Как в России в обезьяннике сидеть 1

              Из цикла "Невероятные приключения Расквасова и его друзей"


                РОССИЯ, 1999 год, примерно









- Вы почему нас не отпускаете? – крикнул в железные щели Герасим. – Мы же журналисты! Мы требуем свободы!
- Сиди уж! «Журналисты»…  оторвался от бумаг Разорватых, – самое вы говно и есть! Хуже бомжей! Помнишь, недавно… А, Колодочко?
- Ага! – ответил из угла вновь придремавший Колодочко.
- Журналиста привезли с ресторана… - продолжил обличать четвертую власть Разорватых.  – С ихнего корпоратива. Газеты «Известия плюс». Так он там перепил, сорвал оленьи рога, которые у них в зале висели, надел их на себя и четырех человек забодал!  До реанимации! А солидный человек – 59 лет.
- Да мы не «Известия»… - попробовал оправдаться Расквасов. – Мы «Исподнее»…
- Еще хуже! – хладнокровно ответил Разорватых. – Помнишь, в прошлом месяце… А, Колодочко?
- Ага! – ответил из угла Колодочко.
- Сидел тут ваш, корреспондент. Некто Загоруйко. Якобы дежурил, чтобы снимать нашу работу. И как положено журналисту, украл после дежурства вещественные доказательства чужого преступления – четыре бутылки изъятой контрафактной водки.
- Загоруйко – мой подчиненный! Я его уволю! – пообещал Расквасов.
- Уволю… Толку то…  Вашей профессии это не поможет… Вот теперь возьмите себя. Солидные люди.  А учинили массовую драку, в нетрезвом виде. Ухо оторвали потерпевшему.
- Совсем? – ахнул Расквасов.
- Вам лучше знать, - ответил Разорватых.  - А в протоколе факт телесного повреждения отражен. А ухо – это вам не пиратская водяра…
- Посадят? – поинтересовался равнодушно Ртищев.
-  Это уж как суд решит. Я бы посадил… С конфискацией… И имя ваше потом… Герасим! Это что за имя? Вам самому не стыдно?
- Я же объяснял…
- А  вора такого в законе не знаете – «Гера-телевизор»? -  невнятно спросил из спального угла Колодочко.
Максим громко и сочно заржал. Герасим сконфузился. Засмеялся и победивший на раз  всю журналистику старший лейтенат Разорватых.
- Ну дайте хоть тогда чаю… И телевизор… другой… включите! Мы ж все равно – как бы свои…
 Чаю, подумав, налили. В одну кружку на двоих. Телевизор включили. Полуночный известный стилист пел негромко какую-то очередную жалобную песню про вагинальных страдальцев.
- Этот стилист, Озверелов… - отхлебывая милицейский чай  глубокомысленно произнес Ртищев, - лет через тридцать будет очень хорошо смотреться в ролях комических старух…
- Да уж…- принимая дежурную кружку, согласился Герасим. – Дожить бы. Много там, через тридцать лет интересного будет…
- Ты знаешь, Гера…  – засмеялся Ртищев. – Мне кажется, для нас с тобой уже вряд ли что-то будет интересным. Через тридцать-то лет… Разве что какие-нибудь инвалидные коляски… С турбонаддувом. А может через тридцать лет матриархат наступит. Для полного счастья.
 - Нет! – неожиданно для себя вскричал Расквасов. – Матриархата я не хочу! Они же резиновых мужиков начнут выпускать!
 - Да еще на тебя похожих…  – заржал Ртищев.
 - Вы вот, товарищи журналисты, – вклинился в беседу Разорватых, -  чем пьянствовать и ухи кому попало отрывать да носы сворачивать, лучше бы книгу вдвоем написали… И милицию высветили…
- А сюжет?  Тут сюжет нужен… - Герасим вновь отхлебнул чайку.
- Да их тут у нас тысяча! – загордился Разорватых. – Вот Карандашовы вам, например. Сам это дело начинал. Год назад. Помнишь, Колодочко? Расскажи им…
- А что? Как для индийского кино... - монотонно повел рассказ полусонный Колодочко. -  Нищая семья. Жена, муж и взрослый сын. Муж заболел неизлечимо, и чтобы обеспечить будущее семьи за 200 000 тысяч баксов согласился взять на себя очень тяжкое преступление.  Не будем говорить, какое и кем совершенное. Не наше это сейчас дело. Факт тот, что деньги выдали семье.
Мужик садится в тюрьму и там выздоравливает. Это как? Без всяких вами любимых пыток и  защиты прав человека.
 А жена все деньги потратила за три месяца. Завела  молодого друга из бывших военных, а ныне мужских танцоров. Купила ему японский мотоцикл, себе «Мерседес», норковую шубу и колье. Сыну джип и часы «Брейтлинг». Ее машину угнали, а сынуля свою разбил. Квартиру обокрали, а сына ограбили на улице. Морду набили, часы сняли. Танцор молодой умчался на подаренном мотоцикле в неизвестном направлении  в город Сочи.
Муж узнал об этой истории и умер в тюрьме от инфаркта. Вот вам, граждане  журналисты и целая книга. С весьма поучительным концом…

…А в углу противоположной клетки мягким и вежливым голосом роскошно одетый бомж Василий рассказывал дежурному:
 - Конечно, меня и переодели: в дубленку… свитер-костюм… Брюки там… носки… шляпу… Все, конечно, по-культурному, но – не мое это все и не ношенное…
- А твоя одежда где?
- На себя тот хулиган и одел: и фуфайку, и майку, штаны-сапоги…
- Вместе пили, что ли? Пьяные, что ли?
-  Нет. И не пили. И не вместе.
Милиционер покачал головой и позвал:
- Товарищ капитан! Иди сюда! Вот. Твое дело. Опять тут переодевание – уже девятое за неделю…
Заспанный капитан Колодочко равнодушно посмотрел на  богатого Василия:
- Маньяк орудует…

… Затем  за решетку втолкнули смуглого раскосого человека в черном смокинге. От человека за версту несло дорогим виски и дорогим одеколоном. Раскосый  оглядел подбитыми глазами окружение и вскрикнул рыдающе:
                - Морду набейте мне!
                На помидоры в твоем огороде
                Пьяный, я наступил!
- Китаец сумасшедший… - зашевелились в клетке.
- Не… японец! – откликнулся от дальней стены босяк. – Это он над Басё издевается, под Россию адаптирует… - и нараспев прочитал внезапно ясным голосом:
                Камнем бросьте в меня!
                Ветку цветущий сакуры
                Я  сейчас обломил!
Коннчива! Садись дорогой…Тут все свои…
Вместе с японским поэтом привезли и таксиста, с которым тот подрался в машине. Водитель явно был дурак. Он орал и куражился:
- Кто не пьет «Талас», тот против нас…
- Это ж надо ж - как народ поглупел! – покачал головой Разорватых. – Какой «Талас», его уже двадцать лет, как в магазинах нет…
- Точно, - поддержал его Максим. – Один куннилингус везде.
- Охо-хо...  - вновь заскрипел пером Разорватых – А его сколько надо выпить, чтобы сюда не попасть? Ведро?  То-то - и оно!
Вновь потянулось тягостное милицейское время.

   - Когда я начну все-таки писать книгу… - произнес Расквасов, - обязательно начну ее с таких слов. «Вечерело. В будуаре графа удушливо пахло сухими мозолями. Графиня, простонародно дыша свежесьеденным луком…»
- А я бы поел… поужинал… какой-нибудь ночной колбаской… - зевнул Ртищев.
Расквасов оживился.
- Тогда можно было бы начать так: «Вечерело. Граф, изящно обмакнув яйцо в солонку…»
- Это хорошо! – похвалил Максим. – Только колбаски ночной на стол ему подпусти… С хлебцем поджаристым…
- Какое это яйцо? Это как – в «солонку»? Разве сможешь? – поднял голову, лохматую как  брошенное орлиное  гнездо,  проснувшийся инструментальщик.
- Я тебе сказал – умри! И спи!
  -  Что это  за словосочетание такое: «случающаяся ситуация»?! – прислушавшись к милицейской диктовке полез  разбираться  неугомонный Расквасов. -  Что за издевательство над русским языком?!  Это что – от слова «случай»? Или – «случка»?
Колодочко и Разорватых оторопело посмотрели на непонятно из-за чего вспенившегося журналиста.
- Правильно, мужик! Ну-ка, давай случи их всех! – закричал из клетки богато одетый Василий – Совсем оборзели! В фуфайке – забирают! Дубленку люди надели – опять  им не так! Загубили первоцвет! Эй, дежурный! Случайный! Давай, выпускай!
 -  Я тебе прямо сейчас за «случайного» палкой отоварю! – вскочил капитан  Колодочко. – Амфибрахий!  А тебе, журналист Герасим-исподний, будешь встревать в делопроизводство, не будет амнистии. Даже и по приказу высших сил. И тоже могу не посмотреть и палкой дать по шее…