Обратной дороги нет...

                После родного, построенного ещё прадедом Аврумом, десятикомнатного  Сокирянского дома, с огромным двором, огородом и цветущим палисадником, я оказался в небольшой комнатке, которую родители сняли в Тирасполе за безумно-огромные двадцать пять рублей в месяц.

                Правда, что дети и животные воспринимают изменения, не думая и не переживая попусту. Но мне, мне постоянно снились Сокиряны - любимое, до боли дорогое пространство, целый Мир, заселенный вкусным прозрачным воздухом, хрустальной водой Шипота и шумом веселых деревьев, которые, в ту замечательную пору, все были  сплошь большими.

                Высокое синее небо заполнялось удивительными облаками, кинотеатр - волшебными фильмами, парк Шевченко - близкими друзьями. Каждый Божий день, мне все это еще и неоднократно снилось. Поутру, я просыпался, с трудом расставаясь с подушкой, наполненной цветными сокирянскими снами и, зачастую, влажной от пролившихся детских слез.

                - Жили у бабуси два веселых гуся,- грустно пиликал я на стареньком аккордеоне, доставшимся от Абраши Вайнзофа

                - В Тирасполе называй меня только Аркадием, а то побью! - как-то строго приказал он.- В Сокирянах можно называть, как хочешь. А здесь, здесь город все-таки

                Помню, как прослушивали в музыкальную школу, находившуюся неподалеку, в Доме учителя. Небольшое здание примыкало к вечерней школе, где папа , после обеда и до поздней ночи , преподавал химию.

                После прослушивания, одобрили и захотели записать, но я, только-только переехав с родителями в Тирасполь, на вопрос , где живу, в качестве адреса, назвал не Тираспольский, а именно свой прежний - Сокиряны, улица Горького 3.

                - Какие еще Сокиряны ? Это где? Слободзея? Суклея?,- в десятый раз переспрашивали растерянные преподаватели, не зная ни названия, ни что записать

                - Это в Черновицкой области! ,- пояснил я глупым учителям, совершенно не знавшим, что на белом Свете существует огромный прекрасный мир - Сокиряны. О чем с ними , в таком случае, можно было говорить

                - Тебя нет в списках поступивших? Странно. Ведь в Сокирянах ты ходил в музыкальную школу и делал успехи ,- удивился отец,- Пойду, схожу, разузнаю

                Вернулся он быстро. Шёл, улыбаясь.

                - Милику, а чего ты им назвал прежний адрес? Ты же хорошо помнишь, что, здесь, в Тирасполе, мы живем по Котовского 54. Они сейчас записали его и приняли тебя в музыкальную

                Детей с Сокирянский адресом сюда не принимают. Здесь, город. А чего ты не радуешься? Вот и Жанну , твою сестричку , приняли. Видишь, она улыбается? Будете вместе играть

                - Скемалы.- услышал я тайное слово,- которое тихо озвучила Мама. В нашей семье, ещё от бабушек, я прекрасно знал важную функцию этого слова. С идиша оно переводилось, как расческа. Самая обыкновенная. Но, по древней внутрисемейной тайной канцелярии и традиции, оно означало «Внимание».

                В случае, если кого-то из нашей семьи, особенно в присутствии посторонних, заносило в процессе разговора, произносилось волшебное слово « Скемалы». И тот, кто увлекся опасной темой о чьей-то внеплановой беременности или о ссоре нашего доброго знакомого с его непорядочной « Некейвой» ( сучкой, то бишь, любовницей ), услышав «Скемалы», тут же переключался на другую, более безопасную сокирянскую новость.

                Услышав мамино предупреждение, в данном конкретном  случае, папа немедленно перестал развивать тему  моей « ошибки» с адресами. Мама чувствовала, что я очень страдаю по нашему прежнему дому и не захотела развивать ту больную для меня тему.

                - Пойдём, Милику, купим тебе колбасы и белого хлеба, что по двадцать копеек

                Папа хорошо знал, что докторская, которой в Сокирянах никогда не было и в помине, да ещё вкупе с куском белого хлеба, исчезнувшего в нашем городке сразу после кукурузных экспериментов Никиты, главного союзного партийного босса, могут немного поправить мое унылое настроение и примирить с окружавшей действительностью. Нет, Тирасполь был удивительно хорош. И кинотеатры в нем были даже красивее и больше нашего доброго старого Сокирянского. А театр? А стадион? А солнце?

                Только облака, вот, исчезли. Небо, во многих местах скованное четырёх- и пятиэтажками, перестало быть огромным и бесконечным. Стаи облаков, заплывая за дома, быстро исчезали, не давая насладиться их неспешным и плавным движением, всей ширью гигантского голубого небосклона, наполненного ароматным воздухом с запахами трав.

                Да и времени. Времени уже не хватало. Не было рядом любимых бабушек,  Ривы и Розы, соревновавшихся, кто быстрее и вкуснее накормит любимого внука. Папа с мамой убегали на работу. Яичницу или картошку приходилось готовить самому. А ласковое слово? А поцелуй в макушку?

                А еще, ещё надо было порубить дрова,  затопить печь, сделать уроки. За забор, на улицу , не тянуло. Футбол между деревьев, посаженных у самого края дороги, не вдохновлял. Мяч то и дело выкатывался под несущийся грузовик. Шофёр, ругавшийся матом, осуждающие крики прохожих, прерванная игра.

                А сейчас, надо снова топать и мучить мой несчастный аккордеон.

                - Жили у бабуси два веселых гуся,- из-под моих пальцев раздавалось жалобное и жалкое пиликанье

                - Во-первых, гусей у соседки Шуры, была  не пара, а целая троица. Один белый и два серобуромалиновых

                - Пой ,тогда, «три веселых гуся», если для тебя это так важно,- посоветовал папа

                - Дело в том, - грустно прокомментировал я,- что гусям, этим, совсем-совсем даже не весело, а очень даже наоборот. Пиликать на аккордеоне, есть докторскую колбасу и белый хлеб, мне  больше не хочется,- решительно заявил я

                - Мне бы назад, в Сокиряны...