Купила меня немецкая хозяйка за 16 марок. Глава 25

МЕМУАРЫ РЯДОВОГО РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
Александр Сергеевич Воробьёв (1924 – 1990)
____________________________________________


Городок Шлюссельфельд раскинут в отлогах начинающихся Альп. Климат умеренно теп-лый, временами даже жаркий, ветров не было, только осенние дожди наводили моральную грусть, и было холодно. Зима не представляла большой беды, а выпавший снег напоминал нам Россию с ее снежными вьюгами и завесами. Но снег быстро исчезал, как и появлялся, но и в эти зимние дни немцы кутались, одевали наушники и только и разговора о морозах и «господине холоде». Мы, конечно, смеялись, а когда уже появились у нас знакомые и когда мы уже говорить могли, мы им объясняли - рассказывали за нашу зиму, с крещенскими и рождественскими морозами. Их коробило, одни уходили, махнув рукой, а другие, посмелее, поддакивали, что Гитлер капут и ист думкоп (дурак), зачем ему эта Россия, если там можно замерзнуть, говорили те, кто бывал в ней в 18 году на Украине. Но это был только разговор, который был нужен моей старой пани Марии, которая через Маргариту часто заставляла рассказывать о России, холоде, голоде, а нам было жалко только за то, что мы оставались беспомощными, делали не свое дело: пахали, сеяли, пололи, косили, молотили, складывали на чердаки и вместе с хозяевами воровали у Гитлера зерно, картошку, мясо, молоко, яйца. Ух, тут мы были активными помощниками.


Купила меня хозяйка за 16 марок и 50 пфеннигов. Еще дешевле стоил мой труд хозяину, если не считать, что он меня кормил - 6 марок в месяц. Не понимал я тогда формы расчетов или начисление мне заработка, но довольно точно в последнее воскресенье месяца на стол вместе с утренним кофе клали 6 марок. Деньги ли это были вообще, если за них мы могли купить 24 кружки пива и больше ничего, так как только пиво было доступно нам без карточек. Пфенниги эти или лежали бесцельно на окне, или проигрывались в карты. Жизнь шла своим чередом. День для меня начинался, когда еще было темно, и оканчивался не раньше темноты. Молодой организм, истощенный переездом и лагерем давал о себе знать, не был конечно и сам готов к работе - меня за день выматывало и к ночи я был практически пуст, дойдя до кровати я падал и засыпал, другой раз даже не раздеваясь. Но работать обязывало бытие и обстановка.


С Петром мы виделись по несколько раз на день, темой наших разговоров было одно и тоже: как ты наелся сегодня, эта тема не покидала нас, пока мы были в Германии. Я побывал на всех Рейхалугах (4 участка пахотной земли и З луга). За стеной крепости, западная сторона, у ручья тянулись, как будто нарезанные ножницами, участки для возделывания овощных культур - ранней картошки, лука, огурцов, моркови, салатов и сельдереев с петрушкой. Но, как видите, я умолчал о помидорах, которых и не сажали. Ручей назывался «мельничным», недалеко от огородов стояла водяная мельница, которая круглый год молола зерно. Нравилось ходить в огород, поливать фрукты-овощи и на мельницу, где бесконтрольно наедался зелени, а у мельника супа с гренками. Старый Рейх, чмакая беззубым ртом, на все лады ругал бюргермайстера за то, что, мол, дескать, как себе, так поле выбрал лучшее и рядом, а мне, сын которого мерзнет в России у черта в зубах, попробуй, доберись-ка на этих коровах. У бюргермайстера на добротной паре коней работало 2 пленных француза, наших добрых приятелей, одаривающих нас шоколадом, который они получали из Франции через Красный Крест. У старосты плохой земли не было, как у других, которые вместо хорошей получали прирезок плохой, также и луг. За три года пребывания в крепости я не видел, чтобы земля перемеривалась или обновлялась. Не упрекнешь немца в бесхозяйственности, не назовешь это и жадностью, просто трудолюбие по наследству передается к детям и внукам, как частная доля.

Но жажда обогащения не покидала никогда моего хозяина, хотя преклонный возраст его говорил о многом. Ему было 7б лет, он был в плену во Франции, годы его согнули. Он ходил, заложив левую или правую руку за спину, у него, как он говорил, французский радикулит. Но он не курил, а нюхал табак, под носом все время висела коричневая капля, которая и служила поводом частых ссор с пани Марией и Маргаритой. По выходным дням крученые листья табака он клал за губу в рот. В хорошем расположении духа, он угощал и меня нюхательным табаком и от души смеялся, когда я чихал. Обещал угостить и жевательным, но всегда забывал, так как в выходные дни ругался с бабкой за опоздания в церковь, но я на эти прелести не претендовал и не удосужился узнать привкус этой гадости. Недоволен был своей старухой и сравнивал ее с Гитлером, шамкая беззубым ртом. У него были большие планы и на сына. К весне 1941 года хотели купить 2 га земли у какого-то разорившегося бауэра, но Гитлер его опередил, уже лысеющего 35-летнего сына призвал в армию, определил его в саперные войска, сейчас где-то под Москвой строит укрепления, и в минуты уединения со мной на поле или в столярной мастерской откровенничал о потребности этих «ям» и что уже прошел 20 мая - день рождения Гитлера, к которому обещали Москву на тарелочке, а был уже июль, его конец, и их сын с другого места днями прибудет в отпуск, значит, не отдали русские Москвы.