Перенос столицы во Владивосток

- Алло.
- Алло.
- О вы взяли трубку.
- Да взял трубку.
- Впервые за пять лет.
- Нет второй. Еще пять лет назад, когда вы первый раз звонили.
- Мы вам робота после этого поставили. Он вам каждый месяц звонит.
- Знаю.
- А сегодня почему взяли трубку, Вы же знаете, что это мы.
- Понимаете, утром я проснулся от будильника, помылся, побрился, покормил кота, выпил кофе, вышел на улицу, оглянулся на эти деревья, на эти дома, на небо, на людей спешащих и вдруг на меня нашла такая тоска, что я подумал, если вы позвоните, то я возьму трубку.
- Взяли да, взяли.
- Взял да, взял.
- Понятно. Ну ладно. Пока.
- А чего звонили-то.
- Да ничего, как обычно, социологический опрос телевидения.
- Аааааа понятно.
- Может робота отключить, а то опять будет звонить пять лет.
- Да не надо, звоните.


Купил Су Цзин. Искусство войны. Тактика, стратегия, шпионы. Как-то мимо меня прошло в юности. Прочитал, повздыхал. А тут друзья привезли на Верхнее Плато. Весь город на ладони. Дома, домики, домишки, телебашня, машины мелькают, люди, как муравьи. Красота. Вдалеке горы в снегу. Трасса на Ялту. Трасса на Севастополь. За спиной море угадывается. Стою смотрю и вдруг вспомнил цитату из Су Цзин: "Располагай свое войско на холме". "Да", - думаю, - "начитался, какие-то не те мысли в голову лезут, надо сходить в филармонию что ли, причаститься".


На улице Южного города +20. Возле перехода полураздетый разносчик рекламных листовок танцует, раскачивается и кричит во весь голос: Мы встречаем лето! Мы встречаем лето!" Мне кажется в Москве от него бы в ужасе шарахались. Здесь же местные жители улыбаются и с удовольствием берут у него рекламки.


"К девкам, к девкам!" - кричит моя душа. Как взгляну на южное море, на алый пламенеющий рассвет, ветерок почувствую на лице, и поет душа:"К девкам, к девкам, к девкам!" Но тут мозг твердит:"Спина же у тебя болит, и гастрит намечается, и ожирение у тебя, какие девки!" И вот сидишь у моря, куришь галуас, пьешь кефир вместо коньяка и думаешь:"К жене, к жене".


В пятницу в Южный город прилетел Саша и мы с Костей встречали его в аэропорте. Саша прилетел из Москвы, сел в Костину «Субару», вздохнул, и сказал, что хочет к морю. Сашу можно понять. Он был в Москве три месяца и не видел моря. Трудно жить без моря, я его понимаю. Мы с Костей переглянулись, было 6 часов вечера, уже стемнело, но Костя повез Сашу прямо из аэропорта к морю. 50 километров. Час езды. Всю дорогу мы с Сашей спорили о Битове и Розанове, а Костя вел машину. Сначала мы ехали в темноте по трассе, потом ехали по полю, потом вдоль обрыва, потом мы заблудились, потом нашлись, потом машина въехала в море. По крайней мере мы вышли из машины прямо в волны. Волны лизали наши ботинки. Дул холодный пронизывающий ветер. Наши куртки, шапки и волосы шевелились. Мы пили кофе и жевали, купленные по дороге пирожки. Мы постояли у моря семь минут и поехали обратно. 50 километров. Час езды. В ночи. Всю обратную дорогу я говорил сентенциями, а Саша просил меня не говорить сентенциями, а Костя молча вел машину.


По улице Гоголя у музыкальной школы идут папа и пятилетний мальчик. Мальчик все время убегает, а папа сердится. Наконец папе надоедает вылавливать мальчика с проезжей части и он говорит:
- Артем, хватит, надо тебя наказать.
- Не надо, - говорит мальчик.
- Надо, - повторяет папа.
- Хорошо, - вздыхает мальчик.
- Давай я заберу у тебя машинку.
- Не забирай, - рыдает Артем.
- Тогда в угол, - говорит папа.
- Хорошо в угол, - мальчик успокаивается.
- Надо найти угол, - говорит папа.
Какое-то время мальчик и папа ищут угол, но угла нет, улица Гоголя длинная и прямая.
- Папа, может не будем меня наказывать? - говорит мальчик.
- Хорошо, Артем, только не бегай на дорогу, - вздыхает папа.


В молодости я играл на бирже. Я конечно проигрался в пух и прах в дефолт 1998 года, но квартира у меня осталась. На бирже я для себя понял лишь одно - финансовым миром правит хрень, а значит и всем миром правит хрень. Никакие экономические модели, никакие волны Кондратьева, никакое кейнсианство или нэтпрезентвелью, а самая обыкновенная хрень. Какой-нибудь жучок-паучок пожиратель канадской пшеницы, какой-нибудь выхлоп газа глобального потепления вместе с Греттой Тунберг или чихнувший от короновируса китайский чмошник-бомж. И вот серьезные люди во фраках и смокингах с айфонами последней модели выплевывая кубинские сигары бегут к биржевым терминалам, чтобы слить дурацкие акции дебильных компаний для перехода в кэш или золотишко. Все биржи мира лихорадит, стандартэндпур трещит, Нью-Йорк, Гонконг и Лондон в панике, фьючерсы на нефть пробили десяти годовой минимум, тысяча брокеров застрелилось, пять тысяч брокеров выбросилось из окна. Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Но пройдет месяц, два, год, жучка-паучка (был ли он) изведут, про Гретту забудут, на глобальное потепление наплюют, китайскому бомжу размозжат череп или сдадут в карантин, тысячи брокеров восстанут из могил как в Судный день и вновь кинутся к биржевым терминалам, чтобы делать деньги из пустоты.


Ветеринарная клиника зовет в свою группу. На фотографии собака Шарик (еще не Шариков) в обнимку с Преображенским-Евстигнеевым и Броменталем. Обещают проведение качественных операций. Подошел к коту и перекрестил его.


«Зря вы читаете эту муру. Достоевский, Гоголь, Толстой, Гончаров, Тургенев. Все эти маленькие людишки, всё это оправдание бедности, самокопания и самоуничижения, все эти Розановы, Пятигорские, Лосевы. Всем им одна дорога – на свалку. Их надо вытравить. Их надо выдавливать из себя как раба в течение десятилетий капля за каплей. Посмотрите я прошла 50 тренингов, 100 коучингов и 500 билдингов. Теперь у меня успешный бизнес, просторный светлый дом на холме, сытный обед, приличное место, богатая одежда и молодой муж».
Так сказала мне уверенная женщина, когда я читал на берегу Черного моря Паустовского. Волна за волной лизали мои старенькие ботинки. Ветер шевелил мои седые волосы. Беспородный пес Феликс прыгал вокруг меня и лаял на розовое заходящее светило. Я затянулся сигаретой «Донского табака», бросил окурок в бескрайнее море, зевнул и перелистнул страницу.


И вот Савельев вышел на сцену и вздохнул:"В 1988 году я вышел из троллейбуса у Красных ворот и нырнул в метро". Дети предательски затихли. Савельев не знал, что крутилось в их головах. Возможно они даже не представляли, что такое 1988 год, но сам факт, что перед ними стоит человек, который жил в 1988 году, когда не родились даже их мамы, который вышел из троллейбуса (неужели тогда были троллейбусы) и вошел в метро (метро-то точно было) и наверняка куда-то ехал, вызвал в детях некоторую заинтересованность. Савельев вдруг вспомнил, как в детстве, когда он был октябренком, к ним в школу приходил ветеран войны в медалях, и маленький Савельев все занятие хотел спросить у ветерана, видел ли он Чапаева (ему почему-то тогда казалось, что Вторая мировая война не могла обойтись без Чапаева). Поэтому сейчас Савельев был готов, что дети поднимут руки и начнут спрашивать, что такое Ельцин и перестройка, и он уже готов был проклясть момент, когда согласился к ним прийти, но дети уже через 5 минут потеряли к Савельеву всякий интерес, уткнувшись в гаджеты. От этого Савельеву стало легко и тепло на душе, и он стал читать свою прозу, и так продолжалось почти 40 минут, во время которых он не мешал детям, а дети не мешали ему читать свою прозу.


Я тоже нес горячечный бред критицизма
По утрам делал зарядку
Чистил зубы
Обливался холодной водой
Пил йогурт и ел изюм
А потом взяв в руки ледоруб и топор
До глубокой ночи
Язвительно рецензировал антологии
Душил котят-авторов
Уничтожал литературные группы
Бил морды поэтическим плебеям
И прозаическим проходимцам
А теперь я стар
У меня выпали зубы и ослабло зрение
Мне чихать на поэтических проходимцев
Я даже книги их не читаю
Какое уж тут рецензирование
Так молча пройдешь мимо
Или нехотя пнешь живого классика.


- Вы читали самую откровенную книгу русской литературы "Тайные записки Пушкина 1836-1837 гг или как Пушкин убил Дантеса"?
- Чего?!
- Я говорю вы самую откровенную книгу о Пушкине читали?
- Чего?!
- Вы вообще читаете?
- Ну так...
- Господи, что за молодежь пошла. Куда катится мир!


В Южном городе +15 и ветер. Качаются деревья, дребезжат крыши, болтаются провода. Зря Гиппиус не подала руки Блоку в трамвае. Если бы она понимала ветер, то тоже написала бы поэму "Двенадцать". Вчера искал кальвадос, но купил "Пино-Гри". Теперь можно подолгу сидеть на крылечке, тянуть "Пино-Гри" и наблюдать за мировым беспорядком. В Москве власть предержащие ругают власть имущих, а власть имущие сажают власть предержащих, в Алуште дети кидают в море камушки, в Питере, как всегда, мерзнут. Иногда мне кажется, что я в Южном городе был всегда. Это чувство отчетливо нарастает после третьей рюмки "Пино-Гри" и не дает спокойно уснуть. Кот улегся на руку. Рука затекла, но не хочется будить кота.


Иной раз проходишь мимо девушки и думаешь: "Ах, почему я не фотограф!"


Сижу слушаю стихи Николая Звягинцева в ютубе. Звук очень плохой, еле слышно. Кот зачем-то залез в пакеты и шуршит.
- Перестань, - говорю коту.
Кот шуршать перестал, но стал драть хозяйское кресло. Опять ничего не слышно.
- Перестань, - говорю коту, - а то на улицу не выпущу.
- Неужели тебе стихи дороже меня, - обиделся кот и ушел в спальню.
Я какое-то время сидел молча и страдал. Даже не мог слушать стихи. Встал пошел искать кота, принес ему пакеты, разрешил драть кресло. Ужос любви.


В каком-то возрасте понимаешь, что никто уже ничего тебе подсказать не может, и надо самому, самому.


Наше одинокое мужское общество (я и кот) достигло апогея взаимопонимания. Когда я прихожу с работы, кот начинает мяукать, пока я не выпущу его на улицу. Там мы сидим на табуретках и курим. Точнее курю я, а кот обходит вдоль рабицы свои владения. Он уже чувствует себя хозяином 10 квадратных метров южной плодородной земли. Он обнюхивает каждую травинку, ругается на зазаборных котов, контролирует качающиеся пирамидальные можевельники и распускающиеся подснежники. Покурив, я просто говорю коту (не хватаю за шкирку, не кричу, не гоняюсь):"Пойдем", - и кот спокойно с достоинством медленно удаляется в дом. Этот моцион коту очень важен. Если его не выпустить вечером на улицу, он ходит по дому и возмущается. Он может выбегать потом еще несколько раз, но уже без фанатизма. Непонятно зачем ему это надо, ведь ходит он в лоток. Утром кот меня провожает на работу, но на улицу уже не стремится.


Меня спросили: «Какие ваши политические убеждения?». Это прозвучало, как «каково ваше кредо». Мне стало нехорошо, потому что воззрения на общественное устройство у меня утопические. Я поклонник Фомы Кампанеллы, Платона и Оруэлла. От просвещённой монархии я бы хотел взять идею просвещённости, от демократии – идею ненасильственной смены монархии, в тоже время я бы хотел, чтобы сплав просвещенной монархии и демократии был ограничен олигократическим кругом – носителями тайного знаниями по примеру жрецов Древнего Египта.
В экономике – я сторонник либерального социализма, не приемля коммунизм и капитализм.
В семье я сторонник многодетной патриархальной семьи, где бы гендерные роли с равными промежутками переходили между феминизмом и цисгендерством, не ущемляя права меньшинств.
Надеюсь, теперь мне не будут задавать такие странные вопросы.


Если бы власть имущие были мудры и решительны, они бы перенесли столицу во Владивосток. Представляете, выходишь на балкон, а у Спасской башни вместо Красной площади плещется теплое море. Верховный главнокомандующий, скинув легким движением руки шелковый японский халат в огнедышащих драконах обнажив рельефный спортивный торс прыгает в Японское море. Плывет от волнореза вдаль сквозь паутину морских ежей, трепангов, гребешков и мидий. Ласковые и отзывчивые дельфины поддерживают его и провожают приветственным свистом во время купания. На берегу в эвкалиптовой роще, увитой сладким виноградом и дикой алой кукурузой, стоят уссурийские тигры и машут махровыми лапами в знак одобрения. По выходным вся придворная челядь на авиакомпании "Ганьджоуские авиалинии" летает в Японию, Китай и Американские Соединенные Штаты. Там их ждет новый цветущий мир, а не закатившаяся по Шпенглеру Западная Европа. Модные бутики, роботизированные заводы, лобстеры, кальмары, рыба-фугу и рыба-меч, мудрейшие гейши, а не банальные европейские женщины с низкой социальной ответственностью. Настоящий современный российский государь должен, как Пётр Первый, прорубить окно не в Европу, а во Владивосток, выстроив там новую столицу. Я бы тоже туда переехал, хотя страдал бы и рыдал в тоске по подмосковной даче, но понимал бы всю нужность азиатского пути развития для Великой страны.


В Южном городе страшный ветер. Кипарисы раскачиваются, как часы. Метр вправо, метр влево. Точнее это не кипарисы, а вечнозеленый пирамидальный можжевельник. У меня на даче в Подмосковье есть два таких. Считал их кипарисами, и только в Южном городе мне объяснили, что это можжевельник. С утра лил дождь. Тусклый и скучный. Кот отказался выйти на прогулку. Высунулся за дверь, получил пару капель по носу, что-то пробурчал и вернулся на диван. Город вымер. Послепраздничное 24 февраля - это тихий семейный день. Я доковылял до кофейни, потом перебрался в хинкальную, потом побродил, вымок, вернулся домой и включил лекцию о Константине Леонтьеве. Под лекцию уснул. Когда проснулся, дождь стих, но пирамидальный можжевельник продолжал качаться, как часы. Устал от южной зимы, хочется лета. Сосед сказал, что тепло начнется через месяц. У него на огороде взошли подснежники. Надо сфотать и послать жене.


Сижу в кафе, пью кофе. Заходит, скажем честно, немного помятый красный человек и патетически произносит, вскинув вверх руку:
- Хочу шампанское, Массандра, в честь праздника!
Шампанского у нас нет, - отвечает буфетчица.
Человек долго раздумывает.
- А самогонка у вас есть.
- И самогонки нет, есть чача.
Человек вздыхает.
- Хорошо, давайте чачу.


Певец у рынка (у которого нет пальцев) сегодня подсел ко мне. Я расположился на лавочке и слушал, как он поет "сколько дней потеряно". Певец попросил у меня сигарету. Дал ему Кент. Певец, рассмотрев меня и сигарету неожиданно сказал:
- Я хорошо пою?
- Хорошо, - говорю, - хорошо.
- Будешь, моим продюсером?
Я удивился.
- Я, - говорю, - не умею, я писатель.
- А что пишешь?
- Да белиберду всякую, инструкции, документы, посты в фейсбук.
- Блоггер, что ли?
- Ну типа того.
Певец докурил мою сигарету и пошел дальше петь "качается вагон стучат колеса гулко".
Я немного еще послушал и пошел домой. Когда проходил мимо кофейщицы, она сказала:
- Что, предлагал продюсером стать.
- Ага, а что?
- Да он всем предлагает.