Альбом О мужьях и не только о них. Глава 6

Глава 6.  «Здравствуй, мория!».

А над морем, над ласковым морем
Мчатся чайки дорогой прямою.
Из песни «Каникулы любви».
  Стихи Л.Дербенев, муз. Миягава Я.

Прижимая к груди голубоглазую куклу с растрепанными золотыми волосами, наряженную в красное платье с белыми ромашками, я бегом добралась до дома. Перво-наперво я схватила расческу и  два банта и стала осторожно расчесывать ей спутанные волосы. Я заплела златовласой красавице две косички и пришила пуговицу, которая хотела потеряться.  Кукла приобрела опрятный вид. Мы уселись с ней на скамеечку и стали ждать бабушку. Ой! Я еще должна была дать ей имя. Я перебрала много имен и потом решила не мудрить. Кукла мне подарена когда? В августе. Значит, и звать ее буду Августа. Сошью ей передник с кружавчиками и колпачок.  Будет она фрекен Августа. Нет, не такая вредная и злая, как фрекен Бок – домомучительница  Малыша и Карлсона, а веселая и добрая,  которая продавала букеты в цветочном магазине на улице, где жила семья Малыша. Конечно, я сразу вспомнила свою веселую и добрую картонную куклу Люську,  которую я возила на море, когда ездила туда с родителями.

 Мо-о-оре! И я стала вспоминать эту поездку из далекого моего детства. Вспомнила свою первую встречу с морем, которую я так ждала, что даже в поезде спать не могла…. Я помню, как это было.

 И вот он наступил мой миг восторга от встречи с морем: сердце, как будто, остановилось, потом гулко охнуло, затрепыхалось ещё разок, но уже негромко, снова охнуло и вернулось к уверенному спокойному ритму. Каждая порция крови, отправленная им в « плавание» по сосудам, была наполнена радостью. И эта самая радость стала наполнять мой организм до тех пор, пока кончики пальцев рук не начали покалывать, а ноздри раздуваться. Хотелось кричать громко и протяжно, что я и сделала. Я же тогда была маленькой и не умела сдерживаться, что не нравилось маме, она называла это «невоспитанностью». А папе нравилось, и он говорил, что это «искренние э-мо-ци-и». Вот! А я так радовалась!

Первый раз я испытала восторг от встречи с красотой природы в деревне в Мордовии.  Мне тогда уже исполнилось пять лет. День рождения в тот год я хорошо помню, так как с нетерпением ждала обещанного подарка. Накануне… Понятно, что тогда я слово такое вряд ли знала, но, тем не менее…. Накануне папа сказал, что в начале сентября мы всей семьёй поедем к морю. Я обрадовалась и закричала:
– Ура! На море! Мне срочно нужна соломенная шляпка!
 
Все засмеялись, а мама спросила:

– Почему соломенная?

 Я удивилась:

– Ты разве не знаешь? На море все дамы ходят в соломенных шляпках. Мне же уже будет  пять лет. Не могу же я в пять лет ходить в панамках, как маленький ребёнок. Нет, у меня обязательно должна быть соломенная шляпка с цветочками и ленточками!

 – И собачка, как у дамы, – почему-то сказал папа.

 – Почему собачка? Нет, пусть Тузик останется в будке у бабушки и охраняет дом.
 
А мама, улыбнувшись только одной половинкой рта, сказала:

– Ну что ты, папулечка! Мы будем на весь пляж кричать: «Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта!» и должны будем обходить всех лошадей стороной.

– Там на пляже даже лошади загорают? – удивившись, пробормотала я.

 Папа с мамой переглянулись и улыбнулись.

– А-а-а! Знаю! – воскликнула я, – Это из кино, которое зимой показывали по телевизору, про соломенную шляпку. Её там лошадь съела.

 И мы стали смеяться все вместе: папа, мама и я. Мне нравилось, когда мы смеялись все вместе. Да я  бы  и сейчас этому радовалась, но не судьба. После этого разговора я стала ждать свой День рождения, надеясь получить в подарок настоящую соломенную шляпку. И мне её подарили! Она была чудесной-пречудесной!  И мы с папой стали громко распевать, что совсем не нравилось маме: она хмурилась и кривила губы. Но мы не сдавались, пели громко и радостно:

Подумаешь, соломенная шляпка,
Безделица какая-то и тряпка,
Не платье, не пальто и не жакет,
Но без нее вокруг прекрасной дамы,
Такие шли сражения и драмы,
Такие шли сражения и драмы,
Что, собственно, и создало сюжет.

После Дня рождения я с еще большим нетерпением стала ждать нашу поездку.

– Когда дети с поездов схлынут, тогда и поедем, – говорила моя мама.

 Я стала крестиком отмечать дни в календаре. Сначала надевала шляпку, потом ставила крестик, немножко воображала перед зеркалом в шляпке, представляя, как я в ней гуляю по берегу, затем аккуратно клала её на пианино и вздыхала. Сколько бы дней я могла  разгуливать в расчудесной шляпке-клумбе по берегу моря! Гулять, гулять и гулять…. Но, увы! Её съел козёл Борька. Я вздохнула, потому что вспомнила противного моего недруга  Борьку.

Но на море мы поехали не сразу. В самом начале сентября мы с мамой поехали на поезде недалеко, к её двоюродному брату в Мордовию, где должны были дождаться папу. Это было моё первое знакомство с этим видом транспорта.

 Же-лез-но-до-рож-ный транс-порт. Так назвала его мама. Мне несколько раз пришлось потихоньку повторить эти слова, чтобы научить язык не путать местами шипучую букву «ж» со скрипучей «з». Так как при перепутанице получалось, что транспорт зележнодорожный, и после этого все смеялись. А мне это не нравилось. После слов мамы о детях, которые должны схлынуть из вагонов, я стала размышлять над тем, как они это будут делать. Я думала, что в поезде на полу будет вода, по ней будут бегать дети разного возраста и размера и  начнут кричать, когда вода вместе с ними начнет выливаться на рельсы. Очень я  волновалась из-за этого схлынивания. Но мама объяснила, что сказала это из-за каникул. Когда каникулы заканчиваются, дети становятся учениками, садятся за парты, и в поезде меньше беспокойства. В нашем вагоне, кроме меня, детей не было, а в нашем купе, кроме меня и мамы, была только баба Лиза.

 «Поезд – единственное место, где я могу отоспаться, поэтому будишь меня в трёх случаях: что-то случилось экстраординарное, ты хочешь горячего чая или надо вести тебя в туалет», – сказала мама, забираясь на вторую полку. Виновато улыбнулась и «отдала меня на воспитание» книжкам, карандашам, альбому, нарисованной на картоне кукле Люське и игрушечному мишке Митьке, который на самом деле был заколдованный принц.

 Мишка сидел на подушке и хмурился: никак не мог вспомнить «волшебное» слово, которое поможет ему снова вернуть человеческий облик. А Люська?.. Кукла была несчастлива. Я рисовала, раскрашивала и вырезала для неё наряды, а она их мерила, мерила и мерила… и смотрела на меня, как мне казалось, недовольно. До этого ей красивые наряды рисовала мама, а у нас с бабой Лизой так не получалось. Ничего «острого» и «одиночного», вроде так мама сказала, в вагоне не случилось, чай я заменила своими любимыми яблоками, а в туалет меня водила наша соседка по купе баба Лиза. Мама отоспалась и проснулась весёлой.

 Вот таким составом: мама, я, Люська и Митька, мы и добрались до нужной нам станции, где нас ждал на машине мой дядя Лёня. Он нам очень обрадовался: маме и мне, поэтому он нас расцеловал, а Люське и Митьке только улыбнулся, видно не очень обрадовался. А про меня ещё и сказал: «Какая кудрявая красавица! Да в такой чудесной шляпке!» Конечно, я в ней поехала. Я не могла расстаться со шляпкой ни на один день. Если б я знала!..

 Но вот вещи в машину погружены, и мы едем в Старый город.

Дом у дяди Лёни и тёти Наташи был огромный, красивый, утопал весь в зелени. Дядя Лёня сразу повёл нас любоваться садом. Ему было чем гордиться: яблоки, груши, сливы, даже виноград!  «А вишни-то сколько в этом году было, но уже отошла!», – сказал дядя Леня. « Отошла?! Куда это она отошла? – удивилась я.

И вот мы проходим через сад и оказываем на краю высокого крутого обрыва. Я – девочка, выросшая в городе, где сливаются две большие реки Волга и Ока, где есть свой край обрыва с памятником летчику Валерию Чкалову, откуда можно любоваться простором, могла бы не удивляться увиденному. Но у меня дух захватило: никогда не видела столько  живописной природы. Только на картинах. На картинах нарисовать можно и красивую жар-птицу, и грозного змея Горыныча! Это не будет означать, что они настоящие.

 А тут красота была настоящая: река, словно из серебряной тесьмы свита, а на ней, как вышитые, рыбацкие лодочки. Внизу раскинулся ковёр, гордо выставляющий на показ богатство оттенков зелёного цвета: темно-зеленые кроны деревьев, яркие оттенки цветущего разнотравья, отгороженные от реки неровными серо-желтыми полосками прибрежного песка. Городок вдали. Домишки-то, домишки, были такие мелкие! А над всем этим белые пушистые ватные комки-облака, скользящие по голубому простору неба. Так много природы в одном месте я никогда не видела! Я остолбенела от такой шири. А потом закричала: «А-а-а! Красота-а-а!», но взрослые успели перепугаться и бросились ко мне, думая, что я кричу от страха. И долго смеялись, поняв, что это кричит во мне восторг от увиденного. «Вот тебе и тихий ребёнок!»

 А потом мы не раз ходили купаться на эту речку, собирали полевые цветы на увиденных с высоты обрыва лугах или устраивали пикник под кронами тех самых деревьев. Вот на одном таком пикнике соседский козёл Борька и сжевал мою соломенную шляпку. Я сильно расстроилась и из-за обглоданной шляпки, а, главное, что пожевал её облезлый старый Борька со сломанным рогом. Ведь в песне  из кинофильма «Соломенная шляпка» совсем не так пелось, там про офицерскую лошадь пелось.

Соломенная шляпка золотая,
С головки вашей ветреной слетая,
Еще не раз пленять собой могла,
Но лошадью какой-то офицерской,
С гримасою какой-то изуверской,
С гримасою какой-то изуверской,
Она внезапно съедена была.

А мама и тётя Наташа меня успокаивали, говорили, что теперь козла будут звать «Конь Борька», и я смогу всем рассказывать, что шляпку съел конь Борька. Вот с тех пор мне всегда хочется кричать, когда неожиданно с высоты я вижу бескрайний простор и завораживающую красоту природы.

 А, уж, если на картинке разлито море до самого горизонта! То тут, как в одной басне дедушки Крылова: «От радости в зобу дыханье спёрло!» Ох! Папа любил мне читать его басни. И я уже знала, что Крылова звали Иван Андреевич и жил он давно. Но басни мне его нравились.

А море-то я увидела в том же сентябре, когда у папы начался отпуск.

 Мама со смехом рассказывала после возвращения домой своим знакомым, как я закричала на весь автобус: «Остановитесь!» Водитель остановился, открыл дверь и выпустил нас с мамой, думая, что мне стало дурно. Мы вышли, остановились, я раскинула руки в стороны, прокричала про красоту, затем отвесила поклон до земли, снова развела руки в стороны и важно сказала: «Здравствуй, мория!» и вернулась в автобус. Мама стала извиняться, но шофёр только улыбнулся в густые рыжие усы и сказал: «Гарна дивчина растёт! Морячка!».

 Мама рассказывала, что я кланялась и говорила «Здравствуй, мория!» каждый раз, когда мы подходили к пляжу. Таким же образом, только заменив слова на «До свидания, мория!», я прощалась с ним каждый раз, когда мы уходили с пляжа. Церемония была не проще китайской чайной церемонии. Я останавливалась в центре верхней круглой площадки, откуда разбегались в разные стороны две длинные, как переплетенная спираль, лестницы, ведущие к морю, отдавала папе круг, затем снимала вновь купленную мне соломенную шляпку, отдавала её маме, кланялась до земли, здоровалась или прощалась с морем  в зависимости от времени суток, затем надевала шляпку, забирала у папы круг и степенно шла дальше. К концу нашего отдыха, так говорил папа, у меня появились почитатели, которые приходили поглазеть на «чокнутую» девчонку и с нетерпением ждали «церемонии» посреди круглой площадки.  Как давно это было. В прошлой жизни.

 Но вот вернулась бабушка, я стала накрывать на стол: я же должна её покормить, так как она старенькая и устает. Она моя родная, любимая и единственная.

  А море? Что море! Я обязательно ещё с ним встречусь….

Тогда я еще не знала, что второго своего мужа я найду у моря, у синего моря….
 
А у моря, у синего моря,
Со мною ты, рядом со мною.
И солнце светит, и для нас с тобой
Целый день шумит прибой.
Прозрачное небо над нами,
И чайки кричат над волнами.
Кричат, что рядом будем мы всегда,
Словно небо и вода.

Песня «Каникулы любви».