Людские пересуды Глава 8

 
Такого потрясения Фёдор давно не испытывал. Когда жена его Лидия вышла на сцену и начала петь, он вначале просто заслушался её дивным голосом, даже не вникая особо в песню.

Потом, когда рядом сидящие зрители стали дружно оглядываться и перешёптываться, до него постепенно стал доходить смысл послания жены, которое предназначалось двоим - ему и её подруге.


Взгляд его выхватил Аглаю. Она стояла с хором на сцене, пока солировала Лидия. Хор намеревался выступить следом за солисткой, но усиленные репетиции пошли коту под хвост. У Аглаи Максимовны на лице читалась растерянность. Она жалко улыбалась и делала вид, что так было задумано.

Дело-то житейское. Чуть ли не во всех народных песнях поётся о бабьей доле, предательстве, гуляке муже и прочее. Кто сказал, что это она и есть та самая подруга? Но люди далеко не дураки.

Кто-то что-то видел, кто-то слышал, кому-то рассказали и пошло поехало. Людская молва такая вещь, что коли начались пересуды, то до конца жизни не отмоешься, пока не найдут новый повод для разговоров. А тем более в деревне, где каждый друг друга знает.

Когда зрители, разом подхватившись, стали разбредаться восвояси, Фёдор продолжал сидеть, словно пригвождённый к креслу. Впервые в жизни ему было нестерпимо стыдно. Стыдился он вовсе не односельчан. Каждый из них был не без греха. Стыдно ему было перед Лидией.

Одного единственного зрителя в зале никто не замечал. На сцене в этот момент разыгрывался другой акт трагикомедии, но этому зрителю было не до зрелищ.

Он сидел, полностью погрузившись в свои мысли, пока члены комиссии отчитывали художественного руководителя за то, что она своим аморальным поведением сорвала ответственное мероприятие.

Особенно их возмущал тот факт, что произошло это аккурат на 50-ую годовщину Великой Октябрьской революции. Как будто на другую дату сей факт был бы более объясним.

За Аглаю Максимовну вступился никто иной, как Силантий Гаврилович Живаев, упросив не увольнять её, а дать шанс на исправление. Директор районного Отдела культуры покачал головой и сказал, что судьбу худрука будут решать на экстренном совещании.

Фёдор медленно поднялся и побрёл к выходу. Народ ещё не успел полностью разойтись и он на глазах у многих зашёл к себе во двор и торкнулся в дверь своего дома. Но дверь была закрыта изнутри. А на крыльце стоял фибровый чемодан с его пожитками.

Зрители чуть шеи себе не посворачивали. Некоторые особо любопытные сельчане подошли чуть ближе. Каждому было интересно, куда же теперь проследует проштрафившийся муж?

Неужто пойдёт в дом через дорогу, к Аглае? Но Фёдор не доставил им такой радости. Он подхватил свой чемодан и зашёл в баню, которую когда-то построил собственноручно. Они с Лидой топили баню два раза в неделю.

"Поживу здесь, пока её сердце не оттает, авось не замёрзну", - думал он про себя.

Понемногу народ стал рассасываться, тем более, что праздника никто не отменял. У каждого ещё было время накрыть стол и выпить за круглую дату и за предстоящую победу Мировой революции.

Лишь некоторые видели, как из клуба к себе домой забежала заплаканная Аглая. Но никто её не пожалел, поделом этой гордячке. Пусть знает, как разрушать чужую семью.

С того момента прошла неделя, потом другая. Исхудавший Фёдор продолжал ходить на работу. Он всё это время питался чем попало и только раз в день мог нормально поесть в столовой завода. Пока он отсутствовал на работе, Лида с облегчением начинала топить баню и стирать бельё.

То, что муж здесь живёт, причиняло ей массу неудобств. Она уж пробовала вешать на баню амбарные замки, но Фёдор с лёгкостью сшибал их с хлипкой двери. В предбаннике у него стояли лежанка и стол. Он иногда топил себе баню, где мылся и занимался какими-то постирушками.

Но спать он продолжал в холодном предбаннике, накрывшись тем тряпьём, что было застелено на лежанке. По вечерам, когда он приходил с работы, Фёдор упорно пытался попасть в дом.

Но тщетно, Лидия к его приходу снова запиралась изнутри, дверь в избу он мог тоже с лёгкостью выломать, но ему не хотелось пугать детей. Он пытался уговорить жену через дверь, говорил, что очень любит её и детей и жизни себе без них не представляет.

Глафира жалела отца и тут же принималась плакать, уговаривая мать пустить его в дом. Следом за компанию начинала басовито гудеть Любаша, которая не любила, когда кто-то плачет. Сердце Лидии конечно не было железным, но она пока не была готова вот так легко его простить.

Так продолжалось ровно до той поры, пока Фёдор не заболел. В этот день он впервые не пошёл на работу. Лидия с утра встала и привычно вошла в баню, думая, что муж уже ушёл.

Он лежал на своей лежанке и метался в бреду, бессвязно выкрикивая имена жены и дочек. Что оставалось делать Лидии? Она побежала к фельдшеру в медпункт. Фельдшер пришла и послушала Фёдора своим стетоскопом.

Хрипы и кашель говорили о том, что скорее всего у больного пневмония. Сказалась неделя, что он прожил в холодном предбаннике, без нормальной пищи и должного ухода.

Она категорически настаивала на том, что мужчину нужно госпитализировать. Лидии пришлось договариваться с соседями насчёт машины, с просьбой отвезти Фёдора в больницу в райцентр.

Односельчане наперебой обсуждали последние новости и до хрипоты спорили, как же теперь поступит Лидия. Все мужики и многие сердобольные бабы, каковых в деревне, как правило, большинство, склонялись к тому, что Фёдора нужно непременно простить.

Но наиболее жестокосердные твердили, что поделом изменнику, нечего его прощать и никакого второго шанса он попросту не заслуживает. Все жители деревни Нечаевка, как один, с нетерпением ожидали развязки этой запутанной житейской истории.

В те времена телевидение не баловало своих зрителей мыльными сериалами, но сама жизнь предоставляла сельчанам возможность разделиться на два лагеря и каждому по своему сопереживать героям этой реальной деревенской истории.