Коровавирус. Охота на слова

Вирус превратился в очень действенный инструмент переформатизации – переформатирования мироустройства. Закончится эпопея с китайской пневмонией, названной коронавирусом, и люди заметят, что мир стал иным, что права большинства людей заметно ущемлены, что возможности ещё более ограничены, что натуральных продуктов стало ещё меньше, что качество производимого не вписывается ни в какие рамки, что гарантии никем и никому не гарантируются, хотя делаются попытки  что-то огласить. Ложь станет ещё более масштабной, а абсолютно за всё, что бесплатно дано человеку и человечеству от Создателя, придётся платить по всё повышающемуся тарифу.

Коснусь только одной проблемы – коровы и молока.

С чего начать? Начну издалека, со своего безштаного детства. Было тепло, лето. Мать в тени соседнего дома на широкой соседской завалинке чистила рыбу. А я был на солнышке в длинной белой рубахе, что-то делал возле узенькой белой завалинки нашего  дома. И тут с заднего двора ко мне  подошла корова Манька, большая, пёстрая. Я об этом давно бы забыл, если бы об этом   не вспоминала потом моя мать.

 Что я делал, не помню. Что делала корова, я тоже не помню. Возможно, корова хотела лизнуть меня своим шершавым языком, а я брыкался. Во всяком случае,  я помню ощущение от касания её языка на моих ручонках.   Вот  мать потому и одёргивала корову:
- Манька, не тронь его! Манька, не тронь.
И Манька подхватила меня рогами под мышки и поднесла к матери.

Сколько я помню себя, корова у нас была всегда, иногда две коровы, телёнок, две козы, пять-шесть овечек, куры, утки. Потом из-за налогов поголовье сократилось до одной коровы. На собак налога не было, и в нашем дворе всегда была собака на цепи. Сейчас депутаты Госдумы думают ввести налог на собак. В чьих интересах это будет сделано?

Улица наша маленькая, 29 домов. В каждом дворе была корова. Было два табуна: береговой и Серёжи Бушуева, с другого конца улицы. Малые телята росли в улице, козы  ходили в табуны, а овец на лето увозили, как правило, в летние лагеря куда-нибудь за город. Когда пастух Серёжа Бушуев среди зимы потерялся, а весной его нашли замёрзшим, табуны объединили, правда, к тому времени и коров стало очень мало.

В 1961 году мы переехали на другую улицу, там сперва было два табуна: хлебозаводский и бабий. У нас некому было пасти раз в неделю, и мы гоняли корову на выгон к хлебзаводу.

В августе 1972 года я в последний раз заготовил сено для нашей коровы, его было мало, к весне следующего года мы избавились от коровы. К тому времени в ближайших от нас кварталах не было уже ни одной коровы. Мы с матерью дольше всех держались. Я работал учителем в школе и на корову и огород у меня не оставалось времени, а матери нужно было помогать.

Корова – не самоцель. Овец держали для шерсти. Корову – для молока. Когда коровы были в каждом дворе, на молоко спрос был не велик. Я продавал его на рынке, таскал в трёхлитровой стеклянной банке. Или в чайнике, если продавать на разлив, а потом купили эмалированный бидон. Легче было таскать молоко в другой район, чем стоять на рынке, где тебя могли увидеть одноклассники и поднять на смех. В классе немало было таких, кто жил в центре, квартиры снимали, своего скота не имели, жили с отцами.  А мне приходилось помогать матери, продавал на рынке картошку, лук, огурцы, солёные и свежие, морковь, репу.  Не нравилось мне это,  лучше  было нести молоко в девичье общежитие, денег у девчонок чаще всего не было, отдавал под запись. Потом мать проходила по комнатам и собирала.

В общем, я вырос  на овощах со своего огорода, на грибах и ягодах из леса, на натуральном молоке, но больше любил простоквашу. Когда учился в институте, то мы комнатой объединялись в «колхоз», чтобы варить обеды, все вместе и завтракали, и ужинали на  те 15 рублей, которые мы вкладывали в общий котёл. Молоко я старался не покупать. Домашнее было вкуснее. А если не готовили, то на обед можно было купить горбулку за 7 копеек,  пол-литровую бутылку кефира за 30 копеек или простокваши с сахаром за 39 копеек, а если шли навестить  кого-нибудь в больницу, то покупали больному бутылку сливок за 55 копеек. Были в Магнитогорске ещё сливки по 80 копеек, но я их не покупал и не пробовал.

Когда на каникулы или выходные я приезжал домой, то замечал, что молоко мать никуда не носила, за ним приходили сами покупатели, иногда издалека, договаривались на длительные сроки, готовы были сделать предоплату. Я узнавал, что некоторые продают молоко по 40 копеек за литр, но мать выше 35 копеек цену не поднимала.

С 1972 года я стал жить на покупном молоке. В байки о вреде молочных продуктов для взрослого человека я не верил, хотя бы потому, что человечество жило не одну тысячу лет, а тут появились какие-то самозванцы с микрофоном или телекамерой и вещают о вреде натурального. А они хоть знают, с какой стороны к корове подходить? А подоить смогут?

Моя мать из скисшего молока варила творог,  тёща, она была из поволжских немцев, а потом и жена делали из творога ещё и домашний сыр. На кухне на подоконнике всегда кисла в марлевой тряпочке основа будущего очень ароматного сыра. Сын морщился и называл его вонючим, а мне такой сыр нравился. После переезда в Германию жена сделала несколько попыток сварить такой сыр, но оказалось, что не каждое молоко из магазина скисает, не из каждого пакета молока можно получить творог, а из некоторых сортов творога из русского магазина всё-таки можно сделать сыр по древнему рецепту моей тёщи.

В Германии выбор и сыров, и молочных продуктов огромен, было бы желание. Но не всякое молоко из пакета обладает свойствами молока. Впрочем, есть магазины, где молоко коровье, козье, овечье, кобылье продают в стеклянных бутылках. Но цена их раз в пять выше, а в момент привоза и того выше. Привозят фермеры, по договорённости, в небольшом количестве.

Сын выдержал в Германии только полгода, уехал к друзьям, а мы долго искали квартиру и нашли на улице   Harffstrasse. Я долго не мог понять, что обозначает название нашей улицы, а потом мне подсказали, что ХАРФФ – это нож, которым режут сыр в большом чане: или нож с несколькими лезвиями движется, или чан вращается, а ножи неподвижны.  При первой же поездке в музей сыра в Амстердаме мне подтвердили, только там начинается слово с буквы Ш – шарф, то есть острый, режь.  Подумалось, что это не случайно. Видимо, в прошлом в этом краю было производство сыров. А когда сын вдруг заинтересовался бабушкиным рецептом вонючего сыра, стало ясно, что случайностей  не бывает.
Как там у Пушкина?

О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И СЛУЧАЙ, БОГ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ.

Значит, судьба. Четыре друга-одноклассника были безжалостно отодвинуты более мощными конкурентами от компьютерного бизнеса, который вроде бы шёл у них в гору, и пришлось им искать другое место приложения своих сил. Союз четырёх организовал сыроварню. А мы с женою нашли адреса сыроварен и молочных ферм в районе Дюссельдорфа и Кёльна, съездили туда вместе с сыном на экскурсии, посетили и голландский городок  Венло с магазинами сыра.

Когда мы только приехали в Германию, повсеместно встречали небольшие молочные фермы, пасущихся коров и телят. Меня удивляло, что они, телята и коровы, на нас не обращали никакого внимания, настолько были поглощены поеданием травы. Я прыгал, хлопал в ладоши, свистел – покосятся и снова за своё. Жуют.  Я тогда Маяковского вспоминал:

Мамаша
грудь
ребенку дала.
Ребенок
с каплями из носу,
сосет
как будто
не грудь, а доллар —
занят
серьезным
бизнесом.

Вот и телята заняты «бизнесом». Потом в Кыштыме, под Челябинском, в Камышлове я проверял  российских телят и коров. Они другие, они любопытны, общительны,  готовы позировать, охотно идут на контакты… Только не говорят…

Потом болела моя жена и я три года был рядом с нею. Недалеко от её хаусартца, семейного врача, под линией электропередач всегда паслись телята. А потом их не стало. Я не отслеживал, но по Германии прокатились несколько волн свиного и птичьего гриппа, были сообщения о заражении больших стад животных…  А когда мы с сыном поехали по Германии навестить некоторых родственников и посетить те места, с которых в апреле 1945 года начался двухнедельный штурм Берлина, ни коров, ни телят мы уже не встретили.  После были поездки по Челябинской, Свердловской, Тюменской областям, захватили частично Курганскую. Коров мы не видели. Молока в магазинах меньше не стало.  В Красноярске ещё были коровы, а на главной улице Правого берега – улица «Красноярского рабочего» - видели несколько маленьких бочек с привозным молоком. В Китае видели коров из окон скоростного поезда…

В общем, сын вынужден был закрыть свой сырный бизнес. Главная причина – нет молока. Можно договориться о поставках сухого молока из Китая, а уж из него делать и сыр, и сметану, но это пахнет обманом… Попутно скажу, я радовался, что Олег Сирота публично развивал своё производства сыра с учётом лучших немецких, голландских и швейцарских технологий. Но всякий интерес к нему пропал, когда я узнал, что он собирается избираться депутатом Госдумы…  Его сыроварня пользуется молоком с фермы, которую он сам организовал и содержит. Но в его бизнес вложены огромные деньги. У школьных друзей моего сына таких денег не было и не будет. Они живут своим трудом.

Сын мой сыр больше не варит, я же  по инерции продолжаю отслеживать всё, что связано с молоком и сыром. А вести не радуют.

В России собираются вводить обязательную маркировку молочной продукции. На каждой упаковке появится специальный код.

Грубо это выглядит так. Каждая коровка берётся на цифровой учёт. Это канистру со спиртом можно спрятать в багажнике, а потом в гараже разлить по бутылкам и отвезти надёжным партнёрам на реализацию. Корову так не спрячешь. Теоретики от власти рассчитают всё, до каждой капли, до телёночка. Всё возьмут под учёт. Опыт хрущёвской расправы над кустарями и  частниками не забыт. К нам несколько раз приходили женщины переписывать наше хозяйство, и при матери приходили, и без неё, во все углы заглянули, всю нищету просмотрели и принесли непосильные налоги. Плодитесь и размножайтесь! Я помню, как мать плакала. Не плакала, выла.  Свернула квитанции на уплату налогов, завязала с носовой платок и закинула подальше на полку. В тот год сестра вышла замуж, а у нас кошка сдохла и мышей развелось видимо-невидимо. Когда мать скопила сколько-то денег и решила часть налогов уплатить, достала свёрток, а он мышами изъеден. На квитанциях нет тех цифр, которые надо уплатить.  Снова мать разрыдалась и пошутила, что надо мышей пересчитать и в горфо (городской финансовый отдел) сообщить.

Я учился тогда во втором классе. Мне сказали, что могут отдать нам старую кошку, мышей хорошо ловит.  Я сказал матери. Она дала мне старенькое пальто и крапивный мешок и я пешком пошёл на другой конец города.  Кошка ко мне пошла охотно. Я посадил её в мешок, через плечо и пошёл домой.  Проходил мимо автобусной остановки, какая-то женщина меня окликнула и подозвала. Я подошёл и она подала мне рубль. Мне ещё никогда подаяний не делали. Дома сказал матери, она разрыдалась: «Тебя за нищего признали…»  А кошка, освобождённая из мешка, тут же спряталась в подполе и долго не выходила. Зато мышей всех переловила.

Вернёмся однако к молочным рекам, где каждая капля будет на учёте.  Нужно отметить, что крупные компании, занимающиеся информационными технологиями, оказались в руках англичан. Эти благотворительностью заниматься не станут. Разденут как липку.

Итак,  фермер, занятый молочным бизнесом, вынужден будет отцифровать каждую корову. Иначе молоко у него никто не возьмёт. Продать не дадут. Так уже было.

Агрохолдинги потратят многие  десятки миллиардов рублей на дополнительное  оборудование, это неминуемо ударит по карманам рядовых потребителей, то есть покупателей.

Как и многие его коллеги, фермер

Объявленная цифровизация, по идее,  должна облегчить фермеру жизнь, но она только создает новые проблемы.   Новое оборудование по учёту молока, по маркировке каждого наименования… Понадобятся люди, которые этим учётом займутся… А это ведёт к удорожанию.

Поэтапный ввод системы обязательной маркировки молочной продукции начнется с 1 декабря 2020 года, а уже с 1 июня этого года производителей начнут регистрировать в системе. Цели вроде бы понятны – проследить за движением молока от коровы до бидона, от фермы до прилавка, что, по замыслу, убережет от подделок. Специальная маркировка  QR-кодом будет наноситься на каждую единицу продукции: на каждую   пачку масла, на упаковку творога, на каждую  бутылку молока. За каждый код, за каждую этикетку фермер должен заплатить. А ведь ещё нужно подумать о крыше над головой для массы коров, о доильных установках, о соответствии оборудования принятым стандартам… О кормах и добавках.

По минимуму, каждая этикетка с маркировкой приведёт к удорожанию продукции на 7 – 10 рублей за литр. А может больше. Малым фермам и бабушкам-дедушкам такие траты не потянуть.  А колхозы-совхозы вырублены под корень.

Несколько лет я приглядываюсь к коровам. Нашёл их в парках и на улицах. В Челябинске в парке имени Юрия Гагарина недалеко от высохшего родника. В Дюссельдорфе  - на некоторых центральных улицах. Это пластмассовые макеты коров. Настоящих, говорят, коровавирус съел.

На взлёте перестройки  в 1986 году вышел на экраны фильм «Курьер»  по одноимённой повести Карена Шахназарова. Молодой человек по имени Иван, только что окончивший школу и проваливший экзамен в институт, в качестве курьера встречается с корректором, и женщина ему говорит о важности своего труда. Она уверена, что  фраза с ошибкой «На голове царя была корова» привела к падению царской власти.