В Норвежском море

     Уже четыре месяца я в рейсе на траулере “Порфирий Чанчибадзе“ в роли судового врача. Ведём промысел в  Норвежском море. Кроме врачебной работы я участвую и в производственной. Я хожу на подвахты в рыбцех, где занимаюсь сортировкой рыбы на конвейере, вынимаю крючком из обезглавленной рыбы внутренности и выполняю прочие работы. А во время перегруза рыбы я перехожу на транспортное судно, и там веду счет перегружаемых стропов рыбы.
      Вечером я вышел на прогулку по палубе. Уже заканчивается август. Судно находится на 74 градусе северной широты, на 200 миль южнее Шпицбергена. На палубе стало прохладнее на пару градусов. Белые ночи здесь уже заканчиваются. Они стали более сумрачные, синие. Алый закат разбросал высоко в небо от горизонта мелкие розовые облака, а над самым горизонтом ярко горела длинная, горизонтальная, тонкая  золотая полоска, через которую, как через слегу штакетника шли радиальные, светло-алые лучи. Красиво. Даже вода в том месте зарумянилась, отражая облака. А на восточной стороне я заметил остаток радуги в виде гигантского изогнутого столба, а в небе висел обрывок радуги. Я такой картины ещё не видел.
      Рыба здесь ловится хорошо. Уже набрали груз: тысячу тонн сельди. Через два дня мы должны идти на её выгрузку. Раньше выгружались в порту Леруик (Шетландские острова), а в этот раз будем выгружаться возле острова Медвежий. Туда ходу одни сутки.
       Я вернулся в свою каюту. Только лишь успел я снять верхнюю одежду, как ко мне постучался радионавигатор. Он пожаловался на приступ удушья. Он прежде переболел тяжелой формой бронхита, который осложнился астмой. Я пошел с больным в судовую амбулаторию, и ввёл ему в вену эуфиллин и но-шпу. Приступ прошел, больной доволен.
       Сегодня, хотя был хороший улов, на подвахту не вызывали, потому что рыба была однородная и её сортировать не надо. В следующий день после обеда судно отправилось на выгрузку, на восток. Остров Медвежий тоже находится на нашей 74-й широте. Стало в пути холодать. В этот раз  будет выгрузка на две точки, и на транспортное судно пойдут два счетчика. Мне придется выйти на счёт ночью в 4 часа. Завтра кают-компания уже не будет работать, и все будут питаться в столовой команды.
       Ночью мы пришвартовались к транспортному рефрижератору “Sunny Lina“, и начали выгрузку. В 4 часа меня разбудили и я быстро собрался. Экипирован был неплохо: утепленные ботинки, теплое зимнее бельё, шапка-ушанка, шарф, три свитера, куртка. Остров был недалеко. Благодаря остаткам летней белой ночи и матовому свету луны были видны желто-коричневые и серые склоны гор, разломы и
ущелья между ними. В это время я впервые в Заполярье увидел луну в облаках, не ярко светящую. Она выглядела просто, как белый матовый кружок, быстро исчезающий за облаками. Главная гора выглядела великолепно. На ее вершине белел иней или снег. Вверху она вся была в глубоких, горизонтальных, выбоинах, напоминающих бойницы крепости. С одной ее стороны стояло оригинальное природное изваяние – рыхлый каменный столб, напоминающий памятник. Внизу под горой из воды выглядывают остроконечные скалы. Ночью гора покрыта туманом и, кажется, что не туманы под нею, а заснеженный лес. Хорошо, что в это время не было шторма. Кругом расстилалась черная вода и такое же небо, а между ними – белая полоса туманов. Казалось, что вокруг нет никакой жизни. Но вдруг прилетели белые бакланы и по-хозяйски сели на воду.
       Со мною рядом считали стропа с коробами два счётчика с транспорта, сменяя друг друга и одновременно работая на лебедке. Один из них – толстый 40-летний мордатый мужик в фуфайке и шерстяной шапочке, видимо, подвыпивший, все время разговаривал, матерясь и куря сигареты. Один короб он всё же украл, записав в журнал на один меньше. Я возмутился, сказал, что не подпишу и вызову технолога на пересчет коробов. Он ответил, что технолог купил у них на транспорте водки и сейчас, наверное, спит пьяный. Когда я продолжил спор, он сказал:
– Ты бы уши в шапке распустил, а то не слышишь, что я тебе говорю. Жадничаешь из-за короба, как Плюшкин.
– А ты бы мозги свои включил, – ответил я.
       Такое недоразумение было два раза. Было очень холодно. Ветер продувал насквозь, и мне от него было негде укрыться, потому что я должен быть рядом со счетчиками-лебедчиками. Я еще один раз выходил на счет груза на полную восьмичасовую смену, а в третий раз проработал только три часа. Рыба закончилась, и наши суда разошлись. Позади остались главная гора и скала перед нею, напоминающие медведя с куском мяса перед ним.
       Мы пошли ловить рыбу южнее, восточнее Лофотенских островов. Там было немного теплее, и сельдь тоже ловилась неплохо. А скоро ведь конец рейса. Набрать бы ещё одну тысячу тонн рыбы – и готово. По-прежнему ежедневный тот же рабочий ритм. В своем промысле мы продвинулись далеко на восток. Капитану виднее, где можно ловить рыбу: у него норвежская лицензия.
       Но вдруг случилась непредвиденная неприятность: стармех сказал, что сломалась рулевая машина. А без “рулёвки“ как маневрировать судном. И, к сожалению, починить её своими силами на судне нельзя.
– Надо идти в порт, – сказал стармех. – Дойти сможем с помощью аварийной, “ручной рулёвки”.
– Пойдем в Киркинес: он ближе, – сказал капитан. – Можно бы и в Мурманск, но там команда перепьётся и разбредётся, а кое-кто и спишется.
       Судно взяло курс на Киркинес. Перед заходом в порт надо бы все спиртные напитки сдать второму помощнику на хранение в опечатанной кладовке. У меня было три бутылки алкоголя, купленные у шипчандлера, но я не сдал их на хранение, посчитав, что в маленьком Киркинесе, где и пять тысяч жителей не наберётся, не может быть никакой таможенной строгости. Ведь ни в одном из более крупных портов таможенники не рылись в вещах по каютам. Обычно, вся команда сидела в это время в каютах, приготовив для проверки паспорт моряка, а таможенники заходили в каюту и сверяли его с личностью. И всё! Кроме меня еще два человека не сдали свои бутылки. Тут я сделал ошибку. Я забыл, что между российскими моряками и норвежскими властями созрел конфликт после того, как в позапрошлом 2005 году капитан траулера “Электрон“ не подчинился норвежским инспекторам, намеревавшимся отконвоировать его арестованное судно в Тромсё за выявленные у него нарушения в документации по вылову рыбы. Тогда он угнал своё судно в Мурманск вместе с норвежскими инспекторами на борту. Вот теперь при проверке снисхождение вряд ли будет. А я не придал этому инциденту значения, вернее, забыл о нем.
       Когда наше судно пришло в порт Киркинес, на борт поднялось около десяти таможенников, которые велели оставить все каюты открытыми, а всему экипажу с паспортами моряка собраться в столовой команды. Я тоже пошел в столовую, но поступила команда открыть служебные помещения, в том числе, и медпункт. В сопровождении молодой стройной женщины в синей форме и молодого человека при погонах я пошел в медпункт, и открыл помещение. Когда мы втроём вошли внутрь, женщина велела мне уйти в столовую, где находилась на проверке вся команда.
– Месрум (столовая), – сказала она.
       Я не поверил своим ушам. Прекрасно зная это слово, я засомневался в своем знании английского языка, но тотчас сообразив, что меня гонят, возмутился.
– Ай маст стэй хиа! (Я должен остаться здесь!) – твердо сказал я, указав пальцем вниз и даже притопнув ногой.
       Таможенники переглянулись и поняли, что я, хозяин медпункта, отсюда не уйду, и, молча, согласились с моим присутствием. “Ещё чего захотели, – думал я. – Думают, что им всё можно. Ещё украдут что-то или подбросят какую-нибудь наркоту, а потом доказывай, что ты не верблюд“. Норвежцы проверили все мои ящики и полочки с лекарствами, периодически спрашивая назначение тех или иных средств. Я им всё объяснил. В отношении наркотических средств, которых у меня не было, я сообщил: “Наркотик нот“. При этом показал пустой сейф. Не найдя ничего запретного, таможенники ушли.
       А я пошел в столовую команды, где предъявил свой паспорт моряка сидевшим за столом таможенникам. Тем временем в наших открытых каютах проводили проверку смуглые низкорослые, одетые в синюю форму, таможенницы – саами (северная народность). Им дано указание оставлять только одну бутылку алкоголя, а остальные изымать. Вот это они и сделали в моё отсутствие, и, наверное, с большим удовольствием. “Но невелика беда, – подумал я. – Трезвее буду“.
       В Киркинесе мы стояли несколько дней. Рулевую машину починили. За это время я прошелся по этому городку. Дома почти все одно или двухэтажные, а трех и четырехэтажных можно по пальцам сосчитать. Правда, отель “Арктика“ – пятиэтажный. А в центре их домики, как игрушки, разукрашены, как в сказке. Очень приятно на них смотреть. Все здания удачно вписаны в местность, удобно расположены по отношению к холмам, закрывающим их от северных ветров. Обратил внимание на памятник советскому воину-освободителю Киркинесса в 1944 году, а также на па-
мятник женщинам, участницам войны.
       Через пять дней мы покинули Киркинес. Неприветливо он нас встретил. Пойдем на промысел, курсом на запад, чтобы набрать последнюю тысячу тонн рыбы, хотя погода становится с каждым днем всё хуже. А насчёт потери бутылок “абсолюта и рома” надо успокоиться. На обратном пути в Калининград возле Дании, может, подплывет к нашему судну катер с шипчандлером, который предложит что-то купить: спиртное, парфюмерию, фотоаппарат и прочее.
Всё хорошее впереди, а всё плохое позади.
-  -  -     2007 г.