10. Плачущая старушка

Выехали около пяти. До Эль Татио не так уж и далеко, всего 100 километров, зато подняться предстояло более чем на две тысячи метров от уровня Сан Педро-де-Атакама. Ехали в темноте, за окном ничего невозможно было разобрать, поэтому гид-геолог рассказывал нам о долине гейзеров. Она самая большая в южном полушарии и третья на планете (10 квадратных километров) после Национального парка Йеллоустоун и Камчатки.

Про движение тектонических плит помните? Так вот, оно продолжается. И это значит, что Анды – район повышенной сейсмической активности. Следовательно, раскалённая лава находится вблизи грунтовых вод и хорошенько их подогревает. Горячей воде места становится мало и она через все дырки стремится вырваться наружу. Так образуются всякие гейзеры, фумаролы и прочие фыркающие, булькающие и фонтанирующие объекты, коих на территории заповедника находится несколько десятков, за что индейцы, увидевшие долину впервые, назвали её Эль Татио, то есть «Плачущий старик». Дескать, так плачут духи их предков. Объяснение названия мне почему-то показалось странным, но додумать эту мысль до конца не успела. Подъехали к небольшому озерцу, вышли из автобуса и разбрелись в серых утренних сумерках: девочки за кустики, мальчики за валуны. Возвращаясь из «удобств», я уже не сомневалась, что высоту в 4 тысячи мы точно набрали. Дышать было нечем. Однако, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Рассвело стремительно. Целый час было ни то ни сё: тускло, мутно, а потом – бац – и хоть бисером шей. Долину увидели издалека: столбы клубящегося пара в окружении жёлтых щёток пустынного ковыля и заснеженных вулканов. При приближении впечатление только усилилось. Кипящая вода, сера, ещё какие-то минералы и лучи только что выкатившегося из-за гор солнца окрашивали пар в космические цвета. И всё это переливалось и менялось ежесекундно – настоящие декорации к оратории Гайдна «Cотворение мира».

Наконец припарковались и под предводительством гида отправились изучать долину в подробностях. В общем, нет там только гейзеров-великанов: самая высокая за всю историю наблюдений струя – шесть метров. Всё остальное в Эль Татио имеется. Крошечное озерцо, с которого валит густой пар, предусмотрительно обложено по окружности камешками, заходить за которые не велено. За порядком бдят работники заповедника. И правильно делают, ибо номинантов на премию Дарвина и тут хватает. Особенно среди любителей делать селфи. Своими глазами видела парня, пятящегося к озеру. Если бы не расторопность бдящего, было бы «бух в котёл – и там сварился».
 
Не нарушая правил, мы подошли к тому месту, откуда хорошо видно дно данного водоёма. Оно оказалось местами зелёным, местами жёлтым. Гид объяснил это наличием в воде серы и солей меди. Следующая лужа была явно прохладнее, по дну её тянулись неприглядные рыжие ошмётки слизи, а вдоль берега цепочкой колыхались тонкие, скользкие на вид бежевые круги. И то и другое – живые существа – колонии микроорганизмов. А кто сказал, что любое проявление жизни должно быть именно с нашей точки зрения эстетичным. Обитатели сих колоний чихали на мнение Homo sapiens(ов), и наверняка считают себя сплошь глянцевыми дивами.

Потом мы набрели на крохотный «кратер» с кипящей водой и уже совсем было собрались приготовить на завтрак яйца всмятку, да гид разочаровал, сказав, что бурлит не от температуры, а от давления изнутри, и что водитель и его помощник знают, что мы проголодались, и скоро пригласят нас к столу. Мы ещё немного пофотографировали разноцветные ручейки и увидели, как шофёр призывно машет руками. Собратья по туру резво набросились на бутерброды с колбасой, ветчиной и сыром, заедая их гуакомоле и запивая кофе с печеньем. Мой же аппетит выразил полное отсутствие присутствия. Попытка перехитрить его потерпела крах. Пришлось «испить свою чашу до дна», не закусывая.

Взяв кружку с горячим чаем я отправилась к гейзеру, в котором только что ключом забила жизнь. Забила она не высоко, на метр приблизительно, однако с завидной регулярностью. Каждые пять-шесть минут рождался новый горячий фонтан. Сначала он пыхтел и булькал, потом выплёвывал струю белой пены, медленно оседал, образовывая пузыристый холмик с узкой воронкой посередине, и укрывался сверху лохматым облаком пара.
 
После завтрака мы около часа наблюдали за просыпающимися то в одном, то в другом месте гейзерами и пошли на другое, извергающее пар, поле. По дороге гид показал, как атакаменьо складывают каменные башенки. У него они получались забавными и прочно «левитировали» практически ни на чём. Мы тоже очень старались преодолеть гравитацию, и даже переставали дышать, но стоило убрать руки, всё рассыпалось. «Рождённый фотографировать, масоном не станет», – сказал муж и нацелил объектив на прозрачную лужицу, покрытую пузырьками. Выяснилось, что так «пузыряет» ещё какая-то неразличимая без «мелкоскопа» живность, питающаяся солями, что находятся в шибко минерализованной воде. Такое пищевое поведение нас нисколько не удивило. В некоторых местах планеты мы столкнулись даже с праноедами, то есть с эпифитами, живущими на бетонных опорах моста или на электрических проводах. Причём чувствовали они себя там превосходно: поглощая только солнце, воздух и дождь, ветвились, цвели и колосились.
 
В Эль Татио нам всё-таки посчастливилось увидеть кипящую воду. И сразу же вспомнился Мак-Наббс: «Воде здесь, чтобы закипеть, не понадобится доходить до ста градусов..., ...так как вода на этой высоте кипит при температуре даже ниже девяносто». Помнится, термометр майора показал 87 градусов. У нас с собой прибора не оказалось, но после нехитрых арифметических действий, выяснили, что здесь закипает при 86-ти. Кстати, подошедший мужчина принес в полиэтиленовом пакете яйцо и опустил его в «кастрюлю». «Вот теперь я знаю рецепт яйца в мешочек», – усмехнулся муж, и мы поехали к горячей речке, чтобы искупаться в воде, богатой «целебностями» абсолютно от всех хворей.
 
Вообще-то, лечиться я категорически не люблю, но пройти мимо водоёма приемлемой глубины и чистоты обычно не в силах. Однако, когда увидела, какой косогор ждёт меня после предполагаемого купания, стало ясно, что водные процедуры на высоте 4300 придётся отложить до лучших времён. Муж спустился к купальне, а я побрела изучать местную флору. Руки дрожали, ноги не слушались, голова умудрялась и болеть, и кружиться. Выпитый чай всё ещё дежурил на входе, норовя при первой же возможности превратить его в выход. Я присела на ближайший камень и почувствовала, как по моим щекам текут слёзы. Сами текут, без моего на то благословения. И недодуманная в автобусе мысль додумалась сама собой: старик определённо страдал горной болезнью. И нечего в это дело духи предков впутывать.
 
Передохнув, слегка отдышавшись и вытерев слёзы, я обнаружила, что сижу напротив редкого и исчезающего вида кактуса кумулопунция. Спрятавшиеся за суровым частоколом тонких длинных игл красные нежные цветы были прекрасны, но прикоснуться к ним, не оставшись инвалидом, не представлялось возможным. Как-то даже непонятно, что могло поставить на грань исчезновения растение, защищенное такой дикобразной «бронёй»?

Я посмотрела по сторонам и заметила округлые валуны, затянутые изумрудным бархатом неведомого мне мха. На поверку «мох» оказался азореллой компакта – родственницей всем знакомой петрушки. А под сплошным зелёным ковриком был отнюдь не камень, а тонкие жёсткие стебли, образующие в своей совокупности подушкообразные формы, способные выдержать, не прогибаясь, вес взрослого дядьки.

Азорелла компакта – это реликт, эндемик и раритет в одном флаконе. Она – одно из самых древних растений произрастающих на Земле. Некоторым колониям по 3 тысячи лет. Причиной тому жутко медленный метаболизм, из-за чего в год «подушка» прирастает максимум на 2 сантиметра. Азореллу компакта можно встретить только на том «пятачке» Анд, где граничат Перу, Боливия, Аргентина и Чили. Да и то не повсеместно, а лишь на определённой высоте, где почва сухая, температура воздуха низкая, и вообще, нет почти никакой жизни. Потому в придачу к первым трём ингредиентам она ещё и гермафродит, то есть имеет в своём арсенале и мужские, и женские клетки. Нет, ну она, конечно, не стала бы отмахиваться от насекомых, пожелавших опылить её цветочки, да только откуда насекомым в этих местах взяться? Вот и делает бедолага «всё сама».

Тем временем мне немного полегчало (полтора грамма аспирина как ни как!), и я отошла от насиженного места, чтобы посмотреть, в какой стадии готовности пребывает мой муж. «К столу» подоспела вовремя: красный как рак, благоверный только что вылез из «бульона» и направлялся к камню, на котором грелась на солнышке его одежда. Пока он приводил себя в порядок и лез, пыхтя, в гору, я хрустела ботинками по замерзшим лужам и умилялась тому, что в метре ото льда течёт ручеёк с обжигающе горячей водой – «лёд и пламень».
 
В автобусе Паганель IV сообщил, что мы направляемся в Мачуку – отрезанную от всего мира высокогорную деревушку о пяти дворах. По дороге, наконец-то, увидели викуний. Это «безрогие козы, изящные и благородные, с тончайшей шерстью. Но приблизится к этим красавицам гор было немыслимо, да и рассмотреть их было трудно: они уносились, как на крыльях...». Так описывает их Жюль Верн. По поводу внешности и поведения викуний я с ним совершенно согласна. Однако добавлю то, чего писатель в свои времена знать не мог: это не козы, а самые маленькие представители семейства верблюдовых. А вот обитают они, действительно, «...у границы вечных снегов», то есть не ниже 3500 метров над уровнем моря. Бегают, резвятся... Непонятно только, чем питаются? Под ногами ни былинки! А вот и ответ на вопрос. Рядом с дорогой появилась Путана. (Ну, как вы могли подумать? На такой высоте, в пустыне...) То есть река, с широким зелёным руслом. Черные упитанные утки в ней плавают. Какие-то серые птахи поменьше сидят на гнёздах. Гусь только что вышел на берег и тщательно укладывает клювом свои перья. Рядом мулы, о которых Жюль Верн заметил, что «они неприхотливы в пище, пьют раз день и легко проходят сорок километров за восемь часов», мирно щиплют травку. Викуньи, стоя по колено в воде, запивают вегетарианский обед. И моим сотоваркам и сотоварищам, глядя на них, тоже захотелось подкрепиться. А тут и Мачука из-за очередного холма вынырнула. С шашлыками, которые жарились на длинном мангале.
 
Я повела носом и ушла «не портить другим аппетит». Рядом с кустиками увидела интересный просветительский объект – стенды с местной фауной. Решила почитать, «поскольку выдалась свободная минутка». Вот те раз! Те, кого я обозвала утками, оказались гигантскими лысухами, которые из-за своих габаритов летают не лучше кур домашних. А вот угнездившиеся серые птахи – это андские утки. И гусь – не просто гусь, а андский. Слава Богу, хоть с мулами не оплошала. Вывод: иногда бывает полезно отлучиться за кустики.

Между тем шашлыки дошли до кондиции и чай уже разлит по кружкам. Народ оттягивается. Мне муж тоже протянул шампур с жаренным мясом, потом рассмотрел меня, актуальную, повнимательнее и уже открыл было рот, чтобы произнести сакраментальное «сидела бы ты лучше в номере», но, видимо, вспомнил про килограмм аспирина и попросил завернуть шашлык «навынос». Паганель IV, оценив ситуацию, подал мне чай: «Это заваренные листья коки. Вам поможет».
 
На обратном пути было еще много неизведанного: целые лужайки цветов, похожих на васильково-синие гиацинты (но это, разумеется, не они, а как называются наш гид-геолог не знал да ещё и забыл); непонятно как удерживающийся на крутом склоне громадный почти круглый валун; торчащие кольями среди камней эхинопсы атакамские – кактусы из семейства «чем хуже – тем лучше».

По мере снижения высоты над уровнем моря жить моему организму «стало лучше, жить стало веселее». К половине второго вернулись в отель. Муж с порога засунул меня в постель и приказал спать. И тут в кои-то веки во мне проснулась послушная жена и тут же уснула. А часа в три муж, тише моли разглядывающий отснятые фотографии, вдруг услышал: «Что ты там давеча про шашлык говорил?»

В четыре выехали в Долину Радуги. Это ещё одна часть Кордильеры-Домейко. Сначала нас повезли к Колоннаде – череде громадных колонн, выдутых ветрами. А они здесь о-го-го! Прямо при нас вихрь такие фуэте крутил, что попадись мы на его пути, соляных столбов тут поприбавилось бы. А так пока только один стоит на краю колоннады. Кому-то она напомнила иорданскую Петру. А мне – Казанский собор в Питере: величественно, лаконично. Не минимализм, конечно, но и без неоправданных украшательств. Всё, как мне нравится.

Потом нас подвезли к еле заметным на фоне пронесшихся здесь за века селей и камнепадов руинам инкского поселения. И снова скажу: следов более развитой в техническом плане доинкской цивилизации здесь не видно. Новодела, к счастью, – тоже.
 
А вот дальше пошла Радуга. Причем такая, что исчезло чувство реальности происходящего. Временами не верилось даже своим родным глазам. Описывать красоты подобных мест – занятие лишённое всякого смысла. Попробую передать лишь то новое, что открыла для себя из «лекции» нашего гида-геолога. Например, что не во всех местах подземного котла варится каша, которая, убегая через край и остывая, образует монохромные горы. В некоторых – тушится овощное рагу: морковка, картошка, брокколи, баклажаны, тыква и прочая, сдобренная куркумой и кайенским перцем таблица Менделеева. Когда вся это вкуснятина вылезает из горшка, получается многоцветье. Гора ржаво-красная несёт в себе, разумеется, соли железа. Рядом стоящая зелёная – к попу не ходи, медная. Расплывшийся белой кляксой холм состоит из кальция. Там, где на гору натёк соус из куркумы – это магний постарался. Вся синь – карбонаты кальция. Сиреневый и фиолетовый – снова не обошлось без его соединения с угольной кислотой.
 
Но кашей и овощным рагу меню этого мишленовского ресторана не ограничивается. На десерт здесь подают воздушный мраморный пирог. Вершина кондитерского искусства – шоколадно-лимонные горы, небрежно перемешанные гигантским миксером, запечённые в гигантской печи, разрезанные и поданные на блюдечке. В некоторых местах даже с голубой каёмочкой.
 
Надеюсь, я доступно изложила. Да, и ещё: на фоне всего этого ошеломляющего глаз великолепия мирно шагают домой «ламы – драгоценные горные животные, заменяющие и барана, и быка, и лошадь, способные жить там, где не смог бы существовать даже мул...» (Жюль Верн).
 
Вот теперь всё: наступил пикник, закат и упаковка чемоданов на завтра.

В Каламу возвращались знакомой дорогой: пустыня, ветряки, колючки, миражи. А может и не миражи, а убегающая сквозь мои слёзы Атакама. Рейс на три часа задержали. В Сантьяго прибыли затемно. На следующий день улетели в Европу. Под крылом в последний раз ослепительно воссияла алмазная цепь недосягаемых вершин, у подножия которых растянулась удивительная и изменчивая красавица Чили. Господь, благослови её! И пошли её народу благоразумие и благополучие!