Казахстан Мамины воспоминания Ч. 21

Надя всё время высказывала мне своё сожаление, что я не приехала к ним на несколько дней раньше, когда у них гостил секретарь Семипалатинского обкома партии Асанов. А то они отправили бы нас в Семипалатинск вместе с ним. Надя всё время жаловалась на  то, что они потратились сильно на встречу гостя и поэтому меня встречают скромно, не могут подарить мне никаких подарков, что у них обычно принято делать. Провожая меня, Надя купила мне билет не в купейный, а в плацкартный общий вагон, а у меня не было денег даже на то, чтобы купить себе постель, и я так и ехала на голой скамейке довольно долгий путь. Помню, что, встретивший меня Хаир, очень возмущался таким нарушением правил казахского гостеприимства. Не помню теперь, по какой причине мы не поехали осенью за Серёжей и он остался в Ленинграде до весны 1952 года.
Ранней весной 1952 года я поехала в Ленинград, находясь уже в декретном отпуске, через недолгое время, торопясь успеть вернуться в Семипалатинск до родов. Уговорила маму поехать  с нами, соблазнив её тем, что у меня обязательно родится девочка. Хотя в то время конечно ещё не было возможностей предсказывать пол ребёнка, какие есть сейчас.
Жили мы по - прежнему в маленьком домике у Ольги Николаевны Гомзиной. Май в тот год был, помню, очень жарким мы выбрали себе место для прогулок – берег Иртыша. Оказалось, что Иртыш протекал довольно близко от нашего дома.
31  мая 1952 года у меня родилась дочь. В Семипалатинске родильный дом находился в недавно построенном специально для роддома. Главным врачом был довольно молодой красивый казах, который считался знатоком акушерского дела и пользовался большим авторитетом и у персонала, и у руководства города. Здание было или трёхэтажным, или даже четырёхэтажным, сейчас уже не помню точно. Но помню, когда я смотрела после родов на приходивших меня навестить маму с Серёжей, из окна, мне казалось, что это было высоко. Первым вопросом, который Серёжа задал мне, был вопрос, поправился ли мой животик и стал уже маленьким. Поскольку семья наша увеличилась, нам стало тесно в маленькой квартире, которую мы снимали у Ольги Николаевны, и мы подыскали себе другую, более просторную. Адрес я не помню. Она находилась недалеко от церкви. Домик был тоже небольшой, состоял из двух комнат и кухни. Одну, маленькую комнатку занимала хозяйка Галина Георгиевна, вторую, более просторную с двумя окнами она сдала нам. Сначала нам понравился и домик, и хозяйка. Она работала секретаршей то ли в горкоме, то ли в исполкоме, и показалась очень милой женщиной. Немного смутило только то, что довольно большой двор был весь засажен кустами помидор, оставалась только тропинка к туалету. Пока кустики были маленькие, мы как-то ещё могли выйти и погулять с ребятками перед окошком. Но когда кусты выросли, Галина Георгиевна попросила маму гулять с детьми вне двора, опасаясь, что дети повредят помидоры. Приходилось на прогулку выходить на площадь перед домом, где было довольно пыльно и не совсем безопасно. И выпуская трёхлетнего Серёжу одного, так как мама не всегда могла пойти с ним вместе на прогулку, мама очень волновалась.
Не очень стала нам нравится и хозяйка. Она оказалась с причудами. Первым делом она возмутилась, что мы часто моем полы водой. По её словам, достаточно брать пыль, протерев пол просто влажной тряпкой, подметя предварительно мусор веником. Она боялась, что полы сгниют. Ещё хуже стало, когда мы,  готовясь к наступающей зиме, попробовали утеплить окна, положив между рамами что то, чтоб меньше дуло. Хозяйка опять резко возразила этому. Она беспокоилась, что от этого сгниют подоконники.
Домик оказался очень холодным, и зиму провели очень плохо. Мёрзли, несмотря на то, что старались топить . с трудом дождались наступления весны. Весной возникла и ещё одна проблема . маме надо было уехать по какой-то причине в Ленинград. Проводить её было некому,  и она успокаивала меня, что доедет как-нибудь. Очень беспокоилась о внуках, мы успокаивали, что устроимся как-нибудь.
В диспансере мне предложили снова поехать в детский оздоровительный лагерь Джеланды. Делать было нечего, и я согласилась. Но, к сожалению, там сменился директор. Бывшая директор Курзенкова Александра Георгиевна умерла, и там стал директором фельдшер. В моей памяти даже фамилии её не осталось.
Уже при первой нашей встрече отмечалась её недоброжелательность. Правда, поместила она меня для проживания в хорошую комнату в административном домике с отдельным входом. Серёжу сразу определили в группу детей на время дневного пребывания, а на ночь я забирала его в комнату. Правда, потом он больше находился с ребятами из  старшей по возрасту группы, которые охотно возились с ним, брали с собой на прогулки в лес, а младшая группа, в которой числился Серёжа, никуда с территории лагеря не выходила.
Помогла мне директор и с няней для Оли. Она уговорила сторожа лагеря Анфису, которая дежурила ночью, а днём возилась с моей дочкой. Нянька из Анфисы получилась очень хорошая, она с увлечением делала даже массаж и гимнастику с Олей, проводила солнечные ванны, чтобы не было рахита. Правда, требовала от персонала кухни излишнего внимания в питании «врачебного ребёнка», чем, конечно, вызывала недовольство кухонных работников, которые жаловались директору, а та, в свою очередь, высказывала недовольство мне. Хаир периодически навещал нас, обычно договариваясь с шофёром машины, которая курсировала в город довольно часто.
По его инициативе мы даже отметили день рождения Оли коллективно. От этого праздника у меня до сих пор хранится подарок старшей медсестры – подушка с вышивкой крестиком головы оленя. Она была оформлена в виде картины на стену, а сейчас мы сделали из неё наволочку на подушку.
Остались в памяти и не совсем приятные вещи. Так однажды в здравнице случился пожар – загорелась трава. Конечно, пожар быстро потушили, но стали выявлять зачинщиков. Оказалось, что виноваты были дети группы, где среди детей был и четырёхлетний Серёжа. Он и принёс спички из дома. У меня стояла керосиновая лампа, которую я зажигала в ночное время.
До конца смены доработать мне не удалось. В конце июля месяца Анфиса уволилась, и некоторое время до приезда Хаира, который должен был пойти в отпуск и приехал к нам, Оля была буквально на руках всех кто был более или менее свободен от работы, то есть фактически без особого внимания к годовалому ребёнку и это, очевидно, сказалось. Она заболела довольно тяжело диспепсией. Зная, чем это может кончиться в такую страшную жару, какая стояла в это время, я обратилась к директору с просьбой немедленно отвезти нас в город. Машина как раз пришла накануне, кстати, привезла и Хаира. Но директор ответила, что она планирует свой отъезд через день и посоветовала обратиться к директору лечхоза, у которого была машина. Хаир помчался в лечхоз. Это было недалеко. Я обычно ходила туда пешком, оказывая кому-либо из заболевших там помощь. Но, к несчастью, директор уехал в город накануне. Я была в отчаянии. Но мне на помощь пришла старшая медсестра, которая была в областном здравотделе секретарём партийной ячейки, и она пригрозила директору, что в случае отказа в помощи поднимет шум в облздравотделе.  И директор сдалась. Мы сели в кабину к шофёру с Олей на руках. Хаир с Серёжей забрались в кузов, и мы поехали. Состояние Оли было довольно тяжёлое. Я всё время поила её из бутылочки малыми порциями. Ей стало лучше, она даже стала играть блестящей ручкой дверцы, пиная её ножкой. Инфекционная больница в Затоне, в которой работал Миша Соколинский, была нам по пути и мы заехали туда. Миша дал мне порошок синтомицина, который только-только появился и мы поехали в город. Оля поправилась быстро. Но в «Здравницу» я больше не поехала. На моё место послали другого врача. Хаир съездил и привёз наши вещи. Возвратились мы уже на новую квартиру. За время нашего отсутствия Хаир подыскал нам новую, куда и перевёз наши вещи.