Трудное счастье материнства

       Про что бы ни собрался написать своё произведение начинающий писатель Корней, про всё это уже кто-то написал до него. Вчера, позавчера или много лет и веков назад. А иногда даже за пять минут. До того, как сам Корней намеревался написать о том же самом. Чертовщина какая-то! Про первую любовь, про непростые вехи людских судеб, про трудное счастье материнства, про… да про всё, про всё какие-то сволочи умудрились детально рассказать да ещё и подробно изложить это всё рассказанное на бумаге. До Корнея. Задолго или за часок до него. Причём, талантливо иногда. Хоть плачь.
        — Напиши то же самое, но другими словами. Поменяй местами знаки препинания. И всего делов, — советовал Корнею его лучший друг Игнат. Тоже начинающий писатель. Из Сыктывкара. Они познакомились два года назад на какой-то из модных распродаж. И с тех пор были неразлучны: Игнат поселился у Корнея и души не чаял в своем новом московском друге. — Жить или не жить? Например. Чем не тема?
       Пока же приходилось не просто. Подходящих сюжетов не было, а судьба датского королевства средних веков сегодня уж никому не была интересна. Что про неё опять писать? Своими словами. Или про графа Безухова, Элен и Долохова?
      Хорошо хоть Игнат помогал. В то время, как Корней, сидя за столом, мучился в поисках подходящих для творчества тем, его лучший друг, как мог развлекал его же девушку Олесю. Он водил её по ресторанам, кафе и закусочным, а возвращались они далеко за полночь и всегда пьяными в дым. Причём до такой степени, что не узнавали ни Корнея, ни его домашнего кота Франциска, а называли этого самого кота «бедным Йориком» и шли спать. Корнея же никак не называли. А иногда вообще возвращались только под утро и спать не шли, а садились похмеляться и занимались этим до самого вечера, а после снова куда-то уходили.
          Впрочем, Корней ничего этого не видел, находясь в тумане поиска тем, про которые ещё никто ничего не успел написать до него. Темы пока не находились, а вдохновение не приходило. Что касается Франциска, то тут дело обстояло несколько сложнее. Кот перестал откликаться на своё собственное имя, как впрочем и на любое другое, но зато ходил по квартире, как тень отца Гамлета и с задумчивым видом. При этом размороженную кильку он больше не ел, а предпочитал салями тоненькими ломтиками.
         И всё-таки вдохновение к Корнею пришло! Наконец! Были забыты и граф Безухов с Долоховым и Элен, и Гамлет с тенью кота Франциска и прочие, что не давали начинающему писателю покоя долгие месяцы.
         «Трудное счастье материнства», — написал он заголовок своего первого романа. Его переполняли эмоции и собственные слова лились на экран ноутбука безудержным радостным потоком. Олеся РОДИЛА!