Копье Судьбы Книга первая глава 12

ДАША ЖУКОВА. ПРЯМАЯ РЕЧЬ. Крым. Наши дни

Я думала, мы спустимся на ровную поверхность, и дальше будет уже легче. Фигушки! Дальше лежала «чертова тропа» по хребту Аб-дуга. Это окаменевшая  Годзилла! И мы должны были пройти по ее спинному гребню. Узкая тропа, справа и слева – пропасти и оползни!


Мы шли в связке. Сергей шел первым, а я скреблась сзади. Ветрила такой поднялся, что если бы Скворцов меня к себе не привязал, я бы улетела, как дельтапланеристка. Он ружьем балансировал и шел по хребту, как по канату, а я сзади на четвереньках – чап-чап-чап-чап… Два раза срывалась. Сергей меня вытаскивал. А ошейник ведь с шипами, они врезались ему в плечо, но он виду не подавал, тянул меня, как бурлак. Господи, какие мы маленькие по сравнению с горами, просто микроскопические.


Наконец прошли чертову тропинку и упали на узкой площадке. Над нами, под нами, во все стороны синели и зеленели бескрайние горные хребты.
Придерживая козырек бейсболки, чтобы не сорвало ветром, он приблизился к краю обрыва и вдруг резко упал на землю. Я подползла сзади.


Внизу была видна поляна, на которой только что приземлился «МИ-8» с надписью на борту «МНС Украины». Спасатели, сказал Скворцов, прилетели к месту аварии вертолета. Еще бы, депутат погиб! Вот тех видишь? Ружья, собаки, это люди Капранова. Каньон узкий, они его перекроют, прочешут и зажмут нас. Уходить от облавы дальше в горы – самоубийство, мы быстро потеряем силы, идти вниз навстречу облаве – тоже самоубийство, сквозь оцепление хрен проскочишь… Что делать? Принять бой? С одним ружьем против бойцов с натасканными собаками?»


Я сняла рюкзак, вынула и включила мобилу. Ура! Здесь работала мобильная связь. На экранчике засветилась фотка моего деда.
- Алло, – донесся его шамкающий голос, - Алло!
- Дед, привет, это я, Даша!
- Дашка! – закричал мой старикан. – Нашлась! Наконец-то! А то я звоню, звоню, а ты не отвечаешь. Ты как там, живая?


- Живая. Привет. Тут связи не было.
- А что это у вас гудит?
- Ветер.
- Ветер? А вы где?
- В Большом каньоне.
- Я думал вы на Голом шпиле. Вы косточки Ниныны нашли?
- Дед, - закричала я, - там лежала граната!


Он запнулся в радостном блеянии.
- Какая граната?
- Я откуда знаю. Это же ты у нас вечный партизан с гранатой за пазухой. Ты зачем послал меня на верную смерть?


На другом конце повисло молчание. Я испугалась, что старика хватит удар.
- Алло, ты меня слышишь?
- Слышу… - донесся слабый голос. – Вспомнил… Проклятый я идиот! Я и вправду
про гранату забыл. Чеку сорвал, когда немцы подошли, а потом обмотал проволокой и это… под чемоданчик подсунул… Забыл вас предупредить. Вот дуралей старый! Прости, прости меня, Дашутка!


- Я-то прощу, а вот Нина – нет. Ее кости разметало взрывом.
- Так граната чего… взорвалась? – ахнул старик.
Чтоб он там дубу не дал, я поторопилась его успокоить.
- Нас не задело, а лесников местных поубивало! За нами гонятся. Нас обвинили, что это мы их убили, понимаешь?


Я начала рассказывать про взрыв и погоню, стала обвинять его, что послал меня в горы, к горлу подступила такая обида на него!
Акимович аж заклекотал на том конце.
- А ну цыц мне! Докладывай толком, где вы находитесь, кто преследует, какими силами? Сколько их?


- Кого?
- Карателей.
- Не знаю. Человек десять…
В трубке раздался каркающий смех.
- Твоего деда целая румынская дивизия взять не могла, а тут десять человек. Боец Жукова, слушай мою команду!


Я посмотрела на трубку, потом снова приложила ее к уху.
- Ну, слушаю…
- Приказываю! Определите направление ветра и поджигайте лес! Дым отрежет вас от погони, отобьет у собак нюх. Сделайте факелы и ими создавайте очаги возгорания, чтоб фронт мне был! Уходите против ветра, иначе сами попадете под огонь.


- Тут засуха, дед, сгорит весь заповедник.
- Да и хер бы с ним, заповедником! Жгите все подчистую!
Я отняла от уха мокрый от пота телефон и сказала Скворцову.
- Дед приказал жечь лес. Только чтоб ветер был нам в лицо.


Сергей облизнул палец и поднял его над головой, но и без пальца было ясно, что ветер дует нам в спину. Он сказал.
- Нужно пройти сквозь облаву и только потом поджигать лес. Иначе огонь нас самих сметет.
И мы пошли «через облаву». 


ВТОРАЯ ВСТРЕЧА ГИТЛЕРА И ШТАУФЕНБЕРГА. (продолжение).
Госпиталь в Вевельсберге. 13 марта 1942 г.

Фюрер склонился над кроватью графа фон Штауфенберга. 
Нервные губы под черным квадратом усов прошептали.
Я обратился к Духу Копья, спрашивая, почему именно мне была доверена миссия Судии Страшного суда?


Ответ его поверг меня в еще больший трепет и недоумение.
«Ты есть Иисус Христос, возлюбленный Сын Божий! Вторая мировая война есть твое Второе пришествие, как и было предсказано Писаниями и пророками. Но никто не узнает в величайшем из преступников величайшего из Сынов Человеческих. Ибо не такого ждут Христа, а Того, доброго и милосердного, пожертвовавшего Собою ради людей. Но Тот больше не придет, потому что достаточно. Он уже приходил добрым пастырем, а теперь пристало Ему явиться Страшным Судией.


И каков же должен быть Страшный Судия по делам своим? Кроткому ли Агнцу пристало судить грешников? Нет, все осуществится по законам земной реальности. И не будет духовных мук и мытарств, а будет сожигание в печах из чугуна и бетона. И возжигать в них огни будут не черти с хвостами и вилами, а солдаты в мундирах, и в атаку будут ходить люди с автоматами и гранатами, а не дьяволы с серным огнем в руках. Не щади никого, ибо миссия твоя - отворять духовные очи страждущим и продвигать их по духовному пути. Пощадив здесь, ты погубишь их души там, и они вновь вынуждены будут пройти через муки земных воплощений. Итак, суди честно, строго и беспощадно!»


Гитлер вскричал страдальчески, сжимая кулаки у горла.
-    Штауфенберг! Я взял на себя грехи человечества и вверг себя в вечное проклятие. Я есмь Судия, Жертва и Палач! И потому Великий Искупитель! В этом  высшая истина, недоступная филистерам, святошам и тупоголовым ученым мужам! -

Преодолев момент слабости, Гитлер зашептал, глядя перед собой расширенным трансовым взглядом, будто воочию видел то, о чем говорил. - Миллионы людей принимают сейчас страдания. Никакой ад не сравнится по ужасу с нынешним положением вещей в концентрационных лагерях и блокадных городах. Кто создал это огромное количество поистине кошмарных, неописуемых ситуаций? Я знаю, выжившие и их потомки возложат вину на меня. Во всем виноват Адольф Гитлер, скажут они и успокоятся. Они будут принимать почести как ветераны героического сопротивления, они будут гордиться своими подвигами.


И никто, никто из них не допустит даже мысли, что они сами, своими умами создали пылающий ад мировой бойни. Народы Советского Союза мечтали о мировом господстве, о том, чтобы железной рукой привести человечество к счастью. Они получили войну, о которой мечтали. Я знаю истинную причину их жажды страданий. Они стремились очиститься от грехов Гражданской войны. Ведь эти русские совсем недавно убивали своих братьев и сестер, отцов и матерей!


Очнувшись на небе от морока земной жизни, они ужаснулись и запросились назад, чтобы претерпеть те же муки, те же страдания, что причинили сами. В мире горнем души все ясно понимают и видят, но в плену плоти он теряют память и видение истинных причин происходящих с ними событий. Сколько еще мук предстоит перенести человечеству, прежде чем люди прозреют и увидят Истину!


Мировая война прорвалась огромным гнойником, созревшим на теле человечества. Скальпелем истории в моих руках явилось Копье Судьбы. Я вскрыл и выпустил гной. Скоро, очень скоро Европа, а с нею и весь остальной мир очнутся от жара и бреда. Мир выздоровеет и расцветет. Жаль только, что слепые люди будут проклинать Хирурга, вылечившего их. Но такова наша судьба, друг мой, и мы, в своем вечном служении человечеству, не станем на это роптать.


Гипнотизирующая сила речи, магнетические глаза, весь потрясающе странный, некрасиво-прекрасный облик фюрера, придвинутый так близко, на расстояние вытянутой руки, - все это повергало графа в трепет. Он верил каждому услышанному слову, но не мог охватить их мыслью. Он просто понимал, что иначе быть не может, что дело обстоит именно так. Только ЭТОТ ЧЕЛОВЕК в мировой истории мог сказать подобные слова.


Гитлер устало опустился на стул рядом с кроватью. Резкий, гортанный, переходящий в пронзительный фальцет голос, бешеное вращение глаз, карикатурно театральные жесты, помпезные позы – все это осталось за дверьми палаты. Возле больничной кровати сидел  раздавленный непосильной ношей человек.


«Есть ли у вас вопросы, друг мой? – тихо спросил фюрер, выходя из глубокой задумчивости».
«Я хочу знать, почему судьба так наказала меня, отняв глаз и руку», сказал  Штауфенберг.
- По той же причине, по которой Лонгин прозрел…
Граф был не в силах прослеживать логику Сверхчеловека.
- Помогите мне, мой фюрер… - прошептал он. - Я не способен сейчас делать
умозаключения.


- Судьба отняла у вас глаз, показав, что вы видели мир однобоко. Вы видели вокруг себя врагов, вы приносили их в жертву по имя рейха, вы считали правым себя и арийскую расу, а остальных презирали как недочеловеков. Примерно так же мыслил и Лонгин. Долгие годы он страдал от катаракты на глазу. Катаракта возникла потому, что ум его был однобок. Но когда кровь Спасителя брызнула на катаракту, он обрел целостное видение, ибо через Копье в него вошла наивысшая из душ, когда-либо посещавших землю. Как только он прозрел духовно, тут же излечилась и его физическая болезнь, ибо физическая плоть есть огрубелый остов души. Как только духовная кровь поступает к изъязвленным членам, они начинают исцеляться.


- Но руку? Почему я должен был потерять руку?
Штауфенбергу показалось, что фюрер смутился.
- Друг мой, простите меня, это я подверг вас страшной опасности. Я назначил вас Копьеносцем, хотя вы не имели права брать Копье и производить с ним магические ритуалы. Копье слушается только своего Владыку, и наказывает самозванцев. Святотатственная рука, посмевшая потрясать Копьем, была отрублена.


Выкалывание правого глаза и отсечение правой руки есть древнейший ритуал умерщвления правителей. Так был убит фараон Сети 1, ибо главным атрибутом власти царя всегда был скипетр, который вручался в момент передачи власти. У Христа тоже был выколот правый глаз и отрублена кисть правой руки, что ясно видно на Туринской Плащанице. Вы претерпели муки вместо меня.


Фюрер осторожно, как младенца, взял забинтованную руку своего верного копьеносца.
- Что вы сейчас видите? – спросил он.
- Повязку…
- Кранце, свет!
В палату ступил адъютант, выключил свет и скрылся.


В полумраке палаты горным снегом забелели бинты.
Единственным своим глазом граф фон Штауфенберг разглядел голубоватое свечение вокруг своей обезглавленной руки и принял это сияние за преломление света в набежавшей слезе.


Гитлер привлек его внимание к лазоревому ореолу, и Штауфенберг… увидел!
Над забинтованной культей воссияло бледно-голубое пламя аристократической, с длинными музыкальными пальцами кисти, принадлежащей вечному, неуничтожимому телу графа Клауса Шенка Мария Филиппа фон Штауфенберга.


Мягко и невесомо тронули прозрачные пальцы живую, из плоти и крови, кисть фюрера.
Две руки – призрачная и телесная – слились. Рука Гитлера пылала, словно облитая спиртом и подожженная.


Силы вливались в раненого с каждой секундой длящегося рукопожатия простого смертного и Демиурга Метаистории. Уцелевший глаз раненого залился слезами возвышенной скорби и всечеловеческого сострадания. Обретя ту же «медузную» консистенцию, что и горящая вечным огнем кисть правой руки, фантомный глаз графа обрел способность видеть истинную реальность, способность созерцать одновременно навь и явь, физический и духовный миры. Сквозь заскорузлые от крови бинты, закрывающие простреленную глазницу, Штауфенберг пронзительно ясно увидел то, что повергло его в мистический экстаз.


Вскрылись облачные поля над ночным глобусом, далеко внизу показались океаны и континенты. Ужас и мрак распростерли крыла над землей. Рвались снаряды, стенали на полях сражений миллионы раненых, выли по мертвым собаки на пепелищах городов и сел, душераздирающе визжали пикирующие бомбардировщики, ревели стада эвакуированного скота, артиллерийская канонада прокатывалась по горизонтам. Над миром гремела Великая симфония Страшного суда.


Маршевые роты, батальоны, полки, дивизии, армии и фронты пешком, на автомобилях, мотоциклах, танках, самолетах и поездах с ожесточенными боями продвигались в одном направлении. Штауфенберг глянул туда и похолодел.


Облитый фиолетовый мантией, с Копьем в руке гигантский Судия возвышался на черном престоле, утвержденном на ледниках высочайших горных вершин. Копье Судьбы в его руке было увеличено до планетарных масштабов. Колоссальные, ветвящиеся разряды молний с грохотом били с наконечника и освещали сполохами серебряное лицо под черной косой челкой. Штауфенбергу показалось, что на лице фюрера нет глаз и усов, а есть черные дыры, сквозь которые сквозит космос.


Над престолом с чудовищным гулом медленно вращалось дымно-косматое, пронизанное сполохами молний «торнадо» вовлеченного в страшный судебный процесс человечества. Осью его вращения было Копье Судьбы. Бьющие с наконечника молнии являлись  мерцающими «спицами» Колеса Сансары.


- Друг мой, - циклопический Фюрер постарался смягчить громыхание голоса, - вы тоже подсудимый, раз родились в эпоху Страшного суда. Вы готовы принять свой приговор?
- Да! - прокричал отважный копьеносец.
В ту же секунду граф Штауфенберг увидел с высоты летящего «Физелер-Шторха» белые горы зимнего Крыма.


Вот огнеметные струи бьют по партизанскому лагерю.
Вот бежит по снегу горящий человек.
Вот в каменном гробу под скалой молодой партизан душит свою невесту.
Вот этот же партизан поедает обугленный труп товарища.
Вот его напарник отрезает голову комиссару партизанского отряда, сдается немцам и взрывается на заминированной гондоле.


Ситуации прегрешений и наказаний создавались молниями, бьющими из раскаленного наконечника, воздетого над Землей в руке исполинским Судией. Приговоры представляли собой мириады искрящихся молний, источаемых Копьем. Каждая молния достигала именно «своего» приговоренного и осуществляла его судьбу.
Одна из молний ударила в застывшего от ужаса немецкого полковника. 


Взрыв личной судьбы графа фон Штауфенберга произошел по земному времени 3 марта 1942 г. в 13 часов 04 минуты в районе Голого шпиля.
Он увидел себя в заснеженном лесу.
Его, немецкого аристократа, одетого в дорогую шинель с меховым воротником, тащили вглубь чащобы заросшие бородами люди в драных одеждах, страшные и вонючие, как бесы преисподней.