Дурак

Всё здесь написанное, написано для моей дочки.

Сам я вырос без отца. И знаю, каково это. Когда мать тратит себя на работу, а ребёнок растёт заброшенный. Поэтому я очень много болел. Хорошо, если есть бабушки и дедушки. Их недаром по две штуки каждого наименования у любого нормального ребёнка. А мне не повезло. Родители развелись, когда мне было всего четыре года. Бабушку и дедушку по отцовской линии я не знал. Отца не помнил. Осталось смутное детское воспоминание об одном эпизоде в жизни. Когда отец принёс мне мандарины. Присел передо мной маленьким на корточки. И протянул один. «На, Вовка, это тебе». От него пахло табаком, он был небрит, пьян. Лицо у него было серое, помятое. А глаза светлые и очень грустные. И всё. После этого я его больше никогда не видел. Успел я только пожить у дедушки и бабушки по маме два года в Самаре. Бабушка меня выходила от вечных простуд и поставила на ноги. А дедушка научил играть на гармошке. И играл я на загляденье, мастерски, хотя нот никаких не знал. Как он смог такого маленького так здорово научить? Да ещё за такой короткий срок? Для меня это до сих пор загадка! И пример на всю жизнь. Как высокий образец самоотверженного труда. «Терпение и труд – всё перетрут». Старики научили меня беречь вещи. И научили ценить в них не сами ПРЕДМЕТЫ, а труд Мастера. И это осталось со мной на всю жизнь. А потом дедушка весной помер, не дожил до своего дня рождения. Ему бы исполнилось 64 года. А мне в тот год в феврале исполнилось только шесть. Мать меня забрала. Уехала в глушь. А на бабушку остались две мои сестры. Они старше меня были. Им нужно было девятый и десятый класс окончить в городской школе. И получилось, что меня воспитывала Кошка. Васёна. Умная была! Мать уходила на работу и оставляла меня с Васёной. Вот поэтому все коты и кошки для меня на всю жизнь родные люди. А осенью я пошёл в школу.

Я пишу это для того, чтобы не было никаких спекуляций на имени Мудman-а. Чтобы не делали из меня ни пророка, ни антигероя.

И я очень надеюсь, что дочка когда-нибудь прочтёт написанное мной. И поймет, что я хотя и не жил с ней рядом, но всю жизнь помнил о ней. И по-своему любил и люблю. И если сделал так мало для неё, то только потому, что нечего мне было ей дать. Она жила сначала в другой Республике. А потом вообще её увезла её мать за рубеж. И я даже не знал никогда, где именно они живут. И как.

Есть у меня подозрение, что дочь приезжала на меня посмотреть. Но эта встреча была мимолётной. На ходу. И я только вечером задумался, а может это всё-таки она была? Когда на автоответчике прослушал грустный девичий голос с одним словом: «Bye-bye». А при встрече она не решилась сказать, кто она. Пристала на улице. Тянула за рукав. И клянчила тридцать тенге. «Отец, дай тридцать тенге». Может быть она не знала, что обращение «Отец» в русском языке – это расхожее слово? Если бы она сказала «Папа»! Я бы сразу понял. Но она так не могла. А я не стал расспрашивать. В то время за мной часто увязывались всякие попрошайки. И я стал её внимательно рассматривать, только когда она сказала мне презрительно: «Да какой ты отец!» Я впитал за эти несколько секунд всю её маленькую ладную фигурку. Курточку. Беретку, которых у нас с роду ни кто не носит. Разглядел её светлые глаза. Покрасневшее от непривычного яркого солнца лицо (она, видимо, ходила на море и бродила по берегу не один час). Но она испуганно молчала. Молчал и я, и только смотрел-смотрел… И казалось, что время остановилось. А потом рациональное начало взяло верх во мне. И я сказал себе, не дури. Откуда здесь возьмётся твоя дочь? Она в Европе живёт. Что ей делать в этом богом забытом месте. Повернулся и пошёл. У меня были дела. А она мне в след: «Ну и дурак». Грустно так.

А ещё меня смутило, что от неё сильно пахло дешёвым портвейном. «Агдам» или «Талас». И когда она тянула меня за рукав и клянчила деньги, я уже не сомневался, что это очередная попрошайка. Или очередные «топтуны» со своими провокациями. Это такие домовые от государства, которые ходят за такими, как я. Они тогда мне сильно покоя не давали. И я даже не глядел в её сторону. Получается, что первоначальная установка перевесила. А потом она испугалась. И ничего не объяснила. А я после презрительных слов «Да какой ты отец!» начал сильно улыбаться ей, сам не знаю, от чего мне стало так весело. Действительно. Какой я отец незнакомой пьяненькой попрошайке, которая впрочем, очень прилично выглядит. И кожа у неё чистая и нежно-розовая. Совсем детская. Без загара. Хотя уже видно, что есть покраснение. Нос, щёки. Облучилась за несколько часов на берегу моря.

Вот так непутёво всё бывает в жизни.

Прости меня, дочка. Если это была ты. Что я тебя не узнал. Я узнал тебя, но неосознанно. Где-то внутри подсознания. А мозг мой был занят своими делами. И он отверг эту гипотезу. Поэтому так всё и вышло. Я потом откапал электронный адрес жены. Послал на него картинку. Отсканировал самодельный конвертик для дискетки. Который был облеплен в беспорядке изолентой трёх цветов: белой, синей и красной. И пристроил тридцать три тенге монетками, словно они выпали из наклонившегося конвертика. Тридцать три – потому что встреча была возле дома с таким номером. И написал просто: «Передай дочери. Она просила». И стал ждать. Но никакого ответа не последовало. Молчание. Это всё, что мне предназначено. А я этой картинкой хотел дать понять, что я стал догадываться «кто это был». А ещё хотел сказать, что не в Казахстан тебе, дочь, надо ехать, не за меня старого пня, дурака такого, цепляться, – а в Россию. Русский человек должен жить на Родине. Особенно молодая талантливая личность. А то, что моя дочь такая. Я даже не сомневаюсь.

Я в своё время звал мать в Россию. Уговаривал. Но она с места так и не сдвинулась. Трудно начинать всё заново. Это просто, когда ты молодой. А мне было уже под сорок, а потом за сорок! А матери каждый раз на тридцать лет больше. Она твердила мне. Езжай сынок, не смотри на нас с Ольгой. Мы как-нибудь. Не думай о нас. Ты свободный человек. Ни жены, ни детей. Что тебя здесь держит? А я каждый раз ей говорил. А кому я там, в России нужен? Там живут по принципу, чем меньше народу, тем больше кислороду. Я буду там чужим. «Ходють тут всякие». Она не понимала, что мы прожили с ней вместе 47 лет. И как ни крути, а Мама и старшая сестра Оля были моей семьёй. Теперь я их схоронил. И жизнь окончательно потеряла для меня всякое содержание. Записки свои я тоже закончил.

Осталось признать, что я дурак. И дочь была абсолютно права. Не умею я, и не хочу продаваться. Мне это противно. А по-другому жить не научился. Это большая проблема всякого умного человека. Он неизбежно превращается в дурака, когда начинает мудреть и всё понимать. Это понимание освобождает его изнутри. Но он становится неуправляем снаружи. Мир превращается для него в тесную клетку. И его удел одиночество. Как у Диогена из Синопа.

Буду жить, пока жив. А придётся помирать – буду умирать. Что ещё мне остаётся.



P.S.

И ещё. Отстаньте от Катеньки. Она понятия не имеет: кто я, что я! Мы с ней никогда не встречались. То, что я влюбился в неё – это мои проблемы. Она тут совершенно не виновата. Подумаешь, немножко подыграла мне на экране. Думала, примчится. Посмеюсь. А я всё понимал. И только обещал, что вот уже, вот сейчас, всё – бегу! И тоже смеялся. Выбрал её точкой приложения своих поэтических усилий. Не сам. Миша Лермонтов помог. А я потом решил воспользоваться всем этим, чтобы вас, дураков, поучить уму разуму! Чтобы не ждать, когда вы свои жизни поломаете, а потом станете мудрыми, да только поздно уже будет. И начал вас агитировать за всё ХОРОШЕЕ, против всего ПЛОХОГО.

;-)

Вот так.



9:28:01 03.03.2020          15D57A08B0