Недалеко от Солнца

 Аннотация:
Недалеко от Солнца – сказка для детей и взрослых.
Мир, который мы помним, уходит в прошлое. Эта сказка – прощание.
Её внутреннее пространство пронизано серебряными лучами манерного ампира и неорококо. В нём можно услышать и далёкие гудки ночных паровозов, и гулкие звуки с железнодорожной станции. В нём дышит время. В нём и золотой листопад, и старый имперский город во всей его солнечной усталой славе. В нём улицы, бульвары, военные слухи, любовь, фургоны бродячих цирков, и сгорающие звёзды, - те, что приносят счастье. В нём много надежд, что однажды непременно, непременно должны исполниться.
Эта сказка о том, что мы должны беречь и всегда прощать друг друга. Эта сказка о светлой любви.
Дорогие друзья,
я верю, Вам понравится это путешествие в параллельный мир.
Искренне Ваш,
Владислав Викторович Халявкин



ВНИМАНИЕ! СУЩЕСТВУЕТ АУДИО ВЕРСИЯ КНИГИ. ЕЁ МОЖНО ПРОСЛУШАТЬ ПРЯМО СЕЙЧАС. ДЕЛАЛ Я ЕЁ ОТ ВСЕЙ ДУШИ. САМ МУЧИЛСЯ, ОСВАИВАЯ НЕЗНАКОМУЮ МУЗЫКАЛЬНУЮ ПРОГРАММУ, САМ ОЗВУЧИВАЛ. ВОТ ССЫЛКА: https://vk.com/audios-100994027

Читайте также другие мои книги:
Child in Time; Метафизика имени http://www.proza.ru/2020/03/22/704
Не в Тимбукту, и не оттуда (Оператор) http://www.proza.ru/2020/03/22/704
The Ticket (Билет) http://www.proza.ru/2020/01/28/1909
Заглядывайте на мою страничку вконтакте https://vk.com/id576616064 

               
           Владислав Халявкин

           НЕДАЛЕКО ОТ СОЛНЦА
 

             Первая часть

1.
Давным-давно в одной далекой предалекой стране был город. Это был очень маленький и красивый город, где жили добрые люди.
Зимой, когда улицы и крыши домов покрывал сверкающий снег, дети и взрослые играли в снежки, катались на санях, запряженных маленькими резвыми лошадками, строили ледяные дворцы и крутые горки. А накануне Рождества сам мэр города отправлялся в лес за елочкой, которую устанавливали на центральной площади.
Повседневные заботы людей не были им в тягость. Веселый день сменялся тихим вечером. По ночам в небе светили огромные звезды, а утром ласковое солнышко будило даже лежебок, и все дружно принимались за свои дела.
Время в этом городе шло незаметно. Не успевали люди оглянуться, как вчерашние снежинки уже радостно журчали весенними ручьями, и дети пускали в них свои кораблики. Был среди этих детей и мальчик по имени Том. Его родители жили в самом центре города в небольшом двухэтажном доме с красной черепичной крышей и белой каминной трубой. Зимой в окнах дома всегда можно было видеть много красивых цветов герани, стоявших на подоконниках в своих аккуратных горшочках. Летом же горшочки с цветами выносили в сад, где им открывался удивительный мир, в котором летали птицы и пчелы, ходили важные соседские коты и скакали котята, жужжали чудесные жуки и стрекозы. Когда после зимы гераньки возвращались в сад, другие цветы, что всегда жили в саду, очень радовались своим подружкам. И тогда они не могли наговориться. Они качали своими разноцветными головками и звонко смеялись. Вот только людям их смех и разговоры не были слышны, но это никого ничуть не расстраивало, потому что все понимали друг друга и без всяких слов. - Как славно небо и земля, как славно солнышко и теплый дождь, и радуга, и добрые друзья!
В этом саду росло также много старых яблонь, среди которых Том и его друзья любили бегать и играть в разные игры. С утра и до самого вечера они носились по саду, придумывая все новые и новые игры; то они играли в прятки, то в догонялки, то в следопытов и разбойников, а однажды даже в канатоходцев. Впрочем, за это им сильно попало, потому что они сняли в соседнем дворе все бельевые веревки, чтобы сделать из них канаты, и чуть не сломали ветки деревьев, к которым они эти веревки привязывали. Но самым любимым развлечением ребят, конечно же, было ходить на речку, что текла прямо за городом. Мальчишки и девчонки с раннего утра и до самого позднего вечера плавали наперегонки, плескались и ныряли, доставая со дна всякие красивые камушки и ракушки. Пляж, вода, брызги, смех! - что летом может быть лучше?
Родители Тома всегда беспокоились, когда он приходил домой слишком поздно. И он старался никогда не расстраивать их. Но однажды случилось непредвиденное. В те дни погода стояла пасмурная. Целую неделю шел дождь, и на улице было холодно. Том всеми днями сидел дома и пытался хоть чем-то занять себя, но все сказки были давно перечитаны по десять раз, с игрушками играть не хотелось, потому что он считал себя уже достаточно взрослым для того, чтобы возиться с солдатиками и всякими там динозавриками, рисовать надоело. Одним словом, скукотища была страшная. Поэтому, когда небо немного прояснилось, и перестал идти дождь, Том сразу же начал проситься на улицу. Однако на этот раз мама почему-то очень не хотела его отпускать. Но Том так сильно упрашивал ее, что она, в конце концов, махнула рукой и сказала:
- Ладно уж, только не долго. Через два часа возвращайся. Я тебя жду.
Прежде всего, Том зашел к одному из своих приятелей, но того не оказалось дома, затем он пошел в сад, где обычно собиралась вся их компания. Там тоже было пусто, только мокрые деревья и забытый кем-то самокат. Тогда Том решил просто немного прогуляться, и направился к реке. Возле моста часто можно было встретить рыбаков и посмотреть, как они удят рыбу. Как и следовало ожидать в такую сырую погоду, рыбаков не было, и Том уже собрался повернуть назад, когда вдруг он увидел карету, запряженную четверкой черных как смоль лошадей, которая во весь опор мчалась по направлению к мосту. Том сделал несколько шагов в сторону, чтобы пропустить карету, но в этот момент кучер резко натянул поводья, и экипаж остановился прямо перед изумленным мальчиком.
Дверца открылась, и из глубины кареты кто-то позвал его по имени:
- Том… Том… Том…       
И в голосе была такая бездна, что Том почувствовал, - происходит что-то очень нехорошее. Да и вообще, это не могло не показаться странным. Идешь себе по дороге, идешь, думаешь о чем-то своем, а тут подъезжает кто-то и, ни с того ни с сего, зовет тебя, причем голосом настолько чарующим и страшным, что впору бежать прочь и без оглядки.
Однако неестественное наваждение уже овладело Томом, и он, ступив на подножку кареты, заглянул внутрь.

2.
Впоследствии Том не раз вспоминал тот злополучный день и пытался понять, - как же это могло произойти. Но объяснений не было. Он помнил только, что в карете была молодая красивая женщина, которая взяла его за руку и посадила рядом с собой. Потом кучер громко щелкнул кнутом, и они помчались вдаль. Женщина что-то говорила ему, а он рассматривал ее старинное платье и золотые волосы, струившиеся по открытым плечам. Все было как в тумане. Мимо проносились поля, леса, деревни. Затем они ехали по какой-то горной дороге по краю глубокого ущелья, на дне которого, подобно тонкой блестящей змее, извивался ручей. Еще никогда в жизни Том не бывал так далеко от дома, но это нисколько не заботило его. Он даже не задумывался о том, куда они направляются.
Уже близился вечер, когда их карета остановилась на берегу озера. Оно было настолько широким, что противоположный берег терялся из виду.
-  Вот мы и приехали, вернее, почти что приехали, – сказала похитительница и улыбнулась. – Зови меня Мадлен. Для тебя я просто Мадлен, твой друг. А направляемся мы с тобой в Лунный замок. Ты увидишь его, и он тебе понравится.
Том взглянул на ее улыбку, и ему впервые стало страшно.
- Мне нужно домой, - неуверенно проговорил он. - Меня, наверное, ищут.
Он оглянулся, посмотрел по сторонам и тихо повторил.
- Мне нужно домой.
        Увидев, что ее колдовские чары теряют силу, злодейка подошла к мальчику и провела ладонью по его лицу.
- Ты забудешь, забудешь, все забудешь, - прошептала она.
И Том забыл. Он все забыл, - и дом, и маму, и самого себя. К нему вернулось веселое настроение. Он начал насвистывать какую-то радостную мелодию и скакать по берегу, изображая воинственного индейца.
- Давай будем играть! - крикнул он своей новой знакомой. - Догоняй меня!
Некоторое время они бегали друг за другом и смеялись, но затем Мадлен начала нетерпеливо посматривать в сторону озера и, наконец, заметив что-то, сказала:
- Смотри!  Смотри! Видишь?
Том повернулся, взглянул, и у него перехватило дыхание: – Недалеко от берега из-под воды всплыла огромная как кит рыбина. Ее мокрая чешуя переливалась всеми оттенками синего перламутра, а большие красные глаза светились подобно двум ярким фонарям.
Том заворожено смотрел на чудовище, которое быстро двигалось прямо на них. В какой-то момент ему показалось, что оно вот-вот выскочит на берег и проглотит их, но Мадлен успокоила его.
- Не бойся, это мой старинный приятель Кромвель. Поверь мне, он не опаснее ягненка. Мы попросим его перевести нас на мой остров. Это не так далеко и вовсе не страшно. Ты увидишь мой замок и станешь моим самым лучшим гостем.
Пока она говорила эти слова, рыбина успела остановиться и теперь мирно покачивалась на воде, чуть приоткрыв свой громадный рот, в котором блестели острые ряды зубов.
- Давай руку! –  крикнула Мадлен. - Быстрее, Том!       
Они прыгнули на спину рыбе, и та поплыла прочь.      
Стелившаяся над водой пелена тумана сливалась с сизым вечерним небом и со всех сторон окутывала остров, к которому направлялся их необычный перевозчик. Поэтому первое, что увидел Том, это были высокие угрюмые стены Лунного замка, как будто парившие в воздухе. И только вплотную приблизившись к ним, ему удалось разглядеть сам остров с его черными скалами и зарослями мелкого кустарника.
Когда они сошли на сушу, хозяйка принялась громким голосом звать слугу, который почему-то долго не шел.
- Куда подевался этот болван! – злилась она, вглядываясь в сгустившиеся сумерки. – Горе мне с этим Ульрихом. Вечно приходится его ждать.       
Наконец, откуда-то из темноты появился хромоногий карлик и подошел к ним, держа в руке зажженный факел. Его желтое пламя осветило стену замка и высокие, окованные бронзой, ворота. В одной из створок Ульрих отворил маленькую калитку. Мадлен со своим гостем вошли в калитку, и слуга вновь плотно закрыл ее. Железный засов тяжело лязгнул. При ярком свете факела они пересекли внутренний двор и подошли к массивной двери. За ней был просторный зал со множеством узких окон. Пройдя по залу, они вышли в какой-то длинный коридор, затем поднялись по винтовой лестнице и, наконец, пришли в небольшую комнату, которая предназначалась для Тома. Стены комнаты были увешаны старыми выцветшими гобеленами. В очаге пылал огонь, бросая на пол и стены красноватые отблески; ближе к огню стоял стол, накрытый для ужина; дальний угол занимала, уже постланная на ночь, кровать.
- Это твой новый дом, – сказала хозяйка замка. – Отныне ты будешь жить здесь. Неплохая комната, не правда ли? А завтра ты познакомишься со всем островом. Тебе нравится здесь?       
Она сделала небольшую паузу, прошлась по комнате, проверяя, все ли приготовлено для приема нового жильца, и вновь обратилась к Тому:
- Я – твой друг. Ты понял?       
Том послушно кивнул головой.       
Мадлен внимательно посмотрела на него. В ее взгляде были одновременно и подозрительность, и ласка, и коварство. Затем она дала несколько указаний Ульриху, который также находился в комнате, пожелала Тому спокойной ночи и отправилась в свои покои.

3.         
Вот такая история произошла с незадачливым Томом. Впрочем, он ни о чем не жалел. Замок, в котором он теперь жил, стоял на краю небольшого скалистого острова, со всех сторон окруженного водой. Тому нравилось забираться на высокую сторожевую башню замка и смотреть на облака, что всегда плыли вдаль, туда, где на горизонте синели горы. Он любил подниматься и спускаться по лестницам, бродить в лабиринте коридоров и пустых комнат. Иногда его выпускали за замковые стены, и тогда он гулял по берегу или просто сидел в тени кустарника.
Конечно же, ему уже на второй день надоело бы унылое однообразие жизни на острове, но каждое утро в его комнату приходила Мадлен, садилась на его постель и проводила ладонью по лицу. И после этого в него на целый день вселялась беззаботная радость. И все становилось для Тома необычным, удивительным и интересно.
Однако, просыпаясь по утрам, он чувствовал непонятную тревогу, которая к приходу Мадлен возрастала и становилась почти невыносимой. В такие минуты он пытался думать. Но чем больше он пытался, тем меньше у него получалось. И от этого ему становилось страшно. Ему казалось, что он забыл что-то важное, что-то такое, без чего было невозможно жить. Поэтому, всякий раз, входя утром в комнату Тома, Мадлен заставала его растерянным и подавленным. Однажды, когда она как обычно пришла пожелать доброго утра, Том сидел на своей кровати, задумчиво разглядывая узкую полоску солнечного света, которая пробивалась из-за неплотно закрытой шторы.
- Как твои дела, Том? – спросила хозяйка.
Не отрывая взгляда от солнечного луча, Том неопределенно пожал плечами.
- Вот и отлично! – радостно проговорила Мадлен, присаживаясь рядом с мальчиком.       
Сегодня она была какой-то возбужденной, вся в каком-то нетерпеливом ожидании. Глаза ее то и дело вспыхивали, и ей приходилось прилагать усилие, чтобы держать себя в руках.
- Сейчас, мой юный друг, – ворковала она. - Сейчас твое настроение улучшится. Неужели мой приход тебя не радует?
Том повернул голову, отстранено посмотрел на нее, а потом, как будто обращаясь к самому себе, сказал:
- В этом замке нет зеркал. Ни одного зеркала.
- Что такое ты говоришь? – забеспокоилась злодейка. – Какие еще зеркала, Том? Как может занимать тебя такая ерунда? У нас с тобой сегодня очень важный день.
Она обняла Тома и мечтательно молвила:
- Дорогой друг, если нам удастся то, что я замыслила, я брошу все, и мы с тобой отправимся на самый большой праздник жизни и будем счастливы там целую вечность, а если нет, тогда мне уготована пропасть.
- Пропасть? – эхом отозвался Том. – Кто ты, Мадлен?
- Я – твой друг. Твой самый лучший друг, – ответила та, нежно проводя кончиками пальцев по его лицу. Потом она встала и легко закружилась по комнате. Где-то далеко в такт ее танцу зазвенели маленькие колокольчики. И серебристые звуки их механических голосочков были так прозрачны и так чарующи, а танцовщица столь прекрасна, что от нее было невозможно отвести взгляд.
- Праздник, – подумал Том. – Сегодня праздник.
- Праздник! – как бы читая его мысли, воскликнула Мадлен. – Ты никогда не был на великом празднике! Но, поверь мне, все впереди.
- А разве сегодня не праздник? – удивился Том. – Ты такая счастливая!
- Нет, – сказала волшебница.         
Она сделалась серьезной.
- Нет, сегодня еще не праздник. Да и я не настолько счастлива, насколько тебе это кажется. На самом же деле время мое кончается. И тайна моя скоро озарится бледным рассветом другого дня, где я буду лишь дряхлой никчемной старухой. Той самой злобной и несчастной колдуньей, которую в сказках обычно забывают пригласить на праздник. А ты думаешь, откуда все беды?    
Она горько усмехнулась, однако тут же воодушевившись, продолжила:
- Но я знаю, как вернуть и молодость, и силы, - Мадлен по-заговорщицки приложила палец к губам. - Недалеко от нашего озера есть место, куда два раза в год прилетает одна чудесная птица. Эта птица может исполнить все желания. Нужно только поймать ее и хорошенько попросить об этом.
- Когда же она прилетит?
- Сегодня! Она уже прилетела! Но одна я ничего не могу сделать, потому что у меня злое сердце, и она никогда не подпустит меня к себе. Это не обычная птица. Это небесная птица. Но ты, Том… у тебя сердце еще не омрачено злом. Она сама отдастся в твои руки. И тогда ты принесешь мне эту волшебную птичку! Мне она очень нужна. Ведь ты поможешь мне, Том?
- Конечно! – не задумываясь, ответил тот.
- Тогда, ближе к вечеру мы отправимся туда, сказала Мадлен.
Вскоре после обеда они собрались в путь. Кромвель на своей спине доставил их на противоположный берег озера, и через некоторое время они были на краю того самого поля, куда прилетала чудесная птичка.
- Ты иди, а я спрячусь в кустах, – сказала злодейка.
Том вышел в поле и пошел по нему, утопая по пояс в высокой сочной траве. Он внимательно смотрел по сторонам, но птички нигде не было видно. Поле казалось необъятным как море. Зеленые листья трав колыхались ласковым ветерком. Сквозь них просвечивало золотистое вечернее солнышко. В воздухе, радуясь долгожданной прохладе, порхали разнообразные мошки. Раз или два прямо из-под его ног выскакивали испуганные зайцы.
- Ну, где же эта птица? –  теряя терпение, подумал Том.
И в этот момент он увидел ее. Она сидела на высоком кусте полыни и смотрела прямо на него.
- Я здесь, – как бы говорили ее живые глаза. – Я здесь, а ты?
Том подошел к ней, взял ее на руки и торопливо вернулся к своей хозяйке. Вот и все. В таких делах романтики мало.
Как только они вернулись в замок, Мадлен тут же посадила птицу в железную клетку и отнесла в свою спальню.
А дальше все пошло по-прежнему. День тянулся за днем, утро за ночью. Том все также оставался в замке и был все также беззаботен в отличие от Мадлен, которая ходила мрачнее тучи, потому что плененная птица, похоже, вовсе не понимала, чего от нее хотят. Расстроенная злодейка приказала слуге забрать клетку с птицей и поместить ее в самое глубокое подземелье, чтобы та одумалась или сгинула во тьме.

4.
Один за другим прошли теплые летние месяцы. Мадлен понемногу начала свыкаться со своей неудачей. Иногда она даже выглядела веселой, смеялась и танцевала свои дивные танцы.
- Ничего, – утешала она себя. – Это просто не та птица. Вот, наступит осень, прилетит настоящая птица. Тогда и посмотрим. Ты умница, Мадлен. Ты будешь счастливой. Ты будешь самой прекрасной и радостной девушкой в мире! И тлен не коснется тебя.
Тома же вовсе не занимали тревоги его хозяйки. И хотя время от времени у него возникала мысль повидать пойманную птичку, это объяснялось простым ленивым любопытством. Но как-то раз Том все же решил навестить таинственную пленницу. Он взял свечу и спустился в подвал.         
Ему было не по себе от могильной сырости каменных стен подземелья, которые никогда не видели дневного света, и были покрыты какой-то липкой слизью. Тому хотелось скорее выбраться отсюда.
- Но раз уж я здесь, - сказал он себе, - то надо довести дело до конца и, посмотреть на эту птицу, что доставила моей госпоже столько хлопот.
Он принялся блуждать по закоулкам подвала, освещая свой путь неровным пламенем свечи. Время от времени ему казалось, что за ним кто-то следит. Когда он поворачивался спиной к черным провалам коридоров, ему чудилось то чье-то холодное дыхание, то чьи-то крадущиеся шаги. И, только колдовские чары, под влиянием которых он находился, немного притупляли страх и помогали сохранять самообладание. В любое другое время он не осмелился бы и шагу ступить в этой страшной тьме. Но вот, после долгих поисков, он наконец-то, нашел чулан, где была птица. Она сидела в своей клетке, спрятав голову под крыло. Ее перышки потускнели, и вся она выглядела какой-то поблекшей и нечастной. Том сначала решил, что она вообще умерла. Поэтому он просунул палец сквозь прутья клетки и потрогал ее худенькое тельце. Тогда та подняла головку, грустно посмотрела на своего похитителя и вновь опустила ее вниз.
- И из-за этого заморыша я потратил столько времени? Какая же она страшная, – брезгливо подумал Том и, потеряв всякий интерес к птице, быстро вернулся на лестницу, которая вела прочь из этого мрачного склепа. Через несколько минут он вновь был наверху, там, где светило теплое солнышко, и ласковый ветерок доносил с дальних полей пряные запахи осенних трав. Том подошел к самому краю высокой стены замка и с наслаждением вдохнул воздух. Тут было так хорошо, так легко, так упоительно, после затхлой тьмы подземелья. А что птица? – Она такая…
Том еще не нашел подходящего слова, чтобы выразить свое презрение к этому ничтожному существу, когда в его захлестнуло внезапное чувство. При воспоминании о пленнице его вдруг обдало жаром, и его душа наполнилась невыносимой болью.
- Солнышко, травушки, земля матушка, небушко небесное! Как здесь хорошо, но где Ты? Где Ты? Милая птичка, неужели я погубил тебя! Неужели уже слишком поздно, и тебя уже не спасти!
Это чувство пронзило Тома, пронеслось ветром словно паровоз, словно поезд, словно вагон с разговорами незнакомых пассажиров и исчезло. И лишь красные огни последнего вагона, и сердца стук, и отдаленный гром. Еще мгновение, и Том вновь чувствовал себя вполне уютно. Остаток дня прошел как обычно. Следующий день тоже не особенно отличался от дня предыдущего, однако Том время от времени вспоминал о птичке. Нет, эти воспоминания уже утратили свет первого мгновения и были лишь отголосками чего-то такого, что уже и не вспомнится само, если самому не захочется этого сделать. Но Том вспоминал. Правда, он делал это тайком от самого себя, как бы невзначай.
- Ну и что эта птичка? Сидит в клетке? - Ну и пусть себе сидит. Думали, что она может чудеса всякие выделывать, а она оказалась самой обыкновенной. Так ей и надо. Хотя, конечно, жалко, ее. Сидит одна одинешенька в кромешной тьме. Ей, наверное, на волю хочется. В темнице так страшно и зябко. И все же она сама виновата! Следующий раз попадаться не будет.
Чтобы отвязаться от надоедливых укоров совести, Том пустился на хитрость, решив время от времени брать клетку и выносить наверх. Тогда птичка сможет дышать свежим воздухом и смотреть на небо, а его совесть успокоится. И тогда ему вообще ни до кого не будет никакого дела. Достаточно того, что Мадлен по утрам болтает всякую чушь о своей красоте и о его добром сердце.
Так Том стал иногда выносить птичку из подземелья. Делал он это по ночам, чтобы ни Мадлен, ни ее неуклюжий слуга Ульрих не могли застать его за таким странным занятием.  Нельзя сказать, что Том кого-то боялся. Нет, он просто не хотел, чтобы об этом кто-нибудь знал. Не хотел, и все тут. В последнее время Том стал каким-то неприветливым. Он часто раздражался и без всякого повода грубил Мадлен. А та в ответ всячески баловала своего юного гостя. Но он уже испытывал отвращение ко всему, что его окружало, и только старался не выказывать этого чувства. Похоже, что чары волшебницы не были безграничны. Его начала одолевать тоска, да и Мадлен наскучила ему своей непрекращающейся болтовней. Ее переживания были очень навязчивы. Если бы сейчас она увидела его с птицей, было бы столько бестолковых разговоров, столько вопросов! И Том решил оставить все свои дела в тайне. Он дожидался глубокой ночи, когда все заснут, и только тогда спускался в подвал за птицей. Он выходил с ней на замковую стену, ставил клетку на каменный уступ и позволял узнице на некоторое время забыть о ее неволе. Обычно он садился рядом с ней и молча смотрел вдаль. В такие минуты Тому было как-то по-особенному тихо и спокойно. В его сердце зажигалась крошечная лампада, едва уловимое тепло которой  немного согревало озябшую душу. Хотя сам Том вряд ли задумывался об этом. Ему просто было хорошо. И к тому же, он привык к своей маленькой пленнице. Порой ему даже хотелось поговорить с ней о чем-нибудь, но, увы, она была самой безголосой птицей на свете.
Шло время. Птичка заметно похорошела. Она с удовольствием клевала хлебные крошки, которые ей давал Том; ее взгляд повеселел, и ее пестрые перышки вновь заблестели. Бывало, вынесет Том ее на стену, и она радуется свежему ночному ветру и поворачивается к нему то одним, то другим бочком и выгибает свою изящную шейку. Тому иногда казалось, что она даже светится во тьме.
Наступил октябрь. В озере плавала желтая листва. По небу потянулись караваны перелетных птиц, а Мадлен приготовилась к очередной охоте. До того дня, когда должна была прилететь заветная птица, оставалось еще недели две, и Мадлен решила, что до этого события она успеет съездить на субботу и воскресенье в ближайший город Лундор на ярмарку, чтобы сделать какие-то, необходимые для себя, покупки. Когда она сказала Тому, что собирается взять его с собой, он прыгал от радости и даже обнял Мадлен так пылко, что она смутилась.

5.
Та ночь была очень холодной, сырой и туманной, но Том  особенно долго сидел с птицей.
- Завтра я уезжаю, – сказал он ей. – Тебе придется несколько дней обойтись без прогулок. Зато сегодня, как видишь, не спешим.
- А ты не замерз? – спросила птичка.
От неожиданности Том чуть не свалился со стены.
- Так ты умеешь говорить?! – воскликнул он.
- Конечно, – спокойно ответила та.
- Что же ты молчала до сих пор?
Он вскочил на ноги и возбужденно начал ходить взад и вперед. Повернув свою головку, птичка следила за ним.
- Но, если ты можешь одно, значит, можешь и многое другое!
- А тебе-то что? – насмешливо спросила птичка. – Зачем тебе это нужно?
- Как зачем? – удивился Том. – Теперь нам с Мадлен не придется искать другую птицу. Вот она то обрадуется!
- Ты хочешь ей все рассказать?
- А почему нет?
- Действительно, почему бы и не рассказать? – согласилась птичка. Однако Том почувствовал, что в ее голосе прозвучали нотки обиды.
- Но, что же тут такого? – недоуменно спросил Том. – Ведь ты же можешь помочь Мадлен сохранить ее молодость.
- Ее молодость тут не причем, - ответила птица. – Ты многого не знаешь. Мадлен – всего лишь игрушка в руках той бездны, куда она однажды заглянула. И тайна этой бездны ужасна.
- А Мадлен эту тайну знает?
- Мадлен? Что-то она знает, о чем-то догадывается, но это не имеет никакого значения, потому что она занята только своими собственными переживаниями и мыслями о своей увядающей привлекательности.
- А мне Мадлен все равно нравится, - смущенно проговорил Том. - Она очень добрая.
- Особенно к тебе, – иронично заметила птичка. – Ты также как и она, многое стараешься забыть. И тебе все безразлично. Ты ни холодный, ни горячий, ты просто теплохладный.
- Я? – переспросил Том.
Птичка кивнула головой.
Некоторое время они молчали.
Том чувствовал какую-то неловкость. Ему было стыдно, но он не понимал, за что. Он не знал, что сказать. Поэтому, увидев, как в темном небе мелькнул крошечный метеор, он с наигранным оживлением воскликнул:
- Смотри, звезда! Звезда упала.
- Ну, раз такое дело, загадывай желание, – сказала птица, испытующе взглянув на него. – Ведь у тебя есть желание?
- Конечно же, нет! – радостно сказал Том. – Ведь ты перестала обижаться на меня.
- Да я и не обижалась. Так как насчет желания?
- Но у меня, правда, нет никаких желаний. Вот Мадлен завтра меня на ярмарку с собой берет. Я не думал, не гадал, но как здорово! У меня все мечты всегда и так исполняются.
- Не может такого быть, чтобы тебе ничего не хотелось. Без желания не стоит даже дышать.
- Я говорю тебе, что мне ничего не нужно, а ты снова начинаешь какой-то нехороший разговор. Не понимаю тебя!
Тому не понравилось, что птичка чем-то укоряет его, и он почувствовал раздражение. Ему было так хорошо, когда она молчала, а теперь его внутренне равновесие было нарушено.
- Ах, мой бессердечный благодетель, ты дальше самой дальней звезды. Но знай, что и к тебе летят птицы, – грустно сказала птичка и отвернулась.
- Ну, ладно, ладно. Однако, что-то засиделись мы с тобой сегодня, – сказал Том, чтобы как-то закончить этот разговор.
Взяв клетку в руки, он направился в сторону лестницы. Прямо перед ним метнулась какая-то неясная тень и скрылась во тьме боковой галереи.
- Кто это был? Ты видела? – испугался Том. – Он следил за нами! Ты видела?
- Я не уверенна, но мне кажется, что это был Ульрих, – ответила птица.
Том отрицательно покачал головой:
- Вряд ли он. У него своих дел хватает.
Спускаясь вниз, Том тревожно вглядывался в темное пространство винтовой лестницы и черные выходы на различные этажи, но весь остаток пути обошелся без происшествий. И вскоре они уже были в знакомом подземелье. Том поставил клетку с птичкой на ее обычное место и сказал:
- Ты не обижайся на меня. Я не могу тебя выпустить до тех пор, пока у нас не появится новой птички. Если я выпущу тебя, Мадлен очень расстроится. Но я обещаю, что никому не расскажу о том, что ты умеешь говорить. Пусть все будет по-прежнему.
- По-прежнему уже не будет, – тихо ответила птица.
- Опять ты за свое. Ну ладно, пока. Я пошел. – Том махнул рукой и вышел из чулана.
В течение одного вечера произошло столько странных и необъяснимых событий, что у Тома уже не осталось сил на их осмысление. Поэтому, едва добравшись до своей комнаты, он рухнул на кровать и уснул как убитый. А утром едва рассвело, они с Мадлен начали собираться в город, и времени на воспоминания не было.

6.
Дорога тонула в золотистой дымке осеннего утра. Весь воздух был пропитан удивительной свежестью. И было тихо: если бы не громыхание их кареты, можно было бы слышать, как с багряных деревьев слетает листва и в траве, готовясь к зиме, шуршат маленькие мышки.
Сегодня кони хорошо бегут. Быстро едем. И я не удивлюсь, если нам удастся догнать Ульриха, – улыбаясь, сказала Мадлен.
Том вопросительно посмотрел на нее.
- А, я же тебе еще не рассказала, – спохватилась она. – Этот дурень, знаешь, что учудил? Он выпустил птицу, а сам сбежал. Я вышла сегодня на стену, смотрю, клетка пустая стоит, начала искать карлика, но того уже и след простыл.
Одна из тайн вчерашнего вечера прояснилась сама собой, и Том развеселился.
- Откуда ты знаешь, что он ее выпустил, а не съел? – шутливо спросил он.
- Куда ему! – засмеялась Мадлен. – Он же у нас поэт. Ладно, хоть, что птица была никудышная. Мог бы и не сбегать. Я бы его простила. Теперь, наверное, где-то в кустах прячется или впереди нас по дороге идет.
- Как же он с острова выбрался? Там же нет ни одной лодки, а Кромвель, тот, точно, сожрал бы любого, кто без твоего позволения вздумает в воду ступить.
- Он знает как, – сказала волшебница. – Не об этом речь. Я для него столько сделала, приютила в своем доме, когда ему некуда было идти, а он платит такой черной неблагодарностью. Если бы я не знала его, я бы смертельно обиделась. Но, что с него взять? Он же ненормальный. Однако стихи его, действительно, хороши. Вот за это я все ему прощаю. Он еще и не такое вытворял. Кстати, я помню одно неплохое стихотворение. Оно как раз об осени. Послушай, оно совсем коротенькое.
Листопад моих снов,
вновь в тебе я бреду.
Солнце, ветер и шорох…
Когда я его встретила, он бродяжничал и шаромыжничал, рассказывая всем, что он писатель, и что его романы хранятся во всемирной библиотеке недописанных книг. Он мне цветы с клумбы дарил и в вечной любви клялся. И взяла я его из одной лишь только жалости. Ты видишь Том, какая я доверчивая. Меня все предают. Ведь ты же не такой, Том? Ты же поймаешь мне новую птичку?
- Не сомневайся, – весело ответил Том и про себя подумал. – Эта птичка на воле, а с другой что-нибудь, да придумаем.
На душе у него было легко и радостно.
Вскоре по обочинам потянулись заросли дикого шиповника и вереницы старых дубов, посаженных, наверное, еще лет восемьсот назад. По-видимому, здесь когда-то был загородный парк, о котором теперь напоминали лишь крошащиеся от времени статуи, да заросшие мхом аллеи. Сама дорога стала оживленнее. Навстречу начали попадаться прохожие, многочисленные повозки и экипажи.
Приближавшийся город поблескивал оконными стеклами и краснел закопченными стенами фабрик: их длинные корпуса занимали большую часть предместья и образовывали запутанный лабиринт мрачных улиц и улочек, вымощенных крупным булыжником. В центре же это был старый имперский город во всей его солнечной усталой славе.
- Хорошо, что мы выбрались. Теперь ты хоть немного развеешься. Тебе не хватает новых впечатлений, – сказала Мадлен, ласково обнимая Тома и вслед за ним выглядывая в окно кареты.
- А вокруг моего города точно такой же старинный заброшенный парк, – сказал Том. Казалось, он пытается что-то припомнить, что-то далекое, неясное, но очень важное.
- Да эти парки по всей стране, – ответила его спутница. –  Ты же учил историю?
Том кивнул головой.
Тогда ты, наверное, знаешь, что в незапамятные времена нашей страной правил король Аркадельт. Он хотел, весь мир превратить один бесконечный парк. Ему даже удалось заключить мир со всеми своими соседями, и убедить их принять участие в своем замысле. Но для чего все это было нужно, теперь уже никто не знает. Столько столетий прошло. Сейчас от того времени остались лишь цветные фрески, на которых по широким тенистым аллеям в одиночестве и парами неспешно прогуливаются люди. У дам причудливые прически и длинные струящиеся платья. Они беседуют со своими рыцарственными спутниками или заняты детьми. Некоторые мужчины сидят за круглыми низкими столиками, играя в какую-то, похожую на шахматы, игру. Лица всех людей необыкновенно открыты и одухотворены. Между деревьев летают чудесные птицы. Повсюду изображены фонтаны, удобные каменные скамьи и скульптуры. Странное это было время. Однако смотри, мы уже въезжаем в город.

7.
Гостиница, в которой они остановились, располагалась немного в стороне от центра на тихой безлюдной улочке, состоявшей из небольших двухэтажных домов. Увидев вновь прибывших, хозяин немедленно приказал подготовить для них самые лучшие апартаменты и, пока слуги выполняли его распоряжение, принялся угощать свою гостью и мальчика чаем с заварными пирожными. Оказалось, что они были хорошими знакомыми.
- Вы так давно не бывали у нас, что я уже начал беспокоиться, не обиделись ли вы на меня за что-либо? – пропел он противным, слащавым голосом. – Для такой царственной особы как вы, наша обитель настолько убога и ничтожна!
- Ах, мосье Жопьон, если вы тотчас не прекратите говорить глупости, я, действительно, на вас обижусь, – кокетливо кусая пирожное, ответила ему Мадлен. – У вас всегда все так изумительно.
Она немного подалась вперед и, запрокинув голову, чуть-чуть прикрыла глаза, чтобы тем самым показать свое нежное отношение к бородавочному хозяину гостиницы, который едва не хрюкал от избытка чувств.
- Какое счастье, какое счастье, - повторял он. – Но где же господин Кромвель?
- Кромвель? – Том не удержал своего удивления и встрял в беседу. – Как он может приехать? Ведь он же рыба.
Казалось, Жопьон впервые заметил мальчика. Он недоуменно взглянул на него, как бы не поняв вопроса.
Тогда Том вновь повторил:
- Кромвель – рыба. Как он может оказаться здесь?
Жопьон переглянулся с Мадлен, и они как-то очень не по-хорошему засмеялись чему-то такому, что было известно только им. Затем он протянул свою жирную, покрытую сивыми свиными волосами, руку и попытался похлопать Тома по плечу, однако тот резко отстранился и надменно проговорил:
- Вы забываетесь, мосье Жопьон.
Жопьон вновь посмотрел на Мадлен, но, неожиданно встретив ее ледяной, полный презрения взгляд, тут же попытался загладить недоразумение. Он начал рассказывать какие-то забавные истории из жизни своей гостиницы, то и дело, раболепно улыбаясь Тому, и изо всех сил стараясь заслужить его расположение. Том вынужден был сдерживать отвращение к этому гадкому человеку, потому что Мадлен украдкой шепнула ему, чтобы он сделал немного поприветливее свое лицо. Когда же, наконец, они встали из-за стола и направились в приготовленные для них комнаты, Том облегчено вздохнул. Уже на лестнице Мадлен тихо сказала ему:
- Правильно. Так и надо этому уроду. Пусть знает свое место. Ты молодец, Том. Но, все же будь поосторожней. Здесь повсюду очень непростые люди.
Одного я не понял. Что это он о Кромвеле говорил как о человеке? – проворчал Том, который все еще находился под впечатлением от общения с неприятным хозяином гостиницы.
- Я чуть позже тебе все объясню, – едва слышно сказала Мадлен, показывая глазами на шедшего рядом с ними слугу. – Потом поговорим.
Они вошли в свои апартаменты. Мадлен с размаху села в широкое мягкое кресло и звонко засмеялась. При звуке ее смеха Тому обычно хотелось разбежаться и, прыгнув в его чарующие волны, утонуть. И утонуть навсегда. А она часто смеялась, когда у нее было хорошее настроение, или когда ей это было для чего-нибудь нужно. Вот и теперь, она сидела, откинувшись в кресле, и заливалась своим колдовским смехом. Том стоял возле окна спиной к свету, и Мадлен не могла видеть выражение его лица. Поэтому она смеялась и смеялась, в надежде, что мальчик хоть как-то на это отреагирует. Она смеялась до тех пор, пока не охрипла, но на этот раз Том, похоже, был занят какими-то своими собственными мыслями.
- Ну, что же ты? – обиженно проговорила Мадлен. – Ты опять такой чужой и отстраненный. Это, наверное, я виновата. Не надо было нам разговаривать с этим Жопьоном.
- Да нет, ничего, – ответил Том, рассеянно рассматривая обои на стенах и потемневшие от времени балки, которые поддерживали высокий потолок. – Тут не так уж и плохо. Только немного не хватает света и пахнет сыростью.
- Честно говоря, я тоже не особенно люблю эту гостиницу, - согласилась Мадлен, - но меня связывают с ее хозяином кое-какие дела, о которых лучше не говорить. Знаешь, я что-то так устала с дороги. Прилягу-ка я. Ты не хочешь тоже немного отдохнуть?
- Нет, - сказал Том. – Мне хотелось бы прогуляться по городу. Можно, я пойду погуляю?
- Хорошо, иди, только смотри, не заблудись. И помни, что я тебе сказала. Везде будь очень внимательным, а то я буду за тебя очень волноваться, Том.
- Не беспокойся. Я ненадолго, – ответил Том и, чмокнув свою госпожу в щечку, отправился на прогулку.

8.
Он шел по улицам, разглядывая прохожих, и думал:
- Сколько удивительных добрых людей, а нам почему-то был нужен, именно, этот противный боров Жопьон. Да и в гостинице у него как в могиле.
Однако вскоре новые впечатления полностью развеяли все его неприятные воспоминания. Прежде Том еще никогда не бывал в таких больших городах как этот. И тут все было настолько неожиданно красивым и незнакомым, что Том ходил и глазел по сторонам с открытым ртом
Город.… Перед ним представали высокие строгие дома, и широкие арки, сквозь которые можно было видеть дворы, зеленые газоны и деревья. По мостовым катились нарядные экипажи и важные велосипедисты. По тротуару шли прохожие. За столиками уличных кафе сидели немногочисленные посетители и вели свои неспешные беседы. В абрикосовом небе над черепичными крышами домов плыли игрушечные облака.  Здесь даже сам воздух был каким-то другим. Глядя на людей, Том представлял себе их жизнь и то, каким они видят мир. Вон на углу стоит степенный господин в плаще и шляпе. Он сунул себе в рот сигару и, задумчиво поигрывая ею вверх и вниз, разворачивает свежую газету. Сейчас будет читать. Наверное, что-то важное, потому что одна его бровь выгнулась дугой, а другая многозначительно насупилась. Он выпускает изо рта дым, и тот клубится на фоне желтой стены дома, поднимаясь к подоконнику первого этажа, на котором сидит ворона. Ей не нравится душистый сигарный дым, и она с протестующим карканьем перелетает на фанерную вывеску, прикрепленную над дверью аптеки. А вот по улице спешит девочка. Скорее всего, она опаздывает на урок музыки, потому что у нее в руке скрипичный футляр. По другой стороне улицы идет нарядная женщина с корзинкой, из которой торчат длинный батон и еще какие-то свертки. Может быть, она ходила на базар или в магазин и теперь, не торопясь, возвращается к себе домой и радуется теплому осеннему дню.
Том шел в одном направлении с девочкой, и у него в голове возникла мысль проследить ее путь. Просто так, для интереса. Куда она пойдет? С кем встретится? И вообще… И вообще она была удивительно красивой и неземной.
Какое-то время они шли по улице, затем девочка повернула в проходной двор, пересекла его и скрылась в арочном проеме. Последовав за ней и пройдя темную арку, Том оказался на широком бульваре, посредине которого длинной золотистой полосой тянулся сквер. Стены противоположных зданий кое-где заслонялись ветвями желтеющих деревьев и от того выглядели немного отстраненными.
Наверное, она живет где-то там, в одном из этих домов, - подумал Том.
Девочка зашла в сквер и присела на лавочку. Том хотел пройти мимо нее, но вместо того, зачем-то подошел к ней и спросил который час. Девочка ответила, и он, поблагодарив ее, торопливо пошел дальше так, как будто у него были какие-то срочные дела. Выходя из скверика, Том оглянулся. По направлению к девочке шла высокая красивая женщина. Девочка встала ей навстречу. И вот, они уже обнялись, поцеловались и начали о чем-то говорить. По-видимому, это была ее мама. При мысли об этом, сердце Тома сжалось и замерло.
- Мама, это, наверное, мама.
Он все еще не мог понять, что же это такое с ним происходит, когда сзади кто-то схватил его за полу куртки. От неожиданности Том вздрогнул и, что было сил, рванулся в сторону, выдернув из кустов, маленького человечка, который оказался Ульрихом. Не отпуская от себя Тома, карлик проделал вокруг него несколько несуразных па и, наконец обретя равновесие, остановился рядом.
- Это я, это я! – проговорил он торопливым свистящим шепотом. – Уже целый час слежу за тобой от самой твоей чертовой гостиницы.
- Это не моя гостиница, а Жопьона, - протестующе ответил Том.
- Ну, не важно, чья. Пойдем, здесь рядом есть маленькая кофейня. Там и поговорим. – Ульрих указал рукой куда-то на противоположную сторону бульвара.
- Пойдем, – согласился все еще ошарашенный Том. – Так ты, значит, сбежал от Мадлен.
- Не сбежал, а ушел. – Ульрих гордо поднял голову.
- А птичку тоже ты выпустил? Это ты за нами ночью следил?
- Ночью? Да, ночью я видел вас на замковой стене. Но давай сначала сядем за столик.
Карлик ежился как от холода, все время потирал руки и озирался вокруг. Было видно, что он сильно волнуется.
Когда они вошли в кофейню, Ульрих направился к самому дальнему столику, стоявшему в полутемном углу, и сказал:
- Вот здесь-то нам никто не помешает. Давай для вида что-нибудь закажем.
Том попросил принести им по чашечке кофе. Ульрих подозрительно посмотрел на миловидную официантку, подождал пока она, обслужив их, не отойдет на достаточно большое расстояние, и только тогда начал говорить.
- Так вот, – начал он. – Это был я. Но я думал, что ты меня не заметишь.
Ульрих немного помолчал, собираясь с мыслями, и затем продолжил. – В тот вечер мне никак не спалось, а когда я, наконец, уснул, то увидел сон.
Он опять умолк и о чем-то задумался.
- И что? – нетерпеливо спросил Том.
- Ах, да. Сон. Мне приснилось, что я в каком-то темном чужом доме. И как будто я иду по коридору и кого-то ищу. Я захожу то в одну, то в другую комнату. Везде пусто, но откуда-то доносятся звуки голосов. Я направляюсь к ним и оказываюсь в просторном зале, в котором полно незнакомых людей. О чем они разговаривают, непонятно, - однако их гулкое многоголосье вселяет в меня тревогу. Мне кажется, что на меня никто не обращает внимания, но в этот момент кто-то оборачивается и говорит лунным, потусторонне-скучающим голосом: - А, это ты, Ульрих? А венки-то для тебя уже готовы…
Меня охватывает цепенящий страх. Я хочу бежать, а ноги меня не слушаются. Я хочу двинуть рукой и не чувствую ее. Я хочу сделать хоть какое-то движение и не могу. И только из моей груди рвется беззвучный крик ужаса. Вот такой жуткий сон. А эта фраза, она звучит во мне и теперь. Это невыносимо.  Не знаю как, но мне все-таки удалось проснуться, и я, не найдя себе места, взял бутыль с кедровой настойкой и выбрался наверх. Там-то я и увидел тебя с птицей. И тогда я подумал:
- А этот мальчишка не промах, себе на уме. И птица, оказывается, та еще.
Вы о чем-то шумно разговаривали, о чем-то спорили, поэтому мне не составило особого труда остаться незамеченным. Я сидел в тени, отхлебывая глоток за глотком настойку, слушал ваши разглагольствования и старался не думать о своем дурном сне. Потом вы ушли. Я допил бутылку и сказал себе:
- Все. Хватит. Пять лет я прислуживал в этом проклятом замке. Пять лет пресмыкался перед самой никчемной в мире женщиной, которая превратила меня в карлика. Десять лет, десять лет…
- Так это Мадлен тебя в карлика превратила? – удивился Том.
- А ты думал, что я таким родился? – невесело усмехнулся Ульрих. – когда-то и я был нормальным парнем. Единственное, чем я провинился перед этой ведьмой, так это только тем, что я в свое время отказался ловить волшебную птицу. И ты видишь, как она мне за это отомстила. Но я любил ее. Однако сейчас речь идет не об этом. Так вот. Я сказал себе:
- Все. Хватит. Ухожу прямо сейчас, если еще не слишком поздно. Такие сны просто так не снятся. Решено, ухожу, но напоследок сделаю хотя бы одно доброе дело, - выпущу птицу. Она достаточно настрадалась в черном подземелье.
Я спустился вниз. И тут начинается самое странное.
Ульрих сделал Тому знак, что бы тот придвинулся к нему поближе и перешел на зловещий шепот.
- Птицы в чулане не было. Клетка была пуста.
- Куда же она могла деться? – растерянно спросил Том. – Я думал, что ты ее выпустил на волю.
- Может быть, она и выбралась на волю, а может быть, и нет. – Ульрих выразительно взглянул на Тома. – Я знаю только, что дверь чулана была закрыта снаружи на задвижку. А зачем, спрашивается, ей закрывать за собой дверь, тем более, если она решилась на побег. Я думаю, что тут не обошлось без Кромвеля. Он вполне мог унести птицу в свое черное логово.
- Я второй раз за сегодняшний день слышу о Кромвеле. Разве он не рыба?
- Он может превращаться в рыбу. Он может превращаться в кого угодно. Но я тебе одно скажу: - Он не человек. Ему птица была во сто крат нужнее, чем Мадлен. Я то и хотел выпустить птицу, чтобы он до нее не добрался. А уж он-то, наверняка, догадывался, что она не простая. Бойся его, он, он не рыба, он нелюдь.
От слов карлика повеяло могильным холодом.
Известие об исчезновении птички подавила Тома. Ульрих что-то еще говорил и говорил, но тот его уже не слушал. Вскоре в кофейню зашли две женщины и сели за соседний столик. Ульриху почему-то они показались очень подозрительным. Поэтому он исподтишка подмигнул Тому, давая понять, что пора уходить. Напоследок они прошлись вместе еще квартала два и попрощались. Ульрих уже повернулся, чтобы идти, когда Том спросил:
- А клетка? Кто ее вынес на стену?
- Да я же и вынес. Просто я так сильно нервничал, что зачем-то взял пустую клетку с собой наверх. Ладно, пока. И ни слова о том, что ты видел меня. Помнишь наш уговор?
Шмыгнув носом и подняв воротник своего свекольного в розовую клетку пальто, карлик торопливо заковылял прочь.

9.
Следующий день был пасмурным. Небо затянулось низкими свинцовыми тучами. Все утро собирался дождь, но, тем не менее, ярмарочная площадь была заполнена людьми. Кто-то что-то покупал, примеривал, рассматривал. Кто-то продавал. Кто-то останавливался напротив циркового балагана, перед которым факир в золотом басурманском колпаке показывал страшные фокусы с огнем. В его руке был зажженный факел, он размахивал им в разные стороны и, время от времени, поднося ко рту, то проглатывал, то выплевывал пламя.
Том и Мадлен протискивались сквозь всю эту ярмарочную толчею уже полтора часа, и Тому казалось, что его госпожа не знает, что ей нужно. Она останавливалась около каждого прилавка и подолгу без толку разглядывала всякую ерунду. А ему приходилось топтаться рядом с ней. Чтобы не было так скучно, Том тоже посматривал вокруг, примечая все, что могло привлечь его внимание и хоть как-то заинтересовать. Вот и теперь он потянул Мадлен за рукав и сказал ей:
- Смотри, зеркало! У нас же в замке нет ни одного зеркала. Давай купим его!
Мадлен еще не успела уловить смысл его слов, когда он двинулся в сторону зеркала. И тогда она все поняла.
- Том! – закричала она страшным голосом. – Том, не ходи туда! Не ходи туда!
- Том! Том! Том! – кричала она в отчаянии, и слезы текли по ее щекам. На нее испуганно оглядывались люди, стоявшая рядом с ней торговка перекрестилась. Повинуясь ее дикому порыву, время на какие-то мгновения изменило свою привычную скорость. И Мадлен видела, как неестественно медленно Том подходит к зеркалу, заглядывает в него и затем так же медленно возвращается к ней. Потом они молча шли в пестрой толпе. Том старался не смотреть на Мадлен, а та все время пыталась поймать его взгляд и найти повод, чтобы заговорить с ним. Когда они проходили мимо циркового балагана, она сказала:
- Ты же хотел зайти сюда, Том.
Том не ответил. Она упавшим голосом повторила:
- Ты же хотел зайти в цирк.
Том повернулся к ней и спросил: - Ты знала, что если я посмотрю в зеркало, то чары твои развеются, и я все вспомню? Скажи мне, ты знала? Зачем ты заколдовала меня?
Мадлен промолчала.
- Как ты могла так поступить со мной?
Том повернулся и пошел в противоположную от нее сторону.
- Куда ты? Ну, куда же ты?– жалобно всхлипнула Мадлен и засеменила вслед за ним.
Тогда Том остановился и, глядя ей прямо в глаза, твердо сказал:
- Я иду домой. И не пытайся меня остановить, ты, мерзкая ведьма.
- Не уходи, Том. Я умоляю тебя! – она хотела взять его за руку, но он не позволил ей этого сделать.
- Теперь сама себе птичек будешь ловить, а я больше не желаю тебя видеть, – сказал Том и оттолкнул ее от себя.
- Ну, ну, хоть зонтик с собой возьми, ведь ты же промокнешь. Дождик начинается, – дрожащим голосом сказала она ему, но он уже не слышал. Он, не оглядываясь, шел к выходу с ярмарочной площади. Два или три раза его куртка еще мелькнула в толпе и исчезла. Мадлен закрыла лицо ладонями. Ее плечи вздрагивали. Она горько плакала.

10.
Том сидел на низенькой чугунной ограде палисадника, подперев кулаками подбородок, и смотрел прямо перед собой. За его спиной возвышалась красная фабричная стена с длинным рядом узких окон, которые тускло поблескивали влажными от дождя стеклами. Некоторые из окон были приоткрыты, и из них доносились какие-то гулкие звуки. Случайному прохожему могло показаться, что в чреве завода скрывается громадный тролль и, заливаясь злорадным хохотом, что есть силы, крутит ручку большого зубчатого колеса. Время от времени он нажимает на деревянную педаль, и тогда в невидимых с улицы трубах раздается утробное бульканье какой-то кипящей жидкости. Да, здесь было бы нетрудно представить себе еще и не такое, но Том, похоже, не особенно обращал внимание на, окружавший его, мир. Расставшись с Мадлен, он весь день бесцельно бродил по городу и, теперь уставший, присел немного отдохнуть и собраться с мыслями. Нужно было предпринимать какие-то дальнейшие шаги. При воспоминаниях о доме Тому становилось настолько тяжко, что он боялся думать на эту тему. «Что там творится? – Ужас! Как он вернется? Что скажет? Ох, что будет! А как мама-то переживает, наверное! Нет, лучше даже не представлять себе все это. Одним словом, надо быстрее возвращаться домой. Но как? Взять и просто выбраться на дорогу, которая ведет в сторону его города? И идти, идти по ней, пока не дойдешь до дома? Можно, конечно, и так поступить. Сделать это прямо сейчас?»
Все было слишком неожиданным, и Том не был готов к решительным действиям. Один серьезный поступок он сегодня уже совершил, и на большее у него просто не было сил. Вот хорошо было бы встретить Ульриха. Ведь он где-то здесь в городе. Однако как его найти? Он говорил название своей гостиницы, но тогда Том пропустил его мимо ушей, и сейчас отчаянно пытался припомнить. Кажется, что-то похожее на…  - Нет, ни за что не вспомнить.
Том встал с ограды, отряхнул одежду и медленно пошел вдоль мрачной заводской стены. Он не знал, куда же ему направиться теперь. День заканчивался. Моросил противный мелкий дождь. В сизом воздухе индустриальной окраины ощущалась какая-то неприятная спертость. Старые кирпичные здания, казалось, распространяли вокруг себя чувство своей обреченности и безысходной тоски. Некоторые из домов были жилыми, потому что Том видел их обитателей, которые понуро заходили в темные подворотни и мелькали неясными тенями в грязных кухонных окнах. У Тома появилось желание поскорее выбраться отсюда, но ему пришлось еще долго плутать по закоулкам трущоб, прежде чем он оказался на более или менее сносной улице, где не было фабричных громадин с их угнетающими медно-красными стенами.
Темнело. На улицах зажигались первые фонари. Редкие прохожие зябко прятались под раскрытыми зонтами и спешили скорее вернуться в свои теплые дома. А Том не знал, куда ему идти. И он брел наугад в каком-то оцепенении. Куртка его полностью промокла, рубашка прилипла к спине. Он поднял воротник, однако толку от этого не было. Но ведь случаются же невероятные вещи! Том неожиданно обнаружил, что он идет и в такт своих деревянных шагов бездумно повторяет одно единственное слово «Рагнарёк».
- Раг-нарёк, раг-нарёк, раг-нарёк.
Что это такое? А ведь это название той самой гостиницы, где остановился Ульрих! Ну и название! Как удалось выговорить, не то что запомнить? Взбодрившийся Том подошел к первому попавшемуся навстречу человеку и спросил дорогу. И вскоре уже он стоял перед дверями небольшого аккуратного особняка, на котором красовалась вывеска с этим непонятным названием RAGNAR;K. Том открыл дверь. Приветствуя приход незнакомца, колокольчик над дверью мелодично звякнул, и Том оказался внутри. Сбоку от входа стояла небольшая конторка. За ней сидела женщина с приятными чертами лица и что-то записывала, в лежавшую перед ней, тетрадь.
- Здурлих жвэт? – сходу выпалил Том.
Женщина непонимающе посмотрела на него и вежливо спросила:
- Вы иностранец? -Нет, - удивленно ответил Том. – А какое отношение к этому имеет Ульрих?
- Причем здесь Ульрих? – в свою очередь удивилась женщина.
- Как причем? Я же спросил вас, не живет ли здесь Ульрих, а вы интересуетесь, не иностранец ли я.
- Ах, вот оно что! – засмеялась женщина. – Я просто не разобрала ваших слов и приняла вас за иностранца.
Том сдержанно улыбнулся. Весь его вид выражал нетерпение. Заметив это, женщина поспешила сообщить ему, что в их гостинице, действительно, живет человек по имени Ульрих.
- Однако, - тут же добавила она. – Сейчас его нет. Но вы можете подождать его здесь.
Она указала рукой на небольшой диван, стоявший воле стены, и Тому ничего не оставалось делать, как последовать ее совету.

11.
А в это самое время в гостинице Жопьона происходил странный разговор между Мадлен и неким лысым господином, в очках, который непрерывно расхаживал взад и вперед по комнате, сжимая в руках охотничий хлыст. Он щурил свои маленькие акульи глазки и злобно кривил и без того безобразные тонкие губы.
Мадлен сидела в кресле и безучастно смотрела в окно. Этот разговор был ей просто невыносим. Она не могла дождаться его окончания. Ей хотелось превратиться в неодушевленную стену, в занавеску, в стол, да хоть во что угодно, лишь бы избавить себя от этой тягостной необходимости что-то говорить и в чем-то оправдываться. Чувствуя это, ее собеседник приходил во все большее и большее бешенство. Ярость, буквально, душила его и мешала дышать. Он подошел вплотную к Мадлен, наклонил к ней свое лицо и прошипел: - Я еще раз спрашиваю тебя, что нам теперь делать? Ты не должна молчать! Ответь мне, зачем ты дала этому мальчишке мой пояс? Ты что, не понимала, чем это чревато?
- Не приближайся ко мне. У тебя изо рта тухлой рыбой воняет, - неприязненно сказала Мадлен.
Кромвель, а это был он, отбежал на середину комнаты, затопал ногами и истерично закричал:
- Зачем ты дала ему мой пояс? Зачем ты дала ему мой пояс?
- Да сколько можно тебе говорить, что он ничего не знает о могуществе твоего пояса. Он думает, что это самый обыкновенный ремень для брюк.
- Самый обыкновенный ремень. Как же! Но зачем ты это сделала!
- Я не хотела оставлять ремень в гостинице и думала, что будет надежнее, если Том оденет его на себя и станет носить, пока мы не вернемся домой. А потом я вообще забыла о нем. Мне не до того было. Может быть, тебе лично этот пояс и очень дорог, но ты же сам знаешь, что в магическом мире этому ремню грош цена. Это же дешевка. Ты просто идешь на принцип из-за своей жадности.
- Ты идиотка!!! Я всегда знал, что ты идиотка, но что такая! Это же уму не постижимо, – завопил Кромвель. – И что ты теперь предложишь делать? Не знаешь? А я знаю! Сейчас же прикажи запрячь лошадей, и поедем искать твоего Тома. И будем колесить по городу, пока не найдем. Он где-то рядом. Я чувствую. Ему некуда податься. Чужой город. Знакомых нет. Денег нет. Мы найдем его. А если не найдем, то, смотри, тебе же хуже.
- Если ты будешь угрожать, я вообще никуда не поеду, – уставшим голосом сказала Мадлен, поднимаясь с кресла. – И еще. Ты должен дать слово, что ты не причинишь зла мальчику. Он здесь вообще не причем.
- Да больно мне нужен этот сопляк, - усмехнулся Кромвель, однако при этом его глаза так недобро сверкнули, что Мадлен остановилась посреди комнаты и твердо сказала:
- Обещай мне.
- Ну, ладно, - неохотно процедил он. – Ладно.
Он рывком открыл дверь и направился к лестнице, оттолкнув хозяина гостиницы, который, оказывается, все это время, стоя в темном коридоре, подслушивал их разговор. Жопьон ринулся следом, начав, было, что-то лопотать в свое оправдание, но ни Кромвель, ни Мадлен даже не взглянули в его сторону. И тот, смущенный, растерянный и обиженный полным невниманием к своей персоне, остался возле двери.
- Я вам еще покажу, - пробормотал он. – Вы еще увидите, как я вам нужен. Я заставлю себя уважать. Тоже мне, какие важные. О! О! О!
В избытке чувств Жопьон повернулся спиной к лестнице и выразительно повилял своим задом.

12.
Честно говоря, Мадлен в тайне надеялась, что они немного покружат по ночному городу, пока Кромвель не успокоится, а потом можно будет вернуться в гостиницу, закрыться в своей комнате и, приняв чего-нибудь успокоительного, пустить все на самотек. Все это как оброненный с моста зонтик: пусть все плывет по реке. Уже ничего не вернуть. Обещания.
- Я ничего не обещаю. Я никому ничего не должна.
- Ты что-то говоришь? – раздраженно спросил Кромвель.
- Ничего.
- Ну, вот и не бубни.
Ни Мадлен ни Кромвель не скрывали взаимной неприязни и если бы ни тугой узел обстоятельств, они ни на одну долю секунды не задержались бы рядом друг с другом. Узники бездны, они сидели в разных углах кареты. Один пыхтя не находившей выхода злобой, и другая вся окутанная туманом духов и печали.
- Сладкая парочка. Лучше не найти, - подумала Мадлен и нервно засмеялась. Кромвель удивленно и даже немного испуганно посмотрел на нее. Но она махнула рукой:
- Не обращай внимания, я просто взглянула на нас со стороны.
Кромвель поджал губы, а Мадлен повернулась к окну и стала смотреть в темное пространство ночи, что освещалось только желтым светом фонарей и отблесками луж, по которым прыгали пузыри дождя и шагали редкие прохожие. Это, конечно, было полнейшим безумием искать Тома таким примитивным способом, но было бы еще большим безумием связываться с Кромвелем и пытаться ему противоречить. Мадлен делала вид, что внимательно высматривает Тома, а сама в тайне злорадствовала отчаянию своего неприятеля.
- Волшебный пояс. Вот пусть теперь без него обходится!
Неожиданно сквозь шум дождя и скрип кареты до нее донеслись звуки музыки. Мадлен приоткрыла окно. Невероятно, но кто-то играл на аккордеоне, да притом так по-французски и так самозабвенно, как это мог делать только пьяный Ульрих. Еще мгновение и перед ними появилось фиолетовое в розовую клетку пальто карлика, который сидел под козырьком яркой магазинной витрины и, чуть прикрыв глаза, выводил какую-то  душещипательную романтическую мелодию. Рядом с ним стояла наполовину выпитая бутылка бренди и велосипед.
- Так, так, так, – медленно проговорил Кромвель. – Не тот, так этот. Вот он то нам и поможет, а не поможет, - так туда ему и дорога. И пощады он не узнает.
- Ты все-таки гоблин. Нет, ты даже не гоблин, ты – мерзкий мутант, – прошептала Мадлен.
В ответ Кромвель зловеще ухмыльнулся, и приказал кучеру остановить карету.
Ульрих был так поглощен игрой, что не заметил, как к нему подошли двое. И только когда Кромвель грубо спросил, не видел ли он мальчишку, Ульрих поднял на них глаза и в ужасе отпрянул. Его музыка оборвалась.
- Ты поедешь с нами. Полезай в карету, – скомандовал Кромвель.
- Нет! – запальчиво воскликнул Ульрих. – Никогда! Вы не сможете меня заставить.
- Тогда ты останешься здесь! – прорычал монстр и двинулся в сторону бледного как смерть карлика.
- Подожди, я сама с ним поговорю, – сказала Мадлен. – Не мешай мне.
Она взглянула на Ульриха и мягко, слишком мягко спросила:
- Милый друг, неужели ты не хочешь к нам присоединиться? Прочь старые обиды. Смотри, перед тобой ведь я. Ведь я! Ведья-ведья!
Ульрих перевел свой взгляд на Мадлен и увидел, как та превращается в какое-то страшное крылатое существо. Огромные стрекозьи глаза чудовища излучали неестественный свет, который разбивался на миллион ярких точек, и тут же складывался в крупные зеркальные клетки.
Ульрих почувствовал, как гипнотическое сияние накрывает его. Он вздрогнул и попятился назад, но было уже слишком поздно. Сила закинула свой невод, и теперь возвращалась с добычей. И Ульрих понял, что опять попался.

13.
В прошлой главе мы оставили Тома сидеть в небольшой уютной гостинице со странным названием Рагнарёк. Так давайте же вернемся туда и взглянем на нашего юного героя.
Было уже довольно-таки поздно, а Ульрих так и не появился. Дольше ждать Тому казалось неприличным. Он встал с дивана и направился к выходу.
- Наверное, сегодня не самый удачный день для походов в гости, - смущенно сказал Том, обращаясь к женщине, которая все также что-то писала, склонившись над своей толстой тетрадью. – Я, может быть, завтра снова зайду.
- Подожди-ка, подожди-ка, - остановила его женщина.
Она надела очки и очень внимательно посмотрела на мальчика.
- Куда же ты пойдешь? Назад к Мадлен?
- Откуда вы меня знаете? – испугался Том.
- Мы с Ульрихом старые университетские друзья, и он мне иногда кое-что рассказывает, – загадочно улыбаясь, ответила женщина.
У нее были удивительно добрые красивые глаза и искренний голос, поэтому Том сразу же проникся к ней полнейшим доверием.
- Но откуда же вы знаете, что я также как и Ульрих ушел от Мадлен? – спросил Том.
- Судя по твоему отчаянному виду, это не так уж и трудно понять. У тебя есть деньги?
- Нет, - растерянно ответил Том.
- Так куда же ты пойдешь? Оставайся здесь. Я тебе сразу хотела сказать, но думала, что мы поговорим об этом всем, когда Ульрих придет. Но он, как видно, опять решил ночевать в каком-нибудь баре. Я дам тебе ключи от его номера. Там есть еще одна кровать. А сейчас, давай-ка, что-нибудь перекусим. Пойдем на кухню и посмотрим, что осталось от ужина.
Том боялся, что Хельга, так звали хозяйку этой гостиницы, станет задавать всякие вопросы, но она, понимая, как неприятна ему эта тема, наоборот, начала непринужденно болтать о каких-то несущественных пустяках.
Им удалось найти немного тушеных овощей, сыр, буженину, жаренные арильоны, и они там же, на кухне, присели за небольшой столик, стоявший в углу рядом с очагом, и с удовольствием поужинали. После этого Хельга отвела своего гостя на третий этаж в комнатку Ульриха. Намаявшийся за день, Том чувствовал себя таким уставшим, что даже забыл сказать спасибо этой доброй женщине. Оказавшись в комнате, он лег на кровать и сразу провалился в глубокий сон. И он увидел сверкающий снег, и пушистое поле, и близкое, во все небо, лучистое Солнце. И рядом с ним стояли еще семеро других спящих юношей, и он им что-то рассказывал, и рассказывал. И они молча слушали его и сочувственно кивали головами. Затем ему снился дом, мама, папа, друзья. Как будто они куда-то все вместе собираются, и отец говорит ему: - Том, коньки-то ты забыл.
Том бежит в дом, берет коньки. Возвращается с ними и спрашивает: - А зачем мне коньки, ведь сейчас еще осень. Видишь, на деревьях листва.
- Бери, бери, - отвечает ему отец. – На каток пойдем. Там, знаешь, сколько льда?
В этот момент кто-то подходит к Тому сбоку, кладет ему на лоб ладонь и говорит: - Да у тебя же жар!
От этих слов Том проснулся. Было утро. За окном шел дождь. Возле его кровати стояла Хельга.
- Ты, наверное, вчера простыл, - сказала она. – У тебя сильный жар. Лежи и не вставай, а я сейчас кого-нибудь в аптеку за лекарствами пошлю.

14.
Том, действительно, простудился. После его вчерашних хождений под холодным дождем это было не удивительно. Поэтому ему пришлось остаться в постели. А Ульриха все еще не было.  Для того, чтобы Тому не было слишком скучно одному в пустой комнате, Хельга принесла с чердака кипу растрепанных, пахнувших пылью, книг и старинных географических атласов. Том полдня читал одну из книг, где описывались далекие звезды со странными арабскими названиями, галактики, планеты, северные и жаркие южные страны, океаны, киты, дельфины и гигантские спруты, что иногда всплывают из пучины и топят корабли. Затем, вдоволь начитавшись, он просто лежал, рассматривал причудливые трещинки на потолке и вспоминал дом, и свою комнату, и то, как он сильно болел, когда был совсем еще маленьким. Он вспомнил маму, как она за ним ухаживала и читала ему чудесные сказки. И как он, точно также как и сейчас, лежал в кровати и смотрел то на потолок, то на большой настенный ковер, находя в его красочных узорах фантастические образы неведомых животных, людей, деревьев, цветов и слушал мамин голос.
«Что же теперь будет-то? Какой же я идиот! И зачем только сел в ту дурацкую карету? А ведь я мог и не делать этого, достаточно было просто сказать «нет». И никакие чары не заставили бы меня подчиниться себе. Я же сам захотел узнать, что будет дальше. Вот и узнаю теперь. Ох, что дома творится! И как маму с папой жалко. Они-то вообще не знают, что со мной случилось. Ужас! Ужас! Завтра же выздоровею и поеду домой.»
Но ему пришлось еще несколько дней бороться с кашлем и насморком, прежде чем Хельга не позволила ему встать с постели. Пока Том болел, Хельга также как и его мама, по вечерам рассказывала ему всякие сказки и интересные истории. Вообще за это время они сильно подружились, и Тому казалось, что он знаком с ней всю свою жизнь. Хельга тоже чувствовала в мальчике что-то родственное. Ей нравилось ухаживать за ним, и она говорила, что он похож на ее младшего брата Эрика, который вместе с Утту, их отцом, девять лет назад поплыли на корабле в дальние страны, да так и не вернулись. Здесь, в Лундоре, у Хельги не было ни одного родственника и ни одного друга, кроме беспутного Ульриха. Но и тот появлялся только когда сорился со своей Мадлен и в очередной раз сбегал с ее острова.
- В моем возрасте, - жаловалась она, – друзей уже не так просто завести.
- А как же я? - протестовал Том.
- Ну, ты – другое дело, - печально улыбалась Хельга. –  Знаешь, Том, я часто жалею, что уехала из своего родного города. Мне, конечно, нравится здесь, но иногда так хочется домой!
- Так почему же тебе не вернуться?
- Может быть, когда-нибудь и вернусь, - отвечала Хельга и загадочно улыбалась. Ее тайны, казалось, были такими же забавными, как ее добрая улыбка, и такими же лучистыми как ее смеющиеся глаза цвета моря, цвета неба и васильков.
Между тем наконец-то появился Ульрих. Он пришел ночью, и, увидев в своей комнате Тома, очень обрадовался.
- Так вот ты где оказывается! А мы тебя по всему городу ищем, - воскликнул он.
 Том проснулся, сел на кровати и уставился на Ульриха, который весело хлопал его по спине и шутливо дергал то за одно, то за другое ухо.
- А сам-то ты где был, позволь тебя спросить? – сонным голосом сказал Том, делая слабые попытки отбиться от своего чересчур энергичного приятеля.
- О, да! – ответил тот, и, оставив Тома в покое, присел на стоявший рядом стул.
- О, да! – с пафосом повторил он. – Там, где я был, тебя к счастью, нет. Но, что тебе говорить, ты же спать хочешь.
- Так ты уж разбудил, – зевая, проговорил Том. – Рассказывай, давай.
- Ах, ну что тебе рассказать? Видел я и Мадлен, и Кромвеля. Они на тебя страшно злы, особенно Кромвель. Он рвет и мечет.
- Но что я им такого сделал? – не понял Том.
- А то ты не знаешь? – хитро улыбнулся Ульрих.
- Нет.
- Ну, что же, тогда я тебе скажу. Ты унес с собой пояс, который тебе дала Мадлен.
- Этот что ли? – Том указал рукой в сторону своих брюк.
- Он самый, - подтвердил Ульрих. – Это волшебный пояс. Его обладатель может творить самые разные чудеса.
- Мне плевать на все их чудеса. Пусть забирают свой поганый пояс. Или нет, я им его не буду возвращать, а вот возьму и сожгу в камине.
- Подожди, подожди, - остановил его Ульрих. – Ты понимаешь, какая это ценность?
- Ну и бери его себе тогда, - проворчал Том. – А мне он не нужен.
- Да и мне тоже противно к нему прикасаться, – согласился Ульрих. – Хотя Мадлен сказала, чтобы я при встрече отнял у тебя этот пояс и принес ей. Кромвель, тот вообще обещал меня убить, если я тебя не разыщу.
- И что же ты будешь делать?
- Ничего.
Том задумался, затем достал пояс из брюк и протянул Ульриху, но карлик, покачав головой, сказал. – Я туда больше не пойду. Пусть делают что хотят.
- Тогда я сожгу его. Если он тебе не нужен, то мне и подавно.
При этих словах Том встал с кровати и принялся разжигать камин.
- Давай-ка я помогу тебе. У меня лучше получится, - сказал Ульрих.
Пока его приятель возился с дровами, Том внимательно рассматривал пояс. До этого он не обращал на него никакого внимания. Самый обыкновенный ремень, только немного жесткий.
- Интересно, из чего этот пояс сделан? – задумчиво спросил он.
- Из чего? – переспросил Ульрих. – Это кожа дракона.
Пламя разгоравшихся дров осветило лицо карлика и сделало его выражение зловещим.
- И какие же чудеса можно при его помощи творить? – вновь спросил Том, все еще держа пояс в руке.
- Он дарует своему хозяину свободу и способен обращать время вспять. Конечно, ему не тягаться со словом чудесной птицы, но и он может многое. Например, если ты оденешь его, никому, даже волшебной птице не догадаться о твоих намерениях. Мадлен-то он от нее не утаит, за ней слишком зияющая тьма, а тебя может быть и укроет.
- Да она и так меня не боится, - удивился Том.
- Не-е-ет! – Ульрих погрозил ему пальцем. – Ты уже отмечен злом. Ведь ты уже был подручным бездны. Такое бесследно не проходит.
- Тем более мне не нужна эта мерзость, - решительно сказал Том и швырнул пояс в камин.
Взяв кочергу, Ульрих начал переворачивать поленья, чтобы посильнее разгорелся огонь. Том присел на корточки рядом. Пояс уже со всех сторон был охвачен пламенем, но сам он все еще не загорался. Он извивался подобно змее и изо всех сил сопротивлялся огню.
- Как живой, - заметил Том.
- Ты лучше встань, а то вдруг из него какая-нибудь нечисть полезет, - опасливо посоветовал ему Ульрих. И, действительно, как только пояс начал разгораться вокруг него стали появляться разноцветные искры, а языки пламени начали какую-то сумасшедшую пляску, в которой чувствовался странный и страшный ритм.
Тому показалось, что в огне извиваются десятки бесплотных саламандр и хором поют зловещую песню. Он встал, поспешно отошел к кровати и хотел что-то сказать, когда из камина донесся сдавленный вопль. Том почувствовал, как у него на голове от ужаса зашевелились волосы. Он уже был готов броситься вон из комнаты, но Ульрих, который, отнесся к происшествию с удивительным спокойствием, остановил его.
- Все кончено, - сказал он. – Я думал, что шуму будет больше. А здесь одна только вонь. Давай-ка, откроем окно и проветрим комнату, а сами немного прогуляемся. Я тебе что-то покажу.
- Как хорошо, что мы сожгли его, – тихо проговорил Том, задумчиво глядя в огонь.
- Я тоже такого мнения, - согласился Ульрих и похлопал Тома по плечу. - Ну, хватит об этом рассуждать. Не велика важность сжечь какой-то дрянной ремень! Одевайся, пойдем. У тебя портки-то не свалятся?
Том улыбнулся и отрицательно покачал головой.

15.
Они вышли на улицу. Том поежился от ночной прохлады.
- Ни одного человека. Интересно, сколько сейчас времени? Наверное, скоро уже светать будет. Так что ты хочешь мне показать?
- Пойдем, здесь не далеко, - ответил Ульрих.
- Пойдем, - согласился Том. – Пройтись сейчас не помешает. Слушай, а что такое повернуть время вспять?
- Ну, - протянул Ульрих, - это ты понимай сам как хочешь.
- Нет, это я не совсем понимаю, а вот насчет свободы мне птичка говорила, что свобода, это не самое достойное желание.
- Что верно, то верно, - согласился Ульрих. – Но, само состояние свободы бывает приятно. Вот к стати о свободе, -  я так мечтал, сидеть под дождем на какой-нибудь улице, играть на аккордеоне, и быть ни в кого не влюбленным. Но разве так бывает? И вообще я на тебя немного обижен.
Том удивленно посмотрел на своего приятеля.
- Да, да, обижен. – Ульрих улыбнулся. – Почему ты не заметил, что я отпустил бороду? А я, как видишь, теперь с бородой. Это, во-первых, а во-вторых, вуаля! - карлик снял с головы черную вязаную шапочку и Том вдруг увидел, что Ульрих подстрижен наголо.
- Что это? – недоуменно спросил Том.
- Любовь, – с грустной гордостью ответил карлик. – Я тебе расскажу. В первый же день, оказавшись в городе, я зашел в парикмахерскую и увидел ЕЁ! Да! Она была настолько красива, что я чуть не бросился ей в ноги. Однако я собрал все свое мужество и ничем не выдал своего чувства. И она не обратила на меня особого внимания. Она просто подстригла меня и все. На следующий день я вновь пришел в эту парикмахерскую и снова попросил ее подстричь меня еще чуть-чуть. Днем позже я опять пришел. И так продолжалось до тех пор, пока на моей голове не осталось ни миллиметра волос. И тогда, чтобы у меня появился новый повод зайти в парикмахерскую и увидеть свою любовь, я решил отращивать бороду. Все дни я сидел безнадежно влюбленный напротив ее окон, играл на аккордеоне, пел песни и писал стихи. По вечерам я видел, как за ней приходит муж, и как они вдвоем отправляются домой или в ближайшее кафе. Вот так. А вчера она со мной заговорила. Да, заговорила. Она щелкнула ножницами над моим ухом и сказала: - Мосье, у вас больше нечего стричь. И вообще, что вы скажете, если я признаюсь вам, что вы мне тоже не безразличны? – она щелкнула ножницами над вторым ухом и продолжила. – Что вы скажете, если я признаюсь вам в любви?
- Мы можем это обсудить, - ответил я, пребывая в полнейшей растерянности от внезапного поворота событий. –  Мы сбежим с вами в другую страну, мы угоним самый быстроходный корабль, и нас никто не догонит. Я буду дарить вам цветы. Мы проведем незабываемые ночи под южными звездами. Мы проживем долгую жизнь и умрем в один день, сжимая друг друга в объятьях.
Она рассмеялась. И щелкнув ножницами еще раз, сказала: – Я пошутила. Я вас не люблю. И не ходите больше сюда, мосье, если вы не хотите остаться без ушей.
- Что же, - ответил я, облегченно вздохнув. – Очень хорошо. Мне и самому не хотелось вас соблазнять. А что насчет моих ушей, то это ерунда. Как сказал один мудрец, люди находятся друг от друга на расстоянии смерти, они подобно стрижам на бреющем полете едва касаются друг друга крылами. Так стоит ли опасаться за свои уши?
Я встал с кресла и отправился прочь. А она осталась стоять, где стояла, держа в руках свои длинные ножницы и раздраженно глядя мне в след. И ты знаешь, Том, мне не понравился ее голос. Я теперь боюсь ее разлюбить. Однако мы пришли. Смотри, вот здесь она работает.
Ульрих показал рукой на какой-то дом. Не зная, что сказать, Том топтался рядом со своим другом, который в глубокой задумчивости стоял напротив входной двери парикмахерской и что-то тихо говорил сам с собой. Наконец, Ульрих повернулся к Тому и сказал: – Ну, что ж, пойдем в гостиницу. Комната, наверное, уже проветрилась.
Ночь была на исходе. Небо начало понемногу светлеть. На его бледном фоне возвышались темные громадины домов. Кое-где горел свет. Пустынные улицы отзывались гулким эхом на каждый шаг, на каждый шорох.
Пойдем быстрее, - сказал Том. – Мне что-то так захотелось скорее забраться под теплое одеяло и заснуть.
- Эх ты, - разочарованно ответил Ульрих. – Послушай, какие звуки доносятся со станции, как в лужах блуждает эхо ночных паровозов, как дышат дома. Кто-то не спит. Абажур в окне. Синева предутренних стен. А хочешь, я тебе расскажу про черного человечка?
- Вот еще чего! – буркнул Том, пряча руки в подмышки.
- Нет, - улыбнулся Ульрих. – Это не тот человечек, о котором ты подумал. Послушай.
По городу бегал черный человек.
Гасил он фонарики,
Карабкаясь по лестницам.
Медленно бледный вставал рассвет,
Вслед за человеком взбирался по
лестницам.
Там, где были черные, теплые тени,
Желтые полоски вечерних фонарей,
Утренние сумерки легли на ступени,
Забрались в занавески, в щели дверей.
Ах, какой бледный город на заре,
Черный человечек плачет на дворе.
- Это твое стихотворение? – спросил Том. Ему было стыдно за свое желание спать.
- Нет, но не важно.
- А я завтра вечером уезжаю домой, - вдруг вспомнил Том. – Мне же Хельга купила билет на поезд до Монервиля. Это совсем не далеко от моего города. Там можно уже и на омнибусе или почтовой карете добраться.
- Так, значит, ты домой собираешься?
Том радостно кивнул головой.
- Ну, что же это очень хорошо, - согласился Ульрих. – Смотри, мы уже пришли.
И Том увидел перед собой знакомую вывеску и надпись из больших красных букв -  RAGNAR;K.

16.
До поезда оставался еще целый час, но Хельга и Том уже подходили к станции.
- Вот, видишь, мы не опоздали, а ты так боялся, - мягко улыбаясь, сказала Хельга. – Жалко только, что Ульрих опять куда-то пропал.
- Том в ответ взял ее под руку и нежно ткнулся носом ей в плечо.
- Не пропал, а просто немного задержался, – раздалось сзади. – Подождите же меня, а то я совсем запыхался.
Они оглянулись назад и увидели, догоняющего их, Ульриха.
- А я уже думала,  ты не придешь, - сказала Хельга. 
- Вот еще! - возмутился тот. – У меня были важные дела. Том знает.
Ульрих весело подмигнул Тому и, сделав значительное выражение лица, приложил палец к губам.
- Ты сбрил бороду! – смеясь, воскликнул Том. 
- Да! –  ответил Ульрих и тоже засмеялся. – Но, самое главное в том, что я сделал это в другой парикмахерской.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - сказала Хельга. – Однако, не слишком ли ты расхрабрился, Ульрих? То ты по городу мелкими перебежками передвигаешься и дрожишь как осиновый листочек, то гоголем ходишь, будто ни Мадлен, ни Кромвель тебе нипочем.
- Во-первых, - ответил Ульрих. – Я точно знаю, что сейчас их поблизости нет, а во-вторых, я их видел, и мы неплохо поговорили.
- Хотела бы я знать, о чем вы говорили, – иронично сказала Хельга.
- Ну, уж это наши дела, - уточнил, несколько обиженный, Ульрих.
- А мне кажется, что вы сейчас поссоритесь, – заметил Том.
- Может быть, и стоило бы это сделать, - проговорила Хельга.
- Ну, все, все, не будем раздувать пламя страстей, – миролюбиво сказал Ульрих. – Мы и так все время обижаем друг друга. Ты же меня знаешь, Хельга. Я хоть и великий грешник, но не совсем законченный негодяй.
- Слушай, а где Мадлен? – спросил Том, что бы переменить тему разговора. –  Она вернулась в свой замок?
- Нет, сейчас она вместе с Кромвелем пытается поймать чудесную птицу. Только эта птица может исполнить их страшные желания.
- Я не могу представить себе, как Мадлен в такую промозглую погоду может по полям шарахаться! – удивился Том.
- А что поделаешь? Ведь ты ее надежд не оправдал, поэтому у нее нет другого выбора, как самой прятаться в засаде и ставить капканы.
- Силки, - поправила его Хельга.
- Ну, силки, капканы, - какая разница? Одним словом она со своим монстром сейчас на том самом поле. Хотя, я подозреваю, что эта птичка там больше никогда не появятся. Она же не такая дура, чтобы снова прилетать туда, где ее опять могут поймать. Ну, да хватит об этом. Смотри, как в сумерках красив вокзал. Объятый духом дальних странствий, он такой таинственный и даже какой-то нездешний. И через несколько минут ты будешь стоять на его перроне как на самом краю планеты, и будешь вдыхать запахи ночи и бескрайних вселенных, и ты уже будешь другим, и уже чуть-чуть не отсюда. И это случится прямо сейчас, и не с кем-нибудь, а именно с тобой. Ну, а мне, мне нужно бежать. Прости меня, Том. У меня, правда, неотложные дела. Прощай. И вот еще что, - возьми. Это тебе на всякий случай. Может быть пригодится. Только сейчас не открывай! – он протянул Тому пухлый запечатанный конверт, и звонко хлопнув ладонью по его спине, быстро пошел в противоположную сторону.
- Он все-таки умеет выводить людей из себя, - сказала Хельга, провожая взглядом его неуклюжую фигуру.
- Ульрих хороший, - возразил Том и, обняв ее, повторил. – Ульрих хороший.
- Хороший то он, хороший, но он никогда не задумывается о последствиях своих дурацких поступков. Вот ты скажи мне, только честно, это он предложил тебе ремень сжечь?
- Нет, я сам так решил. Он здесь вообще не причем, - горячо возразил Том. –  Честное – пречестное слово. 
- Но он же мог догадаться, что они тебя искать будут из-за этого несчастного ремня. Надо было просто вернуть им его. А вдруг теперь они  приедут в твой город и потребуют от тебя то, что им принадлежит. И что ты будешь делать тогда?
- Я? Да я папе скажу, он их так отделает, что они даже обратную дорогу забудут. А Ульрих, - человек очень порядочный. За это он и пострадал. Ведь Мадлен превратила его в карлика, потому что он птицу ловить отказался. 
- Кто тебе об этом рассказал? – удивилась Хельга.
- Он сам рассказал, – ответил Том, недоуменно глядя на свою спутницу, которая почему-то неожиданно развеселилась.
- Верь ему больше! – едва сдерживая смех, сказала она. – Он еще не то выдумает. Птицу ловить ему никто не предлагал. А в карлика Мадлен превратила его за то, что он…, – Хельга на секунду замялась и продолжила. – В общем, тебе еще рано знать о том, что он сделал, но за такое, будь я на месте Мадлен, я его, наверное, в Буратино превратила бы! Так что поделом ему.
- Может быть, Ульрих что-то и приврал, но так странно, – задумчиво проговорил Том. – Ведь он мог воспользоваться поясом, чтобы снова стать нормальным человеком, но почему-то не сделал этого.
- Действительно, странно, - согласилась Хельга. – Вообще, сейчас я за него особенно боюсь. Он стал каким-то отчаянным, что ли, - не знаю, будто последний день живет. Вот поэтому я и переживаю, – она глубоко вздохнула. 
- Да, нет, я надеюсь, все будет хорошо. А вокзал, правда, красивый. Мне хотелось бы…, - Том неожиданно замолчал.
- Ты кого-то увидел? – тревожно спросила Хельга, заметив, что он пристально смотрит куда-то в сторону.
- Да, - неуверенно ответил Том. – Мне показалось, что я ее знаю.
- Кого? – удивилась Хельга.
- Девочку, которая только что зашла в вокзал. Я ее видел, когда гулял по городу. Я даже спрашивал у нее, который час. Пойдем же быстрее.
Том потянул Хельгу за руку, и они пошли к входу.

17.
В зале ожидания было полно народа, но Том сразу же увидел ее. Девочка стояла в обществе высокого статного полковника и красивой молодой женщины.
- Вон она, - сказал он, показывая глазами в сторону девочки.
- Так давай, подойдем, - предложила Хельга. – Она тоже куда-то собирается ехать, и, возможно, этим же поездом.
- Нет, что ты. Мы с ней не знакомы, - испугался Том. – Я, ведь, хотел просто взглянуть на нее. Лучше мы выйдем на перрон. Там поменьше народу. И вообще, мне не хочется, чтобы она меня заметила.
Последние минуты ожидания тянулись особенно долго. Тому уже и не верилось, что его поезд когда-нибудь придет. Он смотрел на рельсы. Их тонкие блестящие полосы уводили взгляд к далеким огням железнодорожных семафоров и исчезали в темной пустоте. Хотя перрон понемногу начал заполняться людьми, поезда все еще не было и не было. Хельга стояла рядом с Томом и что-то говорила и даже пыталась шутить, однако в свете станционных фонарей ее глаза предательски сверкали слезинками. И Том вдруг понял, насколько она одинока. Сейчас он сядет в поезд и уедет, а она останется здесь. Она пойдет по вечерним улицам, придет в свою гостиницу, сядет за свою конторку и останется наедине сама с собой. Совсем одна во всем этом огромном городе, во всем этом огромном мире, во всей этой бескрайней вселенной, в которой идет первый снег. Так тихо, и так одиноко.
- У тебя в волосах блестят снежинки, - сказал Том – Ты очень красивая.
Вместо ответа Хельга обняла Тома, и он почувствовал, что сам вот-вот расплачется. Тогда он резко отстранился от нее и спросил: - Хельга, ты умеешь хранить тайны?
Она удивленно пожала плечами.
- Знаешь, после общения с птичкой я научился говорить с животными. Я понимаю их речь, и они понимают меня. Сначала я думал, что это из-за волшебного ремня, но потом понял, что он здесь не причем. В один из дней, когда я лежал и болел, в мою комнату вошла кошка с котятами. Они возились и играли у меня под кроватью. И, неожиданно, я услышал, как один котенок сказал:
- Мяу, мяу, мама, почему нас кормят этими противными сосисками? Я хочу рыбку.
А сейчас, когда мы шли на вокзал, я слышал, как лошадь сказала кучеру, что и без него знает куда ехать, когда он дернул поводья. Но мне почему-то не хочется, чтобы об этом кто-нибудь знал.
- Пусть это будет тайной, - сказала Хельга и улыбнулась. – Ты мне напишешь письмо?
- Обязательно! – воскликнул Том. – Обязательно! И ты напиши мне. И Ульриху дай мой адрес. Пускай тоже напишет.
- Ох уж этот Ульрих. Снять бы ему портки, да вашим волшебным ремешком по заднице надавать как следует.
Весь день Том ждал и не мог дождаться вечера и того  самого мгновения, когда прибудет его поезд, и он, наконец, сядет  в вагон и отправится в путь. Но вот, уже откуда-то слева донесся протяжный паровозный гудок. Толпа на перроне заволновалась и немного подалась вперед, а Тому стало совсем грустно. Ему захотелось хотя бы еще на один-единственный денек остаться с Хельгой, побродить с ней по улицам, посидеть, поговорить о чем-нибудь, или просто помолчать, но, увы, та минута, которую он ждал с таким нетерпеньем, настала. Замедляя ход и выпуская клубы серебристого дыма, мимо них прополз громадный бордовый паровоз с, прицепленными к нему, вагонами и остановился у дальнего края платформы.
- Ну все. Я пошел. Пока. Я тебе напишу письмо, -  сказал Том, торопливо поцеловал Хельгу в щеку, поднялся по железным ступенькам, и уже собрался нырнуть в чрево вагона, но в самый последний момент задержался и, оглянувшись, крикнул:
- Хельга, не забудь, что кошки любят рыбку!

18.
Окно его купе выходило на противоположную от вокзала сторону. Том хотел выйти в коридор, чтобы еще раз помахать рукой Хельге, однако в проходе было слишком много пассажиров. Они толпились и протискивались к своим местам, неся с собой большие чемоданы, всякие сумки, коробки и саквояжи. Поэтому Том решил уже никуда не выходить. Тем более, что по счастливому стечению обстоятельств, кроме него в купе никого не было. Он потянулся и, раскинув руки, откинулся на удобную спинку дивана.
«Как хорошо было бы на этом поезде поехать в какое-нибудь далекое путешествие. Но, нет. – Домой, домой! И теперь уж чем скорее, тем лучше. Мне, конечно, попадет. И еще как попадет! Ну и пусть. Я это заслужил. Но зато у меня было неплохое приключение. Несколько дней меня будут ругать, накажут, а потом простят. И все будет хорошо.»
Так думал Том, с интересом разглядывая свое купе и ожидая отправления поезда. Затем он закрыл глаза и принялся представлять то, как будет рассказывать приятелям о своих приключениях. Они точно лопнут от зависти.
Тем временем поезд, наконец, тронулся. Мимо поплыли привокзальные постройки, фонари и товарные вагоны на запасных путях. Потом появился и быстро промелькнул слабо освещенный пригород с его мрачными заводами и угрюмыми домами. И вот уже город кончился, и за окном потянулись неясные ночные пейзажи. Какое то время Том еще пытался хоть что-то разглядеть, но кроме своего тусклого отражения и густой тьмы за запотевшим окном ему ничего не было видно. Тогда он вспомнил, что у него есть сыр, копченая курочка и пирожки с картошкой, которые ему напекла в дорогу Хельга. Он открыл свою сумку, достал все эти свертки, положил их на столик. И в этот момент его взгляд упал на конверт Ульриха. Он совсем забыл о нем. Интересно, что там могло быть? Конверт выглядел довольно-таки объемистым. Том быстро вскрыл его и увидел толстенную пачку денег. Честно говоря, Том почувствовал легкое разочарование. Он ожидал чего-нибудь поинтереснее.
- Зачем они мне? – задумчиво размышлял Том, рассматривая разноцветные купюры. – Да и что я могу на них купить, тем более в поезде?
Затем он заметил в конверте короткую записку, которая гласила:
«Привет, может быть, это тебе понадобится. Здесь скромная сумма. Отдашь родителям. Пускай это послужит хоть каким-то оправданием твоего отсутствия. И вообще. Ульрих».
- Ничего себе, скромная сумма, - подумал Том. – Да на эти деньги можно купить пять таких поездов как этот, и еще останется. Откуда у Ульриха такие деньги? Зря он мне их дал. Одна морока с ними. Что же теперь делать-то? А пойду-ка я в вагон-ресторан и посижу там как взрослый. Пирожки с курочкой можно и утром покушать.
Том вышел из своего купе и стал искать ресторан. Он шел по узким длинным коридорам, переходил из одного вагона в другой до тех пор, пока не оказался в просторном, залитом ярким светом вагоне, что и был тем самым рестораном, который он искал. В ресторанах Том бывал часто, но без родителей впервые. Тем не менее, он уверенно прошел между столиками, выбрал один, как ему показалось, самый удобный и, усевшись возле окна, заказал кофе с пирожными. Теперь он чувствовал себя вполне взрослым, - этаким путешествующим господином, у которого были свои дела, и который мог позволить себе немного расслабившись, сидеть в дорожном ресторане, рассеянно смотреть в окно, слушая, как, в такт его мыслям, на стыке рельс стучат колеса. Какие-то селенья, какие-то дома, - все мимо. В оконцах свет. И кто-то там живет. Живет всю жизнь. Так странно.
Подошел официант, принес заказ. Том сделал маленький глоток кофе, но тот был слишком горячий, почти кипяток. Пришлось ждать. В это время внимание Тома привлекли чьи-то громкие голоса. Он повернул голову и увидел за соседним столиком подвыпившую компанию, состоявшую из трех человек. Первыми двумя были здоровенные верзилы довольно-таки подозрительного вида, а третьим был некий толстяк в дорогом безвкусном костюме. Он, по-видимому, рассказывал какую-то очень смешную историю, потому что оба его товарища заливались противным смехом.
- Жопьон! - Том мгновенно узнал его, но от неожиданности был не в силах сразу отвести свой взгляд. Почувствовав, что на него смотрят, Жопьон обернулся к Тому, и их глаза встретились.
- Так, так, так! – сказал Жопьон. – Вот так да! Наш юный беглец! Что же ты такой бледный? Давай-ка мы, с тобой поговорим.
Гадко ухмыляясь и вытирая носовым платком сальные губы, он медленно встал из-за столика. Том не знал, да и не желал знать намерений этого отвратительного типа, однако, увидев, что он приближается, и почувствовав опасность, Том, не долго думая, взял кофейную чашку и с разворота выплеснул все ее содержимое прямо ему в морду.
- А, - Уа-уа-уа! – заорал ошпаренный Жопьон.
Двое его приятелей повскакивали со своих мест. Тогда Том запустил тарелку с пирожным ее в одного из них. Тарелка пролетела мимо и звучно разбилась о голову спешившего на шум официанта, а пирожное попало в высокую прическу дебелой круглоплечей дамы, которая сидела через столик от них и, глядя на происходившее, брезгливо морщила свое, и без того некрасивое, лицо. Вскрикнул официант, истерично завизжала женщина, и их голоса присоединились к диким воплям обезумевшего от боли Жопьона. Да ко всему прочему еще и Том захохотал. Его рассмешила пострадавшая дама, которая швырялась рукой в своем глубоком декольте и безуспешно пыталась отыскать куски пирожного, что скатились туда с ее головы.
От той стремительности, с какой начали развиваться события, дружки Жопьона слегка растерялись и, не зная, что же предпринять, топтались на одном месте. Первым пришел в себя Том. Он сначала медленно, затем быстрее начал пятиться к выходу, чтобы скорее ретироваться с места происшествия. Повинуясь охотничьему инстинкту, верзилы ринулись следом за ним. Том выскочил в тамбур, и во весь дух помчался по вагонным коридорам. Несколько вагонов он пролетел как сумасшедший, но преследователи оказались не менее проворными; они неслись огромными скачками и, казалось, вот-вот настигнут его. Том чувствовал, их прямо за своей спиной. Он в очередной раз оглянулся, чтобы оценить дистанцию, и в этот самый момент прямо перед ним из какого-то купе вышел проводник. Том столкнулся с ним и не удержавшись, на ногах, упал.
- Ты что, ошалел? – злобно закричал проводник. – Вот я тебя сейчас!
- Мы сами с ним разберемся, а ты дядя, иди, проваливай отсюда, - с угрозой сказал один из подоспевших преследователей. Проводник посмотрел на двух здоровенных парней и, решив не связываться с ними, пошел восвояси. Навстречу ему тяжело бежал Жопьон. Он в свою очередь столкнулся с проводником, прижал его к стенке своим необъятным пузом и, с трудом протиснувшись мимо, подскочил к дружкам, которые, стояли над лежащим на полу Томом и ждали дальнейших распоряжений.
- Ну-ка, - прорычал запыхавшийся Жопьон. – Поднимите его!
     При этих словах Том вскочил на ноги и попытался вновь бежать, но его схватили за шиворот. Началась шумная возня, во время которой Том изо всех сил сопротивлялся и брыкался. Жопьон несколько раз пытался ударить Тома кулаком, однако, к счастью, ни один из ударов не достиг своей цели. В самый разгар потасовки в коридоре раздался громкий властный голос, приказавший немедленно прекратить это безобразие. Том был так поглощен битвой, что не обратил на него абсолютно никакого внимания, но на его противников этот голос подействовал подобно удару хлыста. Злые как крысы, они попятились от приближающегося к ним человека. И только Жопьон не желал расставаться со своим обидчиком. Его товарищи уже благоразумно отступили в дальний конец коридора, а он все еще пытался удержать в своих руках сопротивляющегося мальчишку.
- Вам что, не ясно сказано, - повторил человек. – Немедленно прекратите!
- Он ошпарил меня и за это получит. А вы не вмешивайтесь! – огрызнулся Жопьон.
Толстяк попытался оттолкнуть подошедшего, и тут же почувствовал, что его локоть попал железную хватку, из которой ему было невозможно вырваться.
- Отпустите меня! Отпустите меня! – завизжал он, брызгая слюной. – Вы не имеете права! 
Только теперь Том заметил вступившегося за него человека. Это был высокий полковник в темно-синем мундире с блестящими пуговицами и пышными золотыми эполетами. Он крепко держал за руку Жопьона, а тот изо всех сил пытался освободиться и вопил что-то нечленораздельное.
В чем дело? – спросил полковник, обращаясь к Тому.
- Поверьте мне, сударь, это отъявленный мерзавец, - ответил Том.
- Я вижу это и сам, – заметил полковник.Так разве этого не достаточно? – с вызовом спросил Том.
- Полагаю, что вполне достаточно, - проговорил офицер, заводя руку Жопьона за спину, и толкая вдоль по коридору.
- Вы не имеете права! Вы не имеете права! – заорал толстяк.
- И ты мне еще о праве будешь говорить! – возмутился военный. – Ах ты, негодяй!
Он выволок упирающегося Жопьона в тамбур и гневно сказал:
– Если ты еще раз посмеешь тронуть этого юношу, я выброшу тебя из поезда. Так и знай. И помни, что право и власть это одно и тоже. А теперь пошел прочь!
Затем полковник повернулся к Тому, ласково потрепал его по голове и спросил. – Что, сильно тебе досталось?
Благодаря вам не очень, - ответил Том. – Если бы не вы, мосье, я не знаю, чем бы все это кончилось.
- Возможно, - согласился полковник. – Тем не менее, я заметил, что и вы нанесли им немалый урон. Иначе у ваших недругов не было бы такого энтузиазма. Я не знаю, что произошло, но думаю, вам лучше перебраться в мое купе. Я еду с женой и дочкой. И там у нас найдется одно свободное место. Пойдемте, сходим за вашими вещами. Вы согласны?
Том кивнул головой, и они отправились в его вагон. Все еще возбужденный случившимся, он пытался что-то рассказать. Он сваливал в одну кучу историю о своем похищении, об острове, замке, Мадлен, волшебном ремне, чудесных птицах и Жопьоне. По его словам выходило, что во всех его бедах виноват только один хозяин гостиницы, в которой они с Мадлен остановились.
Возможно, военный не очень-то вникал в детали этого сумбурного рассказа, но главное ему было ясно: - он не зря спас мальчишку.
- Будем считать, что все уже позади, - сказал полковник, открывая дверь своего купе. – Познакомься, это моя жена Эмма и дочь София. Ах, да, я же и сам забыл представиться. Мое имя Александр Альман.
- Я – Том Роле, – немного смущенно проговорил Том.
До него только теперь дошло, что это был отец той самой девочки, что он заприметил еще на вокзале.
- Присаживайтесь с нами, Том, - приветливо сказала Эмма и тут же забеспокоилась. – У вас на лице кровь. Надо немедленно обработать рану, чтобы в нее не попала никакая инфекция. Соня, быстрее передай мне мою сумочку!
Пока Эмма возилась с Томом, полковник в двух словах рассказал о происшествии, при этом, правда, изрядно приукрасив действия Тома. Он сказал, что тот не только обварил кипятком всех своих врагов, но и гонял их по всему поезду. Том хотел, было что-то возразить, однако, видя, с каким нескрываемым восхищением на него смотрит София, передумал и решил не разочаровывать ее. Теперь, когда он пришел в себя после драки, и чудесным образом оказался в таком приятном обществе, он чувствовал себя настолько счастливым, что ему было немного, нет, не немного, а очень страшно.
«Жизнь! Любовь! Ульрих, тот, наверное, понял бы. Ее зовут Софи. И они сидят совсем рядом, и он в ее глазах герой. Какое уж там совпадение! Дорогой мой Жопьон, при нашей следующей встрече я тебя обниму и расцелую в обе твои щеки. Тьфу, какая гадость. Одним словом, это случилось! А она, она сущий ангел. Как хочется сделать для нее что-то такое, такое, такое! Может быть, выйти из купе, найти беднягу Жопьона и еще разок ошпарить кипятком во славу любви?»
Том, сидевший до этого момента спокойно и механически поддерживавший вежливый разговор с родителями Софии, не смог удержаться и нервно захихикал от этой идиотской мысли.
Какое-то время они еще беседовали на всякие светские темы. Эмма рассказывала о своей монервильской родне, к которой они теперь ехали в гости, спрашивала Тома о его семье, и тот вежливо отвечал. Затем все начали собираться спать, потому что время было уже довольно-таки позднее.
Тому досталась верхняя полка. Он делал вид, что спит, но ему, конечно же, было не до того. Перед его глазами одна за другой и все вместе мелькали картины прошедшего дня. С того момента, как они легли спать, прошло, наверное, уже часа полтора. Взрослые давно спали, когда София, которая также как и Том лежала на верхней полке напротив него, поднялась на локте и тихонько спросила:
– Том, вы не спите?
- Нет, - также тихо ответил Том.
- Вы часто ездите на поезде?
- Честно говоря, в первый раз. А вы?
- Иногда, очень редко, но мне нравится.
- Мне тоже. Жаль только, что большую часть пути приходится спать.
- А давайте, мы с вами выйдем в коридор и немного постоим возле окна.
- Давайте, только тихо, потому что у мамы очень чуткий сон.
Они осторожно слезли вниз и, крадучись выбравшись из купе, оказались в коридоре.
- Здесь так таинственно, - сказала София, осматриваясь по сторонам. –  И у меня даже такое чувство, будто кроме нас во всем поезде никого нет.
- Да, необычно, - согласился Том. – А сейчас мы еще немного приоткроем окно и выглянем наружу.
- Хорошо, но я тогда пойду, возьму шарф и накину что-нибудь теплое, чтобы не замерзнуть. И вам ваше пальто принесу.
Пока она ходила за вещами, Том возился с оконными защелками. А потом они стояли и смотрели на белый паровозный дым, клубы которого мчались над поездом, заглядывали сверху в окна вагонов и уносились прочь.
- Смотрите, какие красивые искорки летят вместе с дымом! Они похожи на маленьких волшебных мотыльков, – восторженно сказала София.
- Да, - согласился Том. – А какой удивительный запах! Я всегда мечтал стать машинистом. Как жаль, что у нас в стране так мало железных дорог.
- Вы обязательно им станете! – порывисто сказала София и смутилась.
- Да нет, сейчас я и сам не знаю, чего хочу. Скажите, а вы играете на скрипке?
- Откуда вам это известно? – удивилась София.
- Я видел вас в Лундоре. Вы шли со скрипкой. И я даже спросил у вас, который час.
- Так жаль, что я не помню. Но я, правда, учусь игре и на скрипке, и на фортепьяно. Смотрите, мы подъезжаем к станции!
Они еще долго стояли у окна и говорили, говорили, говорили. Потом стало совсем холодно. Они вернулись в купе, забрались на свои полки, укрылись теплыми одеялами и вновь разговаривали, но уже в полголоса, так, чтобы никого не разбудить. И заснули только под самое утро, когда в коридоре уже начал ходить полусонный проводник и греметь ведрами.

19.
Ранним сумеречным утром поезд прибыл в Монервиль. Том попрощался с Софией и ее родителями, и пошел на станцию омнибусов, для того, чтобы узнать расписание движения в Торридон, его родной город. Поезд сделал крюк, обогнув чуть ли не всю страну, но зато теперь до дома было не больше часу езды на любой карете.
Тому повезло. Ближайший экипаж отъезжал через пятнадцать минут, и к тому же в нем были свободные места. И вскоре Том уже сидел на широком кожаном сиденье и думал о Софии. Когда и где им придется увидеться вновь? Но, вообще, мыслей было у него много, очень много. И одна из них, та, которую он хотел упрятать дальше всего и о которой он хотел бы вообще забыть, вновь и вновь упрямо пробивала себе путь, заслоняла собой все остальные и была, поистине невыносимой.
Как прийти домой? И что сказать? И этого уже не избежать. Не избежать.
Вчерашний снег растаял, и дорога была покрыта какой-то липкой грязью. Шел холодный серый дождь. Неплотно пригнанные к своим пазам, оконные стекла, противно позвякивали, а изо всех щелей дул промозглый ветер. Чем ближе подъезжал омнибус к Торридону, тем неуютнее становилось у Тома на душе. И тем больше он страшился встречи со своими родителями.
- Это только одно единственное мгновение, как в воду зайти, а потом, потом будь, что будет, - успокаивал он себя. Тем не менее, сердце его сжималось. Многое он отдал бы за то, чтобы эта развалюха ехала как можно дольше, но, увы, вот уже за окном появились знакомые дома и улицы. И вот он уже стоял перед своим домом, не решаясь подойти к двери.
Шел дождь. Тому было холодно, но он все медлил. Он никак не мог преодолеть свой страх. И тогда вместо того, чтобы постучаться в дверь, Том направился в сад и просидел до самого вечера, дрожа от холода и отчаяния. Он смотрел на окна, на тонкие струйки дождевой воды, что стекали с черепичной крыши и падали вниз на пожухлую траву, в которой все еще стояли горшочки с увядшей геранью и чего-то выжидал, оттягивая момент своего возвращения.
- Герань не убрали, –  отстранено заметил Том. -  А как я любил ее запах. Как все было хорошо. И что теперь? А теперь ничего. Не пойду я домой. Не смогу. Уеду, куда глаза глядят. Деньги у меня есть. Много денег. Вот только взгляну на маму и все. К этому  времени уже начало темнеть, и в окнах дома зажглись огни. В гостиной несколько раз мелькнули силуэты отца и матери, но Том видел их только издалека.
- Подойду поближе, лишь одним глазом взгляну на них, и уйду навсегда, – решил он и, подкравшись к окну, заглянул внутрь.
Мама стояла возле стола спиной к окну и была занята каким-то делом. Затем она несколько раз прошлась по комнате, подошла к шкафу и повернулась лицом к окну. И Том вдруг увидел, что это была не его мама!
- Мама! Мама!– закричал Том и бросился к входной двери.
Он колотил в дверь и руками и ногами, пока ее не открыли.  На пороге стоял совершенно незнакомый мужчина, а из-за его плеча настороженно выглядывала женщина, которую Том видел в окно.
- Что вам нужно? – мрачно произнес мужчина.
- Здесь жила семья Роле. Где она? – испуганно спросил Том.
- Роле? Два месяца назад они продали нам свой дом и уехали.
- Куда? Почему? Что произошло?
- Видите ли, прошлым летом у них случилось несчастье. Их единственный сын утонул в реке.
- С чего вы взяли! – вскричал Том.
- Кто-то из рыбаков сказал, что он направлялся к реке. И с тех пор его никто не видел. А почему вы спрашиваете?
- Я спрашиваю, потому что я и есть их сын.
- Ты их сын? – выступая вперед, изумленно переспросила женщина.
- Да, я – Том Роле. Куда же они уехали?
- Ах, если бы кто знал! Ты – их сын. И ты жив! С ума можно сойти! Но, ты знаешь, они слишком сильно горевали. Им все здесь напоминало тебя. Но тебя уже не было. И тогда они продали дом и, не сказав никому ни слова, уехали в неизвестном направлении. И ни мы, ни соседи не знают, где они теперь. Но вы заходите, проходите в дом, – женщина  обняла потрясенного и ничего не соображающего Тома за плечи и провела в прихожую.
- У вас есть еще какие-нибудь родственники, которые могли бы знать, куда они могли уехать?
Том отрицательно покачал головой.
- Ну, ничего, ничего, - сказал мужчина. – Переночуете сегодня у нас, а завтра, это будет завтра. И тогда уже решите, что же делать дальше. А пока раздевайтесь и чувствуйте себя как дома.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

20.
Низкое зимнее Солнце простирало свои длинные яркие лучи сквозь ледяную вьюгу и освещало ими заснеженное поле и лес, вдоль которого медленно двигалась маленькая фигурка человека.
- Кто этот безумец? – спрашивал ветер.
- Кто этот безумец? – спрашивало поле у старого паркового леса.
- Кто этот безумец? – спрашивал лес, и тут же отвечал. – Мне-то он знаком, но вы, друзья, пойдите-ка у Солнца спросите. Если оно его не знает, то и я заблуждаюсь. Хотя, сдается мне, что это Том Роле из Торридона. Но, куда он идет?
Такой диалог сочинил сам Том, чтобы ему было веселее шагать в этой солнечной метели.
Когда он принял решение идти из Торридона в Монервиль пешком, ветра еще не было. И ему казалось, что эти тридцать километров он пройдет очень быстро. К тому же он подумал, что дорога делает слишком много лишних поворотов и можно пойти напрямик по проселочной дороге, значительно сократив путь. Конечно, если бы у него было хоть немного денег, он купил бы билет, и поехал на омнибусе, но, увы, денег у него не было.

21.
Вернувшись в родной город и не застав родителей дома, Том пребывал в полнейшем отчаянии. Он целыми днями ходил по всем знакомым с одним и тем же вопросом, - не знают ли они, куда уехали его мама и папа. Но никто ничего не знал. Тогда Том вспомнил, что у них есть одна очень дальняя родственница, троюродная тетя со стороны отца, которая живет на другом краю города. И хотя мама говорила о ней, что та очень нехороший человек, Том подумал, что, может быть, она подскажет, где ему искать родителей, и направился к ней.
Эта родственница впустила его в свой дом, но разговаривала с ним так неприветливо и пренебрежительно, как если бы он был каким-нибудь нищим попрошайкой. Однако, когда в процессе разговора Том случайно обмолвился, что у него есть большие деньги, тетя мгновенно подобрела. Она сказала, что обязательно поможет Тому отыскать и маму и папу. Для этого нужно было только отдать ей все его денежки, а она наймет частных детективов. Более того, она любезно предложила Тому на время поисков пожить у нее в доме. Так Том и сделал. И жил там почти два месяца до тех пор, пока однажды ночью случайно не подслушал разговор тети и ее мужа.
- Да что тянуть? – спрашивал муж. – Я сегодня же его придушу, и никто ничего не узнает.
- Подожди, я придумала кое-что другое, – отвечала тетя. – Я пойду и заявлю в полицию, что он нас обокрал. А если заикнется о своих деньгах, кто ему поверит?
Утром следующего дня Том навсегда покинул тот дом, и сам отправился на поиски своих родителей.
Вот так Том и оказался в поле тем солнечным и вьюжным днем.
Он все еще старался бодриться, но мороз брал свое. Ни тоненькое пальто, ни свитер, ни шарф уже не согревали и не защищали его от пронзительного ветра. Том чувствовал, что понемногу начинает подмерзать, да и ноги у него так устали, что не хотели двигаться дальше.
- Сяду-ка я под какое-нибудь дерево и немного отдохну, - подумал Том. И как раз в этот момент справа от себя он увидел старинную каменную беседку, стоявшую на самом краю леса. В ней сохранились мраморные скамьи и бортики между столбами, которые казались достаточно высокими, чтобы служить неким подобием укрытия от вьюги. Поэтому Том без всяких раздумий вошел в беседку и, пристроившись в углу, спрятал нос в высоком воротнике свитера, сунул озябшие руки в подмышки и закрыл глаза. И холод, похоже, отступил. Тому стало тепло, теплее, совсем тепло. Чьи-то лица, глаза, нежные опахала ветра, жемчужные паруса, что скользили по ослепительной глади океана навстречу необъятной звезде Солнца; – все дрожало и таяло в ласковом свете ее сияющих лучей. И не было уже ничего, кроме этой звезды и волчьего воя.
- Волчьего воя? – спросил себя Том. – При чем здесь волки? Солнце, Солнце… Ах, Солнце… - Том нехотя и даже с некоторым трудом открыл глаза и увидел прямо перед собой волчью стаю.
Некоторые волки сидели вокруг беседки, а другие рыскали из стороны в сторону, как бы раздумывая, не запрыгнуть ли им вовнутрь. Теплый сон мгновенно слетел с Тома. Он в ужасе смотрел на волков, будучи уверенным, что они вот-вот разорвут его на мелкие кусочки. Однако те не были так просты, чтобы сразу набрасываться на человека. Они по своему собственному опыту знали, какими коварными и опасными бывают люди. Сначала нужно было все как следует разузнать и проверить.
- Что, собачки, небось, замерзли, - проговорил Том, искоса глядя на стаю.  –  У-тю-тю-тю-тю. Хорошие собачки замерзли. Вот и мне холодно.
- Давай, тогда в догонялки поиграем, может быть, согреемся, - ответил вожак и прищурил свои насмешливые янтарные глаза. Старый, умудренный жизнью, волк не особенно удивился тому, что человек говорит понятными ему словами. Эти люди бывают и колдунами, и охотниками. Это нужно знать и держать ухо востро. Особенно теперь, когда стало ясно, что человек этот могущественный господин. Кто говорит, тот повелевает.
- Нет, ответил Том. – Где уж мне за вами угнаться!
- И, правда, - сказал вожак и задумался.
Другие волки время от времени начинали выть и нетерпеливо перебегать с места на место.
- Отведите меня в ближайшее селение. Я, кажется, заблудился. И мне очень холодно, – попросил Том.
- Люди слишком вероломны, - ответил старый волк. – Конечно, я не имею в виду вас, уважаемый. Но мы не желаем навлечь на себя напасти.
- Тогда может быть, вы ждете, пока я здесь окончательно не окоченею, чтобы растерзать мой труп?
- О, нет, что вы! – воскликнули все волки хором, а вожак сказал. – Тот, кто говорит, тот предлагает, но вы и сами, милостивый государь, знаете, что если мы съедим вас, то мы вами отравимся. Колдуны ядовиты.
- Что же предложите вы? – в тон ему спросил Том.
- Я предлагаю просто разминуться. Вот и все.
- И все?! – закричал Том. – Я прошу вас, отведите меня к теплу.
Вожак запрыгнул в беседку, подошел совсем близко к Тому и, заглянув ему в глаза, проговорил: - Человек, мы не поведем тебя в селение, как бы близко или далеко оно ни было. Но здесь совсем неподалеку есть старый необитаемый особняк. Когда-то там жили люди. Только туда мы можем тебя привести. Только туда.
Несмотря на то, что последняя фраза волка прозвучала угрожающе, Том радостно закивал головой, давая понять, что согласен. Вожак властно посмотрел на стаю, что-то хрипло рыкнул, и один из молодых волков подбежал к беседке.
- Покажешь человеку заброшенный дом, – приказал  старый волк, перепрыгнул через каменный бортик и, не прощаясь с Томом, медленно побежал в поле. За ним последовала вся стая, кроме того волка, который должен отвести Тома к особняку.
- Пойдемте, - сказал молодой волк, с интересом разглядывая Тома. Он еще никогда не видел человека так близко.
- Это далеко? – спросил Том.
- Да нет, - ответил проводник и мотнул головой в сторону леса. – Совсем рядом.
Том выбрался из беседки, и они пошли по сверкающей снежной целине меж огромных в три обхвата деревьев, из которых состоял лес. Откуда-то сверху на них смотрели любопытные белки и птицы, удивляясь тому, что волк и человек идут вместе и мирно разговаривают между собой.
- Чик-чирик, - говорили птицы.
- И, правда, - отвечали белки.
- Чик-чирик, - говорили птицы. –  Весь мир сошел с ума или одни только волки?
- Только волки, - отвечали белки. – Ведь мы с вами в порядке? Правда?
- Правда, правда, - говорили птицы. –  Чик-чирик!
Пока Том выдумывал очередной диалог, в прогалине между деревьев показались стены высокого, похожего на замок дома.
- Ну, вот, я и привел тебя. Прощай, - сказал волк.
- Подожди, подожди, - остановил его Том. – У меня, кажется, кое-что есть для тебя.
Он порылся в сумке и достал оттуда несколько конфет, которые он прошлой ночью стащил из тетиного буфета.
- Попробуй. Я знаю, что тебе это понравится. Сейчас, я только обертки сниму. Вот. – Том протянул волку конфеты.
- Оу! – восторженно проговорил волк, щуря глаза и виляя хвостом. – Оу! Так вот что едят люди. Как вкусно! А еще?
- Больше у меня нет, - ответил Том.
- Как жаль, как жаль. Ну, ладно. Тогда, прощай! – сказал волк и побежал в лес. Его серая спина мелькнула среди деревьев и исчезла из виду.
Сделав несколько шагов вперед, Том оказался на широкой заснеженной площадке перед домом.

22.
В лесу вьюги не было, и ветер почти не чувствовался, а здесь на открытом пространстве носилась белесая круговерть из снежной пыли и льдинок, которая заставила Тома быстрее войти в черный провал парадного входа.
На первом этаже царила полнейшая разруха; - ни одной целой двери, окна выбиты, повсюду горы какого-то мусора и обломков старой мебели. Тут едва ли можно было согреться. Поэтому Том поднялся на верхний этаж. И только там ему удалось отыскать одну более или менее приличную комнату, где еще сохранились застекленные окна. Теперь было уже трудно догадаться, чем она когда-то служила, - спальней, детской или кабинетом. От всей обстановки остались лишь низенький столик и обшарпанное кресло. Одним из главных преимуществ этой комнаты было то, что в углу ее стояла большая изразцовая печь. Том притащил с первого этажа различные деревяшки, два разломанных стула, куски обоев и развел в печи огонь. Вскоре в комнате стало так тепло, что Тому захотелось снять с себя пальто и шапку. Сначала он предполагал только немного отогреться и затем идти дальше. Однако короткий зимний день был уже на исходе. И, поэтому очень скоро Том понял, что ему лучше переночевать в этом заброшенном доме, а в дальнейший путь отправиться завтра утром. Так было бы разумнее. И он решил остаться.
Сквозь оконные стекла в пустую комнату лился густой багряный свет морозного заката и окрашивал ее стены в красноватые тона. В этом странном освещении комнатное пространство казалось каким-то неестественным и даже       фантастическим, чересчур фантастическим.
Том сидел в кресле, и перелистывал пыльную книгу, которую он нашел на первом этаже во время своего очередного похода за дровами. Время от времени он поднимал голову, смотрел на окно, прислушивался к тихому пению раскаленной печи и вновь принимался за чтение. Нельзя сказать, что книга была очень интересная, но она помогала Тому хоть как-то отвлечься от тяготивших его мыслей и скоротать время.
Когда наступили сумерки, и в комнате стало слишком темно, чтобы читать, Том отложил книгу и, поудобнее устроившись в кресле, начал наблюдать за жаркими язычками огня, что играли в печи. Через некоторое время веки его сомкнулись, и он задремал.
Когда он внезапно проснулся, в комнате была уже кромешная тьма. Печь давно погасла. Из невидимых коридоров не доносилось ни единого звука. И все же Том был уверен, что что-то разбудило его. Несмотря на полную тишину, ему показалось, что в доме происходит какое-то движение. Стараясь не поворачиваться спиной к входной двери, он начал торопливо растапливать печь. Прошла минута, другая. Однако ничего не случилось. Все было тихо. Минуло еще полчаса, и Том вновь стал клевать носом и погружаться в дрему. И ему даже уже начало что-то сниться. Но в этот момент сквозь пелену сна к нему прикоснулся чей-то холодный потусторонний взгляд, который заставил его вздрогнуть. Том открыл глаза и к своему ужасу увидел неясную бледно-голубую фигуру человека, что стоял воле окна и молча смотрел в его сторону. Судорожным движением, схватив с пола первую, попавшуюся под руку палку, Том прижался к стене. Тем временем в комнату вошел кто-то еще, и еще, потом еще какая-то женщина и ребенок. Они входили и останавливались на некотором расстоянии от двери, образуя собой что-то наподобие полукруга. Том не смел ни шелохнуться, ни оторвать взгляда от этих страшных призраков в длинных полупрозрачных одеждах, которые безмолвно стояли перед ним и, казалось, что-то ждали от него. Затем один из них сделал едва заметный шаг вперед. Вслед за ним все другие призраки начали медленно сужать свое кольцо, все ближе и ближе подходя к Тому. И тогда он закричал. Что было дальше, он не помнил.
Как он выбежал из комнаты, как летел кубарем по широкой темной лестнице, как выскочил из дома и оказался в лесу? - Все произошло в одно единственное мгновение. Он бежал меж деревьев, бежал по полю. Он падал, поднимался на ноги и вновь бежал, не разбирая дороги и задыхаясь ночным морозным воздухом. У него уже не было сил, но он продолжал бежать до тех пор, пока вдруг не очутился возле какого-то темного здания. Входная дверь была немного приоткрыта и сквозь нее пробивалась полоска теплого света. Том вбежал внутрь. Оказалось, что это была деревенская церковь.
В полнейшем изнеможении он упал на деревянный пол. Прошло, наверное, минут двадцать, прежде чем он немного пришел в себя и поднялся на ноги. Кроме него в храме никого не было. Он стоял, удивленно глядя по сторонам. С настенных фресок и икон смотрели седовласые святые, под образами таинственно мерцали лампады. В больших круглых подсвечниках тихими ясными огоньками горели восковые свечи.
Тома уже начало тревожить отсутствие людей, когда в стене открылась узкая боковая дверца, и в храм вошел невысокий старец священник в зеленом, расшитом золотом, облачении.
- Что-то случилось? – тревожно спросил он, подходя к Тому. – У вас такой вид, будто за вами волки гнались.
- Если бы волки! – ответил Том и рассказал обо всем, что произошло с ним в заброшенном доме.
Внимательно выслушав рассказ молодого человека, священник сказал:
- Будь мне столько же лет как тебе, и окажись я в доме с привидениями, я бы тоже испугался.
- А сейчас не испугались бы? – недоверчиво спросил Том.
- Честно говоря, не знаю. Я думаю, приведения это души людей, что после смерти не нашли покоя. Их истории, конечно, бывают страшны. От того они и пытаются вернуться с того света, чтобы что-то изменить, что-то исправить. Но жизнь их минула, и они лишь тень, и ничего уж не исправишь. Все кончено. Все так, как было. И ничего иначе. И душам их темно. Плохо им. Возможно, что они даже и молиться не могут. Иначе бы не возвращались и не бродили бы безысходными призраками по пустым домам. Ты понимаешь меня?
Том кивнул головой.
- И вот, поэтому я уверен, что их не стоит бояться. За них нужно Господу Богу молиться. Ведь, мы с тобой живы. И наши молитвы еще могут быть услышаны. Пока мы живы, мы еще можем надеяться, что что-то изменится. Пока мы живы. Так что, давай, поставим свечи за упокой этих несчастных душ и помолимся. И им хоть немного станет светлее. Когда-то, ведь, и нас не будет. Ты знаешь об этом? И тебе, и тебе предстоит пройти через смерть. Ты когда-нибудь об этом думал?
- А что с нами будет на том свете? – спросил Том.
- Что выберешь здесь, то будет и там. Но будет вовсе не так, как тебе сейчас это мнится. И это будет навеки, навсегда. Ты понимаешь, навсегда. Поэтому, давай-ка, помолимся, чтобы было всегда только то, что самое, самое лучше, то, о чем мы с тобой даже и не догадываемся, то, чтобы все было по воле Божьей, и чтобы никто не уходил в безысходный мрак, и чтобы пленники все были спасены, и чтобы никому не было плохо. Ты понимаешь меня?
- Понимаю, – тихо сказал Том.
Они встали на колени и долго молились. Затем священник попросил Тома подождать и, ненадолго отлучившись, вскоре появился уже в обычной темной рясе и шерстяной тужурке. Вернувшись, он пригласил Тома в, стоявший около церкви, странноприимный дом. Там можно было и поужинать, и переночевать. В те времена такие дома часто строили рядом с деревенскими церквями, чтобы приютить и обогреть странников и случайных путников, которых в дороге застигла ночь или ненастье. Как правило, это были маленькие каменные строения, вмещавшие в себя несколько комнат, одна из которых служила и столовой, и кухней, и общим залом.
- Старайся не шуметь, сейчас уже поздно, - тихо открывая дверь, предупредил священник. Однако постояльцы еще не спали. В очаге ярко пылал огонь. За длинным деревянным столом сидели двое; бородатый монах и некий господин. Они о чем-то увлеченно разговаривали и не обратили внимания на, представленного им, молодого человека.
Том опустился на скамью у самого края стола, съел несколько холодных картофелин, запил их горячим чаем, и теперь тихонько сидел, радуясь теплу и надежному крову над головой. Он мог бы пойти и лечь спать, но ему хотелось еще немного посидеть, так, чтобы разговор взрослых убаюкал его и чтобы он перед сном уже не о чем не думал, не размышлял, и чтобы сердце его не сжималось от мыслей о родителях, о доме и о неизвестном будущем.
- Мороз-то какой, – сказал священник, который,  накормив Тома, и сделав кое-какие свои дела, присоединился к сидящим за столом.
- С утра вроде бы еще не так было, – прогудел монах.
- С утра еще не так, – согласился священник. – А сейчас взглянешь на небо, звезды ледышками кажутся. В лесу деревья от стужи трещат.
- Ночь, – задумчиво проговорил третий собеседник, молодой господин в старомодном фраке, из-под которого выглядывал высокий крахмальный воротник и, аккуратно повязанный, белый бант, что делало его похожим на поэта из позапрошлого века.
- Зимний космос, планета Земля, - неожиданно для себя вставил Том, вспомнив при этом Ульриха. Тот бы точно, сказал что-нибудь эдакое.
- Космос, - повторил вслед за ним задумчивый господин. – Ночь. Я не понимаю, как лесные зверушки зимуют.
- Они привычные, – сказал монах. – Да и человек не замерзнет, если не растеряется. Вот, к примеру, когда я собираюсь идти куда-нибудь далеко в морозную погоду, я стараюсь не спешить. Сначала выхожу из дома, стою некоторое время, промерзаю как следует, затем возвращаюсь в тепло, отогреваюсь так, чтобы из тела жар пошел, чтобы все аж горело. И только тогда отправляюсь в путь. И не мерзну. Во всяком случае, долго не мерзну. Как-то в зимней степи меня застала ночь. И мороз был, надо сказать, жуткий. Повезло мне только в том, что снегу в ту зиму навалило очень много. Так я выкопал себе нору как медведь и только тем спасся. Тут своя наука должна быть, ну, с Божьей помощью, естественно. Без этого никак.
Потом кто-то начал рассказывать еще какую-то историю, но Том уже не слышал. Он сладко спал, приткнувшись щекой к краешку стола, и ему снилась София.
Была яркая ночь. Они стояли на железнодорожном перроне, глядя на огромный пыхтящий паровоз, из высокой кабины которого выглядывал Ульрих, и что-то задорно кричал. Сняв с головы красную фуражку машиниста, он размахивал ею из стороны в сторону, а затем подбросил вверх. И фуражка полетела как бумеранг.
- Лови, лови! – весело кричала София.
Том побежал за фуражкой и столкнулся со своими родителями. Отец поймал фуражку раньше него и, смеясь, одел ее ему на голову.
Теперь ты - настоящий машинист, - сказала мама.
- Я - машинист! - закричал Том, повернувшись к Софии. – Я машинист!
- Забирайся в кабину! – весело скомандовал Ульрих. – Отправляемся в космос!
- В космос! – радостно закричал Том. – Все в космос!

  23.
Было еще совсем темно, когда в доме началось хождение. Несколько раз хлопала входная дверь, кто-то довольно-таки громко отдавал распоряжения относительно лошади и саней, гремела посуда, раздавались еще какие-то звуки. Недовольный тем, что его разбудили в такую рань, Том натянул на голову тяжелое верблюжье одеяло и, повернувшись лицом к стене, попытался снова уснуть, но не тут-то было.
-  Вставай, засоня! - грубо пробасил кто-то рядом с ним. – Сколько можно спать? Люди уж и умылись, и помолились, а он все дрыхнет.
Том немного приоткрыл одеяло. Перед ним стоял монах.
Увидев, что Том проснулся, он поинтересовался:
- Тебе куда, в Монервиль нужно?
Том молча кивнул головой.
- Тогда вставай, иначе опоздаешь. Мосье Боткин уже отъезжает. Вам по пути. Он согласился тебя с собой прихватить. Давай, давай, поднимайся.
Хотя Том еще не совсем проснулся и не понимал, о каком таком Боткине идет речь, он быстро встал и начал одеваться. Когда он был готов, монах позвал его к столу и, пододвинув огромную сковороду с остатками еще горячей жареной картошки и поставив перед ним кружку с красным вином, сказал:
- Вот, поешь. А то голодным в путь-дорогу негоже пускаться. Да успеешь уже. Подождут тебя. Я договорился. А вот и сами Мосье Пьер Боткин.
В комнату вошел тот господин, что вчера сидел с ними за столом. Сейчас на нем было дорожное пальто. Он был уже почти собран. Оставалось только, взять свой саквояж и попрощаться.
- Так вы едете, молодой человек? – спросил он, обращаясь к Тому.
Тот порывисто вскочил из-за стола, но монах остановил его.
- Не спеши. Сначала поешь, как следует. И вот еще что. Шапки-то у тебя нет. Вот, эту возьмешь, - он протянул Тому мохнатую енотовую шапку. – Примерь, тебе впору должна быть.
Мосье Боткин оказался человеком довольно-таки общительным. Он всю дорогу что-то говорил, что-то рассказывал. И Тому не составляло труда поддерживать эту непринужденную беседу вежливыми междометиями и кивками головы. Когда они уже подъехали к городу, и выяснилось, что Пьер направляется не в Монервиль, а в Лундор, Том оживился и попросил его при возможности зайти в гостиницу под названием Рагнарёк, передать ее хозяйке привет. Том хотел тут же написать Хельге письмо, рассказать ей все, что с ним произошло, но, чтобы не расстраивать ее, он решил отложить это дело до лучших времен, когда все его злоключения будут уже позади, и когда можно будет и самому ее навестить или пригласить к себе. Одним словом, он просто попросил передать ей привет и сказать, что у него все хорошо.

24.
Честно говоря, Том понимал, что у него не было почти никаких шансов найти родителей в Монервиле. Они могли поехать куда угодно. Куда угодно. Почему же он приехал в Монервиль? Он не задавался таким вопросом. Он все понимал. То была простая надежда на чудо и потребность в действии. И теперь он бродил по заснеженным улицам чужого города, грелся в трактирах, и здании старого железнодорожного вокзала. У него вообще не было денег. Ему хотелось есть. Он проводил ночь в каких-то темных парадных, откуда его гоняли дворники. Несколько раз его приводили в полицейский участок и хотели арестовать как бродягу. Чтобы выбраться на волю всякий раз приходилось придумывать какую-нибудь невероятную историю. Все эти скитания были настолько безысходны, что мало-помалу Том начал впадать в настоящее отчаяние. Может быть, он и вернулся бы в свой родной город, но там его никто не ждал, кроме той алчной родственницы, которая хотела его оклеветать. Эти скитания длились день за днем, день за днем, и Том уже потерял счет этим мутным ледяным дням и ночам. Ему некуда было идти. Он настолько ослаб, что его качало ветром. Перед его глазами стояла какая-то пелена, в которой время от времени образовывались темные полыньи, куда он все чаще и чаще обращал свой взор. Время от времени он начинал разговаривать с какими-то невидимыми собеседниками. И неизвестно чем бы все это кончилось, если бы какой-то бездомный оборванец из тех, которые теперь часто составляли его компанию в поисках тепла и еды, не пригласил его с собой в Форштадт, фабричный город, находившийся где-то на северо-востоке в километрах семидесяти от Монервиля. В Форштадте можно было без труда найти работу и как-то устроиться.
Они забрались в товарный вагон, и через какое-то время были в Форштадте, огромном мрачном городе, где и сам снег был темным от копоти многочисленных заводов, грязные корпуса которых можно было видеть повсюду, даже на центральных улицах. Задворки Лундора по сравнению с Форштадтом выглядели очень даже милыми и романтическими. Здесь же все было настолько чуждым и подавляющим, что Том пожалел, о своем решении покинуть Монервиль. Он смотрел на громадные фабричные здания, на белесое небо, в унылые перспективы улиц и чувствовал, что теряет себя. Он чувствовал, что вся его прежняя жизнь, все, что в нем есть, что было, - все так иллюзорно и никому не нужно. Никому. Ах, если бы он умер от голода и холода в Монервиле. Там и полицейские были душевные, и брезгливые горожане казались какими-то своими родными. И пусть он был всеми отверженный, потерявшийся, но он знал, что так ему и надо, что он виноват. И можно было с легким сердцем лечь и закрыть глаза. Но здесь, – здесь он был никем. И эта чужая жизнь, ее беспощадное пространство проникало в него с каждым его вдохом и опустошало его душу. Он смотрел на людей, пытаясь отыскать в их глазах хотя бы слабый намек на что-то знакомое, человеческое, но нет. Он видел в них нечто такое, что заставляло его содрогаться. О, да! Это был чужой мир, чужая жизнь. Но Тому было некуда деваться. Он собрал все свое мужество и принял этот вызов судьбы. Он остался в этом ужасном городе и устроился на обувную фабрику. И началась работа, работа, работа. Том надеялся скопить немного денег, чтобы выбраться из этого города и продолжить поиски своих родителей. Но, оказалось, что все не так просто. Денег хватало только на самую дешевую еду и оплату крошечной комнатушки, которую он снимал в заводском доме для приезжих рабочих.
Прошел месяц, два, три месяца. Затем еще много времени. Сначала Том думал, что вот еще немного, и он уедет. Еще немного. Но все это тянулось так долго, что монотонность дней окутала его в какой-то кокон, который рано или поздно должен был превратить его в одного из тех многочисленных мутноглазых существ, что жили в этом городе. Перед тем как лечь спать после очередного рабочего дня Том все еще говорил себе: - Скоро я уеду. Вот только немножко скоплю денежек и уеду. Но раз от разу это звучало все менее и менее убедительно. Иногда он спрашивал себя:
- А куда я поеду? И зачем? Какой в этом смысл-то? Что здесь, то и там. Все неизменно. И ни в чем нет смысла. Все суета.
Он, конечно, помнил о родителях, однако это воспоминание уже не вызывало каких-то особых чувств. Это была простая констатация факта. И Том начал смиряться со своей судьбой. Он уже ни на что не надеялся. Скитаясь в Монервиле, он плакал, там ему хотелось умереть, там его сердце просто разрывалось от горя. А здесь нет. Здесь не было ничего, даже его сердца. Оно растворилось в чреве этого чужого мира, который был несравнимо сильнее его слабой неокрепшей души. Он полностью отдался своей новой жизни, которая стала теперь для него естественной и единственно реальной. Обо всем остальном он старался уже и не вспоминать.

25.
Однажды вечером, когда Том как обычно после работы зашел в столовую и стоял в длинной очереди к раздаточной, вдыхая душный запах перепрелой пищи и, разглядывая картины с натюрмортами какого-то местного художника, которые висели на тускло-желтых масляных стенах зала, до его слуха случайно донесся небольшой обрывок разговора:
- В город приехал цирк. Ты пойдешь?
- Где это?
- На площади Просвещения.
Услышав эту новость, Тому захотелось немного прогуляться перед сном и взглянуть на цирк. Он взял свою порцию еды, проглотил распаренные макароны, запил их компотом и направился к площади Просвещения. Он прошел несколько кварталов по слабо освещенным улицам, свернул налево, затем направо и вскоре увидел большой разноцветный шатер, напротив которого собралась толпа зевак. Они смотрели на зазывалу, - факира в золотом басурманском колпаке. Факир показывал фокусы с огнем. Тому показалось, что все это он уже когда-то видел. Присмотревшись, он вспомнил Лундорскую ярмарку и тот день, когда они расстались с Мадлен. Да, это был тот же самый факир, и, наверное, тот же самый цирк. Тогда Тому было не суждено побывать в цирке, а теперь подобные развлечения его не особенно интересовали. Это был лишь повод прогуляться и не более того. Стоя в толпе, Том, смотрел на то, как циркач размахивает своими факелами, как глотает и выплевывает огонь, и ему стало грустно. Он вспомнил свои приключения в Лундоре, вспомнил родителей и захотел скорее вернуться к себе в комнатушку, чтобы не бередить попусту душу и не думать о том, чего уж нет, и никогда уже не будет. И нечего вспоминать. Ни к чему все это.
Так размышлял Том, собираясь покинуть площадь, когда из циркового балагана вышел какой-то маленький человечек, наряженный клоуном, и начал корчить всякие смешные рожи. В свете вечерних фонарей и факелов факира нелепые движения клоуна казались особенно зловещими и пугающими. Его руки отбрасывали причудливые тени, метавшиеся по булыжной мостовой, по ткани циркового шатра и даже по стенам близстоящих домов. Какое-то время Том безучастно следил за этим странным человеком, затем повернулся, чтобы идти, но в этот самый момент клоун подскочил к нему и, вцепившись обеими руками в его рукав, страшно закричал. От неожиданности Том тоже вскрикнул. Тогда клоун расхохотался и, что есть силы, хлопнул его по спине.
- Ульрих! – изумленно воскликнул Том, и слезы брызнули из его глаз. – Ульрих!
- Ну, не стоит так драматизировать нашу встречу, - радостно проговорил Ульрих, а это был он, и никто иной. – Я и сам дико удивлен. Ты что здесь делаешь?
- Не знаю, – растерянно ответил Том. – Живу, работаю.
- Ничего себе, идиотизм! Пойдем, пойдем, - сказал Ульрих, и потащил Тома куда-то в сторону.
Через минуту они уже сидели в одной из палаток, стоявших за цирковым шатром, и Том рассказывал обо всем, что произошло с ним с момента их последней встречи. Когда он закончил, Ульрих встал со стула и, взглянув на Тома глазами безумного пророка, с пафосом произнес: – Заводы  в их часы шинкуют пространство, оставляя в каждой его бритвенно-острой пластине по зияющей звезде своего завтра.
В ответ на эти слова Том покачал головой и грустно улыбнулся.
- Я знаю, что тебе нужно! – воскликнул Ульрих. – У нас чудесный повар! Он служил еще у маркиза де Лантерьяка, пока того не отправили на гильотину. И, говорят, бедняга был вполне доволен его стряпней. Так вот. Тебе нужна рюмочка старого доброго коньяку и жареная курочка, вымоченная в шампанском. Нет?
- Спасибо, я уже поужинал. А спиртное я не пью, ты знаешь, - ответил Том. – Хотя от глоточка какого-нибудь легкого вина, наверное, не отказался бы. Нужно же нам отметить нашу встречу.
- Вот и славно, - успокоился Ульрих. – подожди меня, я сейчас вернусь.
Пока Ульрих ходил за вином, Том рассеянно рассматривал различный цирковой реквизит, который был разбросан по всей палатке. Мысли его путались и никак не хотели приобрести хоть какую-то форму. Слишком уж неожиданной была эта встреча. Настолько неожиданной, что Том даже и не знал, рад ли он ей.
Наконец вернулся Ульрих с бутылкой алжирского хереса и с порога заорал:
- Так вот! Если ты меня спрашиваешь, что я здесь делаю, я тебе отвечу. С некоторых пор я артист. Да! Наш цирк колесит по всей стране, бывает в разных городах. Ну не счастье ли? Вот такая жизнь.
Откупорив бутылку, они выпили по бокалу. Ульрих откинулся на спинку стула, достал из кармана мятую пачку дешевых сигарет и закурил.
- Ты же раньше не курил, - заметил Том.
- Теперь, как видишь, курю, - ответил Ульрих, выпуская вверх большое облачко клубящегося дыма. – Курю, вот. Так ты думаешь, это маловероятно отыскать твоих родителей?
Том пожал плечами.
- И что же ты собираешься делать? Не останешься же ты в этой индустриальной обители?
- Не знаю, – тихо сказал Том, глядя в пол. – Может быть, как-нибудь Хельгу навещу, когда будут деньги.
- Ну, это вряд ли тебе удастся, если ты, конечно, не знаешь ее нынешний адрес.
- Разве она не в Лундоре?
- Она вышла замуж за какого-то типа, кажется, врача, и они уехали в Рош-Тулле. Все это как-то так быстро получилось, что я ни адреса ее не взял, ни… Одним словом у меня в то время своих дел хватало. Да еще и неприятности с властями были. А фамилия жениха какая-то странная, – не то Моткин, не то Поткин.
- Боткин, - поправил его Том.
- Ты его знаешь? – удивился Ульрих.
- Да, ехали с ним прошлой зимой из Торридона в Монервиль. Это я ему дал адрес Хельги и попросил зайти, чтобы привет передать.
- Понятно, - грустно сказал Ульрих. –  Что же, я за нее рад. Правда, рад.
- Я тоже рад. Жаль только, что теперь к ней не съездишь. Но, может быть, я когда-нибудь поеду навестить Мадлен. Мне все-таки хотелось бы отомстить ей за все, что она сделала. Я бы пришел и сказал ей. Я бы все ей сказал.
- Ты хочешь видеть Мадлен? – задумчиво переспросил Ульрих, отхлебывая вино из своего бокала. – В таком случае тебе нет нужды ехать в ее замок. Здесь она.
Том поднял голову и не понимающе посмотрел на своего друга.
- Здесь, - грустно повторил Ульрих. – В цирке. Только, боюсь, ты ее не узнаешь.
Он замолчал. А Том вскочил со своего места и, недобро сверкнув глазами, воскликнул:
- Попалась гадина!
- Попалась, - печально качнул головой Ульрих. – Вскоре после твоего отъезда она окончательно рассорилась с Кромвелем. Не знаю, что уж там произошло, но он оказался сильнее и, превратив ее в шестирукую уродливую карлицу, продал своему приятелю, хозяину нашего цирка. И, кроме того, он наложил на нее такое заклятие, что если она попытается сбежать, то превратится вообще в нечто такое, чего лучше и даже и не знать. Вот так-то. Некоторое время ее просто выставляли напоказ публике. Был грандиозный успех. Хозяину прибыль. Еще бы! Где еще увидишь эдакую маленькую пупырчатую, похожую на жабу, карлицу, да еще и с шестью руками. Потом и я в цирк пришел. Теперь у нас с ней есть несколько своих номеров. Она танцует индийские танцы и танцы живота, а я аккомпанирую ей на аккордеоне. Иногда вместе что-нибудь танцуем. Так и живем. Я всегда любил только ее одну, но понял это только сейчас. И я никогда не оставлю ее. Никогда!
Он поставил на стол пустой бокал и внимательно посмотрел на Тома.
- Ты хочешь ее увидеть? Пойдем. Скоро наше выступление. Можешь посмотреть из зрительного зала. Место найдем.
- Никогда не любил цирк, - ответил Том. – Я, пожалуй, домой пойду. Завтра рано вставать.
- Ну, как хочешь. Тогда я немного тебя провожу.
- Нет, не стоит. Правда, не стоит. Может быть, на днях я еще навещу тебя. Вы же только что приехали.
- Да, будем здесь неделю или две. Это зависит от публики.
- Понимаю, - кивнул головой Том. – Ладно, пока. Рад был встрече.
Он грустно подмигнул, вышел наружу и направился домой.
Ульрих вытащил из пачки очередную сигарету и, чиркнув спичкой, закурил. До выступления оставалось еще минут двадцать.

26.
Вечернее представление давно  закончилось, и было уже довольно-таки поздно. Все еще одетая в цирковое сирийское платье из блестящей пурпурной парчи, Мадлен сидела в гримерной перед зеркалом и расчесывала гребнем свои роскошные золотые волосы. Тихо-тихо чему-то улыбаясь, она рассеяно смотрела в зеркало. На ее коленях уютным клубочком лежала серая кошка.
Где-то за окном готовился ко сну чужой и враждебный город. Где-то в фиолетовом небе мерцали россыпи бриллиантовых звезд и летели кометы. А здесь в ночном пространстве ее будуара носился неуловимый запах удивительно тонких духов и горящих раберанских свечей. И здесь она, наконец-то, была одна и могла немного отдохнуть от тяжелого дня.
Свободными руками Мадлен слегка теребила шерстку любимицы. Та довольно мурлыкала, вибрируя всем своим маленьким кошачьим тельцем. Внезапно перестав мурлыкать, кошка насторожилась. Мадлен обернулась и увидела Тома. Он стоял у самого входа и молча смотрел прямо в ее пронзительно-грустные синие глаза.
- Том, - едва слышно сказала Мадлен. – Том!
Том помедлил, затем нерешительно подошел и, нежно обняв ее, сказал:
- Здравствуй Мадлен.
Она в ответ обвила его всеми своими шестью руками и заплакала.
В этот момент в палатку зашел Ульрих. Он плюхнулся в стоявшее в углу старое ободранное кресло, закинул ногу на ногу и принялся швыряться в карманах, чтобы достать сигареты.
- А как мы сегодня танцевали танго! – произнес он громким голосом, чтобы заглушить им всхлипывания Мадлен. – Публика была в экстазе. Кстати, тебе очень идет твое новое платье.
- Ты лучше сначала с Томом поздоровайся, а потом уж говори свой неуместный вздор, - сквозь слезы обиженно сказала Мадлен.
- Да я видел его уже! Это я же и привел его сюда. Два часа по индустриальным джунглям шарахался, прежде чем отыскать его апартаменты. И, ведь нашел же! Ты только представь себе! - Седьмой этаж. Вид из окна потрясающий. Восточный мудрец позавидует. Серый бетонный проспект. На той стороне в бесконечных рядах окон отражается бесцветное небо. В узких прогалинах меж домов виднеется холодная даль. Я вхожу, Том сидит у подоконника и пишет тебе письмо. Я говорю ему: - Не валяй дурака, парень. Никаких писем. Так вообще не хорошо!
И мы направляемся прямехонько к тебе. Вот так.
Мадлен усадила Тома на, стоявший рядом с ней стульчик и смахнула со своих длинных изогнутых ресниц несколько последних хрустальных слезинок.
- Ты так вырос, возмужал, - сказала она, слегка отстраняясь, чтобы получше рассмотреть Тома.
- Да. Но, ведь почти полтора года прошло, - смущенно улыбаясь, ответил тот.
- Обо мне Ульрих тебе, наверное, рассказал уже. Видишь, какая я теперь?
Том молча кивнул головой. Взяв его руку, Мадлен вздохнула: – Со мной такая, вот, история произошла. А тебе, Том, - она внимательно взглянула на него, - тебе обязательно нужно выбраться из этого ужасного города. Я вчера подумала, что если бы ты присоединился к нашему цирку, у тебя бы началась совсем другая жизнь. Мы гастролируем по всем городам. Если ты отправишься с нами, у тебя будет больше возможностей однажды найти своих родителей. Правда, при этом возникает один вопрос. - Что ты будешь у нас делать? Мы поговорим с хозяином, господином Бринкерхоффом и постараемся убедить его в твоей необходимости. Он человек сугубо деловой и придется что-нибудь придумать. Что ты умеешь делать?
- Я умею общаться с животными, - неожиданно сказал Том.   
Ульрих и Мадлен удивленно уставились на него.
Да, это правда в прямом смысле слова, - подтвердил Том. – Я понимаю их речь, и они понимают меня. Не хотел я говорить, но это дар чудесной птицы.
Так она все-таки была волшебной?! ¬– удивленно спросила Мадлен.
Том кивнул головой и потупил глаза.
- Ну, что же, нам нужен смотритель за зверями, - нарушая неловкую паузу, возникшую в разговоре, заметил Ульрих.
- А что это за работа? – спросил Том.
- Ты будешь чистить клетки, кормить животных и следить, как бы с ними чего не случилось, - сказал Ульрих. - У нас есть собаки, кошки, лошади, ослики, обезьяны и один большой зеленый крокодил, но он не настоящий. Это искусно сделанный макет, огромная кукла, внутрь которой каждый вечер залазит сам господин Бринкерхофф. Он щелкает зубастыми челюстями и проворно ползает по всей арене, пытаясь вцепиться в кокетливую укротительницу, его жену, фрау Эльзу или в кого-нибудь из подставных зрителей. Очень натурально получается. Одним словом, о крокодиле можешь не беспокоиться. Он ночует в реквизиторской. Остальные будут на тебе. Наш прошлый смотритель был славный малый, но две недели назад его уволили. И теперь актерам самим приходится по очереди заниматься животными. Это очень даже кстати, что у тебя получается с ними ладить.
На следующее утро Мадлен с Ульрихом представили Тома хозяину цирка, господину Бринкерхоффу, строгому пузатому типу с длиннющими закрученными усами и по-немецки надменными глазами. Он быстро задал несколько самых общих вопросов и минутой позже Том был принят на работу. Все это произошло так быстро, что Том и опомниться не успел. Еще вчера он был во сне. А теперь он как будто проснулся и обнаружил себя еще в более необычном сне.

27.
Странная началась для Тома жизнь. Города. Клетки со зверюшками. Походные фургоны. Огромное синее небо. От горизонта к горизонту зеленые поля. Чащобы леса. Бесконечный путь. Дорога. Пыль, колея. Вновь города. Ночные рампы. Мадлен. О, как она танцевала, как танцевала!
Круг цирковой арены. Пылают факела. Вдруг где-то далеко, наверное, в другой вселенной, возникает звук крошечных серебряных колокольчиков. Зрители замирают. Этот прозрачный звук сначала едва слышим. Но, вот он приближается, обретает океанский ритм и набирает силу. Ночь. Звезды. Пламя!
Она выходит на арену и начинает танцевать. По всему ее телу и ветвям ее гибких рук одна за другой проносятся искрящиеся волны. То, оживая, то, приходя в отчаянье, она кружится в танце. И в такт ее движеньям мелькают и звенят ее браслеты. Звук пульсирует, звук жжет, звук опьяняет. Объятая жаром, она – само воплощенье неземной любви.  И рядом бездна.
О, влюбленная русалка, что тебе гарпун, что сеть?
Это пламя, сжигает ночные пути, сжигает путы. Но ты уже знаешь, что все это, все это в самый последний раз.  И ты танцуешь, танцуешь, о, прекрасная полоненная сирена любви!  О, Мадлен!
Благодаря ей и ее волшебным танцам, по вечерам в цирке всегда был аншлаг. Глядя на маленькую, похожую на жабу, шестирукую карлицу, публика ревела, свистела, улюлюкала от восторга. Дети бросали на сцену огрызки  яблок. Взрослые толкали друг друга в бок и отпускали веселые шутки. Молодежь выкрикивала всякие непристойности. Одним словом, Мадлен производила фурор.
Как ты танцуешь! Это настолько красиво, что мне временами становится за тебя страшно, – однажды сказал ей Том.
- Не беспокойся, все хорошо. Просто теперь я не обольщаюсь негой лжи, - грустно улыбаясь, отвечала Мадлен. – Каковы дни, таковы и танцы.
Иногда Мадлен танцевала с Ульрихом. И, надо сказать, он был редким кавалером. В нем было столько рыцарственной заботы, столько бескорыстной преданности своей госпоже, что та чувствовала, как начинает любить этого странного человека, Ульриха фон Дройта, которого однажды так беспощадно превратила в карлика. Теперь, когда ее участь была еще ужаснее, она раскаивалась в содеянном, но уже ничего не могла изменить. Однажды она даже попыталась извиниться перед ним. Но он лишь рассмеялся и сказал, что о другой участи и не мечтал. Сказал, что ему и так слишком хорошо. Ей же в его голосе почудилась какая-то скрытая издевка, и она на целую неделю перестала с ним разговаривать.
Том особенно не вникал во всю сложность отношений своих друзей. Его больше занимал недавно купленный господином Бринкерхоффом воздушный шар, на котором катали наиболее состоятельных граждан. Обычно, наполненный газом, этот воздушный шар размещался на площади рядом с цирковым шатром. Он покачивался из стороны в сторону и, непременно бы взмыл вверх, если бы не толстые веревки, что удерживали его над землей. Когда появлялись желающие подняться в небо, их сажали в большую плетеную корзину, так называемую гондолу. Всем полетом управлял сам хозяин цирка. Он с важным видом отвязывал веревки, оставляя воздушный шар только на длинном тросе, который был намотан на специальный барабан. Вращая ручку барабана, господин Бринкерхофф осторожно разматывал трос. Воздушный шар медленно поднимался над крышами домов, открывая счастливым воздухоплавателям удивительные виды их города с высоты птичьего полета. Вот это был аттракцион! Тому очень хотелось тоже полетать на воздушном шаре. Но, увы. Господин Бринкерхофф катал только за деньги.
- Слушай Ульрих, - как-то раз сказал Том. – Вот те деньги, которые ты мне дал на прощанье, откуда они?
- Сейчас, я думаю, это уже не секрет. Их мне для тебя тайком передала Мадлен.
- Ясно, - разочарованно сказал Том. – Значит, ты не особенно богат. А я-то хотел попросить тебя купить мне билет на шар.
- Ну, такой-то пустяк не проблема! – весело сказал Ульрих. – Пойдем!
И они направились в Помпею, гостиницу, где жили все цирковые артисты.
- Сейчас же купим тебе целых десять билетов! - говорил Ульрих, доставая из своей сумки несколько крупных банкнот. – Кое-что у нас еще есть. Ах, если бы эти бумажки могли принести хоть кому-нибудь счастье. Правда, и теперь и они на исходе. А этот буржуй поганый и не платит, как следует. Ах, плебей, плебей! Вот время-то. И с Мадлен не все в порядке. Ты знаешь, она угасает. Со стороны пока еще не видно, но я чувствую, как день ото дня в ней что-то тает. Одно время она держалась молодцом, а теперь…  И я не знаю, что же делать.
- Неужели никак нельзя расколдовать ее? – спросил Том.
- Ну, ты же видишь, что нет, - мрачно ответил Ульрих. – Знаешь, что? Сходи-ка ты сам купи билет. Мне сегодня что-то так не хочется видеть этого Бринкерхоффа. Я боюсь сказать ему какую-нибудь гадость.
Том взял деньги и пошел в цирк. Однако, побродив туда и сюда вокруг воздушного шара, он вдруг развернулся и быстрыми шагами направился на другую сторону площади, туда, где возвышалась ратуша. Там сбоку между домами стояла девушка цветочница с корзиной, полной самых разных цветов. Сначала Том хотел купить розы, но потом передумал и выбрал букетик, составленный из каких-то маленьких нежных голубеньких цветочков.
- Прекрасный выбор, молодой человек, - сказала продавщица. – Ваша девушка будет довольна.
Том в ответ загадочно улыбнулся и направился на одну из примыкающих к площади улиц. Город был незнакомый, поэтому Тому пришлось несколько раз спрашивать прохожих, как найти ближайший кондитерский магазин. Он немного поблуждал, но зато купил очень вкусные свежие пирожные.
Так с коробкой пирожных и букетиком цветов он и пришел к Мадлен, которая в это время сидела в своем номере и смотрела в стену. Да. Она просто сидела на стуле и смотрела в стену, оклеенную серыми в сиреневую полоску обоями.
Тихонько постучавшись, Том  вошел в комнату. Мадлен поднялась со своего стула, и ласково глядя на Тома, который торжественно держал перед собой букетик цветов, спросила:
- Ты мне принес цветы?
Том широко улыбнулся и сказал:
- Не только цветочки, но еще и пирожные. Я сейчас спущусь за чаем, и мы с тобой устроим полдник.
- Ах, Том! – это все, что могла вымолвить Мадлен.
Они сидели, пили чай ели пирожные и непринужденно болтали о всякой чепухе. Все это время Том внимательно разглядывал Мадлен, пытаясь хоть как-то проникнуть ей в душу и понять, что же она чувствует и как переносит свое несчастье. Ни до этого, ни теперь, она ни разу не подавала виду, что хоть как-то расстроена всем тем, что с ней произошло. Том понимал, что сейчас Мадлен очень плохо. Еще там, в замке, когда она была сказочно красивой, не нее то и дело нападали приступы черной меланхолии и страха перед всепоглощающим временем. Из-за этого-то она и затеяла всю ту историю с похищением Тома и поимкой птицы. А сейчас ей, наверное, было совсем плохо.
- Мадлен, - неожиданно спросил Том. – Как можно тебя расколдовать?
- Теперь уже никак, - невозмутимо ответила Мадлен. – Вот если бы вы с Ульрихом не сожгли тот ремень, тогда еще можно было бы попытаться. А теперь все.
- Ну, а птичка, могла бы она что-то сделать? – умоляюще глядя на Мадлен, проговорил Том.
- Та, конечно. Ей было бы достаточно одного только слова. Но теперь ей до нас нет никакого дела.
- И все же, ты знаешь, где она сейчас?
- Отчего же не знать? Знаю. Но только там, где она сейчас, ее власть настолько сильна, что не всякий проситель осмелится глаза на нее поднять, не то, что мы, охотники.
Окажись я там, она бы меня испепелила одним только сиянием своих перьев. Да и что говорить об этом. Я ничего не хочу. Я устала. Я просто устала. Я так долго живу. – Мадлен вздохнула и хотела переменить тему разговора, но Том снова спросил: – Мадлен, скажи мне, где она?
- Ты, понимаешь, что мне ничего не нужно? – сказала она. – Но, если ты уж так хочешь знать, она в старинном дворце Тонтье. Там, если так можно выразиться, ее гнездо. Это в Синих горах. Места там глухие, безлюдные.
- Но, Синие горы, это же не так далеко отсюда. Дней пять пути, - не больше, - воскликнул Том. – Я поеду к ней! Я буду просить за тебя. Мы с ней почти друзья. Я по ночам выносил ее клетку из подвала, чтобы она могла подышать свежим ночным воздухом. Я давал ей зернышки.
- Ты говоришь как торговец, - печально сказала Мадлен. – Не знаю, даже, что тебе сказать. Если вы такие уж друзья, ты, конечно, можешь съездить к ней. Но, - она выразительно посмотрела на Тома, – ни в коем случае за меня не проси. Я требую. Ты, слышишь, я требую. Не проси за меня! Попроси ее разыскать твоих родителей. И еще, пожалуйста, попроси, чтобы она Ульриха расколдовала. Попался же он мне под горячую руку.
- Что же он сделал-то, что ты его в карлика превратила?  - спросил Том.
Мадлен тряхнула головой и засмеялась. – Да ничего такого. Просто, тогда он мне не нравился, понимаешь? И дернула же его нелегкая подсматривать за тем, как я купаюсь. - Теперь понятно, - смущенно пробормотал Том. – Хельга говорит, что ты все правильно сделала. Хотя, лично мне его жалко.
- Да много эта твоя Хельга знает! - раздраженно сказала Мадлен. – Я уже на следующий день пыталась снять свое колдовство, но ничего не смогла поделать. Вовсе я на него не обиделась. Просто у бедняги исключительный талант всегда оказываться в самом неподходящем месте и в самое неподходящее время.
- Ну, ладно, - остановил ее Том. – Как насчет птички? Вообще-то я мог бы уже завтра отправиться к ней. Почему ты мне раньше не сказала, что птичка может всем нам помочь?
- Потому, - устало ответила Мадлен. – Что это не только бесполезно, но и небезопасно. Но, если, как ты говоришь, вы с ней хорошие друзья, можешь попытаться. Я договорюсь с хозяином цирка. На дней десять он тебя отпустит. Ты можешь взять Корвета. Он самый резвый из наших коней. Но не проси за меня! Я прошу тебя.
- Уж это мое дело, о чем просить, - возбужденно сказал Том, вставая из-за стола. – Ты не беспокойся, все будет хорошо. Все будет просто отлично. Сейчас я побегу к Ульриху и скажу ему, что еду в Тонтье.

28.
Ранним утром следующего дня, как только погасли ночные фонари, и теплое желтое Солнце осветило черепичные крыши домов, Ульрих вывел на площадь уже оседланного коня. Том запрыгнул в седло и взяв из рук Ульриха поводья, уверенно поднял Корвета на дыбы. Довольный седоком, тот совершил два радостных скачка на задних ногах.
- Охо! – крикнул Ульрих, отскакивая в сторону. – Се бон, бон! Се требьен*!
Накинув на плечи теплую вязаную кофточку, Мадлен стояла у открытого окна, которое выходило прямо на площадь. Стены, стоявших на противоположной стороне, домов уже золотились в солнечных лучах, а здесь была еще густая прохладная тень. Она смотрела на Тома. Он сделал несколько кругов по площади, наслаждаясь прекрасной выучкой коня, подскакал к гостинице, помахал рукой, что-то крикнул и помчался прочь.
Уже давно смолк стук копыт, а Мадлен все еще стояла возле окна.
- Как ты? – обнимая ее за плечи, заботливо произнес Ульрих, который успел к этому времени подняться в гостиницу.
- Ты помнишь свое детство? – вместо ответа задумчиво спросила Мадлен. – Помнишь, как свеж был утренний воздух. Каким было Солнце? Каким было небо?
- О, да! – сказал Ульрих. – Я помню, как сделал свои первые шаги. Мы шли с мамой вокруг клумбы. Я держался за мамин
------------------------------------------------
* Хорошо, хорошо! Прекрасно! (франц.).
         
                пальчик. Я держался за мамин пальчик. А потом вдруг отцепился и пошел самостоятельно. Помню, я так удивленно смотрю на маму, а она улыбается. В это время было тоже лето. Весь воздух благоухал запахами цветущего шиповника. В синем небе висели белоснежные крошечные барашки облачков. У меня были игрушки. И еще мама покупала стиральный порошок Прима. В коробке кроме порошка всегда еще был маленький пакетик с игрушками. В нем можно было найти солдатиков, папуасов, слоников или маленький, величиной со спичку зонтик с рекламой порошка. Я жил в Б-мердесе. Наш городок располагался на берегу моря. Ты любила играть в стеклянные шарики?
- Очень, - ответила Мадлен. -  У меня были красивые шарики. Всех цветов! Однако давай отойдем от окна, а то я начинаю замерзать. 
Нежно поцеловав Мадлен, Ульрих взял ее за руку и сказал: - Мосье Керуак приготовил сегодня отличные оладьи. Давайте, к нему спустимся, пока они еще не успели остыть.
Мадлен молча кивнула головой, и они пошли вниз.
Том быстро скакал в сторону окраины. Предчувствуя радость путешествия, Корвет на ходу весело мотал головой и размахивал своей аспидно-черной гривой. Звонкий стук его копыт отражался в солнечных стенах домов и тонул в гулкой тени поперечных улочек и переулков. Ранние прохожие с удивлением смотрели сначала на коня, затем на его воодушевленного всадника, который вздумал нарушить утреннюю тишину их маленького имперского городка, и ворчали: - Ох уж эта молодежь. Ни сна от них, ни покоя!
Скоро город остался позади, и перед Томом открылась широкая зеленая равнина, окаймленная цепью далеких как мираж холмов. Где-то там за этими холмами находился Сургон, первый из городов, которые были на пути.
Корвет был свеж и полон сил, поэтому уже в полдень Том оказался в Сургоне. Их цирк выступал в этом городишке несколько дней назад. Здесь все было знакомо.
Подъехав к таверне, Том распорядился накормить и напоить Корвета, а сам зашел внутрь. Он сел за столик и с удовольствием потянулся. За четыре с лишним часа быстрой скачки его тело успело устать.
- Привет, Дядёк! – крикнул Том хозяину, толстому жизнерадостному старику, который возился где-то на кухне.
- Что цирк вернулся? – добродушно улыбаясь, спросил тот, выходя в зал и вытирая мокрые руки о большой клетчатый фартук.
- Цирк вернется теперь только через год или два, - ответил Том. – Я один.
- И далеко путь держишь? – поинтересовался Дядёк.
- В Синие горы, - простодушно сказал Том. – Сейчас направляюсь в Бонт, потом через Форштадт и Пар, а затем поверну на север.
- И ты будешь делать такой огромный крюк? – удивился Дядёк, присаживаясь за столик. –  Тут же можно срезать две трети пути.
- Однажды я уже отправлялся по самой короткой дорожке. Эту сказку о Красной Шапочке я знаю, - ответил Том. Он вспомнил, как полтора года назад чуть не замерз по пути в Монервиль, и усмехнулся.
- Да нет же! Ты меня, просто, не понял, – сказал хозяин таверны. – Если тебе нужно в Синие горы, ты можешь поехать по другому пути. Правда, дорога эта очень старая, по ней сейчас никто не ездит, потому что там некуда ехать. Городов то там никаких нет, одни леса да парки. Если бы ты ехал в карете, конечно бы я тебе такого не посоветовал. Не дорога, а сплошные рытвины. Но ты же на коне. Так ты значительно сократишь свой путь.
- А почему там нет ни городов, ни деревень? – спросил Том.
- Во времена Аркадельта там было два-три города. А сейчас нет. Сам не знаю почему, но там не селятся. Да таких пустынных мест по стране полно. Живем, где принято. Туда не суемся. Да и делать там нечего. Все эти древности одну только тоску навевают. Но ты, если поедешь, ничего не бойся. Там бояться нечего. Лихой люд все по городам да по большим дорогам вроде той, по которой ты сейчас скачешь. А там, тишь да гладь, да божья благодать. Синие горы большие. Куда точно тебе нужно?
- Во дворец Тонтье.
- В Тонтье? – Дядёк присвистнул. – Да ты, парень сдурел, что ли?! Даже и не думай об этом.
- Почему? – настороженно спросил Том.
- Разве ты не знаешь? Это же… Как тебе сказать? Говорят, что Аркадельт строил этот замок для своей младшей дочери Оэниры. И какое-то время она там жила, пока не обратилась птицей и не улетела на небо. Может быть все это сказки, но говорят, что в Тонтье полно духов, которые все еще охраняют замок принцессы. И, самое главное, ты знаешь, что Тонтье, - это призрачный замок?
- И ты веришь в эти детские сказки? – насмешливо спросил Том, хотя внутри у него все похолодело от ужаса.
- Ну, не знаю уж, сказки или нет, а я тебя предупредил. Если в Синие горы, это - одно, если в Тонтье, это - совсем другое.
- И то и другое, - для меня одно, - твердо произнес Том. – У меня там дело. И я намерен довести его до конца. Как попасть в Тонтье?
- Да, в общем, не сложно. Подожди-ка, я отойду на минутку. 
Дядёк сходил к стойке, налил себе рюмочку какой-то жидкости из темной квадратной бутылки, поморщившись, выпил и вернулся к Тому.
В общем, так, - сказал он. –  Поедешь прямо. Примерно миль через сорок на правой стороне увидишь несколько старых трехэтажных домов, окруженных наполовину развалившейся стеной. В прошлом веке там была тюрьма. Дорога пойдет дальше на западную сторону Синих гор, - Дядек вздохнул. – Тебе же прямо за тюрьмой нужно будет отыскать поворот направо. Смотри внимательно, потому что там, наверное, все уже заросло. Увидишь старинную дорогу и скачи по ней. Сколько ты будешь добираться до Тонтье, не знаю, но все эти древние дороги ведут именно туда.
- Большое спасибо! – обрадовался Том. – Сейчас я немного перекушу, и вперед!

29.
Дорога была, и впрямь, заброшенная. Кое-где ее перегораживали стволы упавших деревьев, кое-где дорога была полностью размыта дождями. Том иногда оглядывался назад и смотрел на пустынную колею, что вела за холмистый горизонт, туда, откуда он ехал. И ни души. Пустынная дорога. А над ней вогнутая чаша синего неба. Время от времени по обеим сторонам дороги виднелись остовы каких-то древних строений, какие-то столбы, полуразрушенные арки. В основном путь лежал по, похожей на гигантский пустырь, долине. Прошло, наверное, часа три, а может быть и все четыре, когда с правой стороны возник лес и, рядом с ним два серых унылых дома, окруженные высокой кирпичной стеной. По-видимому, это и была та самая тюрьма, о которой говорил Дядёк.
Том подскакал к забору, сквозь покосившиеся железные ворота заглянул во двор, но решил дальше не любопытствовать. Уж больно мрачным показалась ему эта обитель. Он представил себя на месте арестантов. Да, место это было не лучше Форштадта. Кстати, когда Том узнал, что до Синих гор можно добраться другой дорогой, он обрадовался не из-за того, что этот путь короче, а потому, что ему не придется проезжать через Форштадт. Одни только воспоминания о нем были невыносимы. Что уж говорить о возможности вновь оказаться там.
Миновав тюрьму, Том принялся искать древнюю дорогу. По словам Дядька, она должна была быть где-то справа. Однако справа был только лес и ничего, что хоть отдаленно напоминало бы дорогу. Том уже был близок к отчаянию, когда обнаружил, что в одном месте высокие вековые дубы как бы расступаются и образуют узкую просеку, заросшую более молодыми деревьями. Держа коня под уздцы, Том направился по этой просеке. Сначала под ногами была только трава, да прошлогодние листья, но затем в растительности начали появляться проплешины, которые стали складываться во что-то похожее на квадратные каменные плиты. Том понял, что наконец-то отыскал древнюю дорогу. Но она была настолько заросшей, что он то и дело терял ее из вида.
- Вот так дорога, - думал Том. – Интересно, сколько ей лет?
Он осторожно шел вперед. Следом за ним неслышно ступал Корвет.
К этому времени небо уже начало розоветь. Это значило, что скоро стемнеет и наступит ночь.
- Ну, что, коняшка, - спросил Том. - Где мы с тобой заночуем?
Корвет в ответ боднул носом своего господина и тихонько заржал.
- Вот и я тоже думаю. В темноте мы собьемся с пути. Давай-ка, вот здесь остановимся на ночлег, - сказал Том, указывая на небольшую полянку.
Он подошел к коню, открыл большую, притороченную к седлу, дорожную сумку, достал оттуда плед, свертки с едой, которой он предусмотрительно запасся в Сургоне, котелок, и бросил все это в траву.
Через несколько минут на полянке уже полыхал большой яркий костер. Вокруг на земле валялось много сухих веток. Так что с дровами проблем не было.
Медленно переходя от одного к другому месту расседланный Корвет, с наслаждением щипал сочную зеленую травку. Вот о такой-то беззаботной жизни он всегда и мечтал. Это не то, что по арене кругами бегать, да в стойле сено жевать. Эх, всегда бы так!
- Эй, Корвет! – крикнул Том. – Бутерброд хочешь?
- А как же! – весело отозвался Корвет. – Если он без колбасы, конечно.
- С маслом и сыром!
- Тогда давай! – он подскакал к Тому, аккуратно взял бутерброд и, одним глотком проглотив его, сказал: - Мне очень понравилось, но ты мне больше человеческой еды не давай. У меня, видишь, вся поляна съедобная, а у тебя только то, что в сумке. Неизвестно, сколько нам еще ехать.
- Ничего, ничего, - ответил Том, насаживая на веточку большой кусок колбасы. – В лесу не пропаду. Сейчас июнь. Ягоды полно. Можно одной только ягодой питаться.
Тем временем начало темнеть. Том натаскал ближе к костру целую гору сухих веток. Этого должно было хватить на всю ночь.
Ночь. Куда он едет? И где его дом? Мама, папа. Столько времени прошло. А ведь он в каждом городе их искал. Даже в Форштадте, несмотря ни на что, он все-таки как-то надеялся. Неужели теперь что-то может разъясниться? Неужели птичка поможет ему? Тогда на стене замка она же предлагала ему загадать какое-нибудь желание. Но тогда, - то было совсем другое время.
Желание. А что такое желание? Если бы кто-нибудь сейчас спросил Тома, - есть ли у него желание, он даже отвечать не стал бы. Посмотрел бы на вопрошающего, и заговорил бы о чем-нибудь совершенно другом. А если бы кто-нибудь спросил, что такое желание? Что бы он ответил тогда? Может быть, и на этот вопрос Том не захотел бы отвечать, но он твердо знал, что любое желание, это любовь, а любовь сокровенна. Ну, не будешь же говорить о самом сокровенном с каждым первым встречным поперечным.
- Любовь, желание, - подумал Том. – Какие, все-таки, это странные слова. И что ими только не обозначают.
Совсем стемнело. Том подложил под спину кучу мелкого валежника и откинулся назад.
Меж темных крон деревьев звезды. Чуть слышно дышит лес. Ночь. Планета.
Подошел Корвет, улегся рядом, фыркнул.
- Что, пощипал травку? – спросил Том. – Отдыхай. Завтра рано вставать. Я уже сплю.
Утро было пасмурным. Откуда-то наползли тяжелые сизые тучи. Воздух был так прозрачен и тих, как это бывает перед грозой. Пахло прошлогодней листвой. Том обратил внимание, что чем дальше он идет по этой дороге, тем отчетливее она становится. Квадраты плит начали выступать из-под травы, оставляя для нее только узкие полоски своих стыков. Лес превратился в старый величественный парк, а заросшая дорожка в широкую аллею. По обеим сторонам аллеи стали встречаться замшелые постаменты, на которых возвышались вазы и статуи неких древних персон. Кое-где вдоль аллеи появились старинные каменные скамьи с высокой выгнутой спинкой.
Том подошел к одной из скамеек и, смахнув с нее веточки и прошлогодние листья, присел.
- Как странно, - подумал он. – Ведь когда-то кто-то ходил здесь, кто-то сидел на этих скамьях. Интересно, какова была та жизнь? Какие были судьбы, какие люди? Что же было тогда? – Все прошло, все уже миновало.
Вздохнув, Том встал со скамьи. В любую минуту мог начаться дождь. Нужно было двигаться дальше. Том запрыгнул на Корвета.
Теперь, когда дорога стала более чем отчетливой, можно было ехать верхом. Том тронул поводья, и конь резво побежал вперед по аллее. Во все глаза глядя по сторонам, Том не переставал изумляться. Он медленно ехал вперед и вскоре оказался на площади, от которой лучами в разные стороны расходились другие, вымощенные плитами, дорожки. В центре площади стоял невысокий причудливый фонтан с круглым пустым бассейном. Дальше аллея делала небольшой поворот и исчезала за стволами дубов.
Том остановился возле фонтана и спешился. Ему хотелось немного постоять в тишине.
- Кто здесь? – Никого. Пустынные дорожки. Все перед грозой немного приглушенно, гулко. Прозрачный воздух. Каменный фонтан. В отдалении деревья.
Упало несколько капель. Том вскочил на коня и быстро поскакал дальше. Чтобы там ни было, - дождь или гроза, он решил не останавливаться до обеда.
Аллея шла через леса, через поля. И странное дело; как только дорога выходила на открытые пространства, она начинала теряться в обширной зеленой равнине. Кусты, высокие растения, и буйные травы поглощали и скрывали собой очертания и старого парка, и дороги. Однако в лесу, под широкими, в десять обхватов, деревьями парк сохранился почти без изменений, если не принимать во внимание его полную заброшенность.
Дождь так и не собрался. Первая половина дня миновала.
Заметив, что конь устал, Том похлопал его по шее и сказал:
Сейчас передохнем! Видишь, в город въезжаем. Там и остановимся.
И, действительно. Перед ними был старинный необитаемый город. В общем-то, назвать его городом в полном смысле этого слова было нельзя. Десятка три домов, несколько небольших улиц и все. Однако древние строения были столь внушительны и величественны, что и простой деревней или селением это быть не могло. Высокие четырехэтажные дома были украшены колоннами. На крышах виднелись балюстрады и ротонды. Кое-где в окнах все еще сохранились длинные застекленные рамы.
Том слез с коня и пошел по улице. Он старался ступать как можно тише, чтобы не нарушить покой, царивший среди этих, опустевших двести лет назад, домов. Ему было немного не по себе.
Ни единой души! – удивлялся Том. - Какие удивительные дома! Кто же здесь жил? На широких балконах, наверное, когда-то цвели цветы. Перед домами в горшочках стояла герань. Ходил почтмейстер. Бегали дети. Проезжали экипажи. А может быть, в те времена все было иначе. Кто знает? Сейчас здесь лишь камень стен да мостовых. Как тихо!
Том вышел на перекресток и увидел маленькую площадь с каменным постаментом посередине.
- Вот здесь-то я и отдохну, - подумал он.
- Том достал свертки с едой, вынул из-за пазухи фляжку разбавленного водой вина и собирался немного подкрепиться, когда его взгляд случайно упал на нечто такое, что заставило его вздрогнуть.
Это была полнейшая неожиданность, но на ступенях одного из домов сидел человек. Да! Это был человек. Седовласый старец в длинном балахоне. Перед ним стояла бронзовая тренога. К ней был повешен закопченный котелок. Внизу горел небольшой костер. В котелке булькала какая-то жидкость. Рядом со старцем стоял Корвет. Его конская душа ничуть не была напугана. Наоборот, ему было любопытно узнать, что это за человек такой. Он мотал головой и добродушно смотрел на старика. А старик, он как сидел перед своей треногой, так и продолжал сидеть. Вот только глаза его смеялись. Это был единственный признак того, что он заметил незнакомцев.
Придя в себя от удивления, Том слегка поклонился старцу. Тот ответил и махнул рукой, приглашая подойти поближе. Том подошел и сел рядом с ним. После первых слов приветствия, Том назвал свое имя.
- Я – граф Хельмут фон Висман, иностранец, – сказал  старик, помешивая ложкой, бурлящую в котелке, жидкость. – Когда я общался с людьми, меня так все и звали, – Иностранец. Я, молодой человек, давно уже не люблю представлений по всей форме. Для всех я просто Иностранец. Для вас, стало быть, тоже.
- Вы не здешний? - глуповато улыбаясь, спросил Том.
- Теперь и сам не знаю, – ответил граф.
- Что же вы здесь делаете? – удивился Том.
- Живу, а вы? Странствуете? – в свою очередь спросил граф.
- Я еду в Тонтье. Но, как вы можете жить здесь в полном одиночестве?
- В каждом городе кто-то живет, - загадочно глядя на Тома, произнес старик. – Когда-то давно, тридцать лет назад я сбежал из тюрьмы. Сейчас все забыли обо мне, да и самой тюрьмы давно уже нет. А я все живу здесь. Сначала прятался, теперь привык. И мне даже нравится.
- Почему же вы не возвращаетесь домой? – спросил Том.
- Ничто не может сравниться с одиночеством, - ответил граф. – Конечно, кому-то трудно представить себе жизнь без повседневных забот, без суеты, которая занимает все его внимание и отвлекает от главного. Но, поверьте, стоит один раз вкусить безмолвие, как многие слова вдруг покажутся лишними и пустыми. И останутся лишь те, что говорятся только в тишине. И тогда однажды ты поймешь, какое это счастье жить отшельником.
- Здесь, наверное, призраки и духи водятся? - поинтересовался Том.
- А как же, - довольным голосом сказал отшельник. – Бывает и такое. Места здесь древние. Вот, как раз, сегодня утром наловил приведений. Теперь варю. Не желаете присоединиться? Вместе и отобедаем.
- Так уж и приведения, - недоверчиво проговорил Том, с опаской поглядывая на котелок.
- А вот ты сам попробуй.
Старик зачерпнул ложкой варево и протянул ее Тому.
Не прикасаясь к ложке. Том понюхал ее содержимое.
- Грибами пахнет, - сказал он. – Сознайтесь, что вы пошутили.
Старик весело рассмеялся.
- Ну, конечно же, это грибной суп. И морковка там, и лук, и картошка.
- Откуда здесь все это?
- Грибы в лесу растут. Морковка с грядки. Надо сказать, я здесь неплохо устроился. И дом у меня, и огород, - все есть.
- Но, вот я не понимаю, почему тут никто не живет? – спросил Том, доставая из сумки свой котелок.
- Слишком уж хорошо здесь когда-то было. Ты, ведь, слышал о царе Аркадельте?
Том кивнул головой.
- Так вот. Он был последним из древних правителей. После него было две большие войны. Затем страшная эпидемия какой-то заразной болезни. Вот тогда-то те, кто уцелел, и уехали отсюда. Столетия прошли, но с тех пор здесь никто так и не селится. Страна большая. Места много.
- А дворец Тонтье, что было там?
- Этот дворец Аркадельт построил для своей прекрасной дочери Оэниры. Было у него еще два сына, но, говорят, он хотел, чтобы именно она унаследовала его трон. Как это и было принято в те времена, принцесса Оэнира утраивала пышные балы, приемы, прогулки, однако и думать не желала, о том, что когда-нибудь станет царицей. Больше всего ей нравилось обращаться птицей и летать над землей. Видя, что его дочери вовсе не интересна политика и всякие государственные дела, царь перед своей смертью отдал престол одному из своих сыновей. Так, что тебе нужно в Тонтье?
- Мне нужна принцесса Оэнира, - твердо сказал Том.
- Оэнира? – переспросил отшельник. – Она умерла в тот же год, что и царь Аркадельт.
- Умерла?
- Да, погибла. Она пыталась помирить братьев, которые перессорились из-за царской короны. И ее убили. Кто, как, - никто ничего не знает. Одним словом, что-то там произошло. Вот. А ты говоришь, что к принцессе едешь…
Том растерянно молчал.
Старый граф встал, потянулся, и немного пройдясь по площади, вернулся на свое место.
- И все-таки, я ее видел, я с ней говорил, - тихо сказал Том.
- Что же, очень может быть, - невозмутимо откликнулся отшельник. – Бывает и такое.
- Какое? – спросил Том.
- А такое. Ты ешь, ешь, а то супчик остынет. И больше не спрашивай меня ни о чем. А то я тебе такого наговорю, чего и сам не знаю. Я утром просыпаюсь да солнышку радуюсь, ночью звездам, зимой снегу, а летом листочкам травушкам. Славны дела Твои, Господи! Слава Тебе! И не хочется мне представлять и рассуждать, о том, чего не бывает, а что бывает. Чудны дела Господни.
- Но все-таки, скажите, могу ли я встретить птичку, то есть принцессу? – нетерпеливо спросил Том.
- Самая страшная тайна бытия заключается в том, – пристально глядя Тому в глаза, сказал граф, - что в мире нет ничего такого, что не могло бы произойти. Понимаешь?
Том ничего не понял, однако кивнул головой. До окончания трапезы они молчали. Затем Том попрощался, встал и, подозвав Корвета, запрыгнул в седло. Он уже почти выехал с площади, когда до него донеслось:
- Увидишь принцессу, передавай от меня поклон!

30.
Если бы Том мог наблюдать за собой с высоты птичьего полета, то обнаружил бы, что давно уже едет по длинной узкой долине между высоких Синих гор. Однако раскидистые кроны дубов скрывали от него полный обзор местности. И, только когда аллея начала подниматься вверх, Том понял, что перед ним Синие горы. Том поехал быстрее. На горном склоне аллея немного сузилась. Подъем был крутым. Черные бока Корвета лоснились от пота. Чувствовалось, что он устал. Наконец, они добрались до самой верхней точки перевала. Дальше дорога делала небольшой поворот и исчезала за скалистой вершиной горы. С правой стороны дороги была отвесная пропасть, по краю которой стояли невысокие каменные столбики. Прямо над горой, едва не касаясь ее своим свинцовым брюхом, ползла тяжелая грозовая туча. Дождя все так и не было. Том оглянулся назад и взглянул на долину. Там, далеко внизу, простираясь на многие десятки километров, виднелся лес, просеки аллей и кое-где крыши каких-то полуразрушенных строений. С горной высоты все казалось нереально мелким, игрушечным, и в то же время совершенно необъятным. Четко обрисованный, горизонт был, как бы подсвечен чайно-розовой дымкой облаков. Там, в той далекой дали, Тома ждали друзья. Мадлен, наверное, сейчас готовилась к выступлению. Ульрих, тот в это время обычно сидел в каком-нибудь бистро. Все это было где-то там, за сизой нитью горизонта на огромном боку планеты.
- И как они оттуда не свалятся? - подумал Том и улыбнулся.
Внезапно Корвет остановился. Было видно, что он чем-то сильно напуган.
- В чем дело? – встревожено спросил Том.
- Духи! - ответил Корвет. – Я чувствую духов. Они вокруг нас. Они везде.
- Я ничего не вижу, - напряженно озираясь по сторонам, сказал Том.
- Ты – простой человек, а я конь. Я…, - он не успел договорить, как какая-то неведомая сила швырнула его к краю пропасти. Он свалился с ног, увлекая за собой своего седока. Ни Корвет, ни Том еще не успели подняться с земли, когда на них обрушился новый, еще более сильный удар. Задние ноги Корвета оказались над самим обрывом. Он тщетно пытался хоть за что-то зацепиться, но у него ничего не получалось. Сантиметр за сантиметром он сползал в бездну. Том ударился головой о каменный столб, и в глазах у него потемнело, но в следующее мгновение он уже, изо всех сил упираясь, тянул на себя поводья и старался удержать коня.
- За столб! За столб заводи! – прохрипел Корвет.
Едва понимая, что делает, Том обмотал столб ремнями поводьев, завязал какой-то узел, и, бросившись к коню, схватил его за подпругу. Копыта Корвета судорожно искали опору, скользили по обрыву и сбрасывали вниз десятки больших и мелких камней.
- Давай! Давай! – сопел Том.       
- Уо! Ха-ха! Ха-ха-ха! – хохотали духи.
- Уо, - ха-ха-а-а-у! – эхом отзывалась пропасть.
- Давай! – зло командовал Том.
Корвету показалось, что он нашел опору, но в этот момент воздух вздрогнул и взорвался грозовым разрядом. Та туча, что все это время висела над горой, наконец-то не выдержала и громыхнула. А нога коня вновь соскользнула в пропасть.
- Ха-ха-ха! – злорадствовали духи. – Вам не выбраться! Вам не выбраться!
Но они выбрались. Корвет все-таки смог зацепиться подковой за крошечный выступ скальной породы и, напрягая последние силы, все-таки выкарабкался наверх.
Воздух был полон электричеством. Туча громыхала без остановки. Ослепительно синие молнии били совсем рядом. В полнейшем изнеможении Том сидел, привалившись спиной к столбу, и грозил кулаком, и туче, и невидимым духам и, наверное, даже принцессе Оэнире. А дождя все так и не было.
- Ну, что? – кое-как отдышавшись, спросил Корвет.
- Дальше пойдем, у них духу не хватит нам появиться на глаза. Только низменные трусы нападают исподтишка. А трусов я не боюсь и презираю. Вот уж не думал, что у птички такие подлые слуги, - сказал Том и, еще раз погрозив туче рукой, крикнул. – Появитесь, если вы не трусы! Трусы! Трусы!
Туча отозвалась очередным оглушительным взрывом, и пронзила пространство нестерпимо яркими иглами молний.
Громыхнув, туча выдохнула, но волокна электричества продолжали скакать по широким серым плитам аллеи. Это было похоже на..., - это было ни на что не похоже! Обрывки светящихся голубых нитей наводнили собой всю аллею. Они извивались выброшенной на берег рыбой, сжимались и выпрямлялись пружиной, и как бы играя между собой, притворялись, то морскими волнами, то призрачной каруселью, то бегущими в разные стороны жуками, кометами и мерцающими песчинками разноцветных бабочек. Они смеялись, они превращались в дымку, в сеть, в стены парящего меж звезд неземного дворца, – да, в стены дворца и в, его фантастической красоты, зал.

31.
 Том тронул поводья и жестко скомандовал:
- Вперед! Корвет медленно ступил на пол дворцового зала. Том так крепко сжал в кулаке поводья, что костяшки его пальцев побелели. Он был готов к любой неожиданности. Он был готов мужественно встретить любого противника. Выехав в центр зала, он заставил Корвета подняться на дыбы. Ах, как он сожалел, что в его руке нет меча или сабли!
- Мосье Роле, вы бесподобны! – насмешливо прозвучало у него за спиной.
- Меня хотели погубить, и ты смеешь смеяться! – крикнул Том, быстро разворачивая коня. Все произошедшее с ним лишило его способности удивляться и проявлять хотя бы какую-то вежливость. Он все еще был страшно напуган и разгневан одновременно.
Однако Тому все-таки было суждено удивиться. Узнав голос и поворачивая Корвета, Том был уверен, что увидит птицу, но вместо нее его взору предстала высокая стройная девушка в струящемся голубом платье. Легко, будто не касаясь пола ногами, она шла по направлению к Тому. Ее красивое живое лицо выражало ироничную доброжелательность. Ее глаза коснулись души Тома и сказали:
- Здравствуй Том! 
- Здравствуй, принцесса, - сказал Том.
- Здравствуй, Том, - сказала принцесса Оэнира.
- Ты, наверное, догадалась, что привело меня сюда. Мне нужно расколдовать Мадлен, Ульриха и найти моих родителей, - выпалил Том.
- Ты говоришь со мной, не слезая с коня?
В теплом голосе принцессы появились ледяные нотки. Дворцовый зал замер.
Только теперь поняв, что ведет себя совершенно отвратительно, Том соскочил с Корвета и, почтительно поклонившись, сказал:
- Простите, Ваше Величество. Это происшествие совершенно лишило меня рассудка. Я потрясен Вашим величием. Такой прекрасной принцессой могла обратиться только самая чудесная птица в мире, и наоборот, такой чудесной птицей могла обратиться только самая прекрасная принцесса.
Том почувствовал, что сейчас запутается в словах, и замолчал.
- Итак, что же привело вас ко мне? – спросила принцесса.
- Я пришел просить исполнить мои желания, – торопливо заговорил Том. - Вы помните ту ночь? Помните, упала звезда, и вы сказали, что можете исполнить мои желания.
- Теперь у тебя есть желание? – с интересом рассматривая Тома, спросила принцесса.
- Да. У меня три желания. Нужно расколдовать Мадлен, Ульриха и разыскать моих родителей.
- Насколько я помню, речь шла об одном желании, хотя сейчас это неважно, - несколько отстранено молвила Оэнира. – Ты зря сюда пришел. Я никогда не обещала тебе исполнения желаний. Если ты помнишь, тогда я просто предложила загадать желание и не более того. Я не исполняю воли смертных.
- Но, мне очень нужно! - воскликнул Том. – Пойми меня, птичка!
- Нет, - твердо сказала Оэнира. – Это исключено.
- Ты не можешь отказать мне! Я не могу уйти без твоей помощи! – взмолился Том.
Не обращая внимания на его просьбы, принцесса повернулась и пошла к выходу. Видя, что она уходит, Том в отчаянии крикнул:
- Ты знаешь, как я прошу! Такой же будет день, и также кого-то будешь ты молить. Горючи будут слезы, да холоден хором!
От этих слов принцесса резко остановилась и, обернувшись, стремительно приблизилась к Тому. Лицо ее побледнело.
- Немедленно возьми назад свои слова! – сказала она.
- Простите, Ваше Высочество. Я виноват, я каюсь, но, прошу у Вас хотя бы совета.
- Первым моим советом будет, - никогда не судить о том, о чем у вас имеются лишь ваши собственные представления. Второй совет - научиться достойным манерам. И третьим советом будет слушать меня внимательно и все запоминать, так как я не буду повторять дважды то, что сейчас скажу тебе.
- Итак, слушай! Я, даю тебе свое слово, что не имею права принимать участие в жизни живых. Я – всего лишь призрак. Живу я только в теле птицы. То, что ты видишь перед собой не больше, чем сплетение лунных лучей твоего воображения. Перед тобой привидение. Я умерла двести пятьдесят семь лет тому назад.
- Что из того! – воскликнул Том.
- Не перебивай меня, - глаза Оэниры сверкнули. – В этом мире живых я только птица. Обыкновенная птица. Все остальное сон. И ты заставляешь меня видеть свои сны.
- Так я жажду пробуждения, - с жаром проговорил Том.
- Слова, слова! Если я ненароком разбужу тебя, то проснуться тебе в образе птицы.
- О, нет! В таком случае, если Вы позволите, я буду спать до самого утра, - сказал Том, отвешивая поклон.
Принцесса слегка улыбнулась и продолжила: - Слушай и молчи. Не в моей власти сделать то, о чем ты просишь. Твои родители сейчас очень далеко. Мне же ведомо только то, что происходит в пределах древнего царства. Ульриха расколдовать может всякий и без меня. Кольни его внезапно любая, любая иголка, и его былой рост вернется к нему. Но дела Мадлен очень плохи. Она сама виновата, хотя, конечно, здесь не обошлось без Кромвеля. Тот знал и момент, и слово. Он назвал имя темной стороны ее сущности. И Мадлден попалась на этом своем отражении. Она только взглянула, а Кромвель перекрыл все пути отхода. И она обратилась тем, что увидела. То было ее частью, а стало участью. Но, все же, ты можешь кое-что сделать.
- Что? – в нетерпении воскликнул Том.
- Сходи в церковь. Поклонись Господу Богу. Попроси у Него прощения за все. Возьми у священника святой воды. Этой водой брызнешь в озеро, и Кромвель лишится своей черной силы. Но, запомни! – Не ходи и не приближайся к озеру до определенного часа.
Скоро ваш цирк направится в Лундор. Будет ранняя осень. Жди. Кромвель сам придет в цирк, чтобы взглянуть на Мадлен. И вот, тогда садись на Корвета и мчись к озеру. Спрячься в кустах и сиди там до тех пор, пока не вернется Кромвель. Как только он ступит в озеро, брызни святой водой! Что будет дальше, мне не ведомо, но это единственный шанс.
- О, принцесса! Я сделаю так! – сказал Том, – Но, неужели, мне не найти моих родителей.
- Они далеко, - ответила Оэнира. – Я не знаю. Все, что я сейчас могу сделать, это вернуть тебя туда, откуда ты пришел. Прощай, Том. Я рада, что у тебя есть желания.
- Прощай, птичка! – грустно сказал Том. – Прости меня за все, пожалуйста.
- Пусть и мне простится все так, как я прощаю тебя, дорогой мой Том. Будь счастлив!
Она взмахнула руками, и стены зала вспыхнули огненными искрами, закружились голубым электрическим вихрем и подхватив Тома, понесли прочь. Рядом с ним мелькнули копыта коня. Перед глазами пронеслось жемчужное птичье крыло, стрельчатые шпили дворца, кусок аллеи и стремительно удаляющиеся горы. Тучи остались где-то далеко внизу, и огромное закатное Солнце озарило лицо Тома. Описав немыслимую дугу, он оказался над крышами Жуана, города, где сейчас гастролировал их цирк. Все это произошло мгновенно. И вот он уже был на центральной площади позади шатра среди цирковых фургонов. Том оглянулся и увидел недалеко от себя Корвета. Тот, как ни в чем небывало стоял возле одного из, обступающих площадь, домов и добродушно покачивал мордой.
- Не стой без дела, садык*! – раздалось рядом. – Видишь, ураган приближается! Застегивай пологи на фургонах, заноси все коробки и ящики в балаган!
Это был старый йеменец Муаммар, который работал у них факиром. Проверяя крепления, он торопливо бегал вокруг шатра.
[* Друг (арабск.)]
 Мимо прошел Бринкерхофф с хлыстом в руке. Рядом с воздушным шаром суетились артисты. Они привязывали к шару дополнительные веревки, чтобы его не унесло бурей. Том присмотрелся, но ни Мадлен, ни Ульриха среди них видно не было.
Над сизой площадью пронесся первый шквал ветра. Поднялась пыль. По воздуху, кувыркаясь, полетели какие-то бумажки. Захлопали, закрывающиеся окна.
Те самые тучи, что висели над Синими горами, теперь добрались сюда и были готовы снести с лица земли этот маленький городишко со всеми его домами и жителями. Началась гроза. Дождь лил как из ведра. Том еще долго носился между фургонами, что-то помогал делать, и только потом спрятался в шатре.
- Кейф, садык? Тамам*? – весело спросил Муаммар, который стоял у входа. Его золотой тюрбан намок, по лицу бежали капельки воды, но араб выглядел вполне довольным.
- Тамам**, - ответил Том. – Слушай, Муаммар, где Мадлен?
- В гостинице, наверное. Я не видел ее, - продолжая улыбаться, ответил факир.
- Спасибо! – сказал Том и выбежал из-под шатра.
 [* Как дела, друг? Порядок? (арабск.)]
[** Порядок (арабск.)]

32.
Минутой позже он уже входил в комнату Мадлен. Маленькая танцовщица лежала в кровати, всеми своими руками держась за верхний край, укрывавшего ее, одеяла. Рядом с ней сидел Ульрих. Он нежно гладил Мадлен по голове и что-то тихонько напевал.
- Вот вы где! – радостно проговорил Том. Он присел на краешек кровати и принялся рассказывать о своей поездке и всем том, что с ним приключилось.
Когда он закончил свое повествование, Мадлен молча поднялась с кровати, подошла к столу, достала что-то из выдвижного ящика и, приблизившись к Ульриху, внезапно сделала нечто такое, от чего бедняга заорал так, что его вопль был слышен, наверное, на самом краю города.
- Ты чем уколола меня! – возмущенно спросил Ульрих, придя в себя от своего неожиданного крика и вероломного поступка Мадлен.
- Иглой, разумеется, - ответила та.
- Тогда, почему я не превращаюсь в того урода, которым я был когда-то, - спросил Ульрих, всматриваясь, в стоящее у стены зеркало.
- Это случится завтра. Утром ты проснешься и увидишь, что твой прежний облик вернулся к тебе. Во всяком случае, я так полагаю, - задумчиво глядя на своего друга, сказала Мадлен.
- А если мне он не нужен? Может быть, мне так хорошо, - запальчиво проговорил Ульрих. – Я не хочу быть прежним.
- Прежним ты уже не будешь, - вспомнив птичку, сказал Том.
- Хорошо бы, - пробормотал Ульрих, потирая уколотое место. – Ты, знаешь, я боюсь, что вместе с моим обликом вернется все мое тщеславие и самодовольство.
- Ну, так что же? Разве ты беглец? Или тебе есть, что скрывать? – спросила Мадлен.
- Ох, ну вы не понимаете меня! Я уже привык быть карликом. И мне даже кажется, что так и должно быть. Грешники мельчают. Если ко мне вернется мое тело, что будет тогда? Я слишком долго жил карликом. Не захочется ли мне тогда от счастья такого, просто на просто, упиться вином? Мне очень грустно. Я не знаю, что делать дальше. Когда я был карликом, я видел, что несу некую ношу, расплату. Я выполнял свой долг. А что мне теперь? Что теперь будет-то?
- Что заранее говорить? Может, ты и останешься карликом, – сказал Том. – Может быть, на тебя этот укол и не подействует вовсе.
- Но, но, но! – Ульрих погрозил Тому пальцем. – Одного укола вполне хватит. Мадлен, немедленно спрячь иголку в стол! Том, приоткрой окно. Гроза, кажется, проходит.
Том приоткрыл окно и в комнату ворвался свежий запах дождя.
Уже стемнело. На улицах зажгли фонари. Их желтоватый свет отражался в мокрой мостовой и подрагивал в бесчисленных мелких дождинках. Раскрыв зонтики, по площади шли прохожие. Проехал экипаж.
Том некоторое время стоял у окна, затем повернулся и сказал:
- Чудесный вечер. Как хорошо. И все-таки мне по душе другие окна. Они должны быть большими и высокими, - от пола до самого потолка. Вот, как в твоем замке, Мадлен. Помнишь?
Мадлен кивнула головой. Том почувствовал, что сказал что-то не то и начал торопливо прощаться. Ему нужно было еще пойти заняться лошадьми, проведать других животных и вывести на прогулку дрессированных собачек фрау Эльзы, которая любила гулять вместе с ними и кокетливо разговаривать с Томом о здоровье и привычках своих четвероногих питомцев.
Одетая в безумно смелый розовый костюм опереточного лебедя, пышнотелая фрау Эльза прикладывала к себе ожерелье из прозрачного хрусталя, и думала о том, как он будет смотреться на ее открытой груди над глубоким декольте. Увидев, вошедшего в ее будуар, юношу, она игриво произнесла:
- Том, вы не поможете мне застегнуть сзади застежку? Взгляните, подходит ли мне ожерелье? А каковы лебединые перья и пух на платье? Они не слишком закрывают ноги? Вам нравятся мои ноги?
- Вы обворожительны, фрау Эльза, - сказал Том, подходя к ней.
Вот в этом костюме я буду выступать в Лундоре. Лебедь и крокодил! Это будет эффектно, – мечтательно сказала она и,  повернувшись к Тому лицом, взяла его за руки. – А очень скоро у меня будет новый номер. Вы - славный молодой человек. Я заказала мастеру изготовить Луну, - большой двурогий полумесяц из плотной фанеры, который будет покрыт золотистой фольгой. Его подвесят на стальных нитях. И я, как на качелях, полечу на нем под самым синим цирковым куполом меж блестящих серебряных звезд. Я буду лебедем, а вы будете моим принцем. Вы будете ждать меня на земле. Это будет наш номер. Поцелуйте меня. Я – ваша благодетельница. Вы станете настоящим артистом. И не нужен нам будет крокодил.
Томно глядя на Тома, она прижала его руки к своей горячей груди. Разговор с фрау Эльзой, как это часто бывало из-за ее постоянного сумасбродства, становился невыносимым, поэтому Том в глубине души обрадовался, когда в комнату без стука внезапно вошел господин Бринкерхофф.
- Вы что-то о крокодилах говорите? – подозрительно изучая замершую фрау Эльзу, спросил он.
- Да, нет. Какие там крокодилы? - непринужденно сказал Том. – Мы обсуждаем ожерелье фрау Эльзы. Скажите мне, пожалуйста, мосье, это - правда, что наш цирк направляется в Лундор?
- Пожалуй, так, - ответил господин Бринкерхофф. Он окинул Тома взглядом. – Ты, кажется, куда-то уезжал?
- Уже вернулся и уже здесь, - бодрым голосом ответил Том. – Животные накормлены, клетки заперты. Дождь никого из них не подмочил. Все хорошо. Вот, собрался с собачками прогуляться.
- Иди тогда. Нечего здесь топтаться, - грубовато сказал Бринкерхофф, указывая Тому на дверь.
Том облегченно вздохнул и быстро вышел из комнаты.
- И не водите их по лужам! Слышите, они не должны мочить лапки! – крикнула фрау Эльза, провожая его глазами полными благодарности и надежды. – Иначе я отправлю их в клетки, и они не будут ночевать в моей комнате!

33.
Все утро следующего дня Том провел в походах по магазинам готового платья, покупая одежду для Ульриха, который еще спозаранку прибежал и разбудил его своими громкими радостными криками. Нужно сказать, что, открыв глаза и увидев своего друга, Том был обрадован не меньше его, потому что укол иголкой сделал свое дело. Ульрих был расколдован. Куда делся вчерашний карлик? Перед ним приплясывал незнакомый мосье. На нем были кое-как одеты короткие штанишки и, лопнувшая по швам, рубашка. И этот, комичного вида, мосье нетерпеливо требовал, чтобы Том быстрее просыпался.
- Вы позволите мне не сохранять светские манеры? – с наигранным возмущением говорил он, возбужденно прохаживаясь по комнате. – Ты только посмотри! Спит! С другом такое происходит, а он, видите ли, спит! Я, сейчас немного не в себе. О, – ля – ля! Да, я немного не в себе. Просыпайся же скорее! Я тебя за коньяком пошлю! Потом пойдешь в магазин, купишь мне одежду. Ха! – До него начинает что-то доходить. Это я, – Ульрих. Ульрих, - это - я! Я вырос!
Шуму было много. Среди артистов царил переполох. Бринкерхофф хотел уволить наглеца, вздумавшего ни с того, ни с сего менять свой сценический образ.
- Мне нужен карлик! – кричал он. – Что вы будете делать в нашем цирке? Может быть, вместо меня в крокодила полезете или управлять моим воздушным судном будете?
Скандал кое-как удалось замять. Ульриху вдвое уменьшили жалование и увеличили количество дел, которые он был обязан делать. Господин Бринкерхофф вручил ему метлу и сердито сказал:
- Будешь теперь ко всему прочему дважды в день подметать арену и зрительный зал. Но, - он поднял свой палец, - приступишь к этому после того, как мы приедем в Лундор. Сейчас твоя задача, принимать самое деятельное участие в сворачивании шатра.
Да как же в этой одежке-то я что-то вообще делать буду? – насмешливо спросил Ульрих.
- Вот, пусть Том и идет в магазин. Ему же уже было сказано! - нахмурился хозяин цирка, и мрачно посмотрел в сторону Тома.
Обрадованный таким исходом разговора, Том поклонился и поспешил за покупками.

34.
Длинная вереница цирковых повозок и фургонов медленно двигалась по сумрачной безлюдной дороге среди пологих, заросших кустарником, холмов. Том сидел на передней скамейке одного из фургонов и правил лошадьми. Рядом с ним находилась Мадлен. На ней был синий дорожный плащ с капюшоном, из-под которого виднелись шелковые пряди ее чудесных золотых волос.
- Ты устала, Мадлен, - говорил Том. – Иди внутрь. Приляг, поспи немного. Нам же еще очень долго ехать.
- Ничего, ничего, - слабым голосом отвечала она, - мне здесь легче.
Темнело. Фургон покачивался и немного подрагивал. В воздухе уже появились ночные запахи. Откуда-то веяло пряной прохладой.
- Что это? – тревожно спросила Мадлен, указывая вперед. – Ты видишь?
- Не знаю, – ответил Том. – Что-то большое, высокое. Какие-то огни. Сейчас подъедем и увидим.
- Это еще не Лундор?
- Сомневаюсь, - сказал Том. – До Лундора далеко. А это что-то непонятное. Похоже на огромный дом без окон.
Из темноты прямо на них надвигалось какое-то высокое прямоугольное строение. На его крыше и боках горело несколько фонарей, освещая причудливые без единого окна стены. Росший вокруг дома кустарник отбрасывал длинные глубокие тени. Внутри здания что-то таинственно гудело и двигалось.
- Как странно, - молвила Мадлен. – Ты видишь людей?
- Нет, - тихо проговорил Том. – Никого. И вон, какие-то трубы торчат прямо из стены. Что же это такое? Ты, знаешь, мне кажется, это элеватор.
- Ты думаешь? – Мадлен прижалась к Тому плечом. – Мне страшно.
- Не бойся, - ответил Том, обнимая свою маленькую спутницу. – Это, точно, элеватор. Я видел такой в Монервиле. Туда свозят со всех окрестных полей зерно, и что-то там с ним делают.
- Правда? – спросила Мадлен и, подняв голову, доверчиво как ребенок посмотрела ему в глаза. – Он такой загадочный, большой.
- Да, удивительно. Стоит себе посреди пустоши, - сказал Том. – Он похож на космический вокзал. Представляешь? Вот если бы от одной планеты до другой ходили поезда.
Мадлен улыбнулась:
- Разве вокзалы такие?
- Инопланетные, может быть, и такие. Я верю, что в будущем все изменится, - сказал Том, оглядываясь на проплывающую мимо, громадину элеватора. – Не знаю, как, но изменится. И спасенные, мы будем смеяться от радости и будем, взявшись за руки ходить по великому празднику. И вокруг будут все наши друзья, звезды, ночь, фейерверки и фонтаны. А потом придет утро. И мы как птицы будем кружить над морем, встречая юное Солнце. И будет великое, великое счастье! Я верю.
- А мне будущее не видится, - вздохнула Мадлен. – Будто оборвалось. Ах, Том, то, что я вижу, это только нижние миры, где нет ни света, ни тепла. Я верю, я всей своей душой верю, и надеюсь, что все будет хорошо, но уже не со мной. Моя душа уже на той стороне, где все предопределено.
- Это очень плохо, - покачал головой Том. – Всем предстоит побывать и на той стороне. Бессмертных мало. Но не позволяй мертвому управлять живым. Ведь ты живая! Ты знаешь, в чем жизнь человека?
- Догадываюсь, - грустно сказала Мадлен. – Однако сейчас мне очень трудно об этом говорить. А что касается нашего ближайшего будущего, то думаю, мы на грани войны. Ходят разговоры, что восточные департаменты опять волнуются. Граф Тук собирает своих единомышленников. По всей стране ходят слухи один другого тревожнее. Постоялые дворы переполнены шпионами и какими-то подозрительными личностями. Так что, скорее всего, зимовать мы будем в Лундоре. Там, все-таки, спокойнее. Большой город. Я думаю, что пока все не уляжется, Бринкерхофф не осмелится ни на какие гастроли в провинции.
- Мой дед дрался на дуэли с графом Туком, - сказал Том. – Тогда он был простым выпускником Императорской Академии, молодым зеленым лейтенантом, впрочем, как и граф Тук. Впоследствии они были хорошими приятелями и служили в одном полку.
- А кто твой дед? - поинтересовалась Мадлен.
- Клод Роле, офицер императорский гвардии. Он погиб в битве при Лане.
- Во время Весенней войны?
- Да, тогда, - кивнул головой Том. – Тридцать лет тому назад. Нехорошее это дело, - война. У нас в семье война всегда кого-нибудь уносит. И все-таки, полагаю, до этого не дойдет.
- Надеюсь, - сказала Мадлен и пожала плечами. – Все равно нам придется надолго остановиться в Лундоре. А я так этого не хочу. В цирк придут многие, кто знал меня раньше. Весь город сбежится на меня поглазеть. Впрочем, мне уже все равно.
- Ты родилась в Лундре? – спросил Том.
- Нет, просто долго жила в тех краях, - ответила Мадлен. – Я из Нанглордье.
- Далековато, - заметил Том. – Давай-ка, ты все-таки ложись, поспи немного.
- Вздохнув и перебравшись внутрь, Мадлен опустилась на тонкий, набитый старыми разноцветными тряпками, матрас.
Она лежала с открытыми глазами и молча слушала монотонный перестук колес по неровным камням дороги. Над ней из стороны в сторону колыхался полукруглый холщовый верх фургона. Пахло ночными травами. В полях пели сверчки. Несколько раз где-то, совсем рядом, ухнула сова.
- Не спишь еще? - спросил Том, оборачиваясь и заглядывая под полог.
- Нет, что-то не спится, - ответила Мадлен.
- Мы, кажется, подъезжаем. Выгляни. Посмотри, там, далеко на горизонте, россыпь огней. Это Лундор.
- Нет, не хочу, - отказалась Мадлен. – Я уже здесь пристроилась.
- Ну, твое дело, - сказал Том и опустил полог.
В этот момент сбоку в фургон взобрался Ульрих.
- Что, не правишь лошадьми? Сменился? – спросил Том.
- Там без меня возничих хватает, - отмахнулся тот.
- Понятно, - протянул Том. - Я все еще не могу привыкнуть к твоей новой внешности. Вроде бы, даже и сказать тебе не чего. Мне даже кажется, что кто-то тебя подменил.
- Как младенца в восточных сказках? – засмеялся Ульрих.
- Да, что¬-то вроде того, - согласился Том. – Если бы не твой голос и полнейшая испорченность нрава, я бы тебя ни за что не узнал бы.
- Ты об этом? – Ульрих приподнял полупустую бутылку вина, бывшую в его руке. – Если ты о вине, то оно на четыре пятых разбавлено водой. Хотя, у меня полнейшее право плохо себя вести, потому что я, наконец-то, начал писать новую книгу, а тут вы со своими метаморфозами. И что теперь? У меня творческий кризис. И, судя по всему, развивается он полным ходом. Вот так-то.
Ульрих отхлебнул из горлышка, достал сигареты, некоторое время молча курил, глядя в ночную даль, потом ткнул пальцем в сторону мерцающего огнями горизонта, и произнес:
- Лундор.
Том кивнул головой.
- Эх, город, – вздохнул Ульрих, – какие звезды над тобой сгорали! Ну, и как тебе спится? Неужели ты скажешь, что не видишь снов? Здравствуй, Лундор. Я возвращаюсь, чтобы сказать: – Прощай!
- Мадлен говорит, что мы надолго здесь застрянем. О каком прощании ты говоришь? – удивился Том.
- Это я так, для пущего пафоса, - ответил Ульрих.
- Кстати, начет снов. Помнишь, когда мы жили в замке, тебе снились страшные сны? Чем все это кончилось?
- Ничем, – ответил Ульрих. – К счастью, ничем. В те дни я ходил по самому краю. Еще немного и в бездну заглянул бы. И как мне удалось избежать ее? Вспоминать не хочется. Это прошлые дела. Но то, что стоит за плечом Кромвеля, меня, определенно, ненавидит, за свои обманутые надежды. Все карты я им спутал. Однако не будем ночью поминать нечистого.
- А как твоя новая книга называется? – спросил Том, чтобы сменить тему.
- Дервиши и эквилибристы.
- О чем она?
- О караване в песочных часах. Люди, верблюды с тюками товара на горбатых спинах, случайные попутчики, они идут через великую песчаную пустыню, ограниченную стеклом. Будто вода утекает песок, но об этом еще никто не знает, кроме того, кто молчит. И они идут, эти оранжевые верблюды и суровые бедуины в полосатых балахонах. Среди них один газетный репортер, несносный болтун, который вообще непонятно как там оказался. Он тоже в чалме. Одни очки да облупленный нос торчат. Его фляга почти пуста. Представляешь себе, каково это, - видеть миражи с их недостижимой прохладой струящихся ручьев и зеленью оазисов. Идет беспощадное время. И вот однажды наступает момент, когда молчащий должен что-то сказать, но обнаруживается, что это уже излишне. Все видят край и без него. Тем не менее, он все-таки говорит и оказывается одним единственным говорящим. Все другие молчат. И только неслышно шевелятся губы. Так кончается бесконечное время. Но в самый последний момент, в самый последний момент часы вдруг падают на пол и вдребезги разбиваются. А начинается книга со слов «Когда дует сильный ветер, снятся странные сны. И тогда ты выходишь из дома и смотришь, как медленно разворачивается циклон.»
- Ты уже много написал? – поинтересовался Том.
- Два первых предложения, - важно ответил Ульрих. – Разве этого мало?
- Вполне достаточно, - вежливо согласился Том. – Знаешь, мне очень часто снится Солнце. Почему так? Может быть, это знак?
- Все может быть, - Ульрих неопределенно пожал плечами и впал в задумчивость.
Лундор приближался. Вскоре они уже ехали по полуночным пустым пригородам. Том смотрел на темные окна домов, и ему хотелось поскорее оказаться в каком-нибудь гостиничном номере, чтобы лечь в кровать, укрыться теплым одеялом и сразу же уснуть. Но прежде, чем наступил этот долгожданный момент, прошло еще часа два, потому что нужно было еще доехать до ярмарочной площади, распрячь и напоить коней, выполнить целую кучу распоряжений Бринкерхоффа, прогуляться с собачками фрау Эльзы и только потом идти устраиваться в Аврору, большую обшарпанную гостиницу, где размещались артисты.

35.
Утро застало Тома в небольшой мансарде Авроры, которая сдавалась под гостиничный номер. Из приоткрытого окна он мог видеть разноцветную толпу прохожих, идущих туда и сюда, двухколесные фиакры, ожидающие своих пассажиров и господина Бринкерхоффа, весьма оживленно беседующего со своей блистательной супругой фрау Эльзой. Из-за уличного шума Том не мог слышать, о чем они говорят, но, судя по их выразительной жестикуляции, разговор был весьма бурный. Заметив их, Том быстро накинул куртку и побежал вниз. Он прекрасно знал, что когда Бринкерхофф ругается с женой, его можно просить о чем угодно. Он всегда скажет да, хотя бы только для того, чтобы показать фрау Эльзе, до какой степени она может его довести.
Мосье Флобер, хозяин Авроры, был немного удивлен, когда один из его постояльцев вдруг стремительно выскочил из своего номера, сбежал по лестнице и, игнорируя завтрак, прямиком направился к выходу. Однако тому было не до завтрака. У него была прекрасная возможность отпроситься у Бринкерхоффа на целый день. И, действительно, Бринкерхофф отпустил Тома, сказав, что тот может отправляться на все четыре стороны, если только при этом кому-нибудь другому вместо него не придется выносить из клеток дерьмо.
Ах, каким прекрасным показалось Тому Лундорское лето! – Повсюду цветы и открытые окна. Небо такое, что кажется, вот-вот в него упадешь. И какие удивительные люди! Они проходят мимо. Они идут по булыжной мостовой, они заходят в маленькие магазинчики и бистро, из которых пахнет кофе. Они говорят. Ты их не знаешь. Только фрагменты фраз, мгновенья разговора; они промелькнут, и оставят слова. И дальше, дальше ведет городская река. Улицы, лица, эркеры, дома, перекрестки.
Бульвар Кордильерро. Здесь. Да, здесь Том тогда видел Софи. На той стороне бульвара над тенью деревьев высится ее дом. Она, наверное, изменилась. Вспомнит ли она его теперь, если с тех пор, как они ехали вместе в Монервиль, прошло уже полтора года?  Для Тома она была случайно встреченным, ангелом, существом из другого мира. Он о ней не мечтал. Воспоминания о Софии были для него просто чем-то таким, нереально прекрасным, что не меркло даже в самые темные дни. Со временем София стала для него уже не столько живой девочкой из Лундора, сколько каким-то идеальным образом, который едва ли живет на земле. И вот он был в Лундоре. Как и любой другой, будь он на его месте, Том сомневался, стоит ли ее навещать? И все же он набрался смелости, пришел к ее дому, и, некоторое время потоптавшись на крыльце, нажал рычажок звонка.
И вот, дверь уже открыла какая-то пожилая служанка и сказала, что сейчас София вместе с ее родителями живет на их загородной вилле где-то в районе Тульи и в ближайшее время возвращаться не намерена. Вот так закончилась для Тома его первая прогулка в Лундоре. Весь остаток дня он провел, слоняясь возле шатра, помогая ставить растяжки и болтая с Муаммаром, который руководил всей работой по подготовке цирка к работе.
Ночью ему снился бесконечно большой зал с уходящим за горизонт, бирюзовым полом и Софи. Она шла навстречу ему. Шла издалека. Волнуясь, в платье из живых лучей, она была похожа на ночную звезду. Они встретились взглядом.
И на этом сон обрывался и обращался прошлым, лишь памятью о бесконечно близком, о параллельных мирах, где, увы, мы бываем лишь по ночам, а проснувшись, познаем разлуку. Том сел на кровати. В груди безумным пульсаром билось сердце. Это была Она.

36.
Большие напольные часы, что стояли в холле Авроры показывали еще только семь часов утра, когда у мосье Флобера появился новый повод для удивления, но он уже ничему не удивлялся. Ему было достаточно одного ужина в компании царственной Мадлен и ее спутника, высокого брюнета с курчавыми баками, крупными приятными чертами лица и манерами разорившегося счастливчика судьбы, по имени Ульрих. Была общая беседа, позвякивание бокалов, горящие в канделябрах, свечи. Говорили много. Мосье Флобера признали знатоком и истинным ценителем искусства. Ульрих курил, выпуская целые облака клубящегося дыма прямо в нос собеседника, и при этом весьма непринужденно и благодушно рассуждал на темы поэзии, вина и театра. Он чувствовал себя душой компании. Мадлен, - она сидела молча. Но, начиная говорить, превращалась в сплошное обаяние. И Флоберу не оставалось ничего другого, как напиться так сильно, что поутру пришлось спуститься к барной стойке и пару раз похмелиться. Он откупорил бутылку Арпи и как раз наполнял рюмку, когда по лестнице с шумом сбежал молодой человек и бросился к выходу.
- Завтрак! – больным голосом через силу крикнул господин Флобер.
- В городе перекушу! – на ходу ответил Том, открывая входную дверь.
- Вот люди какие бывают. И не завтракают, и не похмеляются, - подумал мосье Флобер и снедаемый осторожной жаждой, дрожащей рукой опрокинул в рот рюмку терпкого коньяку.
Было все еще раннее солнечное утро. Приехав в Тульи и разыскав виллу полковника Альмана, Том отпустил фиакр, а сам перелез через невысокую стену, и оказался в сочной зеленой траве большого сада. Где-то рядом чуть слышно журчал ручей. Том пошел меж деревьев и вскоре увидел невысокий двухэтажный особняк. Из открытых окон доносились звуки фортепьяно, время от времени прерывавшиеся голосом учителя музыки. От высоких тенистых елей, что росли неподалеку, пахло хвоей. Том подошел к стене дома и присел на широкие потрескавшиеся от времени ступени бокового крыльца. Двери с этой стороны дома давно не открывали, и крыльцо было окружено зарослями трав, откуда, то и дело, выглядывали, изумленные появлением человека, жучки и другие мелкие букашки. Их упругие крылышки все еще несли на себе напоминание о прошедшей ночи и предутренней росе, в которой они купались, встречая рассвет.
- Я пришел к Софи, - сказал им Том. Однако насекомые были слишком малы, чтобы он мог услышать их ответ. И, поэтому, разговора не состоялось.
Наконец, урок музыки окончился. Том решил, что наступил вполне подходящий момент, чтобы заявить о себе и пошел к парадной двери. И вот, после первых восклицаний и радостных фраз удивления хозяев Том сидел на низком диване в просторной обставленной в модном колониальном стиле гостиной и беседовал с Софией и ее родителями, очень милыми людьми, которые, поговорив с ним минуты две, тактично удалились и оставили его наедине со своей дочерью.
Первые мгновения Том все еще стеснялся, но София была настолько оживленна и радостна, что уже очень скоро он чувствовал себя совершенно раскованным. Они весело болтали, рассказывали друг другу какие-то небылицы и вместе от души смеялись над ними. София поведала Тому историю о ее тете, которая стала оперной певицей, о своих планах участвовать в большом конкурсе пианистов и молодых композиторов. Том рассказал о своем цирке и воздушном шаре, на котором можно подняться в небо и увидеть всю землю от одного до другого края ее необъятных боков. И София восхищенно слушала, моргая своими необыкновенно прекрасными глазами, и представляла себе это чудо полета на таинственном шаре.
- Мы полетим! Мы, обязательно, полетим! – говорила она.
Как красива была Софи! Теперь она превратилась в романтическую пятнадцатилетнюю девушку. Она очень мило и непосредственно кокетничала и тут же была готова, не скрываясь, смеяться сама над собой. Чем больше Том смотрел на нее, тем больше он в нее влюблялся. Их первая встреча, воспоминания, сны, - все это уже вчера. А сегодня он был рядом с ней! София! Том не переставал поражаться тому, что она была в точности такая, как в его ночном сне. Единственное отличие было только в том, что во сне она была очень печальной и какой-то неземной, а в жизни оказалась задорной обаятельной шалуньей. Сон, – явь! Удивительно!
- Пойдем, я покажу тебе мои гладиолусы! – София встала с дивана, приблизилась к стеклянной во всю стену двери, открыла ее и, пригласив Тома следовать за собой, вышла в сад.
Пока они ходили по цветнику, к главному подъезду подали, запряженную двумя лошадьми, коляску и из дома вышел господин Альман. Было похоже, что он собирается куда-то ехать.  Следом за ним на крыльце появилась Эмма. Она давала своему супругу последние наставления и о чем-то его спрашивала.
- Папа собирается в город, - сказала София.
- Правда? – с нотками сожаления переспросил Том. – Тогда я поеду вместе с ним. Ах, как жаль, но нужно спешить. Честно говоря, сегодня у меня совсем не много времени, а я даже не знал, как буду возвращаться.
- Папа! - крикнула София, взмахнув рукой. – Подожди! Том вместе с тобой поедет! – потом она повернулась к Тому и сказала. – Мы возвращаемся в конце недели. Я обязательно зайду к тебе. Имей это ввиду!
Глаза ее сияли счастьем.
- Я боюсь уезжать, - сказал Том. – Мне кажется, что если я уеду, мы больше никогда не увидимся.
- Даже и не думай о таком! Обязательно увидимся! – воскликнула она. – Я приду в понедельник.
Том хотел еще о чем-то спросить, но, в этот момент, подошла мадам Эмма и возмущенно проговорила:
- Неужели, Том вы не останетесь на обед? Я уже распорядилась накрывать.
- Нет, нет, мама, у него в городе неотложные дела. Он поедет с папой, - опередив Тома, быстро сказала София и избавила его от необходимости объясняться. И ему оставалось лишь вежливо откланяться и сесть, в готовый к отправлению, экипаж.

37.
Какими долгими казались дни! В цирке царило уныние. Господин Бринкерхофф разговаривал со всеми только на повышенных тонах, потому что случилось то, чего давно следовало ожидать, - Мадлен отказалась выходить на арену. Она сидела в своей комнате и никого не принимала. Ульрих ходил полностью подавленный. Том пытался хоть как-то расшевелить его, однако все было без толку.
- Она умирает, - говорил он, и слезы текли по его щекам.
- Глупости! Мадлен еще будет танцевать, – пытался протестовать Том, но чувствовал, что его голос звучит не вполне уверенно.
- Она говорит, что танцевала по той же причине, что курица, когда ей отрубят голову, все еще пытается куда-то бежать и отчаянно хлопает крыльями, - безутешно рассказывал Ульрих. - Когда к ней в номер ворвался взбешенный Бринкерхофф, она сказала, что скоро умрет. А когда он пообещал ей после смерти заспиртовать ее шестирукое тело, и выставить напоказ в большой стеклянной банке, она предложила ему незамедлительно послать за этой банкой, и при этом улыбнулась так, что Бринкерхофф пулей вылетел прочь, три часа бегал по цирку и орал благим матом на каждого, кто попадался на его пути.
Нужно сказать, что Том сам был свидетелем отчаяния и безумств хозяина. Ему едва удалось спрятаться за полог, когда с перекошенным от ярости лицом в шатер вбежал господин Бринкерхофф и закатил небывалую истерику супругам канатоходцам из Буркина-Фасо, которые в это время отрабатывали какие-то сложные приемы под самым куполом цирка. Эти бедняги были так потрясены, что едва не свалились ему на голову и не искалечили его. Вот тогда неизвестно, кого пришлось бы заспиртовывать.
- Говорящий крокодил, - сказала по этому поводу фрау Эльза, обращаясь к Тому. – Я боюсь, что он покусает моих собачек.
- Не бойтесь, - отвечал Том. – Он очень отходчивый и славный человек. Завтра он будет каяться. Вот увидите.
Все кончилось тем, что на пути Бринкерхоффа наконец попался Ульрих. Он так посмотрел на хозяина цирка, что тот тут же успокоился и стал самим воплощением душевнейшей предупредительности. Видимо он прочитал в глазах Ульриха что-то такое, чего лучше было бы и не читать.
- Все мы устаем, друг мой, - сказал он, ласково похлопывая Ульриха по плечу. –  Сегодня Мадлен и я, а завтра может быть кто-то другой. Нужно отдыхать. А там видно будет, что и как.
Тянулись дни.
- Ты даже и не пытайся к ней ходить, все равно она не откроет, - говорил Тому Ульрих, но тот снова и снова подходил к ее двери и тихонько стучался. Ответом было молчание.
Наступил понедельник. Тома послали с какой-то бумажкой в муниципалитет. А в это время в цирк приходила София и, не дождавшись его, ушла. В понедельник они так и не встретились. Зато во вторник она с самого утра появилась прямо в Авроре и вместе с Томом отправилась кормить зверей. Они виделись и в среду, и в четверг, и в пятницу, а в субботу вместе с ее родителями пошли в театр. Здесь-то Тому и пригодился тот великолепный костюм, что ему купила Мадлен, когда они еще гастролировали в Жуане.
- Пока такой поносишь, - говорила она. – Приедем в Лундор, я тебя свожу к настоящему портному.
Прежде, чем идти на встречу с Софией, Том как обычно постучал в дверь Мадлен.  Он уже и не ожидал, что дверь откроется, но на этот раз из комнаты донесся негромкий, приглашающий отклик, и Том, стараясь ступать как можно тише, вошел внутрь.
Мадлен лежала в кровати.
Присаживайся, - она показала на краешек кровати рядом с собой. Том поцеловал ее и сел.
- Я сегодня в театр иду, – боясь о чем-либо расспрашивать Мадлен, сказал он.
- Ты идешь один? – спросила Мадлен.
- С девушкой, - немного смущенно ответил Том.
- С девушкой, - тихо повторила Мадлен и, с ласковой грустью посмотрев на Тома, взяла его за руку. – Это хорошо. Как ее зовут?
- София Альман, - сказал Том.
- Она, наверное, очень красивая, - предположила Мадлен.
- О, да! – воскликнул Том. – Очень, очень!
- Ты знаешь, красота – это вестник счастья, - поглаживая его руку, сказала Мадлен. – Ты всегда должен быть достоин ее. Ах, Том, я так хочу, чтобы ты был счастлив. Если ты любишь эту девушку, никогда не оставляй ее.
- Что ты, я никогда ее не оставлю! – с жаром проговорил Том.
- Вот и хорошо. Теперь, иди, - тихо сказала Мадлен.
- Ты будешь танцевать? – спросил, спохватившись, Том.
- Оставим это. Ты иди. Завтра поговорим, - прошептала Мадлен и закрыла глаза.  – Сегодня я очень устала.
Том встал и, нежно поцеловав ее, неслышно вышел из комнаты.
В холле гостиницы его остановила фрау Эльза. Она оторвала взгляд от своих гадальных карт, в которых она читала судьбу незадачливого мосье Флобера, что сидел напротив нее и, капризно надувая свои пухлые губки, сказала: - Том вы не забыли о моих собачках? Куда это вы, такой нарядный, собрались?
- Я иду в театр, - небрежно ответил Том.
- Ах, театр! – с трепетом проговорила фрау Эльза.
Она мечтала однажды стать театральной примадонной, и любое упоминание о театре приводило ее в состояние, близкое мистическому обмороку.
- Что сегодня дают? – полюбопытствовал мосье Флобер.
- Китайскую оперу, - важно сказал Том.
- О, как это чудесно, - умилился Флобер. – Вот только жалко, что слов не разобрать. Они же по-своему, наверное, петь будут.
- Что ему опера? - постепенно приходя в себя и нервно теребя карты, проговорила Эльза. – Он, наверняка, опять с этой молодой фройлен пойдет, ее слушать будет. Тут уж не до театра.
Мосье Флобер начал, было, вежливо защищать Тома, но тот не счел нужным дольше задерживаться и быстро вышел на улицу.

38.
Наконец, музыканты закончили настраивать свои инструменты. В зале погас свет. Занавес медленно поднялся, открывая сцену и причудливые красочные декорации, изображающие пасторальный лужок и контуры, дымящихся вдалеке, вулканов.
Из-за кулис появился диковатого вида китаец в крылатом стеганом халате из синего шелка и с широким, как топор мясника, мечом. Вежливо поклонившись, он начал читать стихи.  С самых первых слов было ясно, что этот дядька не шутит.
- Уань, - вещал он утробным голосом, - Нань! Нань! О – о –о – О!
Было похоже, что каждое новое слово распаляет его все больше и больше. Его стихи переходили в песню.
- Куа – аая –уа – доу!
Тонг- тянь мянь – яу!
Онь – гонь – уа –А – А –А!
Ау – Бам! – он, что было силы, топнул ногой в золотом носатом сапоге. – Гуань – Тау! – он топнул второй ногой.
- Бум! – согласились огромные глухие барабаны.
- Ай – сяу – мяу! – угрожающе завыл китаец, возводя руки вверх и тут же плавно уводя их куда-то в сторону так, как будто он сдвигал над собой небосвод.
Озаренная страшной догадкой, публика притихла.
- Ёнт. Бау! – зловеще подтвердил китаец. - Нау! Нау!
В дело вступил яростный хор обезумевших музыкантов. Зал ожесточенно захлопал. Кто-то крикнул «Браво!», кто-то крикнул «Бис!», а Софи почему-то неприлично захихикала. Том, который сидел рядом с ней и с умным видом смотрел представление, толкнул ее локтем.
Было видно, что Китаец завелся всерьез. Он стоял, выпячивая грудь и чуть присев над сценой. Его широко разведенные колени смотрели в разные стороны, а в руке его был меч. Китаец грозно стрелял в зрителей накрашенными глазами и со значительным выражением лица поворачивал свой меч то так, то этак, что, судя по всему, должно было усилить впечатление от его слов.
- Интересно, – думал Том, - за сколько секунд Муаммар может разделаться с ним?
Муаммар в свое время был первым фехтовальщиком в стране, и многие мечтали взять хотя бы несколько уроков его мастерства. Но тот был неумолим.
- Я все забыл, – говорил он. – Учитесь, лучше у господина, Турильи или Домье. Они моложе. А я всего лишь старый араб.
Однако Том помнил, как однажды, орудуя деревянной шваброй, он одним единственным движением выбил саблю из рук какого-то подвыпившего гусара, когда тот во время вечернего представления пытался зарубить их циркового крокодила. Том тогда даже глазом моргнуть не успел, а парня уже вытолкали вон из шатра.
- О чем он поет? – шепотом спросила Софи.
- Вот, программку посмотри, там есть переводы текстов, - также тихо ответил Том и передал ей тоненькую книжечку в красной блестящей обложке, на которой был нарисован красивый серебряный дракон.
Софи развернула программку и прочитала:
«Родные просторы.
Страна наша большая и широкая.
В ней много лесов полей и рек.
И нет во всем мире такой другой страны,
Где так привольно дышат люди».
- Следующей выступает Ю-Линь, - сказала Софи. – Наверное, это будет какая-нибудь мадмуазель, потому что написано «Песня любви».
И, действительно, вслед за пафосным мосье на сцену вышла хрупкая темноволосая девушка и запела так, что и у Софи, и у Тома из глаз брызнули слезы. Все время ее выступления они, сидели, взявшись за руки, и не смели ни вдохнуть, ни выдохнуть.
- Какой у нее голос! Как она зовет! – восхищенно проговорил Том, когда песня умолкла.
Соглашаясь с Томом, Софи кивнула головой и шмыгнула носом.
Затем пел целый хор сладкоголосых китаянок, играла странная непривычная, похожая на соловьиные трели музыка. Пару раз выбегали ряженые, носились по сцене, карабкались друг на друга и выделывали сумасшедшие па и ногами и руками. Вновь выступала трепетная как лань Ю-Линь. Она мелкими шажками ходила по краешку сцены и пела своим проникновенным голосочком о журчании ручейков и весенних долинах в горах Вень-Лао-Шень. Потом было что-то еще и, наконец, наступил антракт.
- Ты обратил внимание на убранство зала? Ты видишь, как мерцает золото колонн? – спросила Софи, когда они поднимались по проходу между рядов широких красных кресел.
- Конечно, - сказал Том. –  И больше всего мне нравятся ложи. Как жаль, что мы в партере.
- Ничего-то ты не понимаешь. Здесь лучше слышимость, - возразила Софи. – Ты еще на галерку заберись.
- А мне хотелось бы, - не согласился с ней Том.
- Эх, ты! Какой же ты провинциал! – насмешливо сказала Софи. – Ты хотя бы раз бывал в театре?
- А как же, - обиделся Том. – Я был еще совсем маленький, а мама уже брала меня с собой. Театра в нашем городе не было и мы всегда ездили в Монервиль. Там знаешь, какой театр!
- Монервильский театр, - Софи в знак примирения прикоснулась к его локтю, - он, конечно, аристократичнее, тут и сравнивать нечего. Мы когда гостим у тети, всегда с ней ходим в театр.
- Так это та самая тетя, которая стала певицей? – поинтересовался Том.
- Да, это она. Одно плохо: – Они постоянно в разъездах по всяким заграницам. И теперь она очень редко бывает дома.
- Да, дома лучше, - согласился Том. – А мы, бывало, приезжали в Монервиль с утра. Мы гуляли по городу. Ты же знаешь, сколько там цветов, какие там красивые улицы, какие парки. Там был один маленький магазин, где мама покупала шерстяные нитки для своего вязания. В нем с полу и до самого потолка поднимались полки, на которых один к одному лежали разноцветные моточки с нитками. Мне так нравилось их разглядывать! А еще мы заходили в совсем крошечный магазинчик. Там продавали только пуговицы. Папа ждал нас на улице. Он терпеть не мог мамины походы по магазинам. Потом уже ближе к обеду мы шли в Галери. Ты бывала в Галери?
- Конечно! – сказала Софи. – Это такой большой трехэтажный универмаг.
- Так вот, в Галери мне покупали игрушки и обязательно какую-нибудь новую книжку. Затем мы шли в какой-нибудь ресторанчик, обычно в Полярную Мальву или в Утопию, и обедали. А после обеда сидели в парке. Вот это время я не любил. Родители сидят, отдыхают, а я без дела слоняюсь. Я помню, что там мне было скучно.
- А в ботанический сад ходили? – спросила Софи.
- Ходили, но там тот же парк, только деревья да растения другие. И, наконец, когда наступал долгожданный вечер, мы шли в театр.
- Ну, ладно, - перебила его Софи. – Если тебе так уж хочется, давай, пока не закончился антракт, заглянем в лоджии и поднимемся на галерку. Я только маму предупрежу.
Они поднялись по лестнице, вышли на галерку, Том посмотрел сверху на зрительный зал. Затем они спустились вниз и вошли в одну из лоджий. Вместе с ними в лоджию вошел какой то господин в черном фраке. Неприязненно взглянув на молодых людей водянистыми рыбьими газами, он повернулся к сидевшему в кресле военному и положил ему на плечо свою узкую, затянутую белой перчаткой, руку. Офицер оглянулся и порывисто вскочил со своего места.
- Господин Кромвель! Какая приятная неожиданность, – воскликнул он. – Присаживайтесь же!
Том не стал слушать, о чем будут говорить эти двое. Он взял Софи за руку и быстро вывел ее в коридор.
- Какая отвратительная физиономия! - сказала Софи, оглядываясь на дверь лоджии. – Редко такую встретишь. И притом полнейшая безвкусица в одежде. Ты почувствовал, какой от него запах?
- Ничего я не почувствовал, - ответил Том. – Пойдем скорее. Перерыв кончается.
Том едва досидел до конца концерта. Стоит ли говорить, что его уже не волновали никакие представления. Ему хотелось скорее бежать в Аврору и предупредить Мадлен о том, что он видел Кромвеля. Наскоро попрощавшись с Софией и ее родителями, которые после театра подвезли его на своей карете к гостинице, он быстро взбежал по лестнице на второй этаж, где жила Мадлен. Он уже поднял руку, чтобы постучать в дверь, но тут его одолело сомнение. – Что он ей скажет? – Скажет, что видел Кромвеля? Она и без него знает, что он где-то рядом. Так стоит ли тревожить и расстраивать ее в такой поздний час?
Том постоял, подумал и решил отложить все это до завтра. Он спустился в ресторан, надеясь застать Ульриха. Однако того нигде не было и ему пришлось коротать время в пустых разговорах с Флобером. Он мог бы, конечно, сразу пойти к себе в мансарду, но ему не хотелось оставаться один на один со всеми обуревавшими его в тот вечер мыслями.

39.
У Тома давно уже было все готово для встречи с Кромвелем. Он ходил в церковь на второй или третий день приезда в Лундор и попросил там святой воды. Священник налил ему небольшую бутылочку, с которой Том никогда не расставался. Там, в театре, едва он понял, что перед ним Кромвель, он сразу хотел выплеснуть на того содержимое бутылки, но вовремя вспомнил слова птички: «Дождись, пока он сам придет в цирк. И только тогда скачи к озеру».
Как всегда, когда Ульрих был по-настоящему нужен, его где-то носило. Так и не дождавшись своего приятеля, Том вынужден был подняться в свою мансарду. Он лег в кровать, но заснуть смог только под утро. Поэтому, на следующий день он проспал почти до полудня и встал с больной головой. Кое-как одевшись, Том пошел позавтракал, выпил две чашки крепчайшего кофе и отправился в цирк. По пути ему встретился Ульрих, но у Тома уже не было никакого настроения о чем-либо говорить ни с ним, ни с кем-либо другим, и, поэтому, он ограничился простым кивком головы. О том, что Кромвель в городе, все знали и так. Закончив кормежку животных и чистку клеток, Том вернулся к себе в номер и провалялся на кровати до самого вечера. София уехала в загородный дом, в цирке он был не нужен, а к Мадлен он идти боялся, так как знал, что она может прочитать его мысли, а расстраивать ее он не хотел. Так он и лежал поверх одеяла, бросив ноги на стоявший рядом с кроватью стул и перелистывая какой-то старый журнал, когда в его комнату ворвался Ульрих.
- Кромвель идет! – возбужденно заорал Ульрих с самого порога. – Он сейчас был у нашего Крокодила, о чем-то говорил с ним, а теперь в гостиницу направляется. Я обогнал его. Что же делать-то! Я ему голову проломлю, если он к Мадлен сунется!
- Да подожди ты! – прикрикнул на него Том. – Я тебе говорил, что над о делать! Беги Корвета седлай!
- Я не могу оставить ее с ним! – упирался Ульрих, глядя в окно. – Ах, ты! Вон он уже в гостиницу зашел!
- Быстрее седлай Корвета, иначе неизвестно как сложится! – крикнул Том и выбежал из комнаты. Он в два прыжка оказался на втором этаже и нос к носу столкнулся с Кромвелем. Тот как раз поднимался по лестнице. Том не посторонился. Кромвель остановился и угрожающе оскалил свою уродливую вонючую пасть.
- Пошел вон, падаль! – жестко сказал Том.
Рыбьи глаза Кромвеля сделались тусклыми, и только где-то глубоко в зрачках мигнули две крошечные бездонные точки его внутреннего зрения.
Пошел! – с силой повторил Том и пнул Кромвеля ногой в живот.
Чтобы не упасть, Кромвель ухватился одной рукой за перила, а другой схватил Тома за куртку и потянул к себе. Том хотел ударить его кулаком, но в этот момент ему в спину угодило тяжелое кресло, которое сверху на них сбросил Ульрих. Увлекаемые этим креслом, и Том и Кромвель кубарем полетели вниз по лестнице. Издав победный клич, Ульрих бросился вслед за ними. Он подскочил к креслу, поднял его над головой и хотел вновь швырнуть его в Кромвеля, но было уже поздно. Старик Муаммар, который случайно находился в этот момент в холле Авроры, уже стоял над, лежавшем на полу, Кромвелем и держал у его горла свою оголенную, острую как бритва, саблю.
- Ну, ты даешь, - пытаясь распрямиться и обращаясь к Ульриху, сказал Том. – Что не мог поточнее бросить, что-ли?
- Прости, друг, это случилось, - гордо отвечал Ульрих.
- Что делать с этим каяфаром*? – спросил Муаммар, с брезгливостью глядя на извивающегося у его ног Кромвеля.
- Пусть убирается прочь, – сказал Том.
Муаммар отвел клинок от горла Кромвеля и скомандовал:
- Вставай!
[* Неверный (арабск.)]   
Кромвель поднялся на ноги, отряхнулся и, злобно шипя, уставился на Мадлен, которая незаметно для всех появилась в холле. Услышав крики и решив узнать, что происходит, она вышла из комнаты, спустилась вниз и теперь стояла прямо перед своим врагом.
- Ну погоди, красотка, - страшным голосом произнес Кромвель, - посмотришь, что я сегодня с тобой сделаю. Сначала ты увидишь, как я покончу с твоими друзьями, а следом за ними придет и твоя очередь. И не отходи от зеркала, полюбуешься!
Муаммар занес над ним свою саблю, однако Кромвель успел открыть входную дверь и выпрыгнуть за порог.
Только все облегченно вздохнули, как дверь вновь приоткрылась, и в ней показался Кромвель.
- До скорой встречи! – ядовито улыбаясь, сказал он.
Ульрих бросился к двери, но та уже захлопнулась. 
- Ульрих, стой! – крикнул Том. – Подожди. Сейчас он уйдет, и побежим Корвета седлать.

40.
Чтобы не попасться колдуну на глаза, Тому пришлось скакать по боковым и параллельным улицам.
- Быстрее, быстрее! – просил он коня, и тот несся как на крыльях.
Они вылетели в район пригородов, промчались мимо закопченных фабрик, миновали военные казармы и оказались в поле.
- Найди дорогу к озеру! – сказал Том.
- Да вон она, - Корвет мотнул мордой. – Ее отсюда видно. Мы, кажется, обогнали его.
- Тогда, вперед! – скомандовал Том.
Они прискакали к озеру так быстро, что Тому пришлось еще целых полчаса сидеть в засаде, прежде чем из-за ближайшего холма показалась карета. Это была та самая карета, что однажды увезла Тома из родного города. И теперь он узнал ее. Если до этого Том, буквально трясся от страха и нетерпения, то при виде ненавистной кареты он почему-то неожиданно успокоился. Он откупорил бутылку, перекрестился, отхлебнул маленький глоточек святой воды и приготовился к встрече.
Карета остановилась возле самой воды. Дверца открылась и из нее неожиданно появилась фрау Эльза. Покачивая бедрами, она чувственно прошлась туда и сюда, затем изящным движением сняла свои туфли на шпильках и воскликнула:
- Какой божественный вечер!
Вслед за ней из кареты вышел Кромвель. Взгляд его был довольно-таки мрачный, но он изо всех сил пытался скрыть свое настроение. Он подошел к фрау Эльзе и сказал ей на ухо что-то такое, отчего та пошло засмеялась и, кокетливо оттолкнув своего кавалера, сказала:
- Вы такой затейник, господин Кромвель! Давайте-ка лучше поплаваем! Вы любите плавать?
- Вы хотите искупаться? – обрадовался Кромвель.
- Да, я хочу окунуться, - расстегивая пуговицы своего платья, невинным голосом сказала Эльза. – Вы пойдете со мной?
Глаза Кромвеля хищно мигнули, и он начал снимать пиджак.
- Вы умеете плавать дельфинчиком? – игриво спросила Эльза.
Она пощупала ногой воду и, найдя ее вполне теплой, бултыхнулась в озеро.
- Господин Кромвель, ну, где же вы?
Не отвечая ей, Кромвель молча вошел в воду.
- Как вы думаете, в этом озере водятся крокодилы? - спросила Эльза и засмеялась, но смех замер в ее горле, когда она увидела, что лицо ее кавалера оскалилось и удлинилось, превращаясь в морду отвратительной зубастой рептилии, которое не может присниться даже в самом ужасном кошмаре.
Эльза отчаянно вскрикнула и попыталась выбраться на берег, но Кромвель сделал шаг и преградил ее путь. Его руки покрылись блестящей как жир чешуей, а на спине появился плавник. Схватив, истошно вопящую фрау Эльзу, он потащил ее за собой. И в этот момент Том выскочил из кустов и побежал к берегу, намереваясь плеснуть в озеро святой водой. Однако он так спешил, что споткнулся о какую-то корягу и выронил из руки бутылку. Несколько раз перекувыркнувшись в воздухе, бутылка упала на берег и покатилась по песку, расплескивая вокруг себя драгоценную жидкость. В озеро попала одна единственная капля, но ее хватило. Вода в озере забурлила. Кромвель исторг нечеловеческий вопль и, хватая воздух своими перепончатыми лапами, начал съеживаться. Он становился все меньше и меньше, пока не превратился в небольшого бледного морщинистого уродца, который был одновременно похож и на человека, и на старую белую жабу.  Это жалкое существо дрожало всем своим рыхлым безвольным телом и в ужасе смотрело на Тома.
- Подойди! – властно потребовал Том. Существо повиновалось и, распространяя вокруг себя немыслимое зловоние, выбралось на сушу.
Достав из ножен саблю Муаммара, Том сказал:
- Если ты сейчас же не снимешь всех своих заклятий, я тебя зарублю.
- Они уже снялись, - затравленно глядя на Тома, пролепетало существо.
- Где фрау Эльза? – спросил Том. – Отвечай, вонючка!
Существо втянуло голову в плечи и промолчало.
- Где она? Немедленно отвечай! – Том замахнулся саблей.
- Не знаю я, наверно, все еще плавает, - испуганно проговорило существо. Только теперь Том услышал тихие всхлипывания, доносившиеся из ближайших кустов. Оказывается Эльза, тоже выбралась из воды и спряталась где-то поблизости.
- Слушай меня, Кромвель, или как там тебя зовут, если я увижу тебя еще раз, или хотя бы только услышу о тебе, знай, что тогда я тебя не пощажу. Прочь отсюда! – сказал Том.
- Попятившись назад, существо прыгнуло в воду и быстро поплыло на глубину.
- Он хотел меня покусать, – прижимаясь к Тому, говорила фрау Эльза, когда они возвращались в город на, отнятой у Кромвеля, карете. – Какой все-таки он обманщик. Ведь он же обещал подарить мне еще одну собачку.
- Молчите уж, - отвечал Том.

41.
Когда карета подъехала к Авроре, оттуда на улицу выбежала пара акробатов из Буркина-Фасо и, увидев Тома, в один голос завопила:
- Мадлен! Мадлен! С ней что-то случилось!
Том в мгновение ока забежал в гостиницу и увидел растерянного Ульриха.
- Что случилось? – крикнул Том.
- Я сам не понимаю, - ответил тот.
Мы стояли с Мадлен и разговаривали, когда она вдруг упала навзничь и потеряла сознание. Мы отнесли ее наверх. А теперь я попросил акробатов сбегать за доктором.
- И все? – спросил Том.
- А разве тебе этого мало, - раздраженно ответил Ульрих – Пойдем, поднимемся к ней.
Они вошли в ее номер и застыли в изумлении: - посреди комнаты, закрыв лицо руками, стояла и плакала прекрасная милая девушка с длинными золотыми волосами.
- Мадлен! – наконец воскликнул Том. – Твоя красота вернулась к тебе!
- Мадлен! – воскликнул Ульрих. Он бросился к ней и порывисто обнял ее за плечи. – Мадлен!
- Я уже не верила, я не верила, что это возможно, - сквозь слезы отвечала Мадлен.
- Ну, ну, не плачь, пожалуйста, - сказал Ульрих, осторожно подводя ее к стулу. – Сейчас все пройдет.
- Что пройдет? – насторожился Том.
- Все пройдет, - отмахиваясь от него, ответил Ульрих. – Сходи-ка, принеси нам всем хороший ужин. Сейчас это не помешает. Да скажи, чтобы доктора назад отправили.
- Доктор уже не нужен, - сказал Том, спустившись в холл, в котором толпились встревоженные жильцы.
Мосье Флобер охнул и прижал руку к своим ключицам.
- Я так и знала, – проговорила слабым надломленным голосом Фрау Эльза, которая, еще не придя в себя после своих приключений, возлежала на диване. – Я так и знала, что что-то теперь будет.
- Да все нормально, – успокоил всех Том. – Просто ей стало лучше и она уже не нуждается ни в каком докторе.
- Ну, что, заказал ужин? - спросил Ульрих, когда Том вернулся в комнату Мадлен.
- Луковый суп, жареные грибы и телятина а ля Рюсь, - ответил Том. – Послушай, Ульрих, я не знаю, правильно ли я сделал, но я всем сказал только то, что Мадлен полегчало, и ни слова больше.
- Я всегда думал, что ты не дурак, Том, - воскликнул Ульрих. – Пускай никто ничего не знает. Завтра утром, пока все еще спят, мы шепотом попрощаемся с Лундором и дадим деру отсюда.
- Дадим деру? – удивился Том.
- А ты думаешь, теперь нас здесь что-нибудь держит? Нет уж. – Ульрих приложил палец к губам. – Но пусть это будет сюрприз. Правда, при этом придется позаимствовать один из фургонов.
- Нам не понадобится никакой фургон, - сказал Том, - Я пригнал от озера карету. Теперь она наша. Если хотите, можете из окна выглянуть. Она под окнами, и все еще запряженная.
- А где Корвет? - спросила Мадлен. Перестав плакать, она с живым интересом слушала за разговор друзей.
- Он рядом с нами скакал. Я вам потом обо всем расскажу. Сейчас давайте договорим о побеге. Куда мы поедем?
- Да все равно, лишь бы в цирке не оставаться.
- Мы поедем в Нанглордье, – сказала Мадлен.– Там мой родительский дом. Нам там будут рады. И вот, что еще,  - на щеках красавицы все еще блестели слезинки, но голос ее стал строгим и деловитым. – Никаких тайн, никаких побегов. Пригласим завтра мосье Бринкерхоффа, объясним ему, что наш контракт закончился, попрощаемся со всей труппой, и только тогда отправимся в путь. Но, Том, садись рядом и рассказывай обо всем, что произошло.
И Том начал свое повествование. Потом они ужинали и строили планы, затем проведать здоровье мадмуазель Мадлен пришел душевнейший мосье Флобер, за ним Муаммар и повар Керуак с фрау Эльзой и воздушными гимнастами из Буркина-Фасо. А когда появился господин Бринкерхофф, всем пришлось спуститься в гостиничный ресторан. Охваченный горем, из-за окончательной потери шестирукой актрисы, хозяин цирка закатил такой прощальный ужин, о котором мосье Флобер вспоминал до самого конца своих дней.
Утром начались сборы. Ульрих готовил экипаж, Мадлен собирала свои вещи, а Том, пребывая в глубокой задумчивости, ходил то туда, то сюда. Он поднялся к Мадлен, несколько минут молча сидел на кровати и, наконец, сказал:
- Я решил остаться в цирке.
Мадлен повернулась к нему и застыла в недоумении.
- Да, я так решил, - подтвердил Том. – Вы оставите свой адрес, я потом приеду. А пока я не могу уехать. У меня здесь Софи. Я люблю ее.
Вздохнув, Мадлен подошла и села рядом с ним.
- Ты хорошо подумал? - спросила она.
Том кивнул головой.
- Я понимаю тебя, - сказала Мадлен. – Какое, это счастье любить!
- Ты когда-нибудь любила? – спросил Том.
- Любовь, - Мадлен грустно улыбнулась. – Не ко всем приходит любовь, хотя, в этом мире нет никого, кто не любил бы. Если ты встретил любовь это великое счастье. Но любовь, любовь…
- Так ты не возражаешь, если я останусь? –  перебил ее Том.
- Нет, конечно, нет, мон шер ами*, - ответила Мадлен и ласково погладила его по голове.

42.
Тошно было на душе Бринкерхоффа, когда Мадлен и Ульрих уехали. Последнее время цирк не приносил былого дохода. Интересных номеров больше не было, - остался один только гарнир.
- Чем можно завлечь публику? – вновь и вновь спрашивал он себя, когда однажды за утренним завтраком, Муаммар передал ему газету, где рассказывалось о передвижном зверинце, который сейчас гастролировал в Лундоре. Хозяин зверинца сошел с ума, начал бросаться на людей и покусал, пытавшихся его урезонить, полицейских.
[* Мой дорогой друг (франц.)] 
Была погоня, но его все-таки схватили и поместили в лечебницу для душевно больных. В статье писалось, что городские власти пока не решили, что им делать с оставшимися в живых зверями.
- Господин Бринкерхофф, вы прочитали? – спросил Муаммар.
- Ну, прочитал, - недовольно пробурчал Бринкерхофф. – Что из того?
- Там говорится, что среди зверей есть лев. Я знаю, что это за лев. На прошлой неделе я ходил в зверинец и познакомился с господином Шлиманом. Он тогда был еще вполне вменяемый. Мы говорили об особенностях кочевой жизни, о животных и, между прочим, он сказал, что их лев может проделывать всяческие трюки. Этот лев прежде работал в цирке. Потом что-то случилось, и льва продали в зверинец. Кажется, он пытался откусить укротителю голову или произошло что-то в этом роде, я, точно, не знаю. Но, господин Бринкерхофф, если бы он был в нашем цирке, мы не довели бы его до такого отчаяния. Вот Том, он нашел бы с ним общий язык, да и у меня кое-какой опыт общения с большими кошками.
- Лев! – произнес Бринкерхофф и почесал затылок. – В этой идее что-то есть. Нужно взглянуть на него.
- Когда пойдем? – нетерпеливо спросил Том.
- Да сейчас и пойдем. Не будем откладывать, – сказал Бринкерхофф, поднимаясь со своего стула.
Они вышли из гостиницы и направились на вокзал, в районе которого располагался зверинец.
- Как странно, - удивился Муаммар, - В газете не было сказано, что у нас вводится военное положение. Откуда на улицах столько военных?
- Не знаю, не знаю, - ответил Бринкерхофф, глядя на марширующие колонны солдат. – Однако это дурной знак.
- Вы думаете, будет война? – спросил Том.
- Ничего я не думаю, - сказал Бринкерхофф. -  Здесь и думать нечего. Эти солдаты, явно не в цирк собрались. Ты смотри, какой у них вид. Они все в ожидании, в каком-то нетерпении. Так всегда бывает перед большой войной.
Вся привокзальная площадь была забита солдатами и их повозками. На железнодорожных путях стоял длинный серый эшелон с пушками, платформами для лошадей и пассажирскими вагонами, из которых выглядывали военные. Муаммар провел свою компанию через площадь и свернул в, стоявший справа от вокзала, большой постоялый двор.
- Здесь, - Муаммар показал рукой на высокие железные клетки, в которых виднелись силуэты животных.
Из дому вышел какой-то человек. Пока Бринкерхофф и Муаммар беседовали с ним, Том прошелся мимо клеток, рассматривая животных и разыскивая льва. Одни клетки были пустые, в других сидели зверушки. Вид у них был совершенно несчастный. Обезьянки просовывали сквозь прутья свои коричневые ладошки, умоляюще смотрели Тому в глаза и просили дать им кусочек хлеба. Медведь, при виде человека забился в дальний угол клетки и испуганно сжался в комок. Пара худющих волков со свалявшейся тусклой шерстью бесцельно рассматривали разгуливавшую по двору хозяйскую собаку. Когда Том проходил мимо клетки с волками, один из волков вдруг с горькой усмешкой спросил:
- Эй, человек, у тебя есть конфетка?
- Это ты? – воскликнул Том. – Это ты меня тогда вел через зимний лес?
- Я, - ответил волк. – У нас, волков, память долгая. Кого увидим раз, того не забываем.
- Как же ты здесь оказался? – растерянно спросил Том, понимая, насколько глупо звучит его вопрос.
- Превратности судьбы – ответил волк и, презрительно взглянув на человека, отвернулся.
- Я вытащу тебя отсюда, - быстро проговорил Том. – Потом поговорим. Сюда люди идут.
- Ну, видел льва? – подходя к Тому, поинтересовался Бринкерхофф.
- Нет, еще, - ответил Том.
- Пошли, тогда, - поторопил его Бринкерхофф.
Лев лежал в клетке спиной к зрителям, поэтому тем была видна только его ребристая худая спина, обтянутая облезлой желтой шкурой.
- И это лев? – брезгливо морщась, спросил Бринкерхофф.
- Подождите, мосье, я сейчас его расшевелю. Он у нас как козочка скакать будет! – сказал, сопровождавший его верзила.
Он взял длинный металлический прут, просунул его сквозь прутья и сильно ткнул им лежащего льва. Лев приподнял голову и угрожающе зарычал.
- Пусть он встанет, мы его посмотрим, - попросил Бринкерхофф.
- Сейчас встанет, куда он у нас денется, - хохотнул верзила и вновь ударил льва. Тот вскочил и ревом бросился на прутья.
- Прекратите немедленно! – закричал Том. – Не трогайте льва!
- Что-то уж больно он драный, - с сомнением разглядывая льва, сказал Бринкерхофф.
- Так, что вы хотите? - удивился Муаммар. – При такой жизни как здесь, я удивляюсь, что он вообще жив.
- Нет, - возразил Бринкерхофф. – Из этого артист не получится. Вы посмотрите, какой он старый. У него все тело в проплешинах. И обратите внимание, у него в пасти не хватает левого клыка. Нет, такой товар нам не нужен. Мне очень жаль, что мы зря потратили столько времени. Пойдемте. Бринкерхофф сделал повелительный жест и пошел к выходу из постоялого двора. Том вынужден был последовать за ним. Однако по пути он подошел к клетке с волками и тихо проговорил:
- Ждите, я скоро вернусь.

43.
На следующий день, Том сидел за столиком уличного кафе напротив Авроры, и о чем-то разговаривал с гимнастами из Буркина-Фасо, когда к ним подошла София.
- Ты уже вернулась! – обрадовался Том, вскакивая со своего стула.
- Да, - ответила София. – И сегодня я намерена все-таки прокатиться на воздушном шаре.
- Подожди, - остановил ее Том, - у нас с тобой есть одно очень важное дело. Сейчас мы пойдем спасать зверей.
- Каких зверей? - удивилась София.
И тогда Том рассказал ей о вчерашнем походе в брошенный зверинец, о голодных волках, о медведе, льве и обезьянках.
- Так что же мы стоим? – воскликнула София. – Пойдем скорее в мясную лавку, купим каких-нибудь обрезков. И еще по пути нужно для обезьянок бананы найти. Пойдем, пойдем, скорее!
Через полчаса они уже были на постоялом дворе. Из дому опять, как и вчера, вышел тот же самый противный тип, который бил льва железным прутом.
- Что вам здесь надо? А ну-ка, живо убирайтесь отсюда! – мрачно проговорил он.
Том остановился и сжал кулаки, а София, как ни в чем ни бывало, приблизилась к этому нелюбезному господину, очень мило улыбнулась, и протянула ему несколько денежных бумажек. При этом она сказала ему что-то такое, отчего тот, весьма довольный, вернулся в дом.
- Вот и все, - засмеялась София. – Ну, где наши зверушки?
Когда они подошли к клеткам, одна из обезьянок, уже полностью обессиленная от голода, лежала на полу. У нее не было сил даже подойти к прутьям, чтобы протянуть лапку и взять, принесенное лакомство.
- Займись ей, - сказал Том и направился к волкам.
- Вот уж не думал, что ты вернешься, человек, – удивился волк. – Ты очень странный.
- Все мы странные, - согласился Том, доставая из пакета кусочки мяса. – Вот, кушай. Я сейчас накормлю других и вернусь. Тогда и поговорим.
Том пошел и бросил по небольшому куску мяса медведю и льву. Медведь быстро накинулся на еду и, одним глотком проглотив свою порцию, начал просить добавки, а лев вообще никак не отреагировал ни на Тома, ни на предложенное угощение. Когда вперед ним упало мясо, он даже не пошевелился, продолжая лежать в дальнем углу своей клетки.
- Что-то лев у вас сонный какой-то? - спросил Том, вернувшись к волкам.
- Будь осторожней с ним. Он очень кусачий, - предупредил волк.
- А ты что, не кусачий? - улыбнулся Том.
- Я тоже кусачий, но у него кроме зубов есть еще и острые когти, - сказал волк.
- И длинный хвост, - добавил Том.
- Хвост и у обезьян есть, - парировал волк, облизываясь и глядя на сумку, в которой было мясо. – Я и моя подружка, мы хотим добавки. 
Том дал им еще по кусочку мяса и сказал:
- Сегодня ночью я выпущу вас на волю.
- Ты не шутишь? - спросил волк и вдруг в ужасе воскликнул. – Что она делает! Смотри, что она делает!
Том быстро оглянулся и увидел, что София сидит в клетке со львом и ласково теребит его гриву.
- Софи! – закричал Том и бросился к ней.
- Ты чего кричишь? – спокойно спросила София.
- Он может напасть на тебя! Быстро выходи из клетки! – потребовал Том.
- Я не на нее, я на тебя нападу, - миролюбиво сказал лев и потянулся всеми своими четырьмя лапами.
- О тебе говорят, что ты кусачий, - осторожно сказал Том.
- Это бесхвостая ложь, – ответил лев. – Царь Хеопс великодушен.
- Кто такой Хеопс? – спросил Том.
- Царь Хеопс это я, - сказал лев. – А если я грозен, то пусть боятся те, кому есть чего бояться.
- Какое необычное имя, - удивился Том. – Ты почему не кушаешь?
- В этой жизни я уже ничего не буду есть, - ответил лев.
- Ты что, хочешь себя голодом уморить? – испугался Том.
- Да, - сказал лев. – Я больше не могу оставаться здесь. Я хочу домой.
- Где же твоя родина? – спросил Том.
- Моя родина? – проговорил лев и сел на задние лапы, а передние, растопырив, поставил перед собой. – Моя родина там, где летают большие разноцветные бабочки, а за ними гоняются счастливые львята. У меня на родине благоухают мандариновые рощи, и цветут высокие эвкалипты. Ты знаешь запах цветущих эвкалиптов?
- Нет, - сказал Том.
- Так пахнет, когда джины пекут печенье, - сказал лев. – Мне больше не нужны подачки. Я хочу домой. Я хочу в Египет.
- Мы отвезем тебя домой! – неожиданно воскликнула София.
Том вопросительно посмотрел на нее.
- Да, Том, мы отвезем его домой, - подтвердила София. – Сейчас время, когда с гор в сторону моря постоянно дует ветер. Я знаю, что он дует в сторону Египта.
- Ну и что же из того? – не понял Том.
- Завтра ночью мы тайно сядем на воздушный шар и полетим в Египет. Мы отвезем Хеопса домой.
- Ты думаешь, что говоришь? – оторопело спросил Том.
- А что ты хочешь? Ты хочешь, чтобы лев погиб? – гневно спросила София
- Нет, - ответил Том. – Но…
- Никаких но! - перебила его София. – Сегодня ничего не получится, а завтра моя мама уезжает на загородную виллу, папа будет ночевать в казарме, потому что у них там какая-то война готовится в своем полку, и я буду полностью свободна. Я оставлю им письмо, и мы полетим на шаре.
- В таком случае лучше уж я один полечу. Ты представляешь, как расстроятся твои родители? – сказал Том.
- Ты просто их совсем не знаешь. Будь они на моем месте, они бы сами так же поступили. Я им все в письме объясню и скажу, что мы быстро вернемся, - твердо возразила София. – Я обязательно полечу.
- Нет, ты не полетишь!
- Нет, полечу.
- Нет, не полетишь!
- Полечу! Полечу!
- Вы хотите меня отвести в Египет? - удивленно глядя на спорящих, спросил Хеопс. В его глазах вспыхнули изумрудные звездочки.
- Да, - ответил Том, - и еще нильского крокодила с собой прихватим.
- Какого крокодила? - испугалась София.
Том засмеялся.
- Это я, просто, представил, что мы вместе с собой захватим еще и муляж крокодила, а вместо него оставим записку, где будет написано: - «Прощайте, я улетел домой».
- Так шутить нельзя. Господин Бринкерхофф и без того будет сильно расстроен.
Он должен пострадать. Иначе он никогда не осмелится прикоснуться к своему миллиону, который лежит в банке. Так и будет скряжничать, да на каждом сантиме экономить. Нужно же ему хотя бы однажды встрепенуться, - благодушно ответил Том.
- Так если это правда, что мы полетим, тогда перед дорогой нужно немного подкрепиться, - сказал Хеопс и с внезапным аппетитом принялся уплетать свою порцию мяса.
- Будь в нас уверен, - Том кивнул головой и, подойдя к волкам, сказал. – Готовьтесь, серые. Побег завтра ночью.
Когда они вышли с постоялого двора, был уже вечер. Начинало темнеть. Привокзальная площадь была пустынна.
Я провожу тебя, - сказал Том.
- Давай, немножко прогуляемся по городу, - предложила София. – Мне не хочется сразу идти домой.
Они отправились на бульвар Империи.
По мостовым катились фиакры и кареты. В окнах вечерних домов зажглись первые огни. В скверике, тянувшемся посредине бульвара, стояли ряды скамеек, но почти все они были заняты.
- Здесь так людно, - сказала София. – Пойдем куда-нибудь, где меньше шуму.
Свернув в узкую боковую улочку, они оказались в лабиринте. Здесь было тихо. Горели фонари. Неярко светились витрины. Молчали двери подъездов. Прохожих почти не было.
- Ты знаешь, - сказал Том, - когда я жил в Форштадте, да и потом тоже, и здесь, в Лундоре, я всегда любил бродить по вечерним улицам. Я забирался в самые дебри, я ходил мимо домов, смотрел на теплые окна и представлял себя на месте жильцов. Мне нравилось заглядывать в окна. И мне всегда казалось, что там живет какая-то чудесная тайна.
- Я тоже люблю так ходить, - согласилась София. – И я тоже верю, что в каждом доме есть своя тайна. Вот, например, там, - она показала рукой на окна эркера, - видишь, какие красивые занавески? Как, должно быть, уютно в этом доме. Смотри, кто-то ходит, чья-то тень. Вон, в щелочку видны книжные полки и люстра. Интересно, кто там живет?
- Не знаю, наверное, врач какой-нибудь, а может быть ученый, - тихо ответил Том. – Я всегда гуляю. Вот и Ульрих тоже любит бродить по городу. Но мне иногда становится немного не по себе. И это чувство обычно у меня возникает на исходе зимы, когда в снегу появляются первые проталины. Вот, представь себе, что уже чуть-чуть вечереет. Бирюзовое небо и запах тающего снега. И этот запах ранней весны! И эти залитые Солнцем дома! И тогда я улетаю в вечность. И мне становится страшно. О, эта вечность! Я не знаю, как это тебе объяснить.
- Я понимаю, - сказала София, - у меня тоже такое бывает. Но у меня это случается постоянно. Ты, главное, не бойся.
- Я не говорю, что боюсь, - ответил Том, - это что-то совсем другое. И еще мне часто снится Солнце. Подожди-ка, - Том остановился, - кажется, мне знакома та боковая улица. Да, точно, это она. Здесь за поворотом должна быть гостиница Хельги. Хельга уехала, и делать там нечего. Давай, мы туда не пойдем. А то я расстроюсь.
Они развернулись, пошли в другую сторону, прогулялись по безлюдным извилистым улицам, и вскоре оказались на прямом как стрела бульваре Кордильерро.
- Что же, вот и мой дом, - сказала София, присаживаясь на лавочку - Посидим немного в скверике? Мне так нравятся кусты вдоль аллейки.
Том не возражал. Некоторое время они сидели, вдыхая свежий вечерний воздух, и молчали. Затем София спросила:
- Том, что ты собираешься делать дальше? Тебе нужно как-то определиться в жизни.
- Не знаю, - задумчиво ответил Том. – Сначала я хотел остаться в цирке. Но, однажды я очень живо представил себе, что всю жизнь буду скитаться по городам, буду ездить в фургоне, жить в гостинице, а потом стану совсем старым, и меня выбросят на улицу. В остроконечной широкополой шляпе и дырявом длинном плаще я буду едва ковылять по какому-нибудь пустырю меж костров каких-нибудь бродяг. Я буду старым и больным как царь Хеопс в шкуре нашего льва. Я буду один. Вся жизнь пройдет. И все минует. Останутся лишь тени да лед другой эпохи, да костры в пустых железных бочках, что будут согревать таких бедняг как я. А ты будешь такая же юная. И ты пройдешь совсем рядом, и ты не узнаешь меня.
- Узнаю! Я обязательно узнаю! – воскликнула со слезами на глазах София.
- Конечно, - согласился Том, - Мы узнаем друг друга. В таком случае я могу остаться в цирке. Надеюсь, Бринкерхофф простит мне этот несчастный воздушный шар. Сейчас я об этом не особенно не задумываюсь. Но, ты знаешь, я смотрю по сторонам и вижу столько одиноких никому не нужных людей. Мне так их всех жалко. Иногда идешь и видишь, что из какого-нибудь окна на тебя старушка смотрит. И ты чувствуешь, что у нее никого нет. Вот она, жизнь. Никого. Никого. И в такие моменты мне становится невыносима мысль о том, что такое бывает. Куда я пойду? Что буду делать? Я, правда, не знаю. Сейчас мне хорошо. Сейчас я почти счастлив. Вот только родители…, - Том не договорил.
- Папа пообещал, что если ты умеешь читать, писать и хотя бы немного знаешь арифметику, и у тебя есть желание быть офицером, он может составить тебе протекцию в Императорскую Военную Академию, - сказала София.
- Может быть, я и не отказался бы, - все еще пребывая в своих мыслях, с безразличием отозвался Том. – Потом видно будет.
- Уже поздно, я побегу домой, - сказала Софи и встала со скамейки. – До завтра. Жди меня ближе к вечеру.
- Хорошо, пока, - ответил Том. – А я еще здесь немного посижу.
Быстро поцеловав Тома в щеку, Софи вышла из скверика, пересекла дорогу и направилась к дому. Том проводил ее взглядом.
- Стать военным? – задумчиво спрашивал он себя. – Нет, слишком уж это хлопотно. Стану-ка я военным корреспондентом. Буду курить сигары и писать статьи. Вот так-то.

44.
День уже заканчивался, а Софии все еще не было.
- Эй, Том, к тебе пришли, - проворковала фрау Эльза, всячески стараясь произвести приятное впечатление на высокого драгунского полковника, который стоял у входа в цирковой шатер.
- Том посмотрел и увидел отца Софии. Мосье Альман выглядел довольно-таки мрачным.
- Пойдем, немного пройдемся, - сказал он Тому, не обещавшим ничего хорошего голосом.
Когда они отошли от шатра на такое расстояние, чтобы их никто не мог услышать, полковник достал сложенный вдвое листок бумаги и потребовал:
- Прочти это.
Том взял этот листок и, развернув его, прочитал:
        «Прости меня, Том. Я передумала. Я никуда не полечу. Мы больше не будем встречаться. Прощай.
                София».
- Если бы гувернантка случайно не прочитала бы дневник, в который София имеет обыкновение записывать все свои фантазии, мы бы ничего не узнали. Но к счастью, все раскрылось, - сказал Мосье Альман.
- Это же нехорошо читать чужие дневники, - уныло промямлил Том.
- Не вам судить, что хорошо, а что нет. Вы – негодяй, молодой человек. Мы вам доверили самое дорогое, что у нас есть, нашу дочь, а вы хотели погубить ее. Вы хотели увезти ее в чужую страну.
Опустив голову, Том молчал.
Сделав тягостную паузу, полковник продолжил:
- Вы понимаете, что вы хотели сделать? Я поговорил с Софи, я раскрыл ей глаза, и она полностью согласилась со мной, что отныне вам нечего делать в нашем доме. И я лично предприму все меры, чтобы оградить свою дочь от вашего дурного влияния. Вы поняли меня?
Том кивнул головой.
- Ничего-то вы не поняли! Но я вас предупредил, - сказал полковник и, резко развернувшись, направился к шатру.
- Сейчас он будет говорить с Крокодилом и расскажет ему о моих планах, - подумал Том. Однако, не доходя до шатра метра три, мосье Альман остановился, немного постоял, как бы о чем-то размышляя, а затем медленно пошел в сторону улицы.
- Кто это был? – с интересом спросила фрау Эльза, подходя к Тому.
- Полковник Альман, - ответил Том.
- И что же ему было нужно? – полюбопытствовала Эльза.
- Ему было нужно, чтобы я выдал всех своих агентов, - безучастно глядя вслед удаляющемуся полковнику, сказал Том.
- Так ты шпион? – испуганно проговорила фрау Эльза.
- Да, - признался Том. – Сегодня арестован мой самый близкий друг.
- Вы шпионили для герцога Тука? – шепотом спросила фрау Эльза и сделала большие страшные глаза.
- Нет, на царя Хеопса. И еще не все потеряно. Я сделаю это дело, - сказал Том. Глядя на то, с каким ужасом смотрит на него фрау Эльза, он горько усмехнулся и пошел прочь. Ему было плохо.

Третья часть

45.
Часы на привокзальной площади пробили двенадцать раз. Наступила полночь. Где-то далеко охнул сонный паровоз. Том выглянул из ворот постоялого двора. Людей нигде не было видно. Во дворе тоже было тихо.
- Быстро, быстро! – скомандовал он, неслышно открывая клетки медведям и волкам. – Бегите в лес. И, смотрите, нигде не останавливайтесь!
Волки и медведь выбежали из своих клеток, насторожено огляделись по сторонам и маленьким отрядом помчались в сторону пригорода.
Аккуратно закрыв опустевшие клетки, Том подошел ко льву.
- Ты готов? – спросил он.
- Я-то готов, - ответил Хеопс, - но что будем делать с обезьянами? Им и здесь нельзя оставаться, и в лес им нельзя; они – иностранки. Зимой замерзнут.
Том взглянул на обезьянок. Те сидели, вцепившись в прутья клетки, и с отчаянием смотрели на него.
- Больше всего ненавижу быть хозяином положения, - сказал Том. – Какой может быть разговор? Мы, конечно же, берем их с собой! Африка им дом родной. Там они найдут, куда податься.  Сейчас я открою клетки, и мы все тихо и незаметно пойдем на ярмарочную площадь. Там нас ждет воздушный шар.
Им удалось без всяких приключений пересечь весь город, но в самый последний момент, когда вся компания уже сидела в большой плетеной корзине воздушного шара, из шатра вышел человек и направился прямо к ним. Том почувствовал, как напряглись мышцы Хеопса. Еще мгновение, и лев бросился бы на этого человека.
- Пригнитесь, - прошептал Том, – это Бринкерхофф. Он не будет сюда заглядывать.
И, правда, Бринкерхофф прогулялся вокруг своего любимого шара, сходил к фургонам, заглянул в некоторые из них и пошел к выходу с ярмарочной площади.
- В Аврору отправился, - тихо сообщил Том. – Теперь можно лететь.
Он достал складной нож, перерезал канат, и воздушный шар беззвучно взмыл ввысь. Дыхнув на прощанье теплом, город остался где-то внизу. Большие четырехэтажные дома превратились в маленькие спичные коробочки, кое-где освещенные желтым светом крошечных фонарей.
Ночь. Неслышно в вышине летит воздушный шар.
Мосье Флобер позже будет клясться, что видел его, и ему будут верить. А когда в Аврору во время завтрака примчится трепетная фрау Эльза и сообщит новость об улетевшем шаре, старик Муаммар медленно набьет свою длинную трубку, задумчиво пустит колечко клубящегося дыма и скажет:
- Северный ветер несет нынче воздух в Египет. К чему бы то?
И гимнасты из Буркина-Фасо дружно сядут писать письмо Мадлен и Ульриху, с которыми в последнее время они основательно подружились. То, о чем они напишут в письме, будет известно завтра, только завтра. Сейчас они сладко спали, а Том и его пассажиры летели уже над окраинами города.

46.
В Лундор шел пассажирский поезд.
- Прощай, Лундор! – тихо сказал Том.
Огни Лундора удалялись. Со всех сторон объятый звездной ночью, шар летел над невидимой землей все дальше, дальше и дальше. Воздух был прохладен и чист. Тому казалось, что если он сейчас, вдруг, крикнет, то непременно услышит гулкое эхо ночной пустоты.
Одна из обезьянок в избытке чувств, хотела полезть вверх по сетке, которой был оплетен воздушный шар, но Том вовремя успел схватить ее за хвост и вновь водворил на место.
- Эй, Царь! У тебя на родине есть обезьяны? – спросил Том. – Они у вас такие же бестолковые?
Царь Хеопс не отвечал ни на какие вопросы. Положив передние лапы на край корзины, он заворожено смотрел в пространство. Ему виделись далекие жемчужные дворцы и небесные канатоходцы с шестами на бриллиантовых нитях меж звезд, висячие сады и цветущие олеандры, львы, львицы и львята, мерцающие в лунном свете ручьи, и маленькие алые рыбки, что плавают в обсидиановом пруду царицы Сехмет.
Том пришлось пару раз ущипнуть его, прежде чем он, недовольный тем, что его потревожили, повернул голову и с укором посмотрел на капитана воздушного шара.
- Ужин! – сказал Том. – Я тут кое-чем запасся.
Лев понюхал воздух, прищурился и, отрицательно помотав головой, вновь вернулся к созерцанию ночи.
Шар летел высоко. Шар летел далеко. Том вспоминал Софи. Обезьянки уснули. Они лежали, обнявшись на дне корзины, и видели сны. И им снилось, будто они пришли в  лечебницу к мосье Шлиману и, взявшись с ним за руки, водят хоровод вокруг праздничного торта, в котором горит много свечей. Потом приходят какие-то люди. Они приносят огромный золотой поднос с различными фруктами. Где-то играет оркестр. Обезьянки берутся за руки и танцуют под раскидистыми розовыми пальмами. Затем появляется Том, что-то строго говорит им, и они вновь оказываются в корзине воздушного шара. Они успевают захватить с собой только этот огромный поднос с фруктами. И тогда, не сговариваясь, они начинают выбрасывать за борт бананы, мандарины, яблоки и виноградные гроздья.
- Что вы делаете? – удивляется Том.
- Мы делаем подарки северным зверушкам, - отвечают обезьянки. – Там, откуда мы летим, много фруктов, очень много фруктов!
- Хорошо! – говорит Том, достает откуда-то дыню величиной с воздушный шар и радостно бросает ее вниз.
Этот чудесный сон еще длился бы и длился, если бы Том не нарушил его. Он растолкал обезьянок и сказал: - Смотрите, какое утро! Ауфштейн*, мез шер ами**!
* Вставайте (нем.).
** Мои дорогие друзья (франц.). 
Было раннее утро. В розовой дымке над перламутром облаков вставало Солнце. Его лучи озаряли заоблачные пейзажи и золотили канаты воздушного шара. Земля была закрыта белой пеленой.
Над краем корзины появились две сонные головки обезьянок. Зябко поеживаясь, они пытались вникнуть в разговор Тома и льва, которые обсуждали нынешнее местоположение шара.
- Может быть, мы уже над Африкой, - предполагал Том.
- Если так, то под нами Египет, - отвечал Царь Хеопс. – Однако я думаю, что мы все еще над морем. Я чувствую запах соленой воды. Хотя, смотри, там, на горизонте облачность кончается. Ты не видишь, что за ней?
- Какая-то неясная дымка. Нет, слишком далеко, - отвечал Том. – Но очень скоро мы все узнаем.
- Что узнаем? Что узнаем? – переполошились обезьянки, но им никто ничего не ответил.
Под ними было море. Светило Солнце.
Близился вечер, когда на горизонте возникла земля. Это могла быть только Африка.
- Снижайся! – воскликнули обезьянки.
- Снижайся! – воскликнул лев.
Том осторожно потянул за тонкую веревочку, которая была привязана к клапану, и немного выпустил газ. Шар снизился. Море стало объемнее, больше. Прямо под ними плыла маленькая рыбачья шхуна. На ней можно было различить людей. Они приветливо махали руками и, по-видимому, что-то кричали.
Берег приближался. Вдоль бесконечного, уходящего вдаль, желтого пляжа тянулась темная полоска мокрого песка и белые завитушки пенящихся волн.
Внизу проплыли кипарисы, пальмы, рыбачий поселок на выдающейся в море скале, и путешественники поняли, что это уже Египет.
Шар летел в глубь страны. Справа был виден желтый край необъятной пустыни. А слева, насколько хватало глаз, простиралась зеленая дельта Великого Нила. Под шаром, утопая в садах, одна за другой появлялись белые усадьбы. Кое-где были видны дороги и, едущие по ним, экипажи.
- Где приземлимся? – спросил Том.
- Здесь, - ответил лев. – Можно здесь. Это Египет.
Том вновь потянул за веревочку, и шар быстро пошел вниз.
Земля приближалась.
- Ай! Ой! Ой! – в радостном испуге завопили обезьянки, когда шар врезался в высокое ветвистое дерево и, соскальзывая с него, начал падать вниз.
- Держитесь! – крикнул Том.
Запутавшись в ветвях, одна из веревок дернула за собой корзину так, что та перевернулась. Путешественники вывалились из корзины и, неожиданно для себя, оказались на солнечной вечерней лужайке, сплошь усеянной чудесными африканскими цветами. Повсюду летали бабочки. В деревьях пели птицы. Лев сидел на траве и изумленно смотрел то в одну, то в другую сторону. Прямо перед ним, взявшись за руки, скакали обезумевшие от счастья обезьянки и распевали песню о каком-то разбойнике Дональде Мак-Гиллаври.
- Куда ты теперь направишься? – спросил Том Царя Хеопса.
- В лес, - ответил тот. – А ты?
- Я пойду в город, - заявил Том. – Мне нужно сходить в музей и повидать ваши знаменитые мумии. И еще я хочу походить среди пирамид и прикоснуться к Сфинксу.
- И мы, и мы с тобой! – воскликнули обезьянки.
- Нет уж, - отрезал Том, - вы слишком много верещите.
- Мы будем молчаливы как рубиновые запонки на рубашке императора! – сказали обезьянки и, увидев удивление Тома, пояснили. – Так выражалась наша тетя Жозефина, которая долгое время жила в императорском дворце. Если она так говорила, все понимали, что уж на этот раз не верить ей нельзя. А если говорить проще и еще понятнее, мы будем молчать как банановые шкурки!
- Если вы так говорите, я вам поверю, - вздохнул Том.
Они попрощались. Лев пошел в лес, а Том в компании с торжествующими обезьянками добрался до дороги и направился в город.

47.
 Навстречу шли арабы. Некоторые из них были с длинноухими осликами, которые тащили за собой повозки на больших колесах. Несколько раз проехали богатые конные экипажи. По обеим сторонам дороги благоухали мандариновые сады. Они шли и шли. Зеленая листва уже немного золотилась заходящим Солнцем. За перилами мостика журчал ручей. Том видел, что одну из обезьянок распирает желание что-то сказать, но она, собрав все свои силенки, молчит и только смотрит на мандариновые деревья.
Ты что-то хочешь сказать? – спросил Том.
- Нет, нет, я, просто, думаю, - ответила та. – Я думаю, - есть ли здесь сорт мандаринов Клементин.
- Почему это так тебя интересует? – удивился Том.
- Надо сказать, род наш происходит из Индии. Но был в нашем зверинце один старый верблюд африканец. Он всегда говорил:
- Запомните, мои друзья, самый лучший сорт мандаринов, это Клементин. И такими же были его последние слова перед тем, как его увели на бойню. А теперь мне хотелось бы отыскать этот сорт. Наш старый африканец обрадовался бы, наверное.
- Здесь есть все сорта, - сказал Том, и обезьянка вновь замолчала.
Некоторое время они шли молча, затем, обращаясь к обезьянкам, Том попросил:
- Расскажите мне о вашей тете Жозефине.
- Тетя Жозефина! – вскричали обезьянки и начали спорить о том, кому из них рассказывать.
- Рассказывай ты, Ми-ми, - сказал Том и ткнул пальцем в одну из них. И она начала говорить.
- Наша тетя Жозефина, - сказала она, - была обезьяной. Жила она при дворце. И что-то она натворила такое, после чего ее дальнейшая придворная жизнь закончилась, и ее вернули в тот же зверинец, откуда и взяли. Вот. Она раскладывала пасьянс и говорила, что знает жизнь. Она мечтала научить нас, особому искусству раскачиваться на хрустальных люстрах и ходить с канделябром по ночному дворцу. И еще у нее для нас была заповедь, - никогда не прятаться в каминную трубу. Наша тетя Жозефина, она знала дворцовую жизнь не хуже любого царя, любого императора и придворных слуг. Просто она жила так, а они иначе. Они в заботах, она в кружевах. Интриги царского двора... Тетя Жозефина была из тех примадонн, что умела не только открывать свою клетку, но и помалкивать об этом своем умении. Она была великой обезьяной.
- А еще у нас был дедушка, по имени Мамай, - гордо сказала вторая обезьянка. – Он умел ездить на велосипеде. И он…
Подожди, о дедушке расскажешь следующий раз, - перебил ее Том. – Мы входим в город.
Они шли по улице, разглядывая различные вывески на дверях магазинов и заглядывая в открытые двери местных чеканщиков, парикмахерских, булочных, кафе и ювелирных магазинов. Том смотрел на женщин и удивлялся, что некоторые из них были в парандже. Когда они проходили мимо пекарни, и их обдало чудесным запахом ванили и печеного хлеба.
- Сейчас зайдем, купим чего-нибудь вкусненького, - сказал Том.
Он обернулся к обезьянкам и в этот момент увидел, что прямо на него бежит какой-то высокий бородатый старик в красной турецкой феске и длинном белом балахоне, поверх которого был одет вишневый с золотой вышивкой жилет. Указывая на Тома пальцем, захлебываясь слюнями, и, что-то выкрикивая, он судорожно стучал по мостовой своей бамбуковой тростью. Лицо его было перекошено ненавистью и жаждой мщения. Оторопевший, Том пытался понять, что происходит, и в чем он провинился перед этим злобным старикашкой, но тот так вопил, так вопил, что было невозможно разобрать ни одного слова. Вокруг быстро собиралась толпа. Подошли четыре здоровых парня в синей форме и схватили Тома за руки. Арабы хотели поймать еще и обезьянок, но те залезли на ближайшее дерево и строили оттуда своим неприятелям страшные рожи.
- Бегите! Бегите! – кричал им Том в то время, как, его уже куда-то тащили вдоль по узкой каменной улице.
Оказалось, что его тащили в полицейский участок.
И вот он сидел перед толстым усатым инспектором, который доброжелательно уговаривал его раскаяться и сознаться во всех своих преступлениях.
- Я ни в чем не виноват! – говорил Том.
- А кто же тогда неделю назад обворовал лавочку торговца коврами? – спрашивал инспектор. – У нас есть свидетель. Он запомнил тебя.
- Сколько можно вам повторять, что это не я! – возмущался Том.
- Покайтесь, и мы вам отрежем только правую руку, - мило улыбаясь, говорил инспектор. – Иначе нам придется отрубить вашу голову. Поверьте мне, без головы жить гораздо труднее.
- Я не виноват! – кричал Том.
Так ничего и не добившись от строптивого вора, инспектор приказал отвести его в камеру. Судебное разбирательство было назначено на следующий день.

48.
Утром, измученного бессонной ночью, Тома повели в суд. Том шел между двумя полицейскими. Конвоиры лениво перебрасывались какими-то шутками и не обращали особого внимания на своего юного арестанта. Они знали, что если он вздумает бежать, то догнать его можно будет в два или три прыжка. Глядя по сторонам, Том и сам подозревал, что убежать ему не удастся. И вдруг на улице раздались дикие крики прохожих. Мимо пронеслось несколько, обезумевших от ужаса, осликов. И тогда Том понял, что к ним приближается Царь Хеопс. Полицейские бросились в ювелирную лавку и закрылись раскладной железной решеткой. Мелькая голыми пятками и подобрав подол своей бледно розовой паранджи, из парикмахерской выбежала молодая арабка и заметалась в орущей толпе. На щиколотках ее ног, обутых в легкие магрибские сандалии, испуганно блеснули тонкие золотые браслеты. Она пробежала мимо Тома сначала в одну сторону, затем в другую и, наконец, вернувшись в парикмахерскую, вновь с криком выскочила оттуда.
Весь маленький городишко был охвачен паникой, поэтому было непонятно, где лев, в какой он стороне.
И вот, наконец, Том увидел его. Лев выбежал на середину улицы, остановился, облизнул свой мокрый счастливый нос и грозно потряс гривой. На его спине сидели две обезьянки в красных турецких фесках с ярко-зелеными хвостиками.
- Эй, Том, - крикнул Лев, - ты чего стоишь? Бежим, пока они  не поняли, в чем дело.
И они помчались вон из города.
Было утро. Друзья уносили ноги. В апельсиновых рощах пели птицы. Ветер нес с моря белые облака и запах прошлогоднего шторма. В полях высокие кукурузные дебри смыкались где-то там, над головой, и сквозь широкую зеленую листву светило теплое солнышко. А в воздухе летали громадные стрекозы. Беглецы мчались все дальше и дальше. И, наконец, поднявшись на небольшую тенистую горку, где росло несколько раскидистых магнолий, они увидели, что прямо за этой горкой начинается высокое, до самого синего неба, изумрудное море. Вдоль моря тянулся широкий безлюдный пляж. Он уводил вдаль и изгибался длинной дугой, на правом краю которой белели какие-то высокие дома.
- Мы, кажется, уже очень далеко от наших преследователей, – сказал лев.
- Да, мы оторвались, - согласился Том. – Сейчас отдышимся и будем прощаться. Я пойду в город, там, я вижу, есть порт. Попробую узнать, - нет ли какого корабля, что собирается отправиться на север.
- Ты же собирался взглянуть на пирамиды, на мумии и Сфинкса, - удивился Царь Хеопс.
- Увы, - вздохнул Том, - Сегодня ночью я понял, что жить не могу без Софи. Мне нужно в Лундор. Мне очень нужно в Лундор. Там меня ждет моя Софи.
- Что же, тогда в добрый путь, - сказал лев. – Возвращайтесь сюда вместе с Софией. Я буду вас встречать. И, чтобы ты не забывал Египет, я расскажу тебе об одной из самых удивительных тайн Сфинкса. Другие ее не знают, но ты слушай. Этот сфинкс, он, возможно, старше пирамид. Он лежит и смотрит вперед. Наша планета летит в космическом пространстве. Летят и другие планеты. Они вращаются вокруг Солнца. Их орбиты сходятся и расходятся. Иногда они ближе друг к другу, иногда совсем далеко. Это как извечный танец, - то так, то эдак. Но бывают такие годы, когда планеты проходят к земле очень близко. И тогда сфинксы других планет встречаются взглядом с египетским сфинксом и сверяют время. Это, действительно, великая тайна, что на других планетах тоже есть сфинксы. Они для того там и есть, чтобы встречать вестников времени. И места для их встреч там выбраны отнюдь не случайные. На каждой планете по несколько сфинксов. Это стражи эпох, ангелы львиного сердца. Это древняя тайна, которую нынче знают лишь львы да кошки. Отныне же, знай ее и ты, Том. А теперь будем прощаться, приятель. И обещай, что, непременно, приедешь с Софией. Я буду ждать.
Они попрощались, и Том пошел в город. Обезьянки пошли с ним. Было видно, что они что-то задумали. Пока Том разговаривал со львом, они сидели, обнявшись, и о чем-то возбужденно перешептывались. Сейчас они шли рядом с Томом и обменивались столь многозначительными взглядами, что Том не выдержал и поинтересовался о причине такой их таинственности.
- Мы решили стать матросами, - сказала Ми-ми. – Мы пойдем на корабль служить матросами.
- Да кто же вас возьмет? – засмеялся Том.
- Мы и спрашивать никого не станем, - обиделась Ми-ми.
- Мы залезем на самую высокую мачту, и нас не достанут, - сказала другая обезьянка, которую звали Жюли.
- Понятно, - сказал Том. – А вот меня интересует, где вы взяли эти красные турецкие фески?
- В магазине! – весело ответили обезьянки. – Мы их стащили!
- Это нехорошо, - заметил Том.
- Тебя забрали в полицию, а мы будем раздумывать, что хорошо, а что плохо? – воскликнула Ми-ми. – Кстати, этот ковер, что своровали у араба, был волшебным.
- Откуда ты знаешь? – удивился Том.
- Мы так думаем, – ответила Ми-ми. – Иначе бы этот торговец так не орал. Эх, отыскать бы этого вора!

49.
Тем временем они пришли в маленький портовый город и направились смотреть корабли. Кораблей было пять. Назывались они Топаз, Изабелла, Царица Ночи, Восточный Охотник и ... Рагнарёк. Да, Рагнарёк! Том смотрел и не верил своим глазам. Это был корабль отца Хельги, который все давно считали погибшим. Такого поворота событий Том не ожидал. Еще большей радостью было для него узнать, что Рагнарек отплывает уже через двадцать пять минут и направляется в Туглу, свой родной порт.
Стоит ли удивляться тому, что Тома ожидал самый горячий прием. После первых же слов разговора с Томом, капитан Утту, прослезился и возблагодарил Господа Бога за добрые вести о своей дочери.
- Не знаю, может быть мне просто так кажется, но меня не оставляет чувство, что я в гостинице Хельги, - говорил Том, Эрику, сыну капитана, вечером этого же дня, когда они сидели в просторной кают-компании, плывущего на север, Рагнарёка.
- Это возможно, - соглашался Эрик, - мы, ведь, с ней родственники. Это дух нашей семьи. Я представляю, как Хельга обрадуется, когда мы вернемся домой. Неужели она думает, что мы погибли? Ну, конечно, это естественно. Столько лет нас не было, столько всего нам пришлось испытать. Если кому рассказать, - не поверит. Ты говоришь, она с мужем поехала в Рош-Тулле? В Рош-Тулле у нас много родни. Так что отыскать Хельгу будет проще простого.
Эрик рассказывал об Индии, о слонах и джунглях, о кораблях-призраках, которые встречаются по пути на Мадагаскар, о пиратах и английских корсарах, о гигантских спрутах, штормах и еще о многом таком, что Том слышал впервые в жизни. Он удивлялся. И тогда Эрик поворачивался к отцу и говорил: - Пап, скажи, скажи!
- Да, так оно и было! – кивал головой капитан. – А помнишь, как нас в Аравии хотели ограбить и продать на пиратские галеры.
- Что такое галеры? – спрашивал Том, и Эрик рассказывал, что такое галеры и как живут гребцы.
Том в свою очередь поведал историю полета на воздушном шаре и приключение с торговцем коврами. Капитан и его сын недоверчиво качали головами. И тогда, сидевшие рядом с ними, обезьянки хором восклицали: - Да, да, так оно и было!
Вот в таких разговорах и веселых застольях прошла большая часть плавания через море. Корабль возвращался домой после долгих лет странствия, и до родных берегов оставалось меньше дня пути. Настроение у всех было приподнятым. Правда, уже на подходе к Туглу, конечной точке их плавания, небо затянули тучи, и пошел мелкий дождь. Но это было естественным явлением. Здесь, на севере была уже осень.
- Как странно, почему на рейде столько судов? - вглядываясь вдаль, спросил Эрик. – Ни один корабль не входит в бухту. Все в море. Может быть, их не пускают в гавань?
- Похоже, что так, - ответил капитан. Он, также как и его сын, напряженно рассматривал корабли, что столпились у входа в бухту.
- Один, два, три, - девять судов, и два из них военные, - сказал он. – Ага, вон военный фрегат. Он направляется к нам. Сейчас мы и узнаем, что здесь происходит.
Фрегат подошел на расстояние пушечного выстрела, с него спустили шлюпку, которая, медленно переваливаясь с волны на волну, поплыла к Рагнарёку. И вскоре пожилой майор, который поднялся со шлюпки на борт Рагнарёка, извиняясь, передал распоряжение местных властей не пускать в городскую гавань ни одно гражданское судно. 
- В стране началась война, - сказал он. – Вам придется подождать несколько дней, пока вам не будет выписан специальный пропуск. Да, и признаюсь, вам здесь будет гораздо спокойнее. Вы, просто не представляете, что там у нас происходит. Все ждут наступления герцога Тука. Вокруг Лундора идут тяжелые бои. Туглу ему, конечно, не взять, однако и у нас весьма неспокойно.
Удрученный новостями, экипаж Рагнарёка приуныл.
- Но мы может хотя бы на шлюпке добраться до берега? – спросил капитан.
- О, конечно, - ответил майор, - в этом можете не сомневаться! Однако шлюпки должны причаливать в районе маяка, - он показал рукой. – Там вам произведут легкий досмотр, и вы можете отправляться по своим делам. Вы уж простите за такое неудобство. Но такая сейчас обстановка.
Выбравшись из шлюпки на сушу, капитан поговорил с береговой охраной, показал свои документы и узнал, что возле маяка всегда дежурит несколько легких экипажей, которые за небольшую плату могут довести до города.
Том смотрел на серое обветренное здание маяка, и ему казалось, что оно тоже чувствует происходившие в стране события. Это здание было похоже на человека, который застегнулся на все пуговицы своего, видавшего виды, сюртука и, укрываясь от ветра, поднял воротник. На его боку темнело четыре маленьких пыльных окошка. Их старые крестообразные рамы были когда-то покрашены, а теперь выцвели, пропитались морской солью и выглядели такими тусклыми как веки, уставшего от жизни, старика. Тому хотелось быстрее покинуть это место. Поэтому, он испытал настоящее облегчение, когда он и его спутники сели в экипаж и поехали в Туглу.
Шел дождь. В городе царила настороженная напряженность. Повсюду были военные.
- В ближайшее время тебе, Том, я советую даже и не думать о поездке в Лундор, - сказал капитан Утту, когда они, наконец, приехали в его дом. – Живи здесь. Война окончится, тогда и поедешь.
Том согласился. Он не хотел расстраивать старого капитана. Однако на следующий день, когда Утту и его сын отправились на корабль, Том взял листок бумаги, написал им записку, со словами благодарности и извинений, отдал эту записку гувернеру и вышел из дома. Тому, во что бы то ни стало, нужно было в Лундор.

50.
День был ясный, осенний. Сизый булыжник узкой мощёной дороги вел в дальнюю даль. По дороге, один за другим, шли отряды солдат, ехали кибитки, скакали всадники, и тут, да там виднелись полосатые шлагбаумы военных постов. Так выглядел путь на Корлон, второй по величине город страны и самый крупный военный плацдарм. Его величественные дворцы, высокие корпуса армейских казарм и широченные, оставшиеся еще с доаркадельтовских времен, плацы давно уже были притчей во языцех тусклоглазых буржуа, что видели в Корлоне лишь гигантские площади, да большие каменные здания, которые можно было бы начинить всякими заводскими пружинами, трубами и превратить в большой, приносящий доход, механизм. На самом же деле Корлон олицетворял собой военную славу империи. Том знал, что Корлон сияет как бриллиант в имперской короне. Он так и подумал: - Корлон сияет, как бриллиант в имперской короне. И тут же улыбнулся, вспомнив обезьянью тетю Жозефину.
В то же время Том чувствовал, что что-то случилось. И случилось что-то такое, чего уже не вернуть. Он смотрел на окрестные леса, видел залитые Солнцем аллеи старых парков, и ему было страшно.
Легкий ветерок срывал с деревьев красноватую листву, и та, едва вращаясь, летела вдаль. Там, в лесных прогалинах, царили мир и тишина. А здесь, вдоль дороги носились слухи о Корлоне, один тревожнее другого.
- Корлон перешел на сторону герцога Тука? В Корлоне бой? – Никакой ясности. На дороге люди, лошади, повозки, – все движется туда, все движется оттуда.
Почтовую карету, на которой ехал Том, остановили возле какой-то деревушки и настоятельно посоветовали ни в коем случае не ехать дальше. Обрадовавшись возможности не рисковать, возница открыл дверцу своей кареты и со смущенной улыбкой сказал, что возвращается назад, и попросил пассажиров выйти.
Том стоял возле желтого трехэтажного дома, и от нечего делать рассматривал, выставленные на ступени, горшочки с цветами. Вдруг до него донеслись чьи-то возмущенные возгласы. Он оглянулся и увидел, что начальник заставы, высокий бледнолицый капитан, держит под уздцы лошадей большой красивой кареты и в отчаянии кричит: - Ваша светлость, я умоляю вас, это слишком опасно!
На боку кареты красовался герб князя Глеба Корлонского.
Воспользовавшись этой задержкой, Том подбежал к окну кареты и попросил:
– Ваша светлость, мне очень нужно в Лундор! Возьмите меня, пожалуйста, с собой до Корлона.
Пожилой князь в генеральской форме с презрением взглянул на юношу и отрицательно качнул головой.
- Какая нарядная на вас форма, ваша светлость, какая роскошная золотая вышивка, какие эполеты, - сказал Том. – Во времена моего деда, Клода Роле, такую не носили. Тогда все было сдержанней, и было проще говорить с людьми. Ну, что же, как выразилась однажды одна моя знакомая, – Каковы дни, таковы и танцы.
Проговорив это опешившему князю, Том отступил в сторону и вновь, было, принялся разглядывать дворы между старых каменных домов. Однако, дверца кареты отворилась, из нее показался князь Корлонский и, отмахнувшись от подбежавшего к нему капитана, подошел к Тому.
- Вы – внук майора Клода Роле? – голос князя дрогнул. – Простите меня, мой друг, простите, я этого не знал. Вот, время. Я был таким же юным как вы, когда мы с вашим дедом бок о бок скакали по полям сражений. Мне дорога память о моем старом товарище. И я верю, что у нашего славного рубаки Роле не менее достойный внук. Прошу вас в карету, и по пути мы обо всем поговорим.
Том быстро забрался на сидение кареты, а князь пошел успокаивать встревоженного капитана.
Потом, когда они уже ехали по ничейной территории, Том рассказывал о том, что в Лундоре его ждет девушка София, об Африке и корабле Рагнарёк, который странствовал по свету целых десять лет. Генерал же со своей стороны ругался на всеобщую неразбериху, говорил о полнейшем отсутствии дисциплины и возмущался тем, что какой-то ничтожный капитан смеет давать всякие указания ему, самому князю Корлонскому. Вскоре выяснилось, что тому капитану следовало бы не только остановить князя, но и арестовать или даже расстрелять его как изменника, потому что на самом деле князь Корлонский был тайным приверженцем герцога Тука. Тому это стало ясно, когда на подъезде к Корлону они остановились у первых сторожевых постов мятежников. Князю отдали честь, и карета была пропущена незамедлительно. Том хотел сказать, все, что он думал о сделанном им, открытии, но что он мог об этом думать? – Военная свара. Тому, просто было неприятно. Тот капитан, что так за них боялся, наверное, все еще на что-то надеялся, а они были уже в Корлоне, в самой гуще ликующих мятежников.
Когда карета остановилась напротив парадной лестницы какого-то величественного дворца, князь Корлонский предложил Тому быть его гостем, но тот сдержано поблагодарил князя за проявленное им гостеприимство и, сославшись на неотложность своей поездки, поспешил уйти. Ему, правда, было неприятно общество этого уличенного в измене человека.

51.
Том заночевал в большой, заполненной военными гостинице. Спал он беспокойно, во сне он с кем-то дрался, от кого-то убегал и с кем-то разговаривал. А уже под утро ему приснилась, будто бы они вместе с Софией зачем-то пришли в какой-то большой сумеречный замок и бродили по пыльным черно-белым шахматным полам пустынных залов, поднимались по мраморным ступеням винтовых парадных лестниц и блуждали в широких, залитых тусклым мертвенным светом, коридорах. И в какой-то момент Том внезапно обнаружил, что ходит один. И его охватил ужас.
- Софи! – в отчаянии звал Том, - Софи! Софи!
Он бегал из помещения в помещение, заглядывал во все двери и искал ее, однако Софии нигде не было. А потом Том вдруг подумал, что София могла просто выйти в дворцовый сад. И тогда он бросился в один из залов и в лихорадочной надежде начал открывать окно.
-Софи! – закричал он, выглядывая наружу. – Я здесь! Софи!
И в этот момент в открытое окно влетела какая-то большая темная птица и, ударившись Тому в плечо, замертво упала на пол, и Том проснулся.
Стоит ли говорить, что чувствовал Том, вспоминая этот кошмарный сон? Поэтому, вполне естественно, что он решил немедленно отправиться в дальнейший путь. Однако это было очень непросто. Дорога на Лундор была перекрыта кордонами военных. Вокруг Корлона стояли войска мятежников. А в самом Корлоне находился их штаб. В гостинице, где остановился Том, ходили разговоры о генеральном сражении, к которому готовился герцог Тук. Город был взбудоражен. На каменных террасах площадей стояли в ожидании полки гусар и отряды бывших императорских гвардейцев, основных зачинщиков всей этой войны. Угрюмые параллелепипеды домов и радиальные проспекты были похожи на картину психически больного художника, что грезит миром отгоревших звезд и ненавидит Солнце. Везде посты, везде солдаты и призраки неведомой эпохи, чьим отраженьем служил весь этот город. Том смотрел по сторонам, и ему чудилось, что его предутренний ужасный сон каким-то страшным и непостижимым образом переходит в явь.
Короткие корявые деревья, тень ровно разлинованных кварталов, чувство гнетущей безысходности и полосы бордюров, - вот все, что впоследствии вспомнит Том о том холодном дне в Корлоне. Впрочем, возможно он вспомнит и то, как у него возникла отчаянная и безумная идея угнать чью-нибудь лошадь.
Как они мчались! Как мчались. Оказалось, что та серая в яблоках лошадка, что он украл, душой была за императора. И скакала она так, что сам Корвет бы мог ей позавидовать. Тому оставалось только крепче держаться в седле, да выбирать себе дорогу.
Большинство путей на юго-восток были закрыты и, поэтому Тому пришлось искать лазейку в приземистых задворках и затем скакать прямо через лес. Там он надеялся отыскать какую-нибудь из древних дорог или тропинок, которые бы вывели его в сторону Лундора.

52.
Лес был редким без подлеска с короткою травой. Пару раз где-то сбоку появлялись всадники, но, тем не менее, Тому посчастливилось не обратить на себя их внимание и удалось, незамеченным, проехать дальше. Он очень долго скакал по лесу. Через некоторое время уже не знал, ни на чьей он территории, ни где находится вообще. Наконец, деревья расступились, и Том оказался на плоском, заросшем сорняками, поле, за которым виднелось несколько двухэтажных кирпичных домов. К своему удивлению Том увидел, что на краю поля недалеко от домов стоит старый черный паровоз с прицепленным к нему вагоном. Он подскакал и обнаружил, что паровоз стоит на ржавых рельсах. Судя по всему, перед ним была заброшенная железная дорога или тупик. Дома по своему виду походили на станционные строения. Впрочем, у Тома не было особенно много времени на изучение местности, так как в окнах дома появились стволы ружей, и чей-то властный голос приказал ему подъехать ближе.
Это были дозорные императорской армии. Том не особенно вникал в причины войны и обрадовался не столько переходу на территорию государевых войск, сколько тому, что ему удалось объясниться с командиром дозора. Это был светловолосый еще не старый майор с грубым злым лицом и глазами человека, привыкшего смотреть вдаль. Он резко задал Тому несколько вопросов и, видя, что Том искренне пытается понять, о чем его спрашивают, расслабился и присел на, стоявшую возле дома, скамью.
- Где мы сейчас находимся? – спросил в свою очередь Том.
- Трамаом, - станция такая. До Лундора пятьдесят пять миль, - сказал майор.
- А что это за железная дорога? – поинтересовался Том.
- Это старая корлонская. Лет десять назад построили новую, а эту забросили. Слишком уж она петляет.
- У нас в стране все пути почему-то петляют да зигзаги делают, - заметил Том. – Почему бы не построить прямые, как струна, дороги.
- Так, строят уже, - хмуро сказал майор. – Хотя и не хорошее это дело, – древних тревожить да их парки ворошить. Вот у кого были дороги, так дороги!
Пока они говорили, из лесу выскочил человек на взмыленной хрипящей лошади и галопом помчался к домам. За ним гналось пять всадников. Из окон раздались беспорядочные выстрелы, преследователи, поспешно осадив своих коней, поскакали назад, и человек, оказавшийся императорским драгунским сержантом, целым и невредимым добрался до станционных строений. Едва переведя дух, он сообщил, что со стороны Шарлеруа приближается армия генерала Глеба Корлонского.
- Гнусный предатель этот князь, - сказал майор и, отшвырнув окурок, плюнул на землю. – Нужно предупредить маршала Кропоткина.
- По всему лесу, по всем дорогам уже двигаются их передовые отряды, - сказал один из подошедших к ним офицеров.
- Что же вы предлагаете? – недовольно огрызнулся майор. – Сдаться неприятелю?
- Нет, я говорю только то, что ехать нужно безотлагательно, - ответил офицер, - иначе будет поздно.
Весь отряд состоял из двадцати семи человек, включая драгунского сержанта и, присоединившегося к ним, Тома.
Где-то на юге прогремело сначала несколько пушечных залпов, а затем началась такая сильная беспрерывная канонада, что задрожал воздух и с деревьев начала осыпаться желтая осенняя листва. Где-то совсем рядом шло большое сражение.
- Если туда подоспеет князь Корлонский, нашим несдобровать, - мрачно сказал драгунский сержант. – Впрочем, в его армии в основном ополченцы из гражданских.
- Эти чесночные морды умеют только мародерствовать, - откликнулся кто-то. – Вояки они никудышные. Так что еще посмотрим, кто кого.
Близился вечер. Отряд ехал через лес. Майор торопил. Ему все еще казалось, что его донесение об армии князя Корлонского имеет какое-то особенное значение. Однако в глубине души и он, и все другие понимали, что судьба армии генерала Кропоткина сейчас зависела не от известия о толпе неопытных ополченцев, а от исхода сражения с отборнейшими полками гвардейцев, которые составляли костяк ударной силы графа Тука.
Канонада сместилась немного вправо. Они выехали на просеку и остановились. Майор достал из планшета карту местности, развернул ее, подозвал двух унтер-офицеров, и начал им что-то тихо говорить. В это время в дальнем конце просеки появилась процессия, состоявшая из трех всадников, повозки и фургона с сорванным верхом. Когда они приблизились, стало ясно, что это были свои. Они сопровождали раненых.
Мы проиграли, - сказал подъехавший лейтенант. – Они сходу прорвали наши каре и захватили орудия. Корпус Дюрока все еще держится, но все кончено. Нужно двигаться в сторону Лундора. С востока к нам идут подкрепления.
- Из Корлона выдвинулись ополченцы, а в самом Корлоне у них мощный гвардейский резерв, - сказал Том.
- Знаю, - ответил лейтенант, - поэтому нужно спешить, иначе нас захлестнет волна отступающих или, что еще хуже, догонит армия князя Корлонского.
Выслушав напуганного лейтенанта, майор заявил, что всю жизнь презирал паникеров и, отдав честь, направил свой отряд в сторону затихающих звуков сражения. А Том остался с отступающими. Он никому ничего не был должен, и единственным его желанием было скорее попасть в Лундор. Том сказал Майору о своем решении покинуть его, но, занятый своими мыслями, тот даже не повернул головы. Он был уже не здесь.
Темнело. У фургона оторвалось колесо. Чинить его времени не было и поэтому пришлось попросить потесниться тех, кто был в повозке и перенести к ним еще двух раненых, из фургона. Том начал помогать. Один из раненных был старый усатый капитан, а второй полковник. Том присмотрелся и неожиданно узнал в полковнике мосье Альмана. Тот тоже увидел Тома. Он слабо улыбнулся и сказал: - Вы так и не улетели на этом шаре?
- Улетел, - ответил Том. – Куда вас ранило? Надеюсь, не серьезно?
- Пустяк, - сказал полковник, пытаясь удобней улечься на краю повозки. – Пуля навылет. Должно зажить.
- Простите меня, пожалуйста, - сказал Том, - я не хотел зла вашей дочери. Так глупо все получилось.
- Об этом даже не вспоминай, - успокоил его полковник. – Сейчас не до того. Видишь, как все обернулось. Эх, не успели восточные дивизии вовремя подойти. Меньше возни с этим Туком было бы. Ну, ничего это только начало.
Полковник закрыл глаза. Том видел, что ему трудно говорить и больше его не тревожил.
Лес кончился. Они выехали на какую-то дорогу.
В небе зажглись первые звезды. Над черными деревьями вставала тяжёлая медно-красная луна.
Вскоре на их пути появилось несколько домов с высокими черепичными крышами и, чуть поодаль от них, стоял маленький заводик, в котором, как потом выяснилось, делали подсолнечное масло. Посоветовавшись между собой, военные решили остановиться здесь на ночлег. Они открыли ворота, завели в заводской двор повозку и начали переносить раненых в один из домов, когда за забором послышались воинственные крики и стук копыт. Том еще не успел понять, что происходит, когда весь двор был уже заполнен вооруженными людьми.
- Сдавайтесь! Сопротивление бессмысленно! – грозно кричал необъятный толстяк, неуклюже сидевший, на крупной пегой кобыле.
- Сдавайтесь! Иначе всех зарубим! – кричал он и размахивал своей саблей, хотя никто ни о каком сопротивлении не думал. Ополченцев было слишком много, - человек триста или больше.
- Откуда мне знакома эта свиная рожа? Где же я его видел? – думал Том, рассматривая верховодившего мятежниками, толстяка. Тот повернул голову, их взгляды пересеклись, и они узнали друг друга.
- А, мосье Жопьон, - нехорошо улыбаясь, молвил Том. – Я всегда знал, что вы изменник.
Жопьон расхохотался так, что все три его жирных желеобразных подбородка заходили ходуном. Он слез с лошади и медленно подойдя к Тому, протянул к нему свою руку. Том отступил к стене дома. Тот снова сделал шаг вперед и схватил Тома за шиворот.
- А я всегда знал, - пропел он торжествующим бабьим голосом, - что рано или поздно мы с тобой встретимся, мой маленький крысеныш!
- Не смей его трогать, - властно сказал полковник Альман. Он приподнялся на локте и пытался встать с повозки. Голос его был слабым, и, было видно, что сил у него очень мало.
- Хо-хо! – воскликнул Жопьен. – Все в сборе! Ты думаешь, я тебя забыл, ты, имперский пес! Вот так-то! – он отшвырнул от себя Тома и подошел к раненому полковнику.
- Вы, имперские твари, хотели погрузить страну во мрак средневековья! – гневно сказал он. - Вы, хотели остановить прогресс. Не выйдет! И гвардия за нас, и многие министры. Мы многого добьемся, но лично тебе этого уже не видать. Вон, видишь, стоит большой пустой чан. Сейчас мы наполним его маслом, посадим тебя в него и снизу разведем костер.
- Что же, - спокойно ответил Альман, - твоя власть, твое и право.
- Ты не веришь, что мы тебя поджарим во фритюре?  – Жопьон умильно сложил руки на своем животе. – Ха-ха-ха! – Смотри и трепещи, имперская собака!
Он обернулся к, толпившимся вокруг них, головорезам и распорядился принести дрова и бутыли с маслом. Раненого полковника подтащили к котлу и связали ему руки. В это время во двор въехала карета князя Корлонского.
- Это что за представление? – неприязненно спросил он, увидев приготовления возле котла.
- Ваша светлость, - воскликнул Том, - ваши люди хотят погрузить пленного офицера в котел с кипящим маслом.
- Что? – грозно закричал князь. – Кто приказал?
- Вот этот человек, - злорадно сказал Том и указал в сторону Жопьона, подозревая, что ничем хорошим это для того не кончится.
- Это императорский пес! Он заслужил свое, – пробормотал Жопьен, испуганно глядя на то, как медленно и неотвратимо к нему приближается, побледневший от гнева, генерал. Он, видимо, хотел сказать в свое оправдание что-то еще, но в этот момент на него обрушился сильный удар хлыста, который был в руках генерала.
- Ах ты, мразь! – кричал князь Корлонский, нанося Жопьену все новые и новые удары своим охотничьим хлыстом. – Как поступить с военнопленным?
Чьи-то услужливые руки быстро развязали полковника Альмана и теперь он, покачиваясь от слабости, стоял посреди двора перед князем Корлонским. Между ними, тихо и жалобно поскуливая, ползал Жопьен.
- Да уведите же его, наконец, - брезгливо сказал князь и затем, обращаясь к полковнику Альману, проговорил. – Надеюсь, вы не в обиде, полковник. Я прикажу, чтобы с вами обращались соответственно вашему званию.
- Не беспокойтесь, ваша светлость, - ответил полковник Альман. – Я всем доволен.
Еще раз пригрозив Жопьону и его сотоварищам, князь уехал. А Том осторожно взял полковника под руку, отвел его в дом и положил рядом с другими раненными. Потом они о чем-то долго беседовали. И к великому несчастью разговор их был кем-то подслушан.
Когда Жопьон узнал, о чем толковали его неприятели, он злобно воскликнул:
- Теперь я знаю, как им отомстить!
Подозвав к себе трех наиболее отъявленных мерзавцев из своего отряда, он сказал им:
- Этот гадкий мальчишка собирается ехать в Лундор к дочке Альмана. Вы проследите за ним, узнаете ее адрес и сразу же отправляйтесь в Лунный замок, тот, что стоит на острове посреди Китового озера. Там вас встретит Кромвель. Объясните ему, что мне нужна дочка Альмана и этот мальчишка. Пусть его верные люди схватят их и отвезут в Лунный замок. А я приеду попозже и вкушу мед моей мести. Идите, и да помогут вам те, что бродят в ночи. И вот еще что, - если хотите жить, во всем беспрекословно подчиняйтесь Кромвелю.
Попрощавшись с полковником Альманом и, пообещав, что будет в его отсутствие заботиться о Софии, Том поскакал в Лундор, до которого было уже совсем недалеко.

53.
Ущербная Луна почти не освещала путь, но на востоке звезды уже гасли. Приближалось утро. Вскоре за дальними холмами в небе распростерся малиновый безбрежный океан осеннего рассвета. Парковая аллея, по которой скакал Том, начала светлеть. У древних плит возникли очертания, вдали зарозовела дымка и в кронах деревьев, наполнив пеньем их прозрачный сон, защебетали птицы. Война была за спиной, и Лундор был все ближе и ближе.
А на Лундорских перекрестках все так же стояли милые девушки-цветочницы с их корзинами, полными осенних роз, нежных хризантем, и красных георгинов, и в утренних кафе по-прежнему благоухало кофе, и по булыжным мостовым уютных улиц катились те же бодрые фиакры. Город был все тем же. Том даже подозревал, что на ярмарочной площади все также стоит цирковой шатер бедняги Бринкерхоффа. И он, подумал, что может случиться, если он сейчас поедет через цирк и, случайно, встретит Бринкерхоффа. Что он ему скажет тогда?  И состоится ли вообще их разговор?
Том представил себе, как он подойдет и поздоровается. Бринкерхофф растерянно взглянет на него потухшими неузнающими глазами, отвернется и, обречено сгорбившись, медленно побредет прочь. Это было бы самое страшное из того, что могло произойти при их встрече.
Но, нет, даже если с потерей шара Бринкерхофф не превратился в поверженного титана, Том был не настолько беспечен, чтобы ехать прямиком через ярмарочную площадь. Направив лошадь по кольцевой улице, Том сделал небольшой крюк и выбрался на бульвар Кордильерро с другой стороны.

54.
Было солнечное утро. София уже проснулась и лежала в кровати. Высунув из-под одеяла пальчики ног и шевеля ими, она рассматривала их и с притворным удивлением спрашивала:
- А что это такое, там на том краю одеяла? Неужели это мои пальчики? Это вы, мои пальчики? 
Пальчики радостно отвечали:
- Это мы, мы! С добрым утром Софи! Мы проснулись!
- С добрым утром, мои милые пальчики, - говорила София.
- С добрым утром, Софи! - сказала мама, входя в ее комнату. – Быстренько вставай и умывайся. Том приехал, сейчас я его завтраком кормлю. Мы ждем тебя внизу. Папа ранен, но, слава Богу, не сильно. Надеюсь, все обойдется. Том был в Египте, плыл на корабле, пробирался через Корлон и…
Мама еще не успела договорить, а Софи уже бежала к Тому. И через мгновение он уже сжимал ее в своих объятиях и, она, заливаясь счастливыми слезами, говорила: – Том, Том!
В следующие несколько секунд, а может быть, даже и минут, только и слышно было, что «Том, Том!» да «Софи, Софи!».
Потом был радостный и чуть-чуть сумбурный завтрак, во время которого мадам Эмма все время спрашивала о самочувствии своего мужа, сокрушалась о его ранении и радовалась тому, что по, причине этого ранения, для него война уже окончена.
- Как обработана рана? – в десятый раз спрашивала она. И Том в десятый раз ей говорил, что собственноручно налил на его рану две бутылки Арманьяка и наложил крепкие чистые повязки. Том хотел, было добавить, что еще две бутылки коньяка для общего укрепления сил, мосье Альман принял внутрь, однако, передумал и ограничился лишь самыми общими уверениями в том, что настроение у ее супруга доброе и достаточно бодрое.
- Мадам, поверьте мне, его ранение самое пустяковое, - убеждал ее Том. Эмма, соглашаясь, кивала головой и в сотый раз переспрашивала название той деревни, где располагался военный госпиталь.
Когда, наконец, их затянувшийся завтрак был закончен, Том и София пошли гулять. Они вышли на бульвар Кордильерро.
На скамейках сквера сидели мамы с детьми, по мостовой ехали всадники, кареты и фиакры. По тротуарам неспешно шли нарядные прохожие. Тут и там были расставлены столики уличных полупустых кафе. На широких каменных балконах, уходящих вдаль домов, стояли вазы с цветами, и кое-где сквозь белые перила виднелись низкие плетеные кресла, в которых, с их извечно открытыми газетами в руках, сидели старики. Напоенный прозрачной дымкой теплого осеннего дня и пронизанный лучами солнечного света, воздух бульвара был каким-то по-особенному свежим и глубоким.
Падали листья.
Вдыхая запах золотого листопада, и, держась за руки, влюбленные смотрели друг на друга и шли как будто в неземном чудесном сне.
Где-то за углом играл оркестр.
- Я видел о тебе сон, - сказал Том.
- Я тоже, - ответила София.
- А что за сон? - поинтересовался Том.
- Мне снилось, - начала она, и, вдруг перебив себя, сказала. – А ты знаешь, что и Мадлен, и Ульрих в городе?
- Да, что ты говоришь? – обрадовался Том. – Они же уехали в Нанглордье.
- Поехать-то, они поехали, - сказала София, - но их остановил сторожевой кордон, и им пришлось вернуться. И теперь они вновь живут в Авроре. Пойдем, навестим их!
- Конечно же! – воскликнул Том, и они прибавили шагу.
Они уже подошли к Авроре, когда Софи неожиданно остановилась.
Я же совсем забыла, - сказала она, - ко мне должен прийти учитель музыки!
- Да, не вспоминай ты про него! – весело откликнулся Том.
- Нет, нет, – не согласилась София. – Мне нельзя пропускать урок. Ты иди, сходи один и потом возвращайся. Я буду ждать тебя.
- Ну, ладно, что же поделаешь, - сказал Том. – Я, все-таки, проведаю Мадлен.
София поцеловала Тома и торопливо пошла в обратную сторону. И уже поворачивая на соседнюю улицу, она оглянулась и, махнув на прощание рукой, крикнула: - Возвращайся! Я буду ждать тебя!
Еще три минуты назад мосье Флобер дремал за стойкой, а теперь вовсю суетился на кухне, разогревая жареные арильоны и ароматные кусочки гатронской колбасы.
- Ты только представь себе, - крикнул он с кухни, - почти все разъехались. Остались только Муаммар да Мадлен с Ульрихом и все.
- А где же фрау Эльза, где гимнасты из Буркина-Фасо? – спросил Том.
- Они заключили контракт с китайской оперой и такое вытворяют на сцене, что ты, просто, не поверишь. Мы все ходили на них смотреть, - это что-то совершенно потрясающее. И живут они теперь вместе с китайцами в гранд отеле Маньяна.
- А как же господин Бринкерхофф?
- Вот он-то как раз у них в номере за главного. Тебе, обязательно, нужно посмотреть, -  сказал Флобер, вынося из кухни поднос с завтраком.
Том не хотел разочаровывать заботливого хозяина и не стал ему говорить, что уже завтракал. Они устроились за столиком, и Флобер мечтательно сказал: - Вот сына бы мне такого. Эх, жизнь. Умрешь, и гостиницу не на кого будет оставить.
- А ты Ульриха или Мадлен усынови, - предложил Том.
- Эти сами, кого хочешь, усыновят, - ответил Флобер и захохотал.
- Кстати, ты так и не сказал, куда Мадлен поехала, - вспомнил Том.
- Да не знаю, – все еще смеясь, сказал Флобер. – Но вечером, точно, вернется. А Ульрих где-то на проспекте Сан-Мутон на аккордеоне играет.
- У него, что новый роман? – испугался Том.
- С какой стати? – удивился Флобер. – Играет себе и все тут. Почему у тебя такая дурацкая мысль возникла?
- Да, нет, - смутился Том, - Просто, я не помню, когда он последний раз на улице играл.
- Где же ему играть? Цирк-то закрыт, - сказал Флобер. – Давай-ка я тебе еще арильончиков подложу.
- Нет, нет, - остановил его Том и торопливо встал из-за стола, - я пойду, отыщу Ульриха.
- Ха, Том! – донеслось с лестницы, по которой, завязывая пояс на бордовом стеганом халате, спускался Муаммар. – С приездом тебя! Как ты?
- Привет Муаммар! – радостно повернулся к нему Том. – Я – прекрасно. А ты?
- Нормально, вот учителем фехтования пристроился, - ответил Муаммар и на ходу подмигнул Флоберу. – Как себя чувствуешь после вчерашнего? Давай-ка нам с Томом винца налей. Достань бутылочку Граве.
- Нет, потом посидим, - сказал Том. – Я убегаю. Сейчас у меня времени совсем нет. Завтра увидимся.
- Ну, завтра, так завтра! – вздохнул Муаммар. – Только обязательно приходи.

55.
Проспект Сан Мутон тянулся через весь город. Вообще, можно сказать, что Лундор был чем-то похож на большую сковороду с длинной ручкой: - В центре располагалась, обрамленная строгими, монументальными зданиями, площадь Аркадельта. От нее в разные стороны расходились три луча проспектов Сан-Мутон, Аркадабра и Корлон. Все остальное, состояло из лабиринта кольцевых улиц, узких переулков, и широких бульваров. Так называемой ручкой, был проспект Сан-Мутон. Он шел до самых восточных окраин, и, в сопровождении невысоких кварталов старых домов, выступал из города километра на два. И только уже там Сан-Мутон переходил в дорогу на Жуан. Так что отыскать Ульриха на этом длиннющем проспекте Тому было очень непросто. И все-таки он нашел его. Ульрих сидел в залитой Солнцем нише одного из четырехэтажных домов и, самозабвенно прикрыв глаза, наигрывал какую-то душевную мелодию. С тех пор как он вырос и перестал быть карликом, Тому всякий раз при встрече приходилось привыкать к новой внешности своего друга. Вот и теперь, только знакомая мелодия да, стоящий рядом, велосипед помогли Тому догадаться, что он наконец-то отыскал его.
- Ну и выбрал же ты себе местечко, - сказал Том, когда после бурных приветствий и радости встречи Ульрих складывал в футляр свой большой блестящий клавишами аккордеон.
- Сегодня здесь, завтра там, - весело ответил Ульрих. – Куда пойдем? Давай-ка, в кофейню к нашему повару Керуаку заглянем. Тебе Флобер уже, наверное, сказал, что он себе небольшую кофейню на бульваре Кордильерро купил. Да, ты знаешь это место. Мы с тобой там сидели, в тот день, когда ты от Мадлен ушел. Помнишь? Я тогда тебя в сквере поймал.
- Так это прямо напротив дома Софии! – обрадовался Том.
- Совершенно верно, - согласился Ульрих, и они отправились к Керуаку.
- Война, - проговорил Ульрих, развалившись в кресле и делая маленький глоточек кофе. – Ты думаешь, герцог Тук ее затеял? Как бы не так. Я не буду говорить тебе о магических жертвоприношениях на пути прогресса. Скажу лишь, что за всеми этими вояками стоит тот, у кого найдется много благовидных оправданий своей конечной цели, – окольцевать бесконечное конечным и стать господином вселенной. Перед тем, как появились паровозы, паровые машины и всякие научные открытия, знаешь, какая война была? И заправляет всей этой бойней тот, кто знает дьявольскую формулу успеха. Всякая война имеет свой тайный смысл.
- Неужели все эти люди не понимают, что творят? – возмутился Том.
- Они говорят о мире света, всеобщей любви и мудрости. Они спекулируют людскими надеждами на счастье и обещают земной рай. У них есть оправдание. И это для них главное. Когда есть оправдание, тогда есть и сила. И плевать они хотели на то, что не вписывается в их правду. Они говорят, кто прав, тот и сильнее. Они идут путем силы, понимаешь? Попробуй, встань на их пути и живо окажешься или в костре, или в паровозной топке. Их кострам всегда будут нужны поленья. Но запомни, - тот, кто идет путем силы, - силой и судим. И я тебе скажу, не все они глупцы. Есть среди них очень мудрые люди, как, например, герцог Тук. Он знает, чего хочет. Он благороден и мудр. Но мудрость, и любовь едины только тогда, когда их поровну. Если мудрости больше, чем любви, то та часть, что перевесит на невидимых весах, - она принадлежит врагу. Высшая правда и правдоподобное оправдание далеко не всегда одно и то же. Эх, да что уж тут говорить? – Ульрих махнул рукой. – Давай-ка, я, лучше, тебе такую новость скажу, что ты с ума сойдешь! Мы с Мадлен обвенчались.
- Теперь вы муж и жена? – воскликнул Том.
- Да, - грустно улыбнулся Ульрих.
– И она даже говорит, что любит меня. Но, знаешь, меня, все же, не оставляет такое чувство, что она так и не встретила свою единственную любовь. Иногда я смотрю на нее, и мне кажется, что где-то глубоко, очень глубоко в ее душе затаилось великое, безысходное одиночество. Нет, нет, это не такое одиночество, что испепеляет душу, а то неясное, далекое, быть может, даже врожденное, в котором она давным-давно себе уже себе призналась, и с которым она нашла себе силы не только жить, но даже быть по-своему счастливой. Вот так-то, - он вздохнул и достал сигареты. Кстати, еще одна новость! Ко мне вернулось вдохновение, и я вновь пишу.
- О караване в часах? – поинтересовался Том, обрадовавшись, что Ульрих сменил тему.
- Нет, я начал новую книгу. И называется она «Прозерпина и ты». Но не спрашивай, о чем эта книга. Пока это секрет.
- Знаешь, а я тоже начал писать, - сказал Том.
- Вот как? – живо отреагировал Ульрих.
- Да, - подтвердил Том, доставая из внутреннего кармана толстую тетрадь в красной обложке. – Я пишу сказку об одном мальчике, который потерял маму и папу, о войне, о любви и о жизни вообще.
- И как эта сказка начинается? – спросил Ульрих.
- Я начал с конца, - ответил Том. – А начало потом напишу. Там самое главное, это конец.
- Понимаю, - кивнул головой Ульрих. – Сейчас, пока не показывай. Пиши, пиши, пиши. Может быть, что-нибудь и получится.
Когда они вышли на улицу, уже совсем стемнело. В городе зажглись огни.
- Я обещал не задерживаться, – сказал Том. – Мне нужно идти. Да и тебя, наверное, Мадлен потеряла.
- Ничего страшного, – улыбнулся Ульрих. – Она привыкла уже. Но, мы завтра утром тебя ждем.
- Хорошо согласился Том.
Они попрощались и разошлись.

56.
Уже на подходе к дому Софии Том почувствовал что-то неладное. Ему показалось, что кто-то следит за ним из темных кустов. Дверь парадного входа была открыта настежь. Том быстро зашел внутрь, и к нему сразу же метнулась чья-то высокая фигура. Человек хотел схватить Тома, но он стремительно проскользнул у него под рукой и отскочил в сторону. В этот момент с другой стороны появился еще один нападающий. Том одним прыжком оказался возле высокой многоцветной вазы из венецианского стекла и, схватив ее за узкое горлышко, ударил ею одного из негодяев. Тот, не проронив ни звука, рухнул на ворсистый ковер и начал судорожно дергать ногами. Второй нападающий на какое-то мгновение растерялся, но затем схватился за рукоять сабли и хотел вынуть ее из ножен, но было поздно. Том огрел его той же самой вазой, которая после первого удара почему-то даже не разбилась. Нападающий вскрикнул и попятился назад. И там его настигла необъятная мадам Репкина, служанка, с огромным половником, который она принесла с собой из кухни. Ее удар был настолько страшен, что Том слышал, как рука, напавшего на него человека, хрустнула и сломалась.
- Что происходит? – взволнованно крикнул Том.
- Соню украли! –  ответила служанка, нанося своему поверженному врагу все новые удары. – Медам еще днем уехали к подруге и пока не возвращались.
- Подожди, не бей его, а то убьешь еще, ненароком, - остановил ее Том. Он подошел к лежащему на ковре человеку и присмотрелся к нему. Это был какой-то неказистый человечишко с непропорционально вытянутым лицом и оскалом шакала. Он лежал возле стены и, глядя на мадам Репкину своими маленькими ненавидящими глазками, злобно скрипел зубами.
- Что произошло? – тревожно спросил Том, поочередно смотря то на, распростертого на полу мерзавца, то на служанку.
- Я не знаю, - сказала запыхавшаяся служанка. – Они ворвались в дом, схватили Соню и куда-то ее увезли. Все слуги заперты в кладовке. А я спряталась за кухонной плитой.
- Если сейчас я не услышу четкого и ясного ответа, где София, и что вы здесь делаете, – медленно произнес Том, угрожающе поднимая руку с тяжелой стеклянной вазой над головой, лежавшего у его ног, мерзавца, – вам лучше закрыть глаза и помолиться.
- Я скажу, – глухо проговорил человек. – Ваша София в Лунном замке на острове. Мы всего лишь выполняем приказ Кромвеля. Я вообще ничего не знаю.
- Кто еще в замке?
- Отряд гвардейцев герцога Тука под предводительством некоего Бульонни. Они еще три дня назад проникли в замок и держат его под своим контролем.
- Кто такой этот Бульонни?
- Не знаю, какой-то бывший ученый, примкнувший к герцогу Туку.
- Какое отношение он имеет к Кромвелю?
- Никакого. У Кромвеля свои дела, у Бульонни свои.
- Как перебраться на остров?
Негодяй сел на полу и, не отвечая на заданный вопрос, начал озираться по сторонам, явно надеясь на возможность побега.
- А ну-ка говори! – крикнул Том и, топнув ногой, замахнулся своей вазой. И тогда его противник, чувствуя, что с ним не шутят, злобно прошипел:
- В кустах спрятана лодка.

57.
Было темно. Том на ощупь крался вдоль мрачной стены замка, черная громадина которого заслоняла собой почти половину ночного безоблачного неба. По стене замка расхаживал часовой. В саду, похоже, так же были люди.
Том помнил, что с левой стороны сторожевой башни в стене есть небольшие выбоины, по которым можно подняться до узкого длинного каменного карниза, который опоясывает собой весь замок. И этот карниз тянулся прямо под окнами одного из коридоров.
Как и ожидалось, Том без особого труда добрался до карниза и вскоре, кое-как протиснувшись в окно, оказался в коридоре. Ему повезло. Его никто не заметил. Боком, боком, Том пробежал по коридору, выскочил на лестницу и спустился на второй этаж. Там должна была быть галерея, через которую можно было попасть в чрево замковых лестниц переходов и гостевых комнат.
Только Том вышел в галерею, как перед ним мелькнула кособокая фигура со свечой в руке. Неровное пламя свечи осветило профиль человека, и Том узнал в нем Кромвеля.
- Негодяй! – вскричал Том и бросился к нему.
Издав невнятный звук, Кромвель ринулся прочь. Том помчался следом. Кромвель забежал в одну из открытых комнат. Том, не раздумывая, последовал за ним и увидел, что Кромвель подбежал к спрятанному за портьерой, высокому мутному зеркалу, и ступил в него как в дверь. Недолго думая, Том поспешил сделать то же самое.
Он шагнул в зеркало и рассыпался тысячами, миллионами, миллиардами разноцветных хрустальных шариков. Некоторые из них покатились по кафельному полу, другие сорвались в какую-то бездонную звездную пропасть, а третьи, их было лишь восемнадцать, они сделались гостями в невиданном нотном ряду. И линии его были, будто золотые струны, а ноты, будто черные ликующие двойники, своих невольных гостей. И завороженные, шарики летели, летели и летели, до тех пор, пока в пространстве кто-то не шепнул: - О, Том! О, Том!
И услышав зов и обратившись в ответ, они в ужасе возопили: - Где я? Кто я?
О том, кем они были, им предстояло догадаться самим. А тем временем Том, стоял в каком-то странном помещении, и усиленно тер себе лоб.
Где я? Кто я? – спрашивал он себя.
Он все еще пребывал в шоке и полнейшем недоумении, когда на белом кафельном полу прямо перед ним вдруг откуда-то появилось существо, отдаленно напоминавшее гигантскую божью коровку в крупный перламутрово-синий горошек. У этого существа были длинные как удочки усики, а на них рубиновыми вишенками раскачивались два крошечных мерцающих огонька.
- Ты кто? – хором спросили огоньки.
- Кто вы? – вопросом на вопрос отозвался, напуганный, Том.
- Когда-то мы были людьми, а теперь, как видишь, стали клопом.
- Я сеньор Пучини, - сказал один огонек.
- Я – мадам Батерфляй, - произнес другой.
- В таком случае я – Том, - проговорил Том, – откуда вы?
- Мы думали, что ты знаешь, – вновь хором, ответили огоньки. – Мы помним только то, как нас проглотила рыба. Была ночь, было звездное небо. Мы плыли на лодке. И, увы, чтобы вернуться на сушу, нам не хватило совсем чуть-чуть. Нас проглотила акула, нас съел кашалот. Мы помним лишь это. Лишь это.
- Неужели вы больше ничего о себе не помните? – механически спросил Том, растерянно рассматривая это, в высшей степени, странное существо и, пытаясь хоть что-то понять.
- Нет, Нет, - ответили огоньки. – Только это, да то, что во дворце был маскарад. И все мы веселились в чудных масках.
- Я нарядилась розовой звездой.
- А я придворным звездочетом.
- И мы сбежали в сад. Мы помним, как благоухали розы, мы помним, как пели соловьи. Мы, взявшись за руки, прокрались меж деревьев и вышли к озеру. Наш остров небольшой, – как ни иди, к воде приходишь быстро. Еще мы помним лодку. И больше ничего.
- Я и сам себя не очень помню, - признался Том. – Я знаю только, что ищу Софи. Я гнался за Кромвелем, забежал следом за ним в какое-то зеркало и оказался здесь.
- Произнеся эти слова, Том вспомнил, что ищет Софию.
- Я гнался за Кромвелем, - повторил он.
Огоньки на клопе испуганно мигнув, воскликнули:
- Мы боимся его! – и погасли.
Том проследил взглядом, торопливо отползающего в угол клопа, и задумался. Он, действительно, почти ничего не помнил. Несколько секунд он пытался выудить из себя хоть что-то о своем прошлом, но в его памяти всплывал только образ Софии. Он знал, то, что он любит ее, и что она в беде. Сделав несколько шагов вперед, Том оказался перед какой-то дверью. Он повернул ручку, открыл дверь, вышел в коридор и столкнулся с гвардейцами. От неожиданной встречи они полнейшем недоумении уставились на Тома и замерли. Том понял, что бежать бессмысленно, и решил идти напролом.
- Ведите меня к своему командиру! – властно потребовал он. – Быстро!
Уловив в голосе юноши уверенный повелительный тон, солдаты облегченно вздохнули и поспешили подчиниться приказу.

58.
Начальником гарнизона был господин Бульонни, в прошлом довольно-таки известный профессор Имперской Академии Наук. Он расхаживал туда и сюда по замковой стене с одним из своих адъютантов и обсуждал тревожные вести о внезапном контрнаступлении армады императорских войск. Ночной ветер трепал его длинные седые волосы, выбивавшиеся из-под небрежно одетого белоснежного парика. Голос его был взволнован. Бульонни говорил что-то о невозможности отступления и подготовке замка к осаде, когда на стене внезапно появился молодой человек в сопровождении нескольких вооруженных солдат. Он подошел к начальнику гарнизона и резко сказал:
- С каких это пор военными командует гражданское лицо?
Господин Бульон опешил. Он открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но, некоторое время подумав, закрыл его и молча воззрился на Тома.
В этом замке орудует шайка негодяев, и вы смотрите на это сквозь пальцы! – гневно продолжил Том. – Я, надеюсь, вы не воюете с гражданским населением, например, с девушками?
- Я вас не понимаю, – приходя в себя, пробормотал профессор Бульонни.
И тогда Том в двух словах рассказал историю похищения Софии Альман. Нужно пояснить, что утерянная память вернулась к Тому сразу же после того, как он покинул то странное помещение, где он так внезапно оказался. И теперь Том требовал правды.
Выслушав Тома, начальник гарнизона, пребывавший, и без того, в наисквернейшем расположении духа, вызвал на стену какого-то майора и начал на него кричать и обзывать самыми нехорошими словами. Вскоре привели Кромвеля. На беднягу было больно смотреть.
Колдовские силы давно оставили его тщедушное тельце, и он выглядел как одетый во фрак и повязанный белым шейным платком утопленник. Он едва держался на ногах, но лицо его было ужасно.
Не обращая внимание на жалкий вид Кромвеля, господин Бульонни хлестнул его перчаткой по лицу и прокричал:
– Ты, мерзкая тварь! Ты хотел, чтобы люди говорили, что за моей спиной могут твориться темные делишки! Я считаю до трех! На счет три мы привязываем тебя к пушке и стреляем ядром. Где девушка?
Двумя минутами позже София была в объятиях Тома. Горячо поблагодарив злого господина Бульонни, они всю ночь провели в разговорах на всякие волнительные темы и спали бы, наверное, до самого обеда, если бы не страшный грохот. Он вспорол утренний воздух и сотряс стены замка.
Том вскочил со своей кровати и подбежал к окну. На противоположном берегу озера расположилось несколько артиллеристских батарей. Они сделали залп и теперь быстро перезаряжали орудия. По Лундорской дороге к озеру приближались колонны императорской армии. Том понял, что Бульонни решил стоять насмерть.
Раздался второй залп. Том не успел увидеть, как над пушками в солнечном прозрачном воздухе поднимаются очередные облачка порохового дыма, когда что-то ослепительно яркое вспыхнуло в его глазах, и он потерял сознание.

59.
Увидев, что Том упал, София бросилась к нему. Она хотела помочь ему встать, но он был неподвижен. Почти сразу же вслед за разрывом пушечного ядра в комнату вбежало трое. Это были Ульрих, Флобер и Муаммар. Откуда они взялись в замке, было непонятно. Флобер пощупал пульс Тома и, отрицательно покачав головой, произнес: - Очень слабый. Нужно срочно что-то делать.
В этот момент в комнате появился господин Бульонни и вскричал:
- Вот вы где! Вашего главаря мы вчера уже схватили. Так что сдавайтесь, если вам дорога ваша жалкая жизнь! Вы, мерзкое отродье!
Он выхватил из ножен шпагу и, продолжая сыпать ругательствами, набросился на мосье Флобера. Бульонни, точно, проткнул бы бедняге грудь, если бы не Муаммар, который в самое последнее мгновение оттолкнул того в сторону. Бульонни сделал второй выпад, но на этот раз его шпага встретилась с саблей старого учителя фехтования и, скользнув по клинку, уперлась в бронзовую чашечку эфеса. Не останавливаясь, он проделал еще несколько яростных выпадов. Затем наступила очередь Муаммара. Он сделал неуловимое движение, заставив Бульонни вздрогнуть и отступить к порогу. Острая как бритва сабля Муаммара промелькнула так близко от его носа, что он почувствовал движение воздуха.
- Держи его! – всполошился Флобер. – Он сейчас побежит за подмогой!
- Для того, чтобы раздавить таких гадин, мне не нужна подмога, – ответил Бульонни, и одним прыжком оказавшись в центре комнаты, еще с большим энтузиазмом принялся атаковать Муаммара. Однако ему не повезло в том, что он имел неосторожность упустить из виду других своих противников, которые, воспользовавшись тем, что он повернулся к ним спиной с двух сторон подскочили и схватили его сзади за обе руки. Как бы несчастный Бульонни ни дергался, ни брыкался и ни ругался нехорошими словами, его быстро связали белыми простынями и посадили сидеть в углу.
Канонада продолжалась. Стены замка сотрясались и гудели. Откуда-то из коридора в комнату начал поступать дым.
Том все так же лежал без каких-либо признаков жизни.
- Что с ним? – вся дрожа от тревоги, спросила София.
- Не знаю, - ответил Флобер. – Во всяком случае, я могу сказать только то, что ран на нем нет. Это, наверное, контузия.
- Ну, если это контузия, значит, выживет, – авторитетно заметил Муаммар. – Нам срочно нужно выносить его отсюда.
- Как вы здесь оказались? – спросила, София, только теперь удивляясь столь неожиданному появлению друзей.
- Тут есть подземный ход. Он начинается в сторожевой башне, тянется под всем озером и выходит на поверхность в ближайшем лесу, – сказал Ульрих. – Там нас ждет Мадлен со своей каретой.
- Так пойдемте же быстрее, - воскликнула София. – Только сначала развяжите руки мосье Бульонни. Он принял вас за людей Кромвеля и только потому напал.
- Это ничего не меняет. Он – мятежник, - сказал Флобер и, внушительно приподняв свои брови, посмотрел на Бульонни. – Он пойдет с нами в качестве пленного. А мы, по возвращении на большую землю, выдадим и его и, что самое главное, туннель, нашей верной императорской армии.
- А что вы скажете на то, что этот человек только вчера вырвал меня и Тома из лап гадкого Кромвеля? – возмущенно сказала София и, не обращая на протестующую физиономию Флобера, начала развязывать господина Бульонни.
- Послушайте, мосье, - сказал Ульрих, обращаясь к пленному, – остров окружен со всех сторон. Туннель выходит далеко в лесу. Берите своих солдат и отправляйтесь вместе с нами. Сегодня не ваш день, так что, поверьте, этот совет не лишен резона.
- Резона, озона, газона, креозона для всего гарнизона, - пробормотал, вставая, господин Бульонни. – Мне нужно подумать.
- Думайте сколько хотите, а мы уходим! – неприязненно сказал Флобер и взвалил безжизненное тело Тома себе на плечо.

60.
Том был уже не здесь. Когда раздался залп, и пушечное ядро взорвалось прямо над окном, Тома озарило ярчайшее Солнце. И, в миг, устремившись к великому светилу, Том понял, что обратного пути уже не будет. Ему было не за что зацепиться, чтобы вернуть себя в жизнь. Он чувствовал, что тело его было уже позади. Все его прошлое умещалось в одном единственном слове «никогда». И это состояние казалось бесконечным. Оно длилось как звук из одной монотонной ноты, как чей-то чужой страшный сон и как неизменно-стеклянный взгляд игрушечных кукол в монервильском Галери.
Когда Том вместе с мамой приходил в «Галлери», чтобы купить какую-нибудь новую игрушку, он только однажды остановился напротив застекленной полки с куклами.
У них такие неживые глаза! Как только девчонки с ними могут играть? - сказал он, показав на кукол, и с тех пор никогда даже и не смотрел в ту сторону.
Теперь он сам был куклой из отдела игрушек.
Где-то над зелеными полями плыли облака. Чуть ниже их летали птицы. Над землей светило Солнце. А Том неподвижно и безжизненно стоял в какой-то страшной запыленной витрине и видел сны, в которых было только Солнце, Солнце, вечное Солнце и страшное слово «никогда».

61.
В деревенской больнице, переоборудованной в военный госпиталь, лежали тысячи таких как Том. За теми, у кого была более или менее реальная возможность выкарабкаться, следили врачи. Других оставляли без присмотра. Среди последних был и Том. Он был в глубокой коме. Едва взглянув на него, врач гаденько усмехнулся и сказал:
– У этого парня есть месяц. Если он не придет в сознание за это время, его можно хоронить, не дожидаясь смерти тела. Так что, мучиться тут особенно не стоит. – Или, или.
Муаммар хотел схватить врача за шиворот и хорошенько встряхнуть, но тот ударил его по руке и сказал:
-  Вы что, не видите, какая обстановка? В другое время друг мой. Иначе я вызову караул и вас расстреляют прямо здесь.
Не получив никакой помощи, друзья забрали Тома из этого госпиталя и повезли в маленькую деревушку, называвшуюся Лонермон. Там была другая больница. В ней для Тома нашлась и кровать, и более или менее сносный уход.

62.
Прошел день, однако состояние Тома не улучшилось. На пятый день его лечащий врач господин Эркюль Судьзян Ляо, маленький узкоглазый человечек, печально сложил ладони своих рук и сказал:
- Мой прогноз неутешителен. Не знаю, сколько он еще протянет, но лучше ему, уже вряд ли, станет.
- Что же можно для него сделать? - в отчаянии спросил Муаммар.
- Немногое, - покачал головой господин Судьзян Ляо, - Приставить сиделку. Вот, пожалуй, и все. Но, - он поднял палец, прищурился, и, с восточным коварством взглянув куда-то в верхний угол комнаты, страшным голосом проговорил. - Пациент блуждает. Тело его здесь, а душа блуждает. В это пустое тело может вселиться любой демон. Как практикующий доктор я должен принять все меры, чтобы этого не допустить. Так что доверьтесь мне. Я знаю тридцать два способа отогнать любого. Единственное, чего я не могу, так это лечить того, кого здесь нет. Где теперь душа вашего друга, - этого я не знаю. Однако подождем. Подождем.
Шел день за днем. И минул месяц. Том все еще был жив, но дыхание его стало настолько незаметным, что, порой казалось, совсем исчезало. Ульрих и Мадлен поехали в Лундор по каким-то неотложным делам. Мосье Флобер и Муаммар записались в отряд императорских волонтеров. С Томом осталась одна София.

63.
Для того, чтобы отпугивать всех недружелюбных духов доктор Судьзян Ляо одел на лицо Тома какую-то жуткую черную маску из прессованного крашенного картона с маленькими прорезями на носу. София боялась этой жуткой маски, но не могла перечить врачу.
Была поздняя осень. И была полнейшая безысходность. И свет, проникавший в палату сквозь казенное немецкое окно, был невыносимо тягостным и тусклым. Он растекался по высоким стенам и замирал перед старой железной кроватью с шишечками, на которой лежал Том.
София молча сидела на, стоявшей рядом с кроватью, табуретке и держала Тома за руку. Она сидела возле него день и ночь, а когда силы ее кончались, ее подменяла Мария, средних лет женщина, которая работала в этой больнице уборщицей.
Когда приходила Мария, София ложилась спать или бродила по большому запущенному саду вокруг приземистых корпусов больницы. И тогда она смотрела на низкое сизое небо, на пожухлую траву, на дальний лес, на мокрые садовые дорожки, и тихо плакала. Она никогда не предполагала, что бывают такие страшные, такие беспросветные дни.
Мария снимала какую-то маленькую комнатушку в соседней деревне. Она была из приезжих. Семьи у нее не было. На лице ее лежала печать какой-то давней утраты. Откуда она, чем занималась раньше, где ее семья, - никто не знал, да, впрочем, особенно и не хотел знать. У всех хватало и своих собственных забот. София никогда ее ни о чем не расспрашивала, а сама о себе Мария говорить не любила. Она, просто, однажды пришла, и сама предложила свою помощь. Возможно, ее тянуло к людям и хотелось хотя бы какого-нибудь человеческого общения. Судя по всему ей было очень одиноко. А была она необыкновенно доброй и сострадательной женщиной. Когда в палату к Тому подселили второго больного, она начала ухаживать и за ним. Терпеливо выслушивая все его капризные стоны, она всегда находила какие-нибудь ласковые слова утешения.
- Все будет хорошо, мосье Бульонни, - говорила она, - к чему столько волнений? Вот и доктор говорит, что вы уже идете на поправку.
Бульонни осторожно и недоверчиво трогал большую шишку на своем затылке, затем с робкой надеждой смотрел на Марию и спрашивал:
- Правда? А почему мне больно прикасаться к ране?
- Конечно же, правда, - отвечала Мария. - Ведь вы помните, что сказал доктор?
- А что сказал доктор? - спрашивал Бульонни, желая вновь услышать эти непонятную, но обнадеживающую фразу.
- Он сказал, что все в порядке. Это просто фантомные боли, - говорила Мария и поправляла его подушку.
- Фантомные боли, - тихо повторял мосье Бульонни и, на некоторое время умиротворяясь, умолкал.

64.
Господин Бульонни не желал сдавать Лунный замок. Вот потому-то один из его соратников и ударил его сзади по голове какой-то увесистой дубинкой. Гарнизон капитулировал, а профессор Бульонни оказался в больнице. И настроение у него было наисквернейшее. Правда, в новой палате ему немного полегчало, и он начал приходить в себя. Он даже перестал храпеть по ночам и ругаться нехорошими словами, из-за чего его выгнали из другого, более оживленного, крыла больницы. Его бы вообще выгнали, однако Судьзян Ляо боялся, что в таком случае Бульонни застрелит его из своего пистолета, который он держал под подушкой. И по этой причине господину Бульонни просто посоветовали перебраться в более спокойное место, где ему никто не будет досаждать своей бестолковой суетой и мешать его страданиям.
Теперь профессор Бульонни лежал в одной палате с Томом и грустил.
- Вы знаете, я хотел умереть, - сказал он как-то Марии. - Жена моя ушла к военному министру.
- Поэтому вы и не хотели сдавать замок? - спросила София, которая также была здесь.
- Да, - печально кивнул головой Бульонни. - И, именно, поэтому я примкнул к герцогу Туку.
- Вся эта война непонятная какая-то, - сказала Мария. - Кто, что, зачем?
- Ох, ну, да разве это важно? Война и все тут. Кто-то, из власть имущих, решил воевать. Вот и воюет вся страна. Гораздо хуже было бы, если бы народ сам решал, как ему жить. Нет более мерзкой вещи, чем демократия. Ее не сравнишь даже с жизнью дрожжей в бочке с дерьмом. Она еще отвратительнее. Большинство всегда низменно. Впрочем, и нынешняя власть не многим лучше. Все они гады.
Бульонни, непременно снова начал бы ругаться, но, встретив ласковый укоризненный взгляд Марии, умолк.
- А чем вы занимались в гражданской жизни? - спросила Мария.
- Вы удивитесь, - ответил Бульонни, -  но я изучал древние языки и рассматривал их как можно рассматривать ковровые узоры. Грамматика каждого языка похожа на некий пространственный орнамент, состоящий из звуков, слогов и имен. Представляете? Все то, что мы говорим, - это так красиво! Каждый звук слагается в слово, каждое слово вливается в речь, а речь в великую реку вселенной. И вся эта вселенная звучит, поет, славя свой единый исток. Это так удивительно!
- Почему же вы так страшно ругаетесь? - с наивной искренностью спросила София.
- Потому и ругаюсь, - сердито ответил Бульонни, - что жизнь такая. И сам я дурак. И объяли меня бесы. И объяли меня воды до души моей. Нет, чтобы смириться, нет, чтобы поплакать, нет, чтобы человеком стать, я все надеюсь, что что-то изменится. Все мечусь, все рвусь куда-то. Жена моя ушла к военному министру. И жизнь моя наперекосяк. Хотел же я умереть, да не дали, гады. Гады они все! Не могу я здесь! Задыхаюсь я, вы понимаете меня? Я рвался в пламя, но что теперь? Здесь пыль, здесь страшно, тускло, тихо. Здесь бледный свет чужой палаты. Безвкусный завтрак. Постная постель. И у порога вечность. Из коридора запах свежевымытого пола. И молчание, молчание, молчание. И вы, Софи, я вам правду скажу, - вы похожи на привидение. Я уж не говорю о вашем парне в черной маске. Он - гроздь программы. Вы думаете, я ничего не вижу? Я все вижу, все понимаю. Он - завтрак, он - бифштекс для Судьзян Ляо.
Видя, что профессор вновь начинает заводиться, Мария подошла, погладила его по голове и сказала:
- Успокойтесь, все хорошо. Доктор знает, что делает.
- Уж он то знает, - проворчал Бульонни, - этот язычник. Вы не поверите, он мне к голове хотел приложить банку с мокрицами, которые, по его словам, должны были своими лапками бегать по моему затылку и утрамбовывать шишку. Я говорю вам, - он поганый язычник и слушать его не нужно. Снимите с парня эту страшную маску, да увезите отсюда куда подальше. Вот тогда он и оклемается. А не оклемается, так хоть как человек умрет. Ну, хотя бы священника позвали бы. Вы же как околдованные.
- Дорогой Станислав, - сказала Мария, - вы опять расстраиваетесь. Вам нужен покой. Вам нужен полный покой.
- Уж куда спокойнее, чем здесь, - с протяжным страдальческим вздохом проговорил Бульонни, поворачиваясь на другой бок и закрываясь от Марии одеялом.
- Так вы думаете, что Том умрет? - едва слышно спросила София.
- Очень может быть, - беспощадно ответил Бульонни.
- Не слушайте его, он просто не в себе, - сказала Мария. - Все разрешится. Вы, главное, верьте, что он выздоровеет. И он, непременно, выздоровеет.
- У меня никогда никто не умирал, - задумчиво сказала София. - Это, наверное, так страшно.
- Наверное, уж, - проворчал Бульонни из-под своего одеяла.
- А как это бывает? - спросила София.
- Бывает по-разному, да все одно и то же. Идет человек по улице, а из-за угла прямо на него вылетает какая-нибудь пьяная карета. Чего только не бывает. Вот и нет человека. А ты живой. Сидишь, как ни в чем ни бывало, на поминках. Потом ходишь, ходишь сам не свой. И чувство такое, как будто ты, это он. И это не просто пустая фраза. Ты вспоминаешь голос этого человека, и он звучит в тебе, и он становится частью тебя. И тогда ты воспринимаешь его душу и всю его жизнь как свою собственную. И его смерть, она тоже находит приют в твоем сердце. И ты уже не тот, что прежде. И все полно, и все так пусто.
- Вы говорите о смерти с таким спокойствием, что я вам не верю, - вдруг сказала София. - Вы все врете! Вам все равно. Вы совершено бездушный человек. Вы очень недобрый. Вы не можете ни сочувствовать, ни переживать. Я знаю! Вы говорите такие слова, а сами ждете, не дождетесь, чтобы Том скорее умер.
- Что ты, София? - испугано воскликнула Мария. - Ты что говоришь?
- Я знаю, что говорю! – гневно перебила ее София. - Я чувствую! Он - бездушный эгоист. И на войну он пошел, чтобы людей убивать. А теперь лежит здесь и разглагольствует о жизни и смерти. Правильно сделала его жена, что ушла от него. У него нет сердца! Вот, пусть своим студентам о смерти лекции читает, а потом на экзаменах и спрашивает. А мне его умных рассуждений не нужно. Тоже мне, знаток смерти. Сам он бифштекс, ромштекс пережаренный!
- Так ведь ты же сама попросила, - тихо сказала Мария.
- Мало ли чего я просила! - зло ответила София. – Мне этого достаточно. Я больше не желаю слушать его лживых речей.
- Да господин Бульонни, ничего и не говорит, - попыталась успокоить ее Мария.
- Вот и пускай молчит, - сказала София и вышла из палаты.
Потрясенный и подавленный словами девушки, Станислав неподвижно лежал, укутавшись с головой в одеяло, и беззвучно плакал.
Некоторое время Мария молча стояла у окна, наблюдая за, ходившей по больничному саду Софией, а затем подошла к Бульонни и, присев к нему на кровать, сказала:
- Вы не обижайтесь. Вы ж видите, она, бедняжка, вся на нервах.
- София права. Я бездушный и бессердечный человек, - ответил Бульонни. – У меня умерла жена, а я даже простых человеческих слов не могу подыскать.
- Вы же сказали, что она ушла к военному министру, - удивилась Мария, - а теперь говорите, умерла.
- Уйти то она ушла, но потом хотела вернуться, а я ее не принял. И пришлось ей остаться со своим министром. Вот так-то. Через несколько месяцев она умерла. Сейчас я уже немного попривык, но в первое время думал, что сойду с ума. Иногда бывает, так; - идешь по городу, и вдруг мелькнет в толпе чье-нибудь лицо, и кажется, что это она. Или в каком-нибудь окне сквозь занавеску вдруг чей-то силуэт…
- Я понимаю вас, - качнула головой Мария. – Когда мы жили в Форштадте, у меня умер муж. А еще раньше, два года назад у нас утонул единственный сын. Уже столько времени прошло, а я все не верю. Все жду чего-то, на что-то надеюсь. Говорят, что так всегда бывает. Сначала ты не осознаешь, что близкого тебе человека уже нет. Ты не веришь, это просто не может уложиться в твоей голове. И при этом все происходит точно так, как вы говорите. Появляется какое-то необъяснимое чувство, что этот человек, это ты. Он говорит, он дышит, он живет в твоем сердце.
Да, он переходит из внешнего во внутренний мир. Но это великая тайна, которой мы не знаем. Мы можем только надеяться и верить, что однажды все будет хорошо, - сказал Бульонни, беря Марию за руку. – Есть Бог. Он спасет нас всех, какими бы мы ни были.
- Да, да, - тихо согласилась Мария. – Я тоже чаю воскресения всех мертвых, и жизни будущего века. Но не будем говорить о смерти при Софии. Ей и так тяжело. Вот она как раз возвращается.
- Да, что уж тут говорить, - грустно сказал Бульонни, вновь заворачиваясь в свое одеяло. – Тут ничего и не скажешь.
- И не ссорьтесь без меня. Я приду только в следующий понедельник. Так что придется вам здесь самим управляться.
Мария встала, потрепала Станислава по макушке и начала собираться.

65.
Короткий осенний день быстро кончался. Наступили сумерки. Обычно господин Бульонни требовал зажечь побольше свечей и начинал свои утомительные разговоры о всякой ерунде, но сегодня он молчал. София чувствовала, что он сильно обижен, однако это только еще больше ожесточало ее сердце. Она сидела на своей табуретке и смотрела в сизый прямоугольник окна. В комнате было темно и тихо. Из коридора пахло сырой казенной затхлостью чужого дома. Где-то далеко несколько раз хлопнула дверь.
Станислав лежал на своей кровати, потихоньку выглядывая из-под, обернутого вокруг головы, одеяла и бесшумно вздыхал.
- Жизнь, жизнь, - думал он. – Отчего мы все так одиноки? Отчего так хочется плакать? Кто мы? И кому мы нужны? И что будет дальше? Будет… Будет?
София вдруг охнула. Ее испуганный возглас заставил Станислава вздрогнуть и резко встать с кровати.
- Мосье Бульонни, мосье Бульонни, он двинул рукой! – запинаясь, сказала София.
Бульонни встал с кровати, быстро подошел к Софии, и та испуганно проговорила:
- Я боюсь. Это не Том. Вы слышали, как он рычал?
- Нет, - ответил Бульоннии, вглядываясь в черную маску Тома.
- Снимите маску, - прошептала София.
Бульонни хотел протянуть к Тому свою руку, но в этот момент тот вдруг громко зарычал и медленно начал вставать с кровати. Он делал это как-то по-механически, бездушно и очень, очень страшно. София вскрикнула и прижалась к Бульоннни.

66.
- А Том, - где теперь была его душа, где был он сам?
 Тогда, когда прогремел взрыв, и его вышвырнуло вон из своего тела, он очутился в, залитом Солнцем, магазине своего детства и превратился в синеглазую куклу, с подернутыми пылью, зрачками. И, надо сказать, был он там долго, так долго, что когда в солнечной дымке вдруг появились феи, он даже не моргнул. Да и как бы он мог это сделать? Но феи, они как золотые мотыльки, как алые пылинки, одна за другой они влетали сквозь окно и, стрекоча своими радостными крылышками, носились по всему магазину туда и сюда, вниз и вверх, вбок и прямо. И, наконец, Том увидел их! И завороженный их чудесным хороводом, он забыл свое небытие и превратился в светлячка. И вместе с феями он кружился в вихре танца, и вместе с феями он вылетел прочь из магазина.
Они помчались над дорогами, полями, лесами, над морем-океаном над его кораблями и изумрудными волнами, они обогнали солнечный закат и, обогнув половину земли, оказались на той ее стороне, где светили звезды, и карнавальными огнями сияли ночные города.
Как быстро, как легко они летели!
- О, светлячки! – воскликнул Том. – О, феи, я не могу за вами поспеть!
Они не ответили. Их хоровод мчался дальше. Планета стала удаляться. И вот, они были уже в космосе. В дальнем, дальнем космосе.
- О, светлячки! – взмолился Том. – О, феи, не могу за вами поспеть! 
- Светили звезды и плыли планеты. Золотые точки светлячков вытянулись в одну мерцающую нить. Том все еще держался в хвосте, но уже начал отставать. И наконец, окончательно отстав, остался один.
Осмотревшись вокруг, он не узнал ни одной звезды.
- О, светлячки, - тихо сказал Том. – О, бисерные мошки, я понял. Вы - лишь окна далеких вагонов. И ваш поезд несется в ночи. Вы – просто электрический свет. Но где же я? Ведь это, наверное, другой край вселенной.
Некоторое время Том пытался осмыслить себя, однако сделать это в полной мере ему не удалось, потому что вскоре он обнаружил, что откуда-то из глубокого космоса прямо навстречу ему медленно плывет какой-то очень странный объект. Издалека он был похож на длинный-предлинный тетрадный листок, посредине которого кто-то поставил на ребро большую белую линейку. Когда этот листок приблизился, Том увидел, что это была огромная бетонная плоскость, разделявшаяся на две равные части высокой, уходящей вдаль, стеной. Вдоль этой стены тянулась полоска засохших диких яблонь. Спаявшись между собою крючковатыми ветвями, они скребли когтями бетонную стену, превращая свои мертвенные тени в страшное подобие чужих снов о пришельцах из сокрытых времен. А над всем этим висели огромные звезды и мандарины планет.
Вскоре Том уже стоял на этой непонятной плоскости и удивлялся тому жутковатому впечатлению, которое она на него производила. Он проводил взглядом бесконечный черный ряд засохших яблонь, посмотрел на стену и вдруг, неожиданно, увидел дверь. Да, именно, дверь, которая была в стене. Том машинально подошел и попытался открыть ее. Как ни странно, но дверь поддалась. Том ступил в нее и обнаружил себя в чудесном благоухающем саду.
Подобно завороженному инопланетянину, он медленно шел по синей траве и вдыхал упоительный запах неизвестных цветов.
Бегите, сеньор Роле, бегите! – донеслось откуда-то сбоку.
Том быстро обернулся и увидел мосье Пучини с его неизменной спутницей мадам Батерфляй, пурпурные вишенки которых тревожно раскачивались на кончиках длинных усиках их синего клопа.
- Где я? – испуганно спросил Том.
- Вы там же, где и мы, - ответили те. – Но бегите, бегите! Заберитесь в его ракету и летите прочь, пока его нет.
- О ком вы говорите? Какая ракета? И вообще, где я? Ответьте же скорее!
- Ты во вселенной. И теперь ты там, куда вызвало тебя зеркало.
- Но с какой стати меня может вызвать какое-то зеркало, будь оно хоть трижды волшебным? 
- Все, что ты когда-нибудь видел, может однажды позвать тебя. Даже то, чего ты и не видел, может позвать. Что уж говорить о зеркале мага, в котором ты рыбачил.
Настроение этих странных существ передалось Тому, и он решил немедленно бежать.
- Ракета! – вскричал Том. – Где наша ракета?
- О, нет! О, нет! Он идет! Он идет сюда! – запищали огоньки и погасли.
Из-за деревьев показался кривоногий китаец в европейском костюме, вкрадчиво улыбнулся и проговорил:
- Добро пожаловать.
- Спасибо, - вежливо ответил Том, озираясь по сторонам. – Кто вы?
- Я тот, чью рыбку вы превратили в лягушку. Я тот, чьего слугу вы раздавили. И вот вы здесь. Так что же с вами сделать?
Человек улыбался. Доброжелательный тон его слов настолько не соответствовал их содержанию, что Том растерялся. И в этот момент китаец подскочил к нему и, молниеносным движением достав из-за пазухи черную блестящую маску из плотного крашенного картона, в мгновение ока надел ее Тому на лицо. Том закричал и попытался сорвать ее, однако маска была как будто бы приклеенной. Он пытался оторвать от лица хотя бы один ее край, хотя бы кончик. Все в пустую. А в двух шагах от него был страшный и ужасный человек. Глядя на отчаяние юноши, китаец злорадно хихикал, смакуя упоительный момент своего триумфа.
- А вот теперь в твоем теле поселится Кромвель. Я думаю, так будет честно. Иди, иди же ко мне, мой маленький кролик! – все еще смеясь, сказал колдун. – У тебя нет другого выбора.
- Нет! – крикнул Том и, собрав все свои последние силы, побежал прочь.
- Ракета, ракета, ракета, - пульсировало в его голове. – Где же ракета? Какая она? Что такое ракета?
Обхватив голову обеими руками и все еще пытаясь на ходу снять с себя эту страшную маску, он бежал наугад. И его наверняка бы схватили, если бы он каким-то чудом не добрался до стены и не увидел бы ту самую дверь, через которую он вошел в этот страшный сад. Дверь была открыта. Том бросился к проему, выскочил наружу и оказался на площади огромного пустынного города.

67.
Желтый вечер, высокий, уходящий вдаль проспект. Оранжевые контуры домов, и дымка, дымка, дымка. И это существо в фантастической аспидно-черной маске, оно стояло на горячем асфальте, изумленно вдыхая воздух неизвестного мира. И этим существом был Том.
- Вот это да! Вот только меня здесь и не хватало! – думал он. – Этому городу давно нужен был такой призрак как я. Призрак. Я умер. Я умер, в этом нет сомнения. Я супермен из отдела игрушек. Какой ужас! Ужас! Ужас!
Внезапно за спиной Тома раздались чьи-то невесомые шаги. Он оглянулся и увидел принцессу Оэниру.
- Принцесса! – воскликнул Том. – Что со мной? Я умер? Это навсегда? Навсегда?
- Здравствуй, Том, - улыбнулась Оэнира. – Если я говорю тебе, здравствуй, это значит, что ты живой.
- Здравствуй! - радостно сказал Том. – Я живой!
- Пока живой, - согласилась принцесса. – Однако не всякий мертвый отважится завидовать тебе.
- Но, почему? – упавшим голосом спросил Том.
- А потому, - ответила принцесса, - что если ты попадешь в руки демона, называющего себя доктором Судьзянь Ляо, ты, даже не представляешь, чем это грозит тебе. Поэтому, пойдем быстрее отсюда.
- Куда? – спросил потрясенный Том.
- Туда, - сказала принцесса, делая неопределенный жест рукой.
Они прошли несколько кварталов, затем вошли в какое-то высокое, невероятно высокое здание, сели в лифт, поднялись наверх, и вышли на крышу. Том взглянул вниз и вокруг, и у него закружилась голова. Под ними и дальше, насколько хватало глаз, простирался призрачный огромный город, над которым висело низкое вечернее Солнце.
- Ты останешься здесь до тех пор, пока я не вернусь, - сказала Оэнира. – Я постараюсь хоть что-нибудь сделать для тебя.
- Хорошо, - послушно ответил Том. – Но, умоляю, объясни мне, что же со мною случилось?
- Еще там, в замке, ты вошел в магическое зеркало, и душа твоя оторвалась от тела. Какое-то время она еще летела рядом так, что ни ты сам, ни кто другой не могли заметить произошедших в тебе изменений. Ты ходил, бегал, сидел, говорил, и все было по-прежнему. Но вот грянул пушечный выстрел. Ты вздрогнул, и твоя душа вылетела прочь. А тело твое лишилось всех чувств и лежит теперь в деревенской больнице. И по иронии судьбы твой лечащий врач тот самый Эккюль Судьзян-Ляо. Он-то и одел на тебя эту страшную маску. И снять ее может только он сам. До тех пор, пока эта маска на твоем лице, ты в его власти. Ты почти в его власти.
- Но как Кромвель оказался в той же самой больнице? – в отчаянии спросил Том.
- То - роковое стечение обстоятельств. Кромвель – старый приятель этого китайца. Когда верные императору войска захватили Лунный замок, вместе с ними туда проник и Судьзян Ляо. Он появился там, чтобы отвести Кромвеля в свою больницу и попытаться вернуть ему его черные силы. Кто-то из военных упросил его взять с собой и раненого профессора Бульонни.
- Бульонни ранен? – удивился Том.
- Да, но сейчас речь идет не о нем, а о тебе.
- Так вот. Судьзян Ляо сидел и размышлял о том, что он может сделать для своего протухшего дружка. И в этот самый момент привезли тебя. Вот тогда-то у Судьзян Ляо и появилась мысль переселить душу Кромвеля в твое молодое и сильное тело.
- Теперь мне все понятно, - сказал Том. – А, ведь, кроме того, они еще и знают кто виновник всех их неудач и бед.
- Да, Кромвеля питает жажда мести. Иначе он давно бы скис, - ответила принцесса. – Тебе предстоит собрать все свои силы. Сейчас ты в параллельном мире, который отстает от общечеловеческого времени всего на одну миллиардную долю микросекунды. Однако этого достаточно, чтобы ты никогда отсюда не ушел. Это один из потусторонних миров. Но жди меня. Я вернусь. И не вздумай никуда ходить! Сиди здесь. Тут безопасней.
Принцесса подошла к краю крыши, сделала величественный прощальный жест рукой и прыгнула в пропасть. И в следующее мгновение уже в образе чудесной птицы она взмыла высоко вверх. Описав бесподобно красивый широкий круг в золотистом пространстве вечерней зари, она махнула крылом и исчезла из виду.
Том остался один. Он сидел, прислонившись к теплому каменному уступу крыши, и смотрел вдаль.

68.
Ульрих и Мадлен шли по бульвару Кордильерро. Ульрих что-то говорил, и в утреннем морозном воздухе из его рта вылетали белые облачка пара.
- Наконец, выпал снег. Теперь будет зима, - отрешенно сказала Мадлен, перебивая слова своего спутника.
- Да, - согласился Ульрих и умолк.
- Некоторое время они шли молча. Ульрих вслушивался в то, как под их ногами тихо хрустит белый снег, и вдыхал запах заиндевелых деревьев.
- Зайдем к Керуаку? – спросила Мадлен. – Он будет рад.
- Ульрих не успел ответить. Откуда-то сверху появилась удивительно красивая большая птица. Подлетев к ним совсем близко, она взмахнула своим широким крылом и превратилась в принцессу Оэниру. Вокруг нее летали крошечные звезды. Ее пронзительные глаза сияли светом. Она посмотрела на Мадлен, и та все поняла.
- Том? - едва слышно спросила она.
- Да, - ответила принцесса.
- У нас еще есть время? – спросила Мадлен.
- Несколько дней.
- Ну, вот и хорошо, - вклинился Ульрих. – Сейчас мы идем в кофейню к старине Керуаку. Там и поговорим и все обсудим. В ногах правды нет. Пойдем, пойдем. Не на ходу же нам решать вопросы. Пойдемте же! Ну, нечего стоять то!
Жак хотел сообщить, что к нему в кофейню позавчера заходили Флобер и Муаммар, но, видя, что его друзья заняты каким-то очень важным разговором, решил не мешать им. Он пошел на кухню, раскрыл большую амбарную книгу и начал заниматься своими бумажными делами. Однако в тот день ему не было не суждено сделать ни одно из его дел, потому что следом за ним на кухню зашел Ульрих.
- Я на всех обижен, - заявил он. – Меня отослали на кухню. У них, видите ли такой разговор, что я там лишний. Жак, дружище, доставай бутыль. Пусть знают, как обижать самых близких людей. А то я за Тома не болею! Да он мне как брат родной. Давай, доставай что-нибудь, хотя бы ваши заморские виски.
Керуак аккуратно закрыл бухгалтерскую книгу, зачем-то подошел к окну, некоторое время задумчиво смотрел на, окружавшие дом, деревья, на белый снег, затем вздохнул и сказал: - Будем пить. Когда выпадал первый снег, мой отец всегда открывал бутылочку крепчайшего Фаро, бросал в очаг несколько веточек можжевельника, и мы встречали приход зимы. И на закуску обязательно готовили печеные креветки с луком. Вот так.
- Так или этак, - вздохнул Ульрих. – Мадлен. Как она меня обидела!
- Ну, полно, полно, - проговорил Керуак, подходя к кухонному столу, за которым сидел Ульрих. – Приготовься к встрече зимы. И вспомни, сколько раз мы все могли бы на тебя обидеться.
- Ах, старина Жак, - улыбнулся Ульрих. – Ты знаешь. Но нет ли у тебя чего-нибудь посущественнее креветок?
- Креветок сегодня, и так, нет, - ответил Керуак. – Обойдемся жареными карасями.
Мадлен и принцесса говорили долго. Сначала их разговор был тревожный и очень напряженный, но затем, когда о самом главном было уже сказано и что-то было решено, они немного расслабились.
- Нужно заказать кофе, - сказала Мадлен. – У мосье Керуака самый лучший кофе во всем Лундоре.
- Какое странное название у его кофейни, - «Проксима Центавры», - заметила принцесса. – Это он сам придумал?
- Нет, это ему Ульрих помог. Он любит необычные названия. Однажды он подсказал одному доброму моряку назвать свой корабль «Рагнарёк».   
- Наверное, он пишет стихи, - улыбнулась Оэнира.
В этот момент   с кухни неожиданно донесся громкий и невероятно фальшивый голос Керуака, который вдруг пропел: – А – а – а…
Пропев эту гласную, голос смолк, а Мадлен и принцесса переглянулись.
Через несколько секунд из кухни вновь прозвучало задушевно протяжное, - А – а – у, и, наконец, перешло в песню:
Хау офэн хантин де хаиест хилтоп
Ай скан де оушен, э сейл де си-и-и-э
Уил ит кам ту-найт, уил кам томорроу
Орэверсамлав, ту камфорт мэ-э-э-э.
- Какая странная баллада, - заметила принцесса Оэнира. – Кто это поет? Надеюсь, не Ульрих?
- Даже и не надейтесь. Сейчас начнется припев, и Ульрих непременно его подхватит, - со вздохом ответила Мадлен.
И тут начался припев. 
Ферауата, ноу хороуей ла
Ферауата, ноу хороуей ла
Ферауата, но хороуей ла
О фар де уелав уедоу би-и-и*.
[* Fear-a-bhata - Кельтская баллада.]
- А ты знаешь, Мадлен, откуда у тебя эти необычные способности? – вдруг поинтересовалась принцесса.
- Да, знаю, - улыбнулась Мадлен. – В роду Аркадельт у всех есть какой-нибудь дар.
- Так, значит, ты знаешь, что мы с тобой родственники? – спросила Оэнира.
- Да, - кивнула головой Мадлен. – Единственное, чего я не знала, - это то, что ты - та чудесная птица, за которой я охотилась. Мне об этой птице Кромвель рассказал. И только потом уже я догадалась, кем она являлась на самом деле. Я не верила, что ты сможешь простить меня.
- Не будем вспоминать все эти глупости, - успокоила ее принцесса. – Мы же с тобой родные. Ты моя пра-пра-пра-правнучка.
- С ума можно сойти, - покачала головой Мадлен.
- Так мы договорились? – спросила принцесса.
- Безусловно, - решительно ответила Мадлен. – Тома нужно вытаскивать любой ценой.
- Вот и хорошо. Теперь, прощай, - сказала принцесса Оэнира и встала из-за столика.

69.
Минут десять Том сидел, глядя в желтую даль. Затем глаза его стали слипаться. Он уснул и в своем тревожном сне он увидел какую-то полутемную комнату и железную кровать, на которой лежало его безжизненное тело.
- Софи, - сказал он. Ты все сидишь, ты ждешь. Я совсем близко, моя Софи. Я очень близко. Я чувствую твою руку. Все будет хорошо, любимая. Помнишь, как мы с тобою слушали Ю-Линь, помнишь, как целовались, спрятавшись за портьерой двери на галерку? Как мы хотели вместе улететь на воздушном шаре. Ты помнишь? Ты мне снишься, Софи. Я вспоминаю тебя, Софи. Ты, пожалуйста, не плачь. Посмотри, вот и мама моя рядом с нами. Она пришла. Мария – моя мама. Сними мою маску, и мама узнает меня.
Том говорил, но София не слышала его. Она неподвижным взглядом смотрела в окно и грустно поглаживала холодную руку лежавшего перед ней Тома.
- Я не могу вернуться, - прошептал Том. – Мне страшно, Софи.
В глазах Софии промелькнула какая-то тень. Она вздрогнула и заплакала.
- Вы опять плачете, милая, - обнимая ее за плечи, сказала Мария. – А я вам новость скажу. К нам в палату нового пациента переводят. Это некий господин Бульонни.

70.
Видение исчезло. Том открыл глаза и вновь оказался в параллельном мире на залитом закатным светом небоскребе. Какое-то чувство заставило его подойти к краю крыши и взглянуть в бездну. И то, что он увидел, заставило его содрогнуться от ужаса. Распластавшись по отвесной стене, снизу к нему медленно ползли какие-то, похожие на утопленников, твари. Их обнаженные тела были все ближе и ближе. Это было несомненно, что они ползли к нему, именно к нему, а не просто собирались погреться на теплой солнечной крыше. Не в силах оторвать от них своего взгляда, Том заворожено следил за их сонамбулическими движениями. И только когда над карнизом уже появилась голова одного из этих кошмарных существ, Том бросился бежать.
Едва понимая, что делает, он добежал до одного края крыши, затем до другого, и только потом нырнул в открытую дверь, которая вела внутрь дома.
Он мчался по широкой пыльной лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, а за ним сверху слышались неясные звуки погони.
- Догонят, - шептал ужас. – Догонят!
- Быстрее! - командовал себе Том. – Быстрее! Где же этот лифт? А, вот, вот. Быстрее!

71.
Ульрих и Мадлен плыли в лодке. Ульрих сидел на веслах. 
- Честное слово, я ненавижу и это озеро, и этот остров, и этот проклятый замок, - сказала Мадлен, вглядываясь в сизую вечернюю мглу.
- Не сомневаюсь, - мрачно ответил Ульрих.
- Если бы не Том, ноги бы моей здесь не было, - вздохнула Мадлен.
- Зря ты все это затеяла. Тебе опасно смотреться даже в самое обычное зеркало, а ты решила в колдовское войти.
- Ты знаешь, Ульрих, что у меня нет другого выбора, - раздраженно сказала Мадлен.
- Ну, давай, давай. Там тебя уже ждут. Ты ведь и в церковь ходила, каялась и обещала никогда больше не делать глупостей, - пробурчал Ульрих. – Теперь, когда ты отреклась от зла, у тебя больше нет той нечистой силы, которой ты так любила играть. Если ты вдруг встретишься там со своими прежними знакомыми, вот радость то для них будет. Там перед ними ты - никто. И кто тебя там защитит? Там ты даже помолиться не успеешь, как тебя просто-напросто сожрут.
Мадлен не отвечала.
Наконец они добрались до острова и вошли в темный пустынный замок.
- Я хочу побывать в своей комнате, - сказала Мадлен.
- А я не хочу. Я ничего не хочу, - угрюмо заявил Ульрих.
- Дай тогда мне свечу, ¬ потребовала Мадлен. – Я одна схожу.
- Иди, - сказал Ульрих, протягивая ей подсвечник. – Я останусь в этой зале и разожгу камин.
- Ты взял с собой только одну свечу? – спросила Мадлен.
Мрачно взглянув на свою спутницу, Ульрих подошел к комоду, достал из ящика целую кучу свечей, молча положил их на стоявший рядом с ним стол и отвернулся. Мадлен улыбнулась, нежно поцеловала Ульриха в щеку и пошла к выходу в боковой коридор. Она чувствовала какое-то странное воодушевление. Оказавшись в своей комнате, она подошла к окну, открыла пыльные шторы, опустилась на свою кровать и прошептала:
- Прощай, прощай, проклятая судьба. Я больше не вернусь. А если и вернусь, то уже не к тебе.
Затем она порывисто встала и быстро вышла из комнаты. Когда она спустилась в зал, там уже вовсю пылал камин.
- Прости меня, - сказала Мадлен, подходя к Ульриху. – Прости за все, что я тебе сделала.
- Нам рано прощаться, - ответил Ульрих. – Я иду с тобой. Ты мне скажи вот что. Почему принцесса Оэнира, эта могущественная птица сама не помогла Тому?
- Все дело в том, что власть ее не простирается дальше старинных парков Аркадельта. В потустороннем мире она бессильна, и более того там живет ее смерть. Она и так безумно рисковала, летая к Тому.
- А она знает, что там живет не только ее смерть? Ты сказала ей, что на тебя давно уже объявлена охота?
- Нет, не сказала, - ответила Мадлен. – Я для того тебя и отправила на кухню к Керуаку, чтобы ты случайно не проболтался.
-  Ну, что тебе сказать, - вздохнул Ульрих. – Пойдем, что медлить?
Они вышли из кухни и направились к зеркалу.
- Так это твое окончательное решение, Ульрих? - спросила Мадлен, внимательно глядя в его глаза.
Ульрих кивнул головой. Они взялись за руки и ступили в зеркало.
- Бульк! – сказал бы сторонний наблюдатель.
- Ух! – сказал Ульрих.
- Ох! – тихо и протяжно выдохнула Мадлен.
Прошло несколько мгновений. И вот они уже были в каком-то соседнем коридоре того же самого Лунного замка. Ульрих сидел на корточках и, обхватив руками свою голову, бормотал:
- Не буду, не буду, больше не буду.
- Ты что-то говоришь? – спросила Мадлен.
- Ох, не спрашивай, - простонал Ульрих. – Я такое пережил!
Он встал и, поежившись, изумленно уставился на Мадлен.
- А с тобой-то, что произошло? – спросил он ее.
- Я видела весь холод вселенных. В их белые лучи как в ледяную пропасть летела вниз моя чадящая душа. Чад, чад, и больше ничего. О, этот беспощадный свет и мертвый пепел отгоревших звезд.
- Ах, если бы душа моя нашла бы утешение, пусть даже и во лжи, возможно, мне б было легче. Но, в таком случае, я б не вернулась и стояла пред тобой, о, друг мой, Ульрих. Ты-то сам, молодцом?
- Как видишь, - ответил Ульрих. – Да, в зеркало шагнуть, не поле перейти. Однако, где мы? Мы все еще в замке?
- Да, но мы в потустороннем мире. Здесь все такое же, но все по-другому, все иначе. Теперь замри, чтоб лучше слышать. Нам нужно узнать, где Том. Я позову его и постараюсь уловить хотя бы какой-то отклик. Ты тоже слушай, но сам не говори. Мы здесь не одни. Нас могут заметить. Давай-ка, сейчас тихо выберемся отсюда на замковую стену. Там как¬-то поспокойнее. А то, у меня начинается приступ клаустрофобии.
Ульрих понимающе кивнул головой и они, взявшись за руки, пошли по темному коридору.
- Там кто-то есть! – свистящим шепотом сказал Ульрих. – Смотри, свет! Там свеча!
- Это наша свеча. Та, которую мы оставили около зеркала. Вон, видишь, и само зеркало блестит.
- Так мы же в него вошли, - удивленно проговорил Ульрих.
- Да, вошли. Ну и что же? Коридоры-то в замке круглые. Мы просто вернулись к нему. Если будет нужно, - вновь в него войдем и сквозь него вернемся в наш привычный мир.
- Понял, - ответил Ульрих.
Они поднялись на замковую стену. Мадлен позвала Тома. В ответ лишь колыхнулся ветер.
- В такую стужу ты не дозовешься, - пробурчал Ульрих, поднимая воротник своего длинного плаща.
- Не мешай, я его слышу, - прошептала Мадлен. – Но он очень далеко. Очень далеко.
Мадлен медленно и как будто с каким-то усилием провела ладонью по своим глазам.
- По стенам небоскреба ползут юны. Том стоит на крыше и смотрит вниз. Все эти юнны похожи на утопленников. И от того Тому страшно. Он бежит с крыши прочь. Он забегает в дверь, Его преследуют юнны.
- Что такое юнны? – тревожно спросил Ульрих.
- Это существа, которые сами по себе, напоминают гигантских мокриц. Оказываясь в поле внимания чьих-нибудь глаз, они тут же превращаются в то, что привидится, этим зорким глазам. Это их так часто видят кошки.
- О, да чего только кошки не видят, – сказал Ульрих. – Эти демоны очень опасны?
- Опаснее, чем многие другие. Поэтому, я немедленно отправляюсь к Тому, - ответила Мадлен. – Жди меня здесь. Твоя задача стеречь выход. Ты будешь моим маяком.

72.
Прямоугольник лифта стремительно несся вниз. У Тома из-под ног уходил пол.
- У лифта оборвался трос, - думал Том, удивляясь, тому, как неимоверно медленно движется время. – Раз, два, три. О, какой холод внутри! О!
- Что ты здесь делаешь, парень, - спрашивал себя Том уже в тысячный раз, когда лифт неожиданно начал сбрасывать ход и вдруг остановился.
Том шагнул в открывшуюся дверь и очутился в черном пречерном, как ночь, пространстве, в котором говорили и шептали голоса. Они прощались, они звали, они смеялись и говорили всякий вздор. Это были и случайные обрывки разговоров, и чей-то вздох, и слова молитвы.
   Том закрыл глаза и куда-то полетел, полетел, полетел. Перед его внутренним взором проносились далекие миры и страны, мелькали чьи-то силуэты, лица, глаза. И с каждым своим вдохом он вдыхал истории различных человеческих душ. Он ведал судьбы от самого начала и дальше, сквозь всю их долгую, долгую жизнь, что уже, увы, отошла во вчерашнюю вечность. И эпохи эти были как океанские приливы и отливы, а города были как отблески звезд на глубоких волнах. О, время!
Вот дальний берег. Вот царство, которого уж нет.
На широких террасах дворца все еще слышатся чьи-то шаги и чьи-то разговоры. В прохладном воздухе запах духов и ночных кипарисов.
Ах, где они теперь, - все эти люди? Так много жизней, так много, много судеб. Все прошло. Все миновало. Но где же ты? Где ты? Где ты?
О, ночь! О, океан! От одного горизонта к другому плывут стада китов и пускают фонтаны. Чешуей играет рыба. Над волнами чуть слышно дышит ветер.
Земля. Планета Земля. Огромный космос. Кто скажет мне, куда уходят души?
- Том, Том, - позвал чей-то тихий далекий голос.
Том не ответил. Другой более сильный более глубокий зов уже звучал в его сердце, уже влек за собой туда, откуда нет возврата.
О, глубина, какой в тебе зияет холод! Теперь все стало ясно. О, какая ясность, какая беспощадная ясность, какая ужасающая ясность!
- Том, Том, - вновь прозвучало едва слышно. – Том.
- Кто ты? – будто бы во сне спросил Том, удивляясь крошечному аленькому мотыльку, вдруг впорхнувшему в его опустошенное сердце.
- Ты знаешь, - тихо шепнуло в ответ.
- Мадлен! – воскликнул Том. – Ты где?
- Том, открой глаза. Том, я прошу тебя, - волнуясь, сказал голос. – Ты гибнешь, Том!
И тогда, Том открыл глаза. От страшного наваждения осталась одна лишь тонкая вуаль, оттенок, отзвук, эхо.

73.
Лундор. Это был проспект Сан-Мутон или что-то другое. Дома, деревья, велосипедисты и витрины первых этажей, бульварные скверы, балюстрады, случайные прохожие и странное нездешнее небо. Все это было слишком уж правдоподобным, можно сказать, даже чересчур. Да, чересчур, не иначе как… 
- Где я? – изумленно думал Том. – Неужели это Лундор?
- Мадлен! – позвал Том. – Мадлен, где ты?
Ответа не было.
- Мадлен! – вновь позвал Том. - Мадлен!
И вновь никто не отозвался.
Он брел куда-то наугад.
Навстречу были люди, незнакомые безучастные глаза и в них чужая, совершенно чужая жизнь.
Он чувствовал себя одиноким и абсолютно непричастным ни к чему из того, что видел. Это был не тот город и не та жизнь.
Так вот ты, моя участь, моя участь, - бормотал он. – Какой же во мне смысл? Зачем я? И куда? О, участь, участь, - что ж я не знал, что ты такая.
Он подошел к перекрестку кварталов, постоял, тоскливо посмотрел по сторонам и повернул направо. И эта улица была чужой.
- Мадлен, - отчаянно вскрикнул он в последний раз и уже собирался расплакаться от полнейшей своей безысходности, когда в ответ вдруг прозвучало:
- Я здесь, мой милый друг. Неужели ты не видишь?
И тогда он заметил ее. Она стояла в трех шагах от него и лукаво улыбалась.
- Мадлен! – воскликнул Том, бросившись к ней, крепко обнял ее, и, не давая сказать ей ни единого слова, начал возбужденно рассказывать обо всем, на что он только был способен в тот момент.
- Мадлен, - говорил Том, - ты не представляешь!
Затем они шли по какой-то оживленной улице, куда-то сворачивали, вышли на какую-то площадь, потом на бульвар, немного прошлись по длинному узкому скверу, и, наконец, опустились на одну из скамеек.
- Как странно, - сказал Том. – Мы, как будто бы в Лундоре, но я не узнаю ни одного места, ни одной улицы. И люди здесь вроде бы те, а вроде бы и совсем, совсем не те.
- Это Лундор, - ответила Мадлен, – однако мы с тобой в одном из потусторонних миров. Вот и город, он и тот, и не тот. И, кроме того, в нем есть многое такого, о чем не говорят, никогда не говорят. Я тебя вытащила из омута, но здесь…, - Мадлен не договорила.
Она взглянула куда-то поверх головы Тома, несколько секунд кого-то напряженно выглядывала, и, наконец, несколько расслабившись, спросила:
- Так, о чем я говорила? Ах, да, город. Так вот, отсюда немного ближе к нашему замку. Ты должен вновь войти в то самое волшебное зеркало. До тех пор, пока на тебе эта черная маска, не слышишь зова живых, а самому тебе не отыскать пути назад. Тебе нужно или снять маску или опять пройти сквозь зеркало. Только тогда ты сможешь проснуться. Ты понимаешь меня? Это твой единственный шанс. Ты понимаешь?
Том кивнул головой. Несколько минут они сидели, молча глядя на противоположные дома, на прохожих, и вглубь бульвара.
Озаренное ясным бесприютным светом, все виделось чужим и незнакомым.
- Здесь нету ветра. Совсем нет ветра, - задумчиво проговорил Том.
- Нет, - кивнула головой Мадлен, и слегка прикоснувшись кончиками пальцев к лицу Тома, сказала: - Ты знаешь, Том, если я вдруг по каким-нибудь причинам останусь здесь, ты обязательно выбирайся. Обещай мне. Обязательно обещай это сделать.
- А почему ты должна здесь оставаться? – насторожился Том.
- Мы слишком глубоко с тобой нырнули, Том, - тихо сказала Мадлен, – слишком глубоко.
Том поднял голову и заглянул ей в глаза. Та ответ поцеловала его в щеку и грустно подмигнула.
- Но это же Лундор! Пусть, с другой стороны, но Лундор, - воскликнул Том.
- Да, мой дорогой, - ответила Мадлен, - да, все хорошо. Мы выберемся. Но ты, пожалуйста, дай мне свое обещание.
- Обещаю, - нехотя согласился Том.
- Между этим Лундором и замком дорога одна. Прежних путей здесь нет. Здесь все иначе. Ты сможешь попасть в замок, только вспомнив его. Ты должен будешь зажмуриться и представить себе любое место на нашем острове. Ты должен будешь вообразить его так, чтобы оно превратилось в реальность. Ты должен будешь воочию увидеть его так, чтобы очутиться где-нибудь на стене, в своей комнате или где-то там еще, но в замке. Здесь, в этом мире все движется не только так, как ты привык, но и иначе. Сейчас мы найдем какое-нибудь спокойное место, и ты попытаешься перебраться в замок, - сказала Мадлен.
- А ты? – тревожно спросил Том.
- Я тоже попытаюсь, - ответила та, вставая со скамейки.
Они уже вышли с бульвара, миновали несколько длинных холодных дворов и почти пересекли, окруженный серыми высокими домами, пустырь, когда Мадлен вдруг резко остановилась и сказала: - Все. Отсюда ты иди один. И уходи быстрее. Быстрее!
- До тех пор, пока ты не скажешь мне, в чем дело, я от тебя ни шагу не ступлю! - твердо заявил Том. – Ты начинаешь меня злить. В чем дело?
- Меня заметили, Том, - ответила Мадлен. – Мне нельзя было здесь появляться. Они позвали Госпожу.
- Какую еще Госпожу? – испуганно спросил Том.
- Ту, что не зовут живые. Имя прозвучало. Я слышала. Я услыхала. У нее тихая поступь и льдинки вместо глаз. У нее белое платье и холодные руки. У нее есть сердце, но оно невольно. Когда она приходит, ей надобно кого-нибудь забрать и увести с собою. Таков закон. И хоть он не сильнее жизни, с тобой мы слишком слабы, чтобы выбраться вдвоем. Мне предстоит остаться.
- Нет! - пылко проговорил Том и схватил ее за руку. – Нет, Мадлен. Мы вернемся вместе!
- Увы, друг мой, - грустно улыбнулась Мадлен, - я уже слышу шелест ее крыльев.
- Я тоже слышу, - удивленно произнес Том. – И, более того, сдается мне, его я узнаю. Будь я не я, но это Оэнира! Ты вернулась, о, принцесса! 
- Оэнира! – воскликнула Мадлен. – Уж поздно задавать вопросы, но зачем ты здесь?
- Затем же, что и ты, - ответила принцесса. – Однако у меня причин гораздо больше, чтоб остаться. Меня уж нет. На белом свете, я только птица, во всем остальном лишь бледный призрак. Пускай же эта птица и летит туда, куда давно ей суждено. А вы скорее выбирайтесь! Ты правильно, сестра, сказала, что времени немного. Я вам открою тайный путь. По парковым аллеям вы быстро доберетесь к замку. Не нужно рисковать. Так будет безопасней и скорее.
- Неужели, ты останешься? – ужаснулся Том.
- О, Том, душе моей давно уже пора. Я лишь прошу, - сказала Оэнира, - чтоб кто-нибудь зажег свечу, и за меня немного помолился. Теперь прощайте!
Принцесса взмахнула рукой. Пространство засверкало. Откуда-то дохнуло зимним лесом, улица исчезла, и в следующий момент Том очутился в древнем парке. Рядом ним была Мадлен.
- Мы не успели попрощаться. Мы не сказали главных слов, - печально сказал Том.
В глазах Мадлен блестели слезы.

74.
Когда Мадлен отправилась за Томом, была ночь. Оставшись один, Ульрих еще некоторое время стоял на замковой стене и, ежась от потусторонней прохлады разглядывал неестественно крупные звезды неизвестного мира.
В ослепительно черной пропасти неба летела комета.
- О, странница ночная, несешь ли весть ты? – вслух подумал Ульрих.
- Несу, - откликнулась комета.
- Какую? – спросил Ульрих. – Какую весть?
- То, - тайна, - отозвалось в ответ.
- Все тайна, - согласился Ульрих.
- Мы – маяки, объятые огнем. Мы – кометы.
- Я понимаю, - сказал Ульрих. – Мы все такие. Все - таинство и тайна. Вот как ты думаешь, что такое вещь? - Все вещи вещие. Вот тут и размышляй. О, да!
Комета улетела.
Ульрих полез в карман, затем в другой, пошвырялся в них, покачал головой и, вздохнув, пошел к двери, ведущей в чрево замка. Он спустился на кухню. Там был очаг, старые припасы чая и ароматный аравийский табак, хранившийся в отдельном ящичке дубового буфета.
Ульрих разжег огонь, согрелся, выпил чаю, покурил.
- Потусторонний мир, потусторонние предметы, - подумал он. – Я тоже, надо полагать, потусторонний. Интересно, что будет, если я сейчас возьму канделябр со свечами, пойду, сяду по-турецки перед зеркалом и буду в него смотреть? Что я смогу увидеть в нем? Конечно, жутковато, но почему бы нет?
Так он и сделал.
- Что скажешь ты, потустороннее зерцало? – спросил он. – Где те, кого я жду? Что с ними? Скоро ли вернутся? Что видишь ты теперь?
- Сейчас лишь вас, - ответило стеклянное пространство.
- Ну, а вообще? – поинтересовался Ульрих. – Скажи мне, что ты ведаешь, что видишь?
- Я вижу, как тысячи раз отражается зимнее Солнце в теле замерзшем тунца, – отозвалось то. – Что еще?
- Я не об этом, - Ульрих махнул рукой. – Ты можешь видеть тех, кто в этом мире?
- В потустороннем, - лишь тех, кто передо мной, – ответило зеркало. – Но, если хотите, я могу показать вам ваш обычный мир.
- Да нет, мне нужен, именно вот этот. Тут у меня друзья.
- Что же, бывает, - согласилось зеркало. – А кто тот человек, что сидит напротив? Он – вы, или вы - он?
- Да какое мне дело до этого проходимца? – ответил Ульрих. – Я друзей ищу. Единственное, что я могу о нем сказать, - это то, что его физиономия не внушает мне особого доверия. Так что, это точно не я.
- А в чем же ваше «я»? – хищно улыбаясь углами своей рамы, спросило зеркало.
- «Я» в том, к чему стремишься, и в том, что узнаешь, – сказал Ульрих –  «Я» – то и то. И третье, что скрепляет воедино твоих два уха, оба глаза, рук; и руку, две ноги, два отраженья, - так это – сердце. В нем «я». А где уж сердце, - то знаешь сам. Но ты, холодное зерцало – творенье зла, тварь твари.  В твоих расчетливых словах сквозит коварство. Еще немного и скажешь ты, - «О, песни пустоты!». Не так ли? Ты – полынья и ищешь полынью. Ты – бездна, что взывает к бездне. А я душа. Ты говоришь о пустоте. К себе взывая, ты лжешь живым. Ты разделяешь то на это, и, разверзая между ними пропасть, манишь к себе, суля свою усладу? Быть может, я не понял, к чему ты клонишь?
- Ты говоришь с собою, - криво усмехнулось то. – С чего ты так завелся?
- А кто же намекал на беспредметность мира? Я вижу подоплеку твоих слов, – внимательно глядя в глаза своего отражения, сказал Ульрих.
- Пусть мир предметен, - проговорил двойник, - но и предметы пусты.
- Ты лжешь! – воскликнул Ульрих, - Весь мир одушевлен, все полнится надеждой и любовью. Я вижу, ты не веришь. Но я скажу тебе, - нет пустоты, а есть пространство Духа и Его дыхания. Отчайся тварь, ловушки твои пусты. Зови туда кого-нибудь другого. А будешь звякать, - разобью. Ты так и знай, смердящая поганка! Твой дух с душком.
- Зачем же ты пришел? - пришипившись, спросило отражение.
- Покажешь мне друзей. Что с ними происходит? – потребовал Ульрих. – Но если ты обманешь, ты знаешь свою участь. Покажешь мне обычный мир. Что там?
- Что ж, покажу, – ответило зеркало, и про себя сказало. – Многие разговоры оставляли меня разочарованным, молчанье – никогда.

75.
Где-то там между Лундором и Зиргоном пропали Флобер и Муаммар. Как выяснится позже, они были в плену. Жак Керуак был вынужден отправился один. Однако до Лонермона дороги оказались, отнюдь, не прямы. Война, кордоны, страх, озлобленность людей, отсутствие сообщения, - все это затрудняло путь.
А в Лонермоне уж приближался тот самый день, когда Софи обидела Бульонни. И вот уж наступил тот самый вечер, когда Том двинулся в кровати.
Тайные эксперименты, они на то и тайные, что толком о них никто ничто не знает. А доктор Судьзян Ляо был одним из тех, кто эти эксперименты ставит. Кем он был на самом деле, этот ученый, о то ведали лишь только черви, что водились в его бездушном сердце.
О синелицые хирурги со сливовыми глазами пришельцев, кто о вас не слышал в наш неспокойный век?
Так вот, он проводил эксперимент по пересадке органов души из тела в тело.
Он стоял на фоне белой кафельной стены специально оборудованной палаты и задумчиво смотрел на своего пациента, душу которого следовало переместить в пустующее тело Тома. И этим пациентом был не кто иной как Кромвель.
Ты что так медлишь? – протухшим голосом спросил Кромвель. – Что-то не в порядке?
Не торопи. Многое сделано. Теперь нам остается лишь включить динамо-машину и особыми электрическими волнами вытянуть из тела юноши все последние ниточки души, - проговорил доктор, подходя к большому металлическому ящику с панелью управления. Он повернул большой эбонитовый тумблер. В приборе раздалось утробное гуденье, зажглись лампы.
- Ну, начинай же, - поторопил Кромвель.
- Начинаю, - ответил доктор. – Но, что же здесь не так? Такое ощущение, как будто тело кто-то держит.
- А ты иди, да и проверь, - раздраженно простонал больной.
- Пожалуй, надо бы сходить, - задумчиво промолвил доктор и вышел в коридор.

76.
Когда Том зарычал и встал с кровати, Бульонни, испугавшись за Софи, набросился на Тома. Он сгреб того в охапку и повалил на пол.
- Да помогай же, глупая! – крикнул он Софи.
Та, обмерев от страха, не двигалась.
Сопя и ругаясь как портовый грузчик, Бульонни возился с Томом. И тут в палате появился Судьзян Ляо. Лицо его было ужасно.
- Демон! – закричал Бульонни и вскочил на ноги. – Готовься к смерти!
Он раздавил бы азиата как пиявку, но тот ударил его в горло. Удар был молниеносен как бросок кобры. Профессор рухнул вниз.
- Так вы, оказывается, враг, - медленно сказала София. – Так вот кто желает смерти Тому! Ну, держись, лягушка!
Китаец гадко улыбнулся и хотел, было, что-то сказать, но в этот момент София бросилась на него.
Пантера и змея.
Увы, гад был сильнее. И вот уже Бульонни и Софи, связанные по рукам и ногам, лежали на полу рядом с притихшим Томом. Мнимый врач взял со стола ручное зеркальце и начал рассматривать свое расцарапанное в кровь лицо.
- Да, хороша девчонка. А почему бы Кромвелю не вселиться в ее тело? И я б на нем женился. Ха-ха-ха! Но, что такое? Кто в зеркале? Кто смотрит на меня? Потусторонний мир? Некий Ульрих? Бедняга, он не знает о том, что все зеркала могут сообщаться. Так что там, в этой зеркальной дверке?
Судьзян Ляо присмотрелся, щелкнул языком, цыкнул и сказал:
- Двойник мой зазеркальный, иди и делай наше дело! Да помогут тебе те, что бродят ночью!
- Том, - всхлипнула София. – Что с тобой?
- Молчи, - шепнул Бульонни. – Я что-то слышу.
- Что? – плача спросила девушка. 
- Не знаю. Слушай! – прошептал Бульонни. – Что-то во дворе. Там, что-то происходит.
Было видно, что и Судьзян Ляо озабочен шумом. Беспокойно взглянув на своих пленников, положил на стол зеркало и быстро выбежал из палаты.

77.
Было зимнее утро. Над кронами деревьев синело небо. В морозном небе светило яркое Солнце. На самом краю вековечного леса стоял крошечный каменный домик. Возле избушки полукругом сидели серые волки и с нескрываемым любопытством смотрели на людей, которые вдруг вышли из-за деревьев и теперь направлялись к ним.
- Ты, что задумал, Том? – говорила Мадлен, испуганно прикасаясь к руке Тома. – Не приближайся к ним! Там стая!
- Не беспокойся, я только спрошу, как нам найти подземный ход, - беспечно отвечал тот.
- Добрый день, бродяги! – приветливо и громко сказал Том, подходя к волкам.
- Денек, и в правду неплохой, - осторожно согласился молодой вожак и прищурил свои янтарные волчьи глаза.
- Не мерзнете? – шутливо спросил Том.
- Ты предлагаешь поиграть в догонялки? – вместо ответа поинтересовался волк.
- Куда уж мне за вами угнаться? – ласково улыбнулся Том.
- Волк внимательно взглянул на Тома и, как бы припоминая что-то, вдруг вильнул хвостом и засмеялся.
- Это ты? – радостно воскликнул Том. – Что же ты молчишь?
- Привет! Привет тебе, мой безволосый друг! Ну, как тебе живется? Не ожидал тебя увидеть снова. Скажи мне, что со львом? Где обезьянки? Сумел ли ты угнать воздушный шар? Вы полетели?
- Ты не представляешь себе, как мы тогда полетели! Конечно же, конечно, я спас тогда и льва, и обезьянок. Но каким удивительным был полет! Мы летели выше белых облаков, мы летели над морем. Мы были совсем недалеко от Солнца. Мы прилетели в Египет и приземлились в мандариновом саду местного князька. Ты не поверишь, но все ковры в той стране, - ковры самолеты. А верблюды – корабли пустыни. Люди же там чудные. Женщины в той стране красят хной ладошки и ступни так, что они у них совсем рыжие. Мужчины носят длинный балахон и чепчик. Но в основном люди в Египте такие же, как и везде.
Много там было у нас приключений. Но теперь совсем другое время и все уже другое. С тех пор столько всего произошло. Ты сам то, что здесь делаешь? Ведь это потустороннее пространство.
- Нам, что здесь, что там, - все одно. Мы же волки. Мы здесь и там. Разве вам это не известно? – улыбнулся волк.
- Послушай, серый, мы тут не совсем ориентируемся. Где здесь вход в подземелье, которое ведет в замок? – спросил Том.
- Да вот, в этом домике, - ответил волк. - Однако к вам кто-то идет.
Том оглянулся и увидел человека. Он был еще далеко, но Том сразу же узнал Ульриха. На нем было знакомый классический плащ и широкополая шляпа.
- Ульрих! - крикнул Том. – Хей!
- Эй! – донеслось в ответ.
- Это ты, Ульрих? – спросил Том.
- Я, - отозвался человек. Однако, чем ближе он подходил, тем незнакомее и неестественнее делались его движения.
- Это не Ульрих! – прошептал севшим от страха голосом Том, - Смотри, какая ужасная рожа. Таким я его еще не видал.
- Это, явно не он, - тревожно согласилась Мадлен.
Волки ощерились и зарычали. Заслоняя собой Тома, они двинулись навстречу незнакомцу. Тот мерзко улыбнулся, и сверкнув злобными глазами, что-то крикнул. Вмиг лес наполнился неизвестно откуда взявшимися вооруженными людьми.
- Каждый хватай каждого! Вперед! – воскликнул серый вожак, и вся волчья стая набросилась на неожиданных врагов.
- Да, я не Ульрих, я – доктор! Я ваш новый доктор. Ха-ха-ха! ¬ - упиваясь своим победоносным видом и своей насмешкой, произнес ужасный незнакомец.
Наконец, Том понял, кто перед ним. Мадлен его узнала также. Судьзян Ляо приближался. Прямо перед Томом два волка трепали и рвали на мелкие кусочки одного из нападавших типов. Увидев, что тот уронил свою саблю на снег, Том стремительно нагнулся и в следующее мгновение в его руках сверкала сталь.
- Ну, давай, друг, как я тебя учил, - сказал бы Муаммар, вдруг окажись он рядом. – Начни с испанской аторы, а дальше, как пойдет. Давай!
Китаец засмеялся. В руках его был азиатский изогнутый широкий меч.
Том атаковал. Враг извернулся и отбил удары. Том вновь напал. Его клинок скользнул по шее Судьзян Ляо, и оставил длинный, хотя и неглубокий порез. Судьзян Ляо рассвирепел. Он в свою очередь двинулся на Тома. При каждом своем выпаде он выкрикивал какие-то слова и звуки. Однако ничего не удавалось. Том был неуязвим, и более того он контролировал любое движение китайца. И волки тоже были молодцы. И все бы кончилось победой, но Судьзян Ляо прокричал какое-то заклятие и превратился в огромное, похожее на гигантскую гориллу, чудовище. Он отбросил в сторону меч и, ритмично размахивая своими длинными волосатыми руками, начал строить страшные рожи.
- Бежим в домик! Скорее в подземный ход! Он не сможет следом за нами протиснуться в узкий лаз, - крикнула Мадлен. – Бежим, Том!
Она схватила Тома за руку, и они помчались к дому. Горилла, было, бросилась за ними, но в этот момент с ней произошло что-то странное. Она закачалась и, как бы отбиваясь от невидимого противника, замахала в разные стороны своими длинными волосатыми лапами. Все это длилось считанные секунды. Затем гигантская обезьяна упала навзничь и превратилась сначала в Судьзян Ляо, потом в кого-то еще, и еще, и, наконец, в зловонный распухший труп.

78.
А дело было вот в чем. В Лонермон приехал новый главный врач. И с ним была бумага о том, что лонермонская больница передается в ведение психиатрического отдела министерства медицины и немедленно переоборудуется в дом для умалишенных. Стоя на ступенях парадного входа больницы и разглядывая листок с письменным распоряжением министра, Судьзян Ляо пытался собраться с мыслями и найтись, что же на это сказать.
- Вы уж простите, такую неожиданность, - сказал новый врач. – Больница в Рош -Тулле сгорела. Душевнобольных на улице не оставишь. Поэтому, надеюсь, вы отнесетесь с полным пониманием к тому, что эти десять фургонов, что стоят перед вами во дворе больницы, все они ваши.
- В каком это смысле? - ошарашено спросил Судьзян Ляо.
- В самом прямом, - улыбаясь, ответил молодой врач. – Во всех них наши пациенты.
- Ну что же делать? - вздохнул Судьзян Ляо. –  Я надеюсь в самые ближайшие дни получить назначение в другое место. Моей заботе обещали поручить одну закрытую больницу в Тильме. Я думаю, ваш приезд значительно ускорит мой перевод. Как ваше имя, молодой человек?
- Я - Пьер Боткин, русский психиатр, - ответил тот.
- Я доктор Судьзян Ляо, главный врач и одновременно заведующий больницей, - произнес Судьзян Ляо внезапно изменившимся голосом. Казалось, что он увидел что-то невидимое. Напряженно вглядываясь в темное пространство больничного двора, он что-то злобно пробормотал.
- В чем дело? – встревожился Боткин.
Не обращая никакого внимания на молодого врача, Судьзян Ляо сбежал со ступеней парадного входа, и начал приплясывать всем своим видом изображая сабельный бой с невидимым врагом. Он делал яростные выпады, вскрикивал, стремительно отскакивал и вновь нападал.
От одного из фургонов к Боткину подбежала испуганная женщина.
- Что случилось? – спросила она. – Он так переживает наш приезд.
Нет, Хельга, ему до нас нет никакого дела. У него, похоже, свои счеты с жизнью, - задумчиво ответил мосье Боткин.
- И он их сводит? – удивилась Хельга. – В таком случае, странное он выбрал время.
- Возможно, - согласился Пьер.
В этот момент Судьзян Ляо исторг громкий нечеловеческий вопль и начал превращаться в огромную гориллу.
- Горилла! Горилла! Гигантская горилла! Я всегда говорил, что она существует! – донеслось со стороны фургонов.
- Мосье Шлиман, оставайтесь на своем месте! Не вздумайте к ней приближаться! – крикнул Боткин, поддерживая Хельгу, которая от ужаса была готова лишиться чувств.
- Горилла! – вновь заорал Шлиман. – Я видел тебя во сне! Ты всем подтвердишь, что я не сумасшедший!
Шлиман выбрался из-под полога фургона, спрыгнул на землю и, подбежав к чудовищу, схватил его за лапу и тут же был отброшен прочь.
- Наших бьют! – закричал кто-то. Из фургонов начали выпрыгивать больные.
Отчаявшись остановить орущую ораву психов, Пьер Боткин начал наблюдать за ходом скоротечной битвы. Облепленная со всех сторон безумными людьми обезьяна рычала и пыталась отбиваться, но участь ее была уже предрешена.

79.
Том и Мадлен быстро пробежали по узкому подземному ходу и успешно перебрались в замок.
- Быстрее к зеркалу! – скомандовала Мадлен.
Они все еще бежали по какому-то темному коридору, когда Том вдруг почувствовал в себе необычную перемену. Ему показалось, что на нем больше нет маски.
- Мадлен, взгляни! На мне есть маска? – спросил он свою спутницу.
- Во тьме не вижу! – ответила Мадлен. – Вот дверь. За этой дверью зеркало.
Она повернула дверную ручку, однако та не поддавалась.
- Кто там? – донесся из-за закрытой двери напряженный голос Ульриха.
- Мы! – крикнул Том.
Дверь распахнулась, и беглецы оказались в объятьях своего друга.
- Том, на тебе нет маски! – воскликнула Мадлен. – Ты спасен! Теперь быстрее в зеркало! Но только не смотри в него. Прыгай!
- А вы? – спросил Том.
- За нас не беспокойся! Мы за тобой, - тревожно оглядываясь в черный провал коридора, ответила Мадлен.
Том прыгнул в зеркало. Секундой позже за Томом последовал Ульрих, а за ним уж, и Мадлен.
Они летели над ночной планетой. Была зима. Горели звезды, и на полях светился снег. Они летели над лесами, над просеками древних аллей, они летели над железной дорогой, по которой шел поезд, они летели над домами деревень, в которых спали люди. Они летели над Лундором.
- Бульвар Кордильерро, - шептал Том. – Софи, мы пойдем с тобой гулять на бульвар Кордильерро. Софи, я люблю тебя. Я люблю тебя! Ты слышишь! Слышишь?
- Да, да, Том, - тихо отвечала София, сидя рядом с ним и нежно гладя его по голове. – Я слышу.
- Ты слышишь? – снова спрашивал Том.
- Да, Том, я слышу. Мы с тобой, обязательно пойдем на бульвар Кордильерро, - говорила София, и слезы текли из ее глаз.
Не передать словами, какой сумбурной была та ночь в больнице деревни Лонермон. Однако можно представить себе залитую счастливыми слезами Софию, и рядом с ней растерянно улыбающегося Тома. Нетрудно представить и профессора Бульонни, и радость Хельги, встретившейся со своим юным другом в момент его спасения, и суету ее мужа, который, устраивая своих беспокойных подопечных, бегал по всему зданию больницы.
- А как поживает Ульрих? Что с Мадлен? – спрашивала Хельга.
- О, - загадочно отвечал Том и улыбался. – О, ты многое не знаешь.
- Но где они теперь? – спрашивала Хельга.
- Я думаю, они через денек, другой приедут. Сейчас, я полагаю, они в Лунном замке.
- Откуда же ты все это знаешь? – удивлялась София.
- О, - отвечал Том. – Я много, что знаю. Теперь я самый умный парень во всей стране. Однако я еще не так окреп, чтобы отвечать на ваши вопросы. Кстати, Софи, ты, наверное, не поверишь, если я скажу тебе, что Мария – моя мама.

Настало утро. Затем был день, за ним другой и третий, и четвертый, и все другие дни. И все эти дни были наполнены великим счастьем. Как дальше сложилась жизнь Тома и его друзей, то - тайна. Светлая, светлая тайна.         


               
                К О Н Е Ц