– Папа, но ты же можешь подождать год?
– Все это чепуха! Какая разница, что год, что два? Навыдумывают всякие предрассудки. А ты поменьше свою бабушку Лизавету слушай.
– Папа, ты же сам говорил, что бабушка Лизавета очень хорошая. Ты помнишь, как она за мамой ухаживала, хоть сама еле на ногах держалась?  Помнишь, когда ее невестка, тетя Ксения, на нее ворчала, а ты сказал тете, чтобы она нам бабушку отдала? И еще ты сказал на похоронах, что никогда больше жениться не будешь, потому, что такой, как моя мама, не найдешь.

Настенькин папа вдруг подхватился, как ошпаренный, и заорал на девочку злым голосом:
– Папа! Помнишь, папа?! Помнишь-помнишь?! Вот раскудахталась, как наседка на яйцах. Ничего я не помню и помнить не хочу! А жениться буду, и вообще, что захочу, то и буду делать. Ты мне не указывай!
Отругав её, он выбежал во двор, так хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка. Девочка сидела ошеломленная, широко открыв глаза, а когда отец так и не вернулся домой, она долго плакала и, наконец, уснула, свернувшись калачиком и так и не раздевшись.
Отец объявился лишь под утро, веселый и пьяный. Он приказал девочке разбудить его в восемь часов утра, приготовить ему завтрак, почистить сапоги и костюм. Девочка в ответ не проронила ни слова, она поняла, что потеряла отца навсегда, хотя и не могла объяснить, почему. С того дня ни о чем его не спрашивала. В ответ отец совсем перестал общаться с дочерью.
Прошла еще одна неделя, и однажды отец подъехал на телеге, нетрезвый, каким обычно бывал все последние дни. Он вошел в дом и стал выносить вещи и складывать их на телегу. Девочка стояла и молча смотрела, не зная, что делать.
– Ну, чего стоишь? Помогай!
Девочка выносила всё подряд, ни о чем не спрашивая отца. Она и так догадалась обо всем. Когда отец перевез все вещи, и подошла очередь скотины и птицы, отец сказал дочери:
– Ну, дочка, теперь оденься красиво и поехали. Что стоишь, будто не рада? Тебе же будет веселее. Сама же говорила, что скучно одной.
– Папа, никуда я не поеду. Лучше останусь в своем доме.
– А что ты тут одна будешь делать? Тут даже ни ложки не осталось, ни тряпочки. Как же ты будешь жить?
– Папочка, нормально буду жить. Не пропаду, вот увидишь.
– Ну, ладно, пошутили, и хватит. Тут ты жить не будешь, потому что дом уже продан. Ну, пошли, нечего выдумывать. Там есть такая же девочка, как ты. Тебе будет весело.

И они пошли. Девочка шла за отцом и думала: “А что, если я сейчас убегу, куда глаза глядят, и пойду к людям. Буду работать, как у себя дома, а люди меня накормят и оденут. И там я вырасту и уже не пропаду. Так я и сделаю”.
И она стала постепенно отставать. Но отец быстро догадался о ее намерениях, обернулся и сердито сказал:
– Анастасия, ты хочешь, чтобы я тебя отругал прямо на дороге? Чтобы люди на нас смотрели? А ну-ка, иди рядом!
Настенька испугалась отца и они молча пошли рядом.
Мачеха сразу определила место для девочки. Когда наступил вечер, она сказала мужу:
– Алёшенька, я решила твою дочь не стеснять, пусть спит в кухне. Я думаю, какая разница, зато там она, ляжет и встанет, когда захочет. А тут мы её будем стеснять, а в комнате Дуси ей тоже будет плохо, Дуся такая беспокойная ночью. Ну, как скажешь?
– А мне-то что? Ты женщина и все эти дела знаешь лучше, чем я.
В общем, Настенька оказалась в роли Золушки. Ей могло  быть еще тяжелее, чем Золушке, и если бы не бабушка Елизавета, девочка, без сомнения, покончила бы с собой. Не было такой недели, чтобы отец её не бил. Всё утешение, лишь когда её пустят к бабушке Елизавете.
– Бабушка, дорогая, я пришла с тобой попрощаться, – как-то раз заявила Нвстенька.
– Как попрощаться? Тебя куда-нибудь везут?
– Нет, никуда меня не везут. Я сама хочу уйти.
– Ну, и куда же ты собралась? – удивленно спросила бабушка.
– Не знаю. Скорее всего, к маме.
– Настенька, милая, не делай этого ни за что, – испугалась бабушка, – Таким способом, ты попадешь не к маме, а к злому в зубы.
– Бабушка, нет больше сил терпеть. Папа ходит, как в бреду. Он стал какой-то странный. Только на мачеху и глядит, и уж так ей и дочери угождает, что смотреть тошно. Мачеха все платья мамы перешила своей дочери, а когда я сказала, что хожу оборванкой и попросила, чтобы из маминых платьев и мне что-то сшили, мачеха стала кричать, что она меня кормит, а я её дочери жалею несчастную тряпку. Да как разрыдается! А папа как услышал её крики и рыдания,  стал меня бить, чем попало.
– Вот изверг! Бедная моя девочка. И за что он тебя так бьёт?
– Ты почему, говорит, доводишь мать до слёз? Тебе что, плохо под крышей? И кормят тебя, и поют, а тебе жалко этих тряпок? Ты еще не невеста, так что можешь и в этом наряде ходить. И так меня ремнём отходил, что места живого не найду.
– Доченька моя дорогая, запомни, с нынешнего дня ничего у них не проси и ни в чем им не возражай. А за отца своего помолись богу. Он очень несчастный человек. Когда с него это наваждение сойдет, он будет страшно мучиться. Прости его, он не виноват. Вставай на колени и попроси прощения у всевышнего за свои грешные мысли, что ты задумала, а потом за отца, чтобы он прозрел. Я тоже буду с тобой молиться. Пусть господь услышит наши слова и простит той женщине, которая взяла к себе сироту и над ней издевается.
Они встали на колени и помолились искренне, с душой. Окончив молитву, Настенька поднялась, обняла бабушку, поцеловала ее, и сказала на прощание:
– Бабуся, бабулечка! Пусть бог продлит тебе жизнь как можно дольше. Ты моя единственная радость и мое спасение. Ох, что бы со мной сталось, если бы не ты. Как мне стало легко на сердце, даже тело не так болит. Иду-иду уже, бабулечка, мне пора.
– Иди, милая, иди. Да храни тебя бог,  иди!

И потащилась бедная девочка в дом, где никому не было до нее дела, и никто ей не был рад. Но время шло и шло неумолимо. Ей исполнилось шестнадцать, и она вдруг обратилась в очаровательную девушку. Её худенькие, но словно выточенные из мрамора, ручки и ножки лишь подчёркивали красоту девичьей фигурки, а толстая, ниже пояса, коса давно стала предметом зависти мачехи и её дочери. Эту единственную свою гордость девушка всегда прятала под кофточку. Несколько раз мачеха пыталась её отрезать, уверяя отца, что падчерица, якобы, там специально разводит вшей, но девушке до сих пор удавалось вырываться из её рук и спасать свою любимую косу. И кто только не таскал её за бедную косу – от родного отца до мачехиной дочки – а она все росла и расцветала вместе с Настенькой.
И еще один год прошел. Теперь Настенька часто ходила к бабушке, потому что та совсем слегла, а ухаживать за ней бабушкина невестка не пожелала. Она предпочла платить за это Настенькиной мачехе. Та, конечно же, тоже не собиралась обслуживать немощную старушку, но и не возражала, когда за это добровольно взялась падчерица. И хотя деньги Настеньке, конечно же, не доставались, она рада была хоть чем-то услужить родной бабушке.
– Настенька, возьми вон там на полке книгу и почитай мне вслух. Эту книгу написал Пушкин, большой русский поэт. Ну, читай.
– А где вы ее достали?
– Я просила сына, чтобы он пошел к учителю и попросил эту книгу. А он принес целых десять. Вот будет, что читать! Ты рада?
– Ой, бабушка, как я рада! А еще больше рада, что ты у меня есть.
– Читай, милая. Я послушаю,  и тебе пригодится. Это тебе, как продолжение науки. Обязательно пригодится. Будешь ко мне приходить и мне помогать, и самой учиться.
– Бабушка, а зачем мне учиться? Я и без грамоты умею свиней кормить.
– А я на тебя смотрю и знаю наверняка, что тебе грамота очень пригодится. Ты еще меня вспомнишь и будешь благодарна.
– Бабушка, а откуда ты знаешь, что пригодится?
– Вот не знаю как тебе объяснить. Но знаю одно, потерпи еще немножко и делай так, как я тебе советую. Твоя судьба обязательно переменится, и очень скоро.

Бабушка Елизавета не нуждалась в постоянном обслуживании, но  притворялась в обратном, чтобы Настенька бывала с ней как можно дольше. У бабушки с девушки постепенно сошла худоба, она порозовела и повеселела, потому что та её хорошо кормила и заставляла побольше спать. Закроет дверь на крючок, чтобы никто не вошел и девушка отдыхает себе, сколько хочет.
И вот уже год прошел, как Настенька почти исчезла из дома мачехи. Лишь ночевала там. А почти перед Рождеством бабушка совсем заболела. И теперь Настенька домой уже не ходила, а была с бабушкой денно и нощно.
– Бабуленька, душенька, крепись. Говори, что тебе делать, что достать, чтобы ты жила.
– Детка, не убивайся ты так. Ты же знаешь, что всему и всем рано или поздно приходит конец.
– Бабуся, а что же со мной будет? С кем же я останусь? Если это так, то возьми меня с собой.
Она обняла бабушку, прижалась к ее груди и тихо заплакала.
– Настя, перестань плакать и послушай, что скажу. Ты знаешь, что я тебя очень люблю и желаю тебе счастья. Но, если ты будешь просить, чтобы я тебя забрала, рассержусь. Вставай на колени и попроси прощения у господа бога за свои глупые слова.
Настя встала на колени, молилась и рыдала, а потом, окончив молитву,  вытерла слезы и тихо сказала:
– Бабушка, прости, я больше этого у тебя не попрошу. Я всё понимаю, но мне очень страшно.
– Я, Настенька, когда умру, то звать тебя не буду. И если мне бог разрешит, паду перед ним на колени и сперва попрошу за тебя, чтобы он смиловался, а потом уже буду за себя умолять.
– Хорошо, бабулечка, хорошо. Успокойся, я больше не буду тебя волновать, а лучше почитаю тебе книгу, какую хочешь.

И так они прожили вместе Рождество. Наступил Новый год.
Через один дом от них жила семья, с которой дружили сын и невестка бабушки Елизаветы. И вот утром, в сочельник Нового года, прибежала соседская  дочь  с просьбой помочь им приготовить ужин, потому что к ним придут очень много гостей. Сын и невестка очень обрадовались  приглашению и стали немедленно собираться. Бабушка, узнав, что они уходят на целый день и всю ночь, позвала сына. Но тот не пришел, а прислал невестку, узнать, зачем его зовут.
– Я хочу только сказать, что сегодня очень плохо себя чувствую. Пусть Николай немного позже наведается.
– А что там такое? – спросил Николай, – Может, я останусь дома?
– Зачем тебе оставаться? Будешь сидеть и на нее смотреть? Есть же человек возле неё, так нет, ей этого мало. Надо, чтобы вся семья крутилась подле неё. Пошли, там люди ждут, а он с мамочкой возится. Никуда она не денется.
– Ну, ладно, пошли, – решил муж.
Этот разговор супругов произошел в коридоре, прямо у дверей бабушкиной комнаты, и бабушка с Настенькой всё слышали. И они ушли, так и не заглянув к матери.
– Вот видишь, Настенька, какие бывают мужчины. Что жена хочет, то с ними и делает.
– Да, это правда. Моя мачеха что хочет, то с папой и делает. Почему только он мою родную маму так не слушал и никогда при ней не был злым?
– А это потому, что твоя мама была добрая и умная. Настенька, дай мне лекарство, мне все-таки очень плохо. А теперь бери перо, бумагу и пиши, только не спеши. А знаешь, что ты будешь писать?
– Откуда мне знать, бабушка, о чем ты думаешь?
– Я думаю, доченька, только о тебе. Слушай, Настенька, я не знаю, сколько проживу, но не хочу, чтобы ты осталась одна, и еще не хочу, чтобы ты вернулась к своей мачехе. Так вот, одно письмо ты отдашь учителю, тому, кто дает мне книги, а другое к тем людям, к которым пойдешь, когда меня уже не будет. Только эти письма ты должна зашить в свою рубашку так, чтобы ты их не потеряла, и никто не увидел.
– А что же я должна писать, если письма уже написанные?
– Ты должна поставить метку, чтобы не ошиблась, кому какое дать письмо. Ты меня поняла?
– Поняла-поняла, – сквозь слезы ответила Настенька.
– А вот плакать, так совсем не годится, – сказала бабушка, – Ты, Настенька, должна сейчас не плакать, а внимательно меня слушать. Потом поплачешь, сколько душе угодно, хоть это делу не поможет. А теперь ты слушай и спрашивай. Возьми себя в руки, ты уже горя нахлебалась вдоволь, и после меня придется погоревать, но уже недолго. Так что мужайся, моя внучка, имей надежду на светлые дни, и помни, никогда не думай о смерти и самоубийстве. Этого бог не прощает.
– Бабуся, а откуда ты знаешь, что скоро мне будет легче жить?
– Я такой сон видела про тебя. А теперь, деточка, нагрей воды и меня умой, а если не сможешь, позови Пелагею, она меня вымоет.
– Нет-нет, бабушка, я никого звать не буду, хочу побыть с тобой как много дольше. Может, ты обидишься, но я так рада, что твои дети ушли гулять и не мешают мне быть с тобой.
– Я тоже рада, Настенька. Только они не по правилам поступают. Я бы со своими родителями никогда так не поступила. Но, бог с ними, у меня есть ты, и я очень рада. Ты получишь большую награду, только не сомневайся и еще немножечко потерпи. А вон там, в шкафу, есть большой узелок, дай его сюда. Развяжи, так, хорошо. Вот этот кафтан, юбку, кофточку, платок, чулки, ботинки и рубашку завтра наденешь. И не ходи больше в этом рваном наряде. Завтра Новый год, и ты будешь в новом. А хочешь, надевай сейчас.
– Нет, бабушка, я не надену, Ваша невестка придет и с меня снимет.
– Ну, хорошо. Когда придет, и я ей скажу. А рубашку, эту новую, надень сейчас обязательно. Я к ней пришила карман и туда положила для тебя деньги, чтобы ты их имела, когда отправишься в путь с учителем. Ну, вот, надела и хорошо.

Настенька вымыла бабушку, одела во всё чистое, причесала, повязала черным платком и уложила на постель. Она прибрала комнату, приколола в углу елочную ветку, которую дали соседи, украсила её самодельными игрушками и села возле бабушки отдыхать.
– Настенька, приляг и поспи немножко. Я тоже захотела спать, давай поспим.
И они уснули. Когда Настенька проснулась, был уже вечер. Она встала и подошла к бабушке. Та спала, но так тихо. Девушка приложила ухо к груди, послушать сердце. Бабушка вдруг открыла глаза, посмотрела на Настеньку и спросила едва слышным голосом:
– Настенька, ты что-то бормотала во сне. Что же тебе, интересно, снилось?
– Мне снилось, что я вышла за ворота, и ко мне подошел старик с бородой.  Волосы у него до плеч, белые, как молоко. Он мне сказал: “Видишь дорогу, иди по ней, это твоя дорога”. Я ответила: “Хорошо”. Потом он вошел в дом, взял тебя за руку и вы пошли. Я побежала за вами и стала просить, чтобы ты, бабуля, вернулась, или взяла меня с собой, а он сердито так сказал:  “Бабушка пойдет со мной, а у тебя вон та дорога. И больше не проси бабушку ни о чем, а то накажу”. И вы ушли, а я стояла и смотрела на тебя, пока ты не скрылась.
– Ох, как хорошо, что за мной пришел старик, а ты, Настенька, еще долго будешь жить.
– Бабуля, а кто этот старик?
– Это, Настенька, Ангел пришел за мной.
И бабушка опять уснула. Было, наверно, три часа ночи, когда бабушка открыла глаза и заговорила:
– Настенька, может, ты боишься, тогда позови, кого хочешь. Я умираю, – и вдруг задышала как-то странно.
– Нет-нет, бабуленька, я не боюсь, только скажи, что мне делать.
Бабушке уже трудно стало говорить, но она чуть слышно сказала:
– Хорошо, если не страшно, будь одна. Зажги свечку, поставь на столе,  возьми молитвенник и читай отходную.
Настенька читала то громко, то тихо. Временами девушку душили слёзы,  но она держала себя в руках. Уже в половине пятого бабушка скончалась. Настенька положила молитвенник на стол, встала на колени у бабушкиной постели и тихо заплакала – не столько слезами, сколько душой. Она боялась нарушить бабушкин покой. Поплакав, поднялась, сложила бабушкины руки на груди, поцеловала их и тогда выскочила во двор. Там она прислонилась к воротам и дала волю своему горю.
В это время даже собаки спали, и только через пару дворов, в доме, куда ушли на праздник бабушкин сын с женой, было шумно. Там гуляли до восхода солнца. Настенька громко плакала и причитала, но здесь её никто не  слышал.
– Бабушка, родная бабушка, ты ушла на вечный покой, а мне приказала жить. Как же я буду теперь без тебя? Ты мне говорила, что будет хорошо, ты меня утешала, а мне так страшно, так невыносимо страшно. Бабусенка, ты слышишь, вдохни в меня бодрость и силу, я, я, я...
Может, она еще долго звала бы бабушку, но где-то совсем рядом вдруг послышались торопливые шаги, и она подняла голову. Перед ней стоял какой-то мужчина:
– Тётенька, вы меня извините, я вас хочу попросить, если, конечно, можно. Дело в том, что мы играем в фанты, и от, мне выпало спрятаться. Если за полчаса меня не найдут, я выиграл. Я увидел в вашем доме свет и прибежал к вам, чтобы спрятаться здесь на тридцать минут. Я мог бы и на улице постоять, но холодно, боюсь замерзну. Так, что, тетенька, можно к вам зайти?

Настенька молчала, она еще не могла произнести ни слова и только тихонько  всхлипывала. Молодой человек внимательно посмотрел на неё:
– Что с вами, тетенька? Что-нибудь случилось? Может вас муж обидел, или побил?
– Ба-ба-ба-бушка умер-ла, я-я-я, – и она опять заплакала.
– Что-что умерла?! Может быть, вам показалось? Идемте, посмотрим. Вы меня не бойтесь, я скоро людей буду лечить. Я врач. Ну, идемте.

И они пошли. У порога Настенька остановилась и сказала тихим голосом:
– Пожалуйста, заходите и погрейтесь, но бабушке вы уже не поможете.
Они вошли в дом, студент (а он действительно учился на врача) подошел к покойнице, посмотрел, и больше не говоря ни слова, прикрыл ей глаза.
– Почему вы одна? У вас больше никого нет? Вас было только двое?
– Я здесь чужая. Хозяйка ушла гулять, а бабушку оставили на меня.
– Расскажите, если можно, кто эти люди, и почему вы, чужая, здесь? Извините, что я называл вас тётенькой, но на улице было плохо видно.
И Настенька  рассказала ему, кто она такая, и почему здесь.
– Ну, а сын бабушки так и не приходил к ней наведаться?
– Нет, не приходил, – ответила Настенька.
– А почему вы не позвали кого-нибудь из соседей?
– Потому, что бабушка никого не хотела приглашать, и я не хотела.
– А почему вы не хотели?
– Потому что люди бабушке все равно бы не помогли, а нам только отравили бы последние минуты. Нам обеим было хорошо.
– Значит, хозяева этого дома гуляют там, откуда я пришел? – девушка кивнула, – А как их зовут? – Настенька назвала, – Поразительно, что ваши родные тоже там.
– Конечно, там мой родной отец, а мать мне не родная. У мачехи там её родная дочь Дуся.
– Ну, теперь мне все понятно.
И Настенька опять заплакала.
– Девушка, не плачьте. Попейте водички, – подал он ей стакан с водой.
– Я больше не буду плакать. Бабушке неприятно, когда я плачу. Если хотите, помолитесь со мной, и мне станет легче.
– Хорошо, я готов, – ответил студент.
И они встали на колени и тихо молились. Лишь свеча иногда потрескивала, и пламя над ней колебалось.
Они уже оканчивали молитву, как вдруг Настенька вздрогнула и, невольно прижалась к студенту. Студент обнял её одной рукой, а другой взял ее за руку и  принялся считать пульс. Потом поднялся с колен, помог подняться девушке и спросил:
– Что с вами, чего вы так испугались?
– Мне показалось, бабушка улыбается.
– Нет, девушка. Это тень от свечи так упала на лицо покойной. Вот вам и показалось.
– Может, она ответила? – и  взглянув на часы, Настенька сказала, – Ой, вы уже больше часа здесь сидите. Вам уже давно пора, там вас ищут.
– Пусть ищут. Я вас одну не оставлю. Я же не зверь, а человек. Скажите, как вас зовут?
– Настасья мое имя.
– А бабушка как вас звала?
– Бабушка звала меня Настенька.
– Ну, так я тоже буду вас так звать. Хорошо? Или вы, может, так не хотите?
– Пожалуйста, зовите меня так, мне даже приятно.
– А меня зовут Мирослав, а можно просто Мира, – представился студент, –  А правда, если бы не смерть бабушки, вы бы тоже были на вечере?
– Что? Я. на вечере? – удивленно посмотрела она на него.
– Что вы на меня так смотрите? Разве вы в тот дом не ходите? Разве они вам не знакомы?
– Никуда я не хожу. Я только к бабушке ходила, чтобы за ней ухаживать. Кроме неё я ни в одном доме не была, и ко мне никто не приходил. А если бы кто и позвал, во что же я оденусь? Разве в таком рваном платье можно идти на вечер?
– А что, у вас никогда не было нового платья?
– Мама оставила полный сундук одежды, но мачеха все забрала для своей дочери.
– А почему вы не пожаловались отцу?
– Отец! Один раз пожаловалась, так он избил меня так, что еле выжила. Если бы не бабушка, меня бы уже не было на свете, но-но-но она мне приказала жить, а для чего, я и сама не знаю. Ой, что я сказала, она на меня рассердится, она мне запретила думать о смерти.
И Настенька встала, подошла к покойнице, встала перед ней на колени и попросила у нее прощения:
– Бабушка, дорогая, я опять согрешила, прости меня, дорогая, я больше так не буду думать. Я все стерплю, только не сердись.
Студент смотрел на девушку, затаив дыхание, он вдруг ясно понял, как же ей тяжело жить. Он и не заметил, как слезы сами потекли из его глаз. Он подошел к Насте, попросил ее встать и добавил:
– Настенька, не надо волноваться, бабушка вам всё простила. Она знает, что вы так сказали просто от горя.
Она взглянула на него и вдруг спросила,словно дитя:
– Вы говорите, она мне простила? А откуда вы знаете?
И студент намеренно схитрил, потому что ему было очень жаль эту девушку:
– Я же вам сказал, что я врач, а врачи все знают, Вы мне верите?
– Да! Я вам верю, Вы очень добрый и умный. Я таких добрых, как вы, не встречала. Только бабушка моя была такая.
– Ну, хорошо, а теперь идите и прилягте. Вам обязательно надо уснуть.
– Нет-нет! Я ее не оставлю одну. Я буду сидеть возле нее и смотреть. Ее завтра увезут и я больше никогда ее не увижу.
– Настенька, я врач, и приказываю вам лечь, а с покойной я посижу.
– Как это вы посидите? И не пойдете гулять? Вас там ждут.
– Я же вам сказал, что никуда не пойду, пока люди сюда не придут. А теперь ложитесь и отдыхайте.
Он взял ее за руку, привел к кровати, и, как маленькую, уложил спать.
– Спи, девочка, спи, – и он стал тихонько покачивать подушку.
Девушка посмотрела на него усталыми глазами, взяла его руку, положила на нее голову и чуть слышно прошептала:
– Бабуля, а может, это мое счастье?

– Что-что ты, девочка, сказала? – склонившись над ней, спросил Мирослав, но ответа не услышал, Настенька уже уснула.
Постояв пару минут, он осторожно  высвободил руку, погладил ее по голове, полюбовался девичьей косой, укрыл потеплее, а потом сел возле покойной бабушки и погрузился в думы. Стояла глубокая тишина. Мирослав бодрился, боролся со сном, но не выдержал и, склонив голову на кровать прямо у ног покойной, уснул.
А на дворе уже вовсю разгорался день. В доме, где гуляли до утра, гости стали расходиться. Бабушкин сын с женой открыли калитку и вошли в свой двор. В комнате, где лежала покойная, на столе горела свеча и ее огонек был хорошо виден со двора.
– Ты только посмотри, – обратилась невестка к мужу, – Твоя мать совсем свихнулась.
– Почему это свихнулась?
– Почему-почему! День белёхонький, а она  свечи жжет. Вот бестолковая.
Этот разговор и услышал едва проснувшийся Мирослав, потому, что хозяева вошли в коридор, шумно хлопая дверьми и нарочно крепко стуча обувью об пол, дабы отряхнуть снег у входа и не разносить его по жилищу. Но головы студент так и не поднял, думая, что они пройдут дальше, в свои комнаты. Однако, дверь отворилась.
– О-о-о! – то ли удивленно, то ли с возмущением, произнес женский голос.
Дверь тут же закрылась, а из коридора донеслось:
– Вот выбрала времечко! На самый Новый год! Я такая измученная, спать хочу, а мне теперь столько хлопот!
– О чем ты? Что, тебе свечки жалко? Пусть мать жжет, сколько хочет, она ее на свои деньги купила.
– Да что тут свечи! Там у нее получше что-то есть.
– Что там есть?! Говори, не терплю я этих твоих намеков.
– Пойдем, посмотришь!
Мирослав уже успел разбудил Настеньку. Она шмыгнула за печку и там переоделась в платье, которое ей дала бабушка. Переодевшись, Настенька даже успела сесть рядом с Мирославом, когда хозяева вошли в комнату бабушки.
Сын, увидев мертвую мать, сразу переменился в лице, и лишь придя в себя от потрясения, спросил Настеньку:
– Когда мать умерла?
– Под утро, около пяти.
– Почему меня не позвала?
– Бабушка сказала, не надо звать. Если захотят, сами придут.
– Мать не теряла сознание? Была в своем уме?
– Да. До последней минуты.
– Да какое это имеет значение?! – закричала жена.
– А такое, что она умерла с обидой на меня, а все из-за тебя. Я, дурак, тебя слушал, а теперь всю жизнь буду терзаться, что оставил родную мать в её последние минуты и пошел гулять.
– Так вы же не знали, когда она умрет, – сказал студент, – Иначе вы бы не пошли, а были с ней.
– Да, не знал, но она попросила, чтобы к ней наведывался, а я так ни разу и не пришел.
– Вот это действительно нехорошо. Хорошо, эта девушка была возле нее.

– Зачем ты взяла чужое платье? Кто разрешил? – сердито взглянув на Настю, вдруг спросила невестка.
– Мне бабушка дала. Она сказала, чтобы я это надела, потому что стыдно в таком рваном ходить, – ответила девушка.
– Так иди домой и переоденься. У тебя полный сундук остался после твоей мамы.
– Нет у меня ничего. Мачеха все забрала.
– Ну, я тебя тоже одевать не стану. Ишь, какая наследница нашлась!
Настенька покраснела, как кумач, мгновенно вскочила с места и метнулась за печку. Там она в одну минуту переоделась в свое рваное платье, а всё, что подарила ей бабушка, положила у ног хозяйки и молча села на кровать возле покойной. Муж со злобой взглянул на жену, поднял злополучное платье и спросил:
– Зачем ты отняла у нее подаренное мамой платье?
– Потому, что оно мне принадлежит.
– Ты же в него не влезешь!
– Ну, так отдам его своей племяннице. А эта мне совсем чужая. Ей мать платила за уход.
– Ей мать ничего не платила, а деньги за ее труд забирала мачеха.
Он обернулся и положил вещи Настеньке на колени:
– На, Настя, надевай и носи. Ты это у бабушки заслужила.
Но Настя поднялась, положила вещи на комод и сказала хозяину:
– Большое вам спасибо, но теперь ничего этого ни за что не возьму. И не уговаривайте.
Хозяин схватил вещи, выбежал во двор и за минуту порубил их в клочья топором. Потом схватил лохмотья и бросил под ноги жене.
– На, подавись! Маминым трудом одевай своих племянников!
Жена остолбенела, она впервые видела таким своего мужа. Студент же ошалело взирал на эту дикую сцену, забыв даже, что в доме покойник. Но когда он увидел, что Настенька сидит, потупив глаза, бледная, как полотно, сразу пришел в себя и твердо сказал:
– Как вам не стыдно! Грешно ссориться, когда покойник в доме. Отправьте его на вечный покой, тогда и делайте, что хотите. Как вам не стыдно вырывать у сироты эту несчастную тряпку. Вы подумали, в каком виде она будет тут, возле покойной? Скоро люди начнут сходиться, а вы.
Жена молча вышла, муж последовал за ней, студент тоже поднялся с места и подошел к девушке.
– Настенька, милая, не надо плакать, с вас уже будет. Идёмте со мной, я вам найду, во что одеться.
– Не беспокойтесь, я лучше заплачу, а просить не буду. Нет-нет, ни за что я ничего ни от кого не возьму.
– Настенька, почему вы мне так говорите? Я же вас ничем не обидел.
– Нет-нет, вы меня не обидели. Наоборот, вы ко мне отнеслись очень хорошо. Ко мне никто так не обращается, но я не хочу, чтобы вы мне покупали. Меня тогда замучают насмешками. Пусть будет, как было. Я здесь надолго не останусь.
– А куда же вы пойдете? Ваш дом у мачехи.
– Нет-нет, к мачехе я тоже не вернусь. Только бабушку похоронят, сразу же уйду. У меня есть письмо к одним людям, мне его бабушка дала. Я туда пойду, хуже, чем тут, мне уже не будет.
– Хорошо, Настенька, вы мне и такая нравитесь. Я сейчас уйду, немного посплю, а потом опять сюда приду. Я вас прошу, без меня никуда не уходите. Хорошо?
– Хорошо. Я буду вас ждать.

В четыре часа после обеда Мирослав пришел на похороны и просидел там до двух часов ночи. Он разговаривал с людьми, как врач. Многим давал полезные советы, кого-то расспрашивал про Настеньку и узнал о ней всё, что знали люди. Он же осторожно рассказал людям, что было ночью, как Настенька одна сидела возле умирающей бабушки, как её дети пришли с гулянья, и что невестка говорила о покойной, и, наконец, как она стащила с девушки подаренную бабушкой одежду. Когда он уже уходил, чтобы до утра немного отдохнуть, решил увести ее из этого дома, но как это сделать, он так и не придумал.
Когда Мирослав пришел на похороны, покойницу уже выносили. Он помог положить гроб на телегу, и процессия медленно двинулась в сторону кладбища. Мирослав постоянно оглядывался по сторонам, но Настеньки так нигде и не обнаружил. Женщины, с которыми он говорил ночью, сообщили, что после его ухода невестка вызвала Настеньку в коридор. О чем они говорили, неизвестно, но после этого разговора в комнату покойной девушка больше и не приходила. Она  словно исчезла. Во время траурного шествия Мирослав внимательно осматривал окрестности в надежде, что где-нибудь увидит Настю, но ее нигде не было.
Лишь когда караван вступил в кладбищенские ворота, он увидел Настеньку, стоявшую на коленях у ямы, приготовленной для покойной. Она молилась. Увидев процессию, она перекрестилась, трижды перекрестила яму и отошла вглубь кладбища. Там девушка прислонилась к кресту чьей-то могилы, и уже оттуда наблюдала за происходящим.
Мирослав счел неудобным подойти к ней прямо сейчас. Он решил дождаться момента, когда хозяева уведут людей на поминальный обед, но тут его, как врача, позвали на помощь. Оказалось, какая-то девочка подвернула ногу, и пока он с ней возился, могилу засыпали, и все люди ушли. Настеньки на кладбище уже не было.
Он искал её повсюду, по пути спрашивал о ней всех подряд, но никто её после кладбища больше не видел. Студент даже зашел к отцу девушки. Там его пригласили помянуть покойную, но он ответил, что ищет Настеньку,
 – Зачем вам Настя? Что она сделала? Наверно, что-то утащила, – сказала мачехина дочь.
– Нет-нет, – ответил Мирослав, – Настенька слишком горда и самолюбива, чтобы таскать, а вернее, воровать. А вот её действительно обворовали, самым злодейским образом. Гадкие ничтожные люди. Только цыгане так могут поступать с сиротой. Я таких людей презираю.
И он вышел, не простившись. На дороге его встретил товарищ-студент, к которому он приехал в гости.
– Мирослав, где ты ходишь? Я тебя ищу уже больше часа. Что с тобой, почему ты такой расстроенный?
– Я не понимаю, Миша, как так люди могут относиться к сиротам?
И он рассказал, что знал о Настеньке.
– Да не может быть! А её мать, которая была на вечере, говорила, что это такая несносная девчонка, что они с ней справиться не могут.
– Ах, Миша, если бы ты видел, какая она оборванная, и как с ней обращаются. Как же она плакала и жалела ту бабушку. Ты представь себе, девушка семнадцати лет в чужом доме, ночью, одна с умирающим человеком. Это ужасно. Все гуляют, а она наедине с покойником. Когда я подошел к воротам и сказал, что хочу спрятаться в её доме, она даже отчета себе не давала, что к ней подошел чужой человек, так была горем убитая. Позже она мне сказала, что эта бабушка, это единственный человек, который зла ей никогда не причинял. А если бы ты видел, какая она красивая. Там, на том вечере ни одной такой девушки не было. Миша, помоги мне её найти. Я боюсь, что она с горя может себе что-то сделать.
– Конечно, Мира, чем могу, помогу. Давай не будем терять времени.

И они пошли вдвоем по всем дорогам и по домам. Расспрашивали, искали, но пока безуспешно. Уже в конце села они подошли к мальчишкам, которые катались на саночках. Один мальчик вспомнил, что видел, как часа два назад из села вышла тётенька, свернула вон на ту дорогу и пошла прямо на лес.
– Такая вся оборванная, в рваных ботиночках, только косу у неё ветер мотал туда-сюда, длинную такую, ниже пояса. Наверно, это все-таки была девушка, – отметил мальчик, –  Замужние тётеньки косы прячут под чепчик.
“Да, два часа это все-таки время большое. Можно далеко уйти”, – подумали студенты, и вернулись в село.
Там они наняли кучера с лошадьми, чтобы поскорее догнать беглянку.
– Добрый человек, – обратился Мирослав к кучеру, – Что ты так долго копаешься с этой упряжкой? Давай поскорее, запрягай лошадей.
 – Я, барин, скоро соберусь, но мне надо взять с собой много соломы и десяток коробок спичек. Иначе я не поеду. О! Если бы ружье было, тогда другой разговор.
– А зачем солома со спичками?
– А знаете, барин, что сейчас волки бродят целыми стаями. Если они на нас нападут, а ружья нет, будем бросать в них зажженную солому. Тогда они уйдут. Я не хочу, чтобы меня волки растерзали.
Услышав это, Мирослав побледнел.
– Боже мой, её уже наверно волки растерзали.
– Подожди барин печалиться. Если ей назначено жить, то в эту пору и волков не будет.
Они поехали. Мирослав смотрел по правую сторону, а Михаил по левую. За селом, в пяти километрах в поле при дороге стоял громадный амбар. Когда-то туда ссыпали зерно, делали запасы на случай неурожая. Но постепенно перестали придерживаться этого порядка. Амбар стоял пустой, в нем была лишь небольшая куча сена, которое крестьяне складывали на зиму. Наши друзья проехали мимо амбара и уже были в лесу, а беглянки так и не нашли. Что делать, возвращаться или проехать дальше?
– Поедем дальше, – решил Мирослав.
И так они  приехали в другое село. Стали спрашивать людей, но ответ был один – никто не видел никакой женщины. И они вернулись ни с чем.
Наутро Мирослав пошел в волость и попросил волостного старосту, чтобы тот объявил людям, что тому, кто найдет девушку, дадут 25 рублей. Для сельского человека это была большая сумма и, конечно же, все искали, но пока безуспешно.
На третьи сутки Мирослав опять нанял лошадей и решил поехать в то село, а также заявить в волость. Он выехал утром и, подъехав к амбару, остановил кучера.
– Что такое, барин, почему остановились? – спросил кучер.
– Знаешь, я увидел много следов от собачьих ног у амбара. А вдруг она здесь шла, а волки её туда загнали и там съели.
– Да, пожалуй, и так может быть, – ответил кучер, – Но если так, то должна валяться одежда. Этого они не съедят. Пойди, барин, посмотри, а я останусь с лошадьми, а то могут убежать.
Мирослав обошел амбар, увидел множество волчьих следов, но одежды и следов человека не было. Он хотел, было, вернуться к саням, но всё же подошел к дверям амбара и вдруг увидел следы женской обуви. Попытался открыть дверь, но она не поддавалась. Тогда он подошел к кучеру и велел подъехать к амбару. Они вместе принялись толкать дверь, но и это не помогло. Тогда они вынули из саней дышло, и по нему студент добрался до окошка, влез в амбар, прыгнул на сено и открыл дверь. Она была подперта изнутри тонким бревнышком. В амбаре было тихо.
– Слышишь, какая тишина, – сказал Мирослав, – Никого там нет.
– Нет-нет, барин там кто-то есть. Во-первых, след на пороге, а во-вторых, кол был под дверью. Не сам же он там подставился. Ты иди, поищи, только очень тихо. Если девка перепугана, будет сидеть тихо. Я бы сам пошел, но боюсь лошадей оставлять. Могут волки выйти из леса, и лошади убегут.

Мирослав снова вошел в амбар. Он встал и прислушался, как вдруг услышал тихое бормотание. Он пошел на эти звуки и сразу увидел Настеньку – она лежала, укрытая сеном. Только руки и голова в стареньком тонком платочке были сверху. Лицо её было красное, как кумач, глаза закрыты. Она что-то невнятно бормотала.
Мирослав тронул её руку. Рука пылала огнем, а девушка бредила. Радость находки сменилась беспокойством начинающего врача. Студент выбежал  из амбара и сообщил новость и свои опасения кучеру. 
– Давай, барин, еще сена сюда, сделаем как бы гнездо У меня есть еще  старенький тулуп, я его надену. А этот, большой, возьми, да её оберни. На голову надень мой башлык. Он мне не нужен, да и село недалеко. Ты её укутай, а я подскочу и помогу её перенести.
– Нет-нет, не отходи от лошадей, я сам.
И Мирослав развернул тулуп, положил девушку, завернул как маленького ребенка и вынес на санки. Они засыпали поклажу сеном и поехали к знакомому крестьянину.
– Тебя как зовут? – спросил его Мирослав,– А то я до сих пор не знаю.
– Павлом меня люди зовут.
– Слушай, Павлуша, не откажи в любезности, возьми меня на квартиру с больной девушкой. Я тебе уплачу.
– Ой, да о чём же ты просишь, добрый человек? И собаку не оставишь на улице, не то что больного человека.
– Ты, Павел, не бойся, я врач, а у девушки, наверно, воспаление легких. Это не заразно, не бойся.
– Хорошо-хорошо. У меня есть чистенькая горница, там и положим.

Настеньку положили в горницу и переодели в чистое белье. Мирослав съездил в город, купил нужных лекарств и привез опытного старого врача. Тот подтвердил диагноз студента. Прощаясь, врач сказал Мирославу:
– Дорогой коллега, лекарство больной, конечно, нужно, но хороший уход  еще  нужнее. Ей сейчас нужен рядом человек очень чуткий.
– А почему ей нужен такой особенный уход? – спросил Мирослав.
– У неё сейчас такой возраст, что воспаление легких, если недосмотреть, моментально перейдет в хроническую чахотку. В этом случае уже ничто ей не поможет.
– Нет-нет, я её не оставлю. Я для неё буду и сиделкой, и врачом, а вы, мой старший коллега, будете приезжать и проверять.
– Ну, хорошо, в таком случае девушка точно будет жить. До свидания, –  поклонился старик и уехал.
Настенька бредила еще дня три. В бреду у нее вырывались лишь несвязные слова и фразы:
– Папа-папа, за что ты меня бьешь? Папа, не бей, ой как больно... Бабусенка, не умирай, с кем же я останусь?.. Бабусенка, не сердись, я этого не сделаю, я буду жить... Я, бабуля сама пойду в село и найду этого человека... Ой, бабулечка, волки-волки!.. Мое счастье сожрут, а ты говорила,меня ждет счастье... Дайте руку, я на неё положу голову, как же она болит... Бабуля, дай воды, ох, какая она вкусная!.. Бабулечка, так жалко, что мои платья забрала мачеха, а я оборванная... Нет-нет, я не буду жалеть, пусть шьют... Воды!.. Какая ты красивая, бабулечка, не уходи, дай мне свою ручку... Я уже никогда тебя не увижу, а так хочу уйти с тобой... Нет-нет, я уже иду, бабуля, письмо у меня, я его берегу.
После этих слов Мирослав выбежал из комнаты и спросил:
– Скажите хозяйка, вы уже сожгли лохмотья, что были на девушке?
– Нет, они под печкой, сейчас сожгу.
– Подождите, мне надо их просмотреть. Там должны быть письма. Дайте, пожалуйста, ножницы.
 В кофточке, под рукавом с левой стороны, он обнаружил два письма. Одно было адресовано местному учителю. Другое, к каким-то людям, проживающим в маленьком городишке. В письмо было вложено сто рублей. Эти деньги бабушка дала Настеньке, чтобы её одели, обули и приютили. В письме было сказано, что девушка очень честная и трудолюбивая, на неё можно всё оставить и она всё сбережет, как собственное. Эта девушка с хорошим характером, хоть и обижена судьбой. Если её вдруг разыщет отец, ни в коем случае её не отдавать, потому что он находится под влиянием мачехи, своей второй жены. Они Настеньку погубят. Это письмо можно показать кому угодно, как документ.
Вот такое письмо Мирослав прочёл и надёжно спрятал. Действительно, такое письмо можно рассматривать, как охранный документ.
На четвертую ночь Настенька стала сильно потеть, а температура резко упала. Мирослав просидел возле неё целые сутки, не смыкая глаз. Под вечер он склонил голову на кровать и задремал. Настенька в то время открыла глаза и стала приходить в себя, но, конечно же, не сразу.
– Бабулечка, я так замерзла, – вдруг отчетливо сказала она.

Мирослав сразу проснулся, поднялся и принялся укрывать Настеньку. Укрыв девушку всем, что было, он положил руку на её лоб. Он был мокрым от холодного пота.
Похоже, Настенька ещё не вполне осознавала своего реального положения и, разумеется, даже не представляла, где она, и кто это рядом с ней. Она  вдруг тронула руку Мирослава и сказала:
– Бабулечка, какая у тебя теплая ручка. Ой, как же мне холодно, укрой меня скорее.
Мирослав метнулся к хозяйке и попросил, чтобы та нагрела воды и наполнила горячей водой две бутылки, а сам принялся растирать ноги девушки теплым платком. Настенька быстро согрелась и вскоре уснула, её дыхание стало ровным и едва слышным. Мирослав проверил её пульс, облегченно вздохнул и лег на кушетку хоть немного поспать.
Когда он проснулся, в комнате уже было светло. Глянув в сторону Настеньки, сразу увидел, что та уже не спит и лишь удивленно смотрит на него широко открытыми глазами. Он встал с кушетки и подошел к больной:
– Ну, Настенька, как вы себя чувствуете, что у вас болит?
– Ничего не болит.
– Очень хорошо, что не болит. Может, вы чего хотите?
– Где это я? А вы кто? – вместо ответа спросила девушка.
– Я врач, приехал в это село вас лечить, – оценив её состояние, представился Мирослав.
– Хорошо, но где это я?
– Вы у хороших людей. Видите, какая у вас чистая комната.
– А где же бабушка? Позовите бабушку, она должно быть в той комнате?
Вдруг Настенька словно очнулась от глубокого-глубокого сна, с минуту помолчала, а потом повернулась к стенке и тихонько заплакала. Мирослав присел с краешку на её кровать и спросил:
– Настенька, вы уже вспомнили, где бабушка?
– Да, – сквозь слезы ответила девушка.
– Настенька, милая, не надо плакать. Это для вас вредно. Ну, и бабушку не стоит беспокоить, пусть она мирно спит.
– Мне её очень жалко. Я не знаю, что без неё делать.
– Настенька, будьте спокойны. Все ваши несчастья уже позади.
– Как позади? Я даже не знаю, где я.
– Так, Настенька, вы теперь не одна, и всё будет хорошо. Вам надо поесть, а потом мы поговорим.
И он ушел, чтобы принести ей чаю с булочкой.
– Ой, как же я хочу есть, – скромно потупившись, впервые улыбнулась девушка.
– Очень хорошо. Значит, скоро будете здоровы.
Настя жадно пила чай и выпила бы еще, но Мирослав больше не разрешил, сказал, что можно, но чуточку позже.
– Настенька, почему вы все время молчите? Вы же меня знаете, – попробовал он разговорить молчаливую девушку.
– Кажется, знаю, но не совсем уверенна, что знаю. Вы же сказали, что вы врач.
– Я и у бабушки говорил вам, что я врач.
– Так вы тот самый , что той ночью сидели со мной возле бабушки?
– Да, Настенька, я тот самый, что хотел у вас спрятаться и таким образом с вами познакомился.
– А скажите, почему я здесь, и кто эти люди? Я их не знаю.
– Настенька, а куда вы ушли с кладбища?, Я же просил вас никуда не уходить без меня.
– Вспомнила. Я стояла и издали смотрела, как бабушку хоронили, и видела, как вы ушли. Тогда и подумала, что вы обо мне забыли. Тогда я сразу и пошла, куда бабушка советовала. Но только дошла до большого амбара, как увидела, что из леса бежит целая стая волков. Едва успела запереть дверь, как они уже были возле амбара. Я чуть не умерла от страха. Они так жутко выли целую ночь, а под утро исчезли. Я боялась выйти во двор и лишь смотрела через щелку. Под вечер решилась выйти осторожно открыла дверь и только вышла, сразу увидела волков. Они расселись на снегу  и издали наблюдали за амбаром. Я вернулась в амбар, подперла дверь и зарылась в сено. Ночью так замерзла, что не знала, как согреться, а потом, наоборот, мне стало жарко и захотелось пить. Хотела даже снегу поесть, его много было во дворе. Но выйти побоялась, ведь волки разорвут. Так и уснула, а потом уже ничего не помню.
– Ах, Настенька, меня тогда послали к больной девочке, а когда вернулся, вас на кладбище уже не было. Я вас искал по всему селу и нашел аж на третий день в амбаре. И теперь уже никогда вас не оставлю. Настенька, милая, вы хотите быть со мной всегда? Только подумайте хорошо.
– А вам не будет стыдно, что вы врач, а я бедная оборванная нищая?
– Настенька, ты будешь моё счастье!
– Нет, это вы будете Настенькино счастье! И откуда это бабушка знала, что я скоро буду счастлива? – от души радовалась девушка.

Едва Настенька оправилась от болезни, молодые люди уехали к матери Мирослава. Сын ей всё рассказал про Настеньку и просил, чтобы мать ничем её не огорчала.
– Мамочка, будь этой девушке мамой, как мне. Я её очень люблю, Пусть она забудет о своих прошлых страданиях.
Мать Мирослава была очень хорошей женщиной и Настеньку полюбила искренне, словно родную дочь. И Настенька была сполна вознаграждена за свою прошлую несчастную долю.

Уже в следующем году, пятнадцатого августа, Настеньке исполнилось восемнадцать, а двадцатого августа Мирослав с Настенькой обвенчались.
Стоя перед алтарем девушка прошептала:
– Бабулечка, спасибо тебе за то, что ты вымолила мне у бога это счастье.
Первым их поздравил батюшка. Зная из исповеди невесты её тяжелое прошлое, он обратился к жениху:
– Слушай, Мирослав, будь ей хорошим мужем, и помни, если её отец будет в нужде, приюти и его.
– Будьте спокойны, отец. По моей вине она никогда не заплачет. И отца её согласен взять к себе хоть сейчас. Только он так увлечен своей второй женой, что вряд ли пойдет к нам жить.

За три дня до Нового Года молодожены приехали в Настенькиное село и первым делом отправились в церковь. Батюшка отслужил панихиду по покойной бабушке Елизавете, умершей как раз в прошлый новогодний праздник, а также по Настенькиной маме.
Все эти предпраздничные и праздничные дни молодые гостили у крестьянина Павла, с которым год назад Мирослав искал и нашел Настеньку. Мирослав был не беден и еще тогда оставил Павлу сто рублей, которые тот отказывался брать. Это был человек совестливый, и Мирославу стоило большого труда убедить Павла, что это плата по его заслугам.
Узнав от Павла, что к нему приехал тот самый врач со спасенной им девушкой, пол села пришли к дому Павла почтить молодых. Люди несли в дом всё, что могли, чтобы угостить почётных гостей своего односельчанина.

Однажды вечером молодые катались в санях, и когда проезжали мимо дома мачехи, Мирослав предложил жене:
– Настенька, давай зайдем к твоему отцу. Посмотрим, как он живет.
И они зашли. Каково же было удивление хозяев дома, когда в красивой, роскошно одетой барыньке они вдруг опознали так резко переменившуюся Настеньку. Её едва узнал даже родной отец.
Напускная любезность и неискреннее раболепие перед сильными мира сего невольно сменились гробовым молчанием и плохо скрываемыми завистливыми взглядами, полными злобы и ненависти.
Первой не выдержала мачехина дочь Дуся. Она отозвала Настю в сторону и без всякого стеснения попросила денег на такую же шубку и наряды, как у неё. Мирослав слышал тот разговор. Он подошел к Дусе и сказал ей так, чтобы услыхали все:
– Это за что же она должна давать вам деньги? За то, что в прошлом году  замерзала  в одном рваном платьице, а вы купались в её добре? Нет-нет, извините, мы приехали не к вам, а к отцу Насти. Вы с вашей матерью не люди, а заурядные грабители, – и он обернулся к Настенькиному отцу, – Мы зашли к вам, Алексей Петрович, спросить, как вы живете. Если вам плохо, поехали с нами прямо сейчас. И вообще, приезжайте к нам в любое время, для Настенькиного отца всегда угол найдется, обижать вас не станем. Вот вам адрес, а теперь до свидания, нас ждут на улице.
И они уехали кататься на санях с поджидавшей их молодежью.

На другой день молодежь собралась на пруд, где зимой всегда был каток. По старой памяти девушки зашли и за Настенькой.
– Мирослав, можно мне пойти?
– Конечно, можно. А почему ты спрашиваешь, будто ты у меня прислуга?
– Я всегда буду тебя спрашивать, муж мой дорогой.
– Между прочим, хорошо, что спросила, потому что в этом селе у тебя есть враги, и одну тебя отпускать опасно. Я пойду с тобой, куда ты захочешь. И на каток, и на санки, и в церковь. Только одна не ходи никуда. Хорошо?
– Хорошо, мой дорогой. Я все буду делать, как ты скажешь.
Они пошли на каток и там много смеялись. Ведь Настенька хоть и любила разбежавшись, скользить по льду в простой обувке, в которой обычно ходила зимой. Но всё это было в детстве. Теперь же она впервые надела настоящие коньки и вдруг поняла, что не только кататься, но и стоять в них без поддержки не сможет. Мирослав попытался, было, поучить жену, но она лишь падала и смеялась, падала и смеялась. И от этого им обоим было так весело.
Все изменилось, когда на катке появилась Дуся с подружками. Они, конечно же, сразу заметили прекрасную пару, неумело передвигавшуюся по льду.
– Кто это такие? – удивленно спрашивали девушки, откровенно любуясь молодыми незнакомцами.
Мачехина дочка едва ни задохнулась от ненависти и злобы: “На меня, такую барышню, этот студентишко даже не обратил никакого внимания, а эта оборванка ему вдруг приглянулась. Какая несправедливость! Так унизить меня перед людьми. Только ею интересуются, будто тут достойных нет”, – мысленно негодовала “барышня”, – “Ну, я вам ещё покажу!” – решила она.
– Да это наша падчерица Настька. А это её студентик. Надо же, сама упросила его на ней жениться. А он, видно, крепко пьяный был. Перепутал день с ночью, – рассказывала она подружкам и всем, кто её слушал, добавляя по ходу всякие гадости и непристойности.
Когда же ее байки совсем перестали слушать, она надела коньки и стала выделывать на льду всяческие кренделя. Но уже мало кто обращал на неё внимание, и тогда она подошла к Насте и стала звать её покататься.
Настенька отказалась, сказавшись, что не умеет. Тогда Дуся рассмеялась и громко, чтобы все слышали, сказала:
– Ах да, я совсем забыла, что ты только посуду умеешь мыть. Смотри, как надо кататься, а тебя пусть твой докторишка научит.
Она разбежалась и ураганом полетела-поскользила по льду.
За ней, было, последовали несколько девушек, её подружек, но вдруг остановились и стали кричать:
– Дуся, вернись! Остановись! Туда нельзя! Слышишь, вернись!
Но, Дуся, уже не слышала, или не хотела слышать, а наоборот, помчалась всё быстрее и быстрее и вдруг, на глазах у всех, мгновенно исчезла, словно её и не было. Все только ахнули.
Подбежав поближе, они увидели громадную прорубь. Только Дуси нигде не было видно, ни в воде, ни даже сквозь прозрачный лёд. Похоже, на такой скорости она ушла под ледяной панцирь слишком далеко, и притом, в неизвестном направлении.

– Милый, дорогой, едем отсюда сейчас же. Здесь людям от меня, а мне от людей нехорошо. Я больше сюда не приеду, – сквозь слезы сказала Настенька мужу.
Ей было жаль Дусю, несмотря ни на что.
И они уехали с решением больше никогда сюда не приезжать.