Би-жутерия свободы 133

   Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 133

  Вечерело.
  В воздухе становилось малодушно.
  Прокашлялся на стыках рельс над головами сабвей, в головном вагоне которого метро-фан машинист-негр Триптофан Глюк наигрывал на папиросной бумаге прикарманенной расчески лейтмотив из постановки «Запорожец за Дунаем» в Мекке.
  Липкий пот надвигающейся ночи прошиб потускневшую Доску Почёта и она заметно увлажнилась.
  Немытое стекло по-испански Запотерро.
  На Восточном побережье господствовало изнурительное влажное лето, напоминавшее ад тропической Индии с её удушающими равнодушными ночами.
  В отблесках затонувшего заката разваливающийся веер перистых облаков отливал розовыми ладошками баскетболиста-негра.
  Пришибленная моросящим дождём пыль приставала к  башмакам, как шлюха на бульваре к подгулявшему морячку.
  Туман не спеша стелил серую перину на поперечно-полосатый матрац шахматных досок стрит и авеню, глумясь над изрытым оспенными дырами асфальтом.
  Непонятно откуда набежавшие косматые брови кучевых облаков клочьями запятнали небо, а бесформенные туши туч заволокли его, вползая из-за горизонта огнедышащими зарницами.
  Нахмурившийся глубокими морщинами тучный гуляка-вечер неумолимо наступал на смену дня, снисходя до города,  облачившегося в одежды чёрно-серых тонов.
  Природа, не допускающая подделок (каждый индивидуум оригинален сам по себе) была целиком занята производством эффектного впечатления на зрителей, отказавшихся в его пользу от сидения перед поглотителем времени – телевизором.
  Её хаотическое распределение ролей следовало одно за другим.
  Угасающее пламя заката мольеровским любовником (Мещанин Притворянский) облизывало багровые облака в отсветах небоскрёбов, взлетавших двусторонними скалами над Третьей авеню.
  А на другом конце огромного города пришелица-ночь обещала накинуть на черепичные крыши Южного Брюквина пелерину удушающей влажности, поглядывая перламутровыми пуговицами тусклых фонарей в окна.
  Сдвинулись карандашные наброски чернобровых туч.
  В почерневшем небе зазмеились карательные отряды шлифовальщиков бриллиантовых потоков дождя – молнии.
  Извивающимися добела зазубринами серебристых ножей они разрывали небо на ошмёточные ломти и отбелёнными корнями скармливали их невидимому монстру.
  Ослепительно белые – хаотично образовывались они в электростатических размолвках и трениях скоплений туч и кинжалили землю, испещренную оспой гигантских капель.
  Зарядил дождь.
  Несговорчивыми воробышками зажурчали балаболки-ручейки.
  Гром палил, ревербирируя.
  Заброшенное между покосившимися домами поле заковыляло травой на ветру, который порывами налетал на вековые деревья, перебрасывающиеся тенями и шевелящие желтеющими на фоне тёмно-синего неба напыжившимися шапками.
  Завершало впечатляющее зрелище распрей туч стаккато града, выбивающего чечётку фламенко.
  Импровизатор-ветер геликоном гудел в дымоходе камина борцовского кафе «Сломанная ключица».
  Сгустки не простиранных облаков пересекали океан водоизмещением в триллионы тонн, огибали холмы и изливались в истосковавшуюся по влаге долину, создавая водоотталкивающее впечатление потопа.
  Ранеными чайками кричали несущиеся по мокрому асфальту авеню алые пожарные машины, вливаясь в волнообразный светофорный поток.
  К ним из перпендикуляров улиц присоединялся заунывный вой ненасытных гиен – машин Скорой помощи.
  Прозрачные пальцы дождя барабанили по арбалетам изогнутых крыш и поблескивающим стёклам продрогших домов.
  Жалобно всхлипывали лужи под ногами приходящих в себя пешеходов.
  В приступе ярости жёлчного пузыря водяная рябь отражалась на их искажённых внутренней болью лицах.
  Мириады капельниц пронзали многослойный дымящийся воздушный пирог, пузырящихся выхлопных газов и смердящей гари, смывая пыльную тушь с загнутых ресниц ветвей и птичий помёт с крыльев автомобилей.
  Шумные водопады, ниспровергающиеся в ущелья и теснины, взбивали пенистый крем у жерл вспомогательных водостоков.
  Ливень (зачинатель водной квадрофонии) промывал кишечник мегаполиса, воплощаясь в полисандровом взлёте глиссандо водосточных труб.
  Он подстёгивал кажущиеся ничтожными букашащиеся фигурки людей, не успевших скрыться и разбегавшихся во все стороны, покачивая бёдрами, согласно ритму разыгравшейся стихии.
  Волокнистая дождевая ткань набрасывала пряди на озабоченные лица.
  Мокрицы пресных слёз сбегали по щекам.
  Грязные бурлящие потоки затягивали сквозь тысячи сточных решёток в подземные вены города окурки и объедки.
  Они оставляли на тротуарах картонные и пластмассовые контейнеры с человеческой накипью – бомжами всех цветов радуги, искренне верящями в бесплатную ночь закрытых дверей ещё неокончательно потерянного общества, которому, в сущности, на них, мелкую шушеру, было, наплевать, как и на то, что дым вырвавшийся из печной трубы становился бездомным.
  Казалось, город тупоносых штиблет вот-вот вздохнёт и с облегчением очистится от скверны в переливающемся венском вальсе раскрученного на три четверти дождя.
  В мире пряностей и вожделений свистопляска взбунтовавшейся природы задохнулась.
  Замерцали звёздные ожерелья, разбросанные по небу художником-Создателем, легко вгоняющим девушек в краску, с первосданным экзаменом на прыщавую зрелость и переносящим её к себе на палитру.
  Выглянул овальный кусочек каре-декольте синего неба.
  Из окна в ванной напротив вечности доносились лущёные звуки орехов с прерывистыми придыханиями вовлечённых в этот процесс.
  Звонари созванивались церквями.
  Трансвестит-вечер обнимался с относительным покоем, путая заклинания шамана с шарманом, муслин с маслином, мюсли с навязчивыми мыслями.
  В нём жила актриса, мечтавшая о красном голливудском ковре, залитом помидорной кровью, принимавшая успокоительного, не взирая блондин он или брюнет, и тренирующаяся в присутствии посторонних без каких-либо соображений на текущий счёт в гримасках в пределах гримёрной.

Мы бродили по пляжу в предрассветном тумане,
Волны плавно катили, зарываясь в песке.
Ты дарила улыбку, волне подпевая,
Ожерелья из пены подносил я тебе.

Не желали расстаться, потому что не в силах,
Потому что боялись любовь отпустить.
Потому что мы оба пришли из России,
Там нас жизнь научила по-иному любить.

Ты меня поразила богатством душевным,
Никогда не встречал я такой красоты.
Я запомнил тебя, сотворённой из пены
В миллиардах каратов из чистой воды.

Занимается утро в урбанистской клоаке.
Направляемся к пирсу, к неизбежной судьбе,
Там жена-истеричка заждалась в Кадиллаке,
      И твой муж-неврастеник обкурил БМВ.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #134)