Часы

Осенний Ветер разбушевался. Он бился в окна, завывая, как приведение из сказки, ломился в двери, словно опьянев от обильных ливней, тарахтел веткой клёна по крыше…    А в доме ему сопротивлялась Тишина. Она таилась в углах комнат, тихонько съёживалась под лестницей, замирала у балконной двери и падала на широкий кожаный диван, принимавший её без привычного скрипа и хруста кожи. Она не желала впускать Ветер в свой старый дом, где уже были свидания с ним весной и летом, когда он без спроса врывался, пробегал по всему дому, взметая занавески, раскидывая мелочи на столе, шурша страницами раскрытой книги, взметая пылинки и семена берёзы, которые сам же и приносил в комнаты на своём запылённом плаще…
Тишина желала покоя. Она твёрдо пообещала себе не думать больше о нём, легкомысленном и временами бешеном, ломающим всё на пути,  улетающим без прощания, не говоря куда и зачем. С ним невозможно быть самой собой, даже имя её превращалось в насмешку, когда он был здесь. Правда, иногда он был нежным, ласковым, спасительным в зной и помогающим вечером раздуть огонь в камине, после дождя высушить дорожку в саду… Да, он укладывался на травку в тени, чуть дыша, шептал что-то успокоительное в листве крон, тихо напевал ночью в трубе… Тогда с ним было хорошо, тогда она любила его. Тогда…
Лето окончилось. Ещё не раз в ту пору она видела его порывы – на то были причины. То он боролся с грозой, то гнал тучи над полями, жаждущими влаги… Но сейчас, осенью, он совсем распустился, стал гневным и злым, настойчивым и надоедливым, притом, холодным. И Тишина решила: «Надо научиться любить себя, не позволять никому вторгаться в свою жизнь. Забыть всё: и плохое, и хорошее». Она жалела об одном: не с кем было поделиться своими сомнениями и печалями. Стоит только заговорить о себе, и тебя, цельной, наполненной мыслями, уже нет. Ты – не ты, а так, какие-то осколки, паузы, слабо отражающие общее.
Тишина стала тоскливой, унылой, порой, отчаянной. Она молчала со своей служанкой скукой, старой и равнодушной тёткой, а иногда, одевшись в грусть,  стояла под луной и звёздами, наслаждаясь бесконечно новой картиной неба, пытаясь успокоить себя и отрешиться от шелеста собственных мыслей в прохладной осенней ночи.
Но сейчас она лежала на диване, укутавшись в плед терпения, стараясь не слушать вопли Ветра за стеной, его упрёки и угрозы. «Никто-никто мне не поможет! Нет рядом никого, кто просто поговорил бы со мной, дал совет, утешил!» – тягостно вздыхала она. Но тут в дальней комнате раздался тихий, старческий хрип, потом заскрипели, словно застоявшиеся, суставы и чуть хрипловатый, но всё ещё звонкий голос пропел размеренно и чётко: «Дом – дом – дом». «А… это старые часы в гостиной! Я совсем забыла о них, и как они не остановились? Да, в своих заботах, печалях и хлопотах мы часто забывает о своих стариках…» Она встала с дивана и подошла к большим напольным часам. Маятник в них мерно, беззвучно качался, стараясь не нарушать её покой.
— Милые старые часы, простите! Я сейчас заведу вас.
Ключ заскрипел, взвинчивая её нервы, а в часах она расслышала биение сердца «тик-так, тик-так…»
— Хорошо, что вы живы, мне не так одиноко. Вот, слушаю биение вашего сердца и не так слышны вопли Ветра, его нудный голос. Да, в отчаянные минуты жизни так нужен рядом стук любящего сердца! Помогите мне обрести покой и новую радость жизни, умоляю вас!
На часах было без пяти двенадцать. Они шептали что-то едва различимое. Тишина напрягла слух.
— Время… время лучший врач. Оно всё начинает и всё на свете кончает. Нам, часам, это известно лучше других. Вот скоро пробьёт полночь, окончатся эти сутки, и твоя душа успокоится, потому что пройдёт время горькой страсти, а потом будет ноль часов, и наступит новое время, время надежд и свершений.
Часы вздохнули глубоко и натужно, словно прочистили горло и ударили в колокол. Двенадцать раз звучал их призыв «дом-дом», говорящий о том, что дом – это и кров, и храм, и Земля, и могила… Напоминая, что, пока мы дома, мы должны ценить это время, эту возможность открывать и закрывать двери в нужные часы жизни, быть в одиночестве и с дорогими душе людьми, слышать и понимать цену времени.
И пока били часы, Тишина успела вслушаться в еле слышное тиканье ходиков на кухне, в шепоток часиков на руке, увидеть зелёные лучики электронных часов на комоде, с последним ударом старых напольных часов вдруг широко открывших круглые, будто удивлённые, глаза. И как не удивиться? Время показало ноль часов, ноль минут. Но через миг секунда начала новое время, и Тишина, обойдя дом, спокойно улеглась в кровать, задышала ровно и размеренно – уснула. Не стоит будить Тишину, если не находится добрых, нежных слов – слов любви.