Трибунал. Рассказ в рассказе

  Светлой памяти отца, Яковенко Ивана Тихоновича, посвящаю.

 Этот рассказ взят из тетрадей  Ивана Тихоновича Яковенко, участника  Великой Отечественной войны,  воевавшего в составе частей дивизии Второго Украинского фронта и принимавшего участие в освобождении Украины в 1943 году. Воевал отец в 928-ом полку, 252 стрелковой дивизии Степного фронта и освобождал город Харьков.
 Отец связист взвода 2-го стрелкового батальона, которым командовал генерал майор Анисимов.

     В начале пятидесятых годов ХХ века мы жили в небольшом городе Валуйки Курской области. Папа, мама и я, мне тогда было года четыре. Помню, что в нашей небольшой квартире, состоящей из одной комнаты, были только длинный деревянный стол, застеленный всегда белой скатертью, скамья, на которой стояли вёдра с водой и посуда, два стула и две кровати, одна моя, узкая, другая для родителей. Да, ещё была печь, которую топили дровами. И всё. Одежда хранилась в чемоданах, верхняя висела на вешалке, прибитой к стене. Бедно, скромно, но всегда чисто и уютно.
     Знаменательным событием стало приобретение большого сундука, изготовленного для нашей семьи мастером - столяром из дерева. Покрашен он был светло-коричневой краской с узорами, крышка выгнута дугой, а внутри на дне выдавлена и закрашена золотистым цветом надпись: "На память жене Лизе и дочке Людочке, т.е. маме и мне. Тогда я была ещё одна у родителей, позже, к 53-му году появились брат и сестрёнка. Сундук этот стал богатым приобретением, а позже дорогой памятью об отце, рано ушедшем из жизни. Его не стало в декабре 1953-го года. А для меня этот подарок стал настоящим кладом: чего только в нём не было, не считая одежды и постельного белья. Папины и мамины книги, тетради, открытки, фотографии, вырезки из газет и журналов военных лет, письма - треугольнички с фронта и отцовские награды: медали в красных коробочках и даже один орден, не помню, какой. Отец был на фронте, воевал с фашистами, освобождал Украину, а потом тяжело раненный долго лечился в госпитале и вернулся домой инвалидом второй группы.
     Но свой рассказ я хочу посвятить нашему большому сундуку, вернее тому богатству, которое хранилось в нём долгие годы. Когда мы были малышами, мы любили те моменты, когда мама доставала что-нибудь из него, тогда мы окружали её и наш сундук и рассматривали то, что в нём находилось. Младшие часто просили награды поиграть, и мама разрешала им, дети держали в руках тяжёлые блестящие медали, раскладывали их на столе, потом мама забирала "игрушки" и снова прятала. Как жаль, что они все потерялись.
     Когда я подросла и научилась читать, то заинтересовалась тетрадями отца, в них я нашла переписанные от руки стихи и песни военных лет. Но не только творчество известных поэтов и композиторов было в тетрадях. Помню интересный рассказ, который я нашла в его тетради и прочитала, назывался он Трибунал. Мама рассказала мне, что этот рассказ принадлежит нашему папе, начал он писать его ещё на фронте, в перерывах между боями и продолжил уже после Победы. Я читала его и перечитывала много раз, он навсегда запомнился мне и, наверное, запал в душу и в сознание. Был ли взят сюжет из фронтовой жизни, или отец  придумал его сам, трудно сказать. Судите сами, но начинается он именно так...
               
                ТРИБУНАЛ.

   - Судите меня, товарищи Военный трибунал! Судите, я весь перед вами, Иванов Тихон Яковлевич, чекист, революционер, комсомолец и коммунист Ленинского призыва. Судите по закону нашей народной социалистической революции, я расскажу всё, ничего не скрою, не утаю.
     В конце 20-х годов на территории Советской Украины было неспокойно, и нас, несколько человек молодых коммунистов, направили в одну небольшую деревеньку, точнее хутор, который был расположен среди гор и лесов. Мы прибыли в отряд, которым командовал известный всем старый чекист, коммунист, бывший моряк Балтийского флота, закалённый революцией и гражданской войной Матросов Иван Иванович, получивший в своё время имя, отчество и фамилию в детском приюте, потому что нашёл его малюткой какой-то матрос на берегу Чёрного моря возле самой воды и принёс в приют. Иван Иванович настоящий командир, умный, честный, смелый, отличный стратег и наставник молодёжи. Комиссаром и заместителем по всем организационным вопросам и подготовке солдат, чекистов был Подопригора Николай Степанович, человек высокого роста, всеми своими габаритами соответствовал своей фамилии. Только мы прибыли, не успели освоиться, ознакомиться с обстановкой, как пришлось отбиваться от бандитов. Ночью они совершили налёт на хутор, ограбили жителей, увели скот, порезали свиней, овец, расстреляли активистов и ушли в горы, в лес. Удалось одного поймать, но он оказался немой, или умело притворялся, и только мычал, плакал и показывал на убитых двух бандитов. Так, ничего не поняли, отправили его в штаб, потом дальше. Каждый день совершали рейды по Карпатским горам и лесам.
    Однажды утром к нам в отряд явилась дивчина, говорила она на украинском языке, могла и по- белорусски и польский знала и даже немецкий. Предъявила документы: паспорт, комсомольский билет, корочку чекиста. Прислали её к нам из штаба переводчицей. Одета была просто: вязаная кофта, длинная юбка, на ногах потёртые башмаки, зато голова повязана новенькой кумачовой косынкой. Красивая, чернобровая, глаза, как два омута, точно колдовские чары, а губы полные, ярко-красные, влекущие, и вся такая свежая, румяная, а главное, весёлая, разговорчивая. Наши парни, кто посмелее, раскрыли рты и сразу "глаз положили". А я, молодой и скромный, боялся глянуть на такую красавицу. Но именно на меня девушка обратила свой взор, одарила вниманием. Чем я ей глянулся, не знаю. надо мной посмеивались в отряде, спрашивали, когда свадьба, а я только краснел. Звали её Галя, Ганна, она ничего не боялась и участвовала с нами в рейдах, мы часто оказывались рядом, а в тихие летние ночи молча сидели на брёвнах за домом, или гуляли по лесу. Я был влюблён и счастлив, нас тянуло друг к другу, но я боялся сказать ей о своих чувствах, да и не умел. Молча предавался своему счастью и радости от близости этой красавицы и слушал её песни. О, как она пела! Голос чистый, сильный, звонкий, а ночью далеко слышно. Помню одну её любимую:
   Позарастали стёжки - дорожки,
   Где проходили милого ножки.
   Позарастали мохом, травою,
   Где мы гуляли, милый, с тобою.
   Я слушал, и душа моя пела. А потом случилось несчастье, и не одно. Глухой ночью раздались выстрелы на хуторе, небо озарилось пламенем от вспыхнувших стогов сена, сараев и хат. Хутор был объят огнём. Жители выскакивали в нижнем белье, хватали вёдра и бежали к колодцам, набирали воды и заливали огонь. Ревела скотина, ржали лошади, визжали свиньи. За горящими хатами мелькали тени. Но наш дом был цел, хотя стёкла повылетали из окон. Вооружившись, вскочили мы на коней и помчались за  всадниками, которые быстро уходили в лес, в горы, отстреливаясь. Наш отряд рассредоточился и пустился в погоню, мы тоже открыли огонь и даже успешно: падали  убитые лошади и спотыкались раненые всадники. Настигли пятерых бандитов, связали, допросили, они по- русски не говорили, и переводчица не помогла. Отправили в штаб. Но ведь многие ушли, досадно было. Расстроенные и разгневанные задавали себе вопрос: почему это случилось, кто виноват, кто пропустил врага? Дозор наш был снят без единого выстрела, ножами в спину, в затылок. Жаль парней, молодые, красивые, здоровые, им бы жить да жить, матерей кормить, детей растить. Похоронили мы своих ребят с почестями, отправили раненых на Большую землю, помогли хуторянам ликвидировать следы пожара, построить избы. И ходили все злые, суровые. Только Галина моя была, как обычно, весела и всё пела русские и украинские песни. Иной раз злость брала на неё, но она умела приласкать, успокоить, обещать счастье. Наступило затишье, но все были начеку. Выходили в рейды, расспрашивали жителей, но те мало что могли пояснить, многие боялись говорить.
   Как то раз меня пригласил командир к себе для серьёзного разговора, я направился к его кабинету  и увидел Галину возле двери, показалось, что она подслушивала, но девушка быстро отошла и прошла мимо меня, ласково улыбаясь. И я, глупый, не придал значения. А в кабинете находились командир и комиссар, и речь шла о ней, переводчице нашей. Начальство приказало мне быть внимательным и проследить за ней. Я удивился. Ночью, находясь в дозоре, опять слушал её пение, она гуляла по лесу и развлекала меня, а возможно отвлекала от чего- то важного. Ночь прошла спокойно. А через неделю опять налёт, опять несчастье. Хотя мы на этот раз не допустили погромов и пожаров, но в схватке с бандитами был убит командир, ранен комиссар. Невозможно сдержать слёз своих от горя и бессилия. Остались мы без командиров, как сироты, как щенки без матери. И было мне не до любви, поэтому не сразу заметил отсутствия своей Ганны. Потом вспомнил, почувствовал, что не хватает её голоса, её глаз, смеха, её песен. А через несколько дней случилось то, что привело меня сюда, к вам, именно то, что заставило меня совершить преступление. Двенадцать человек, опытных, отважных чекистов и солдат, вышли в рейд, четверо суток бродили по лесам и горам, давая короткую передышку только лошадям, уставшие, злые, забрызганные грязью, голодные, возвратились они в наш стан, потеряв двух товарищей в бою с врагом. Но с добычей. Поймали главаря, а с ним и его любовницу, Галину, Галочку мою, черноокую красавицу- певунью. Я готов был убить её там же, во дворе, возле хаты, растерзать. А она улыбалась. Связанная крепкими верёвками, грязная, в порванном платье, когда -то модном и дорогом, на плечах красивая шёлковая шаль. И вдруг запела:
   Позарастали стёжки - дорожки,
   Где проходили милого ножки...
 Кто -то из парней, захвативших этих пленных, крикнул грубо:
 - Заткнись, а то хуже будет. Я не мог выдержать такого зрелища и ушёл в хату. Теперь вы всё знаете, что случилось потом. Именно мне поручили сопроводить  её в штаб. Лошадей не дали, пришлось топать пешком десять километров до большого хутора, где расположился основной отряд и командный состав. В помощники дали мне молодого солдата, мальчишку восемнадцати лет, и мы двинулись по лесной тропинке. Связанная красивая девица в рваном платье, с дорогой польской шалью на плечах и мы, вооружённые солдаты. Сначала шли молча, и я надеялся, что так будет всю  дорогу, но неожиданно девушка оглянулась, повернулась ко мне и засмеялась своим звонким смехом, она смеялась надо мной, над нами всеми, над нашей жизнью, грозила  всех уничтожить. Потом запела:
  Позарастали стёжки - дорожки,
  Где проходили милого ножки.
  Позарастали мохом, травою,
  Где мы гуляли, милый, с тобою.
    Судите меня, я виноват, не довёл пленницу, не выдержало моё сердце, душа протестовала, разум помутился. Вскинул я ружьё, как в бою, нажал на гашетку и выстрелил. Упала моя любимая на траву, как подкошенная былинка, улыбка застыла на красивых губах, черные очи смотрели в небо. Песня оборвалась.
Судите меня, товарищи Военный трибунал. Судите. Я весь перед вами.