Юность мушкетеров Глава XII Бумаги все-таки похит

Глава XII
Бумаги все-таки похитили

Тем временем посреди просторной залы кабинета Ришелье стоял длинный стол, убранный к утренней трапезе. Стол был накрыт на пять персон. В залу вошли Ришелье и его секретарь Шарпатье.

— Де Бушар еще не возвращался?  — спросил кардинал.

— Нет еще.

 Ришелье недовольно стиснул зубы, но ничего не сказал.

 В этот миг дворецкий сообщил, что приехал  Жан Ротру и какой-то незнакомый господин.

— Хорошо, — кивнул Ришелье, — зови их.

Скажем наперед, что его преосвященство обожал проводить   утренние трапезы в обществе своих друзей: духовника Мюло, со сподвижниками по перу Жаном Ротру, Клодом де Л’Эстуаль и Жаном Шапеленом, – иными словами со всеми теми, с кем бы он мог потягаться в творческой битве мысли.

Тогда как слуга бросился к дверям приемной, Ришелье достал из папки план новой трагедии под названием «Мирам»; она была не чем иным, как местью королеве Анне. Некоторые сцены трагедии были уже готовы.

Надо сказать, что кардинал был никчемным католиком и скверным христианином. Он не умел прощать обид. Тем более обид от женщин.


Скажем прямо ловеласом он не был, но и дамского общества не избегал. Вернее всего, он его попросту презирал. Исключение составляла его мать, которую он всю жизнь считал образцом добродетели, впрочем, в тот век всеобщей развращенности нравов она и в самом деле представляла исключение. По большей части он беззастенчиво использовал женщин в своих политических интересах, как это было с Марией Медичи или супругой маршала д' Анкра. Питал ли он какие-то романтические чувства к жене короля Анне Австрийской или просто под прикрытием дружбы желал уберечь от интриг - мы этого точно не знаем.

За то нам известен случай, который окончательно заставил Ришелье разочароваться во всех женщинах. Однажды, одна из любимых фрейлин королевы, – а если быть точнее герцогиня де Шеврез, – решила подшутить над хмурым нелюдимым кардиналом, к которому сама испытывала неоднозначные чувства. Она шепнула ему, что королева желала бы увидеть его танцующим в наряде Панталоне. Ришелье, ни на минуту не сомневаясь в правдивости желания Анны, и к вечеру пришел в ее покои, где около часа танцевал и пел не только перед ее величеством, но и перед всеми ее приближенными, скрывающимися под  портьерой.    Будучи подвергнутым сарказму, со стороны все тех же придворных, Ришелье вознегодовал от ярости и обещал отомстить, как только представиться случай. Связь Анны с  Бекингемом лишь добавила масло в огонь. Он решил написать «Мирам».

Пьеса была написана так искусно, что не трудно было догадаться кто скрывается под именами короля Бериллии, королевы Мирам и герцогом Ариманом. Со временим Ришелье мечтал ее показать Людовику Тринадцатому.

Тем временим Шарпантье открыл дверь и впустил посетителей.

Ротру, как и говорил дворецкий, был с молодым человеком.

Ришелье с интересом посмотрел на нового гостя. Тот держал шляпу в руке, а его поза выражала уважение, но не покорность.

— Вы пришли, Ротру, — благожелательно улыбнулся кардинал, протягивая ему руку. — счастлив видеть, как вас, так и того, кого вы, как я полагаю, собираетесь мне представить.

—  Это мой друг Пьер Корнель,  — представил его Ротру. — Могу побиться об заклад, что через короткое время он затмит всех нас, и даже меня самого.

— Вот как! — воскликнул кардинал и обратился к другу Ротру:. — Значит вы мой серьезный соперник, не так ли? Ну, прошу вас, господа, проходите. Мы позавтракаем вместе, и если за это время прибудут наши сподвижники, я прочту вам отрывок из пьесы.

Кардинал не обманулся в своих ожиданиях: через час за накрытым столом сидели все те, кого потом прозвали «Пятью авторами»,  то есть  отец Мюло, Клод де Л'Эстуаль , Жан Ротру, Пьер Корнель и   Жан  Шапелен.

Ришелье их потчевал с гостеприимством и добросердечием брата. После завтрака все расселись за круглым столом, и Ришелье, с нетерпением ожидающим возможности познакомить своих сотрудников с сюжетом, который им предстояло разрабатывать, торопливо достал из бюро тетрадь. На обложке его рукой были начертаны буквы: «МИРАМ».

— Господа, — сказал кардинал, — Из всего того, что я написал до сих пор, пьеса «Мирам»   – мое любимейшее детище. Название, которое вы все прочитали - ничего вам не скажем; это, как и само произведение, чистая фантазия автора. Но поскольку человеку не дано изобретать, а лишь воспроизводить общие идеи и свершившиеся факты, вы несомненно угадаете за вымышленными именами настоящие. Я не возражаю против критики, друзья, если, что-то, то смело говорить мне об этом.

Слушатели поклонились. Лишь Корнель посмотрел на Ротру, как бы говоря:

«Я ничего не понимаю».

Но Ротру постарался заверить, что тот получит все желаемые объяснения.

Ришелье дал молодым людям время закончить свой немой разговор и продолжал:

— Я предполагаю, что некий король Билинии…

На этой короткой фразе Ришелье был прерван шумом и громкими криками из приемной.

Кардинал, как и все остальные, вскочил со своего места.

В эту минуту дверь в кабинет отворилась. Вбежал покрытый пылью Мезонфор.

— Господин кардинал! Где господин кардинал?

— Я здесь, — отозвался Ришелье. — Почему вы так кричите?

— Считаю долгом доложить, ваше высокопреосвященство, что мой воспитанник, шевалье   де  Бушвар участник подлого заговора.

-- Заговора! — взмутился кардинал. -- Какого еще заговора?

— Против вас, ваше высокопреосвященство, — продолжал Мезонфор, -- Де Бушар подкуплен вашими врагами, которым передал какое-то письмо, способное сгубить вас.

— Что, что?

 
 — Да, да, ваше высокопреосвященства, не очевидно, но факт.  В общем час тому назад я завтракал в « Старой телеге» как вдруг увидал моего воспитанника. Признаться я ему очень обрадовался, так как с ним не виделся больше недели. Я даже окликнул его. Но видно де Бушару было не до меня. Он выглядел уставшим и не выспавшимся. Он сел за стол, заказал себе вина и что-то там еще, я не запомнил. Затем к нему подсели трое человек, закутанных в плащь. Я уже собирался уходить, думая, что виконт хочет выпить со своими друзьями, как вдруг услышал нечто такое, от чего у меня волосы встали дыбом.

— Так что же вы услышали?

— Я услышал как подсевшие стали уговаривать виконта продать им то письмо, которое он привез из Швеции.

— И что же он? — осведомился кардинал.

— Поначалу попытался отказаться, но когда он услышал предлагаемую сумму, а она составляла всего двести золотых экю, он тотчас вручил им конверт и взял кошелек.

 — Где он теперь?

— Не имею понятие, монсеньер, ибо сразу догадался, что это письмо принадлежало вам, и, что теперь, оказавшись в руках посторонних, оно может принести вам несчастья. Поэтому  я, и пришел сюда.

— Благодарю вас, Мезонфор, вы оказали мне не оценимую услугу.

С этими словами Ришелье, достал из нижнего ящика письменного стола внушительного размера кошелек. Когда Мезонфор вожделенный позвякивание золота протянул к нему руки, Ришелье, как бы невзначай, отвел руку в сторону.

— Скажите, Мезонфор, — сказал кардинал. — не узнали ли вы среди заговорщиков кого-нибудь знакомого? Ну, скажем, знакомого вам графа или герцога.
   
-- Кроме де Бушара никого. Разве, что...

-- Что " разве, что?" -- заинтересованно спросил Ришелье.

-- Разве, что  мне показалось, что один из них переодетая женщина. Но с другой стороны, я не могу поверить в такое... я могу ошибаться...

-- Ну,  отчего же, -- сказал кардинал, вставая с места, -- такое очень даже может быть. Скажите, Мезонфор, а этой женщиной не может оказаться ваша воспитанница? Ведь они  с братом так похожи.

-- Нет, монсеньер, исключено, ибо в тот день Лукреция была весь день в Лувре, это могут подтвердить многие.

-- Этих многих можно также подкупить, как и честность де Бушара, - прервал его разгневанный Ришелье.

-- Нет, монсеньер, это не она, уверяю вас, -- убедительно, возражал Мезонфор. -- Во-первых той женщине, если только это действительно женщина, лет двадцать пять, а во-вторых де Бушар слишком любит сестру, чтобы подвергать ее такому риску.

-- А вы, шевалье, разве меньше любите свою воспитанницу?

-- Нет.

-- Так почему же вы, подвергли ее такому риску, сделав   фрейлиной ее величества. Разве вам не ведома, что двор, зачастую, очень портит порядочных девушек.

-- Я вас услышал, монсеньер, и обещаю, что Лукреции больше там не будет.

 — Ступайте.

Когда тот забрав кошелек вышел из залы, Ришелье позвал слугу:


—  Пишите приказ, Гийом: Именем короля повелеваю: арестовать шевалье де Броска де Бушара,  заточить в Бастилию и узнать имена заговорщиков. В случае если обвиняемый будет упираться, применить любое пристрастие...   и вот еще что, пошлите за Рошне; пусть объявляет розыск. Поиск должен проводиться в строжайшей тайне. Письмо должно быть найдено. Все, что касается результатов, должно быть сообщено лично мне и никому другому. Розыск должен проводить неглупый человек и, желательно, честный человек из тайной полиции.

— Полагаю, что такой человек уже найден, ваше высокопреосвященство, — ответил Гийом.

— Очень хорошо… Ступайте!

После ухода слуги Ришелье погрузился в мысли, забыв при этом и о пьесе, лежавшей на столе, и о друзьях, сидевших рядом.  Последние почтительно замерли в креслах.

  — И что, — нарушил тишину отец Мюло,  — важное было письмо?

— Любые бумаги можно так повернуть - вовек не отмоешься. А тут еще переписка со шведским королем, который, как известно не сильно жалует Людовика Тринадцатого и частенько его порицает, не стесняясь в выражениях.  Одним словом если хорошо поработать, эта никчёмная бумажка может изменить всю европейскую политику, а вместе с ней и соотношения с Францией; полетит с плеч моя голова.

— Я думаю, что нам пора, — в смещении сказал Ротру, выдержав короткую паузу.

— Не смею вас задерживать, друзья, — проговорил Ришелье, — ибо сегодня я, вероятно, буду рассеянным слушателем. Простите, что так получилось.

— Не стоит извинений, монсеньер, — сказал уходя Л'Эстуаль.

 — И да, господа, — сказал им напоследок кардинал, — я очень вас прошу, сохранить эту новость в тайне.

— Безусловно, монсеньер, — заверили в один голос уходящие гости.