Волкощенов Рок 3 - Абьюз Блюз

http://www.ozernov-oleg.ru/index/volkoshhenov/0-257 (сборник на сайте автора)

Абьюз – «…эта форма агрессии позволяет не выражать гнев прямо, но сделать так, чтоб другой человек себя почувствовал плохо. Часто это такой способ вызвать агрессию другого для оправдания себя – я же его не трогал, он первый начал. Пассивная агрессия может маскироваться под благими намерениями по отношению к кому-либо, и является скрытой провокацией вызвать злость у другого, чтоб провокатор мог, как бы в защиту себя выплеснуть свою агрессию, при этом в глазах окружающих и в первую очередь своих, оставаясь невинным, уходя тем самым в жертву. Таков один из рычагов манипуляторов. И это форма психологического насилия, и тогда с вами рядом находится абьюзер»(с).

Жизнь, самый дорогой университет, и кредитов на обучение не выдают. Дипломы тоже не всем, чаще справки о прослушивании курса бракалавра. Второгодники иногда пытаются пересдать экзамены, кому-то везёт, а второжизников, и вовсе не бывает.

В ещё светлые годы четвёртого брака, «светлые годы брака» - звучит ужасно, Волкощенова поражала некоторая особенность в отношениях этих мамы и дочери. Поражала неприятностью своей и необъяснимостью происходящего между ними.

Это были частые вспышки, всегда дикого и необузданного скандала. Мамочка срывалась на дочь, как пьяный боцман на салагу в кабаке. Поводом могло послужить всё, что угодно, любой пустяк. И тогда, на самом, казалось бы, благоговейном фоне обычного семейного дня, вдруг налетал убийственный шквал.

Волкощенов, ты же знаешь, что такое шквал! Он налетает среди ясного неба в секунды, может перевернуть корабли, смыть всё, беспечно незакреплённое на палубе, и через какие пол часа - час, снова полный штиль. Это оно, Волкощенов!

В этих срывах было столько неожиданной жестокости, оскорбительных, унизительных слов, истерики, даже ненависти в адрес малышки, что впервые, став свидетелем такого побоища, Волкощенов, ты офонарел до полного очугунения.
Чугун пытается плавиться от истошных рыданий девочки, переходящих в истый русский бабий вой по покойнику, звуков лёгкого рукоприкладства и позвякивания кухонной утвари, задетой, надо понимать, в пылу наставления синяков.
Нужно вмешаться, прекратить немедленно, заступиться за ребёнка!
Вы видели когда-нибудь чугун, застигнутый врасплох? За отсутствием зеркала, и ты не видишь, Волкощенов! Происшедшее настолько неожиданно и необъяснимо, что потеряна связь времён.
Так не бывает, не может быть, чтоб кухонное воркование за стенкой,  мамы и семилетней дочурки, двух самых близких людей на Земле, вдруг переросло в эту истошную казнь малолетки.
И кто это там орёт за стеной, незнакомым голосом и интонациями разъярённой школьной уборщицы или последней девки портовой? Это, та самая твоя хрусталинка, что прошлой ночью мяукала у тебя под бочком сиропно-ласково?! Это, ей ты писал стихи в восторгах упоения счастьем, сошедшим на тебя с небес?!

И ты идёшь туда, не зная, что увидишь, что сделаешь. Две пары глаз на двух красных лицах. Слёзные щёлки малышки, гневные блюдца любимой.
Воспользовавшись моментом, дочка сбегает к себе в комнату.

- Что это было?
- Ничего, собирая что-то упавшее на пол, кушать будешь?
Совершенно обычным тоном, по-домашнему, почти ласково… Глаза на месте.
- Всё нормально, у меня ужин почти готов.
- Что нормально, какой ужин?
- Простой ужин, через десять минут будем ужинать. И уже громко, Ника, иди, помоги мне!

И приходит на кухню Ника, и ты уходишь к компьютеру, закуриваешь трубку, обжигая пальцы в полной оторопи, даже не отдёрнув руки; от раскалённого табака.
Что это было?
На мониторе чертёж. Что-то ты делал… Подожди, была ж интересная идея… Блин, Волкощенов, соберись! Закрой глаза, вернись в работу, вспомни, толковая ж была мысль, на миллион!
Закрыл. Не вспомнил.

Смех. С кухни!
Не показалось. Девочки смеются. Дальше щебет, обычный разговор в хлопотне кухонной.
Зовут.
За столом идиллия. Мордашки весёлые, приветливые, будто умытые живой водой из сказки. Ни следа, ещё висящих в воздухе страшных унижений-оскорблений, ругани скандальной. Только, на руке у Никуши небольшой синяк, вещдоком отгремевшему скандалу.
Им хорошо! И это искренне, видно невооружённым глазом. Они обрели какой-то внутренний покой, прошли очищение… Чем?
К тебе приходит понимание их привычности к таким ураганчикам. Норма их жизни.
Они ужинают, ты присутствуешь. Тебя пытаются включить в застольную болтовню ни о чём, и слегка весело корят, за то, что ешь без аппетита.

Одиночество хороший подсказчик жизни. Много позже Волкощенову, вернувшемуся в него,  станет понятно, ей нужны были эти «кровопускания». Так она сбрасывала в мир, постоянно живущую в душе агрессию. Ребёнок подчинялся неизбежному, привык с самой ранней своей поры. И похоже, ей уже тоже были нужны такие встряски. А дальше, поддаваясь резкой смене материнского настроения от убийственной вспышки злобы, до полного радужного расслабления в
семейный покой, ребёнок, так же мгновенно расслаблялся и подыгрывал матери смехом, болтовнёй, попрыгушками. А что случилось? Да, ничего, всё же нормально, привычно! Наступало облегчение, странное очищение, непонятно от чего, в котором мама и дочь купались, как в нектаре божьем.

***
Ты уже два дня не говорил, что любишь.
Однажды Волкощенов выдал, совершенно не в контексте последних минут обычного семейного дня,  серьёзно и чуть с налётом весёлости,
- Я давно говорил, что люблю тебя?
Встрепенулась, улыбнулась,
- Давно.
- Неправда, недавно! Вот, говорю! Иди, присядь рядом, поворкуем.
Это прижилось, и особо звучало, когда на семейном небосклоне появлялись, первые признаки сполохов бытовых неурядиц.

Да, да. Запахался. Люблю.
Это уже стало требоваться, как ежедневная молитва, не произнеся которой, автоматом переходишь в разряд грешников. Божество желает молитв, и по возможности, жертвоприношений. В ответ получишь, - "И я тебя", что окажется банальной дежурной ложью. Этакое «Аминь» ни о чём.

Маленькая птичка. В любой миг сделает что-то такое, так сложит пёрышки, что безудержно хочется её сгрести, согреть, пожалеть, почувствовать себя виноватым, злодеем махровым. И потом вести в себе раскопки, - в чём виноватым? Не важно.

Вот ты, Волкощенов, сильный, способный беречь и спасать. От чего? Не важно. От всего. Тебе нравится это осознавать, нужно это ощущение. Она твоя женщина. Она младше на семнадцать лет. Она хрупкая. Неважно от чего. Спасай, радуйся, что такой, что можешь. Чем не подарок судьбы.

Не кричи на меня!

Её первый муж кричал на неё, крыл матом, распускал руки. Сначала часто, потом всегда. Так с её слов. Волкощенов его знал. Виделся не раз. Берёт иногда дочь свою по выходным на побаловать-пообщаться. Волкощенову она приёмная, ему родная. С виду спокойный, ухоженный подтянутый мужик. Деловой, успешный кряжик. Спортсмен в прошлом, яхтсмен, тренер сборной. Не пьёт. Что ж там за омут, что за черти… Это снаружи. Внутри тиран семейный?

Ещё Волкощенов знал, так ему было внесено в уши, любой намёк на скандал, любой оттенок грубости, для неё удар, чуть не смертельный. Как мог кричать на неё? Обидеть это любимое создание… Немыслимо!

Не кричи на меня!
Голос спокойный, но обиженный до крови. И ты уже чувствуешь себя преступником. Как у неё это получается! С тобой, у неё всегда спокойный голос, ровный. Этим голосом она может говорить слова, услышав которые, да, можно убить. Она знает тебя, и потому знает эти слова. Она знает о тебе всё. Ты же сам её в себя посвятил. И здесь ты беззащитен. У неё большой выбор мест на тебе, для уколов и порезов. У тебя нет. Ты мыслишь по-другому, ты не знаешь о ней всё, не допущен, ты не держишь в себе запас таких слов на подходящий случай. Ты открыт, ты такой, и не выбираешь на ней уязвимых мест.
Зачем тебе такие слова, не нужны они. Что может быть глупей, копить слова в запас на случай.

Не кричи на меня!
Как часто она пользуется этим оружием. Сказанные неожиданно в спокойном разговоре, эти слова моментально переводят его на уровень враждебности к тебе. Здесь ты всегда врасплох, как солдат в кальсонах, при неожиданной бомбёжке казарм на исходе ночи.
Срочно крутить портянки и бежать к пирамиде автоматов Калашникова?
Милая знает, мужчина южный, легко возгораемый. Знает, но продолжает бой без противника.

Это близко не крик!
Ты же в курсе, как звучит крик Волкощенова, тренированного перекрикивать гром машинных отделений больших кораблей.
Зачем-то тебе нужно его услышать, зачем ведёшь именно туда, в войну без повода.

Остановись, женщина, сама тема, ни о чём, не стоит выеденного яйца!
Но, разговор уже обрастает коростой взглядов, движений, жестов, выражений лиц. Тарелки не летят пока, ни из космоса, ни из кухни, но гром «космодромов» нарастает.
За этим слова, слова, больные, язвительные, ехидные. Нет, это не оскорбления. Это хуже. Это изощрённое ковыряние иголкой твоих недостатков, давно забытых тобой ранах и ранках.

Не кричи на меня!
Одним этим ты уже виноват всегда. Тебя заводят, и ты заводишься, сдерживаясь с трудом сизифовым, чувствуя неизбежность приближения твоего к черте, за которую нельзя заходить никогда. Ты знаешь эту черту, ты был за ней не раз, как всякий в мужской жизни.
Ситуации несправедливости, попыток унижения твоего достоинства, личностной моральной или физической агрессии в твой, и не только, адрес. Там за этой чертой всё проще. Страшно потом, побывав за ней, осознав свою первобытную звериность, способную на непоправимое.
Но это в ситуациях, близко не связанных с семейной жизнью.

С женщинами всё иначее.
Там Волкощеновы безоружны.

Вы вместе много лет. Она знает, чувствует твою эмоциональность, испытала на себе её безграничность в лучших её проявлениях. Гордилась ими, вкушала полной мерой с искренней радостью и внутренним женским самолюбованием. Конечно же, всем своим женским рационализмом, чутьём не может не знать, не предполагать за тобой способность к эмоциональному срыву и в обратную сторону.
В конце концов, что не додумала, не досмотрела, упустила, подскажет сердце, любовь.
Это, если они есть, живы.
Молчат?
Остывшая любовь холодней смерти, смерть заканчивает земные страдания, холодец из любви продолжает, добавляя стылости сердцу, умножая разочарования. И с этим нужно продолжать жить.
Приблизился к черте, подводят тебя к ней всё чаще, - уходи. Любишь, не любишь, больно, не больно, - уходи!

Не кричи на меня!
В разгар кипений дурных страстей говоришь ей,
- Остановись! Прошу, - остановись, вот на этом слове! Давай сделаем паузу, переведём дух, осмотримся, разбежимся по углам на время! Потом, если оно того стоит, вернёмся к теме, обсудим спокойно. Нельзя мне больше, остановись!

Эх, Волкощенов, тебе нужно было уйти в пустоту нового одиночества, чтобы через год со стороны понять, - тебя тащили за эту черту, вцеплялись в гриву, душу, и тащили! Только посмотрев со стороны, до тебя дошло и то, что именно вот этот твой соплестоп, и был тем самым спусковым крючком ракетницы, который нажимался с извращённым наслаждением и посылал сигнал к настоящей атаке всеми частями тела жены любимой.
Именно тела.
Бесчисленно любимое, хрупкое, маленькое, оно вторгалось в самый ближний круг твоего пространства, продолжая бить уже в упор, с расстояния поцелуя самыми лишними, обидными, мерзкими словами прямо в сердце, в открытую душу, оно подставлялось тебе всё ближе.

Ударь, «любимый», ну что тебе стоит! Я хочу этого больше всего на свете! Знаю, что ничем не рискую, не сможешь, но мне нужна, хоть какая-нибудь твоя агрессия! Хочу тебя ею уничтожить,...

Далее здесь - http://www.ozernov-oleg.ru/index/volkoshhenov/0-257


Рецензии