Полуруковичи

Перрон и привокзальная площадь вымощены плиткой ровно-ровно - n-угольные элементы, образующие пешеходное покрытие, прилежат друг к дружке так нечеловечески одинаково, что остановиться и смотреть себе под ноги трудновато - взгляд начинает бежать и не останавливается пока не взмоет с границы фрагмента, чтобы сейчас же рассеяться в полосе культурного слоя, оставив наблюдателя на голой плитке одного с вероятной кладью - боже, как тут.. ровно - механически отметит про себя наблюдатель, движущийся при этом тоже слегка автоматично, словно бы подчиняясь остаточной инерции ушедшей далее по маршруту электрички, или же будучи индуцирован разогнавшимся по линиям перспективы собственным взглядом - и да, здесь действительно очень ровно - люди так не кладут плитку, но это и не люди же клали тут плитку, это сделала государственная машина при помощи своих подвижных консолей, после чего многие части ее были увезены для использования в других местах, а из оставшихся был сооружен памятник солдату-освободителю, глядящему через пути - солдат вглядывается в редь лиственных деревьев, прибывшие пассажиры пересекают железнодорожное полотно, спускаются с насыпи и поодиночке бредут в направлении села Полуруковичи, знаменитого не только наделавшей много шума историей о местном пенсионере, который нашел винтовку времен ВОВ и прострелил себе ногу, но и тем еще, что своим названием село обязано жившему здесь некогда садоводу, по прозвищу Полурукий, сведения о котором дошли до нас благодаря заметкам странствующего биографа, чье изображение знакомо каждому школьнику по развороту учебника истории - рукастый мужчина с признаками возрастной полноты и невероятной курчавости бородой - не удивителен интерес к местности и постройкам, которые ты так вот и представлял себе под нескончаемое гудение ламп дневного света, забранных в белые жестяные поперечины, часто погнутые, не смотря что под потолком, сидя на скользком стуле, тяжко облокотившись на казенную, со следами множественных упражнений столешницу, философически покусывая навершие шариковой ручки - ах, детство! ах, школа! время, когда для всего требуется еще много и ничто поэтому не всерьез, и в полном смысле не существует, раз не всерьез, но есть интересное, чему ты клянешься быть верным всегда, даже потом, но однако же забываешь - напрочь, после, например лета, или, наоборот, до него, и, если делить, то все делится на ничто и что-нибудь интересное, на другое что-нибудь интересное и ничто - помните это увлечение перерисовыванием бороды биографа шариковой ручкой? это кружное чирканье чем быстрей, долгое без отрыва, до химического блеска и темного запаха, с напряженными губами, чтобы передать, каждый раз наново, всю немыслимую запутанность кромешной такой брадатости - помните же, признайтесь! не признаетесь? не признавайтесь - да, а вот изображений самого Полурукого садовода не сохранилось - если они и были, то все пропали - утрачены вместе с другими недостающими частями жизнеописания, ибо рукопись дошла до нас в сильно поврежденном виде, с наполовину оборванной обложкой, собственно поэтому мы даже не знаем полного ее названия (от заголовка осталось только "Письмо о") - некоторые из страниц чем-то залиты, другие, наоборот, истерты, третьи измалеваны детьми, добрая половина листов отсутствует, например, известный пассаж Полурукого, где он говорит, где он уже начинает: "и что же я чувствую, глядя на эту местность и эти постройки? да пожалуй что и..." - обрывается обидной волосящейся полоской в промежии переплета, свидетельствующей, что какому-то из случайных хранителей бесценного сочинения свойственно было, увы, профанное отношение к бумаге, зато портретов биографа или, правильнее сказать, народных перерисовок сохранилось великое множество, судя по всему, они стали появляться и ходить по рукам еще до того, как последний прибился к саду, при этом в точности неизвестно располагаем ли мы исходным, то есть созданным еще с натуры портретом - рисунок из учебника просто широко распространен и доказано, что большая часть перерисовок была сделана либо непосредственно с него, либо с его первых копий, а хроноскопный анализ апатитов, обнаруженных в составе красящего пигмента, не исключает датировку произведения теми из оных времен, когда биограф еще исхаживал наши места в рубище монаха-абсентеиста, питаясь одной клещевиной да шпальным грибом, но не является ли сам этот рисунок просто талантливой перерисовкой - это предмет прений, продолжающихся поныне - ныне оригинал "Письма о" и основной корпус перерисовок хранятся в здании госгранархива - в сегменте верхней западной фасеты - именно там собраны главные и главнейшие памятники национальной культуры нашей родины, которую мы любим отчасти и за эту ее топонимическую нищету, свой вклад в образование которой внес и эпоним настоящего поселка - вот они есть Полуруковичи, вот они есть начинаются - окраина встречает нас круглой приземистой вышкой из красного кирпича, смотреть на которую вблизи - головокружительно: мало того, что кругла, так складывается еще впечатление, что каждая из кирпичин уникальна, - ни одна не повторится лицом, но, по-видимому, это общее свойство кирпичных стен - любое сооружение из кирпича, даже из силикатного, поставляет нам богатейший материал для сравнительного анализа, дабы мы проводили его, а проведя, разводили руками и позволяли рукам упасть, и так предавались бы размышлениям о единичном в контексте его асимметричного неединообразия - некоторое время назад для таких исследований не нужно было долго искать объект, достаточно было просто завернуть за угол, но с некоторых пор подходящие объекты открываются пытливому взору все реже, и реже, и реже - все оттого, что фасады стали оклеивать изолянтом с последующим нанесением алебастровых пупырышек, а это уже, согласитесь, структуры иного порядка, требующее для своего изучения совсем другой оптики, по счастью, к фасаду Полуруковичской вышки упомянутая манера до сих пор не применена, возможно потому, что в настоящий момент здание никак не используется и, кроме оказания приюта случайным посетителям вроде нас, другого назначения не имеет, мы можем говорить о его теперешнем общественном назначении, но таковым оно было и ранее – любому посетителю с первого взгляда ясно: сия внушающая конструкция была задумана и возведена для покрытия какой-то неведомой общественной нужды - в самом деле, почему она круглая? для чего тут арочные окна? зачем этот выступающий рубчатый кантик между первым и вторым этажами? мы не знаем этого - жаль из-за сгнившей лестницы не поднимешься уже на третий этаж, а вот на второй еще можно, но не обязательно - там все то же, что и на первом - ничего нет, высокие вогнутые стены, всплошь изрисованные углем - не надо быть специалистом, чтобы узнать бороду биографа на большинстве рисунков (характер росписи не оставляет сомнений) хотя это, конечно же, новодел - да, а если мы все же поднимемся на второй этаж и подойдем к окну, глядящему в сторону станции, то увидим полосу лиственных деревьев, зимой, когда деревья голые, отсюда можно разглядеть статую солдата, хотя здесь, такое впечатление, деревья всегда голые, но солдата увидишь не всегда, а если немного высунуться и посмотреть вниз, то взгляд, скользнув от подножия, упрется в неожиданный земляной вал с дверью на замке - возможно приходит какой-то специальный человек и в назначенное время открывает этот земляной вал, чтобы провести плановую инвентаризацию, но это, понятное дело, сомнительно, это вряд ли - думается таковая должность упразднена, а за дверью просто земля.