Что прошло... 7. Гренада, Гренада, Гренада моя

Она всё-таки заболела. Жестокий озноб сменился африканским жаром. Полыхал лоб, в свирепом пламени сгорало тело.

Бабушка не отходила от Нельки ни на минуту. Приложенное ко лбу мокрое полотенце  тут же становилось горячим. К ночи тело стало невесомым – вся тяжесть перетекла в голову. Не осталось на свете ничего, кроме свинцово-тяжелой головы.

А на потолке происходило что-то странное и увлекательное. Время от времени наискосок – из угла в угол через всю комнату, очерчивая полукруг, проплывал кривой прямоугольник с крестом посередине. Это машины, которые проезжали по улице, фарами освещали боковое окно комнаты.

«Через мгновение она уже сидела в одной из этих машин – с открытым верхом и очень удобными кожано-прохладными сиденьями. Мчалась всё быстрее-быстрее… Только на шофёрском сиденье сидел не обычного вида шофёр, а чёрный длинноносый грач в клеёнчатой фуражке  и перчатках с раструбами… (точь-в-точь такой, о каком она прочитает  через много лет в одной книжке и будет потом перечитывать и перечитывать – future dans le present*).

Машина поднялась почти к самой луне. Мирное гудение убаюкивало, а лунный свет…»**

Особенно приятно было подставлять пылающее лицо ветру. Внезапно машина резко взяла вниз и вскоре остановилась у реки, едва успев затормозить на крутом спуске – передние колёса всё же оказались наполовину в воде.

Странным показалось Нельке, что река не была подо льдом: стояли лютые морозы, берег завален толстыми пластами слежавшегося снега, словно укрыт старыми ватными одеялами. Она выбралась из машины – машина тут же растаяла в воздухе вместе с загадочным шофёром. Вода в реке больше походила на морскую – аквамариновая и такая прозрачная, что видны были камешки и ракушки на дне. Ласковые прохладные волны мягко подкатывались прямо к Нелькиным ногам. Она нерешительно шагнула в воду… зашла по колено… по пояс… Большие рыбы медленно плавали вокруг, нежно касаясь плавниками её рук. Нелька гладила их, как собак. Они в ответ улыбались и виляли хвостами.

Совсем близко подплыла золотистая вуалехвостка, повернула к Нельке лицо – оказалась мамой. И тоже улыбалась. Нелька протянула руку, чтобы погладить и … поймать её.

- Банку! Дайте банку! Скорее – она уплывает!

- Боже мой, Боже мой! Бредит! Что же делать? Что делать-то?!

Нельке стало ужасно смешно от того, как изменился бабушкин голос. Она стала смеяться  - от души – громко, заливисто и никак не могла остановиться.

- Куда бежать-то? Ночью? Скорую?

Дед, взъерошенный, в сатиновых синих трусах и растянутой под мышками майке, старался быть спокойным:

- Хватит причитать! Ну, бредит… ну и что же… температура – вот и бредит… организм борется. Задраили вы её в своей бане.

- Ну и ничего не задраили… просквозило где-то. Сквозняки какие везде… Смотри, она пропотела вроде… надо в сухое переодеть. Иди поспи, тебе вставать рано. А я посижу. Всё равно не засну.

- А завтра врача вызывай.


***
Двойные рамы не спасали от сквозняка. По всему периметру большого больничного окна наросли ледяные бугорочки. Нельке было холодно. Она попыталась кое-как подоткнуть грязную, наполовину сорванную с колечек занавеску под локти, чтобы не очень дуло – не помогло. Там, за стеклом, сумерки уже переползали в поздний вечер. Позёмка  мошкарой роилась в свете трамвайных фар. Стоило трамваю свернуть за угол – мошкара исчезала.

Операция была вчера утром. Нельку первую вызвали в операционную, оставив остальных девочек томиться в палате. Когда в ярком свете, ударившем в глаза, вспыхнули аккуратно разложенные на столике пыточные инструменты: ножички, щипцы, пинцеты, какие-то крючки, молоточки, шприцы – рванулась было к двери, но тут же была схвачена огромным осьминогом и вдавлена в страшное кресло. Пол и потолок поменялись местами. Кто-то очень большой, сильный и страшный крепко-накрепко пристёгивал ремнями к креслу её ноги и руки.

- А чё чулок-то наизнанку надела? – прорезался сквозь тошнотворную пелену ужаса чей-то  весёлый голос. Поверх марлевой повязки смеялись добрые глаза. - Сколько ж тебе лет-то, что ты одеваться не умеешь?

Пол и потолок вернулись на свои места.

- Ше-есть.

- Ого! Совсем взрослая девица…  А сказку про Шишка знаешь?

- Про какого Шишка?

- Про какого, про какого… про такого.

- Не-ет.

- Хочешь, расскажу? А ты пока рот пошире открой, я посмотрю, какой там у тебя лягушонок завёлся…  Надо его на волю выпустить… В чисто поле, на зелёное раздолье.

- А мама говорила – гланды…

Нельку привели в палату – девчонки бросились к ней и тут же застыли, как по команде, с одинаковым выражением ужаса в глазах: медсестра забыла умыть её, всё лицо было в крови.

К вечеру все девочки лежали в своих кроватях в болезненной тишине. Было душно, пахло кровью и лекарствами. Нельке казалось, что никогда больше она не сможет ни есть, ни говорить. Время от времени во рту накапливалась отвратительная солёно-железная жидкость. Тогда она осторожно, как их учила медсестра, сплёвывала кровь в застиранную бурого цвета салфетку.

- Только не глотать! Ни в коем случае!

И здесь, в больничной палате, по потолку проплывали отражения светящихся трамвайных окошек. За каждым окошком стеклянного дребезжащего трамвайчика сидят человечки. Сейчас они приедут домой, сядут за стол, будут пить чай, смеяться, разговаривать о чём-то хорошем. Тепло, уютно. Пахнет домом, а не больницей…  Очень пить хочется. Нельзя. «Только не глотать!»

Позавчера по дороге в больницу они с мамой встретили отца. Совершенно случайно.  Нелька сразу узнала его, хотя видела всего два раза в жизни.

***
Она сидела на плечах у Великана.  Огромные сильные ладони крепко сжимали её ладошки. Было спокойно и радостно. И ничего не страшно. Нелька гарцевала в такт его семимильным шагам: «Мы е-хали  ша-гом, мы мча-лись в боях… тра-ва-малахит…отку-да, прия-тель, пес-ня твоя… проби-тое те-ло наземь сползло… смычками страда-ний на скрип-ках времён… прощай-те, родны-е, прощай-те, семья… Грена-да, Грена-да, Грена-да моя…»***

- Пап, а Гренада – это что?

- Гренада? Гренада… страна такая волшебная… за морями, за горами, за синими лесами.

- А мы туда поедем? Когда-нибудь?

- Обязательно поедем. Вот подрастёшь чуть-чуть – и поедем.

- И маму возьмём?

- …

На этом воспоминание обрывалось.


В день, когда ей исполнилось четыре года, в коммуналке на Проломке раздался трёхкратный звонок.  Нелька со всех ног бросилась к входной двери. Она обожала гостей. На пороге стоял Великан в заснеженном полушубке. Он протянул ей огромную коробку, перевязанную розовой лентой. И  мгновенно исчез, оставив в дверях морозное облако.

Сзади подоспела бабушка.

- Тебе сколько раз говорить, чтоб не неслась к дверям как угорелая?! Кто приходил?

- Папа.

- …???

- Мой папа приходил.

- А ну-ка… пойдём.  Что это?

- Не знаю…

Таких кукол Нелька никогда раньше не видела. У неё была тряпичная Женя ,  целлулоидный Петька, одноглазая Люся и плюшевый Миша в полосатых штанах…  Но эта… фарфоровая красавица в жёлтом шёлковом платье и такой же шляпке. Синие глаза с настоящими ресницами  могли не только закрываться, но и смотреть по сторонам. «Мама!» - сказала кукла, как только Нелька вынула её из коробки. А ещё – она могла ходить! Если поставить её на пол и потянуть за ручку. Ошарашенные дед и бабушка молчали и переглядывались как-то странно.

- Это папа мне подарил. Мой папа.

***
Позавчерашний разговор мамы с отцом на пути в больницу снова и снова повторялся в Нелькиной голове.

- Да вот в больницу ложимся, из ангин не вылезает.  Если гланды не удалить, на сердце осложнение может получиться.

- А надолго это?

- Дней на шесть, если всё нормально пройдёт.

- А в больницу-то можно приехать? Навестить?

- Да нет. Туда ведь не пускают. Если только в окошко помахать…

- Ну, хоть в окошко… передачу там какую-нибудь… ты что любишь?

***
 Как же хочется пить!

На подоконнике за занавеской стояла банка с яблочным соком. Нелька решительно встала, сняла с банки крышечку и, превозмогая чудовищную боль, жадно, большими глотками осушила всю банку. Боже мой – что же теперь будет? И в следующую минуту почувствовала: боль как рукой сняло.

Наутро, едва открыв глаза, с опаской попыталась сглотнуть – ни боли, ни крови.

- А-а-а-у-у-у-и-и…- робко попробовала голос. Он был чужой, хриплый, но был!

- Светка!

Соседка по тумбочке вытаращила на Нельку глаза.

Какой чудесный день!
Какой чудесный пень!
Какой чудесный я!
И песенка моя!

- Это кто здесь горланит? А, это девочка, которая не умеет надевать чулки!

- Сегодня мой папа приедет!И мы скоро в Гренаду поедем!

- Ну и замечательно. И очень даже хорошо. А орать-то зачем? – в глазах Айболита были недоумение и тревога. – Покажи горло.

Ей одной из палаты разрешили ходить. Она сразу же прилипла к заиндевевшему окошку. Там, на свободе, то и дело к остановке подъезжали красные трамваи, из них вываливались  закутанные бабки с авоськами… Великана не было.

Ну, конечно же, он же на работе. Раньше шести и ждать нечего…  И всё равно стояла у окна. Мало ли…

После шести трамваи стали подъезжать чаще.  Люди на остановке толкались, бузили. Великана не было.

Потом и вовсе стемнело. Трамваев становилось всё меньше и меньше.  Нельке то и дело приходилось юркать под одеяло – едва в коридоре за дверью палаты слышались шаги медсестры или нянечки.

Ну и ладно, почему именно сегодня? Ну, конечно же, сегодня никак не может быть…  он же не знает, что мне уже вставать разрешили.

На следующий день из трамвая вышла бабушка. С высоты третьего этажа  она казалась такой маленькой… Долго стояла под окном, всё рисовала в воздухе что-то своими ручонками. Нелька была ей рада, конечно…

На четвёртый день Нельке вспомнился почему-то игрушечный калейдоскоп, который она недавно разбила. Завораживали витражи в калейдоскопе – стоило заглянуть в дырочку и медленно поворачивать его, направив против света.  Причудливые светящиеся узоры сменяли друг друга, никогда не повторяясь.

Однажды трубочка выскользнула из рук – внутри оказалось несколько невзрачных цветных стёклышек. И всё!

На пятый день она ни разу не подошла к окну. А на шестой её выписали.


*будущее в настоящем
**М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
***М. Светлов «Гренада»

                Продолжение следует