10. 30 - 4. 00

      
       Десять тридцать вечера.
       Косте семь лет. Он сидит на диване, насупившись, вяло обрезает ножницами бахрому со скатерти. Иногда смачно давит пальцами пробегающих тараканов. Ему скучно.
       - А когда придет Леррра? – спрашивает мальчик. Он произносит твое имя именно так: Леррра. Он любит все рычащее.
       - Через часок, - безмятежно отвечаю я, отбирая у Кости ножницы.
       - Она обещала склеить мне космический корабль. Я тогда полечу в космос, и Леррру возьму с собой… Одному скучно.
        Нет, поглядите. Маленький белобрысый паршивец в круглых очках. Он ковыряется в носу и смотрит сквозь меня. Я ведь не Леррра. Я всего лишь Лара, без роскошно рычащей начинки. Я – так, приставка. Закуска перед основным блюдом.
       - Ты так обожаешь Леррру?
       - Угу. – Костя оживляется, подбирает под себя тощие ноги и неловко сталкивает со стола лампу. Обормот. – Она апельсинами пахнет, очень сладко, и волосы у нее оранжевые. Она ругается так смешно – моя мама оторвала бы ей башку. Леррра умеет дым колечками пускать, и она такие истории рассказывает…
        Да, милая… Костина мама точно оторвет тебе башку. И мне заодно…
        - Ну, ты тоже ничего, - снисходительно добавляет мальчик и треплет меня по голове, будто я – большая лохматая собака. Я сижу на полу, рядом с диваном, и тупо разглядываю табло электронных часов.
        Мне тридцать пять лет, я – в меру упитанное чудовище с вздыбленными волосами и длинным носом. Близорукая сова в мятом свитере. Я десять лет свято верна тебе, как та шизоидка Пенелопа, и я даже научилась сносно готовить. Вечерами я сижу с чужим ребенком – я уже выучила наизусть сказку про Карлсона, но не умею клеить космические корабли. А ты ласково зовешь меня Уродинкой. Жизнь прекрасна…
   
        Час тридцать.
        Ты забегаешь в квартиру, сбрасываешь босоножки на шпильках и со стоном падаешь на пол.
        - Ни одного такси! Что за… Пришлось пешком. По темноте. У меня две мозоли! – ты вытягиваешь ногу и с возмущением демонстрируешь свои мозоли. Дескать, полюбуйся…
         Я  молча сажусь на пол рядом с тобой. Протягиваю тебе сигарету. Ты куришь, пуская дым мне в лицо. Эгоистка. Я хочу напомнить про пассивное курение, но молчу.
         - Там было здорово, - вздыхаешь ты. – Красивая безмозглая вечеринка. Все безмозглые и пьяные в хлам… Это стильно. А при моей профессии – noblesse oblige – нельзя сидеть дома… - Ты очень богемно взмахиваешь сигаретой, строя из себя светскую львицу. 
         - Странно, что никто не подвез тебя до дома, - ехидно замечаю я.
         Ты жмуришься и кладешь голову мне на плечо. От тебя пахнет терпкими духами, шоколадом, и – слегка – коньяком. – Не подвез? Ха! Да они предлагали наперебой! Даже деньги за это обещали! Но я люблю гулять…
          - Не прислоняться! - резко бросаю я и поднимаюсь с пола. Дурацкая надпись в электричках – обычно от нее остается только «Не слон я»…
          - Я трезвая! – ты возмущенно вскидываешь на меня честные глаза. Обнимаешь мою ногу.
          - Дело не в этом. Будешь рис с курицей?
          - Конечно…
          
       Два часа ночи.
       Тесная кухня. Стол, плита, холодильник «Минск» и пара сантиметров свободного пространства. Ты сидишь за столом – босая, в призрачной комбинации. Пьешь чай с лимоном, заедая конфетами «Рафаэлло». Пустая трата денег. Ну и ладно – деньги не мои.
        - А мне вставать в шесть… - вспоминаю я. – Ехать на другой конец города, чтобы выслушивать жалобы на вселенскую несправедливость.
        - А у меня свободный график.
        - Мерзавка. Опять до полудня будешь спать?
        - Да, если не разбудишь меня поцелуем.
        - Может, тебе и кофе в постель?..
        - Да. Две ложки сахара.
        Я смотрю на твои изящные руки с тонкими пальцами, перевожу взгляд на свои ладони. Крупные. Неженственные… Пальцы словно связка сосисок. А как я ненавижу свои плечи – предмет зависти любой пловчихи… Какое наслаждение – жалеть себя.
        Ты берешь мою руку и начинаешь облизывать каждый палец, по очереди. Очень медленно. Ты любишь сосать их, словно леденцы. Я покоряюсь.
        - Чего ты хочешь, Уродинка? – вдруг спрашиваешь ты.
        - Хочу спать. Хочу принять душ. Теплый. Хочу похудеть на пять килограмм…
        - А просто – по жизни?
        - Я детей люблю, - вырвалось у меня. – Очень… Они такие разные все. Подумаешь, сперматозоид плюс яйцеклетка – а получается новая галактика. Но лучше все-таки близняшки. Им не так одиноко. Из меня правильная мамаша вышла бы – я же закончила психологический…
         - Зачем тебе дети? У тебя есть я.
         - Тебе через два года тридцатник.
         - Я сожгу свой паспорт, а пепел проглочу.
          Ты начинаешь что-то вытворять с моими волосами. Я вздрагиваю, чувствуя твои пальцы на шее и плечах. Это самая сильная из моих эрогенных зон. Я закрываю глаза и исчезаю.
            
        …И какого дьявола меня понесло в тот парк?
        Лариса, 25 лет, красный диплом, престижная работа… Большие карие глаза, наконец. Ну полновата, ну на грузинку похожа – и что? Зато – изюминка… Мою фотку можно было выставлять в музей «Гордость Козлодрючинска», если такой музей существует.
        Сашка только что защитил кандидатскую, и мы буянили на сто катушек – десять человек набились в крошечную «хрущевку». Я тогда выпила лишнего. Прижалась к Сашке и прошептала, что хочу замуж, и хочу детей. Близняшек. Он не ответил.
       Мне  стало скучно. Я просто ушла – никто и не слышал. Пошататься по улицам… Пустынный парк, полнолуние… Я легко могла бы встретить местного маньяка-убийцу, о котором в то время было слышно из каждой табуретки. Но мне не повезло – я встретила тебя.
 
       Ты как раз ушла из дома. Мне не было тебя жалко: я видела тебя насквозь, в серых глазах было столько нахальства, и агрессии, и одиночества… Но мне не было жалко. Просто моя квартира была для меня слишком большой.
      Единственное, о чем я тебя попросила – оплачивать свою половину счета за газ и электричество. Спать со мной я тебя не просила. Потому что просить об этом не пришлось.
      Какое же все-таки свинство: звать человека Уродинкой из-за родинки на бедре.
       

        Мой взгляд случайно падает на твою шею. Так, пустяки – несколько свежих засосов. Я отталкиваю тебя, подхожу к окну. Чернильная ночь – под цвет моего свитера и настроения.
        - Что, хотелка еще не отсохла? – дружелюбно спрашиваю.
        - Не бери в голову. Это всего лишь мужчины. Мужчинки. Мужичонки… Это все равно что съесть пирожное или сходить на массаж.
        - А я из окна выпрыгну, - так же дружелюбно говорю я.
        - Ну, давай…
        Я распахиваю окно – опять заржавели шпингалеты – и прыгаю вниз. Благо, наша квартира на первом этаже, и мы обе это знаем.
          
          Два тридцать.
         Я сижу на скамейке у подъезда.  Вокруг – темень. Я ежусь под своим свитером, но не спешу возвращаться домой. А ты – там, в тепле… Уже полчаса как спишь.
         Мне не страшно. Обман зрения, кажется – будто не ночь, а утро. Я хорошо представляю, как все было бы утром.
         Сначала выбегут Стрельниковы из пятой квартиры. Впереди, вприпрыжку, Крыса – их ужасная дворняжка. Она облает меня собачьим матом. За Крысой – Костя, он приветливо махнет мне рукой, и важно прошепчет: «Передай Леррре – экипаж готов к полету…» Его родители слегка развлекут меня беседой. «Как вам эти прекрасные кучевые облака? Во сколько прием сегодня? Голубушка, а как-нибудь подешевле к вам можно записаться? А то моя тетя из Астрахани…» Минут десять – легкая разминка.
          Затем вальяжно выплывет тетя Глаша – сплетница старой закалки. «Что, Ларочка, как здоровье?» «Спасибо, теть Глаш, не жалуюсь» «А замуж не собираешься?» «Да нет, теть Глаш, чего с ним торопиться, с этим замужем…» «А сколько тебе?..» «Тридцать пять» «А этой твоей родственнице… как ее… племяннице двоюродной?» «Лере двадцать восемь» « А она, случайно…» «Нет, замуж  не собирается» «Тьфу на вас, черти…»
         После выбежит Гришка  из девятнадцатой – он вечно опаздывает на работу, вылетает встрепанный и помятый.
         «А что ты сидишь?» - удивится он. «Вот, сижу…» «А пойдем вечером на выставку кактусов…» «Гришечка, я слишком старая для тебя и слишком молодая для кактусов…» «А заходи в гости вечером – просто так… Посмотришь, какой я пылесос купил…» «Спасибо, Гришечка… Когда купишь «Бентли» – позови обязательно»…
          А может, не так?.. Может, я раз и навсегда объясню тете Глаше, почему я все еще не замужем… Может, я скажу соседям, что Леррра – никакая не родственница, а просто мы вместе спим… А может… Может, я пошлю все к черту, и приму Гришино приглашение, и прижмусь к нему, скажу, что хочу детей, близняшек… А может…
          Может быть.
         
        Три  двадцать.
        Возвращаюсь без всяких понтов, через дверь. Ты все так же сидишь за столом, делаешь вид, что стоически ждешь меня. На самом деле – зеваешь и клюешь носом. Пепельница переполнена окурками.
        - Свет выключить? – спрашиваю я.
        - Ага…
        На кухне воцаряется темнота. Эта темнота обнимает меня за талию, забирается руками под свитер, дышит в лицо табачным дымом… Я слегка отстраняюсь. Мы стоим так в темноте и молчим.  Твое лицо в миллиметре от моего.
        - У тебя, наверное, кризис среднего возраста, - произносит темнота твоим голосом. – Это пройдет…
        - Хочу простудиться и лежать в постели, и чтобы за мной ухаживали, поили теплым молоком, читали вслух книжки…Хочу плакать. И чтобы не смеялись, а утешали…
        – А чего хочешь больше всего?
        - Больше всего – вот так вот стоять с тобой на этой кухне. Давай не пойдем спать…
        - Давай…

         Три пятьдесят.
         - А мне вставать в шесть… - вспоминаю я.
         - А у меня ноги заледенели… - вспоминаешь ты.
         Ты садишься на табуретку, а я глажу твои ноги, отогреваю их своими руками и дыханием.
         За десять лет ничего не меняется. Те же раскладушки, тот же холодильник. Та же дневная жизнь, ее заботы и соблазны. И те же вечера. Никто не знает нашу тайну. Никто не видел, как я пересчитываю седые волосы в волосах и как ты сутулишься, когда надеваешь каблуки. Вечером мы – темные бесплотные тени, одинокие и переплетающиеся в своем одиночестве. Одинаковые в своей музыке и в своем молчании. Наше молчание – это не безмолвие, это танец теней: иногда танго, иногда румба, иногда – фламенко. Луч солнца на снегу, апельсины, глинтвейн, дрожащие тонкие пальцы. Мы редко обнимаемся.  Напряжение оголенных проводов. Близость в расстоянии. И это вечное балансирование на грани, над всеми чудовищными мирами, новый, прекрасный мир…

            
        Четыре часа.
        Ты держишь меня за руку, лежа на своей раскладушке. Я наклоняюсь и целую тебя в лоб. Мы обе устали, и больше ничего не хочется.
        - Хочешь, я расскажу тебе сказку? – говоришь ты тоненьким голоском. – Как я рассказываю Косте, когда мы клеим макет космического корабля.
        - Нет. Я хочу спать.
        - Лет через десять, в старости, - начинаешь ты, - мы совсем обветшаем. Мы будем толстыми, ленивыми бабами. Мы даже перестанем работать, потому что у нас будут огромные сундуки золота… Посреди квартиры вырастет финиковое дерево, а готовить завтрак нам будут роботы… - твой голос становится все тише, и, наконец, Морфей забирает тебя в свое царство.
        Я сплю, и мне снится огромный, сияющий космический корабль. Он улетает без меня. Я провожаю его взглядом, пока он не становится похож на точку в конце предложения.