Часть 7 Иоганн

Глава 1

  Хоронили дочь Иоганна Бланки. Было тихо, очень тихо. Все находились  в шоке от происшедшего...
  Иоганн с Катей и дочками приехали к Ритусу отдохнуть на летние каникулы. Девочки часто болели, а в городе летом какой отдых. Катина мама жила в деревне, но Бланки туда не ездили с тех пор, как Иоганн отказал свояченице в просьбе устроить ее в институт. Все, что он мог ей предложить, - это репетиторство, услышав о котором, Ирина фыркнула и, не разговаривая с сестрой, уехала домой. Иоганн в растерянности обратился к жене, в ее глазах нашел поддержку. Катя перестала получать письма из дома, а раз нет письма, нет и приглашения в гости. Она и раньше не всегда ладила с матерью из-за отчима. С тех пор Иоганн никогда не заводил разговор о Катином доме или ее родных. Исключением была лишь тетя Зоя. К ней Бланки часто ездили в гости. Суровая тетя выговаривала им, если их долго не было.
  Иоганн с Катей приехали в гарнизон в июне, поселились в доме Ритуса, все равно тот пустовал. Женщина познакомилась с друзьями Иоганна и Ритуса; все они были приятными, интересными людьми, никто не лез с расспросами, советами. Катя часто гуляла в березовой роще, сидела на берегу реки, наблюдая, как девочки плескаются в воде. Казалось, ей в жизни больше нечего желать: любимый муж, которого она обожала (не зря же первой призналась ему в любви) и который обожал ее (мог и сейчас, спустя столько лет после женитьбы, поднять на руки и понести, пока раздосадованная женщина не заставит опустить ее на землю), желанные дети (две девочки и, она очень надеялась, сын, да непременно сын – уже недолго осталось). О чем еще можно мечтать? Карьере? Она помогала в научных поисках мужу и была счастлива этим. Материальные блага? Да, в жизни не хватает порой самого необходимого, но Катя научилась бороться и с этим.
  По вечерам возвращался Иоганн, радостный и счастливый. Он помогал братьям, но жена никогда не спрашивала, в чем заключалась его помощь. Об ЭСВ Катя имела весьма смутное представление. Бланки щадили и ее, и Иоганна, видя их счастье, боялись нарушить его, поэтому прибегали к помощи инженера-физика по необходимости. Но Иоганн, кроме всего прочего, разбирался и в компьютерной технике, поэтому играл не маловажную роль в постановке защиты в ЭСВ первой и второй. Естественно, о характере своей работы он не распространялся.
  Месяц тому назад Ритус в телефонном разговоре снова попросил брата о помощи. Иоганн согласился, заодно представилась возможность вывезти своих домочадцев на природу после душного города. (Гарнизон ЭСВ располагался в лесах, которые тянулись до самого Тамбова). По приезде в дом брата Иоганн услышал новость, которая его ошеломила: Катя ждет ребенка, уже на шестом месяце. И он, дважды отец, не заметил в Кате никаких изменений…

- Катя, почему бы вам с Иоганном не переехать в ЭСВ? - говорил Ритус, стоя у окна и поглядывая на улицу.
 Катя сидела на диване, поджав ноги под себя, перелистывая журнал.
- Нам и там не плохо. У Иоганна работа, - ответила она, не поднимая головы.
- Работа, которая не может обеспечить семью? - Ритус повернулся и посмотрел на женщину.
- Нам многого не надо…
- Святые небеса! - Ритус раздраженно перебил ее. - Сама вся светишься – будущая мама, девчонки как былинки, высушенные зноем.
- Иоганн ученый.
- Вот и пусть занимается своей наукой. Работать он будет меньше, получать больше, дам вам квартиру, если этот дом не устроит. Захочешь – тебе найдем работу. Чего еще надо?
- Слишком хорошо – не хорошо, - проговорила Катя со вздохом.
- Что это ты вздумала вздыхать? – Ритус почувствовал толчок – предвестник грозы – не понимая его природы.
- Да так.… Это все мое положение…. Лезет всякая дурь по ночам.
Ритус улыбнулся, но ничего не сказал, не успел… В комнату вбежала запыхавшаяся Оля, видно, только что из речки: волосы спутанные, изо рта и носа капала вода.
- Ри-ри-тус… там… Та-ня! - она упала.
Ритус выпрыгнул прямо в окно и, не разбирая дороги, помчался за дом к реке. Катя подбежала к лежащей дочери:
- Оля, Олечка, родная, что случилось?
Широко раскрытые глаза Кати ловили каждое движение дочери. Она тормошила девочку, гладила ее по голове, похлопывала по щекам. Наконец, девочка пришла в себя.
- Таня, Таня, она… тонет. Мама, там Таня, а я плавать не могу. Я не могу плавать, мама, а Таня…
Катя слушала бред Оли и никак не могла воспринять слова дочери, потому что разум и сердце отказывались принимать услышанное. А Оля все твердила:
- Мама…. Таня… Таня там... а я на берегу... а она одна в воде…. Мама…
Перед глазами туман, все тело сначала одеревенело, потом стало легко-легко: все куда-то закружилось, понеслось в быстром вальсе...
  Катя очнулась на больничной койке в военном госпитале. Рядом было знакомое до боли, но изуродованное судорогой потери, лицо Иоганна. Его губы шевелились, вероятно, он что-то пытался ей сказать, но Катя не могла разобрать слов – она не слышала их. Потом были и другие лица: бледные, строгие, жесткие, растерянные с шевелящимися губами. Катя смотрела на них немигающим взглядом: что им всем надо от нее? Наконец, одно лицо выхватило ее из плена забытья. Это была Светлана Юрьевна Бланки. Еще не расслышав слов, Катя поняла, что случилось такое, чего не должно никогда случиться, что не подвластно сердцу матери: ее ребенка больше нет. Просто нет и все.
Светлана Юрьевна склонилась над головой женщины:
- Катюша, детка, ты слышишь, милая? Я знаю, что слушать нет сил… но ты попытайся. Там, за дверью, те, ради кого надо найти силы заставить себя жить. Ведь если ты умрешь – им будет намного больнее и может не остаться сил заглушить горе. У тебя еще остались дочь и муж…
- Сын!
- Катенька, родная! Он такой незащищенный…
- Я и его потеряла?
- Да.
Катя посмотрела в потолок сухими опаленными глазами. На похороны Катю не пустили. Она лежала в палате. Никто не сказал ей, что похороны сегодня, она догадалась сама, взглянув утром на подходящего к ней врача. Дальше обморочная пустота.
 На похороны не пустили Олю. С ней находилась бабушка. Девочка сидела в углу, боясь шевельнуться. Она смотрела на игрушки, которые несколько дней тому назад держала старшая сестра, и ей было жутко: видеть этих мишек, кукол, клоуна с оторванным носом, кошечку (любимицу Тани). Ко всем к ним прикасалась она. А теперь все эти глупые, неживые чудища так же улыбаются, смотрят немигающими глазами только на Олю, вмиг позабыв о другой хозяйке. Так они и сидели: Оля, забившись в угол, Светлана Юрьевна в кресле. Бабушка не пыталась отвлечь внучку: попытки бесполезны.
  Наступил вечер. Самое ужасное, что он был таким же, как и вчера, как и в той жизни, прошлой, отличной от настоящей. Теперь у Оли будет другая жизнь: вторая, как она сама будет говорить. Первая была до того, а вторая после того. Это не будет объяснено словами, потому что слов таких еще не найдено. В комнату вошел Иоганн, посмотрел на дочь, мать, качающую головой, подошел к девочке, взял ее на руки.
- Малыш, пора что-нибудь поесть.
- Зачем? - удивилась Оля.
- Потому что так надо, - спокойно ответил Иоганн.
- Нет, папочка, не надо. Я не хочу.
- Милая, все люди должны есть, спать, разговаривать, жить.
- Неправда. Не все люди. Таня теперь не ест, не может спать, разговаривать, жить.
- Девочка моя, Таня далеко от нас, но она всегда будет в нашей памяти, она будет смотреть на нас…
- Неправда, - закричала Оля, сжав кулаки и ударив отца. - Ты говоришь неправду… Пусти меня. Ты врешь, и все взрослые врут.
Она соскользнула с рук и кинулась бить игрушки:
- Вот вам, вот вам, получайте, вы не настоящие, вы злые, вы плохие, вам все равно… Ее нет, а вы смеетесь…
На крик Оли вошел Ритус. Он вынул пистолет и выстрелил в медвежонка. Оля, вздрогнув, остановилась. Она наблюдала, как из простреленного медведя разлеталась стружка. Повернув голову к дяде, прошептала:
- Зачем?
- Ты же хочешь им отомстить за сестру, - ответил Ритус.
- Я не мщу…
- Мстишь. Сама не можешь помочь, поэтому и мстишь. Так что это ты плохая.
Оля опустила руку с куклой, села на пол.
- Дайте  мне с ней поговорить.
Когда Светлана Юрьевна с Иоганном вышли, спросил:
- Тебе плохо?
- Да, - тихо ответила Оля.
- Потому что погибла сестра или потому что не смогла ей помочь?
Оля вздохнула.
- Ты пыталась ей помочь?
- Это не я, она пыталась помочь мне, - по щекам девочки потекли первые за эти дни слезы.
- Ты помнишь, что произошло? - спросил Ритус.
- Не знаю.
- Попытайся вспомнить.
- Зачем?
- Очень нужно. Это важно.
- Мы играли на берегу… Строили замок из песка. Песок был сухой, и мы несколько раз по очереди бегали за водой… Я побежала, зашла в воду, только наступила чуть, а меня… Стало очень больно ногам, и я упала в воду. Хотела встать, а меня кто-то тащит в воду. Я хотела закричать, а не могу, и Таня не видит: спиной ко мне сидела. Потом все как закрутится, я закричала. Таня оглянулась и побежала ко мне. А вокруг меня вода бурлит, как в миксере. Она за мной… мне руку и вытаскивает. Вытащила меня, а у самой волосы запутались. Она меня одной рукой толкнула, а другой волосы убирает и не знаю… она провалилась… даже не вскрикнула. Я опять в воду, кричу – ее нет. Тогда я домой... Вот…
- Понятно.
- Это я виновата…
- Нет, никто не виноват, а уж ты тем более. Послушай, Оля. Ты теперь стала взрослой, не важно, что тебе мало лет. Видишь, как получилось. Мама в больнице, отец пока держится, но им обоим нужна твоя помощь. Ты теперь за всех у них одна…
 - Я не такая, как Таня. Она лучше… была, - перебила Оля. - Она всегда слушалась, а я шалила. Она хотела брата, а я нет. Когда мама наказывала меня – обижалась. Знаешь, Ритус… Я даже конфеты воровала у Тани. Мама даст нам по конфете, а я свою съем и Танину, но Таня никогда на меня не жаловалась… Я Таню часто обижала… она меня никогда. Сейчас ее нет, и мне больно… Мне больно…
- Оля! - Ритус вытер слезы на лице девочки. - Олечка! Пройдут годы, ты вырастешь, ты будешь рядом с родными, будешь любить их так, как они тебя любят, ты будешь любить и погибшую сестру, и не родившегося брата, но твоя боль останется. Она будет то больше, то меньше, но исчезнуть совсем не сможет. Знаешь почему?
- Почему? - спросила девочка и подняла на дядю полные слез глаза.
- Потому что ты настоящая. Не как эти игрушки, всегда улыбающиеся, притворяющиеся. Тебе будет плохо, но будет и хорошо. Ясно, милая?
- Не совсем.
- Поймешь… Знаешь, малыш, что я знаю?
- Что?
- Как бы сейчас поступила Таня.
- Как?
- Она пошла бы к папе, обняла его и посидела бы с ним.
- Хорошо… пойдем…
  Чужую жизнь можно разложить по полочкам, проанализировать, сделать выводы: что плохого в ней, что хорошего. Куда труднее с собственной. Тут и с одним днем не разберешься…

Глава 2.
  Ритус на следующий день после встречи с Татьяной сидел в своем кабинете и обдумывал ее слова. Как она догадалась о Соне? Об этом не знал никто, даже не догадывался. Ладно, это подождет. А вот Иоганн. Эту проблему надо решать незамедлительно. Через час он разговаривал с братом.
  Ритус сказал о мальчике. Иоганн понимал, что на свете ничего не бывает просто так. Скорее всего, Катя выстрадала боль за всех них, и теперь Бог соизволил снизойти и кинуть подачку. Впрочем, какая же это подачка – не иначе как дар...
  Спустя несколько дней Иоганн ехал по адресу, который дал ему Ритус, без труда нашел поселок.  Иоганн подъехал к церкви, остановил машину, не спеша вышел из нее. Не зная, к кому обратиться, направился к калитке, остановился в ограде в раздумье. Куда теперь? Увидев сухонькую старушку в юбке до пят, обрадовался. Матушка заприметила незнакомца из окна, поэтому и вышла к нему навстречу.
- Здравствуйте, - Иоганн как всегда в неподходящий момент начал заикаться.
- Здравствуй, милый, - ласково обратилась к нему матушка. Ищешь кого?
- Жену.
- Катю?
- Да.
- Здесь она, милый, здесь. Идем со мной.
Матушка провела гостя в одноэтажное длинное здание, внутри которого был коридор с дверями по обе стороны. Около третьей двери остановились.
- Тут она живет. Сейчас-то ее нету, она в храме прибирается. Так ты заходи, пока что подожди. Как освободится, придет. Отдыхай, милок. Я покушать принесу. Катерина для себя отдельно не готовит... Она дверь-то не замыкает – чего возьмешь, да и люди тут спокойные. Заходи, милый, заходи...
  Иоганн оглядел комнатушку с железной кроватью, столом, тумбочкой. Вместо шкафа – гвоздь, на котором две вешалки. На подоконнике цветы. На стене икона. Сесть можно только на кровать. Она противно скрипнула, едва мужчина коснулся ее. Видно, служила верой и правдой не один десяток лет.
 Иоганн не смотрел на часы. Он даже не знал, плохо или хорошо, что сразу не увидел Катю. Так и сидел в полной тишине, а прошлое медленно вставало перед глазами, словно все произошло вчера. Десять лет. Прошло десять лет, а боль все та же: отчетливая, острая, как удар ножа. Лезвие входило медленно, но уверенно.
  Дверь отворилась без скрипа. Иоганн скорее почувствовал, чем увидел ее. Ей никто не сказал, машину она не заметила. Катя вошла и замерла – он. Иоганн поднялся. Взгляды встретились. Они смотрели друг на друга нескончаемо долго, словно заново знакомились. Зачем слова, когда разговаривают души? Ее лицо просматривалось, словно сквозь вуаль времени. Иоганн увидел заостренные черты фигуры, которые скрывались под просторными черными покрывалами, как ему показалось, самой смерти. На голове все тот же траур, который она надела еще в больнице. Морщинки прочно залегли около глаз. Мука читалась не только в них: в изгибе рта, поблекших щеках, понурых плечах, руках, что не находили себе занятия.
  Неизвестно, сколько бы они так стояли, но в дверь постучали. Катя повернулась, чтобы открыть ее, вошла матушка с едой.
- Я тут собрала кое-чего. С дороги-то человек устал. Возьми у меня, Катерина, - она говорила нарочито грозно, что было неприемлемым для нее в принципе. - Ты, милок, не обессудь - чем богаты. У нас сейчас пост, так что вот картошка да рыбка с квасом. Посидите, поговорите, отдохните. Скоро вечер. Ты оставайся, милый, на ночь. Побудь здесь. Осмотришься. В храм захочешь – сходишь. Нет – дело твое. Ты, Катя, не стой столбом. Человек с дороги – устал, да, наверное, с работы... - матушка строго посмотрела на Катю, но выговаривать не стала. - Отдыхайте, родимые.
Она молча закрыла дверь. Катя виновато улыбнулась:
- Садись обедать... Что это я... Руки вот здесь можно сполоснуть.
Она указала на рукомойник около двери. Иоганн вымыл руки, вытер о полотенце, что подала женщина. Катя достала табуретку из-под стола – Иоганн не заметил ее раньше. Сели за стол.
- Кушай, пожалуйста.
Иоганн взял предложенный кусок хлеба, положил около себя. Что-то не так, совсем не так, как он представлял себе. А как, собственно, он представлял их встречу? Что она бросится ему на шею? Так и он хорош. Даже «здравствуй» не сказал.
- Здравствуй, Катюша, - прохрипел мужчина.
- Здравствуй, - улыбнулась Катя в ответ.
- А ты?
- И я.
Катя тоже взяла кусочек хлеба и тоже положила его около себя. Посидев несколько минут в полной тишине, Иоганн сказал:
- Я без тебя не уеду.
Слова прозвучали резко и гулко. Катя заглянула в глаза мужа – отсвет пепелища.
- Хорошо. Мы подумаем, как быть... Давай все-таки обедать.
Они неторопливо принялись за трапезу. Памятуя прошлое, делили поровну. Поначалу головы не поднимали. Иоганн не спрашивал, Катя не спрашивала: вопросы и ответы могли ранить друг друга. Он все же нашел в себе силы, положил руку на ее. Она остановилась, взгляды встретились. Черная пустота отошла. Где-то далеко-далеко забрезжил маленький огонек. Он только начал разгораться, его необходимо охранять от дуновения ветра, его необходимо сохранить, чтобы было, где обогреть души.
- Знаешь, а я в школе работаю, - вдруг сказала Катя.
- Вот как? - Иоганн удивился и обрадовался.
- Учителя не было. Сначала матушка попросила с внуком позаниматься, а потом и в школу пригласили.
- Нравится?
- Знаешь, кажется, да. Есть очень смышленые дети. Я не ожидала, хотя и стыдно в этом признаться...
Катя обрадовалась, что ей есть о чем рассказать: не о том, как она ночи напролет стояла на коленях перед иконами, вымаливая прощение за мужа, за детей.
  Днем она была занята в основном по хозяйству – при людях не любила молиться (сокровенное нельзя никому доверять). Матушка, взглянув на нее в первый раз, поняла, что горе ее неизмеримо, потому и оставила при церкви. Катя не чуралась самой трудной работы: ходила за теми, кто сам не в состоянии за собой дохаживать. Она никогда не говорила, что ей трудно или что устала. У нее был кров, пища, возможность помочь людям, остаться наедине с собой.  Матушка, видя, как молодая женщина пытается искупить непонятный грех, беспокоилась. Однажды не удержалась, спросила, какова причина ее беды. «Детей убила», - ответила Катя, глядя вдаль невидящими глазами и добавила: «Нет мне прощения ни на этом, ни на том свете». Большего не сказала, матушка не спросила: не похожа она на детоубийцу, скорее на человека, который чрезвычайно остро реагирует на любые несчастья в мире. Ночные бдения, невидимой свидетельницей которых оказалась матушка, только укрепили ее веру в Катю. Тогда она как бы невзначай спросила, кем была раньше женщина. Услышав, что физиком, про себя улыбнулась: «Вот и хорошо, касатка, найдется тебе занятие в миру». Не пришло еще время для затворничества – есть дела поважнее. Матушка по опыту знала, лучший лекарь – время. Нет, воспоминания не сотрутся, не для Кати, лишь ощущения чуточку притупятся. Матушка не торопила не себя, ни ее. За десять лет, которые Катя прожила в приходе, мало что узнала о ней, зато главное: есть муж и дочь, от которых женщина отказалась, чтобы не причинить любимым боль…
  Катя подняла голову и увидела, что его голова стала почти совсем белой. Морщины глубоко обвили глаза, заполонили лоб. О, господи! Да что это она. Как она могла забыть о нем, о... дочери. Только она, и только ее горе... Бессердечная... Что-то черное снова навалилось на нее, придавило, как тогда, все образы померкли, и только крик и всепоглощающая боль... Огонь, языки пламени, чьи-то голоса... Катя очнулась на кровати. Матушка кропила ее святой водой, приговаривала молитву. Иоганн, помертвевший от муки, искал ее взгляд.
- Отче наш...
Катя сквозь завесу, что отделяет реальный мир от нереального, а значит, существующего на самом деле, наблюдала, как по ту сторону люди пытались отогнать от нее зло. Вот батюшка машет кадилом, что-то шепчет. Вот бабушки со свечками бьют земные поклоны. Вот Иоганн... Он не знает молитв. Он вообще не верит в Бога. Нет. Он что-то шепчет... Интересно, что. Призывает Мастера?.. Нет, не похоже. Мастера призывают по-другому. Что... Что же он говорит? И вдруг пелена разорвалась. Она явственно услышала, как он шептал: «Отче наш, Иже еси на небесах. Да светится имя твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небесах и на земли. Хлеб наш насущный, даждь нам днесь: и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим: и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Она спала, но во сне чувствовала, как он сжимает ее руку, крепко-крепко. Он никому не позволит завладеть ее разумом. Он навсегда останется с нею. Он вырвет ее у самой смерти.
  Матушка наутро после ночного бдения, когда всеми силами отхаживали Катю, выслушав нехитрый рассказ мужчины об их с Катей беде, сказала ему:
- Понятно, милый, что и тебе тяжко. Мучаетесь вы поодиночке. Душа мечется. Уж не знаю, что вам присоветовать, только если она не хочет, не забирай ее отсюда. Может, сам бы перебрался? Нельзя? А может, дочка приедет? Сколько лет ведь не виделись. Пообвыкли бы друг к дружке. И ты чаще наезжал бы к дочке да к жене. Глядишь: месяц, другой – и все сладилось бы. А, милый?
  Иоганн не знал, радоваться ему или печалиться. С одной стороны, он мог навестить жену. С другой, остался один – Олечка у Кати. Забрать Катю сейчас было бы опасно...

Глава 3.
   Катя не спала всю ночь. Она не смотрела в тетрадь – дело не в знаниях. Для себя решила – или все, или ничего. Сколько можно мучиться. Пусть даже ничего – она согласна.
  Утром по дороге в институт ее ждала неприятность: Катя с содроганием смотрела, как жуковая кошка медленно переходила дорогу. Сначала девушка села не на тот трамвай, затем проехала две остановки, потом ее чуть не сбила машина. Одним словом, когда девушка оказалась перед дверью кабинета, за которой шел экзамен, она была готова к чему угодно, кроме ответа по предмету. Катя вошла последней, молча протянула зачетку, молча взяла билет, села за стол, уронив сумочку.
  Преподаватель, молодой аспирант, выслушивал со стоическим спокойствием нерадивых студентов, но двоек не ставил: зачем портить предстоящие каникулы. Подошла очередь Кати. Она положила билет перед преподавателем, нервно теребя чистый лист бумаги. Он, увидев, что студентка ничего не написала, открыл зачетку: сплошные «отлично», недоумевающее поднял глаза.
- Вы нездоровы?
- Нет.
- Дурно себя чувствуете?
- Нет.
- Затрудняетесь по билету?
- Нет.
- Что-то случилось?
- Да.
Преподаватель замешкался, не зная, о чем спросить еще.
- Я могу помочь?
- Нет.
- Может, попробуете в другой раз?
- Нет.
Преподаватель встретился с решительным взглядом девушки и ожегся.
- Я вас люблю, - выпалила студентка.
- Про-с-ти-те...
Девушка повторила.
- Сейчас так шутят?
- Нет.
Девушка не могла видеть глаз мужчины: их скрывали темные очки. Зато он замечательно видел, в каком она состоянии. Это его и смутило.
- О…
- Я не смогу сдать экзамен ни сегодня, ни завтра, ни через год...
- Экзамен? Ах, да, экзамен, - спохватился преподаватель.
Он схватил зачетку и начал заполнять ее. Когда поднял глаза – в кабинете никого, кроме него, не оказалось: девушка сбежала.

  Иоганн за весь вечер не проронил ни слова. Юли о чем-то увлеченно рассказывал, но брат реагировал без эмоций. Иоганн ничего не сказал об инциденте с девушкой. Наконец, ему показалось, что она ничего не говорила, просто померещилась. Ночью плохо спал. Померещилась. Может быть. Вот только... глаза, что ожгли изнутри, словно пламя костра. На следующий день Иоганн зашел в деканат, хотел снова отдать зачетку секретарше, но ее, как и вчера, не оказалось на месте. Пожав плечами, пошел на лекцию.
  Иоганн Станиславович Бланки по возвращении с войны решил во что бы то ни стало, во-первых, жить, во-вторых, не досаждать близким и родным своими увечьями, в-третьих, стать нужным обществу. Он окончил институт за два с половиной года, без проблем поступил в аспирантуру. Теперь же преподавал в том институте, в котором не так давно учился сам. Иоганн с головой окунулся в науку (можно подумать, у него большой выбор). Он наметил для себя несколько тем, которые могли отвлечь от ненужных мыслей. От долгого сна спасала работа. Иоганн боялся ночей, поэтому засиживался допоздна, иногда вовсе не ложился. Боялся гостей, очень близких сердцу людей, потому что... не мог смотреть в глаза матери, брату... Боялся, что не оправдает надежды: раз у Юли не получилось, то теперь он просто обязан стать счастливым. Легко сказать, куда труднее сделать. Он видел, как Юли пытался показать, что у него все нормально, что он ни о чем не жалеет... (Не зря же каждый месяц приезжал в гости и рассказывал, как они со Стивом замечательно проводят время в ЭСВ). Иоганн старался не заниматься самокопанием, самобиванием – ничего поправить нельзя. Он точно знал, что жить прошлым глупо, уйти в небытие не имел права, значит, надо принять ту жизнь, которая осталась.
  Слова девушки затронули такие струны, о существовании которых он не подозревал. Когда-то, много лет тому назад, Иоганн с завистью смотрел на влюбленных братьев: Юлиуса и Артура. И если любовь Артура напоминала равномерно поблескивающую на солнце реку, то любовь Юли – бурный поток, стремящийся снести все преграды на своем пути. Иоганну казалось, что он не способен на глубокое чувство, во всяком случае, ту, единственную, он так и не встретил. После смерти ни о какой личной жизни не могло быть и речи. Ни одна, даже самая отважная и любящая, девушка не останется с ним, он не позволит. Достаточно взглянуть на его тело, глаза, которые прикрывали затемненные очки, чтобы не пугать людей. Если к физическим увечьям добавить его способность к столбняку во время вспышек яркого света, либо огня, нечленораздельную речь во время наивысшего волнения, передергивание лица, как итог подобного волнения, то рука предательски двигалась лишь в одном направлении – второму ящику письменного стола, где лежал заряженный пистолет. Останавливало одно – долг перед живущими.
  Если бы не Юлиус, прошлую ночь он провел за расчетами. Нельзя было ложиться спать и позволить мозгу расслабиться, то есть начать думать о таких вещах, которые для него недопустимы, девушке, к примеру. Если бы не Юлиус, сегодня утром он не смог бы упорядочить оставшиеся здравые мысли. А так Иоганн напустил столько стойкости, впрочем, как и Юли в свою очередь, что брат подумал о предстоящем открытии, которое, по всей вероятности, готово в мозгу будущего профессора.
  Когда Иоганн ушел в институт, Юли обошел квартиру (он делал это всякий раз, когда приезжал к брату). Везде чистота, порядок. Рубашки висят, как им положено висеть, на плечиках в платяном шкафу, книги расставлены в алфавитном порядке на полках, несмотря на то, что многими из них пользуются постоянно. Даже продукты в холодильнике имеются. Одним словом, идеальная холостяцкая квартира. Только вот почему-то тошно от подобной идеальности. Лучше бы пил напропалую, как он, бил посуду или чью-то подвернувшуюся физиономию. Идеальность угнетала еще больше. Непротивление злу насилием... Похоже на то, что братец, получив пощечину от жизни, подставил другую... Ох, и тошно... Взять бы разом и размозжить голову, да не чью-нибудь, а свою... Нет такого права – есть долг, перед живущими...
  Побродяжничав по квартире, изрядно выпив, Юли решил, что пора возвращаться в мир Иоганна. Пожалуй, следует обрадовать брата обедом: чистить бы картошку весь век и ни о чем не думать. Юли не ожидал, что Иоганн вернется из института так рано, да еще без ключей. Каково же было его удивление, когда на пороге он увидел не брата, а молоденькую, очаровательную девушку.
- Вам кого? - спросил Юли.
- Вас.
Юли понял, что его перепутали с братом, но пока промолчал. Катя замешкалась, увидев на пороге, как ей показалось, Иоганна Станиславовича.
- Проходите.
Юли помог девушке снять пальто.
- Иоганна нет, но он скоро будет. А я всего лишь его копия, не очень, по правде сказать, хорошая, больше на пародию смахиваю. Что поделать... Вы, вероятно, его студентка?
- Да... - Катя еще больше смутилась.
Вдруг она поняла, что ей не стоило сюда приходить. Что она ему скажет? Что он подумает о ней? А его брат? Студентка... Фу, потянуло пошлостью. Как-то гаденько, липко. Нужно уйти, немедленно уйти. Что говорит этот человек...
- У вас что-то случилось? - Юли серьезно смотрел на девушку.
- Нет, то есть, да, то есть, нет...
- Значит, все-таки то есть... Иоганн вчера отвечал примерно так же. А позвольте спросить, эта «то есть» только с вашей стороны или с его тоже?
Катя посмотрела на странного человека со знаком вопроса.
- Не понимаю.
- Значит, с вашей... А ваша «то есть» не подделка? - взглянув на девушку, скорее для себя, протянул, - нет... Ну, хорошо, тогда идемте жарить картошку...
Они сидели на кухне и разговаривали. Внимательно выслушав рассказ Юли, Катя спросила:
- И что мне делать?
- Если не боитесь, добиваться своего.
- Я не боец.
- За любовь стоит сражаться. Только за нее одну.
Катя взглянула на мужчину, хотела что-то сказать, но промолчала: он был сейчас далеко, очень далеко... Звонок в дверь заставил очнуться обоих. Это Иоганн. Он, действительно, забыл ключи. Увидев женское пальто в прихожей, уставился на брата.
- Что? Не могу повеселиться, пообщаться с девушкой?
- Тебе в гарнизоне общения не хватает?
- Может быть. Идем есть картошку.
Иоганн очнулся, когда увидел за столом Катю. Он резко повернулся в сторону Юли, но тот сделал вид, что не заметил его движения.
 - Катюш, можно я за тобой поухаживаю?
Весь ужин Юли рассказывал девушке анекдоты, порой, не совсем пристойные, несколько раз предлагал вина, от которого она категорически отказывалась, спрашивал, откуда она, где живет, номер телефона, есть ли у нее кавалер. Он старался казаться в меру соблазнительным для обоих: якобы девушка его заинтересовала, и он не прочь за ней поволочиться. Катя краснела, бледнела, понимая, что находится в щекотливой ситуации.
- Оставь девушку в покое, - твердо сказал Иоганн, когда Юли как бы невзначай положил руку на ее стул.
- Слушай, очкарик, отвали. Отправляйся в кабинет к своим расчетам. Не мешай беседовать с, - Юли недвусмысленно посмотрел на грудь девушки, прикрытую в нужной мере, но от этого еще больше соблазнительной, -  милой, очень милой девочкой.
Иоганн не мог допустить хамства в своем доме. Сколько Юли выпил в его отсутствие, одному богу известно.
- Катя, я провожу вас, - сказал он, решительно вставая из-за стола.
- Почему ты? Я провожу. Правда, Катюш. На кой черт тебе этот ученый, он, кроме книжек, ничего не видит, не слышит. Он даже не подозревает о том, что существует на свете много чего интересного, например, женщины.
- Зато ты знаешь.
- Я беру от жизни ее удовольствия.
- Иди-ка ты лучше спать.
- Хорошо. Можно с ней?
Иоганн поднял Юли одним рывком.
- Эй, потише на поворотах...
Иоганна сейчас мало волновало самочувствие брата. Он не очень нежно швырнул Юли на диван и вернулся на кухню, где сидела Катя.
- Идемте.
- Я сама доеду.
- Чтобы прицепился ухажер, подобный моему братцу?
Когда они добрались до дома Кати, на улице совсем стемнело.
- И вы собирались в одиночку  отправиться через весь город?
- Я привыкла.
- Проводить до двери?
- Ой, что вы. У меня, знаете, какая тетя. Не приведи бог, увидит мужчину, вообразит себе еще чего.
- Хорошо, дальше не пойду. Всего доброго. Чуть не забыл – зачетка. Вы же из-за нее пришли.
- Спасибо. До свидания.
Иоганн ждал, когда девушка зайдет в подъезд, но она медлила. Преодолев страх, спросила:
- Можно я приглашу вас на свидание?
Иоганн не отвечал. А что ответить? Он подошел к Кате и снял очки.
- Посмотрите на меня, Катюша. Вам может понравиться такой человек?
Она взглянула на шрамы, но не отшатнулась, как он ожидал, не зажмурилась от испуга, а лишь пожала плечами.
- Причем здесь ваши глаза?
- Тело еще страшнее.
- И что?
- Вы молоды.
- Вы тоже не похожи на старца, на зануду да.
- Я не зануда.
- А меня дома теперь уже хватились.
- Простите.
- Вы отказываетесь?
- Нет. Когда и во сколько?
 
  Они бродили по заснеженным улицам, больше молчали – говорить попусту не хотелось, а время для потаенного не настало. Катя боялась разглядывать своего спутника, он мог посчитать это бестактностью. Иоганн вообще боялся повернуть голову и сказать какую-нибудь глупость – никогда раньше он не приходил на свидания с девушкой, даже в прошлой жизни.
  Машины неслись по улице с визгом и лязгом, люди бежали, занятые тысячью дел, а двое никуда не торопились. Они свернули на одинокую тропинку, на которой не было ни единого следа. Снег припорошил ее специально для них. Тропинка была исхожена миллионами ног, но для них она казалась единственной, неизведанной, как само чувство, что только-только зарождалось где-то внутри каждого из них.
- Почему вы молчите?
- Не знаю. Наверное, боюсь показаться смешным.
- Не правда, вы никогда таким не будете.
- Откуда такая уверенность?
- Просто знаю и все.
- Вы исключительная.
- Вы тоже.
- Расскажите о себе.
- Вам это интересно?
- Да.
  Катю не испугали шрамы ни на глазах, ни на теле Иоганна. Она их не замечала. Когда они поженились, дома не разрешала надевать очки, ведь видел он хорошо. Она хотела смотреть в  глаза, а не в черные стекляшки. По вечерам, когда он читал своим дочкам сказку, жена старалась быть рядом. Ей нравился его голос, нравилось, как девчонки, затаив дыхание, слушали папину историю. По глазам малышек не трудно догадаться, что они безоговорочно верили в существование и принца, и принцессы (и живут они не где-нибудь в тридевятом государстве, в тридесятом царстве, а в их квартире, потому что они их папа и мама). Когда дочери засыпали, муж манил жену за собой. Она радовалась его поцелуям, ласкам, которые не приедались, сколько бы их не было. Она радовалась его удачам и переживала поражения, пыталась оградить от ненужных волнений. И если муж виновато вынимал несколько бумажек, которые являлись его зарплатой, не придавала значения – что-нибудь придумает, выкрутится. Главное – он рядом. Главное – она любит.
  Иоганн спустя годы, не верил, что счастье возможно и для него. Он доверял Кате безоговорочно. Ему нравилась ее неподдельная жизнерадостность и веселость. Он, порой, не понимал коллег, которые ныли о трудностях жизни. Господи, да если даже у него, калеки, так славно, на что им, нормальным, жаловаться? Странные люди. Вечно им чего-то не хватает, причем, чаще даже не интересной работы, а обычной колбасы.
  Иоганн спешил домой, прочь от озлобленных, затравленных взглядов, к жене и детям, в уютный кабинет. И как не высоки ставки, торговать мозгами он не станет – ведь бред же, право слово. Надо немного потерпеть, чуть-чуть, и все образуется. И работа будет стоящая, и проект не закроют, и колбаса, раз без нее никуда, появится.
  Иоганн еще в передней понял, что у них гости – Юли, который и свел их с Катей. Если бы не его приставания в тот вечер, Иоганн не решился сам проводить Катю, и новой встречи тоже могло не быть.
- Привет.
- Привет, академик. Не разогнали вас еще?
- Как видишь, нет. Жив, здоров и работаю.
- В смысле ишачишь за здорово живешь.
- Хоть ты не начинай. В институте только и разговоров, дай отдохнуть.
- Ах, простите, что затронул столь низменные материи. Однако вряд ли вы, господин профессор, питаетесь манной небесной или своими циферками. Наверняка предпочитаете что-нибудь эдакое весьма земное...
- Хватит пустых рассуждений, - перебила их Катя. - Ужинать.
Мужчины уселись за стол, на котором стояли уже тарелки с супом.
- Катюш, а ты?  - спросил Юли.
- Ну, вот еще. Я же с девчонками недавно ела.
Юли повертел ложку в руках и положил на стол. Он точно знал – не ела, с ним сидела, пока девчонки ужинали. Взглянул на Иоганна – понимает или нет. Похоже, нет.
- Юли, ты чего. Не вкусно? - Катя отключила чайник, поставила конфеты, что привез гость.
- Вкусно, Катюш, вкусно. Только от домашней пищи я отвык и привыкать не к чему. Давай-ка лучше с тобой чайку. - Он решительно отодвинул тарелку с супом, так и не прикоснувшись к нему.
 После ужина мужчины отправились в кабинет Иоганна. Юли сел в кресло, обдумывая, как сказать брату так, чтобы того не хватил удар, но плести интриги он не мастер.
- Иоганн, сколько ты получаешь? - спросил он в лоб.
- Прости, - не понял брат.
- Я спросил, сколько ты получаешь.
- Это важно?
- Да, учитывая инфляцию, цены на продукты и некоторые другие вещи.
- Нам хватает, - нахмурился Иоганн.
- Ты уверен?
- Да. Катя никогда не говорит, что мы в чем-то нуждаемся.
- Ну, раз Катя говорит, - Юли проговорил с иронией в голосе.
- Не понимаю причину твоего иронического тона, - рассердился Иоганн. - Я отдаю ей все, что зарабатываю. Подрабатываю переводами.
- Ты снизошел до переводов? - Юли стало горько.
- Объяснись, будь любезен!
Юли, вздохнув, уставился в пол – не хотел сейчас видеть лицо брата.
- Катя не ужинала с девчонками.
Иоганн, пусть и не сразу, но понял, что хотел сказать брат: она не ела. Судорога свела скулы до немоты. Прошло много секунд, минут прежде, чем он смог восстановить дыхание и вернуться в комнату, где сидел, уставившись в пол, брат. Иоганн закрыл глаза – провалиться бы сейчас в преисподнюю.
- Прости, - Юли попытался вырвать его из пустоты.
Иоганн молчал. Юли поднялся со своего места, подошел к столу и положил деньги. Иоганн смотрел на них, как на что-то мерзкое, но не проронил ни слова.
- Иохим, хорош! Так можно и с катушек съехать. Будете жить на мою зарплату.
- А ты?
- Возьму у Стива. Все равно спущу. И Катю не вини.
- Она здесь не при чем.
- И ты не при чем. Ну, не за границу же дергать в самом деле.
Юли зло закурил, отодвинул занавеску. По улицам, визжа, неслись сотни и сотни машин.
  Когда Иоганн вошел в спальню, Катя еще не спала. Она всегда ждала его, во сколько бы он не приходил. Он присел на край кровати и устало начал снимать рубашку.
- Что-то случилось? - она почувствовала в нем напряжение и тоску.
- Нет.
Он лег под одеяло, прижав к себе такую хрупкую женщину, пытавшуюся, между тем, защитить его от бед и напастей жизни.
- Иоганн.
- Спи, моя хорошая, - он крепче обнял ее, но говорить ничего не стал.
  Наутро мужчины, отказавшись от завтрака, попрощались с Катей (девчонки еще не проснулись), на ходу приговаривая, что и так опаздывают. Юли подвез Иоганна до института.
- И без глупостей. Не вздумай бросить работу.
  Иоганн в ответ промолчал. Сегодня он не мог думать о работе. Просидев в институте два часа, сказал, чтобы отменили лекции, а сам отправился в магазин и на рынок. Он никогда не задумывался, что сколько стоит. Катя сразу же после свадьбы заявила, чтобы он не вмешивался в ведение хозяйства. Он согласился. Откуда было знать, что... Прикидывая в уме, сколько она должна тратить на покупки, он поначалу не поверил своим глазам. Обходя рынок, Иоганн усомнился: может, Катя ездит на другой. Приехав на другой, еще больше испугался – цены выше. Домой Иоганн возвращался совершенно разбитым и злым. Странные люди, говорите Иоганн Станиславович, нытики по поводу колбасы... Это, похоже, вы, дражайший профессор, хоть и в очках, не видите дальше собственного носа.
 - Иоганн, ты рано, но это здорово, - Катя поцеловала в щеку мужа. Тот ответил нехотя.
- Ты какой-то не такой. Устал? Заболел?
- Нет.
Иоганн зашел в комнату к девочкам, которые ужасно обрадовались при виде папы.
- Ты с нами поиграешь?
- Конечно. Что вы делаете?
- Рисуем.
- И что рисуете?
Девочки объяснили, где у них солнышко, где радуга, почему цветочки одного цвета – краски закончились... Он слушал их щебетание, поглаживая худенькие ручки Танюши и Олечки – в чем душа только держится.
- Иоганн, за стол, а ты даже руки не вымыл до сих пор. Девочки, совсем папу заговорили. Дайте ему покушать.
  Иоганн сел на привычный для него стул, но к тарелке не прикоснулся. Катя сидела напротив. Она недоумевающее посмотрела на мужа: непонятно, что творится с ним со вчерашнего вечера. Между тем Иоганн придвинул тарелку к Кате и сказал:
- Кушай.
- Иоганн, я уже поела с девочками.
- Мне позвать их и спросить? Ешь!
Он не смотрел на нее, уставился в стол, головы не поднял. Катя трясущимися руками взяла ложку: Юли догадался и сказал ему. Она сделала несколько глотков, больше есть не могла даже через силу.
- Ешь!
- Я сыта. Вот ты...
- Я!.. - Иоганн стиснул кулаки, словно приготовился побить, скорее всего, себя. Он медленно встал и вышел из кухни. Он слышал, сидя в кабинете, как Катя укладывала расшалившихся девочек спать. Они, конечно, недоумевали, почему папа, так рано пришедший с работы, не поиграл с ними, а ведь обещал, почему не почитал на ночь, почему сидит в кабинете и мама не разрешает туда заглянуть. Когда девчонки угомонились, Кате ничего не оставалось делать, как идти к Иоганну. Она постучала в дверь, он не ответил. Приоткрыв дверь, она увидела, что он занят. Единственное, что выдавало его напряженность, не свойственную для работы, - нахмуренный лоб.
- Не помешаю?
- Нет.
- Иоганн, я хотела бы спросить, чем обидела тебя?
- Я тоже.
- Прости.
- Чем я обидел тебя?
- Шутишь?
- Какие там шутки.
- Иоганн, право...
- Катя!  - прервал он ее. Собравшись с мыслями, продолжил, - я голодал, но... когда нам с Юли бросали корку черствого хлеба, мы... делили ее пополам. По-ни-ма-ешь? - он поднял на нее глаза, смешанные с пеплом.
- Иоганн... - Катя опустилась на диван.
Он снова уставился в стол, боясь взглянуть на женщину.
- Просто ты работаешь...
- Ты пытаешься найти мне оправдания? - задохнулся Иоганн. - Помилосердствуй. Я как никак мужчина, хотя какой я мужчина, если довел жену до голода.
- Неправда!
- Правда! Спорить больше не о чем. Я был сегодня и в магазинах, и на рынке, а с математикой у меня и так все в порядке – сумел сложить два плюс два.
- Просто у нас временные трудности...
- Конечно, временные. Значит, так. Вот деньги, но за покупками теперь будем ходить вместе.
- Откуда так много?
- Получил за перевод.
Катя не поверила, но лишь спросила:
- Зачем вместе? Не доверяешь мне?
- Нет.
- Иоганн.
- Прости.
Он вернулся к бумагам. Катя не спешила уходить – надо как-то постараться убедить его в том, что он все не так понял, что она... всего лишь...
- И еще. Пока не поправишься, спать в одной постели с тобой не стану.
- Что?!
Иоганн пробовал проверить элементарные расчеты, напрягал мозги, но ничего не получалось.
- Ты, вероятно, шутишь?
- Нет.
  Катя не спала всю ночь. Сегодня впервые после замужества она осталась одна в постели, оказавшейся совсем неуютной, холодной, большой и ненужной. Может, он посердится и успокоится, но Иоганн не думал успокаиваться.  Он ел теперь, если ела она, и в том же количестве, словно взвешивал на весах. С девочками играл, читал им книжки, но по вечерам уходил не в спальню, а в кабинет. Через три дня Катя не выдержала пытки и пришла к нему. С порога она заявила:
- Между прочим, мужчинам нравятся худые женщины.
- Худые нравятся ослам, предпочитаю здоровую.
- Я здорова.
В ответ тишина.
- К тому же поправиться сразу не так и легко.
Он промолчал. Свои аргументы Катя исчерпала. Уходить не хотелось, да и ему не хотелось, чтобы она ушла.
- Поможешь мне?
- Конечно.
Они работали спокойно, размеренно. Катя с интересом занялась расчетами. Спустя два часа, мельком взглянув на часы, Иоганн понял, что уже за полночь.
- Тебе пора. Поздно.
- А ты?
- А я еще поработаю.
- Иоганн, я не устала. Мне интересно.
- Замечательно, значит, поможешь завтра.
- Вообще-то, у нас в стране равноправие.
- Не знаю, как в стране, а в нашем доме равноправие отменяется.
- В связи с чем?
- В связи с голодовкой некоторых граждан.
- Я соскучилась.
- Я тоже.
- Так в чем дело?
- В твоем весе.
  Катя, промучившись еще два дня, отправилась к тете Зое, единственной родственнице, с которой поддерживала отношения. Тетка, хоть и строгая (не зря же держала и мужа, и двоих сыновей в ежовых рукавицах), но справедливая. Девчонки играли в зале, а женщины сидели на кухне за домашними пирожками с чаем. Тетя Зоя выслушала Катю, которой было неприятно рассказывать о личной жизни, но куда деваться.
- Ну, ты додумалась, девка. Почему не спросила денег взаймы?
- Да у кого же, тетя Зоя?
- Да хоть у меня.
- У вас нет, я и так знаю.
- Знает она... нашла бы. А он правильно сделал, так и надо.
Катя вытерла слезы, шмыгнула носом.
- Я не могу поправиться. Вообще есть не хочу.
- И сколько ты уже так? Месяц? Два? Больше? Угробить себя решила? Ну, Катерина, хорошо, что мужик у тебя добрый, а то бы...
- Да уж добрый...
- Чего еще?
- Не спит со мной, - покраснела Катя.
- Вот глупая, неделю-то всего. Наоборот, отдохнешь, - тетя Зоя с улыбкой вздохнула. -  Ничего, все образуется. Тебе бы в деревню на молоко да на свежий воздух. Может, съездишь домой?
- Нет, - Катя категорически покачала головой.
- Да будет тебе. Хочешь, я отпуск возьму и вместе поедем. Не съест тебя твой отчим, и Клава не покосится.
- Нет.
- Тогда лопай побольше, гуляй с девчонками – вон они тоже светятся, совсем прозрачные. А муж, ну, потерпи. Куда ж нам бабам – приходится терпеть. Пристают – терпим, нет – тоже терпим. Судьба такая.
  Кате ничего не оставалось делать, как смириться – судьба. Она смотрела на еду как на отраву. Порой не чувствовала вкуса, жевала точно солому. Иоганн не замечал или делал вид, что не замечал ее мук.

Встав утром, она увидел свет на кухне.
- Ты чего так рано?
- Не спится. А ты?
- Надо съездить в аэропорт.
Катя не стала уточнять, зачем. Она заварила чай, разлила по чашкам.
- Может, по капельке вина?
- С утра?
- Для вкуса.
Иоганн добавил вино в чай. Себе чуть-чуть, ей побольше. Катя сделала глоток и задохнулась. Горячий чай с вином обожгли изнутри. Она поставила чашку и замахала руками. Иоганн предложил свою. Катя машинально схватила ее, сделала еще глоток – эффект тот же. Слезы проступили на глазах:
- Я тебя убью.
Мужчина улыбался. Катя набрала из-под крана воды и залпом выпила. Никак не могла отдышаться.
- Узурпатор.
- Какой же я узурпатор, малыш?
- Я не малыш.
- Хорошо, девочка.
- И не...
- Хорошо-хорошо. Я соглашусь со всем, что ты скажешь.
Катя села за стол. Она осторожно притронулась к чашке, сделав малюсенький глоток.
- Я поправилась.
Иоганн залпом допил остатки чая, но снова промолчал.
- На триста граммов. Я взвешивалась.
Он честно хотел спрятать улыбку, получилось не очень удачно.
- Иоганн, - она нуждалась в ответе.
- Замечательно для начала.
- Для начала?
- Осталось всего несколько раз по триста.
Он встал из-за стола, вымыл чашку.
- Ты сказал, что согласишься со всем, что я скажу, - взвилась Катя.
- С небольшой поправкой, еле заметной. Я весь внимания.
- Поцелуй.
- С удовольствием.
Он поднял жену, оторвал ее от пола и долго и нежно целовал. Наконец, обессиленную, опустил на стул.
- Иоганн...
- Прости, Катюш, я переусердствовал. Ты в порядке?
- Нет.
Иоганну, действительно, пора в аэропорт.
  Катя, подумала, что для женщины нет ничего невозможного. Она решила соблазнить собственного мужа. Когда поднялись девчонки, она, весело напевая, покормила их вкусным завтраком, сама с аппетитом съела свою порцию. После завтрака они отправились на прогулку – на улице чудная погода. На обратном пути купили воздушные шарики, чтобы дома выпустить их с балкона. Раскрасневшиеся от свежего воздуха, веселые от удачной прогулки, они с воодушевлением перепрыгивали через две ступеньки. Дома надули шарики, связали их между собой, на каждом нарисовали лица мамы, папы, Тани и Оли и выпустили в небо.
  Когда девочки в обед легли отдыхать, Катя решила приготовиться к воплощению задуманного. Она выбрала ажурную сорочку, подарок свекрови (Светлана Юрьевна знала толк в том, как понравиться мужчине), и, не краснея, может, самую чуточку, решила примерить ее. Катя разделась догола и остановилась перед зеркалом с застывшим взглядом. Там, где должны быть груди, (она понимала, что роскошными им никогда не быть, но тем не менее), она увидела небольшие, сморщенные, словно от холода, соски. Оглядев себя со всех сторон, Катя заплакала. Она убрала сорочку далеко в комод – нечего позориться ее телу в подобной красоте.
 
  Станислав Карлович шумно заходил в коридор, впрочем, как всегда, и затаскивал кучу свертков. Он широко улыбался, увидев красные глаза Кати, не на шутку испугался.
- Что случилось, Катюша?
- Ничего, Станислав Карлович, все в порядке.
- Как это в порядке, когда ты носом шмыгаешь. Иоганн виноват?..
- Нет-нет, что вы.
- Дедушка! Деда! - девчонки повисли на Станиславе Карловиче, который тут же подхватил обеих внучек.
- Вот они, маленькие проказницы. Ну, скучали по деду?
Получив утвердительный ответ, он продолжил:
- А я что-то вам привез. Тащите все в зал.
- Зачем столько? - Катя как всегда попыталась укорить свекра, что он балует девочек.
  Когда пакеты и свертки вскрылись, игрушки и сладости разобрались, восторг радости вошел в допустимые пределы, катание верхом на деде завершилось, а сморенные девочки уснули чуть ли не на руках мужчины, взрослые получили возможность спокойно поговорить. Теперь Катя поняла, почему Иоганн утром спешил в аэропорт. Если бы она поинтересовалась у мужа, в чем дело, теперь бы не искала повода, который сможет оправдать ее красные глаза. Станислав Карлович замечательный, конечно, но... Катя предложила чаю.
- Садись. Хватит хлопотать. Не маленький. В чем дело? - сухой тон не предвещал ничего хорошего.
- Просто голова разболелась, - попыталась солгать Катя.
- Значит, Иоганн, - скорее утвердительно, чем вопросительно проговорил свекор.
- Нет, Станислав Карлович, честное слово...
- Даже честное слово! - Бланки присвистнул. - И что натворил этот урод?
Катя побледнела: что он подумал о сыне. Она растерялась настолько, что не услышала, как хлопнула входная дверь.
- Отец, здравствуй.
Станислав Карлович не ответил на приветствие, лишь нахмурился.
- Что? - Иоганн не понимал, что могло случиться.
- Почему плачет твоя жена?
Иоганн посмотрел на Катю.
- Это правда?
- Нет.
- Да.
Два человека ответили одновременно, но Иоганн склонился к замечанию отца.
- Пойдем-ка пообщаемся, сын. Ты прости нас, Катюш.
Мужчины расположились в кабинете. Иоганну было неприятно, но делать нечего, он рассказал о том, как Катя пыталась экономить на себе.
- Идиот, - констатировал факт отец.
- Согласен.
- Тебе даже в голову не приходило, что не мешало бы...
- Нет, не приходило.
- Я тоже хорош старый кретин.
- Маме не говори.
- С ума сошел! Да если Света узнает, она со света сживет, и не тебя одного. Но какое отношение к этому имеют слезы Кати?
Иоганн замялся.
- Не юли! - строго предупредил отец.
- Мы с ней...
- в интимном разводе, - закончил отец.
- Да.
- И чья эта дурацкая идея?
- Идея не дурацкая.
- Значит, твоя.
- Я испугался за нее. Она... хрупкая.
- А сам как?
Иоганн не ответил. Станислав Карлович крякнул, но повторять вопрос не стал. Прикинув, отец решил не трогать сына, или тронуть, но не его. Он позвал Катю.
- Катюш, посиди с нами.
Женщина села на диван рядом со свекром.
- Катенька, можно я за тобой поухаживаю, раз этот увалень совершенно забыл о манерах?
Иоганн не отреагировал на слова отца. Станислав Карлович налил вина себе и Кате, за сыном ухаживать он не собирался.
- Предлагаю тост. Давай выпьем за... знаешь, Катюш, дай бог тебе всех благ и хорошего любовника... - он положил руку на плечо женщины и хитро подмигнул.
- Ну-ка, старый хрыч, убери руки от моей жены, - Иоганн стоял рядом с диваном и сбрасывал руку отца. - И вообще, проваливай спать, старый маразматик.
Он отобрал стакан у жены, ничуть не стыдясь за свои действия.
- Во-первых, я не прочь оказаться рядом с очаровательной женщиной, во-вторых, я не хрыч и уж тем более не маразматик, пока в своем уме и даже в унитаз не промахиваюсь, а в-третьих, это вы, господин хороший, не даете мне спать. Ты находишься около дивана – постоянного моего ложа (присутствие Катеньки меня не обременяет – она может остаться).
Иоганн не стал дослушивать рассуждения отца – он просто выдернул жену сначала с дивана, затем из кабинета...