М. Саидов. Обманутые надежды. Пер. А. Курбановой

               – Салам алейкум, Имацци, это ты?
               – Ваалейкум салам, уважаемый Алигаджи, как видишь, – это я.
               – В таком большом городе, на таком большом базаре встретить своего соседа, о Аллах, нет предела твоим деяниям, – зацокал языком горец, поглаживая покрашенную хной рыжую бороду.
               – В таких случаях, уважаемый Алигаджи, культурные люди говорят: «Мир тесен», – улыбнулся Имацци.
               – В мире тесно ли не знаю, а вот на базаре, действительно, тесновато,- проговорил горец, занимая за лавкой из необтесанных досок место для торговли. Он открыл небольшие хурджины, сделанные из коврового паласа. Вытащил из них фляги-двадцатипятилитровки с топлёным маслом и начал торговать.
Имацци досталось место под навесом, в тени. Открыл под прилавком бурдюк, разложил на подносе брынзу и начал торговать, громко созывая покупателей.
Большой городской базар бурлил, шумел. То вокруг Имацци, то вокруг Алигаджи вертелась одна молодая особа, рассматривая сквозь дымчатые очки двух разнокалиберных мужчин.
                Рядом с высокорослым широкоплечим Имацци, одетым в китель и галифе, худощавый, маленького роста Алигаджи казался совсем смешным.  Новый суконный, зашитый неумелым портным кафтан тёмно-синего цвета, белые шерстяные носки и  галоши делали его в глазах горожан ещё смешнее.
                Чрезвычайную заинтересованность модно одетой молодой дамы каждый из торгующих горцев принял по-своему. Они засмотрелись на неё, стали ей улыбаться. Они даже забыли, зачем приехали в этот далёкий город. Всё их внимание было приковано к ней. Все их грёзы были заняты одной ею.
                Имацци думал: «Что-то подозрительно. Не из-за простого любопытства эта красивая женщина крутиться вокруг нас, ни в чём не примечательных горцев. Может быть, она – портниха: заинтересовалась фасонами нашей одежды. Может быть, она находит ошибки в кройке кафтана Алигаджи, что и так заметны каждому смертному.
                Может быть, она – художница: хочет создать оригинальные портреты горцев? Что ж, пусть смотрит. Неплохо было бы увидеть себя в портрете».
А горец витал в облаках: «Эта красивая женщина улыбается мне! Да! Да! Именно мне! Аллах не дал мне крепкое мускулистое тело и правильные черты лица. Ну и что? Может быть, горожанкам не всегда нравится смотреть на гладковыбритых мужчин.
                Говорят, где-то в зарубежных странах женщинам больше  нравятся небритые мужчины, а где-то и мужчины с такими бородами, как у меня. Что ни говори, эта красавица больше смотрит на меня, чем на Имацци. Может быть, из нас двоих она выберет именно меня? Несмотря на мои семдесять лет, я ещё молод душой…»
               Будто угадав мысли Алигаджи, молодая особа подошла к нему, посмотрела умоляющими глазами в его глаза:
               – Уважаемый, вы не смогли бы зайти к нам на несколько минут по этому адресу? – улыбаясь, красавица протянула ему визитную карточку, пахнущую дорогими духами.
               Алигаджи в оцепенении смотрел на молодую женщину и не мог произнести ни единого звука. Вдруг он выхватил бумагу, прижал её к сердцу и в восторге кивнул головой.
               Получив приглашение из рук самой красавицы, сердце Алигаджи не вмещалось в маленькой худой груди: «Никогда в жизни такая женщина не удостаивала меня такой очаровательной улыбкой. Да, что говорит о других женщинах. Даже моя собственная жена никогда не дарила такой улыбки».
               – Ну, что скажешь, сосед? Красавица-то выбрала меня!
               «Везёт же шайтану», – подумал Имацци. А вслух произнёс:
               – Думаю, почтённый сосед, она тебя зовёт, чтобы ты в её доме молитвы прочитал. Но чем чёрт не шутит. Смотри, чтобы ты не оказался в сети этой хитрой красотки. Чует моё сердце, она вытянет из тебя всё, что ты выручил с проданного масла.
               Алигаджи уже не слушал и не слышал Имацци. Он сиял. Казалось, от своего восторга он помолодел на целых сорок лет.
Первым делом он побежал в парикмахерскую, аккуратно постригся, подправил бороду и впервые в своей жизни надушился одеколоном. Потом зашёл в буфет, нарушил данный Аллаху обет: выпил сто граммов водки.
               – Прости, Аллах, на всё воля твоя. Это я только для храбрости! О женские глаза, как могущественна ваша сила. Как легко вы смогли зажечь в сердце немолодого Хаджи столь пылкие чувства и огонь молодости…
               – Вах! Алигаджи выпрямился, как тростник! Ах ты, сын шайтана, шагает, будто ему двадцать пять лет, а не целых семь десятков, – Имацци взглядом провожал соседа «на свидание».
               Женщина встретила Алигаджи с той же очаровательной улыбкой.  В тонком атласном халате с красиво уложенными волосами, она дома казалась ещё более привлекательной. Хозяйка дома пригласила горца на кухню, предложила чаю. Но Алигаджи решительно отказался от чая.
               – Тогда, пожалуйста, зайдите в зал, – красавица открыла дверь перед гостем.
               Он зашел в уютную, богато обставленную, комнату, похожую на райский уголок.
               – Если можно, разденьтесь, пожалуйста, как на пляже, – тихо сказала она и вышла из комнаты.
               Алигаджи осмотрелся: «Дорогая мебель, огромная хрустальная люстра…  Таких я ни у кого не видел… а вот и диван…» Торговец маслом, долго не думая, разделся до трусов.
               Женщина вернулась, ведя за руки двух детей.
               – Смотрите, мои хорошие, какими вы вырастете, если не будете кушать. Видите, как худ, сгорблен и неказист этот бородатый дяденька. Если не будете кушать то, что вам положено, вырастете такими, как гость. Поняли?
               – Да! – в один голос звонко ответили дети.
               Алигаджи посмотрел на свои худые кривые белые ноги, которые никогда не знали солнечного загара, на такое же худое тело, ему стало так стыдно, будто он совершил какое-то преступление.
               – Большое спасибо за сеанс, можете одеваться, – сказала кареглазая красавица, улыбаясь всеми белоснежными зубами и протягивая ему сто рублей. – Это за вашу услугу.
               – Приберегите свои деньги для другого дурака, – оскорбился горец. «Какая же черная бестактная душа скрывается за красивыми глазами этой женщины. Прости меня, Аллах, за грех, который я чуть не совершил», - понурив голову, сгорбившийся ещё больше Алигаджи, шаркая ногами, вышел на улицу, будто за эти постыдные минуты состарился лет на тридцать.