Часть 4 Ритус и Наташа

Глава 1.

- Как ты? - просто спросил Ритус.
Наташа пожала плечами: нормально.
- Зачем ты здесь? - спросила она в свою очередь.
- Нельзя?
- Да нет, то есть можно, конечно... Но все-таки?
- Ярослав звонил.
- А...
Наташа взяла в ладонь снег. Он приятно холодил руку. Полная луна раскатилась по небу, усеянному частыми звездами.
- Я скучал.
- Ритус!
Наташа в испуге отпрянула, словно боясь, что он покусится на нее. Муж не шевелился, лишь улыбался.
- Ты зачем в реку сиганула? - спросил он.
- Надо было смотреть, как ребенок тонет?
- Нет, разумеется...
- Знаешь, а я испугалась, - честно призналась Наташа.
  Они, не договаривая, понимали друг друга. Им было трудно и легко одновременно. Трудно потому, что соскучились друг по другу. (Хотя Наташа и боялась признаться себе в этом). Легко потому, что не надо ничего доказывать, самоутверждаться.

    Несколько месяцев назад Наташа на совещании в запальчивости запустила в Ритуса стулом. Белых встал между ними: стул угодил ему в голову. Костя оказался в реанимации, а Наташу Ритус от греха подальше (как бы с собой чего не сделала) сослал, предварительно разжаловав в рядовые, к Ярославу, ее бывшему мужу. Когда Наташа явилась вечером в гарнизон Романова, все, мягко говоря, удивились. На ее вопрос, где командующий, ответили, что он с визитом вежливости в школе на мероприятии. Наташа поехала туда.
 Ярослав действительно находился на мероприятии. Уже несколько лет он служил в Новгородской области, возглавляя третью отдельную армию ЭСВ. Будучи умным командующим, Ярослав комфортно обустроил свой быт, отстроил брошенный советскими войсками полигон, расширил его.
  С приходом армии ЭСВ в эту часть огромной России получила вторую жизнь провинциальная глубинка с русским названием  Березино. Ярослав никогда не отказывался, если его о чем-то просили, поэтому он налаживал дороги, помогал с ремонтом жизненно необходимых объектов социального назначения. Он был ровен в отношениях со всеми людьми, начиная с главы администрации района и заканчивая старушкой, просящей помочь посадить картошку. Подчиненные подобрались под стать командиру, некоторые из них обзавелись окрест семьями. Только вот Ярослав до сих пор один.
  Внимание на красивого солидного мужчину обращала ни одна красотка, причем не только его возраста, а намного моложе. Однако Ярослав упорно делал вид, что не замечает такого пристального внимания к своей персоне.
  Он, действительно, был на мероприятии. Местная учительница Марина Сергеевна Толстых пригласила военных, чтобы провести встречу с будущими призывниками. Ярослав не мог отказать женщине, тем более такой красивой и умной. Он сидел в жюри, оценивал конкурс военной выправки девушек. Справа - Марина Сергеевна, слева еще двое преподавателей. Конкурс подходил к концу, когда Артем влетел в зал и произнес сокровенное:
- Воропаева!
Военные, словно по команде, поднялись и ринулись к выходу. Испуганные ученики и учителя смотрели на Ярослава Георгиевича, который, улыбаясь, поднимался из-за стола.
- Простите.
Он вышел в вестибюль, где плотное кольцо охраняло Воропаеву. Та в растерянности стояла в центре. Привлекать к себе внимание не в ее правилах, привлекать внимание теперь – тем более.
- Можно пройти? - спросил Ярослав.
Солдаты расступились.
- Какая неожиданность, Наталья Владимировна. Какими судьбами?
Ярослав улыбался Наташе. Та почувствовала себя идиоткой: не могла дождаться утра – пригналась на ночь глядя.
- Я к вам. Возьмете на службу?
- Разумеется. - Ярослав соображал, куда определить Наташу, но та опередила его.
- Я никого не собираюсь теснить – я рядовая. Вот приказ.
Улыбка сошла с лица Ярослава. Остальные переглянулись, кто-то присвистнул.
- Хорошо. Концерт окончен. Может, дадите поговорить с человеком?
 Когда вестибюль относительно опустел, Ярослав спросил:
- Кого убила?
- Косте голову разбила…
- Есть хочешь?
- Да, пожалуй.
  Ярослав знал, что после концерта его ждет ужин – предупредили заранее. Он позвал с собой и Наташу. Когда они вошли в кабинет директора школы, где уже накрывали стол, спокойно представил Наташу.
- Знакомьтесь, Наталья Владимировна Воропаева, моя бывшая жена.
Все с удивлением и интересом воззрились на Наташу, особенно Марина Сергеевна. Ничего особенного – худенькая, смазливенькая, молоденькая, но ничего привлекательного.
Вошел Неменский.
- Черт, и, правда, Наташка. А я думал – накололи сволочи.
Он, смеясь, подошел к Воропаевой, и они обнялись, нисколько не стесняясь присутствующих, словно старинные друзья.
- Сто лет тебя не видел. Что нового в мире?
Он помог ей снять куртку, усадил за стол, сел рядом. Ярослав с другой стороны.
- Ты так говоришь, будто живешь на другой планете.
- Еще бы. Мы тут как мышки. Сидим тихо, никого не беспокоим, нас тоже. Курорт.
- Ясно! - засмеялась Наташа.
Она поняла, на что намекает Неменский – бездействие своего начальства.
- За прибытие!
Неменский налил по рюмке водки и чокнулся с Наташей. Оба выпили залпом, не поморщившись.
- Слушай, Ташка, Дьявола давно видела?
- Сегодня.
- Он чем-то путным занимается или так?
- Смотря, что подразумевать под словом «путное». Если общупывание женщин ниже пояса – путное, то да!
Они засмеялись, снова чокнувшись рюмками и выпили, не закусывая.
- Подожди, так у него же обет.
- Юра, ну ты и дубина. Обет относительно женитьбы, а не всего остального...
- Наталья Владимировна, извините, что перебиваю, - обратилась к давящимся от смеха Марина Сергеевна. - Я вижу вы военная.
- И? - Наташа грызла соленый огурец.
- Наверное, трудно быть военной?
- Как-то никогда об этом не думала. А что вас конкретно интересует?
Наташа взглянула на Ярослава и уловила его напряжение. Выпив следующую порцию водки, продолжила:
- Вас интересует, со сколькими из ребят я перетрахалась? С меньшим количеством, чем я бы хотела, но с большим, чем вы можете представить, если учитывать не количество оргазмов, а их качество.
Присутствующие застыли с вилками у рта, в то время как смеялись Неменский с Ярославом. Наташа ела салат.
- Я выиграл сто баксов! - сказал Неменский сквозь смех.
- Чего? - спросила Наташа.
- Мы с Андреем поспорили на тебя. Сколько минут ты выдержишь нормального общения. Я поставил десять, он – пятнадцать. Ярослав, ты свидетель, мне причитаются сто баксов.
- Уроды! - констатировала факт Наташа.
Оставшийся ужин она мирно беседовала с Юрой, поглощая содержимое бутылок. В тот момент, когда Марина Сергеевна задала вопрос, Наташа вдруг осознала, что у Ярослава может быть своя жизнь, личная, без нее, а она, снова ворвавшись, вносит неудобства. Кляня себя за то, что не отправилась к тому же Дьяволу, Наташа думала, как теперь быть. А вдруг у него кто-то есть? Через час она спросила:
- Так, начальники хреновы. Где мне ночевать?
- У меня, - в один голос ответили мужчины.
Наташа чертыхалась про себя, отметив, как истолкуют эти слова другие.
- Замечательно!
Ярослав показал свой дом, как всегда изысканный и уютный. Укладываясь в постель, Наташа крикнула через неприкрытую до конца дверь:
- Найди мне завтра дом для постоя.
  Ярослав исполнил просьбу Наташи. На следующий день она переселилась к бабе Лене, одинокой словоохотливой старушке. Одной из тех, кого в народе называют божьим одуванчиком с той только разницей, что одуванчиком-то она была для виду, оптического, так сказать, обмана. На самом же деле бабулька, жалуясь на боли и растреклятую жизнь, дожила до семидесяти пяти годков, исправно читая газеты без очков, пропалывая за день немалый огород, обегая ежедневно многочисленных кумушек с той целью, чтобы донести до них интересные известия на тот случай, если у последних не работают радио или телевизор.
 Ярослав понимал, что нормальный человек Воропаеву выдержать не сможет. Тем более не известно, что у нее приключилось, поэтому и поселил ее к вышеописанной бабульке. Когда утром он спросил у главы администрации, кого тот может посоветовать ему, Дмитрий Иванович предложил несколько вариантов, один из которых подошел.
  Ярослав имел одну замечательную черту характера – никогда не лез в душу с расспросами. Надо - скажет сама. Иногда эта «незаинтересованность» подводила его. Так, во всяком случае, было у него с Наташей.

  Ярослав Георгиевич Романов, 196... года рождения долгое время ничего не знал о своем происхождении. Отца он не помнил. Мать же рассказала ему странную, полную тайн историю только когда ему исполнилось восемнадцать лет. С тех пор Ярослав поставил себе цель – стать достойным своего отца и своей фамилии.
  После смерти матери, понимая, что родственников в России у него не осталось, Ярослав занялся карьерой. Естественно, удовлетворить его могла лишь карьера военного. Волею рока его забросило проходить службу после окончания Академии под началом Измайлова на полигоне в Б... Судьба свела с юными мальчишками, которые заинтересовали его настолько, что он решил разделить свою дальнейшую жизнь с ними. Он был одним из лейтенантов, основавших ЭСВ с Бланки и Москвиным
  Возглавив поначалу полк, Ярослав взял на обучение молоденькую девушку. Очень скоро он понял, что его знаний попросту не хватает для этой молодой особы.
  Ярослав искусно скрывал чувства, которые в нем вызывала Наташа. Ее живость, острый ум, неподдельность натуры не могли оставить равнодушным. Глядя на нее, он сам жил. Ярослав боялся спугнуть искренность Наташи, боялся признаться в своих чувствах к ней и... опоздал. Призналась она. Что любит его. В первый миг Ярослав не поверил своим ушам, во второй – не поверил, что она любит его. Пока он, как идиот, стоял у окна с глупым выражением лица, Наташа выскочила из комнаты и исчезла. Пришел в себя он только после телефонного звонка Ритуса, который напрямую спросил об его отношении к Наташе. Ярослав, несмотря на стыд от того, что не успел сказать первых слов, ответил честно: любит.
  Когда жена заявила, что у них будет ребенок, Ярослав снова растерялся от счастья. На следующий день купил Наташе жемчужное ожерелье, предупреждал каждый ее шаг, движение. Когда родилась дочь, Ярослав решил, что Наташа станет самой замечательной женой и матерью на свете. Он ошибся. Через полгода Наташа заявила, что хочет выйти на службу. Когда Ярослав впервые попытался охладить пыл жены по поводу того, что именно она возглавит учения, Наташа стерпела. В другой раз не выдержала и положила рапорт о своем увольнении из армии. Ярослав не подписал, надеясь, что все само собой уладится, однако не уладилось. Наташа начала отстраняться и дома. Пришло время, и она ушла в общежитие, отправив дочку к своим.
 Но даже и теперь Ярослав не задумался над тем, что с Наташей надо выяснить отношения и что начать должен он. Он считал, что это ее прихоть. Ошибся – это ее жизнь. Пришло время, и все тот же Ритус, который когда-то устроил их счастье, заявил Ярославу, что Наташа подала на развод и он подписал рапорт о расторжении брака. И только в этот самый миг, потеряв ее навсегда, Ярослав понял, как сильно ее любит и любил всегда.
  Он никогда не понимал Наташу, основы ее жизни. Вот и сейчас. Ведь явно - стряслась беда. А она молчит! Можно, конечно, позвонить ребятам, узнать, в чем дело, но Наташа может расценить это как недоверие с его стороны. Оставил.

  Наташа после краткого знакомства с хозяйкой, бросив немногочисленные пожитки в отведенную ей комнату, отправилась искать Неменского. Он-то уж ее просветит, что здесь да почем. Наташа, в принципе, не собиралась нарушать идиллию Ярослава, но, с другой стороны, бездействие для нее подобно смерти, особенно сейчас, когда ничего не ясно. А что если....  Нет, самое ужасное случиться не может. Ритус не допустит... Опять Ритус. Всю жизнь Ритус... Да, он надежен как земля. Почему земля? Ведь только твердо стоя на ней, человек может чувствовать себя уверенным, сильным. У них, то есть у всего ЭСВ, был выбор. Тогда. Перед ними стоял командир, обладающий всеми необходимыми качествами, однако выбрали мальчишку. Мысли Наташи перепрыгивали с места на место. В них не было никакого порядка. Она и порядок – понятия несовместимые. Хаос – вот ее стихия.
  Итак, необходимо чем-то заняться, в противном случае бездействие приведет к летальному исходу, как говорят в медицине. Опять медицина. Нужно найти Неменского. Чем он, собственно, занят? Что-то вчера говорил о тишине и покое.
  Наташа нашла занятие. Ярослав, закрыв глаза, согласился на ее предложения, сам же попытался продолжить свою размеренную жизнь. Разумеется, из этой попытки ничего не вышло. Ему все равно приходилось подстраиваться под Наташу.
  Пару раз он заезжал к ней домой. Баба Лена смотрела со стороны на двух абсолютно непохожих людей и не могла понять, что их связывало. Она, в отличие от многих деревенских кумушек, не судила Воропаеву, что само по себе было странно. Просто старушка видела их разность. Ярослав размеренный, аккуратный, спокойный, а она вся из кусков разной материи, словно пестрое лоскутное одеяло…

  Половодье в этом году наступило дружно, когда его, собственно, не ждали. Снегу в лесах было предостаточно. Сотни ручейков, больших и маленьких, пробивая себе дорогу по своему усмотрению, но в основном тайно от людей, под снегом, устремились в одном направлении. Реки не приготовились к гостям. Еще утром они и не помышляли о вскрытии. Но, почувствовав яростный напор, они не на шутку рассердились, взбрыкнули так, что лед в некоторых местах стал, словно блинчик, в других наложили льдины одну на другую и понесли, что есть мочи.
  Ребятишки толпой шли по реке. Утоптанная за зиму тропинка, хоть и под водой, казалась вполне безопасной, тем более еще утром по ней шли взрослые. Дойдя до середины, дети поняли, с рекой что-то не так. Идти назад им показалось страшнее. Остановились в нерешительности: что делать? Сбились в кучку, глядя на то, как быстро прибывает вода и проваливается лед все глубже и глубже.
  С берега заметили школьников и бежали на помощь. А река решила поиграть с человеком в страшную игру. Только люди подошли ко льду - река обрушила его. Послали за военными. Те приехали быстро. Воропаева сразу нашла решение: бросить длинные канаты ребятишкам, чтобы те, ухватившись за спасительную нить, двигались к берегу. Так и сделали: канат закинули. Трое ребят, ловко перебирая его руками, с интервалом в пять-семь шагов двинулись к людям. Когда дошла очередь до последнего, он, понадеявшись, уж его-то лед точно выдержит – впереди шли больше его – заторопился, выпустил на миг спасительную нить и провалился под лед. Ребята, испугавшись, бросились бежать и провалились по пояс в воду, но канат не отпустили, и их вытянули. Последний же, шлепнув пару раз руками по воде, неясно вскрикнув, скрылся под водой. Наташа, на ходу скинув куртку и сапоги, прыгнула в воду.
- Куда? - только и успел крикнуть Неменский.
Ярослав вылезал из машины и еще ничего не понял, но прошептал:
- Наташа!
  Она не испугалась холода. Нет, здесь совсем не холодно. Так, немного покалывает в сердце и все. Давит на виски... Дышать нельзя... Какая интересная вода... А это кто? Мальчик?! Зачем он здесь? А она-то зачем? Он лежит. Может, это такой ритуал? Стоит тоже прилечь? У мальчика портфель. Странно... Зачем он его-то взял? Поиграть? Странный толчок заставил сердце громко и явственно стукнуть – проснись. Наташа с силой рванула на себя ребенка и оттолкнулась ногами от дна. Выскочила из воды, как пробка и поняла, чего ей не хватало там, на глубине, - нечем было дышать. Почувствовав судороги в ногах, поняла, что жива, и поплыла к берегу. Их вытащили, накинули неизвестно откуда взявшиеся одеяла. Наташа быстро пришла в себя. Интересно, что с ней было?..
  Вечером, придя из жарко натопленной бани, Наташа увидела Ярослава. Он не на шутку испугался за нее. Наташа предвосхитила его:
- Проехали.
- Наташа, ты понимаешь, что...
- Да. Дальше что?
- Сумасшедшая...
- Тоже мне новость. Если больше сказать нечего – свободен.
Наташа указала на дверь.
  Баба Лена сидела в другой комнате, однако слышала все до последнего слова. Ее поразил тон, каким разговаривала Воропаева с командующим. Все в селе убеждены, что это Ярослав Георгиевич бросил Наташу. Да и как с такой вообще можно жить? Разумеется, никак. Вот и ушел. А она за ним «пригналась». Когда Наташа вошла в зал, баба Лена заговорила наставительным тоном:
- Э, девонька, так ты мужика не добудешь.
- С чего вы взяли, что я хочу добыть мужика? - спросила Наташа, вытирая полотенцем мокрые волосы.
- А одной-то или лучше? Молодость пройдет. С кем останешься? Одна. Чего в том хорошего? А он мужик видный. Такого заарканить нелегко.
- Это вы о Ярославе что ли? - удивилась Наташа.
- О ком же еще? -ответила баба Лена.
- Баба Лена, ты мне скажи, чего на деревне болтают, а я послушаю.
- Чего-чего. Много чего. Что, мол, бросил он тебя, а теперича ты пытаешься его в оборот снова взять. Потому все гоняешься, делаешь видимость, что нужна, взбаламутила всех, даже в воду сиганула.
- Интересно!
Наташа села в кресло и задумалась. Неужели со стороны выглядело именно так.
  Вернуть обратно... Было время, когда Наташа до смерти любила Ярослава. Тогда, без сомнения, она «сиганула» бы в ледяную воду из-за него. Теперь же, когда узнала цену настоящего чувства, неподдельного, целостного, нет. Много лет тому назад она выдумала себе героя. Под этот образ как нельзя лучше подходил Ярослав. Он вписывался в портрет, даже размеры рамки не пришлось менять. Но! Он слишком правильный, порой даже чопорный. Даже в минуты их близости Наташа чувствовала себя напряженной: следить за собой, делать, как полагается, а не как хочется. Ярослав добрый, хороший… слишком разумный для нее.
  Вот Ритус – другое дело. Абсолютно чокнутый, даже в большей степени, чем она, хотя Наташа искренне верила, что на свете не родился человек, который сможет ее чем-нибудь удивить. Нет, надо было додуматься... Сначала жениться, а потом спустя время сказать, что, собственно, он ее оказывается...
  Наташа смеялась. Баба Лена посмотрела на довольное лицо женщины.
- Чему смеешься, глупая? Дождешься, женится на другой.
Баба Лена искренне посочувствовала своей постоялице. Маринка ей не нравилась совсем в качестве жены командующего.
- Женится? Кто? Ярослав? - все еще смеясь, спросила Наташа.
- А кто ж? Ты думаешь, он тебе спасибо скажет за то, что ты его сейчас турнула?
- Черт!
Наташа вдруг поняла, что сделает Ярослав: позвонит Ритусу. Еще чего доброго – тот приедет, устроит ей взбучку, а может сам утопит.
- Вот то-то же.
Старушка расценила замечание Наташи по-своему: сожалела о том, что была резка с мужем.
- Ты вот, я посмотрю, девка-то не плохая. Шубутная больно.
- Баба Лена, лучше скажи, кого ему сватают?
На ответ старушки Наташа сказала:
- Хорошо.
И пошла спать.

  Несколько дней прошли в относительной тишине и покое. Наташа, конечно же, на следующий день была в армии, о чем-то долго беседовала с Неменским в уединении, перекинулась ничего не значащими фразами с Ярославом, «полаялась» с несколькими ребятами. Все ждали, отчетливо понимая, что это только затишье перед бурей. Теперь солдатам, да и Ярославу, было стыдно, что они, мужики, стояли на берегу и спокойно смотрели, как Воропаева спасала мальчишку. Разумом они понимали, что никто из них не справился бы, только Наташа, ведь она Мастер. Дело даже не в том, справились бы или нет: у Наташи оказалась молниеносная реакция. Ей хватило долей секунд понять, что произошло.
  Ярослав сидел в своем уютном кабинете и смотрел на стену. Он не поехал на еженедельное совещание при администрации района, не хотел видеть вопрошающие лица. Сейчас бы чего-нибудь понятного и надежного. Ритуса, например. Нет. Ритуса как раз и не надо. Он муж Наташи. Как Ярослав посмотрит ему в глаза. Вне всякого сомнения, Ритус объяснит, распишет и выйдет, что Наташа не сделала ничего, из-за чего стоило бы волноваться. Это он скажет как другу. Интересно, а что у него на самом деле к Наташе?
  Ярослав все-таки позвонил Ритусу и рассказал о случившемся. Тот выслушал, не перебивая, впрочем, как всегда, лишь сказал:
- Спасибо, что позвонил.
Вот и понимай эти слова, как хочешь. Спасибо – за что?
  В кабинет постучали. Ярослав машинально ответил «да». Вошла Марина Сергеевна с мужчиной и женщиной. Представила их как корреспондентов местной газеты. Они хотели написать (с подачи Мариночки, разумеется) статью в газету о Наталье Владимировне Воропаевой. Ярослав, поняв, в чем дело, отказал в интервью в категоричной форме.
- Если хоть один звук окажется в вашей газете о Воропаевой, вас уволят с работы.
Корреспонденты оказались в замешательстве: за что?
- Просто так.

  Накануне праздника 8 Марта военных снова пригласили в школу на праздник. Особое приглашение прислали Воропаевой, к которому, надо сказать, Наташа энтузиазма не проявляла – очередное отвлечение от дел. Наташа приехала ровно в шесть – привычка не позволяла ей опаздывать. Разыскав Неменского, на его немой вопрос спросила:
- Что?
- Вообще-то, 8 Марта. Женский день.
- Ради бога, Юра. Я сейчас разрыдаюсь от умиления.
  Наташа с Неменским прошли в актовый зал на галерку  и, уютно расположившись в креслах, начали играть... в подкидного дурака. Вокруг них образовался ореол, временами хохочущий, травящий анекдоты.
  Когда Марина Сергеевна с высокими гостями из района и командующим вошли в зал, они сначала услышали взрывы смеха, затем увидели толпу. В ее центре происходило явно что-то увлекательное. Ярослав остановился, вздохнув. Не надо быть провидцем – кто в центре толпы. Он позвал ближайшего солдата и спросил:
- Что она делает?
- Играет в карты.
- С Неменским, конечно?
- Да.
Ярослав повернулся к спутникам:
- Марина Сергеевна, во сколько начало?
- У нас все готово. Сейчас начнем.
- Хорошо.
 Ярослав, растолкав толпу солдат, пробрался к Воропаевой и Неменскому. Они были уже в майках, так как играли на раздевание.
- Господа! Вам не кажется, что здесь не время и не место играть в карты на подобный интерес? - спросил он как можно спокойнее.
- Нет, - ответили оба разом.
- Дай доиграть, - Неменский в азарте скинул не ту карту и проиграл.
- Вот незадача. Ярослав, все из-за тебя: то бы ей пришлось снимать майку, а то мне. А что интересного у меня можно увидеть?
Взрыв смеха заставил поморщиться Марину Сергеевну.
- Будьте добры, оденьтесь сию же минуту! - приказал Ярослав.
- Есть, господин командующий! - отрапортовала Воропаева, браво козырнув рукой (Неменский в это время положил ей карту на голову).
Ярослав отошел от них. Наташа и Неменский оделись, спокойно сели, приготовились смотреть концерт. Воропаева грызла семечки, аккуратно складывая шелуху себе в руку. Когда после пафосного выступления Марины Сергеевны ее пригласили на сцену, она растерялась – куда деть семечки. Скинув их Неменскому, неохотно поднялась и пошла к сцене.
Марина Сергеевна счастливо улыбалась Наташе:
- Поприветствуем Наталью Владимировну!
Однако бурных аплодисментов со стороны солдат не последовало, их вообще не последовало. Молчал и Ярослав. Наташа остановилась в нескольких метрах от Марины. Далее последовали какие-то слова, очень умные и хорошие. Наташа слушала с немым выражением лица.
- Наталья Владимировна, извините за нескромный вопрос. У вас есть дети? - расплылась в улыбке анаконды Марина Сергеевна.
- Ответьте на этот вопрос, как вам захочется.
Наташа надела маску умиротворенности (спасибо Ритусу за науку) и тоже счастливо улыбнулась собеседнице.
- Быть матерью – это такое счастье! А вот и тот, кого вы спасли. Иди сюда, малыш.
Испуганный мальчик поднялся на сцену. Наташа, взглянув на него, сняла маску и протянула ему руку:
- Привет!
- Здрасьте...
- Малыш приготовил своей спасительнице подарок, - не унималась Марина Сергеевна.
- Можно я не буду читать стихотворение? - заикаясь, спросил мальчик.
Наташа засмеялась и, все еще держа его руку, спросила:
- Вы что-то говорили о подарке.
- Да, - растерялась Марина.
- Давайте его сюда.
Марина Сергеевна вынесла торт и подала его Наташе.
- Торт хочешь? - спросила Наташа у мальчика.
- Да.
- Пошли.
Она ловко спрыгнула со сцены вместе с тортом, подала руку мальчишке. Они прошли на место, где сидела Наташа.
- Тебя хоть как зовут? - поинтересовалась Наташа.
- Юра.
- Так значит, я между двух Юрок сижу. В пору желание загадывать. Желаю, чтобы... этот торт оказался вкусным.
Она достала складной нож из кармана, разрезала торт пополам.
- Это твоя половина, а это моя.
- Я же испачкаюсь.
- Не беда. Лопай.
Наташа измазалась ничуть не меньше семилетнего Юры. Она откусывала от большого куска (большому и рот радуется). Доев все до крошки, они вытирали, облизывая, руки одним платком на двоих, который оказался, конечно, у ребенка.
  Громкий хлопок заставил Наташу подпрыгнуть на месте. Вокруг, словно по команде, стояли солдаты.
- О, черт!
Наташа поняла, что случилось – в дверях, оглядывая зал, стоял Ритус. Она, спасая положение, резко поднялась и уверенно прошла к выходу.
 
  Когда машина Ритуса затормозила у дома бабы Лены, Наташа предупредила:
- Старушка та еще. Так что ты осторожней с разговорами.
- Могу себе представить.
Они сидели на кухне и пили пустой чай.
- Наташа, хоть бы калачей купила, - смеялся Ритус.
- Калачей ему подавай. Перебьешься. С калачей полнеют, - ответила Наташа.
- А без еды хиреют.
- Иди ты знаешь куда со своими рифмами.
- Знаю. К твоему сведению, я только оттуда. Устал, приехал отдохнуть, а тут...
- Не начинай сказку про белого бычка.
После третьей чашки Наташа вдруг серьезно спросила:
- Ты голодный?
 Ритус улыбнулся:
- Да, госпожа непоследовательность, но это не важно.
Наташа покраснела и сказала:
- А я торт съела, когда ты вошел.
  От хохота Ритуса баба Лена подпрыгнула на диване: что это такое. Время вечер, а у нее мужик сидит и хохочет. Небывалое. Вышла поглядеть на такую страсть. Ритус вытирал слезы. Наташе было и вправду неловко.
- Здравствуйте.
Баба Лена смотрела на незнакомого штатского.
- Здравствуйте, - ответил Ритус, - присаживайтесь. Давайте знакомиться.
Баба Лена назвала себя.
- Я вас не стесню?
- Да нет, - растерялась старушка.
- А мне говорили, что вы очень любознательная пожилая дама. Почему не спросите, кто я и что делаю в столь поздний час в обществе Воропаевой?
- Так... э... – старушка совсем растерялась.
- Я муж Наташи.
- Она не говорила, что у нее муж есть, - честно сказала баба Лена.
- А вы спрашивали? - насмешливо спросил Ритус. - Сдается мне, что вы больше интересовались, когда и при каких обстоятельствах Наталья Владимировна прыгнет в койку к бывшему мужу.
Ритус прямо посмотрел в глаза старушки. Та глаз не отвела, только сказала:
- Интересовалась, чего греха таить.
- Да какой здесь грех...
Ритус по-доброму побеседовал со старушкой. Она захлопотала было, что надо на стол собрать, но Ритус остановил ее:
- Спасибо, не надо. Я с дороги, не спал долго, с ног валюсь. Лучше отдохну.
Наташа показала их комнату. Засыпая, Ритус крепко обнял Наташу и сказал:
- Спи, моя хорошая!
Наутро Наташа проснулась от щекочущего вкусного запаха блинчиков. Она просто обожала блинчики. Такие блинчики могли печь только два человека: ее мама и Ритус. Она, растрепанная, полуодетая, вошла на кухню, где муж готовил завтрак.
- Рано. Еще не готово.
- Дай горячих.
Наташа потянулась к только что снятому со сковороды блинцу. Минут через пятнадцать на кухню заглянула баба Лена.
- Утро доброе.
- Доброе, доброе. Проходите, баба Лена, угощайтесь.
- Когда это ты, касатка, напекла?
- Я? - изумилась Наташа и чуть не подавилась блинцом.
- Баба Лена, моя жена и кухня – понятия несовместимые, - засмеялся Ритус.
- А кто ж у вас готовит? - спросила старушка.
- По праздникам он, а в будни – никто, - ответила Наташа.
- Так едят не только по праздникам, - удивилась Баба Лена.
- В будни мы редко бываем дома, а вместе уж тем более.

  Наташа за этот день отошла, оттаяла. Она поняла, что у Кости все хорошо, иначе Ритус не приехал бы, несмотря на волнение за жену. Ей было спокойно и надежно, как всякий раз, когда она находилась с Ритусом. Они не возвращались больше к теме «сигания в реку». Ритус интересовался, как дела у ребят (он имел в виду Ярослава и Юрку Неменского). То, что с военной точки зрения здесь все в порядке, Ритус не сомневался. Он ехал не с инспекцией, он ехал к жене и друзьям.

  Ближе к вечеру в дверь кто-то робко и неуверенно постучал. Баба Лена пошла открывать. На пороге стоял ребенок. Она впустила его, провела в комнату, где Ритус с Наташей играли в карты. Он, стесняясь, поздоровался.
- Вот так новость! - Наташа увидела мальчика и нахмурилась.
- Извините, я ненадолго, - смешался Юра.
Ритус понял, кто перед ним: его спасла Наташа.
- Опять Марина Сергеевна послала?
- Нет, у меня дело.
Мальчик потупил глаза.
- Наташа, подожди, - остановил ее муж. - Дай человеку слово сказать.
Наташа в недоумении пожала плечами.
- Вы Ритус? - спросил малыш.
- Да, - спокойно ответил мужчина.
- Вам привет от... Тани.
Мальчик замолчал, испугавшись, что его не поймут, но Ритус понял сразу. Он подошел к ребенку, опустился на одно колено, взял его руки в свои. Помолчав, спросил сокровенно:
- Как она?
- Хорошо.
Ритус смотрел в глаза мальчику (нельзя разорвать связь, такую хрупкую) и помогал говорить.
- Она что-то еще говорила?
- Только что она с братом. Она учит его...
- Чему?
- Любить. Он никак не может понять, что значит это слово, ведь он не помнит любви.
- Он должен это чувствовать.
- Чувствовать? Где?
- Вот здесь.
Ритус приложил свою руку к сердцу ребенка. Они смотрели друг другу в глаза: взрослый и ребенок, не сомневаясь в реальности того, о чем сказал Юра.
- Не знаю, смогу ли я теперь передать Тане...
- Понимаю... Как тебя зовут? Юра. Скажи, почему она обратилась ко мне?
- Ты должен сказать остальным.
- Спасибо, малыш. Ты представить себе не можешь, насколько важны твои слова...
Ритус искренне улыбнулся малышу, тот кивнул головой в знак согласия.
- Я пойду.
  Он вышел в сопровождении бабы Лены, а Ритус все так же сидел посреди комнаты. Вздохнув, посмотрел на Наташу и сразу пришел в себя. Та сидела не дыша, забыла, как это делается. Видно, в таком положении она находится давно; еще чуть-чуть, и она задохнется от нехватки воздуха. Ритус рванулся к ней – влепил звонкую оплеуху, от которой голова женщины мотнулась в сторону. Из губы потекла кровь, щека стала багровой, но Наташа начала дышать – это главное.
  Баба Лена, стоя в дверях, крестилась.
- Водка есть? - спросил Ритус у нее.
- Имеется.
Старушка засуетилась. После водки Наташа посмотрела на Ритуса осмысленными глазами.
- В порядке? - спросил он.
- Нет, но это не важно.
  Они сидели и молчали. Баба Лена пристроилась в кресло и боялась пошевелиться. Она не поняла, о чем шла речь, но здесь что-то произошло и произошло совсем необычное – потаенное. Она растерялась, т.к. оказалась невольной свидетельницей того, чего посторонние (непосвященные) видеть не должны.
  Ритус глубоко ушел в себя, анализировал, делал выводы. Наташа забралась с ногами на диван, поджала их под себя и так раскачивалась из стороны в сторону. Через час Ритус разорвал тишину.
- Завтра сходишь в церковь, закажешь панихиду за Таню и убиенного безымянного младенца.
- Хорошо, - машинально ответила Наташа.
- Баба Лена, скажи, кто родители мальчика?
- А бог их знает. Сирота он. В детдоме воспитывается, - опомнилась баба Лена. – Я его первый раз сейчас увидела.
- Так почему же решила, что детдомовский?
- Наших-то я всех знаю.
- Ну, да, ну, да... После церкви заедешь в детдом: узнаешь о малыше.
- Не могу, - ответила Наташа. - Не смотри на меня так. Там одна особа пытается женить на себе Ярослава. Она считает, что я ее соперница. Не поеду.
- Женить Ярослава? Интересно.
- Скажи Неменскому...

***
  Сонечке жить вдали от родины было в тягость. Видя каждый день блеск и праздничность Парижа, она чувствовала, что сердце ее там, в глубинке России. Приходя в мастерскую или классы, сидя за мольбертом, она мысленно представляла себе другие этюды, простые и до боли понятные ей. Ехать сюда Соня не хотела сразу, но и отца расстраивать тоже не хотела. Для себя она сделала вывод, что знаменитой художницы из нее, увы, не получится. Оставаться посредственностью – не в ее характере. Соня оттягивала, как могла, непростой разговор с отцом, понимая, что разобьет ему сердце.
  Через полтора года учебы не выдержала и сбежала из благополучного Парижа. Она приехала к матери, но той как назло дома не оказалось, только отчим. С ним же у Сони отношения натянуты до чрезвычайности. Ей казалось, что он все время чего-то ждет от нее, поэтому постоянно над ней подтрунивает. Соню это задевало, она шла на скандал с отчимом.
  Вот и сегодня Соня, встретив насмешливый взгляд Ритуса (наша знаменитость пожаловала), вспыхнула и вспылила. Ритус не остался в долгу. Громко хлопнув дверью, Соня вылетела на улицу. Она не понимала, как ее мать может жить с таким ужасным человеком. Соня стояла в нерешительности, не зная, куда податься, пока ее не окликнула Белых. Инга Станиславовна, подруга Воропаевой, нравилась Соне. Уравновешенная, умная, всегда ненавязчиво даст совет.
  Они сидели на кухне, мирно беседовали о всякой ерунде, пили чай. Соне вдруг захотелось обнять эту женщину, заботливую и добрую. Чтобы не расплакаться, Соня занялась калачом. Пришел Андрей, старший сын Белых. Поздоровавшись, сел за стол.
- Как жизнь? - спросила Соня.
- Нормально, - Андрей неопределенно пожал плечами. - Как ты?
- Сбежала...
- Я могу чем-то помочь?
- Да, - встрепенулась Соня. - Сходим на танцы?
Андрей улыбнулся, но согласно кивнул головой.
  Так завязались странные отношения юноши и девушки. Соня каждый день приходила в гости. Она жаловалась на отвратительный характер отчима (в чем, кстати, с ней все соглашались), рассказывала, как скучно в Париже, говорила о погоде, о незначительных мелочах, - одним словом, всячески старалась задержаться в доме Белых. Ей было здесь уютно, как-то по-домашнему, как когда-то у бабушки с дедушкой: не надо думать о завтрашнем дне, никто тебе не станет пенять за это, никто не упрекнет за неподобающий вид (кольцо в носу, ерш зеленого цвета на голове – протест против политики отчима).
  Вечером ее распирало от гнева. Она ходила по комнате и возмущалась:
- Сволочь, нет, не просто сволось – сволочная сволочь! Вот кто он такой! Видите ли, я отребье! А сам-то кто? Козел... Просто урод. Нет, хуже... урод из уродов.
  Ее никто не пытался перебить. Инга листала журнал: привыкла к подобным репликам от Наташи, особенно когда Ритус тормозил какой-нибудь ее проект. Андрей выслушивал тираду Сони, пытаясь скрыть улыбку: настолько нелепа она в своем новом образе. Зеленый ерш на голове напоминал нахохлившегося воробья. Кольцо в носу оказалось несколько большего размера, чем следовало, что делало вид комическим. Яркие бижутерии, кровавая помада и черные тени в сочетании с драной одеждой должны указывать на эффектность их хозяйки, однако выдавали глаза: слишком умные для подобного образа. Вошедший Константин Андреевич поздоровался с Соней, вовсе не обратил внимания на ее стиль.
- Константин Андреевич! Как вам мой новый имидж? - вызывающе спросила девушка.
- Я должен удивиться? И это после твоей матушки с отчимом?
Взглянув на жену, понял, что сделал ошибку: сравнил ее с кем-то. Соня как-то потускнела, села в кресло, начала грызть ногти. Андрей попытался вернуть девушку в реальность:
- Пойдем на танцы?
- Пойдем, если не испугаешься.
Когда они ушли, Костя спросил у жены:
- Наташа с Ярославом знают, что Соня в России?
- Вряд ли, - ответила Инга и отложила журнал. - Хорошая девочка, правда, совсем запуталась, а Наташа не видит этого.
- Так помоги, крестная все-таки.
- Костя, это весьма деликатное дело.
- О чем ты? - не понял муж.
- А вдруг у них с Андреем что-нибудь сладится?
Костя задумался. Со стороны это могла выглядеть не очень корректно. Все-таки Соня – дочь командующего ЭСВ, а Андрей его преемник, да еще был помолвлен с дочерью Ритуса. Головоломка та еще.
- Так что ж, девчонку из-за этого бросать? - он высказал свои мысли вслух.
- Да, пожалуй, не стоит.
Этот разговор состоялся за несколько дней до злополучного случая со стулом, запущенного Воропаевой в Ритуса.
  Теперь Костя лежал в реанимации. Соня так и не увидела мать – та была у отца. Рассудив, что у них и так проблем хватает, Соня жила у Белых. Раз в неделю она исправно звонила родителям по очереди, говорила, что у нее все замечательно, что она по ним страшно соскучилась (что было правдой), ни разу не оговорившись, что она в России и живет в доме человека, которого чуть не убила собственная мать.
  Все понимали, что произошла чудовищная нелепость, однако исправлять что-либо поздно. Врачи делали все возможное и невозможное, Ритус жил в гарнизоне – на всякий случай. Соня дежурила в палате у Кости, заключив с Ритусом на время пакт о ненападении. Оказывается, они могли нормально общаться.
  В день, когда Костя пришел в сознание, Ритусу позвонил Ярослав с известием о Наташе. Ритус знал, что случайностей в жизни не существует: Наташа заплатила за вину. Он позвал к себе Соню и сказал, что должен уехать. Девушке обычно было все равно, но теперь ответ отчима означал одно: Константину Андреевичу стало лучше. Дух противоречия не позволил ей высказать слова благодарности - она передернула плечами.
- Сядь, - строго сказал Ритус. - Сядь и слушай меня. Кривляться будешь потом. С мамой не все в порядке – чуть не утонула. Я через несколько дней поеду к ней.
Соня опешила: столько информации (и какой!) в нескольких фразах. У нее сразу выстроилась логическая цепочка: мама – плохо – папа. А он? Собирается ехать только через несколько дней?!
- Да, через несколько дней.
Ритус прочитал ее мысли и предвосхитил ее крик.
- Наташе надо прийти в себя. Никто не должен видеть ее слабости, тем более я.
Соня изумленно посмотрела на отчима и промолчала.
- Мне сказать, что ты в России?
- Нет… я сама… после.
- Только не очень поздно, они волнуются.
  Соня пришла к Белых в растрепанных чувствах. Она не думала, что с Ритусом можно разговаривать нормальным языком, без подколов и издевок. Сколько она помнит себя, он всегда подтрунивал и над мамой, и над ней. Какой же он настоящий? Тогдашний или теперешний? Еще больше она удивилась поведению Ритуса, когда тот вернулся от Наташи. Он ни много ни мало просил ее помочь ему. Соня ушам не верила, но, взглянув на напряженное лицо отчима, поняла – не шутит.
- Что я должна сделать?
- Ты должна вернуть свой коматозный облик (с зеленым ершом на голове, серьгами в ухе и носу, разодранными джинсами) и отправиться к родичам, в частности к отцу. Скажешь, что я, сволочь, не разрешаю тебе служить в ЭСВ и т.д. Учить тебя не надо, какие ругательства следует отпустить в мой адрес.
- Про ругательства в твой адрес я согласна, - перебила его Соня. - А причем здесь...
- Выслушай до конца. Итак, визжа, топоча ногами, извиваясь в сумасшедших конвульсиях, ты, между прочим, скажешь, что теперь из принципа не поедешь в Париж, а останешься здесь, чтобы достать отчима, т.е. меня. Пока у тебя нет четкого плана действий, но ты все обдумаешь и решишь, в каком виде меня приготовить (расчлененном, повешенном и т.д. в соответствии с твоей фантазией). Поэтому ты останешься у отца на неопределенное время.
- Почему у папы?
- С мамой ты и так будешь видеться каждый день, но стеснять ее не станешь. Она, к тому же, живет у бабули на постое, а у отца дом. Дело не в этом. Наташе не понравилась претендентка на роль твоей мачехи – это главное.
- Что?!
- Вот-вот. Что! Я думаю, твой вид, реплики, манера поведения шокируют ее и спровоцируют на... заботу о тебе, привитие, в конце концов, элементарных правил поведения. А все это вкупе откроет глаза твоему папочке, что нельзя жениться на первой попавшейся.
- Вообще-то, он тоже имеет право на счастье.
- Этого никто не отрицает, только с поправкой на ЭСВ. Я скажу, в какой день и где следует дебютировать...

   Ярослав был на совещании с местным руководством. Он слушал выступающих вполуха. Рассеянность в его голове поселилась в канун 8 Марта, в тот миг, когда он увидел Наташу на сцене с Мариной Сергеевной. Он догадывался, что Марина имеет на него виды, несмотря на то, что повода (как ему казалось) не давал. Он не обращал на это внимание, поскольку для него не существовало иной женщины, кроме Наташи. Она быть вместе с ним больше не хотела, да и не могла. Значит, никаких женщин. Ярослав в очередной раз проявил слабость, считая, что само собой образуется. Не образовалось. Более того, Марина Сергеевна, поняв, что Воропаеву уважают в армии (интересно, за что?), решила польстить и ей, и Ярославу (так, во всяком случае, ей казалось), спрятав до поры до времени свои чувства. Придет время, и ее станут уважать ничуть не меньше Воропаевой. Ярослав понял, как, впрочем, и солдаты, знающие Воропаеву, что Марина Сергеевна начала игру без правил. Это его возмутило, но как воспитанный человек он не мог указать женщине на дверь. Сама же Марина не понимала, вернее, не хотела понимать, что она не нужна Романову.
  Теперь Ярослав сидел и думал, как выпутаться из создавшейся ситуации. Еще чего доброго (вдруг кто-нибудь из ребят проговорится о Воропаевой) предложит сама руку и сердце. Он не сможет отказать одинокой, никому не нужной женщине. От этой мысли Ярослава пробило в пот.
  В этот самый момент к нему подошел секретарь и прошептал, что его ожидают за дверью. Ярослав вышел в самом тягостном настроении. Каково же было его удивление, когда он увидел странную молодую особу.
- Папка!
 Ярослав огляделся – никого кроме него и девушки в коридоре не было.
- Папа, ты чего, не узнал меня?!
- Бог мой, Сонечка!
Ярослав покачал головой. Дочь прижалась к его груди.
- Папка, я так соскучилась.
- А я-то как соскучился. Молодчина, что приехала. Давно в России?
- Ой, папа. Я пока ехала... Знаешь, пап, я его ей богу... своими руками. Нет. Я этого урода, изверга... Нет... урода из уродов, паршивого архара. Даже не так. Сто тысяч раз паршивого урода...
  Ярослав стоял, скрестив руки на груди, и спокойно выслушивал реплики дочери, не пытаясь ее перебить – толку никакого. Соня между тем вопила на весь коридор. В кабинете сидящие сначала пытались совещаться, но по мере того, как Соня входила в словесный экстаз, стали переглядываться, перешептываться, вслушиваясь в слова незнакомой девушки.
- Пап, а знаешь, что? Дай мне миллион. Нет, правда, пожалуйста.
- Зачем? - все также спокойно спросил отец.
- Я найму киллера – Смита, и он замочит этого...
Поток ругательств в адрес отчима лился удивительно мерно и полноводно. Когда Соня захлебнулась собственными словами, Ярослав сказал:
- Боюсь разочаровать тебя, моя хорошая.
- Чем? Не дашь денег?
- Дело не в них. Просто ты можешь состариться прежде, чем твоя мечта осуществится.
- Почему? - не поняла Соня.
- Список из желающих убить Ритуса так велик, что дожидаться своей очереди придется долго-долго-дол-го... ну, очень долго.
- Я вне очереди!
- Сонечка, позволь узнать, за какую провинность ты собралась убить отчима?
Соня остановилась, стала серьезной:
- Он не пускает меня в ЭСВ.
- Не понял.
- Не разрешает мне служить в ЭСВ.
Ярослав посмотрел на дочь и задумался: беда не приходит одна. Наташа чуть не утонула, ненужная, обременительная любовь Марины Сергеевны, Соня.
- Соня, я тоже против.
- Что?
- Я категорически против того, чтобы ты служила в ЭСВ.
Ярослав отчеканил каждое слово.
  Соня потускнела. Когда ехала в Россию, надеялась со временем, не сразу, конечно, но уломать своих родителей. Они ведь должны понимать, что ей на роду написано быть в ЭСВ. Противный Ритус будто прочитал ее мысли и послал к отцу с... А ведь точно! Вот откуда этот ожидающий взгляд, его вечное подтрунивание. Он еще тогда, несколько лет назад, знал, что она захочет служить в ЭСВ. И когда Соня отправлялась за границу для учебы в художественной мастерской, знал наверняка, что никакого таланта у нее нет, что этюдики ее – ерунда на постном масле. Сейчас он убил двух зайцев: планы некой особы относительно отца будут расстроены и ее, Сонины, планы тоже. Вот это мыслище! Есть чем восхититься.
  Выходящие из дверей люди с интересом воззрились на дочь Ярослава (кто бы мог подумать!). Марина Сергеевна обратила внимание на внешнее сходство девушки с матерью.
- Извините, Ярослав Георгиевич. - Она остановилась, чтобы познакомиться поближе. - Так неприятно… вы громко беседовали.
По мнению Марины Сергеевны, Ярослав должен был бы смутиться, но ему, видимо, было в худшем случае все равно, в лучшем – приятно, что его все слышали.
- Это ваша дочь? - спросила Марина.
- Да, это моя дочь. Ее мать Наталья Владимировна Воропаева. Что еще вас интересует? - спокойно спросил Ярослав.
- Ой, извините, ради бога... Я понимаю, что...
- Что же?
- Что?
- Вы сказали, что понимаете, что... Я спрашиваю, что же?
Марина Сергеевна не на шутку смутилась. Таким Ярослава Георгиевича она еще не видела.
- Па... Мне показалось или это та особа, которая пытается залезть в твою постель?
Выстрел Сони попал в яблочко. Марина Сергеевна ощутила на себе множество взглядов. Все знали, что она охотится за командующим не первый год, но в упор, да еще в такой циничной форме никто не смел высказываться.
- Я была лучшего мнения о твоих представлениях о женщине, - спокойно говорила между тем Сонечка.
И как ни странно, сейчас она выглядела вполне нормальной и разумной. Марина Сергеевна вспыхнула, словно ее изваляли в смоле, а затем в перьях.
- И вообще, пап, я есть хочу.
- Идем.
Ярослав повернулся к Соне и, не попрощавшись, пошел к выходу. Все планы Марины рухнули.
 Вечером Ярослав и Соня мирно беседовали обо всем, что с ними произошло с того момента, как они виделись в последний раз, когда Ярослав прилетал в Париж на Сонечкин день рождения и они провели вместе замечательные выходные.
- Папа, ты не обижайся, пожалуйста, на меня. Не получится из меня художницы. И вообще, зачем ехать за границу, когда и здесь достаточно хороших учебных заведений. Я поступлю в какое-нибудь из них.
- Патриотка отечественного образования?
- В какой-то степени да.
- Что ты уже присмотрела?
- МГУ.
- Факультет?
 Соня назвала. Ярослав вздохнул, но промолчал.
- Тебе не нравится?
- Главное, чтобы тебе нравилось. Это я во всем виноват. Считал, что моя принцесса должна быть лучше всех. Должна стать знаменитой. Прости, малыш.
- Я уже не малыш.
- К великому сожалению.
- Пап, знаешь, а тебе и вправду надо жениться.
- Мне показалось, что ты против.
- Конкретно против этой. Ты, кстати, сам рад, что избавился от нее с моей помощью.
- Спасибо.
- Пап, знаешь, в чем твой недостаток? В порядочности. Ты считаешь, что человеку необходимо дать время, чтобы до него дошло… Но, пап. Ты в силу своей воспитанности думаешь, что все люди добрые, хорошие, все поймут тебя, сделают все по совести. Нет, папуля. На что угодно готова поспорить, что эта, как ее, вот-вот, Марина Сергеевна, проглотит обиду и будет также заискивать перед тобой, особенно после того, как узнала, что у тебя есть миллионы.
- Что ты все о Марине Сергеевне. Далась она тебе, право слово.
- Но, пап. Мне не все равно, кто будет моей мачехой.
- Никто.
- Па. Так нельзя. Ты совсем один.
- Я не один. У меня есть ты.
- Да, я есть и никуда не денусь. Но я дочь, а тебе нужна женщина. Признайся честно, когда у тебя была женщина…
- Соня. Знаешь, я иногда начинаю разделять меры Ритуса. Почему бы тебе не замолчать.
После некоторого молчания Соня сменила тему.
- Пап, все дети членов ЭСВ служат.
- Это касается мужчин.
- Мне сменить пол?
- Не смешно. Не стоит возвращаться к этой теме – результат не изменится.
  Соня насупилась, как когда-то в детстве. Она знала, что отец любит ее безмерно. Он потакал всем ее прихотям, до сегодняшнего дня. Но сейчас странным образом он не реагирует даже на ее сдвинутые брови.
Приехала Наташа. Взглянув на дочь, спросила:
- Так сильно достал?
- Кто?
- Ритус.
И обе смеялись до коликов. Ярослав накормил их вкусным десертом: для Сони мороженое с шоколадом и орехами, для Наташи - торт, который она, разумеется, ела в гордом одиночестве.
- Как вкусно. А еще как здорово, что ты не любишь торт, - говорила Наташа с набитым ртом, обращаясь к Ярославу. - Делиться не надо. Можно даже не спешить – кроме меня на него никто не покусится.
Она говорила о Ритусе. Он обожал сладкое.
- Наташа, найди мне жену.
 Наташа застыла с открытым ртом, в котором уже лежал откусанный кусок.
- Перегрелся на весеннем солнышке или приезд Сони так подействовал?
- Нет. Ты знаешь меня лучше всех. Найди ту, которая понравится тебе, а, значит, и мне. Не перебивай и не спорь. Тебе ведь не понравилась Марина? Ведь нет. Что случилось с ней?
- Ты в любой момент можешь извиниться и объясниться, - Наташа отложила кусочек торта.
- Могу, но не хочу. Я из-за нерешительности так и тянул бы бог весть сколько. Так что я выражаю вам свою признательность.
- А я тут при чем?
Наташа подняла было бровь, но, взглянув на недоеденный кусок, решила отложить все споры.

  Соне жилось у отца легко и замечательно. Родители рядом, она может увидеть их в любой момент. Не надо писать постылые этюды, выслушивать неискренние одобрения учителей, притворяться, что ты в чем-то разбираешься, скучать по России. Соня отдыхала душой.
  Наступила весна. Настоящая. Снег давно исчез до следующего года. Грязь подсыхала, дорожки утаптывались человеческими ногами. Почки дулись на деревьях день ото дня.
  Соне было так весело и хорошо, что ей необходимо с кем-то поделиться радостью…
***
  Бред... этого не может быть. Человек не может столько вынести.  Нормальный человек нет. А если не нормальный? Очередной крест. Сколько их уже? Никто никогда не считал. А если все-таки попробовать привести свои мысли в относительный порядок.
  Дал слово матери выжить, да не просто выжить, а подняться. Отцу – стать значимым. Как он тогда спросил: «Ты, действительно, считаешь, что нас может устроить тот институтишко, что ты закончил?»
  Дал слово Иле. Иля! Крест не только на эту – на ту, вечную жизнь.
  Устраивал жизнь Воропаевой, Измайлова, Лазо... Кого же еще? Погиб Боксер – остались мать и дочь – его крест. Ушла Анжела из ЭСВ – он знал почему – его крест. Алла и Вихрь – туда же. Виталий и Ди... Рихард. Разве всех перечислишь?
  Что день грядущий нам несет?!
  С гибелью каждого друга: Виталия Северцева, Славки Контарева, Вадима Павлова, Олечки Кочетовой, Тимура, Славки, Лидушки прибавлялись кресты-рубцы на сердце. Дышать с ними становилось все трудней и трудней.
  Говорили люди, что душу он продал дьяволу и не единожды. А что прикажете делать? Стоять и смотреть? Самому намного проще. Может, проще потому, что знаешь о том, что за чертой, которую нельзя перешагивать простому смертному, что обязательно вернешься назад.
  Предчувствие... Да, он обладал этим даром. На расстоянии тысяч километров он чувствовал, где и когда случится беда. Почему же тогда ты не почувствовал, что погибает ребенок? Как посмел допустить такое? Эх ты, провидец! А ведь возомнил себя Мастером. Но! Мастер целиком посвящает себя людям. А ты при всем своем мастерстве пытаешься уцепиться за свое счастьишко. Так не бывает. Либо Ад, либо Рай – посередине лишь грехи в действиях и мыслях. А как же Чистилище! Ха! Спасибо Данте. Так любой грешник может после содеянного Зла, скорехонько покаявшись, опрометью ринуться в Петровы ворота.
  Почему? Почему он не может чувствовать все? Много забот? Помнить обо всем – перегрузка мозгов и как следствие – ошибка. Однако за ошибкой стоит жизнь человека, как правило, доброго и беззащитного. Ребенка, например. Ни одного.
  Идея... Теория... Да ни одна теория не будет жизнеспособна, если ради нее пролита хоть слезинка ребенка. Молодчина Федор Михайлович! тут не то что капля – море, океан слез.
  Ритус знал, что глубокий самоанализ не поможет. Ему надо хотя бы ненадолго побывать в недосягаемости: успокоить нервы и разум. Лотос... Раз, два, три... Глаза закрыты... Разум очищен... Ничего, никого...
  Перед ним раскинулась река. Свое начало она брала высоко в горах из чистого родника, возникшего задолго до появления человека. Шло время, а он пробивался наверх. За много столетий родник образовал вокруг себя озеро с прозрачной и студеной водой. Настало время, когда вода заструилась по горным кручам вниз. Скалы, грозные часовые, пытались удержать чистоту, скрыть от внешнего мира. Тогда стихия взметнулась и ринулась на преграды – получился водопад. Он ниспадал, разбивая свои воды на миллиарды пузырьков. Однако со временем он успокаивался и уже спокойно нес свое величие.
  Пузырьки были разные: яркие, цветные, звонкие, непонятные. Они менялись в зависимости от времени суток, года. Некоторые из них жили несколько мгновений, лопаясь, сливались с потоком, мощным, уносящимся в неизведанную даль океанов. На успокоившейся воде пузырьки встречались реже и жили дольше, потому что вода текла медленнее, увеличивая жизненный путь пузырьков.
  У человека есть выбор: стать ярким пузырьком в бурном потоке или попытаться прожить подольше. Однако все они обречены. Главное в понимании – исчезая, пузырек не превращается в ничто, он соединяется с общим потоком. Научиться чувствовать себя частью потока – это мудрость, к которой надо прийти через собственный жизненный опыт.

  В мире ничего не бывает просто так. Каждому явлению, случаю, на первый взгляд, незначительному, обязательно находится объяснение, если не в этой жизни, то в прошлой или в будущей. Судьба? – скажет кто-то. Возможно.
«Если проследить всю цепь, а затем распутать начальные ее нити, можно прийти к некоему отправному моменту, послужившему как бы спусковым крючком или замыкающей кнопкой. Отсюда начинается долгий ряд событий, неизбежно долженствующих сблизить совершенно чужих людей, живущих в разных местах нашей планеты, и заставить их действовать совместно, враждуя или дружа, любя или ненавидя, в общих исканиях одной и той же цели».

  Ритус возвращался с берега реки. Он очнулся, еще раз повторил строки. Откуда они? Из какой-нибудь книги. Сколько их перечитано за жизнь? Несчетное количество... Но почему именно эти строки всплыли перед ним ярко и вдруг? Не известные изречения великих, а именно эти? Странно. Действительно, в нашей жизни много непонятных мгновенных встреч и разлук, столкновений, ничего не значащих разговоров. Это потому, что человеческая жизнь слишком мала. Мы не можем за микроскопически малый промежуток времени, отпущенный нам жизни уяснить всю картину бытия, космоса. Человек, только-только подошедший к загадке, вынужден покидать этот мир. И снова история сознания делает круг. Может ли человек воплотиться в новой жизненной оболочке?
  Буддизм считает, что да...

  После отъезда Ритуса Наташа почувствовала, что, если не займется чем-нибудь, то сойдет с ума или умрет. Над словами малыша ей думать не хотелось. Она... переключилась на Ярослава. Вспомнила, как недавно он попросил ее найти ему жену. В тот момент идея показалась ей, по меньшей мере, бредовой. Но... разве она сама не считала себя чокнутой, причем, не чуть-чуть, а полностью, абсолютно. Она всю ночь просидела на кухне. Бабуля пару раз заходила к ней – очень испугалась старушка за постоялицу, сама не зная почему. Хорошо он, то есть ее муж, оказался рядом. Бабушка почувствовала, что Наташа совсем не такая, какой пытается казаться и хотела просто пожалеть: ведь видно, как муторно на душе. Вот когда в воду сигала – муторно не было, когда хозяйка заявляла, что таким путем мужика не удержишь, а после слов мальчонки – сжалась вся в комок и не живет – еле дышит.
- Может, водочки, - спросила хозяйка, заходя второй раз.
- Ночью?
Наташа сидела, словно нахохлившийся воробышек под дождем, стоически переживая несчастия.
- Так мешать некому.
К утру Наташа придумала план, абсолютно чокнутый, разумеется. Через три дня он начал осуществляться.
Хозяйка пришла домой и увидела незнакомую девушку.
- Здравствуйте, я Саша.
- Здравствуй, милая.
Старушка оглядела девушку. Не такая уж она и молодая. Наверное, лет двадцать пять – двадцать семь. Миловидная, но не более того.
- Вы кого ждете?
- Наташу.
- Я и не знала, что у нее есть подружки.
- К близким подругам я не отношусь. Просто хорошие знакомые, - улыбнулась Саша так просто и открыто, что старушка, которая попыталась было что-то представить, махнула рукой.
- Это хорошо, что приехала. Плохо ей.
- Ритус в гарнизоне. Я думаю, он не допустит, чтобы стряслось плохое.
Старушка снова посмотрела на гостью. Она не совсем поняла значение слов, но приняла их на веру.
- Может, покушать с дороги? - спросила она.
- Я вас не стесню?
- Да что ты, милая.
- Тогда давайте, я приготовлю. Наташа обещала скоро быть.

  Наташа с порога почувствовала запах вкусного, домашнего. У нее сразу заурчало в желудке: вдруг вспомнила, что забыла сегодня поесть, а водка, хоть и с закуской, были только ночью.
- Привет, - она улыбнулась, втягивая носом запах жаркого на сковороде, домашних булочек и чего-то еще.
 Саша засмеялась:
- Даже не буду спрашивать, и так видно – не ела весь день.
- Ну, некогда было.
Наташа, умывшись, прошла в зал и плюхнулась в кресло.
- Давайте ужинать? - спросила Саша, расстилая скатерть на стол.
- Нет. Ярослава подождем. Что ты делаешь?
- Накрываю на стол.
- Здесь?
- Да.
- Да так да. Он должен скоро быть.
Действительно, не прошло и десяти минут, ровно в шесть часов, в дверь постучал Ярослав. Увидев Сашу, он растерялся, но все-таки нашел несколько слов.
- Здравствуй, Сашенька.
- Здравствуй, Ярослав. А мы ждем тебя, - Саша улыбнулась детской улыбкой.
- Я опоздал? - Ярослав взглянул на часы: неужели они подвели его. - Прошу прощения.
- Все в порядке, - перебила его Наташа. - Хватит церемоний. Проходи, я есть хочу, а тут такие запахи. Еще немного, и я забьюсь в конвульсиях.
Саша с Ярославом сделали вид, что не расслышали слов Наташи. Вероятно, она и сама не поняла смысла сказанного.
- Баба Вера, - Саша пригласила хозяйку за стол.
- Да, будет вам...
Но Ярослав уже отодвигал стул. Он вел себя по-иному, не как всегда с Наташей: более церемонно или воспитанно, впрочем, он и так чересчур воспитан.
  Наташа ела с такой скоростью, что все улыбались, хотя поначалу и пытались скрыть улыбки. Когда остался последний кусочек жаркого, Наташа подозрительно осмотрела всех присутствующих и спросила:
- Никто не желает?
В ее тоне явно слышались нотки «попробуйте пожелать – и я вас убью». Ярослав перестал есть, промокнул губы салфеткой, стараясь скрыть улыбку. Наташа раскусила его и решила отомстить.
- Ты уже, наверное, наелся? Не против, если я заберу себе?
Она ловко поддела вилкой его недоеденный кусок жаркого и переложила в свою тарелку.
  У Ярослава першило в горле. После чая с конфетами (собственно, вся коробка досталась Наташе) Саша прибралась на столе, убрав лишнюю посуду. Наташа с ногами залезла на диван, положила на подлокотник подушку, примостилась на ней и блаженно улыбнулась.
  Хозяйка про себя отметила, что никогда раньше в присутствии Ярослава Наташа не вела себя настолько раскованно. Что на нее повлияло: приезд мужа или девушки.
- Что нового в гарнизоне? - спросил Ярослав у Саши.
- Не знаю. Я только из Москвы.
Саша села в кресло.
- Так вы, уважаемая Александра Александровна, теперь доктор наук? - Ярослав посмотрел на умиротворенное лицо Саши, и самому стало спокойно. - Мои поздравления.
- Присоединяюсь, - шевельнулась Наташа на диване.
- Спасибо.
- Рада?
- Да, безусловно, - Саша вновь улыбнулась, - учитывая, что ничего другого в жизни не остается.
Легкий румянец окрасил ее щеки.
- Прошу прощения.
- Не стоит извиняться, - вежливо ответил Ярослав.
Наташа очнулась: все на позициях – пора идти в атаку.
- О здоровье твоего придурошного брата, я думаю, не стоит справляться?
Саша снова улыбнулась.
- Он здоров.
- Надо же, ни одной болезни, даже венерической, что кажется просто невероятным.
Саша покраснела, а Ярослав выразительно посмотрел на Наташу.
- Что? Нет, что такого я сказала? - она ждала момента, чтобы взорваться. - Может, я что-то соврала. Например, я ошиблась, называя твоего брата придурком. Ты не согласна?
Саша молчала.
- Не вижу, чтобы кто-то не согласился со мной. Придурок! Урод! Мерзавец! Чокнутый!
Наташа с поразительной четкостью проговаривала эпитеты. Казалось, их поток неисчерпаем. Ярослав спокойно смотрел на Наташу, показывая, что к подобному ему не привыкать, даже, чтобы удобнее сидеть, закинул нога на ногу и откинулся в кресле. Вдруг его взгляд остановился на растерянной старушке.
- Не утомилась? - спросил он, понимая, что только подлил масла в огонь. По крайней мере, он попытался.
Наташа запнулась лишь на мгновение, но, передумав, решила сменить, разумеется, не тему, а лишь ее направление.
- Саш, ты не пробовала сбежать от него, выйдя замуж?
- Пробовала, - Саша не увидела в вопросе никакого подвоха. Ярослав с интересом посмотрел на нее. Наташа не стала продолжать, Ярослав не спрашивал в силу воспитанности, даже глаза отвел, но Саша решила ответить сама, секрета в том не было.
- Первого человека, сделавшего мне предложение, Борис спустил с лестницы, сломав два ребра, второго просто скинул, третий сам сбежал, как только узнал, кто мой брат.
- И когда это было?
- О... очень давно. В прошлом веке, - грустно улыбнулась Саша.
- Идиот! - констатировала Наташа. - Что это за брат?
- Возможно, он просто заботится о тебе, - сказал Ярослав.
- Да, конечно, но я давно не маленькая девочка-инвалид. Мне почти тридцать. (Саша как-то неуверенно пожала плечами) Да я не жалуюсь. У меня есть интересное дело. Но... хотелось бы... ребенка.
Саша забыла, где она, с кем, потому и произнесла эти слова вслух. Она лишь подумала про себя и нечаянно произнесла. Поняв, что сделала, густо покраснела.
- И в чем проблема? - серьезно спросил Ярослав.
- Ярослав, ты верно смеешься – он же убьет. Даже если я и не скажу, кто отец, он все равно найдет. И ты знаешь, что это не шутка.
  Ярослав попытался поймать взгляд Наташи: уж не ее ли рук дело – пригласить его сюда. Наташа угрюмо смотрела в пол. Она сосредоточенно думала: каково это иметь старшего брата. Ее погиб, но в детстве он тоже за нее заступался. Будь он сейчас жив, как бы повел себя, разрешил бы развестись с Ярославом? Наташа остановила себя на мысли, что, если бы Юра был жив, она никогда не оказалась бы в ЭСВ, да и его, быть может, не было. Вернее, может, и был бы, но другой, без нее. А хотя, почему другой?
Ярослав понял, что она сейчас не здесь.
- Может, стоит найти кого-то из знакомых твоего брата?
- Тогда будет еще больше трудностей. Он хорошо знает, что за образ жизни ведет и не хотел бы, чтобы я была замужем за человеком такого же образа жизни.
- Порочный круг.
- Да.
Саша вздохнула, дав понять, что смирилась с участью старой девы: симпатичной, умной, немного калекой, и это в двадцать первом веке.
  Ярослав распрямился в кресле, убрал ногу с ноги. Ему в голову пришла мысль. Он внимательно посмотрел на Сашу. Очень милое, спокойное, доброе лицо. Уравновешенная. Образованная. Ярослав доподлинно знал, что она владеет пятью языками. Защитила диссертацию по одному из них. Что же касается ее небольшого недостатка, то, пожалуй, никому и в голову не придет, кроме тех, кто знает о нем от ее брата.
  Посидев некоторое время, Ярослав пришел к выводу. Они еще поговорили, он, сказать правду, не помнил толком, о чем, и отправился домой с ощущением, что подходит к месту тихой пристани. Он так долго плыл, река, порой, была бурной, с порогами, водопадами, но теперь, он ощутил пока на подсознательном уровне: водная гладь лишь изредка пузырится...
  Наташа сидела на совещании и рисовала крестики-нолики. Неменский с удивлением посматривал на нее, но решил не будить лиха, хотя не нравилось, ох, как не нравилось, умиротворение – все равно, что затишье перед бурей. Так оно и случилось. И совсем не с того боку, с которого думал Неменский.
  Дверь врезалась в стену от удара ноги. Глаза Дьявола горели адским гневом. Он направился прямо к Воропаевой.
- Это твои... шутки?
- О чем это вы, Борис Александрович? - спросила Наташа официальным тоном.
- А ты, - Дьявол придвинулся к столу, оперся на него и вцепился злыми глазами в Ярослава, - покрываешь ее?
- О чем речь? - как можно спокойнее спросил Ярослав.
- О чем?! О ком! И этот кто – моя сестра! И я хочу знать, какого дьявола она делает в компании мужиков, которые трахают все, что движется!
Глаза Дьявола метали искры, подобно молнии из рук громовержца.
- Она не в компании мужиков, а в моей, - еще спокойнее ответил Ярослав.
- Велика разница, - с сарказмом заявил Дьявол, совершенно не понимая сказанных слов.
- Она здесь по моему приглашению.
- Решил попользоваться глупой девчонкой...
Дьявол не успел договорить - Ярослав резко поднялся из-за стола. Его очень трудно вывести из себя, но сейчас настал как раз такой случай.
- Если ты хоть слово произнесешь о своей сестре в непочтительном тоне, я пристрелю тебя!
Он вперился в Дьявола, не собираясь уступать ни на йоту. Дьявол осекся, оценивающе посмотрел на Ярослава, все еще не понимая, что сейчас произошло. Обретя дар речи, снизил голос на полтона, поинтересовался:
- Каковы твои намерения?
- Ты о них узнаешь от своей сестры, если она пожелает, - отчеканил Ярослав.
- Я ее старший брат...
- Она совершеннолетняя, если мне не изменяет память.
- Я – глава семьи!
- К несчастью.
Дьявол запнулся. Снова оценивающе посмотрел на Ярослава. Осмотрелся вокруг – где он находится: люди за столом – совещание.
- Если она хоть словом, взглядом, вздохом даст понять, если я почувствую, что она чем-то недовольна, я убью тебя! - чуть ли не по слогам констатировал Дьявол.
- Всегда к твоим услугам! - парировал Ярослав.
Дьявол развернулся и молча вышел из помещения, Ярослав сел на место. Не было заметно, что он расстроен или потрясен. Спокоен, как всегда.
  Неменский решил разорвать тишину. Через стол шепотом, слышимым всем сидящим, спросил у Воропаевой:
- Твоих рук дело?
- Я не причем... почти.
Они встретились глазами и заулыбались, понимая друг друга.
- Черт!  - Наташа закричала на весь зал совещания. - Я выиграла миллион и ... с тебя торт.
Она повернулась в сторону Ярослава. Тот, подперев голову рукой, смотрел на нее.
- Ты спорила на меня?
- Я... - попалась лиса в курятник и пыталась оправдываться. - Ну, не то чтобы...
- Ты спорила на меня! - утвердительно ответил Ярослав.
Он поднял глаза к потолку, словно испрашивая позволения убить эту женщину.
- Может, еще и с ним? - снова обратился Ярослав, имея в виду Дьявола.
Наташа вытянула губы в трубочку, хотела выразить протест – мол, что за хамство, в самом деле, но он ее опередил, констатировав:
- Ты спорила на меня.
- Так это было черт знает когда – пять лет назад. Знаешь, как спать на дежурстве хочется, а тут два придурка всю ночь напролет с анекдотами. Вот я и решила их достать. Мы забили, кто из ребят быстрее всех женится. Я поставила на тебя. И как видишь, выиграла. Класс! Это сколько же конфет можно купить на миллион!
  Юра переглянулся с Ярославом. Они пытались, честно пытались, но, взглянув на Воропаеву, которая, по всей вероятности, действительно подсчитывала, сколько конфет можно купить на миллион, сначала тихо, потом все громче и громче рассмеялись.
- Чего ржете, придурки? Всего-то ничего, каких-то пять, нет, около того тонн. Если в день съедать по десять кило, то я буду их есть около полутора лет. Но ведь придется делиться: гости там разные, друзья, муж. Черт! Так он же все мои пять тонн, честно заработанные непосильным трудом, за две недели слопает и не подавится, подлец. Еще и с фантиками. Придется отказаться от гостей. Нет, конечно, те, что конфетами не питаются, можно оставить. С мужем труднее. Ничего, разведусь. Так может все равно прийти. Убить! Да, лучше убить. Черт! Да за это мне еще от ЭСВ выпадет премия в пару-тройку миллионов, что обеспечит мне жизнь в шоколаде на...
  Наташа посмотрела на трясущихся от смеха Ярослава с Юрой. Оба вытирали слезы.
- Все, больше не могу! - Юра никак не мог отдышаться. - Замолчи, ради бога. Я сейчас умру.
- Между прочим, попадешь в Книгу рекордов Гиннеса: умер от смеха.
- Ты на самом деле думаешь, что сможешь употребить такое количество конфет?
  Наташа как ребенок прищурилась, решая про себя что-то, но передумала в самый последний момент, а Ярослав достал чековую книжку и, выписав чек, протянул его Наташе. Она посмотрела в него и улыбнулась:
- Э...
- Но мне будет жаль, если у тебя заболит живот, - и Ярослав снова рассмеялся.

 Саше было не просто неудобно, не просто жутко неудобно, ей было неудобно. И это еще мягко сказано. По крайней мере, минут десять она не могла и слова вымолвить. Наташа уже начала волноваться, но Ярослав покачал головой: не встревай.
- Впрочем, есть другой вариант, - сказал он просто и понятно, - ты можешь вернуться домой к брату.
И Саша сразу подписала брачный договор, который принес Ярослав двадцать минут тому назад. Он объяснил ей, что не далее, как сегодня у него в гостях был Дьявол со всеми вытекающими отсюда последствиями. О последствиях Саша не стала спрашивать. Она сидела, пригвожденная к стулу, и тут услышала, что Ярослав просит выйти за него замуж. Она похолодела от ужаса, подумав не о себе, разумеется, а о нем, что с ним сделает ее братец. Очень даже странно, что до сих пор дом, в котором находится Саша, остается целым и невредимым. По всем канонам жанра, Дьявол должен был стереть его с лица земли.
 - Прости.
Саша посмотрела на Ярослава, но увидела, что он ничуть не огорчен брачными узами, которые только что принял на себя, пусть и не по своей воле, а из сострадания к несчастной девушке.
- Не знаю, что во мне не так, - Ярослав наморщил лоб и потер его до боли, - но почему-то все женщины, которые мне не безразличны, испытывают передо мной вину. Что-то невероятное. По-видимому, я совершенно не умею с ними вести себя.
- Это неправда, - сказала Наташа, поглядывая в окно.
- Это так, черт побери! - взорвался Ярослав. - И ты знаешь наверняка. Саша, ты ни в чем не должна передо мной оправдываться. Скорее, это я должен делать: не заметить такую очаровательную девушку рядом с собой.

Глава 2.

  Наташа встала как обычно, как вчера или позавчера, или неделю тому назад или несколько недель назад... Она знала наизусть свой распорядок дня, что, собственно, и раздражало ее в последнее время чаще и чаще. Однако думать не хотелось. Стоит только начать, и... Вот опять. Под ложечкой засосало, заныло предательски, до тошноты. Стоп. Наташа приказала себе сосредоточиться.
  Наступил новый день – еще один из многих; надо съездить – господи, да кому какое дело, куда тебе надо, вернее, не надо; стоит поесть – странно... Наташа открыла холодильник – пустота. Шкаф – результат тот же. Вспомнила, что вчера вечером заварила последний пакетик чая. В доме ничего съестного. Наташа пожала плечами. Надо бы сходить в магазин, а то неудобно. Вдруг Иоганн с Олечкой вернутся или кто в гости придет. Ну, это вряд ли.
  Наташа взяла сигарету. Курить не хотелось. Скорее по привычке она начала мять сигарету в руках, но так и не притронулась к ней. Может, хватит врать самой себе. Сколько можно увиливать и делать вид, что все в порядке? Опять заныло под ложечкой. Трусость... Ну, уж нет, давай-ка, дорогуша, разбираться. По крайней мере, сама с собой. Хватит в прятки играть. Наташа резко скомкала сигарету и бросила в полную пепельницу. Приказала себе сесть. Итак...
  Наташа вскинула голову, распрямила спину, готовая к схватке. Для начала надо отделить существенное от несущественного. С последним можно разобраться потом, а вот с первым незамедлительно, иначе мозги совершенно сплавятся. Что же существенное?
  Иоганн, живший в их с Ритусом доме, забрал дочь Олечку и уехал к Кате. Имеет полное право побыть с семьей. Ее это не касается никоим образом.
  Сама уехала от Ярослава. Костя вышел из больницы, вроде бы нормально себя чувствует – нет необходимости дальше оставаться в ссылке, тем более Костя не против.
  Юра – мальчик, которого спасла Наташа. Иоганн пообещал, что как только Катя немного окрепнет, он скажет ей о мальчике, и они... Да, скорее всего они заберут его из детского дома.
  Сонечка. Она исправно звонит каждый вечер с домашнего телефона Бланки в Москве (на тот случай, если ей захочется снова бросить учебное заведение, Наташа будет в курсе).
  Сережа вынужден уехать из гарнизона. Да, нечего сказать – хороша мачеха. Вот именно, ма-че-ха. Недосмотрела за парнем. А он на то и парень, чтобы заглядываться на девушек. С другой стороны, переспать со своей учительницей, классной руководительницей, - верх неприличия. Кто бы говорил о приличии... Сама первая навязалась в жены бедному Ярославу.
  Лекс, Сашенька, сыночек... Как ты, малыш? Соскучился ли? Наташа тоскливо вздохнула. Ох, и паршивая она мать... Наташа упрямо уставилась в стол. Нельзя думать... Но она же собралась... А он-то как раз и есть самое существенное... И нечего тупо смотреть в стол и делать вид, будто все в порядке и ничего не происходит.
  Почему он так поступил? Почему не объяснил? Просто забрал сына и уехал. По делам. Ха. Какие дела столько времени? Семь месяцев, две недели, три дня. Наташа дернулась от стола, словно обожглась – неужели считала? Но она не хотела. Выходит, на подсознательном уровне помимо своей воли...
  Что же все-таки у них не так? Наташа закрыла глаза. Он такой надежный, словно... Однако в какой-то момент она почувствовала, как между ними появилась недосказанность. Сначала маленькая, еле заметная, потом... Он не стал дожидаться потом. Взял и уехал, предоставив возможность разбираться ей в самой себе. Разобралась? Вряд ли. В чем проблема? Что изменилось? Его статус! Раньше он был другом, подругой, жилеткой, в которую можно было поплакаться... После прошлогоднего случая, когда Наташа чуть не убила Костю, а затем сама еле осталась жива, спасая мальчишку, что-то нарушилось. Он стал задумчивее, часто смотрел на нее так, будто ждал чего-то. Она в свою очередь не могла высказать мысли вслух, потому что о подобном мужьям не рассказывают. Вот если бы она все еще была замужем за Ярославом, тогда пришла бы к нему и высыпала на него свои несчастья. Наташа покраснела от своих мыслей. Выходит, он более устраивал ее в качестве друга, нежели мужа. Нет, то есть, а черт ее знает. Наташа совсем запуталась. В одном была уверена на сто процентов – очень хотелось увидеть их с Лексом...
- Мамуль!
Она смотрела на мальчика в дверях, плохо соображая, что это, вообще-то, ее сын, которого она так хотела увидеть.
- Мам, привет!
Лекс уже обнимал маму, моргающую непонимающими глазами.
- Я так соскучился, мамуль.
Ритус стоял в дверях и улыбался:
- Не ты один.
  Только когда Наташа услышала его голос, поверила в реальность того, что видит. Она обнимала сына: как же он вырос, а загорел, возмужал. Но, похоже, сейчас его не волновало, какой он большой. Лекс прижался к матери, вдыхая ее тепло и ласку. Наташа все еще гладила сына по голове: говорить ничего не хотелось.
- Прости, что задержались.
 Ритус серьезно посмотрел на жену, она лишь виновато улыбнулась. Черт. Вот идиот.
- Лекс, не задуши маму, хорошо.
Ритус подошел к сыну и провел по его непослушным волосам.
- Прости, мамуль, - опомнился мальчик.
Наташа на секунду отстранилась от сына, а затем все так же крепко прижала к себе. Ритус застыл на месте – видно, совсем худо, намного хуже, чем тогда, когда уезжал.
- Найдется что-нибудь поесть? - спросил он как бы между прочим.
- Нет.
- Тогда... я предлагаю отправиться на пикник.
- С утра? - Лекс недоверчиво посмотрел на отца.
- И что с того? - Ритус говорил как ни в чем не бывало. - Мой пикник – когда хочу, тогда и устраиваю. Что ты, собственно, имеешь против?
- Ничего, - пожал плечами сын.
- Может, ты что-то имеешь против? - Ритус выразительно посмотрел на Наташу, - неотложные дела?
- Нет, - отрезала Наташа. - Класс. Хочу пикник. И сейчас же, тем более, я голодная – готова слона съесть.
- Охотно верю, тогда...
Ритус отдавал приказы, которые, ко всеобщей радости, быстро выполнялись. Что Ритус заказал из еды, они узнали, сидя в саду в тени цветущих яблонь.
  Роса еще не сошла, поэтому на траву пришлось постелить брезент, а поверх покрывало. Ритус понимал, что резкая смена климата может нежелательно отразиться на Лексе, у которого и так проблемы со здоровьем, но не стал делать ему замечания, когда мальчик босым бегал по траве.
- Шашлык на завтрак я еще не ела, - сказала Наташа.
- А ты можешь и не есть его, - Ритус посмотрел на нее хитро, словно лис, - можешь с чистой совестью отдать мне.
- Еще чего, я есть хочу.
- Неужели боишься остаться голодной? - смеялся Ритус, осматривая обилие снеди.
Когда через два часа Наташа в изнеможении лежала на покрывале, Ритус приговаривал:
- Я же предупреждал: не лопай так много – вредно для здоровья.
- Изверг. Лекс, твой отец изверг. Он специально сделал так, чтобы все сначала разъехались, а я осталась голодать.
- Как это? - спросил Лекс.
- Я же не люблю по магазинам ходить. Пока Оля была дома, она покупала продукты, даже есть готовила. Как она уехала, дом пришел в запустение, а холодильник надолго распрощался с продуктами.
Ритус улыбнулся, провел рукой по животы жены.
- Не трогай! Я же лопну сейчас. Ой, и зачем я столько съела...
Наташа раскинула руки, подняла нос и улыбнулась.
- Хорошо. Трогать не стану... живот... пока...
Он сорвал травинку и начал водить ею по Наташиной руке.
- Что у Иоганна с Катей?
- Толком не знаю. Он звонил несколько раз, спрашивал, не надо ли чего... Сам, в основном, у Юли. Девочки живут при монастыре. Им разрешили. Оля учится, Катя возвращается к жизни насколько это возможно. Иоганн ездил знакомиться с Юрой, тем мальчиком, помнишь. Он пока не говорил о нем с Катей. Думаю, у них рано или поздно все наладится.
- Почему Сережки нет дома?
- А...
Наташа села, подобралась. Предстоял совсем не простой разговор. Она к нему не готова, да еще в такой обстановке.
- Может, потом? - неуверенно спросила она мужа.
- Даже так? - удивился Ритус, - ну-ка с этого момента поподробнее.
- Ритус, - Наташа разозлилась на себя. - Действительно, не все так просто. Тем более Лексу не обязательно слушать.
- Мне уйти? - спросил сынишка, выбирая яблоко.
- Ладно уж, лопай яблоко, - сказал Ритус и подозрительно посмотрел на Наташу.
  Они просидели в саду весь день. Лекс рассказывал Наташе о своих путешествиях, новых знакомых, впечатлениях от увиденного. Ритус впервые взял его за границу. Удивляться было чему. Ритус с удовольствием слушал сына, отмечая про себя, как много он узнал. Пользуясь тем, что Наташа полностью отдалась слушанию, Ритус без стеснения разглядывал жену – она не позволяла этого делать.
  Больше года назад Ритус чуть не лишился ее. Когда узнал, что Наташа чуть не погибла, он перестал дышать. Увидев ее живой и невредимой, испугался своего испуга. Однако не все так просто. Появился человек, которому в тот момент была нужна помощь – мальчик, спасенный Наташей. Его слова о дочери Иоганна… Ритус тогда увидел, как Наташа чуть не умерла во второй раз, прямо у него на глазах. Вернее, уже умерла, а он вырвал ее назад у смерти – она забыла дышать.
  Шли недели, месяцы, Ритус наблюдал за ней, боясь чего-то. Нет, вроде бы обошлось. Обошлось ли? Не уверен он был в тот момент, как, впрочем, и сейчас. Ритус чувствовал, что она перестала говорить. Нет, не говорить, просто не договаривала своих мыслей. Они, потаенные, могли быть самыми разными. Возможно, никакого отношения к мальчику Юре вообще не имели, но равновесие нарушилось. Если раньше она... хотя нет. Равновесие нарушилось куда раньше. Когда же? Ага. Когда он не разрешил реализовать ее проект, и стул нашел цель – голову Кости. Она же не говорила... Да, она вообще ничего не говорила. Этот испуг в глазах в те мимолетные моменты, когда он все-таки ловил ее взгляд. И Ритус понял, что она теперь не придет к нему со своими проблемами и не попросится поплакаться в жилетку, потому что если раньше он был незаменимым другом, то теперь стал мужем, а ему все не выскажешь. Что ему оставалось делать? Он забрал Лекса и уехал к матери в Эмираты, дав возможность Наташе разобраться в себе. Ждал ли ее звонка? Разумеется, хотя понимал, что его не будет. Как объяснить, не хочет он лишать ее права на собственную жизнь, ведь не поймет.
  Ритус несказанно обрадовался звонку Надежды Николаевны Воропаевой несколько дней назад. Надежда Николаевна сказала, что одноклассники Наташи собираются отметить круглую дату: двадцать лет окончания школы. Звонить дочери она не стала – оборвет и все. Может, Ритус поговорит с ней. На том и порешили. Ритус моментально собрался в Россию, и вот, он уже сидит рядом с Наташей.
  День прошел незаметно. Так бывает всегда, когда хочется продлить хорошее. Только плохое длится несказанно долго. Наташе потеплело, и дело не в солнце, которое сегодня расщедрилось. Рядом находились дорогие для нее человечки, до которых можно дотронуться. Она видела, что Ритус рассматривает ее самым бессовестным образом, но не подавала вида. Как ни странно, ей нравилось, хотя румянец на своих щеках она приписывала солнцу.
  Вечером Лекс уснул моментально. Все-таки смена часовых поясов, насыщенный день, встреча с матерью, столько рассказов. Ритус прогнал Наташу с кухни. Подумаешь, ей же лучше – терпеть не может мыть посуду.
  Наташа вышла из душа в раздумье: стоит ли одеваться. Что за пуританство, в самом деле. Она встряхнула волосы, посмотрела на себя в зеркало: надо - сам оденет - и юркнула под одеяло.
- Привет, незнакомка, - Ритус стоял рядом с кроватью, прикрытый лишь полотенцем.
Наташа не спеша оглядела его с головы до ног, на секунду задержалась на полотенце и то только потому, что оно колыхалось вверх-вниз. Она лежала на боку, опершись головой о руку. Одеяло соскользнуло, и показавшаяся грудь призывала к себе. Мужчина явно медлил.
- Так и будешь стоять?
- Что не нравится, моя сладкая, в стоянии? - Ритус снял полотенце, свернул его, положил на тумбочку, давая возможность полюбоваться своим телом. Наташа рассматривала – хорош, нечего сказать.
- Вы позволите?
Наташа чуть подвинулась. Ритус лег, но прикрываться не стал. Наташа могла теперь вблизи рассмотреть объект своего внимания – даже начала водить указательным пальцем – Ритус улыбался.
- Я надеюсь, ты не предъявишь весь счет за невыполнение супружеских обязанностей?
- Подумаю.
- Побойся бога, дорогая.
- Не прикидывайся несчастным.
- У тебя такой вид, словно перед тобой неразрешимая проблема. Неужели мне придется развестись с тобой, чтобы узнать о ней.
Наташа улыбнулась, но своего занятия не прекратила.
- Может быть.
- Это касается только этой комнаты или чего-то другого?
В ответ молчание.
- Что ты хочешь? Втроем? С девочкой? Мальчиком?
Почувствовав, что пальцы дрогнули, понял, что попал в самую точку.
- С кем-то конкретно или чисто риторически?
Наташа убрала руку вовсе и попыталась отодвинуться от мужа. Ритус приподнялся и посмотрел пристально на жену.
- Мне расценивать это как трусость?
- Не знаю.
Наташа взгляда не отвела, лишь щеки зарумянились больше.
- Доверяешь мне? - Ритус приблизился к лицу Наташи.
- До этого момента у меня не было причин не доверять, - тихо, не отрываясь от его глаз, ответила она.
- Мужчина?
- Да.
- Арт?
- Да.
 Ритус облегченно вздохнул: слава богу, понятна ее недосказанность. Он резко поднялся с кровати, нашел джинсы, валявшиеся на полу, и кое-как натянул их – молния не хотела сходиться:
- Подожди, дружок, не время еще.
Натягивая футболку, нашел Наташины джинсы в шкафу, одел женщину...

- Сволочь! Ну, ты просто!.. - Наташа в отчаянии прижала ладони к пылающим щекам, - У меня, просто, нет слов…
Она закрыла в отчаянии глаза, но в сознании возникли образы ее, и его, и еще одного его… О, боже!.. Умереть бы сейчас… Открыв глаза, уставилась в лобовое стекло машины – лучше уж смотреть куда-нибудь, все равно куда, чем вспоминать.
  Между тем Ритус спокойно вел машину. Они ехали в гарнизон забрать Лекса, чтобы отправиться к Наташе домой. Прошло полчаса прежде, чем Ритус сказал первое слово. Наташа сидела все в той же позе с прижатыми к щекам руками. Он просто обязан что-то сказать.
- Из-за чего тебе стыдно, позволь спросить?
Поняв, что риторический вопрос не возымел нужного действия, продолжил:
- Из-за того, что ты сделала или из-за того, что я в курсе, что ты сделала?
Не услышав ответа, продолжил:
- Из-за первого беспокоиться не стоит, так как девяносто, а может быть и сто процентов людей об этом подумывают, но далеко не все воплощают свои «порочные» мысли в реальность из-за обычной… трусости. Из-за второго не стоит беспокоиться, так как двести процентов из ста желают изменить своей дражайшей половине…
- А ты? - вспыхнула Наташа.
Она резко отняла руки от лица и повернулась в его сторону. Он успел все-таки затормозить на самом краю обочины.
- Ни ты, ни я не входим ни в сто, ни в двести процентов. Скорее мы минус один и минус два процента. Потому что мы не трусы, во-первых, а во-вторых, к измене это совсем не относится. Лично я испытывал похожие чувства, когда выбрался из пещеры, кишащей змеями.
- Ты хочешь сделать мне комплимент, сравнивая не с одной змеей, а несколькими?
Ритус весело рассмеялся. Улыбаясь, он посмотрел на жену, напряженную, нахохлившуюся, недоверчивую, страдающую от чувств, не понятных ей. Ритус хотел заглянуть ей в глаза, но она упрямо не хотела смотреть прямо.
- Наташа… - ласково позвал он, словно она находилась в непролазной чащобе, куда сбежала, пытаясь скрыться от него (что было, кстати, недалеко от истины). - Давай разберемся, моя хорошая. Итак. (Он чуть приподнял бровь.) Представь себе на секунду, что мы не муж и жена. Я твой друг. Как раньше. Разве ты не пришла бы ко мне и не сказала о своих … мечтаниях?
- О таком не говорят.
- Ну, и глупо, - Ритус пожал плечами. - Вообще-то, мне казалось, что я для тебя не просто друг, а особенный.
- Это так…
- Я хочу и мужем быть особенным.
Наконец их глаза встретились. Ритус забирал у нее и страх, и недоверие, взамен дарил покой и нежность.
- Если бы мы не были женаты, то я предложила бы тебе стать моим любовником, - выпалила Наташа в своей манере сказать, а затем спустя время, подумать, что, собственно, она такое ужасное произнесла.
Ритус рассмеялся:
- Ничего другого я не ожидал.
- Но.
- У тебя все еще остались но… - он в изумлении поднял и другую бровь.
- Вообще-то есть… У меня есть вопрос, - она прикусила нижнюю губу в раздумье, как лучше ее сформулировать.
- Да… И еще как!
Наташа, краснея, посмотрела на Ритуса. Он ответил на вопрос, который она даже не составила в предложение.
- Я не просто ревновал. Я чудовищно ревную тебя и сейчас, и буду… Потому и сказал: ни с чем не сравнимое чувство: выворачивает всего наизнанку от ощущения счастья – жив и будешь жить, наслаждаться жизнью.
- Не очень-то понятно, - с сомнением сказала Наташа.
- Тогда иначе… Ты любишь экстрим. Это сто баллов по десятибалльной шкале. Согласна?
- Да!
  Глаза Ритуса искрилась лучиками смеха. Они были в ином мире, своем, где место только для них. Неизвестно, сколько времени они отсутствовали бы, но что-то из внешнего мира нарушило их гармонию. Даже Ритус не сразу уловил, откуда идет колебание. Он посмотрел на тень, закрывшую от него солнце с левой стороны, по ту сторону дверцы машины снова постучали. Ритус опустил стекло.
- Младший лейтенант Иванов. Ваши документы.
Ритус подался из окна, не понимая, в чем дело.
- У вас все в порядке? - спросил милиционер.
Ритус осознал, что слова человека относятся все-таки к нему. Он взял документы и вылез из машины. Пока лейтенант и его помощник рассматривали документы, Ритус осматривался по сторонам. Черт, он проскочил поворот в лес, они все еще на трассе. Поворот, однако, недалеко – километров двадцать. Ритус уставился на машину, она стояла на трех колесах. Дверь с Наташиной стороны открылась, женщина вышла и выругалась – колесо с ее стороны висело над кюветом.
- Ты что кретин? - спросила Наташа с недовольной миной.
Ритус неуверенно пожал плечами: и не утверждал, и не отрицал. Он только заметил, что остановился на самом краю. Ему казалось, что они лишь съехали на обочину и мило беседуют, не задевая ничьих чувств. Взглянув на лица милиционеров, понял, что они так не думают.
- А что произошло? - спросил у них Ритус.
- Во-первых, вы ехали сто пятьдесят километров в час. Пролетели на перекрестке, где должны были сбавить скорость. Затем резко затормозили, чуть не свалились в кювет. Вы что не помните? Вообще-то, мы вам стучали не одну минуту.
- Да?.. - Ритус снова как-то неопределенно пожал плечами. - Думаю, стоит позвонить… Сань, привет. Вызови мне «техничку». Я… а, собственно, где я?  - Ритус уставился на милиционеров, те в свою очередь с интересом смотрели на него.
- Определи сам, - Ритус сделал вид, что ничего не происходит.
- Вы пьяны? - спросил старший по званию.
- Я? - у Ритуса глаза вылезли на затылок.
Он долгое время не пил ничего, что превышало градусов кваса.
- Действительно, ты случайно не пьян? - Наташа расплылась в дьявольской улыбке – будет что рассказать в ЭСВ: Ритуса приняли за пьяного! Вот бы направили на экспертизу – был бы лучший анекдот после истории с козой, разумеется, героем которой был Ритус. (Сколько лет прошло, а забыть невозможно).
Ритус проследил за ходом мыслей Наташи, сообразив, что она мечтает сочинить о нем неправдоподобную историю, которая попадет в первую десятку года.
- Пройдемте с нами.
- О, нет… Я не могу позволить только себе наслаждаться этим зрелищем! - завопила она как полоумная. (У Ритуса создалось ощущение, что она сейчас захлопает в ладоши от радости).
- Класс! - между тем продолжала она.  - Вы просто обязаны взять у него тест на наличие алкоголя только чуть позже, когда приедут ребята.
Наташа давилась смехом. Ритус попытался убить ее взглядом – она не реагировала, вернее, делала вид, что не замечала.
- Я не пьян, - очень серьезно сказал Ритус, обращаясь к милиционерам. - Мы возвращаемся от любовника моей жены.
Она ни на секунду не задумалась о словах, произнесенных Ритусом. Главное в другом – он пил!
- Ты пил у него… Да, припоминаю, ты точно пил коньяк, шампанское, более чем уверена.
- Конечно, я пил шампанское, ты же в нем ни одна купалась.
Наташа снова пропустила мимо ушей его замечание: она победит в конкурсе анекдотов!
- И даже возможно коньяк, вот только не помню, до того, как он или я отнес тебя в спальню, или после. Или в то время, как…
- Ты пил!!!
- Стерва, - констатировал непреложный факт Ритус.
  Милиционеры не были новичками в своем деле. Они многое повидали, но такое… они переглянулись, может, отпустить, и пусть катятся ко всем чертям… Лейтенант Иванов уже протянул Ритусу права и хотел козырнуть, но увидел три машины, резко тормозившие около них. Вышло несколько человек в штатском, но по выправке чувствовалось – военные.
- Привет, - лысый человек подошел к Ритусу и поздоровался. - Что случилось?
- Без понятия.
Ник и ребята уже осматривали машину. Их занятия прервала Наташа.
- Он пьян!
Все по команде посмотрели на Ритуса. Милиционерам показалось, что они увидели, по крайней мере, Сатану.
- Он будет проходить тест на наличие алкоголя! - не унималась Наташа.
Ритус возвел глаза к небесам, скрестил руки на груди и сделал вид, что ничего не случилось.
- Класс! - сказали хором все до единого человека за исключением милиционеров.
- Ну, мы ждем!
Лысый пытался сдержать ухмылку, но у него не получалось. Он понимал, что Ритус обязательно найдет способ отомстить ему за такое поведение, но…
- Это надо запечатлеть! Для истории! Я за камерой! - Георг пошел назад к машине.
- Я сниму на мобильник! - нашелся Ник.
- Постарайся растянуть наше удовольствие! - обольстительно прошептала Наташа, прикоснувшись к уху Ритуса.
- Я просто не дам тебе забыть этот момент! Никогда! - Феликс готов поделиться своим счастьем со всеми людьми на планете.
Милиционеры поняли, что ситуация для человека по имени Ритус Бланки сейчас из ряда вон выходящая – вряд ли он пьян – но они абсолютно не понимали, в чем дело.
- Вы чего стоите? Несите сюда ваш алкометр, - лысый причмокнул от удовольствия.
В немом молчании все ждали, когда один из милиционеров сходит на КП. Увидев аппарат, все затаили дыхание. Когда его передали Ритусу, ребята зааплодировали, зашикали, словно школяры. Милиционеры совсем растерялись.
- Есть! Есть! Есть! Ритус Бланки дует в трубку!
- Наш начальник пьян!
- Ритус и пьян!
- Ура!
После того, как у алкометра вылетела нижняя крышка, Ритус спокойно передал аппарат милиционеру и раскланялся в разные стороны, будто актер на сцене.
- Довольны, господа? Надеюсь, вы удовлетворены? Тебя, - Ритус задержал взгляд на Наташе, - четвертую…
- Лейтенант, вы просто обязаны его оштрафовать, - констатировала факт Наташа, не сводя глаз с Ритуса.
- Все в порядке, - неуверенно ответил лейтенант.
- Он же превысил скорость, чуть меня не угробил.
- Дорогая, не надейся, что я так скоро «угроблю» тебя, - вкрадчиво, как кот с мышью, заговорил Ритус.
- Что ты, дорогой! - с сарказмом парировала Наташа. - Я не дам себя угробить.
Пожалуй, удары их клинков слышали окружающие.
- Кто был за рулем? - лысый возвратился в реальную жизнь.
- Я. Не думаю, что… Но…
Ник включил аппарат и начал обследовать машину. Он почти закончил, когда послышался щелчок. Все застыли. Черт. Лица, несколько минут назад смешные, добрые, стали ледяными. Шпаги из Наташиных глаз исчезли. Милиционеры не знали, как избавиться от ощущения чего-то, ох, плохого. Лишь Ритус казался спокойным. Ник аккуратно достал чип из-под машины: такой миниатюрный, никаких детонаторов, пластида – все цивилизованно, можно сказать.
- Где вы были? - спросил Сашко.
- У Арта.
- Мы проследим. Пересаживайтесь в любую машину... а вам, лейтенанты, спасибо. Похоже, вы только что спасли жизнь этих придурков…
  Ритус залез в машину вслед за Наташей. Последние слова она расслышала, но сработал защитный механизм – вошла в ступор – и ничего не поняла.     Произошедшая история была совсем не кстати. А может, как раз очень кстати? Ритус молчал всю дорогу до дома. Надо подумать…

  Надежда Николаевна была рада приезду Наташи. Она с благодарностью посмотрела на Ритуса, обняла внука: какой большой. Надежда Николаевна вспомнила, как несколько недель тому назад к ней пришла бывшая одноклассница Наташи и сказала о том, что класс собирается отметить двадцатилетие окончания школы. Надежда Николаевна не знала, что ответить на резонный вопрос, приедет ли Наташа. Она сказала, что позвонит зятю и скажет ему, а он уж передаст Наташе, если сочтет нужным. На странное фырканье соседки, Надежда Николаевна честно призналась, что с Ритусом ей разговаривать проще.
  После смерти отца и гибели младшей сестры Наташа не могла находиться дома. Ее словно грыз червь изнутри. Столько смертей в семье. За что? Несколько раз Ритус пытался заговорить с Надеждой Николаевной о переезде в гарнизон, но она всякий раз отвечала отказом. Да и как можно уехать из родного дома, построенного руками мужа, могил дорогих ей людей: сына, мужа, а теперь и дочери.
  Надежда Николаевна чувствовала, что Наташе с Ритусом намного спокойнее, чем с Ярославом. Она знала наверняка, что он любит ее дочь – это главное. Все остальное приложится…

***
  На улице пахло прошлогодней прелой листвой. Земля, еще грязная, готовилась надеть праздничный наряд, яркий и сочный. Кое-где в ложбинах сохранился черный снег, пористый и рыхлый. Синички теперь тренькали целый день, забывая об отдыхе. Поля парили. Было странно наблюдать, как над чернотой стелется туман. Получался слоистый пирог. В лужах прыгали солнечные зайчики, заставляя щуриться и смеяться прохожих.
  Володька Воропаев, распахнув фуфайку, хлестко шлепал по лужам. Ему было жарко и весело. Он задирал прохожих девчат, они краснели, звонко смеялись ему вдогонку. Насвистывая, Володька шел домой. С делами он управился загодя: законный отдых. А сегодня вечером в клубе новый фильм, потом танцы: девчата все его, вернее, почти все.
  Володька Воропаев слыл в округе отчаянным парнем. Никто ничего не мог с ним поделать. Отец погиб на войне, хворая мать молилась на него, единственного кормильца в семье (трое младших на руках). Володька после семи классов наотрез отказался идти в школу: надоело учиться. Мать не перечила, в душе даже радовалась – будет работать, зарабатывать трудодни. Володька устроился в колхоз помощником слесаря. Работа у него спорилась. Он любил мастерить, чувствовал жизнь дерева. Еще держа в руках заготовку, прикидывал, что именно можно с ней сделать. Мастер, поглядывая на паренька, улыбался: добре, сынку, будет толк.
  Парню минуло в этом году двадцать. Среди сверстников он слыл первым хулиганом. Участковый не раз предупреждал его, что не посмотрит на отца-героя и мать-инвалидку, а задаст ему. Председатель тоже одергивал острого на язык зубоскала.
  Девчата знали, что задирать Володьку не стоит. Между собой они, конечно, говорили, что он врун и что на него нельзя положиться, но в душе ни одна не отказалась бы от дружбы с ним. Он же, словно не замечал взглядов девчат, довольствовался только шутками и щипками. Большего никому не предлагал. На резонный вопрос: почему не заводит невесту, нагло отвечал, что и так все девчонки его. Жениться и невеститься некогда, да и охоты нет. В эту похвальбу верили. Ребята с ним не спорили, если он шутя обнимал чью-то девчонку. Знали: спуску не даст.
  Высокий, статный, темноволосый с большими синими глазами, гордым чубом, самоуверенный, он нравился всем девушкам. Самые красивые тщательно выбирали наряды, чтобы понравиться ему. Дурнушки мечтали о нем во снах.
  Наскоро умывшись, он уже надевал чистую рубаху. На ходу перехватил горячую картошку с хлебом. Бросив: «Мать, не жди меня», хлопнул дверью. Мать, вздохнув, перекрестилась, начала читать молитву.
  Позубоскалив после фильма, ребята ждали начала танцев. Они стояли большой компанией на ступеньках клуба и не пропускали ни одной девчонки.
- Ой, Клава, и тебе приспичило? - хохотали они.
Красная девушка юркнула за угол.
- Смотри не перепутай Ж с М. Ж – то есть...
Раздался новый взрыв хохота.
- Молодые люди. Вы бы хоть на ступеньках не курили. Нельзя же по-скотски – гадить под себя.
Ребята смутились, пряча за спины папиросы, расступились и пропустили Марию Николаевну, учительницу литературы, с дочерью Надеждой.
- Хороша краля! - прошептал Сашка.
- Хороша Маша, да не наша! - ответил Митька. - Она на таких лапотных и не поглянет.
- Эт почему?
- Эт потому. Ты вот куды после школы? В МТС учеником. А она в институт поедет поступать на учителя. То-то же.
- А может, ей пачпорт не дадуть.
- Сам ты пачпорт. Тебе вот и не дадут. А ее паспорт на дом принесут.
  Володька стоял понурив голову. Веселье прошло. Сколько ночей напролет думал об этой девушке. Впервые он увидел ее несколько лет тому назад. Она была моложе его на три года. Володька всячески старался, чтобы она заметила его. Но как назло девочка не желала его замечать. Он и стекла в школе бил, и драки устраивал, и в реке тонул, но упрямая девчонка не обращала на него внимания.
  Повзрослев, Володька купил себе скрипучие сапоги, костюм с галстуком, накручивал чуб с предположением, что теперь-то, наверняка, она его заметит. Нет, не получалось. На танцы в клуб она не ходила, только иногда посмотреть фильм, да и то в сопровождении матери.
  В присутствии же Марии Николаевны Володька робел еще со школьной скамьи. Что-то в образе этой уже не молодой женщины, останавливало любого из села.
  За годы, прожитые здесь, она ни с кем не сблизилась, не переняла обычаи, местные устои. Скорее, наоборот, она пыталась сохранить в себе частицу той жизни, из которой когда-то была насильно выдернута и выброшена жерновами судьбы и непростой жизни. Мария Николаевна никого не подпускала к своему сердцу, даже с дочерью была строга и требовательна.
  Жили они в небольшой квартире, поделенной на две комнатки. В одной разместилась кухня и столовая. В другой – спальня. В квартире была медицинская стерильность и необычайный порядок. Каждая вещь лежала на строго определенном и только ей отведенном месте. Томики книг лежали на видном месте. Среди них не было тех, которые хранились в рукописном варианте и лежали у Марии Николаевны в особом месте.
  Мария Николаевна не позволяла себе расслабляться. У нее не было на это право. Всегда готовая к стуку в дверь, она выглядела уже собранной в далекий путь в никуда.
  Наденька мало разговаривала с матерью по душам, точнее, никогда. Для нее не была понятна гордость матери. Надя считала, что вокруг много хороших, пусть и не таких умных и образованных, как ее мать, людей. И вот эти-то люди живут, радуются, любят, а не только ненавидят. Жить ради ненависти было Наде в тягость. Она с удовольствием променяла бы свою гордую интеллигентную жизнь на веселую, заводную, порой, бесшабашную, жизнь ее сверстников.

  Земля обсохла. На буграх появилась первая зелень. Настала жаркая пора, когда в колхозах начался сев. Погода в этом году стояла небывалая, давала возможность и вспахать, и посеять вовремя.
 Володька приходил из мастерской уставший, но довольный. Усталость не давала сойти с ума. А то, что с ним творится что-то неладное, мать стала подмечать еще с прошлого лета. В последнее время совсем свихнулся.
  Володька понимал, что через несколько месяцев она уедет в город, найдет там жениха и все. Для него все... Просыпаясь по ночам от мыслей в холодном поту, он выходил на улицу, чтобы успокоить выпрыгивающее сердце. Руки тряслись, словно в лихорадке. Иногда в отчаянии решался идти утром прямо к Марии Николаевне, чтобы рубануть начистоту. Однако Володька понимал, что его бред не будет понятным нормальным людям, тем более Марии Николаевне с Надей. В эти несколько недель он брался за любую работу, пытаясь изнурить себя трудом. Все что угодно, лишь бы не думать.

  В один из субботних вечеров он сидел в поле за общим столом. Анька-повариха спешила: надо успеть в село, умыться, причесаться, переодеться на танцы.
- Ты чего, Володя, не ешь? Не пойдешь домой что ли?
- Че я дома не видел? - спросил Володька.
- А на танцы?
- Ох, Анютка, одна у тебя беда – танцы... Ты ведь вот комсомолка, а забываешь, что главная забота колхоза и каждого колхозника, а значит, и твоя тоже, на сегодняшний момент -  вовремя закончить посевную. Этого требует партийное руководство. Несознательный ты элемент, Анна.
Володька, смеясь, смотрел на оробевшую девушку.
- Чего рот разинула? Закрой, дуреха, а то мухи влетят.
Володька отодвинул от себя миску с супом.
- Не хочу я твоего супа – недосоленный он.
  Совсем смущенная девушка молча забрала миску. Старый Пахом засмеялся в усы, но ничего не сказал. Анна не знала, что ей делать с недоеденным супом. Наконец, вылила на землю. Гаврила захохотал:
- Анька, неужели и тебя обломали. А я думал, что у тебя для каждого словечко припасено. Ан, нет. Ну, молодчина, Вовка. Нашу Анькуу укатал.
- И ничего не укатал, - огрызнулась девушка. - Я человеку обещала, что вместе пойдем на танцы.
- Ниче. Подождет твой кавалер. Никуда не денется, - Гаврила облизывал ложку. - Хорош супец.
- И вовсе это не кавалер.
- Ну, тады дурочка Феклуша. Так она, слышь, Анютка, тем паче не опоздает.
За столом хохотали еще громче.
- Ой, смешно, смотрите, как бы пупы не надорвали. Как же тогда за баранку садиться... Я Наде обещалась.
Аня быстро собирала оставшуюся посуду.
- Это дочка учителки что ли? Справная девка, да горда больно. Прям, как мать ее.
Володька, услышав, что Надя собирается идти на танцы, сменил гнев на милость.
- Ладно тебе, элемент несознательный, дуй на свои танцы.
   После ухода Ани Володька для порядка еще позубоскалил малость и тоже отправился домой. Он понял, что судьба дает ему шанс, которым грех не воспользоваться.
  Танцы были в самом разгаре, когда появился Володька. Он взглядом хозяина окинул зал. Анька стояла рядом с Надей и щелкала семечки. Было видно, что ей скучно. Обычно около нее собиралась целая ватага ребят потравить байки, зная ее язычок. Сегодня же никого. Скорее всего, Нади испугались.
  Надя стояла, застенчиво поглядывая на танцующих. Видно, хотелось танцевать, но никто не осмеливался к ней подойти. Володька не пошел к ребятам, лишь кивнул головой и сразу к ней.
- Пойдешь танцевать? - спросил он, не вынимая, впрочем, рук из карманов.
- Да.
  Володька неумело обнял Надю за талию. Оба молчали. Парень был слишком напряжен, чтобы разговаривать. А Надя не знала, как себя вести. Когда музыка перестала звучать, Володька набрал в грудь воздуха и выдохнул на одном дыхании:
- Пойдем отсюда.
- Пойдем, - просто ответила Надя.
Они шли молча от самого клуба. По тропинке через рощицу, к реке. Девушка чуть впереди, парень за ней. Остановились на берегу около поваленной ракиты.
  Надя смотрела на реку, поблескивающую серебром, и думала, как приятно оказаться здесь вечером, когда никого нет или почти никого. Она улыбалась самой себе, теребя концы косынки, накинутой на плечи. Володька не мешал ей. Он смотрел на нее, на реку и не совсем понимал ее восторженности. Ему вот было от чего радоваться. А ей...
  Так они стояли минуты за минутами, то есть вечность. Наконец, природе надоела их немота. Она приказала ветру прогнать несмышленых людей. Налетевший внезапно, он чуть не снес газовую косынку с плеч Нади. Девушка очнулась, ойкнув, поймала ее.
- Тебе, наверное, домой пора? - спросил парень. - Пойдем, я провожу.
Он на ходу снял пиджак, накинул его на плечи девушки. Та в ответ не сказала слов благодарности, только улыбнулась. Они дошли до дома Надежды. Когда девушка протянула пиджак, Володька не выдержал и брякнул:
- Пойдешь за меня замуж? - и даже зажмурился, ожидая либо пощечины, либо смеха.
Но случилось чудо, и вместо ожидаемого он услышал тихое «да».
- Ты не шутишь?
- Нет.
- Тогда жди сватов.
- Хорошо, буду ждать.
- Спокойной ночи. - Володька не нашел слов, забыв даже, что ради приличия следовало поцеловать девушку.
  Ошалевший юноша снова отправился на реку. Искупавшись в холодной воде, он только сейчас смог воспринять смысл сказанного Надей: она согласна выйти за него замуж.
  Володька пришел домой под утро. Мать уже встала стряпать. Она гремела чугунками и чаплями в печке. Володька, выпив кружку воды, сказал:
- Мать, засылай сватов. Женюсь.
- Женисся? На ком же?
- На Наде.
Мать сползла на лавку, прикрывая платком рот:
- Спортил, ирод!
- Не спортил, но спорчу, так что засылай сватов. Лучше сегодня.
  Мать забыла и про чугунки, и про печь. Сын давно ушел на двор: слышался стук топора, а она все поверить не могла. Легко сказать: засылай сватов. Нет, к свахе идти нельзя. Попервой надо самой наведаться. Непростая это задача – жениться на Надежде. Не отдаст ее Мария Николаевна, ох, не отдаст. Одна мать знала упертый характер своего старшенького: не отступится теперь. Что называется: нашла коса на камень. Как тут быть. Уже проснулись младшие, а мать все сидела у загнетки на лавке.
  После обеда, одевшись в самое лучшее, помолясь, мать вышла из дома. Специально пошла не напрямки, а околицей. Кто встретит: к Степаниде за закваской, да и в гости: кума как ни как. Дошла без злоключений.
  Дверь открыла Мария Николаевна. Поздоровались. Хозяйка впустила гостью, усадила за стол, не спрашивая о цели визита, поставила чайник на плиту. Вот эта манера многих приводила в замешательство. Когда по чашке чаю было выпито, мать сложила руки на коленях и сказала:
- Я ведь к вам, Мария Николаевна, по делу.
- Слушаю вас.
- Уж вы меня глупую простите, ежели, что не так. Не ученая я, не знаю, как покрасивше-то.
Мария Николаевна не перебивала, а спокойно смотрела и ждала. Мать совсем было смутилась, но, вспомнив слова сына, пересилила себя.
- Сын мой старший, Володька, Владимир, значит, жениться надумал... на дочке вашей, значит, Мария Николаевна...
Мария Николаевна и бровью не повела.
- Я перечить дочери не стану. Если согласна – это ее выбор.
Мария Николаевна позвала дочь. Надя вышла из соседней комнаты.
- Здравствуйте.
- Здравствуй, девонька, - мать оглядела Надю: не по себе сын дерево рубит, ох, не по себе.
- Надя, вот Анна Антоновна говорит, что ее сын Владимир просит твоей руки. Не знаю, что ответить.
Надя вспыхнула. Она хорошо знала характер матери. Чем больше выдержки, тем больше негодования.
- Я согласна.
  Мария Николаевна посмотрела в глаза дочери. В них читался вызов и ей, и судьбе. Мария Николаевна уверена, что дочь шла сейчас против своего естества, что у ее дочери не могло быть ничего общего с этими людьми, она должна, просто обязана, добиться того, чего не достигла она, вернее, не дали достигнуть. Что ж, это твой выбор, доченька. Пеняй на себя. Жизнь с мужланом. Стать самой неизвестно кем... Это твой выбор, твоя чаша, и ты выпьешь ее до дна...

  Когда Надя выходила замуж за отпетого хулигана Володьку Воропаева, она и представить себе не могла, как именно сложится ее судьба. Она была готова ко всему, лишь бы быть со всеми, как все.
  Прожив не один десяток лет, вырастив троих детей, схоронив из них двоих, Надя была и счастлива, и несчастлива одновременна. Счастлива потому, что была любима все эти долгие годы. Научилась любить сама, искренне, самозабвенно, не думая о себе, не требуя ничего взамен. Несчастлива потому, что так и не смогла найти понимания у матери. Та не простила ее даже перед смертью. Надя потеряла детей. А что может сравниться с горем матери, пережившей своих детей, выношенных и рожденных в муках...
  Теперь, оставшись одна, Надежда Николаевна часто вспоминала свою жизнь. Порой корила себя за, как ей казалось, недостаточную любовь к мужу. Он всю жизнь пытался доказать ей, а главное Марии Николаевне, что достоин ее. Добивался этого уважением односельчан и земляков, успехами младших братьев и сестры, успехами собственных детей.
  Оказывается, сколько нежности и любви может скрываться за внешней грубоватостью. Надежда вспоминала, как уже после свадьбы, когда молодые ютились в тесном домишке Воропаевых, он ездил в район, чтобы на базаре купить для нее модные варежки и тончайшую шаль из белого пуха. Шел оттуда пешком, чуть не обморозился... Как ставил дом... Работал, словно в пьяном угаре... Как стоял растерянный перед ней, узнав о ребенке. Как по ночам что-то мастерил, чтобы заработать лишнюю копейку... Как прятал слезы от обиды за нее, потому что Мария Николаевна не пришла проведать их первенца... Как не ел дома, потому что на двоих не хватало... Сколько этих «как» накопилось за жизнь?..
  Как застыли его глаза, смотревшие на сына в гробу... Как помертвел он, узнав о гибели младшей... Как пытался принять первый удар на себя, чтобы уберечь ее... ото всего... И не выдержал – погиб на взлете. Зацепился за порог собственного дома и упал, подкошенный смертью-подлюкой. Похоже, переиграла его костлявая. Некому продолжить его род...

  Возможно, Наташа волновалась бы, как она предстанет перед своими одноклассниками, но у нее просто не хватило на это времени. Ритус все время находил какие-то занятия. Наташа старалась не показать виду, но к вечеру устала (да еще предыдущие бессонные ночи) и уснула как убитая. Наутро не очень рано встала, пока то да се – время прошло незаметно. Спохватилась тогда, когда Ритус сказал, что пора идти. Наташа вдруг поняла, что ей предстоит встретиться с людьми, со многими, практически со всеми, если быть уж предельно честной для себя самой, с которыми она не виделась с тех пор, как закончила восьмой класс. Она зашла в комнату, когда Ритус натягивал джинсы с порванными коленками.
- Ты в этом пойдешь?
- И ты тоже.
Ритус кинул ей такие же джинсы и белую рубашку. Наташа переоделась, посмотрела на себя в зеркало: в принципе, ей наплевать, что о ней подумают, однако так она чувствует себя весьма комфортно.
  Они пришли без опоздания, поэтому почти никого не было, лишь Лена с мужем (она здесь теперь преподавала) и Тамара Николаевна – классный руководитель Наташи. Наташа протянула букет роз учительнице, поздоровалась, но обошлась без поцелуев и оханий. Ритус только кивнул головой.
- Мой муж Ритус. Почему никого нет?
- Неприлично приходить вовремя, - сказала Лена, улыбнувшись.
- Неприлично заставлять ждать себя, - констатировала факт Наташа, недовольно передернув плечами.
  Тамара Николаевна покачала головой – ничего не изменилось, вернее, как раз наоборот: много чего изменилось, но только не Наташа.
  За час собрались все. Ритус посадил Наташу так, чтобы сначала она могла видеть вошедшего человека, а затем он ее. Сам же с интересом наблюдал за пестрой компанией собравшихся людей. Ритуса в первую очередь интересовали лица, в особенности глаза. Люди одного возраста выглядели по-разному и не только внешне.
  В глазах Ольги Кувшиновой читалось превосходство перед всеми остальными. Она чувствовала и вела себя уверенно, понимая, что достигла среди бывших одноклассников всего, чего хотела. Красивую статную фигуру облегало изящное вечернее платье. На пальцах красовался не один перстень с бриллиантом, а целых три. Она разговаривала чересчур громко, давая понять, что не привыкла к непослушанию. Глаза у нее были ледяными, безусловно, красивыми, но ледяными, словно айсберги.
  Тамара Вострикова заикнулась о том, что муж не смог приехать, так как сейчас на очередных соревнованиях за границей. Однако вдруг поняла, что его здесь, собственно, и не ожидали увидеть, так как его вообще никто и никогда не видел: его жизнь состояла из одних соревнований, которые проходили исключительно за границей. Глаза перескакивали с одного на другого, словно спрашивали: а ты веришь, а ты?
  Женька оказался выше всех. Впрочем, он всегда был выше всех на целую голову. Все та же самодовольная улыбка. Только теперь не было двух пиджаков в классном гардеробе, оставляемых им в школе из-за неудобства ношения под курткой. На смену пиджакам пришло другое. Оказывается, это именно он предложил встретиться одноклассникам. Так как он имел свой бизнес, довольно неплохой, расщедрился на цветы классной (к досаде, кто-то до него уже подарил Тамаре Николаевне роскошный букет роз) и продукты. Женька самодовольно, даже покровительственно, оглядывал окружающих, пока взгляд не запнулся на Наташе. Одетый в пиджак (почему не смокинг – усмехнулся Ритус) с модным галстуком, с запонками, держа за талию длинноногую длинноволосую узкобедрую спутницу, он усмехнулся.
- Наташа, ты? Я бы никогда тебя не узнал.
Он хотел бы, конечно, обнять Наташу, но она сидела по другую сторону стола, а путь к ней загораживал с одной стороны Ритус, с другой – стул. Ничего не оставалось делать, как довольствоваться лишь словами. Глаза говорили, что он намерен возобновить попытки, несмотря на то, что Наташа, передернув плечами, просто сказала:
- Привет.
  Таня Сибирцева, поздоровавшись, тихо села у окна и стала рассматривать улицу. Пригласили, и на том спасибо.
  Наташа Ельчанинова и Лена Кувшинова пришли, разумеется, вместе, так как и после школы дружили, теперь уже семьями. Мужей не взяли, признавшись, что те не захотели: по телевизору футбол. Глаза пошарили вокруг, задержались на Женьке с фотомоделью, еле удостоили взглядом Наташу – неужели нельзя было одеться поприличнее – и перекинулись дальше, пока не столкнулись с Ольгой.
- О, - восхищенный возглас завис в воздухе, непонятно, правда, чего в нем было больше: радости или ненависти. (Им доподлинно известно, что последний… э… мужчина Ольги ушел от нее, забрав из компании кругленькую сумму денег).
  Костя с Петькой пришли, готовые продолжить начатое еще вчера. Они хотели кинуться всем на шею, но Женька быстро остудил их пыл, приказав сесть куда-нибудь. (Может, и в угол поставит – подумал Ритус). Наташу они не заметили, потому что смутились Женькиного приказа.
  Валя Климанова вошла с букетом ромашек. Бурно всех приветствовала, даже стихами. Обняла всех, как бы они не противились, даже Наташе протянула руку через стол.
- Ты чего туда забралась? - спросила, недоумевая, Валя.
- Приготовилась есть, - ляпнула Наташа первое, что пришло в голову.
  Юлька Торопчина пришла с Олегом. Наташа еле узнала, нет, не ее, - его. Неужели это тот самый Олег, за которым бегала добрая половина школы (вторая половина в это же самое время бегала за Женькой). Мешки под глазами, заплывшие щеки, животик. Мягкий весь какой-то, обрюзгший. И глаза пустые. Юлька хоть и была все такой же худой, неплохо одетой, но глаза... они пусто осматривались вокруг, скорее по привычке, чем с целью.
  Последней вошла Марина. Она очень хотела, чтобы ее не заметили, но не удалось. Когда она задела стул, все услышали грохот бьющейся посуды.
- Это к счастью! - кинулась ей навстречу Валя Климанова. – Привет, Мариш. Ты чего одна, без дочки.
- Она у мамы.
Опущенные глаза она так и не подняла.
  За исключением Сашки собрались все. Класс их был небольшой. А Сашка теперь не мог прийти: погиб.
  Наконец, все расселись по своим местам. Женька много и долго говорил, обращаясь к учителям, одноклассникам, пока некоторые не начали потихоньку протягивать вилки к тарелкам.
- Может, выпьем уже? - перебила его Наташа.
На нее посмотрели, как на прокаженную: как посмела рот открыть. Она в ответ лишь передернула плечами и одним глотком опустошила стакан с водкой. У всех женщин, исключая ее, впрочем, было налито вино.
- Ну, ты даешь! - воскликнул Женька, усаживаясь на место, по чистой случайности напротив Наташи.
Наташа не заметила его слов и начала есть: отсутствием аппетита она никогда не страдала. Сегодня она так хотела есть, так хотела (и что бы это значило!) Она не стала пользоваться вилкой, когда на тарелке оказался копченый куриный окорочок - взяла его рукой, обсасывала косточки так аппетитно...
  Ольга, жеманно отказываясь что-либо скушать, остановила взгляд на Наташе: неужели можно столько лопать! Это просто... вульгарно. Но на Наташу напал настоящий жор, по-другому не назовешь.
  Ритус дал себе клятвенное обещание, что в этом году в конкурсе анекдотов победит он! Он не даст ей забыть!
  Когда все достаточно выпили, первые разговоры «А ты?», «А у тебя?» смолкли, включили музыку. Ритуса интересовало, кто первым осмелится пригласить Наташу.
- Потанцуем? - его ожидания оправдались - Женька протягивал руку Наташе.
- Я еще не наелась! - ответила она, намереваясь икнуть. - Черт! Я еще конфеты не ела.
- Где ты видишь конфеты? - спросил Ритус, впервые за вечер открыв рот.
- Давай сюда, не прикидывайся, что не видишь.
- С чего это я должен дать тебе конфеты? Я и сам их съем.
- Если ты сейчас же не дашь мне конфеты, ты труп.
Музыка прекратилась сама собой, как впрочем, и разговоры. Люди смотрели на бешеную Воропаеву с ее чокнутым мужем.
- Как скажешь, дорогая! - Ритус вложил во фразу весь сарказм, на который был способен. Он добился, чего хотел: привлек внимание к Воропаевой самым неординарным способом – вызвал ее гнев, зная ее слабость к сладкому.
  Наташа посмотрела вокруг, хотела позеленеть от гнева на Ритуса, но передумала – он же тем временем все конфеты слопает – и... Ритус хохотал, треся головой.
- Сволочь! - констатировала факт Наташа.
Она поняла, что он сделал – плевать. Она большая девочка и не боится скелетов прошлого. Пусть думают, что им заблагорассудится, главное он рядом. Наташа с удовольствием лопала конфеты, впрочем, он тоже. Ольга с недоумением посмотрела на Воропаеву, будто видела ее впервые: да она ничего выглядит, черт, она потрясающе выглядит: молодо, свежо, раскованно, лопает, что хочет, говорит гадости, какие хочет. Но это всего лишь Воропаева.
- Наташ, говорят ты военная? - спросила Лидия Ивановна, учительница русского языка.
- Угу, - Наташа мотнула головой в знак согласия и ничего больше.
- Слушайте, а давайте каждый расскажем о себе, - Женька даже подскочил на стуле от озарившей его мысли. - Мы давно не виделись. Чего же мы добились? А? С кого начнем?..
  Когда очередь дошла до Наташи, она пожала плечами:
- Нечего рассказывать.
- Всем нечего или почти нечего, но мы рассказали, - тихо проговорила Марина, не очень уверенно произнеся слова (надо же: ее слушают – она сама удивилась себе).
- Служу, работаю, как все.
  Ритус от такого хамства даже жевать перестал (конфета, надо сказать, попалась замечательная). Он повернулся все корпусом в сторону Наташи, что не ускользнуло от взглядов, приподнятая бровь причудливо изогнулась на его лбе, но промолчал. Сидел и только смотрел: ну, не наглость же!
- А подробнее? - Женька был заинтригован. - Ты же служишь в как его, забыл, а ЭСВ, кажется. Знаешь, у меня там друг служит. Так он рассказывал...
- Женя, нам не интересно, что рассказывал твой друг. Наташа расскажет из первых уст. Она так давно там служит, что, наверное, теперь генерал, - Ольга жеманно взяла виноградинку и отправила ее в рот.
- Вряд ли он отравлен, - усмехнулся Ритус, давая возможность почувствовать всем, что в его словах скрыт смысл (уж чего-чего, а это он делал мастерски!)
- Прошу прощения! - что за червяк позволил себе разговаривать с ней. Какой-нибудь неудачливый... доктор или хуже того... учителишко.
- Виноград! Я говорю о винограде, - чуть ли не по слогам произнес Ритус спокойно, однако достаточно громко.
- А вы кто такой?
Ритус весело хохотал, как несколько минут тому назад Воропаева. Но в отличие от нее Ольга не знала, что перед ней за человек.
- Вообще-то я всего лишь «какой-нибудь неудачливый... нет,  не доктор – хуже того – учителишко». Я правильно вас процитировал?
 Ольга выпучила глаза. Они вылезали из орбит: не могла же она произнести эти слова вслух или все-таки могла... Ритус мило улыбался, как ни в чем не бывало. Наташа наступила под столом ему на ногу: прекрати сейчас же.
- Так мы с вами коллеги? - спросила Лена.
- Выходит так, - сменил гнев на милость Ритус.
- Вообще-то, я была уверена, что Наташин муж военный.
- Я похож на военного? - улыбнулся Ритус.
- Нет. Вы вообще...
- ...похож черт знает на кого, - закончил мысль Ритус.
Теперь и Лена выпучила глаза, а Наташа ткнула кулаком ему в бок: мерзавец. Ритус сделал вид, что не замечает движений Наташи.
- Это первый муж Натальи Владимировны был военным. Я же так... Подай-принеси.
- И каково быть при жене военной? - набравшись смелости, спросила Марина.
- Врать не привык, а сказать правду... - Ритус отодвинулся от Наташи. - Ну, нет никакой возможности: пристукнет еще чем. Например, кроссовкой, раз нет туфли с каблуком.
  Ритус засмеялся... В душе было не до смеха. Он и представить не мог, что в детстве и юности Наташу не воспринимали всерьез, но именно так и выглядело. Здесь, среди своих одноклассников, она -  сама Воропаева – представлялась только серой мышкой, не более того. Расскажи он об этом в ЭСВ, ребятам – никто не поверит. Он и сам-то, по правде сказать, верил с трудом. Нет, так не пойдет. Пора все расставить по своим местам, и у него начал зреть план. Хотите показухи, шумихи – вы попали по адресу. Будет что вспомнить и в этой, и в той жизни. Он взялся за телефон, чтобы позвонить Арту, но дверь тихонько отворилась, и Ритус увидел глаза. Они принадлежали насмерть перепуганной девочке, потерявшей самое дорогое.
- Марин, к тебе дочка, - сказала Тамара Николаевна.
Марина, побледнев, вышла из-за стола и прошла в коридор.
- Это ее ребенок? - спросила Ольга, играя одним из своих колец на руке.
- Да. Несчастные девочки, - вздохнула Тамара Николаевна. - Погибли муж и сын, а дочка стала калекой. При взрыве полруки оторвало.
- Какой ужас! - воскликнула Валя.
Вслед за ней послышались другие слова сожаления. Наташа молча налила стакан водки и залпом по-мужски выпила.
- Наташа, без закуски? - спросил Петька.
Она не ответила. Марина боком вошла в класс и, краснея, проговорила, что ей придется уйти. Ритус рассмотрел, что около Марины, словно пришпиленная к ее юбке, стояла девочка. Она вжалась в мать так, будто хотела родиться обратно. Ритус встал, обошел стол, остановился перед девочкой, опустился на одно колено.
- Привет.
Он нашел глаза девочки и заглянул в них. Девочка заморгала, но ответила взглядом. Она почувствовала необъяснимую волну спокойствия, будто добрая фея взмахом волшебной палочки перенесла ее в другой мир, где нет жестокости, насилия, косых взглядов, обидных слов.
- Ты, наверное, пришла за мамой? Не беспокойся, ее здесь никто не обидит. И конфет она много не съест...
  Все повернулись в сторону Ритуса: выпил что ли, но сейчас ему плевать на то, что о нем подумают. Куда важнее забрать боль ребенка, пока он в состоянии дышать и понимать. Ритус не играл – был настоящим.
- Ты, конечно, можешь забрать маму, но... Знаешь, я тоже сейчас нуждаюсь в помощи. Ты мне случайно не поможешь?
Он не сюсюкал с девочкой, а серьезно просил о помощи: его глаза не врали. Она в ответ неуверенно моргнула.
- Может, все-таки поможешь? Вся надежда только на тебя. Взрослые меня не поймут, а мне очень надо... - глаза заискрились маленькими бесенятами. Ритус выдержал паузу, почувствовав, что девочка согласится, продолжил, – я просто обязан сделать пакость...
Девочка улыбнулась. Первый барьер был сломан. Ритус весело подмигнул:
- Да?
Девочка кивнула головой.
- Давай на время отпустим маму, но терять из виду ее не станем. Идет?
Девочка не стала сомневаться: его глаза не лгали. Ритус, вставая, поднял ее на руки, спрятав на своей груди пораненную ручку. Девочка поняла, что он не даст ее в обиду, что она находится под надежной защитой, и не стала протестовать. Ритус с ребенком на руках прошел на свое место, посадил ее на колени. Она оказалась между ним и Наташей, а ручку не было видно.
- Вот дубина! Мы же не познакомились, - он даже стукнул себя по лбу. - Прошу прощения. Ритус. А ты?
Марина хотела уже произнести имя дочери, но Наташа предупредила ее покачиванием головы: молчи.
- Ириша, - еле слышно прошептала девочка.
Марина, оцепенев, села чуть не мимо стула: полтора года, как раз после того случая, дочка не разговаривала.
- Замечательное имя. Иришкой, понятно, тебя называют самые близкие. Как мне тебя называть?
- Ириша.
- Спасибо.
Ритус в знак благодарности наклонил голову. В этом немудреном жесте чувствовалось столько серьезности, что он не казался нелепым – никто не посмел сделать замечание. Вообще, ощущалось, что сейчас здесь происходит странное действо. Захоти вмешаться – было бы невозможно.
- А теперь, маленькая принцесса по имени Ириша...
- Я не принцесса, - перебила его девочка.
- Как не принцесса? - удивился Ритус. - Я не ошибаюсь, никогда. Ты точно принцесса, только пока этого не знаешь. Вероятно... точно, -  Ритус еще пристальнее посмотрел на девочку, даже дотронулся до ее лба, - определенно, ты заколдована.
Девочка покачала головой – глупости.
- И ничуть не глупости (она не произносила слов вслух). Такие голубые глаза могут быть только у принцессы. Они как небо.
Ритус замолчал, ожидая ответ. Девочка покраснела от удовольствия: ей еще никто не говорил подобных слов.
- К тому же все настоящие принцессы обладают умом, как ты. Если ты сейчас такая умная и красивая, представляешь, какой ты станешь, когда подрастешь?
Девочка растерялась.
- Я знаю, что это правда, - предвосхитил ее вопрос Ритус. - Когда ты вырастешь, все люди станут тебе завидовать...
- А сейчас смеются, - проговорила Ира.
- Смеются... Видишь ли, смеются над другими обычно злые люди. Знаешь почему? Потому что они трусы и невежи. Считают себя лучше всех, хотя на самом деле это далеко не так.
- Из-за них бывает больно.
- Согласен. Чудовищно больно, но ты ведь сильная и сумеешь побороть свою боль.
- Как? Ведь у меня нет ручки?
- А я был слепой как крот и не мог ходить, - сказал Ритус.
- Как это?
- Позвоночник сломал.
- Что ты сделал?
- Просто справился с болью. Я уверен, что у тебя все будет хорошо. Ты вырастешь, найдешь своего принца, как в сказке, добьешься всего, чего пожелаешь.
- Это легко?
- Зависит от того, что ты пожелаешь.
- А если очень многого?
- Придется приложить больше усилий.
- Ты приложил много усилий?
- Достаточно.
- Доволен результатом?
- Да.
  Марина молча вытерла слезы. Как же все легко и просто у этого человека. Она возила Иришку по врачам, но ни с кем она не разговаривала.
  Все давно перестали есть, кто запьянел – протрезвел, и теперь во все глаза уставились на Ритуса. Взрослый мужик по-взрослому разговаривал с семилетней девочкой, и она понимала его.
- Ты ходишь в школу? - продолжал Ритус.
Ира отрицательно покачала головой.
- Тогда предлагаю тебе особое учебное заведение, где людей ценят за ум, сообразительность, а не за количество рук или ног. Согласна? Думаю, вам с мамой не будет лишним сменить обстановку. Кстати, кто твоя мама по профессии?
- Дизайнер.
- Шутишь? Этого не может быть. Там, где мы живем, катастрофически не хватает дизайнеров. Надеюсь, ты убедишь маму переехать.
- А где мы будем жить?
- Как где? В доме, конечно. Неужели для настоящей принцессы не найдется во всем свете ни одного подходящего дворца. Только не говори, что ты мне не веришь.
- Я верю, только немного сомневаюсь. Может, ты фей?
- О том, что я фей, мне говорят впервые в жизни, - Ритус снова улыбнулся пляшущими чертенятами, - оказывается, это приятно... очень...
- А как тебя обычно называют?
- Ну... - Ритус звонко засмеялся... - наиболее частые выражения, первая пятерка: сволочь, мерзавец, урод, чокнутый, баллок. Это из тех, какие можно произнести вслух...
- А кто такой баллок? И почему тебя так называют? Кто тебя так называет? - Ириша сыпала вопросами, будто решила спросить вдруг о том, о чем молчала полтора года.
- Так меня называют мои лучшие друзья.
- Какие же они друзья?
- Самые лучшие. Мы с ними съели ни один пуд соли.
Ира заморгала ресницами: кто такой пуд и какое отношение он имеет к соли и зачем его вообще надо есть. Чем больше вопросов она задавала, тем больше вопросов оставалось. Ритус решил сменить тему. Наклонившись к ней, он подмигнул и заговорщически спросил:
- А ты помнишь, что я просил тебя помочь мне?
- Да, - девочка расширила глаза и тоже перешла на шепот.
- Скажи, а ты любишь конфеты?
Ириша лишь кивнула головой, причем так, что она чуть не отскочила.
- Да?! - Ритус подозрительно посмотрел на Иру, прищурив глаза. - Но ведь ты девочка... ты не можешь так уж любить конфеты...
Ира выжидательно посмотрела на Ритуса, ничего не понимая.
- К тому же от конфет выпадают зубы. Представляешь, принцесса – и беззубая. Вот, - выпалил Ритус.
Он радовался как мальчишка.
- Ты сам любишь конфеты! - Ира разоблачила его и от радости подпрыгнула на коленях.
- Кто, я? - возмутился Ритус и состроил обиженную гримасу, которая продержалась лишь пару секунд, уступая улыбке, - Да! Очень!!! Но, - лицо стало серьезным. Ритус пристально посмотрел на девочку и продолжил шепотом, - здесь есть еще один человек, знаешь, такой жадный до конфет… К тому же, она, я говорил тебе, что это она, такая вредная, просто не желает делиться со мной конфетами. Ты должна, просто обязана помочь мне стащить у нее конфеты.
- А ты потом поделишься со мной? - с сомнением спросила Ира.
- Чем? А... то есть, ну, да... Ты ведь не очень много съешь? Одной... или двух... тебе ведь хватит, - и спешно добавил, - посмотри, какая ты маленькая, а я большой. В кого конфет влезет больше? А?
Ира сидела с открытым ртом.
- Чокнутый! - выдохнула она.
Ритус прищурил глаза:
- А обзываться нехорошо.
- Ладно, я согласна. Я же обещала.
Ритус что-то тихо прошептал девочке на ухо. Слушая его, она все время хихикала. Пока Ритус вел беседу с девочкой, Наташа крутила в руках фантик. Слыша шушуканье по соседству, решила не облегчать его участь. Он, разумеется, рассчитывал на то, что выставлять себя дурой она не захочет: достаточно его дурацкого поведения, из-за которого все вокруг прекратили разговоры. Ей сейчас все равно, важнее не дать стащить конфеты.
- Дорогая, ты не могла бы передать вазу с конфетами. Я хочу угостить Иришу, - самым елейным голосом произнес Ритус.
- Нет, дорогой. Думаю, с целой вазой такая маленькая девочка не сможет справиться. Вот с конфетой... или с двумя... - тем же самым голосом ответила Наташа и протянула девочке две конфеты. - Я бы не стала класть их на стол, лучше сразу в рот. Человек, у которого ты сидишь... Знаешь, это все равно, что попросить кота постеречь миску со сметаной...
  Ирина улыбнулась Наташе и взглянула на Ритуса, который раздумывал, что бы сотворить с женой.
- Стерва!
- Сволочь!
Обмен любезностями закончился. Ира искренне предложила Ритусу обе конфеты. Он воспринял как личное оскорбление.
- Пойдем в магазин, - предложил он.
- Зачем?
- За конфетами. Мы купим... много... и все съедим. Согласна?
- Да.
Когда они вышли, Наташа пододвинула к себе вазу и начала есть конфеты.
- Наташа, кто твой муж? - спросила Лена.
- Учитель, - Наташа развернула конфету и отправила ее в рот.
- Вероятно, смысл слова несколько иной? - Тамара Николаевна внимательно посмотрела на Наташу.
Наташа подняла глаза на умную женщину.
- Может быть.
- Слушай, он потрясающе общается с ребенком. У вас сколько детей? - спросила восхищенная Валя.
- О! - Наташа закатила глаза. - У нас сын Александр.
- Но у тебя же есть дочь? - Ольга обрела дар речи.
- Наташа, - Марина перебила Ольгу впервые в жизни – ее вообще впервые перебили, – спасибо, конечно, большое, надеюсь, ты поймешь, что искреннее, за Иришку. Она всех дичится, даже меня. Я словно в ступоре до сих пор. Чтобы моя дочь заговорила, да еще с незнакомым человеком, чтобы так веселилась, но не надо давать ей надежду.
Наташа перестала жевать.
- Не поняла.
- Она же ребенок, не понимает, что в жизни...
- Он еще никому ни разу не сказал того, чего не может сделать, а я знаю его более двадцати лет, - Наташа четко выговорила последнюю фразу, останавливаясь на каждом слове. - Даже тогда, когда... - она на минуту запнулась, - умирал вновь и вновь был на грани смерти.
- Значит ли это, что дворец, обещанный принцессе, воплотится в реальность? - Ольга расплылась в зловещей улыбке.
- Да. - Наташа и бровью не повела: конфеты отнимали все ее внимание.
- И он всего лишь учитель? - уточнила Таня Сибирцева.
- Да.
- Вероятно, очень хороший? - Тамара Николаевна улыбнулась Наташе.
- Да.
- Вот что значит быть военной, - перебил всех Женька, - ответы краткие, лаконичные и положительные. Мне нравится. Слушай, Наташ, а какое у тебя звание?
- Генерал! - воскликнула Ольга. - А муж, Ритус, кажется, командующий ЭСВ.
Наташа промолчала, игнорируя вопрос Ольги.
- Оль! Сегодня точно не твой день, - Женька развернулся в ее сторону и засмеялся.
  Оставшийся вечер прошел без потрясений. Наташа старалась не вмешиваться в разговоры. На все дальнейшие попытки выяснить у нее о ее жизни отвечала категорическим отказом. Танцевать тоже не пошла, сославшись на то, что много съела и выпила, а теперь у нее болит живот.               
  Ритус, действительно, съездил с Ириной за конфетами, купил килограммов десять. Они сидели в коридоре прямо на полу около горы из конфет. В руках у Ритуса был альбом. Они рисовали: Ритус левой, девочка правой рукой. В принципе, у них получалось. Когда Марина подошла к ним, чтобы идти домой, Ритус собрал оставшиеся конфеты в пакет и протянул их Ире.
- Лопай на здоровье.
- Спасибо.
Он написал на листе, на котором рисовал с девочкой, адрес и фамилию.
- Если захотите перебраться в гарнизон скоро – отправляйтесь по адресу и спросите этого человека. Я ему позвоню... У вашей дочери будет новая жизнь. Подумайте над моим предложением.
- Мне стоит вас благодарить?
- Нет. Просто я имею возможность помочь вам, а возможности справиться в одиночку с такой болью у вас нет.
- Все равно спасибо.

  Наташа сидела на ступеньках дома, обхватив колени и положив на них голову.
- Можно? - спросил Ритус.
- Да.
- Как ты?
- Чокнутый.
- Прости, если бы не девочка.
- Не бери в голову.
- Вообще-то, я и так собирался устроить шум.
- Зачем?
- Ты никогда не рассказывала о своей жизни, той, другой, не после смерти.
- В ней нет ничего интересного.
- Тебе видней.
- Да, мне видней.
- Хороший вечер.
- Да.
- Ветер затих. Чувствуешь свежесть? День устал и ушел отдохнуть. А ночь не спешит заменить своего братца вечера. Самая трудолюбивая в этой семье – заря. Она встает рано и начинает будить мир…
Наташа слушала не перебивая.
- Как тебе такое начало?
- Замечательное.
- Ты в состоянии переключиться?
- Смотря на что.
- Ты ничего не сказала о Серже. Что случилось, почему он не дома?
Наташа вздохнула.
- Так решил Костя – выставить его из гарнизона вплоть до твоего возвращения. У него скоро будет ребенок. От классной руководительницы. Ее зовут Лера – Валерия. Не знаю, что там произошло. Честное слово, для меня такое потрясение: можно подумать, девчонок мало. Я не потому, что она старше – всего три года. Но все-таки. С девчонки чего брать: заморочил голову своим обаянием, шармом, умом, красотой, сексуальностью, черт его дери. Вот она и бросилась в омут с головой. Они из ее комнаты неделю не выходили. Пришлось твоей Аннушке отправляться к ней. Когда Аннушка сказала Лере, кто отец Сержа, т. е. кто ты, бедная девочка чуть умом не тронулась. Хотела сразу собрать вещи и дать деру. Аннушка позвонила Косте. Я так понимаю, решила, что мужчина должен поговорить с ним. Костя предложил Сержу выбор: кто-то из них двоих должен уехать. Серж сказал, что уедет он. Потом выяснилось, что она забеременела. Хорошо, что пошла в нашу больницу. Тимур позвонил мне. Я беседовала с ней, правда, не представилась мачехой Сержа – на правах врача. Она сказала, что хочет оставить ребенка.
  Сережа поехал к Насте Белых. Не знаю, как она там с ним справляется. Иногда ездит Костя. Нас с Ингой и слушать не хочет. Как видишь, я плохая мать и мачеха.
- Не говори глупости. Лучше скажи, как тебе девочка.
- Лера... Не знаю. Боится встречи с тобой. Видно, Аннушка не поскупилась на черные краски, когда описывала тебя.
- Ясно...
- Кстати, почему она такая мегера?
- Все просто: незамужняя тридцатипятилетняя девственница, которая имеет несчастье быть завучем в учебном заведении, где иногда в коридорах, а то и прямо на уроках, летают флюиды э... любви, порочности, связей и тому подобное. Не знаешь, как он ее соблазнил?
- У одноклассника был день рождения. Решили отметить в ночном клубе.
- Их пустили?
- Аннушка уже разобралась: оба охранника уволены.
- А она как там оказалась?
- Вообще-то мальчикам не хватало девочек.
- Даже так!
- Ничего такого... Не думай. За ней послали Сержа как самого э... мужеского что ли.
- Ясно. Представляю себе картину. Открывается дверь – на пороге не желторотый пацан в школьной форме, а молодой человек наверняка в джинсах и белой футболке. Подобранный, статный – что надо. Не удивлюсь, если и цветы принес.
Наташа махнула в знак согласия.
- А в клубе... Естественно, выпили, тихая романтическая музыка. Зов природы. Там он, наверное, ни о чем не помышлял. Но ночь, звезды, пешая прогулка до ее квартиры, запах спиртного, брюки, обтягивающие мужчину, желание быть поцелованной. Да. Любая бы соблазнилась… Аннушка зря отчитывала девушку – она не при чем.
- Ты должен защищать сына, - перебила его Наташа.
- С какой стати? Я привык говорить правду.
- Знаешь, зов природы – да, но неделю. Они ведь забыли обо всем на свете, поэтому Костя и не знал, что делать, а я подавно.
- Да нет. Ты приняла правильное решение в данной ситуации – не стала кричать на нее, топая ногами, а познакомилась, пусть даже в больнице. Умница.
- Что будешь делать?
- Надо встретиться, поговорить.
- Представишься?
- Не сразу. Как она чувствует себя? Может, хотела уехать домой?
- Нет, домой она не рвется. Чувствует себя сносно, а что там на самом деле – не знаю. Думаю, волнуется из-за встречи с тобой. А теперь тем более, наверное, узнала, что ты вернулся.
- Придется ехать в гарнизон.
- Может, сначала к Сержу?
- Нет. Сначала Лера с ребенком. Они в любом случае не виноваты. Серж подождет. У Насти, говоришь? Так это замечательно. И ей веселее, и он в нормальном окружении сверстников побудет.
- В гарнизоне все ненормальные?
- Ты еще себя к нормальным причисли или меня.
Оба, взглянув друг на друга, рассмеялись.
- Ладно, утро вечера мудренее. Идем спать. Завтра решим, что делать со всеми.
- А на спинке порисуешь?
- Порисую.
Ритус легонько подтолкнул жену к двери.

   Все произошло именно так, как и сказал Ритус, недаром он знал своего сына лучше всех.
  Когда через несколько дней Серж осознал, что находится в квартире своей классной руководительницы, он чуть со стыда не провалился. Аннушка (Анна Николаевна, но все в школе звали ее именно Аннушкой, памятуя Булгакова – из-за нее начиналось, и не только на Патриарших) стояла и ждала, когда молодой человек покинет квартиру. Он честно попытался защитить девушку, но противная Аннушка сказала, Сержа ждет Константин Андреевич Белых, а опаздывать, по меньшей мере, неприлично, если он, конечно, сын своего отца. Серж побледнел, но проглотил пилюлю про Ритуса.
  Аннушка без обиняков объяснила девушке, что молодой человек, покинувший квартиру, сын директора лицея, в котором работает Лера, а также командующий ЭСВ; он сейчас в отъезде по делам.
  Лера заявила, что напишет заявление об уходе, на что Аннушка резонно заметила, что никуда она не поедет вплоть до распоряжения Ритуса Станиславовича Бланки. Теперь ему решать, что с ними делать: захочет – казнит, захочет – помилует. (Аннушка имела большое количество недостатков, главное же достоинство – она понимала Ритуса, за что в свою очередь он высоко ценил ее).
  Костя предложил Сержу выбор.
- С девушкой ничего плохого не будет? - спросил юноша.
- Нет. Хуже, чем есть, вряд ли можно представить ситуацию. Не поверю, что ты прыгнул просто так в койку. Вокруг полно других – беспроблемных.
- Я и сам не понял.
- Скорее всего, не успел.
- Может быть.
- Без Ритуса мы тут не разберемся, а когда он приедет – неизвестно. Так что? Куда поедешь?
Костя сидел в любимом кресле Ритуса за письменным столом в кабинете Бланки. Серж смотрел на подлокотник дивана. Непростой вопрос.
- Можно к Насте?
- К Насте? - дивился Костя. - А там…
- Я не стану соблазнять вашу дочь. Она как никак девушка моего брата.
- С чего ты взял?
- С чего? Константин Андреевич, не говорите ерунды. Артур – единственный во всем гарнизоне, а может быть и во всем мире, кто сможет послать далеко-далеко отца вашей дочери, т.е. вас, и ее крестного, т.е. моего папочку.
- Ты так думаешь?
- Убежден. К тому же он уже делал предложение руки и сердца вашей дочери.
- Да… Я помню, как он въехал на мотоцикле в мой дом.
- Он волновался!
- Волновался?! - взревел Костя. - Во-первых, он был на… мотоцикле! Во-вторых, пьян! В-третьих, он еще мальчишка, не отдающий отчет в своих поступках – одна мишура. Естественно, я отказал ему.
- Причем в самой категоричной форме, не оставив надежды.
- Ну, надежда… Надежда есть всегда. Вдруг я умру… скоро… - хмуро улыбнулся Костя.
- Вы сами провоцируете Арта.
- Ничуть.
- Провоцируете.
- Ну, хорошо, да, провоцирую. Теперь да. Но он первый начал -  поставил посреди площади мою статую из воска.
- Вы о том шедевре, что растопился под палящими лучами солнца. Ох, и жарко было. Что там от вас осталось? Мокрое место…
- Как смешно.
- Но ведь, действительно, смешно.
- Речь сейчас не об Артуре, а о тебе. Поедешь к Насте и будешь вести себя так тихо, словно ты мышь. Никаких выступлений на уроках: ты самый обычный ученик, которых миллионы в стране и мире. Никаких споров с учителями, которые имеют знания, несомненно, меньше, нежели ты. Переживешь. Будешь отвечать только на вопросы в учебниках, учить только то, что написано в учебниках. Никаких собственных воззрений на устройство мирового порядка. Никаких цитат из… Просто никаких. Никаких философствований. Никаких религий. Никаких языков, литературы и истории. Никаких…
- Не утомились? - Серж смотрел на Белых, обычно крайне уравновешенного.
- Не ерничай.
- Константин Андреевич, я понял вашу мысль. Не стоит мне вдалбливать ее. Я не стану вести тот образ жизни, что вел до этого. Вас устраивает?
- Да.
- Замечательно. В таком случае у меня есть несколько часов в запасе, прежде чем я перейду на другой образ жизни, и я хочу их использовать.
- Что ты собираешься делать? - строго спросил Костя.
- О, в кабинете отца меня ожидает… (Серж поцокал языком) некая… весьма непонятная и я бы сказал неординарная… такая непознанная и… (Серж засмеялся)
- Очередная древняя запись, которую надо расшифровать, - Костя покачал головой.
- Нет, не угадали. Целая поэма!
- Уволь. Серж, видел бы ты себя со стороны, когда копаешься в этой рухляди, старинных свитках – ты же умалишенный.
- Это плохо?
- Вообще-то… Когда ты выныриваешь из своего мира в наш и удостаиваешь его вниманием и присутствием, то сражаешь окружающих наповал, о чем свидетельствует твой адюльтер с несчастной девушкой.
- Это не адюльтер, - нахмурился Серж.
- Назови, как хочешь, но факты – вещь упрямая. Девочка не была готова встретить такого, как ты.
- А какой я, Константин Андреевич? Как я выгляжу в глазах окружающих?
- В глазах женского пола или мужского? С точки зрения женщин – скорее всего очень-очень романтичный, загадочный, умный, непонятный, очаровательный…
- Не надоело? - расстроился Серж. Он думал, что Константин Андреевич, правда, ответит, а он лишь издевался.
- И давно тебя стало интересовать, как ты выглядишь в чьих-то глазах? - спросил Костя. - Я не замечал в тебе стремления к самолюбованию.
- Не говорите глупости.
- Тогда что?
- Константин Андреевич, можно я задам вам личный вопрос, раз уж у нас зашел подобный разговор? - Серж посмотрел в глаза Косте – он требовал. Костя не смутился – не имел права отступать сейчас.
- Слушаю.
- Почему вы не помогаете сыну?
Костя ожидал какого угодно вопроса, но не этого. Он его попросту не понял, о чем так и заявил:
- Не понял.
- Отец уехал, взвалив весь ЭСВ на Андрея, а вы палец о палец не ударили, чтобы помочь ему. Почему? Из зависти к сыну? Или, может, из ненависти?
- Ты пьян? - Костя ошалело смотрел на собеседника. Он никак не мог взять в толк, о чем, собственно, сейчас идет речь.
- Нет! - воскликнул Серж. - Неужели за столько лет ваш сын ни разу не сделал что-то лучше вас? Ладно, не лучше, но и не хуже. Неужели вы думаете, что у него нет чувств, эмоций, желаний? Подождите, не перебивайте, - он увидел нетерпеливый жест Константина Андреевича и предостерег, - дайте мне сказать.
 - Знаете, я слишком хорошо знаю ваших детей. И Настя, и Андрей делают все, чтобы оказаться достойными быть вашими детьми, не опорочить ваше имя, не уронить в глазах общества ЭСВ ваше достоинство. А что делаете вы? Вот вы сказали об Арте. Я согласен с вами: его поступок был дурацким и в тот момент, когда заявился к вам на мотоцикле просить руки Насти, и в случае с восковой фигурой. Но! Вы подумали о чувствах дочери? Ее вы спросили? Поинтересовались, чего хочет она? Вряд ли.
  Андрей… Вы представляете себе, что он чувствовал, когда впервые вошел в кабинет моего отца не как подчиненный, а как И.О. командующего ЭСВ? Когда разговаривал с вами, другими командующими? Когда он вел заседание ЭСВ? Ведь все не просто смотрели на него и сравнивали его с вами и с отцом, - оценивали, достоин или нет. Вы с ним поговорили, предложили помощь? Весьма сомневаюсь, - Серж покачал головой. - Вы говорите, мой мир. Да, у меня есть мой мир, только мой, где я чувствую себя, как рыба в воде, лучше, чем отец. Понимаете ли вы, Константин Андреевич?! В моем мире никому никогда не придет в голову сравнить меня с отцом. Отец это знает, именно поэтому дал столько свободы. Я не думаю, что поступил дурно, что переступил через грань дозволенного. То, что случилось со мной и Лерой, - это зов не плоти, нет, скорее сердец. Будь здесь отец, он бы мне помог разобраться в себе, я уверен в этом… Не думаю, что и теперь он станет осуждать меня.
  Как видите, Константин Андреевич, несмотря на то, что меня отправляют в ссылку, я в лучшем положении, нежели ваши дети. Я не стал звонить отцу только по той причине, что они с Лексом уехали чрезвычайно спешно, когда в этом не было никакой необходимости. Может, что-то с Наташей – не знаю. Отец сам решит, когда надо вернуться.
  Они еще посидели некоторое время, однако разговор не клеился. Серж, сообразив, что нажал тайную пружину в сознании Белых, извинившись, отправился к себе.
  Оставшиеся несколько часов он потратил на письмо Лере. Надо было попытаться объяснить девушке... однако сейчас он не мог осознать: что, собственно, происходит и произошло. Если бы рядом был отец! Нет. Пора самому разбираться в жизни. Все время его не будут водить за руку. Если ему так тяжело, каково бедной девочке. Она же ни о чем не спрашивала. Даже не знала, кто он. Аннушка! Серж позеленел, представив, что и в какой форме выложит Аннушка Лере. Надо. Обязательно надо найти слова, простые, понятные до осязания, но такие, чтобы не разбили жизнь ни ее, ни его. Подсознательно он понял, что, если сейчас с ней что-то случится, он не сможет дальше жить, как жил прежде.
  Костя не сразу пошел домой, несмотря на то, что стоило сделать всего несколько шагов до своего крыльца. Он сидел на ступеньках дома Бланки и курил. Выкурив несколько сигарет, все так же сидел не двигаясь. Только когда увидел, что Андрей подъехал к гаражу, встал и направился к сыну.
  То, что сказал Серж, оказалось правдой. Он не помогал Андрею, но не потому, что завидовал или ненавидел. Он любил сына, в отличие от своего отца. (Костя и сейчас, спустя не один десяток лет, вспоминал свой дом с содроганием). Однако считал, что показывать любовь не стоит: и так все ясно. А если нет? Понимает ли Андрей, что он любим отцом? Костя не нашел утвердительного ответа.
  За ужином Костя почти ничего не съел, на вопрос жены ответил невпопад.
- Костя, что с тобой? - спросила Инга.
- Прости, мне надо подумать.
Он оставил свою тарелку и ушел в кабинет. Закрыв глаза, начал вспоминать. Наша память избирательна…

  Когда Костя приехал к Насте, дочь удивилась, но не подала виду. Она проводила их с Сержем в свою комнату на втором этаже бывшего барского дома (затем детдома, наконец, общежития), пообещала прийти, как только освободится. Настя вернулась скоро, отпросилась на работе – отец не тот человек, которого заставляют ждать, по пустякам он беспокоить не станет. Настя сосредоточенно наливала чай – не хватало еще разлить его, подала печенье, конфеты.
- Я не ждала гостей, - извинилась она, понимая, что у любой хорошей хозяйки обязательно найдется что-нибудь в запасе, чем можно угостить. Она смутилась, но исправить уже ничего не могла.
  Костя, пока отсутствовала Настя, осмотрел комнату: прилично. Сейчас он ждал вопроса дочери о цели их визита, однако Настя не спросила.
- Настя, я к тебе надолго, - Серж улыбнулся девушке.
- Хорошо, - Настя выпрямилась, как ученица.
- Что именно? - решил уточнить Серж. - Что я приехал или что надолго? Может, ты другого ждала?
Настя, покраснев, отрицательно покачала головой:
- Нет, конечно.
- О, конечно... Однако не стоит так отчаянно трясти головой, - Серж с сарказмом смотрел на Костю: что я говорил – не знаете вы, Константин Андреевич, о чувствах своей дочери. Совершенно! Да и дочь вы, похоже, тоже не знаете…
Костя встретил взгляд Сержа холодно: тоже мне знаток человеческих душ.
- Он, на самом деле, останется у тебя надолго. Во всяком случае, пока не вернется Ритус, - лаконично штамповал Костя. -  Молодой человек развил невероятную быстроту обольщения. Так как девушек в ЭСВ ему оказалось мало, он решил перекинуться на приезжих. Соблазнить классную руководительницу оказалось высшим проявлением шарма!
  Серж на эту констатацию сделал лишь глоток чаю. Настя не стала вдаваться в подробности. Она взяла документы Сержа, сказала, что сама отнесет их директору школы. Когда чай оказался выпитым, вещи Сержа занесены, Костя сказал напоследок:
- Никаких выкрутасов. Есть школа – есть он. Там учителя и школьники. Он должен научиться жить среди обычных людей, которых большинство. Может быть, они не обладают таким количеством мозгов, но они тоже имеют право быть. Между прочим, твой отец это понимает.
- Последняя фраза лишняя, князь! - с достоинством ответил Серж.
Костя ничего не ответил. Он не стал спрашивать у дочери: справится ли она, хочется ли ей такой обузы. Она должна.
  Костя, возвращаясь домой, думал, что неправильно поступил с дочерью. Выходит, что он приказал ей взять Сержа к себе, не удостоившись спросить ее мнения, впрочем, как и в большинстве случаев. Единственный раз, когда он спрашивал ее мнения, перед ее отъездом сюда, в это богом забытое село. На резонный вопрос Кости: «Ты, действительно, хочешь туда поехать?» она, выпрямив спину, четко произнесла: «Да». Костя не стал спрашивать, почему. Ответ налицо: хотела избавиться от его влияния.

  Она всю жизнь осознавала себя дочерью Константина Андреевича Белых, не имевшей право что-то сделать не так, как положено, начиная одеждой и заканчивая абсолютно всем. Настя любила отца, пусть чересчур строгого, педантичного до мелочности, потому что чувствовала в нем гордость, не вульгарную вычурность, самолюбование, а именно гордость за свое имя, свое я. Она походила на него педантичностью, отношением к той работе, которой занималась, будь то стирка или проверка тетрадей. Такая же спокойная, размеренная во всем. Ей нравился ее стиль жизни, потому что по-другому свою жизнь она не представляла.
  Так же, как и отец, она считала поступок Артура полной ахинеей. Разве можно вот так врываться и требовать! Он и с ней не поговорил.
  Настя вспоминала, как проводила каждое лето у бабушки в деревне. Часто приезжали родители. Мама иногда оставалась на несколько недель. А папа… он менялся там: не был строгим, и глаза загорались. Если приезжал Ритус – тарарам обещал быть тот еще. У ее крестного бесконечная фантазия.
  Как-то незаметно вырос Артур. Вернее, вырос он только в длину, мозги остались прежними. Как и в детстве, он дергал ее сначала за косички, затем за хвостик. Если в детстве подставлял подножку и клал лягушку в кровать, то теперь фантазия у Артура, как и у его отца, тоже становилась бесконечной. Настя по возможности не обращала на него внимания, но часто это было совсем не просто.
  Им было по семь и шесть, Артур впервые заявил, что когда он на ней женится, то первое, что сделает, это заставит ее отмывать все чертовы пятна, которые только будут в их доме. (Сейчас он вынужден делать это сам – по его милости Настя пролила соус на ковер – она же не ожидала, что он спикирует по лестнице со второго этажа прямо на нее).
  В десять лет он заявил, что она, как его будущая жена, просто обязана отдать свою порцию мороженого. Она девочка и должна следить за фигурой – на черта она сдалась ему, если будет толстухой, да еще с больным горлом.
  В четырнадцать он в категоричной форме заявил, что не потерпит измены со стороны своей жены. Теперь он уже рассматривал ее не как будущую, а как настоящую жену. Речь шла о том, чтобы она не смела смотреть ни на одного человека мужского пола, исключение составлял только ее отец. В своем Артур не был так уверен. А так как он отправлялся на учебу за границу, то на полном серьезе подумывал о поясе верности.
  Настя вспомнила, как грубо он тогда целовал ее. Чувствовалось, что опыт у него имелся, и не малый. Когда он стиснул ее грудь, она закричала и вырвалась. Он не стал продолжать, но и уходить не собирался, несмотря на ее заявления покинуть комнату.
- Только попробуй не дождаться меня такой, какой ты есть сейчас! - прошептал он ей на ухо перед уходом.
Настя поняла – не шутит. А может, шутит? Но когда он заявился через два года и начал с того, что прямо с порога набросился на нее с поцелуями, Настя растерялась. Не до шуток ей было в тот момент, когда он, злобно сверкая бешеными глазами, спросил:
- С кем-нибудь обжималась?
Настя затрясла головой, вероятно побледнев при этом.
- То-то же…
Он весь вечер не выпускал ее из комнаты. Очевидно, ему доставляло удовольствие видеть ее смущение. Перед уходом между делом бросил:
- Ладно, пора заканчивать. Я думаю, ты созрела для того, чтобы стать женщиной, моей женщиной, только моей.
Он смотрел на нее, как удав смотрит на добычу, как ястреб на цыпленка, волк на ягненка – одним словом, как хищник на загнанную дичь.
  Если честно, в тот момент, когда отец сказал Артуру свое категоричное нет, у Насти появилось двойственное чувство. С одной стороны, ей было досадно, что отец так резко ответил: «Нет, никогда, ни за что на свете», не спросив ее мнения. Но, с другой стороны, и Артур не удосужился спросить ее мнения. Он просто констатировал факт, что она станет его и все. А отец «обломал» его по полной программе, по выражению все того же Артура.
  Парадокс, одним словом. Настю спустя сначала недели, месяцы, а потом годы интересовал вопрос: почему не вмешался Ритус. Обычно именно он устраивал личные проблемы друзей. Здесь же полное молчание.

  После отказа Белых, к которому Артур не был подготовлен, молодой человек растерялся и разозлился. Не соображая, он подумал, что не позволит смеяться над собой. Он сделал (собственноручно, кстати) восковой слепок головы Белых и установил его на главной площади гарнизона. Воск на солнце подтаял и начал стекать. В тот год анекдот о растекшемся Белых оказался лучшим. Артур не стал разговаривать с Настей, считая, что в отказе она приняла самое действенное участие. Он, хлопнув дверью, уехал за границу к Смиту.
   Благодаря злости ко всему свету: на Белых – отказал, Ингу – не поддержала его, Настю – придушить мало, отца – не помог, он в короткое время достиг многого. Недаром Смит утверждал, что в мире существуют две силы, подвигающие на великие деяния: безграничная любовь или ненависть. Артуру казалось, что любовь его растоптали. А ненависть… он скрежетал зубами и учился. В те моменты, когда должен был очищать свой разум, бился головой об стену – не получалось. Разум не очищался. Он отказывался принимать жизнь.
  Так проходил год за годом. Прошло шесть лет. Шесть долгих мучительных лет, в течение которых он не видел ее, ничего не хотел знать о ней. Домой не ездил. Если встречался с отцом, то в разговоре не касался ее. А сам Ритус по непостижимой для Артура причине молчал. Почему отец не вмешался ни тогда, ни теперь? Обычно именно он решал личные проблемы.
  За годы, проведенные вне дома, страны, Артур возмужал, окреп, научился управлять гневом, если речь не шла о Насте. Когда же он думал о ней, все, чему он учился долго и мучительно, исчезало, глаза становились черными, как преисподняя, жар пронзал сердце и жег кожу - Артур становился невменяемым. Он клял себя за любовь. Она его мука, она его судьба, ведь с тех пор, как помнил себя, он всегда ее любил. Сначала ребенка, потом девочку, девушку, самую прекрасную на свете. Ему казалось, что все, в том числе и она, знали о его чувствах, и, может быть, порой посмеивались. А уж она-то точно, особенно после отказа Белых. Артур вспомнил, как шло время, а ему все чаще хотелось прижать любимую к себе, сказать нежные слова. Куда там – недотрога. Для нее все это глупости. А что в таком случае не глупости? Она снилась ему по ночам. Каждый вечер, засыпая, он ждал ее прихода. В снах она очаровывала, но стоило проснуться…
  Артур знал, что Белых не тот человек, который меняет решения, как перчатки. Учитывая, что отказ был в категоричной форме… Чем больше Артур думал, тем больше запутывался. Уже несколько лет он не видел Настю, ничего о ней не знал… А вдруг… она взяла и вышла за другого. Может быть, отец вынудил… Артур в ярости сжимал кулаки…

  Первое, что он подумал, когда увидел Константина Андреевича в своей квартире, - Настя выходит замуж и ее отец требует, чтобы он оставил ее в покое. Артур, побледнев, поздоровался лишь кивком головы. Руки не подал. Белых сел на стул, огляделся вокруг: слишком просто. Но его перебил Артур:
- Вы по делу?
Он спросил слишком резко, и во взгляде читалась угроза.
- Да. Разумеется, по делу, очень личному и совсем не простому. Я делаю это впервые, так что не суди меня строго…
Белых посмотрел Артуру в глаза: он просил. Молодой человек удивился, но упрямо молчал.
- Артур, как ты думаешь, я строгий отец?
Артур опешил.
- Понятно, - протянул Костя и опустил глаза. - По большому счету, надо бы поговорить с детьми, но стыдно… С тобой вот и то чувствую себя не в своей тарелке…
Артур молчал.
- Похоже, я напоминаю грешника, что всю жизнь грешил, а теперь перед Петровыми воротами решил вымолить прощение.
Костя усмехнулся: лучше встать и уйти немедленно, но увидел стакан с коньяком, что протягивал Артур, и остался. Выпил его залпом, посмотрел на Артура: глаза потеплели, ненависть ушла, возможно, лишь на время; они спокойно ждали продолжения.
- Я приехал поговорить о Насте.
Артур отпил из своего стакана, но взгляда не отвел.
- Плесни-ка мне еще: помогает мысли поставить на свои места…
И Костя, и Артур молча опустошили стаканы с коньяком.
- Мне кажется, что я сделал ошибку, когда отказал тебе... Надо было спросить Настю. Мы за выяснениями отношений совсем забыли, что в первую очередь надо было узнать, что думала она. Вместо этого мы вырывали друг у друга первенство власти над ней. Ты или я. Ты ведь тоже не спросил ее мнения?
Артур покачал головой и… опустил глаза. Обоим стало стыдно…
  И вдруг волна отчаяния, стыда за себя подхватила Арта, он вскочил с места, отшатнулся к окну, в ужасе прикрыл губы рукой, чтобы не закричать: он не удосужился спросить ее. Даже не сказал, что любит, лишь одно стремление показать власть… с самого детства… Да он просто глупец и … мерзавец… Осознав, что мир перевернулся, Арт вернулся на прежнее место.
- Константин Андреевич, я люблю Настю. Я без нее жить не могу, дышать не могу. Мне... - он чуть не кричал.
Слова тонули в тишине. Костя не перебивал его, чувствовал лишь досаду. Когда Арт замолчал, сказал:
- Толку оттого, что каждый из нас сейчас льет здесь слезы – никакого. Насти здесь нет. И она не знает ни о твоих чувствах, ни о моих. Она не знает, как ей быть: ослушаться ли меня, согласиться ли на твои посягательства или послать нас обоих к чертям…
- Я скажу ей…
Костя перебил:
- А как ты себе это представляешь? Заявишься к ней и бахнешь целую гору слов, что должен был говорить на протяжении долгих лет. Она в свою очередь должна будет этот Эверест переварить за, уж не знаю, какой срок ты ей отведешь, и кинуться к тебе в объятия… Вообще-то, она девушка. Ей… хочется…мужчину помучить, т.е. тебя… Как бы тебе объяснить…
- Я понял, - улыбнулся Арт. - Я буду ждать столько, сколько потребуется, пока она не уверится, что я люблю ее.
- Ты уверен?
- Да. Я виноват и вину искуплю.
- Что ты задумал?
- Ничего плохого, Константин Андреевич, честное слово. Просто я повзрослел и знаю, что намного важнее просто любить, любить…
  Остаток вечера они провели за беседой о Насте и о Ритусе, который, по теперь уже понятным для них причинам, не вмешивался в дело между Артуром и Белых. То, что Ритусу было понятно сразу, для них открылось лишь теперь.

  Когда Настю первый раз окликнула почтальонка и сказала, что для нее письмо, девушка подумала, что женщина ошиблась. Когда увидела почерк Арта на конверте, почувствовала, как ноги сами собой подкосились: что-то случилось. Она добралась до дома, свалилась на диван.
- Что случилось? - Серж обеспокоено смотрел на нее.
Настя протянула ему конверт.
- Прочти.
Серж хотел отказаться, но, взглянув на бескровную девушку, надорвал конверт.
 «Здравствуй, родная!
  Не знаю, прочтешь ли ты эти строки, но я поклялся, что буду писать тебе как можно чаще, потому что мне многое нужно сказать тебе.
  Ты представить себе не можешь, как долго я писал тебе это письмо, сколько листов разорвал, искал слова, достойные тебя.
  Милая моя, я перед тобой виноват, очень сильно. Ты вправе наказать меня так, как пожелаешь.
  Славная моя девочка, я был настолько слеп, но я хочу, чтобы ты знала: все годы, что я знал тебя, я люблю тебя. Слышишь, моя хорошая!..»
Серж свернул письмо и вложил его в конверт. Дальше читать не стоило - и так ясно: братец созрел и, наконец, понял, что не мешало бы сказать девушке, которую любишь, о своих чувствах. Он посмотрел на потерянную Настю, присел перед ней:
- Настенька. Это хорошее письмо. Правда, тебе понравится. Я пойду погуляю, а ты почитай. Но… можно совет? Каким бы не был финал его, не спеши с ответом. Он достаточно помучил тебя. Нет, ты мучить его, конечно, из сострадания к ближнему не станешь, но… характер, по-моему, показать не мешало бы. Возможно, он и единственный, кто… симпатичен тебе, однако не стоит забывать, что ты… уникальная. Пусть помучается. (Серж подмигнул ей.) Посмотрим, так ли уж он изменился, хватит ли его хотя бы на (Серж сделал паузу) пару-тройку месяцев. А? Вряд ли за эти годы он хотя бы раз удосужился серьезно сказать, что любит тебя. Зная своего братца, могу предположить, что он лишь вводил тебя в краску своими действиями.
- Иногда…
- Вел себя как собственник.
- Бывало.
- Требовал
Настя улыбнулась.
  Она последует совету Сержа: не станет отвечать на его письма, которые будут регулярно, трижды в неделю, больше почта не работала, приходить ей. Сначала она послушалась Сержа, затем растерялась – по письмам Арт представился другим человеком. Первая сотня писем повествовала о любви его к ней, часто это были воспоминания детства или юности, затем Артур описывал те места, где он побывал, характеры людей, умозаключения по разным поводам. «Сегодня снова идет дождь. Я понимаю, что это обычная погода для туманного Альбиона, но мне, выросшему в средней полосе России, где в это время уже лежит снег,…». Настя читала письма с интересом. Порой, ей казалось, что он и не рассчитывает на ее ответ, просто задает вопрос не к ней, а риторический. «Какая у тебя сейчас прическа, малыш? Я помню, как пахнут твои волосы. Они роскошны. А ты все еще грызешь кончик карандаша, когда сердишься?»
  Насте казалось, что Артур никогда не обращал внимания на такие мелочи. Она искренне считала, что его привычка прикасаться к ее волосам была связана с чем-то другим, а он, оказывается, запомнил, как они пахнут… И то, что любит свитер и теплые носки. И… много чего. Очень-очень много.
  Настя терялась. Иногда она сидела и смотрела в никуда: какой же он на самом деле.

  Настя волновалась, отправляясь на следующий день после отъезда отца в школу. Она знала, что Серж, впрочем, как и все Бланки, - личность весьма неординарная. Как он себя поведет со сверстниками – неизвестно. Она старалась не показывать волнения, но Серж догадался о ее состоянии.
- Я постараюсь не огорчать тебя, - он ласково улыбнулся.
В ответ Настя кивнула головой.
  Они поднялись на третий этаж в кабинет истории, где Настя представила Сержа одноклассникам и учителю. Серж вежливо поздоровался со всеми:
- Куда мне сесть?
Девушки осматривали его со всех сторон, пока он доставал из папки тетрадь, ручку, дневник, начали шушукаться.
- Мне покрутиться, чтобы вы удобнее меня рассмотрели?
Серж прямо посмотрел на них; девушки далеко не робкого десятка покраснели и замолчали. Серж делал вид, что внимательно слушает объяснения учителя. Лицо его было бесстрастным. Он и не догадывался до этой минуты, на какую пытку обрек его Константин Андреевич. Неужели в течение года ему предстоит выслушивать эту ахинею? Вдруг он услышал свое имя. Он поднялся из-за стола и вежливо спросил:
- Прошу прощения, кажется, я отвлекся.
- Что вы, Сережа, думаете по этому поводу?
- К сожалению или радости, уж не знаю (Серж пожал плечами), но, выгоняя из гарнизона, господин Белых напрочь запретил высказывать мне свои мысли. А так как он в отсутствии отца является моим опекуном, я не имею права ослушаться его. Отвечать на вопросы учебников он разрешил. Задавайте.
  Одноклассники повернулись вполоборота и, открыв рты, вместе с учительницей смотрели на него. Серж не смеялся – он был спокоен, ровен, хорош собой, статен, красив. Он ждал. Не дождавшись, спросил:
- Так какой вопрос?
- Э… Вопрос. Ну, первый вопрос.
Серж взял учебник с соседней парты и прочитал вопрос. Отложив книгу в сторону, начал отвечать. Неизвестно, сколько бы длился его ответ, но прозвенел звонок, и Серж замолчал.
- Ты как учишься? - обрела дар речи учительница.
- Нормально.
Серж, разумеется, учился ненормально, да и сам он был ненормальным. Разница между ним и остальными сверстниками резко бросалась в глаза...
  Серж сидел около окна. Он пытался сосредоточиться на своих мыслях: необходимо проанализировать, но его перебили. Англичанка просила представиться. Серж встал, назвал свое имя.
- Откуда ты?
- Из… вам полный адрес или достаточно назвать область России?
Англичанка, улыбнувшись, сказала:
- Достаточно назвать страну, в которой ты живешь.
Серж решил не удивляться: у каждого свои причуды. А старушке, по-видимому, уже седьмой десяток.
- Расскажи о своей семье, - попросила она.
- Моя семья – это я, еще несколько братьев и сестер, чокнутая мачеха и чокнутый в кубе отец.
- Я правильно расслышала? - переспросила учительница, повторив слова Сержа.
- Да, верно. Что вас удивило?
- Вообще-то, молодой человек, меня удивило, как легко вы владеете языком.
- Но мне казалось, что мы на уроке английского или я что-то пропустил?
Учительница села на стул: необходимо отдышаться.
- Впервые вижу человека, который с такой легкостью говорит по-английски.
- Вы мне льстите.
- Где ты учился языку? В школе?
- Языку? В школе – да. Правда, наш дом – проходной двор. Постоянно куча народа, без знания языка тебе могут и завтрак не дать – попросту не поймут.
- Чем занимается твой отец?
Серж засмеялся:
- Всем!
- А ты?
- Поисками.
- Поисками чего?
- Того, чем бы мне заняться
- А хобби?
- У меня несколько увлечений, диаметрально противоположных.
- Не думал преподавать английский?
- Нет.
- Ты же хорошо его знаешь.
- И что? Если я хорошо знаю таблицу умножения, я не стану математиком.
- Жаль, очень жаль. Я вряд ли смогу тебя чему-то научить. Скажи, ты не пробовал читать книги по-английски?
- Кто вас интересует?
- Хоть кто-нибудь.
- Шекспир вас устроит?
- Скажи, а есть разница между подлинником и переводом?
- Да.
- Ты бы мог перевести Шекспира?
- Зачем? По-моему, существует несколько переводов, вполне достойных.
- Чтобы стать переводчиком.
- Я не собираюсь становиться переводчиком, тем более английского.
- Ты знаешь другие языки?
- Немного.
- Какой твой любимый?
- Древнеегипетский.
Валентина Дмитриевна долго моргала, глядя на Сержа. Девчонки забыли о жвачке, так и сидели с идиотским выражением лица. Они не поняли ни слова, но видели, что и учительница удивилась.
- Что-то еще?
- Нет, - уже по-русски ответила Валентина Дмитриевна.
  Оставшаяся часть урока прошла в полной тишине. Всем, кроме Сержа, она задала переводить текст. Серж писал сочинение об Англии. Он не стал уточнять, о чем конкретно писать, решил, что справится. После звонка он сдал тетрадь, которую тут же открыла учительница: два листа убористого почерка.
  В отношениях со сверстниками Серж был тоже ровен. Он не показывал своего превосходства, однако прошло совсем немного времени, и все девчонки в школе влюбились в него. Они восхищались его лицом, особенно голубыми, пусть и холодными, умеющими держать на расстоянии, глазами. Восхищались одеждой. До появления Сержа ученики по возможности старались избегать ношения формы: они же не подразумевали, что классический костюм и галстук могут показать человека в выгодном свете. Теперь все старались одеваться только в форму (мальчишки купили галстуки), вести себя чинно. Как он, говорить по возможности умные слова (для некоторых эта дилемма оказалась неразрешимой). А после того, как на одном из уроков литературы, когда Настя сдалась – ни один человек не выучил биографию Северянина, не то, что прочитать его произведения, обратилась к Сержу с просьбой почитать, и он, выйдя к окну, а не к доске, начал декламировать стихи, девчонки ринулись в библиотеку, воспылав страстным желанием к лирике. Теперь в коридоре можно было увидеть девчонок не с мобильниками в руках, а с книгами, особенно в тот момент, когда Серж проходил мимо. Он делал вид, а может быть, и впрямь не замечал тех авансов, которые ему предоставлялись в полном объеме.
  Ни шпильки каблуков, на которых возвышались очаровательные длинные, короткие, тонкие, не очень, так себе ножки, ни пылающие жаром перси, чуть не выскакивающие из-под блузок, которые хоть и прикрывал пиджак, но скорее подчеркивал их форму, ни смазливые лица всех цветов радуги, ни прически, на которые тратилось невероятное количество времени (а так хотелось спать утром) не вызывали у Сержа никаких эмоций. Тогда девчонки прибегли к более изощренному методу соблазнения молодого человека. Они решили покорить его умом. Ох, и трудно же добиваться мужчину, но игра стоила свеч.
  По результатам только первой четверти успеваемость в средних и старших классах повысилась на целых десять процентов, когда по всему району только на три. Учителя разводили руками: уж не грядет ли в самом деле конец света? Когда же по итогам второй четверти успеваемость повысилась и в младших классах, а в совокупности составила уж пятнадцать процентов, руководство решило купить Сержу на деньги из надтарифного фонда подарок. Правда, бессовестный молодой человек ничего не замечал. Приходилось только жалеть бедные создания женского пола.
  Молодые люди пробовали подражать Сержу, особенно умению быть самим собой. Как-то на перемене ребята из старших классов собрались кучкой за обсуждением интересного вопроса, яростно жестикулируя при этом. Серж как всегда стоял около окна и наблюдал за дождем: его излюбленная манера.
- Серег, а ты че думаешь? - Колька вальяжно подошел к нему.
- По поводу?
- По поводу телок? - Колька расплылся в улыбке.
- Телок? Это тех, которые пасутся на лугу и мычат? - Серж пожал плечами. - Тебе виднее: ты ближе к природе.
- Да не… Я о девках… - Колька не понял, что пытался сказать Серж.
- Девок? Тех, что пасут телок на лугу? - Серж с издевкой смотрел на Кольку.
- Да не… Я воще… Ну… понимаешь?
- Нет, не понимаю, - резко оборвал его Серж. - Телки, девки и бараны – это одно, а мужчина и женщина – совершенно другое. Вряд ли мужчине стоит размышлять о телках, как в свою очередь барану о женщине. И если какому-то барану ненароком удалось подсмотреть в щелочку или ущипнуть девушку, не стоит об этом оповещать весь мир, бахвалясь своим колоссальным опытом.
Серж в упор смотрел на красного как рак Кольку. В коридоре сделалось тихо.  Когда пришли в класс, Анжела, набравшись смелости, спросила:
- Сереж, а у тебя большой опыт?
- Мне и об этом надо распространяться? - он, усмехнувшись, покачал головой и достал свою тетрадь, одну на все предметы, т.к. она была со съемными блоками.
  Угнаться за Сержем было невозможно. Ношение формы, успехи в учебе, развитие мозгов – казалось, еще чуточку, и до него можно будет дотянуться. Не тут-то было. Заболела молодая англичанка. Заменить ее попросили Сержа: он все равно ничем не занимался на своих уроках английского. Оказалось, что Серж прирожденный учитель. За две недели преподавания он научил детей столькому, сколькому не научила их молодая выпускница педколледжа за полторы четверти. Дети, особенно второклассники, буквально заглядывали ему в рот. Вообще-то, это было необходимо, если они хотели понять, что им говорится. На уроках он разговаривал только по-английски, не разрешал заниматься посторонними вещами и так смотрел, если что: лучше уж сразу выучить от греха подальше. Завуч с директрисой тихонько подходили к двери, стояли, слушали, недоумевая.
  Очень многих (процентов двести из ста) интересовало, кем Серж доводится Насте. В самом начале Серж сказал, что ее отец – его опекун. Было заметно, что Настя хорошо знает Сержа, даже чересчур. Они никогда не ссорились, держались подчеркнуто вежливо, но на просто друзей не походили.
  Под Новый год состоялся праздничный концерт, а затем дискотека. Пришло много народа, в том числе из села. Настя жила здесь не первый год, она нравилась без исключения всем молодым людям. Вопрос в том, что никого к себе не подпускала на пушечный выстрел. Ни о каких дурных намерениях по отношению к ней не могло быть и речи, но поговорить или потанцевать-то хоть можно. Вот и сегодня Николай Сошкин, бывший десантник, лучший жених (высокий, статный, умный, работящий) прямо направился к Насте, которая стояла с Сержем.
- Приветик! - почему у него вырвалось это дурацкое слово, неужели нельзя было по-человечески поздороваться. Серж не спеша оглядел подошедшего с ног до головы: тоже мне жених.
- Пойдем, оторвемся, - Николай не узнавал себя. Более того, он сделал какие-то непонятные телодвижения, вероятно, на заре эпохи человечества они напоминали танец.
- Спасибо, нет, - лаконично ответила Настя, со страхом покосившись на Сержа. Тот молчал. Пока.
- Да ладно, че ты.
Николай протянул руку к Насте, но дотронуться не успел. Что-то с чудовищной силой, сдавив горло, пригвоздило его к стене, словно расплющенную букашку. Не находя опоры под ногами, Николай задергался. Бессознательно пытаясь высвободиться, теряя сознание, услышал спокойный голос Сержа:
- Девушка ответила нет. Почему надо повторять отказ?
- Серж! Отпусти немедленно! - Настя пыталась оттащить Сержа от жертвы, но он предупреждающе покачал головой.
- Серж! Черт бы тебя побрал! Отпусти человека! - завопила Настя.
Серж убрал руку, Николай плюхнулся как мешок с картошкой.
- Кстати, вы должны поблагодарить меня, - Серж возвышался над полусидящим Николаем, потиравшим горло и приходившем в себя. - Мой брат абсолютно не цивилизован!
Серж повернулся к Насте:
- Правда, Анастасия Константиновна?
  Настя закрыла глаза и со вздохом отвернулась к окну. Многие с интересом наблюдали за картиной. Поднять грузного десантника за горло, оторвав от пола, одной рукой – это какая же силища нужна? Брат? И при чем здесь Анастасия Константиновна? Да, дела.
  Если раньше девчонки просто восхищались им, то теперь буквально боготворили. Они не отдавали себе отчет в своих действиях, впрочем, если бы и отдавали – что изменилось бы? Серж был вежлив. Если у него что-то спрашивали – отвечал, но не более того. Просили заменить учителя английского или истории – соглашался. Историю он знал намного лучше (по его меркам), чем все остальные науки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ни пятиклассники, ни шестиклассники не слышали звонка на перемену. Они путешествовали с Сержем совершенно по другим мирам. Завучу всякий раз приходилось заходить в кабинет, напоминать, что урок закончен. Дети, те самые, которые не могли и минуты усидеть на месте, с неохотой складывали книги и тетради и всякий раз интересовались, а не проболеет ли Александра Петровна подольше.
  Странностей в Серже хватало. Он не ходил на уроки информатики, потому что, как только входил в класс, все компьютеры начинали «глючить». Первый раз перепуганный учитель, не поняв, в чем дело, начал проверять технику, но тут раздался голос Сержа:
- Если вам нужно работать на компьютерах, то, думаю, мне следует покинуть кабинет. Я и это, - Серж ткнул пальцем в компьютер, - несовместимы.
  Когда на уроке физкультуры разбились на команды, чтобы играть в волейбол, Серж на полном серьезе спросил, как играть. Выслушав объяснения учителя, он отправился на свою половину поля. Как только настало время для его подачи, команда выиграла. После урока физрук поинтересовался у Сержа, не хочет ли он играть за сборную школы на районных соревнованиях.
- Нет, - ответил Серж, тем самым прекращая дальнейший разговор.
  Единственная наука, которая абсолютно не давалась Сержу – математика. Когда на одном из первых уроков учительница вызвала его к доске, он решил задачу, не произнеся ни единого слова.
- Объясняй, как решал, - резонно заметила Зинаида Дмитриевна.
Серж искренне пожал плечами:
- Понятия не имею.
- Как это? Решил задачу, а объяснить не можешь?
- Она же абсолютно идентична той, что вы решали на прошлом уроке, - ответил Серж. - Хоть застрелите меня, я не знаю, как все это называется. Если позволите, я объясню по-своему.
Выслушав ответ Сержа, в котором вот эту загогулину подставляем к этому огромному числу, а ту несчастную закорючку умножаем, а из этой каракатицы извлекаем, Зинаида Дмитриевна сначала не нашлась, что сказать. После того, как Серж сел на место, она, обретя дар речи, спросила, почему он не выучит названия математических терминов.
- Вы считаете, что я смогу осмыслить математические термины? - удивился Серж. - Знаете, я готов написать поэму на древнеегипетском о высшей математике, но не спрашивайте с меня невозможного. Математика для меня – нечто непостижимое. Я запоминаю решения задач и уравнений зрительно, а затем решаю, подставляя другие числа – не более того.
- Но решаешь-то ты верно.
- Просто зрительная память, - пожал плечами Серж.
- А запомнить термины не можешь?
- Моя природа противится такому насилию над собой.
Смешок пробежал по классу.
- Ну, не знаю, не знаю…                           
 
  Шло время, но покой не сходил в душу Сержа. По вечерам он подолгу смотрел в окно или на горящий светильник. Настя не мешала – ее состояние мало отличалось от его. Они вообще мало разговаривали, уважая чувства друг друга.
  Серж исписал целую тетрадь. Стихи рождались сами собой. Иногда, сидя на уроках или стоя в коридоре, он переносился в другой мир, мир только его, с печальными, увы, но все же ровными красками, не режущими слух, не давящими выкриками и звуками.  Порой ему приходилось делать усилие над собой, чтобы вернуться в реальность.
- Сережа, - кто-то тронул его за плечо.
Никто не понял, что произошло: Серж держал девушку за горло, прижимая ее к парте. Словно очнувшись, он разжал руку и прохрипел:
- Прошу прощения.
Он уже стоял около девушки.
- С тобой все в порядке? Просто не люблю, когда меня трогают, а я не вижу.
- Ну и реакция, - прошептал кто-то.
- Еще раз прошу прощения. Меня о чем-то спрашивали? - Серж был расстроен своей несдержанностью. Надо контролировать себя, а то так и убить кого-нибудь не составит труда.
  Он не мог верно определить свое состояние: что-то беспокоило его. И беспокойство было явно внешним. Оно настолько сильно, что овладело всем его организмом. На следующий день он снова погрузился в себя, и не было сил заставить вернуться назад, хотя он и приказывал себе. Наконец, он зажмурил глаза и все понял.
- Черт! - громко воскликнул он, отшвыривая от себя стол.
Он сидел бездвижный, осознавая, что с ним происходит. Осознание не внесло ясности.
- Позовите Анастасию Константиновну, - сквозь зубы он выдохнул ее имя.
  Настя, зайдя в класс, увидела его синие пальцы и все поняла. Этого она боялась больше всего, но времени для раздумий не было, как и времени на страх. Она достала из внутреннего кармана пиджака Сержа футляр со шприцем и сделала единственное, что можно сделать в подобной ситуации: вонзила шприц прямо в сердце. Серж закрыл глаза, но все еще не дышал.  Настя стояла перед ним на коленях, мысленно отсчитывая время. Секунда, минута, вечность. Время остановилось и пошло вспять. Хотелось кричать, трясти его, выкрикивая его имя, плакать, но она лишь побледнела и, сжав губы, ждала.
- Отец! - выдохнул Серж.
Настя молчала.
- Отец погиб! - констатировал Серж. Он открыл глаза и встретился взглядом с Настей: та все поняла. Серж принял информацию от Ритуса, рискуя своей жизнью. Может, это спасло Ритуса.
- Я передам. Ты…
- Иди!
  Когда Настя вышла, Серж дыша через нос, стиснув зубы, нашел силы поднять руку и вырвать из себя шприц. Он вложил в жест все силы, а надо еще подняться. Несколько минут он собирался с силами: надо, надо подняться. Нельзя здесь умирать. Настя не справится. Эти люди... Они не понимают, но им сейчас страшно... Страх переполнил помещение, в котором находился Серж. Необходимо выпустить его... Надо...
- Окно!
Кто-то рванулся к окну и распахнул его настежь. Морозный воздух ворвался в помещение, открыв дверь нараспашку и сквозняком вышвырнуло страх наружу. Серж вздохнул с облегчением. Снова вошла Настя, уже с осмысленными глазами. Она подняла шприц, но не стала выкидывать – положила в коробочку, рядом с полным.
- Папа едет сюда.
- Не надо было... Много шума…
- Переживу.
- Прости.
- Пустяки.
- Не получилось жизни вне ЭСВ.
- Похоже на то.

  Прозвенел звонок. Настя попросила не занимать кабинет: Сержа нельзя трогать, ему нельзя двигаться, разговаривать. Через час прилетел вертолет. Лицо Белых не выражало никаких эмоций, было бесстрастным, как и всегда. Он знал, что Серж сейчас испытывает невероятную боль: и не только физическую, остановить которую мог только один человек на свете, но как раз именно этот человек и пропал, затерялся в пустыне. Белых позвонил Смиту, тот свяжется с кем надо, и они отправятся на поиски, вернее, уже отправились, но легче от этого сейчас никому не было. Наташе Костя ничего не сказал. Если Ритус и вправду погиб, а не просто умер, кто-то из них должен остаться жить, хотя бы ради Лекса. Она, скорее всего, тоже почувствовала, но можно списать на приступ Сержа. Выглядит правдоподобно. Тем более сам Ритус передал информацию не ей, а Сержу – значит, на то была причина.
- В больницу? - спросил Костя.
- Нет, - выдавил Серж, останавливая бешеный пульс борющегося организма.
- Уверен?
- Да.
Серж сделал нечеловеческое усилие и встал: дважды одновременно умереть нельзя.

  Он не стал лежать в постели. На следующий день с синими губами, черными кругами под глазами, посеревший, он пришел в школу и сел на свое место. В его жесте читалось такое самоутверждение, что никто не посмел обратиться к нему с вопросом о самочувствии. Эта неподдельная гордость, непокорность перед смертью, невольными свидетелями которой стали одноклассники, не могли не вызвать восхищения. Да, он не такой, как все. Он – отклонение от общепризнанной нормы, но его есть за что уважать.

  Спустя несколько недель, в первой половине мая, приехал Андрей Белых. Он разыскивал Сержа. Найдя нужный кабинет, вызвал его, что-то тихо прошептал, дал телефон. Серж, не поверив, медленно шел вниз по лестнице. Надо выйти на улицу.
- Андрей, зачем ты здесь? - голос сестры прозвучал холодно, отчужденно.
- Навещаю друга, - обернулся Андрей.
- Я не вижу здесь никакого друга, - не уступала Настя.
- Он пошел звонить, - доложила Анжела, рассматривая Сержа в окно.
Настя вопросительно посмотрела на Андрея: ей нужен ответ.
- У Сержа родился сын. Он имеет право знать.
Настя вспыхнула гневом.
- Андрей. Ты не имел права вмешиваться.
- Но отец вмешался.
- Ему пришлось – Ритуса нет.
- Будь здесь Ритус, все было бы по-другому. Во всяком случае, ребенок не виноват. Абсолютно. Если бы я оказался в подобной ситуации, то сделал бы все, чтобы сказать несколько слов благодарности той, что подарила жизнь моему сыну.
- Прости, - прошептала Настя. - Ты прав.
- Я знаю. Не стоит извиняться.
  Андрей уехал, а Серж оставшийся день, да и последующие дни светился изнутри, особенно глаза. За несколько дней он написал две сказки, несколько колыбельных и гимн женщине, родившей дитя. Необъяснимые, не изведанные ранее чувства переполняли его. Хотелось поделиться радостью со всем миром. Есть человечек на свете – его продолжение... И она решила сохранить дитя, несмотря на предстоящие испытания жизнью. Если раньше Серж не понимал до конца собственных чувств к Лере, то теперь понял, что любит. Да, вне всякого сомнения. Он еще путался в любви, но она имела право быть. Как же сейчас он нуждался в отце...

  А Ритус сидел за столом у Воропаевых и медленно жевал бутерброд. Он был в курсе того, что снова стал дедом. Но! не спешил. Наташа о чем-то хотела спросить, взглянула на мужа, поняла, что он занят мыслями - можно подождать. Ритус мял в руках мякиш – дурацкая привычка. Надежда Николаевна уже поднялась из-за стола.
- Спасибо, бабушка, - сказал Лекс, отодвигая пустой бокал из-под чая.
- Лекс, - обратился Ритус к сыну.
- Да, - Лекс остался за столом.
- Ты знаешь, что мы с мамой любим тебя?
- Да, - Лекс посмотрел на отца, затем на маму. - Я тоже вас люблю. Почему ты спрашиваешь, пап?
Ритус пожал плечами:
- Иногда надо говорить вслух даже самые очевидные вещи, чтобы избежать недосказанности.
Ритус положил мякиш в рот. Наташа убрала со стола – он не заметил. Наконец, она не выдержала.
- Хорошо, что не так?
Наташа села напротив него за стол. Ритус посмотрел жене в глаза и уставился в стол.
- Ритус.
- Есть вещи, которые ты вряд ли в состоянии переварить.
- И ты говоришь это мне? После того, как я побывала между вами с Артуром? - прошептала Наташа, еле сдерживая злобу.
- Ты взрослая женщина, и в твоем желании не было ничего противоестественного, если ты понимаешь, о чем я.
- Что тебя беспокоит? - не сдавалась Наташа.
- Серж.
- Что с ним не так?
- У моего ребенка родился сын – вот что с ним не так.
- У тебя дочь родилась намного раньше. Что с того? Радоваться надо: ребенок здоровый.
Ритус вздохнул:
- Да я радуюсь, радуюсь.
- Слушай, а если чем-нибудь тебя треснуть, ты тоже станешь молчать?
- Наташенька, хорошая моя, дело здесь в другом. У меня два отца, мать, но я с уверенностью могу сказать, что все они любят меня и готовы пожертвовать собой ради меня. Ты тоже всегда знала, что родители тебя любят. А Сережа... он не знал материнской ласки в детстве. Сейчас я точно знаю, что был не прав...
- Прости, это и моя вина.
- Ты здесь абсолютно не при чем. Ты другая, и все знают об этом. Никто не рассчитывал, что ты сядешь дома около детей. Я о другом. Серж знает, что я люблю его. Вернее, знал... Теперь если я поступлю, как должно, он может усомниться в этом, и тогда я не берусь предсказать его будущее.
- Есть причина сомневаться в твоей любви?
- Он может так подумать.
- Я вся внимания.
- Нет.
Ритус не смотрел на нее.
- Замечательно, тогда я буду рассуждать логически. - Наташа устроилась удобнее, даже поморщила нос. - Ты не против? Замечательно, к тому же, даже если ты и против – плевать.
  Сережа, сколько я его помню, буквально боготворил тебя. Он рос без матери. Вероятно, в детстве задавал тебе вопросы о ней. Вряд ли его устраивали ответы, размазанные по тарелке. Ты всегда держал его около себя. Что же?.. Он рос. С возрастом дети влюбляются. В кого же влюбился Сережа? Что-то не помню ни одной девчонки. Он что... влюбился в тебя?
Наташа хотела выразить что-то, но сдержалась и попыталась придать своему лицу нормальное выражение. Ритус, побледнев, кивнул в знак согласия.
- И? - шепотом спросила Наташа.
Ритус уже не отводил глаза.
- Я помню тот день, помню число. Он пришел ко мне в кабинет и сказал, что, по всей вероятности, он нетрадиционной ориентации, так как не чувствует влечения к девчонкам, а любит меня. Ему было двенадцать.
- Только двенадцать.
- Ты же знаешь, что по уму он намного старше. Я тогда не знал, что сказать: и оттолкнуть не мог, и принять такое заявление... Я признался, что оно для меня имеет значение хотя бы потому, что он доверился мне, но нужно подумать. Он ушел, а я так и просидел всю ночь. Почему так получилось, я догадывался – выхода из ситуации не видел.
  На следующий день (именно день – не вечер) мы отправились в ночной клуб. Я просил Тори, чтобы только для нас устроили представление. Тори достала двух девственниц. Мы задержались в клубе на несколько дней. Я обучал сына. Да, я обучал сына плотским утехам. Он под моим «чутким» руководством становился мужчиной. Мне казалось, что лучше уж пусть под руководством и мужчиной, чем подо мной или еще кем-то и гермофродитом. Осуждаешь?
- Нет!
- Спасибо. Не каждый поймет... Я знал о Серже все. Абсолютно. Мы договорились, что о его чувствах к мужчинам никто не узнает. А добиться этого можно одним путем: стать женским обольстителем. Серж стал постоянным клиентом «Венеры». Он приходил и рассказывал мне, что нового узнал о женщинах, что чувствовал, как долго держался. Я слушал, затаив дыхание, и ждал, когда он скажет, что это не то и что он хотел бы попробовать со мной. Я заставил его заняться спортом, что он и сделал. Гимнастика, верховая езда, плавание – он выполнял в точности, что я говорил. Отправляясь по вечерам в «Венеру», он получал от меня конкретную задачу: сделать то-то и то-то и проанализировать свои ощущения.
- Теперь я понимаю, что у бедной девочки не было ни единого шанса - она попала в мышеловку.
- Разумеется, у него огромный опыт обольщения, потому что он не просто платил деньги – его хотели. Я просил Тори, чтобы по возможности его девушек не занимали, тех, что были с нами первый раз. Иногда я приходил с ревизией. Девчонкам приходилось не сладко, а он был доволен, потому что чувствовал поддержку с моей стороны. А несколько раз... о... совсем уж... Я чувствовал, когда ему необходимо было выплеснуть эмоции.. Мы приглашали совсем уж прожженных старушек и отрывались по полной. Потом валились замертво...
- Но ты не тронул его?
- Нет! - Ритус покачал головой. - Видишь, какой я распутник.
- Вижу, - Наташа рассеянно покачала головой. - Не знаю, смогла бы я ради дочери пойти на такое...
- Эта девочка. Лера. Вероятно, что-то у него перемкнуло, раз он забыл обо всем – обо мне в первую очередь. Одно дело – в ночном клубе с девочками и совсем другое – с ней. Скорее всего, он был первым у нее.
- Почему ты так решил?
- Я знаю Сержа. Он... ему нравятся девственницы.
- Любому мужчине...
- Нет, Наташенька, ты не поняла... Для него это имеет культовое значение. Понимаешь? Если так, то, учитывая, что она старше его на три года, - понимаешь, что значит это для него. В мире, где с невинностью прощаются чуть ли не в начальной школе, нашлась старая дева, дожившая до двадцати годов, и именно ему подарила себя.
- Замечательно.
- Не совсем. Это страсть – плотская страсть: он знает все – она ничего.
- Но она оставила ребенка.
- В том-то и дело. Больше похоже на любовь. И здесь я становлюсь перед дилеммой... Как думаешь, любил бы я тебя так, как сейчас, если бы у меня была возможность добиться тебя еще тогда, в далеком прошлом?
- Не знаю.
- В том-то и дело, что и я не знаю. Если бы не было этих выстраданных …надцати лет, когда любишь воздух, которым ты дышишь, солнце, от лучей которого ты щуришься, улыбку, которую ты даришь мне невзначай...
- Ритус.
- Прости. Я молчу.
Ритус посмотрел на зардевшуюся Наташу: она не любила подобных откровений.
- Любил бы Костя Ингу, если бы не был столько лет в разлуке, к примеру?
- Так ты поэтому услал Арта черт знает куда? - прозрела Наташа.
- Да. Чтобы он понял, что значит для него Настя. Всем понятно, что он любит ее с детства. Как всем было понятно, что я люблю тебя, за одним исключением – тебя.
- Думаешь, Настя не догадывается? - Наташа пропустила пассаж в свою сторону.
- Скорее всего, злится на себя, я бы так выразился. Там, где она живет, наверное, есть неплохие молодые люди, готовые ради нее...
- Интересно посмотреть на человека, - перебила его Наташа, прищурившись, продолжила, - который смог бы послать Белых ко всем чертям, да и тебя тоже.
Ритус улыбнулся:
- Интересно! Настя одна. Хочет она того или нет, но подсознательно всех молодых людей она сравнивает с Артом.
- По-твоему, твой сын самая привлекательная партия?
- Нет. У него множество недостатков. Из-за них Настя и злится на себя.
- Ну, знаешь... – Наташа неопределенно протянула. - Если рассуждать логически, то ты должен страдать из-за моих недостатков?
- А ты из-за моих, - вкрадчиво ответил Ритус.
- Да обломаешься! - рассмеялась Наташа.
- Стервозина.
- Корень квадратный из сволочи.
Ритус промолчал.
- Так что ты решил с Сержем?
- Отправлю его учиться. Ему же надо получить образование. Например, в Сиднее.
- Почему в Австралии?
- Потому что она далеко от России.
- А Лера?
- А Лера будет воспитывать сына.

  Ритус не торопился возвращаться в гарнизон. Перед троицей он отправился на кладбище убрать могилы Владимира Платоновича, Юры и Оли – сестры Наташи. Взял с собой сына, а жене нашел какое-то дурацкое занятие – нечего лишний раз бередить память.
  Они продернули руками траву, сносили ее в канаву, что отделяла кладбище от внешнего мира. Лекс красил крест на могиле дяди Юры, а Ритус ограду.
- Пап, а почему здесь кресты не прямые, а под наклоном и их три? Они что-то символизируют?
- Разумеется.
  Ритус рассказывал сыну о значении креста в христианстве, о предстоящем празднике. Лекс увлеченно слушал. Так рассказывать мог только отец: вроде бы о важном, но настолько просто и понятно, что запоминается на всю жизнь.
- Пап, а можно я с бабушкой в церковь на праздник пойду?
- Можно, конечно. На троицу в каждой церкви особый запах – свежей травы, смешанной с воском и ладаном. Цвета сочные, яркие, особенно когда заканчивается служба, свечи догорают, а солнечный свет падает сквозь окна на пол, стены, украшенные зеленью разнотравья и березовых веток. А еще на троицу плетут венки из березовых веточек, их приносят на кладбище родственникам, уже ушедшим, приносят их и домой и хранят целый год. Считается, что они обладают особыми свойствами.
- Мне нравится христианская церковь.
- Мне тоже.
Лекс, задавая вопросы, знал, что ни один из них не останется без ответа. Спустя три часа они с удовольствием смотрели на свою работу.
- Устал? - спросил Ритус сына.
- Немного, зато получилось хорошо, правда, пап?
- Правда-правда, как правда и то, что ты весь в краске.
- Может, мама не заметит?
- Сомневаюсь.
Ритус покачал головой, глядя на испорченную новую футболку. Он посмотрел на слипшиеся от краски волосы сына – вытирал пот, прикидывая, чем попробовать оттереть краску.

  Ритус сидел в саду и слушал соловьиную трель. Он закрыл глаза, чтобы уйти далеко-далеко. Сейчас ему не надо принимать позу лотоса. Он очищал разум легко, словно по мановению волшебной палочки. Впереди предстояло сделать много дел, которые, он убежден, потребуют от него концентрации всех сил, но сейчас он был самим собой. Не надо никому ничего доказывать, даже думать, только наслаждаться.
  Незаметно летний вечер спустился на землю и ярче обозначил свои очертания. Ветерок уснул, одуванчики закрылись до утра, бережно сохраняя золото в середине. Трава подернулась росой...