Шальной снаряд

Скрип…  скрип – поскрипывают монотонно колеса подводы, перемалывая весеннюю грязь. Многочисленные ручейки, весело журча и искрясь на солнце, стремительно неслись наперегонки по полю изрытому гусеничными траками и вдруг замирали, попав в воронку от бомбы или снаряда, как бы тревожно прислушиваясь к артиллерийской канонаде близкого фронта.
На первой  подводе, рядом с рассказывающем что-то ездовым, сидит капитан Егоров.  Разомлев под нежными лучами солнца, капитан расстегнул шинель, откинулся на спину и закинул руки за голову. Перед его глазами раскинулось весеннее небо Германии. На память пришла фраза; « небо Аустерлица ». Откуда это? Ах, да, « Война и мир», раненый Андрей Болконский , лежа на поле битвы смотрел в небо… . А когда он, капитан Егоров, последний раз вот так беззаботно смотрел в небо, думая о своем? Он много раз бывал ранен, помнит где, чем и при каких обстоятельствах, но хоть убей, какое было над ним небо, не помнит…  Да, пожалуй, последний раз он любовался небом до войны, на покосе. Когда намахавшись косой, падал на спину и чувствовал, как он, небо и земля сливались в единый, неразрывный монолит, кружащийся во Вселенной…
- А на покос мы все вчетвером выезжали,- неожиданно донесся до сознания Егорова голос ездового. – Сестренки маленькие, какая от них польза, так что косили только мы с мамой…
- А отец? – спросил капитан, садясь и доставая кисет.
- Я же говорю,  умер. С двенадцати лет я главный кормилец в семье.
Егоров искоса взглянул на ездового. Щуплый пацан из молодого пополнения, на вид лет пятнадцать- “ кормилец” . Где- то невдалеке грохнуло орудие. Парнишка вздрогнул, испуганно взглянул в ту сторону, но смутившись под взглядом капитана, как бы оправдываясь, сказал:
- Я в разведку просился, не взяли.
Немного помолчав, засунул руку под шинель и достал фотографию. Протягивая капитану,  произнес:
- Вот! Недавно прислали.
С фотографии испуганно смотрели, приоткрыв рты,  две девчушки лет по семь и маленькая, худенькая женщина с какой-то печальной, извиняющийся улыбкой.
- Сестренки испугались, - хохотнул ездовой, - первый раз в жизни фотографировались!
Опять грохнуло дальнобойное орудие, в ближайшем леске  проревел танковый движок. И небо, и веселые ручейки, и довоенная жизнь потихоньку уступили свое место тревожному и емкому понятию - фронт.
- Подтянись! – крикнул капитан, оглядываясь назад.
Они подъехали к небольшой речке и копыта лошадей застучали по деревянному настилу моста. Вдруг рядом с мостом в небо взметнулся столб воды, испуганные кони рванулись вперед, а упругая взрывная волна смахнула Егорова с подводы в реку. Послышались крики:
- Заворачивай!
- Гони! Сейчас еще вдарит!
- Да не, это шальной!
- Капитана спасай! Капитана!
Бойцы сноровисто связали ремни и бросили конец командиру, но он никак не мог за него уцепиться, беспомощно барахтаясь в воде.
- Шинель сбрось!
Капитан, погрузившись в воду с головой, сбросил шинель и вдруг встал… Вода едва доходила до груди. Послышались хохот и шутки в адрес Егорова. А он нещадно матеря фрицев и этот шальной снаряд, побрел по воде к берегу. Выйдя на берег, взял сухое обмундирование, услужливо предложенное старшим сержантом и пошел к своей подводе. Вокруг нее стояли бойцы.
- В чем дело?!
-Солдаты молча расступились. Мальчишка - ездовой лежал на подводе, удивленно глядя остекленевшими глазами в небо. Из уголка рта стекала тоненькая струйка крови…
Оставив на берегу неизвестной речушки одинокую могилку с жестяной звездой, батарея поехала дальше. Капитан Егоров, закутавшись в шинель, курил самокрутку, мучительно пытаясь вспомнить, как звали мать ездового, и не мог. Вдруг подумалось: интересно, как бы Наполеон назвал эту смерть?  «Бессмысленной », «неожиданной»? Наверное, а какой еще может быть смерть семнадцатилетнего мальчишки в этот весенний день.
Скрип… скрип…- равнодушно поскрипывали колеса, подминая под себя дорожные километры. Последние километры войны.