Огненные топи. Часть 1

Был пасмурный осенний день. Накрапывал мелкий дождик. Худая крыша в нашей хибаре протекала и холодные капли с гулким стуком бились о мокрый пол, разлетаясь брызгами. Мать скрючилась у мутного окна, пытаясь поймать ту самую малость света, что пропускала плёнка и, что пробивалась сквозь сплошную серую завесу неба. Сегодня она раздобыла где-то портняжную иглу и старалась слепить из, разлезающегося на отдельные лоскуты, рванья мне курточку. К стремительно приближающимся холодам. Она торопилась, колола пальцы. Совала их в рот от боли и снова принималась шить — ведь лучины у нас нет. И как только солнечный свет иссякнет, она уже ничего сделать не сможет. А иглу надо возвращать. Я, малец шести лет от роду, закутавшись в ворох драных и вонючих обносков, просто сидел в углу, ритмично выбивая дробь зубами. Нам было холодно, но у нас нет денег, чтобы купить дрова. Сегодня вернётся со службы отец и, возможно, принесёт одно полено. Ведь сегодня он должен получить жалование. Возможно, что он ещё принесёт и чёрствого хлеба и можно будет даже поужинать перед сном.

Вообще, я не помнил по малости, а мать говорила, что так было не всегда. Были времена, когда отец служил в баронской дружине, тогда и ели досыта и дрова имелись в достатке. А потом, в одном из боёв, он потерял руку... А кому нужен безрукий солдат? Он и выжил-то едва после того ранения. И всё. Калека не нужен не только баронскому воеводе. Да и не умел отец более ничего, кроме как твёрдо стоять в пехотном строю и ловить неприятеля на остриё пики... Нашёл работу привратником у местного купца за несколько медяков.

Что это? - Думал я, слушая мерное урчание желудка и стук зубов. Пастор на воскресной проповеди рассказывал об ужасах ада. Как мучаются души грешников на раскалённых просторах Преисподней... Неужели может быть ещё хуже?

Может. Отец в этот день так и не вернулся домой. Мы нервничали и не находили себе места, а на следующий день его нашли соседи. Не далеко. В сточной канаве. Его ограбили и убили из-за тех самых шести медяков, которые отец получил на службе и нёс домой.

Тогда, когда несли тело отца, я шёл следом, но видел не серую мостовую, скованную такими же серыми и приземистыми хибарами с боков, а бескрайние красно-коричневые равнины, исходящие то ли паром, то ли дымом. С ярко-оранжевой лентой дороги. И в воздухе устойчиво висел запах серы, а не водяная взвесь. И не людские сутулые фигуры плелись к городским воротам, а тяжело вбивали шаги в дорожную пыль совсем другие существа. Гордые, высокие, облачённые в серебро доспехов с развевающимися плащами. Мерно покачивался лес копий над рогатыми краснокожими головами, а впереди на четвероногом скакуне, но не на коне, ехал их вождь и рядом знаменосец. Стяг хлопал на ветру, показывая этому миру два скрещенных меча.

Дальше был сущий ад. Как мы с матерью не умерли от голода? Только чудом.

А потом, когда мне было уже одиннадцать лет, но я был не годам взрослым и брался за любую работу, но не в это время... Весь серый город, подобно шуму крови в ушах, пронзал непрерывный гул набата и всё окутывал едкий, удушливый дым многих костров. По безлюдным улицам сновали люди в серых балахонах с птичьими клювами и мерно прокатывались, поскрипывая, телеги, нагруженные страшным грузом.

Мать лежала на лавке и уже даже не стонала. Чёрные провалы глаз и сухого, потрескавшегося рта резко выделялись на белом лице, покрытом, лопающимися кровью, волдырями. Одна рука её лежала на тяжело и аритмично вздымающейся груди, а вторая безвольно висела, почти касаясь пола. Под пальцами уже собралась лужица крови, которую, шевеля пучком длинных усов, лениво обнюхивала огромная чёрная крыса. Крыса ничего не боялась и поглядывала на меня бусинами глаз, не пытаясь бежать. Я просто сидел на грязном, прогнившем полу и глядел куда-то сквозь мать. Мир рушился, а минуя реальность, наплывал иной мир. Зыбкие линии и очертания становились всё более устойчивыми и чёткими, а этот серый и безрадостный наоборот становился миражём. Я уже не знал, что есть бОльшая реальность и, что есть реальность вообще. Может быть я тоже умер?


В конечном итоге, меня нашёл господин Тарс в сарае, в который меня загнал и зажал в угол бескомпромиссный страж домовладения — двухголовый огненный пёс. Жуткий монстр - при первом взгляде на него, но, оказавшийся впоследствии, очень верным, преданным и добрым к своим. Как я там оказался я не помнил. Помнил бескрайние огненные равнины и несколько дымов вдали. И что дышать было очень тяжело. Я шёл и задыхался от сухого, здорово отдающего гарью, воздуха. Хотелось рвануть на себе ворот и вдохнуть свежесть. Пот катился градом, страшно хотелось пить, а перед глазами скакали кровавые пятна...


Продолжение следует.