Глава из книги Голубая перепись лет

Часть 4.  Вечерний гость

Дрожащими от волнения руками Млада вскрыла конверт и, присев на ближайшую койку, принялась за чтение.
Однако оставим ненадолго нашу печальную героиню и перенесёмся в небольшой степной городок Россошь, в типовую двухкомнатную хрущёвку, и подсядем за кухонный столик рядком с Екатериной Осиповной и Иваном Матфеевичем, матерью и отчимом Млады.
– Отправила письмо? – Матфеич оторвал взгляд от газеты и посмотрел на Екатерину.
– Отправила, Вань. В обед сбегала на почту и отправила. Прошлое-то, помнишь, шло, поди, целый месяц. Ка бы это не залежалось.
– Я узнавал, чаще писать нельзя. Раз в месяц – и баста.
– Что так?
Иван Матфеич встал и приоткрыл балконную дверь. Ледяной холодок потянул по ногам, хлопьями полетели снежинки.
– Закрой, Вань, зябко! – взмолилась Екатерина. – Как-то там наша ласточка? У них-то посеверней будет. Пишет, вроде всё есть. А там кто правду знает! Велят отвечать: мол, так и так, всё хорошо, а на самом деле вовсе и не так…
– Не надо, Кать. По весне поедем, как хотели, всё разузнаем.
– Дожить бы.

Прозвенел звонок в дверь. Иван мельком взглянул на часы и пошёл открывать.
– Кого это несёт? Час-то поздний, – проговорила Екатерина Осиповна ему вслед.
В прихожей послышался незнакомый мужской голос.
– Проходите, а мы тут чай распиваем. Вот, присаживайтесь, тесновато, да уж как есть! – Матфеич с почестями усадил незнакомого гостя на своё место, а сам подсел напротив на табурет.
– Кать, налей-ка нам чайку! – с улыбкой добавил он. – Послушаем, с чем гость дорогой пожаловал.
Женщина поставила на стол ещё один стакан в подстаканнике и наполнила его гранёную форму раствором глубокого рубиногого цвета с ароматом суданской розы.
– Вот наш чаёк! – пробасил Иван. – Очень мы этот капиталистический гибискус уважаем.
Сделав ещё пару реверансов в сторону гостя, Иван принял серьёзный вид и приступил к делу.
– Что ж, начнём разговор, пожалуй. Во-первых, познакомимся.
Он встал и с лёгким поклоном представил себя и Екатерину.
– А вас, мил человек, как величать изволите?
– С вашего позволения, Константин Александрович, – серьёзно ответил гость, – отец молодой девушки по имени Валечка (когда гость произнёс имя дочери, его голос дрогнул и на мгновение будто завис в воздухе). Расскажу по порядку.
Константин вынул из кейса фотографию дочери и положил на стол перед собеседниками.
– Нашей Валюше пятнадцать лет. До последнего времени это был идеальный ребёнок, пятёрочница, вожатая младших классов, занималась хоровым пением. Но полгода назад с ней что-то произошло. Девочку как подменили. А в последние два месяца она по неделям стала где-то пропадать. Появится на пару дней, и снова её нет. «Где ты, что с тобой?» – молчит или огрызается, мол, как вы мне все надоели…
Гость достал носовой платок и вытер глазницы. С минуту все сидели молча. Затем, набравшись сил, Константин продолжил:
– У нас с вами есть один общий знакомый. Это Артём Холмогоров…
– А, Артёмка! – перебил гостя Иван. – Знакомая личность и, кстати, весьма неплохая!
– Да, вы правы. Я Артёма я знаю около двух лет. Он здорово помог мне однажды. Когда я поведал ему наше с Настей горе (Настя – это жена моя), он в ответ рассказал, что и вас коснулась крылом эта странная чёрная птица. Артём предположил, что у наших с вами нестроений есть какая-то связь и общая причина. Говорили мы с ним вчера. Я записал ваш адрес и, простите, пришёл без звонка. Подумал – так вернее, вдруг вы не захотите ворошить прошлую боль…
– Какая ж она прошлая! – в один голос выдохнули Екатерина и Иван.
– Вот такие дела, – Константин замолчал и выжидательно посмотрел на хозяина.

Лицо Ивана Матфеича сделалось красным от напряжения и покрылось лёгкой испариной. Он встал и подошёл к балконной двери. Не замечая струящегося по ногам холодка, жадно вдохнул морозный воздух.
– Артёмка прав. Тут наверняка есть связь, и я даже догадываюсь, какая, – задумчиво сказал Иван, – мы с Катей внимательно следили за процессом обвинения Млады и её товарищей, вернее, подельников, – Иван всплеснул руками, – представьте, все её дружки оказались отпетыми негодяями! Особенно этот, как его, Кать?
Екатерина подхватила речь мужа:
– Вроде Николай его звали.
– Ну да, Николай, – продолжил Иван. И опять, не в силах сдержать эмоции, он рявкнул: – Отпетая сволочь! Его судят, а он: «Вернусь, всех порежу, гадом буду!» Прокурор не выдержал и говорит ему в ответ: «Да ты уже гад!» А судья прокурору: «Товарищ прокурор, соблюдайте этику судопроизводства». Вот в какую мерзость вляпалась наша ласточка.
Матфеич вытер платком взмокшую шею.
– Хуже немцев, в самом деле!
Он присел обратно за стол и сложил перед собой руки.
– Прости, Кать, сорвался…
– Ничего, ничего, Ванечка, ведь кто ж гадал о том, что всё так будет. Ты пораскинь, пораскинь-то головой, ты ж разведка! – Екатерина подошла к мужу и обняла его со спины.
– Вот что, – поджав губы, заговорил Иван, – помнится, в деле фигурировал некий загадочный маэстро, якобы наставник этих головорезов. Я даже помню, звали его Давидом. «Экая карикатура на библейского Давида!» – подумал я тогда. Его роль так и не выяснили. В разбое он не участвовал, наговора ни одного на себя не принял. Спросили Младу – та молчит, как рыба. Прокурор девоньку нашу и так расшевелить пытается, и так – нет, молчит и, как кукла-марионетка, отнекивается – не знаю, не видела. У нас с Катей, помнится, прямо в зале суда слёзы потекли. Плачем, ничего с собой поделать не можем. Только прячем лица от Младушки, чтоб не смутить её, голубку. Короче, отвели тогда подозрение от этого Давида, не царапнуло его правосудие. Так и вышел он из зала суда – холёный, наглый. А я-то чую, что не чист он в этом деле. Кулаки сами сжимаются. Катя видит – такое дело, меня в охапку, и домой. А уж дома она меня по первое число встряхнула: «Дурень ты, – говорит, – бестолковый! Ежели нас засадят, кто Младушке пособит, когда надобно будет?!» Короче, распяла, как Христа на кресте.
Иван направился было опять к балкону, но на полпути остановился и сказал:
– Заболтался я паче меры. В общем, не выходит у меня из ума этот Давид. Чует сердце, есть в горести нашей дочери его поганое участие. А там, может статься, и ваша беда неподалёку.
– Так что ж, надо искать этого Давида? – Константин приподнялся над столом.
– Похоже на то, брат, – Иван выпрямился, – надо!



Часть 5. Детективчик

Снегопад обрушился на город с такой силой, что на долгом перегоне от Котельников до Заречной подножка трамвая превратилась в сплошной белый сугроб. Когда раскрылись дверцы, и выходящие пассажиры, поторапливая друг друга, стали покидать трамвай, одна бабка замешкалась, скользнула с обледеневшей ступеньки и неуклюже повалилась на заснеженную мостовую.
Иван и Костя, стоявшие в очереди на посадку, бросились поднимать упавшую женщину. Они помогли ей встать на ноги и собрать вещи, вывалившиеся при падении из открытой сумки.
– Мать честная! – шепнул Костя Ивану на ухо. – Это ж кофточка Валентины!.. 
– Как так? – тихо, чуть отвернувшись от бабки, проговорил Иван.
– Ну да, чернильное пятно на рукаве. Я сам его закрашивал…
– Молчи! Работаем.

Матфеич любил читать детективы. Все свои деньги, свободные от семейных нужд, он тратил на книги. Покупал в магазинах, заказывал по почте, обменивался с такими же, как сам, любителями поискового жанра. Домашняя библиотека множилась и уже не помещалась на самодельных антресолях, которыми Иван занял всю подпотолочную притолоку их скромного двухкомнатного жилища.
Екатерина и Млада посмеивались над ним и после каждого очередного приобретения брали с Ивана слово: больше не покупать книги. Ведь существуют библиотеки, читай – не хочу! Однако запах свежего, местами недоразрезанного новенького книжного блока, таящего в себе незнакомую историю о смелом похищении, головокружительной погоне и торжествующей в финале справедливости, действовал на Ивана магически и неотвратимо. Когда ему удавалось обнаружить на полках книжного магазина ещё нечитаный детективчик, он воровато оглядывался по сторонам, брал книгу с полки и тотчас покупал её, не листая и даже не прочитав аннотацию.
По возвращении из книжного магазина он старался незаметно вставить своё новое приобретение в плотные ряды домашней библиотеки, и если девушки (так Матфеич величал женскую половину своей семьи) обнаруживали его тайные действия, все долго и весело смеялись. Время от времени «иванов криминал» являлся забавным украшением их дружной семейной жизни. 
Это лирическое отступление написано автором с целью предупредить недоумение читателя, если он обнаружит в речи Ивана Матфеевича некоторые специальные слова и выражения, свойственные полицейской профессии. Впрочем, не следует забывать, что на фронте Матфеич был командиром лучшей в полку разведгруппы и профессиональный язык охотника знал, как вы понимаете, в совершенстве.

Наши герои помогли бабке собрать разбросанные на снегу вещи и вызвались проводить её. Старому человеку идти по гололёду, припорошенному только что выпавшим снежком, было довольно опасно. Бабка с радостью согласилась. Втроём, подхватив бабулю под руки, они под дорожные прибаутки тронулись в путь.
«Это ж мои дворы!» – кумекал по пути Иван. Действительно, на соседней улице, в небольшом заваленном снегом дворике, бабка замедлила шаг. Вскоре она остановилась у одного из подъездов.
– Ну, милки, вот и добралися, – сказала она, высвобождая руки от объятий провожатых, – благодарствую, идите с богом.
– Мать, так что ж ты, в прачечную на трамвае ездила? У тебя чего, стиралки что ли нет? – спросил Иван, внимательно оглядывая горевшие в доме окна.
– Есть, есть, милок! Да только хозяин мой больно привередливый. Не велит трогать вещи, неси, мол, в прачечную, да отдай Надюхе, та разберётся. Надюха эта, видать, знакомая его.
– Чудной он, хозяин-то твой, – Иван повел разговор дальше.
– То правда. Выпить, скажу вам по секрету, – бабка сморщилась вроде как в осуждении, но тут же расплылась в скаредной улыбке, – не дурак, ой, не дурак! Но, главное, падок, шельма, до женского полу. Да всё помоложе высматривает. Я уж ему не раз говорила: «Давид Самойлович, не к добру ты девчушек приманиваешь, совесть-то поимей!» А он только смеётся да живот свой сальный поглаживает. «Не твоё, – говорит, – Мироновна, дело мне советы раздавать. Плачу; хорошо, и будь довольна».
Иван заметил, как напрягся Константин, будто весь изготовился к прыжку. Встав между ним и бабкой, он спросил, стараясь придать голосу весёлую небрежность:
– Что ж ты, бабуся, не позвонишь ему, чтоб встретил, сумку помог занести. Поди не на первом этаже живёт-то твой благодетель?
– И-и, куды, милок, хватил! Этот благодельтель с места не сдвинется, хоть помирай рядком. Благодельтель! Да он даже деньги мне в руки брезгует подать. Бросит на пол и ботинком подшвырнёт, хошь бери, а не хошь – ступай прочь. Лифту нет, этаж последний, ковыляй, старуха, как знаешь!
Бабка веселела на глазах. Заметно было, что разговор пришёлся ей по душе. «Эх, бабка, видать, и поговорить-то тебе не с кем», – подумал Иван и вслух прибавил:
– Поднесём мы твой баул на пятый, не развалимся!
Бабка довольно кивнула головой, достала магнитку и приложила к кодовому замку. Отмычка щёлкнула, и все друг за другом шагнули в черноту подъезда.
«Держись!» – шепнул Иван товарищу, стряхивая с бабкиной сумки налипший снег.
Они поднялись на пятый, последний этаж. Под потолком, напротив лестничного марша горела замызганная пятнадцативаттка. На этаже располагалось всего две двери. Старуха подошла к одной из них, обитой новеньким дерматином чёрного смоляного цвета.
– Пришли, милки, вот тута, – выдохнула бабка и потянулась за сумкой.
– Ну пока, Мироновна, – сказал Иван и, повернувшись к бабке спиной, сделал пару шагов вниз по лестнице. Вдруг он присел на ступеньку и стал потирать правую (а может, левую) лодыжку.
– Ты чё, милок? – испугалась бабка.
– Ничего, мать, ничего, – ответил сквозь зубы Иван, – опять вывихнул сустав. Это у меня бывает. Ты иди, иди, не переживай, всё нормально.
Костя понял трюк Ивана, и пока внимание бабки было устремлено на товарища, спрятался за вентиляционный шкаф, выступающий из стены рядом с дверью.
Иван приподнялся и сделал шаг вниз, всем своим видом показывая, что уходит.
– Милок, а где ж твой приятель? – удивилась бабка.
– Да он уже ушёл. Ты иди, иди.
Старуха повернулась к двери и нажала на звонок. Было слышно, как кто-то в квартире вышел в прихожую и подошёл к двери с той стороны. Иван успел сделать ещё несколько шагов вниз по ступеням и выйти из видимости дверного глазка.
Дермантиновое полотно дрогнуло, сноп яркого света брызнул на лестничную площадку. Старуха подняла с кафельного пола сумку и, охая, подала в образовавшуюся щель. Пухлая багровая рука перехватила подношение, дверь поползла обратно. Но тут из укрытия выскочил Костя и изо всех сил рванул полотно на себя. Сноп света размашисто вывалился на лестничную площадку, а с ним и хозяин жилища, толстяк лет сорока пяти с проплешиной на затылке и в пунцовых шёлковых шароварах на восточный манер. Поскользнувшись на кафельном полу, мокром от стаявшей с сумки измороси, он нелепо рухнул на пол. Продолжая (видимо, от страха) сжимать дверную ручку, он был похож на крупного, нагулявшего жир леща, пойманного на кукурузу пополам с варёной перловкой!
Бабка в ужасе отскочила к дальнему повороту площадки и забилась в отсек между крепёжным ригелем и стеной. Она попыталась кричать, но голос не слушался, и испуганная женщина, закрыв лицо руками, стихла.
Иван в два прыжка взлетел по ступеням вверх. По дороге он чуть не сшиб убегающую бабку, чиркнув локтем по её сгорбленной спине.
– Костя, проверь квартиру! – крикнул Иван, бесцеремонно поднимая с пола и вталкивая обратно в жилище перепуганного хозяина.
Когда тот очутился за порогом, Иван обернулся к старухе и строго прикрикнул:
– Бабка, иди отсюда, и чтоб ни-ни!
Сказав это, он спокойно затворил дверь. Зверёк был пойман.