Извлечения из романов Небо, Небо, Они среди нас -2

*
Нет, божествам не позавидуешь.
  Мне стало жаль их. Став всемогущими, они утратили чувства, и приходится играть с чувствами других, делая ставки на исход. Либо… влезать в чужую шкуру, чтобы хоть что-то испытать. Как это было у Властителя, влюбившегося в смертную, родившую ему Мика.
  Смертные обречены изначально, но им неизвестна их жизнь. Они не ведают, когда та обрадует, а когда опечалит, куда неожиданно свернёт, когда прервётся. Тем жизнь и замечательна.
  Говоря словами мудро ироничного поэта:
  «— Всё хорошо, что хорошо кончается?
— Нет, проще:
Хорошо, что всё кончается!
Да, очень хорошо, что всё кончается,
А то бы можно было и отчаяться…»
 
  Могом бы я быть не хотел. Даже понарошку, как они предложили.
  Конечно, смертных пугает и сокрушает одноразовость, поэтому они придумывают себе возможную Послежизнь. В буддизме это обставлено элегантнее и хитрее. Там в каждом последующем существовании, хоть растением, хоть животным, хоть камнем, хоть человеком, мы не помним своё предыдущее воплощение.

*
И нелюбящие делают другим приятное, даже прощают им. Если же любящие не станут прощать друг друга, то какие ж они любящие? Любовь потому и жива, что всё претерпевает. Любишь ли ты, раз столь упорствуешь и легче тебе умереть, нежели простить?

*
Прощает тот, кто больше любит.

*
В каждом человеке есть всё: и зло и добро. Конечно, у разных людей их соотношение отличается. Когда обращаешься к их злу – отзывается оно, позовёшь в них добро – оно откликнется. Ия рассказывала об одном правиле педагогики: никогда не говорить человеку, что он – плохой. Нужно сказать, что он хороший, но плохо поступил. Ведь это можно исправить, и тогда у него есть стимул меняться. Борясь с плохим в себе. 
  Те, кому я в последние дни сделал добро, отозвались добром, полюбили меня. Только извращённая психика отозвалась бы на причинённую ей боль любовью. Или любви должно быть через край, как у Спасителя в христианской легенде, что явился умерить гнев ветхозаветного Отца. Однако мир по-прежнему поклоняется не Сыну, а Отцу.
  Я – не богослов, они легко оспорят меня. Заявят, что Отец и Сын – одно через общий Дух, но тогда получится, что Сын милостив, а Отец жесток, как разные стороны одного и того же. Как у людей.

*
Однажды я слышал по приёмнику, попав на православную радиостанцию,  длинную молитву с просьбами к Отцу и Сыну. Чего только в ней не было! От чего только не просилось уберечь, наградить, не дать оступиться, простить грехи, удержать от малодушия, от искуса…
  Я тогда не дослушал до конца, поражённый мыслью: «Если от этого всего, всего, что встречается в жизни, можно спастись лишь высшим покровительством, то, что остаётся в человеке своего, в чём его заслуга?» 
  Нет, религия – это бизнес, это – власть, осознание силы над неуверенными и слабыми. Как смеялись моги над нашими колдунами и священнослужителями… Стадо верует в Пастуха и его собак, - говорили они.

*
«Надо же, - подумал я, - жизнь-то, оказывается, продолжается… Будет она и после меня, когда обо мне никто и не вспомнит».

*
Ко мне неспешно приближалась согбенная годами старушка. Я посмотрел на неё и прочёл всю её долгую, тяжкую жизнь и, практически, отсутствие какой-либо перспективы. У неё рано умер муж, она одна поднимала обоих сыновей, у одного из которых жена рано заболела рассеянным склерозом. Второй не женился, выпивал и замёрз зимой в снегу, обобранный ворами. Внуков у неё не было, жить оставалось недолго. Когда-то были в её жизни первые радости, хотя детство выпало голодным, а юность и молодость пали на войну, но в целом это была несчастная жизнь, полная самоотречения, лишений и трагизма. Для чего она жила? Думаю, она сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Подобные ей, а их тьмы и тьмы, всегда покорны судьбе, под которой они понимают внешние обстоятельства, что застали и против коих им даже в голову не придёт выступать. Это нередко хорошие, скромные люди, на которых можно положиться в быту, но они всегда за власть, какой бы она ни была. «Мы – люди маленькие, - рассуждают они, - Там наверху виднее».
  Чем можно помочь, если она или подобная ей придёт завтра в клуб? Ничем. Жизнь прожита, впереди только последние болезни и освобождение от страданий.

*
Он выслушивал, распоряжался, звонил с мобильного, ругался. Человек был на своём месте. Чувствовалось, что он – в родной стихии. Я позавидовал ему. Именно на таких, как он всё и держится. Их не интересуют посторонние материи, они делают дело несмотря ни на что. Вокруг может быть потоп, а они соорудят дамбу или плотину, не отвлекаясь на эмоции. Они уверены в себе, они всегда востребованы, во все времена, при любых режимах. Для костров инквизиции они доставят дрова, для дворцов – камни. Они построят, хоть Шартрский собор, хоть Бухенвальд, им без разницы. Такие не пропадут нигде и никогда.

*
Но главная твоя проблема, как и у всех, с самим собой.

*
Но тут есть опасность, как в сказке о коте в сапогах, где огромный колдун смог превратиться в мышку и был съеден несравненно более слабым.
  Она меланхолично усмехнулась.
  - У вас даже есть религия, повествующая о том же. Странно, что никто не замечает её сходства с финалом этой сказки. Ты догадываешься, о чём я?
  Я с удивлением поднял голову, мгновенно зажмурив глаза.
  Звезда опять усмехнулась.
  - И ты не понимаешь… Речь о той легенде, по которой бог принял смертное воплощение, попытавшись сделать людей лучше. Люди его… повесили. А позже придумали, что воскрес и стали ему, распятому, поклоняться. Явись он, однако, снова, уверена, что история бы повторилась. Мёртвых у вас любят куда больше живых. 
 
*
- Какой тогда смысл? Вот ты – ангел, поближе к верхам будешь, знаешь побольше нашего. Нам же говорят всякую лажу, что им выгодно, чтоб мы думали. Ответь мне: для чего всё? Всю жизнь стараешься, вкалываешь, копишь, детей поднимаешь, устраиваешь… а в один прекрасный день выясняется, что игра окончена. В чём смысл?
  - Никакого смысла, - согласился я, - Каждый выдумывает себе свой. В жизни нет смысла.
  - Нет?.. – потерянно сказал он.
  - Нет, - подтвердил я, - Больше тебе скажу, о смысле начинают задумываться, в основном, когда узнают, что недолго осталось. Как ты сейчас. А до этого никто особо этим не заморачивается.
  Я подождал, пока он переварит услышанное и закончил:
  - Ты взгляни на это иначе. Каждый обречён на жизнь. У одного она дольше, у другого короче. Никто сам не выбирал её, не давал согласия появиться на свет с последующим летальным исходом. Включая тебя. За тебя это решили родители. Ты с женой решил это за своих детей. У вас их двое. Они решат за своих.
  - Вот как… - растерянно отозвался мужчина.
  - Именно так.
  - Выходит, никто не виноват?
  - Виноват.
  - Кто же?.. Родители?
  - Тот, кто изначально ввёл эти правила игры.
  - Погоди, - заволновался несчастный, - это ты про своё начальство? Про Бога?
  - Про него. Устроил это всё и устранился.
  - Ничего не понимаю… Ты хулишь свою власть?
  Он явно не верил своим ушам, полагая, что ослышался или неверно меня понял.
  - А по-твоему, власть не бывает неправа.
  - Бывает. Но – потом. Когда приходит другая.
  - Конечно, - усмехнулся я, - ведь всё, что сверху, то свыше. А что ни делается, то к лучшему. Даже тогда, когда видно, что к худшему. Всё перетерпим, как бы хуже не стало.
  - Правда… - сказал он, - меня ещё отец учил: «Не хули начальника! Бог услышит – худшего пришлёт».
  Мне надоел этот разговор, и я решил его свернуть.
  - Короче, теперь, когда ты знаешь, что твой коллега оставил этот мир, напортачив, то всё равно ничего не скажешь.
  - Какой коллега? – удивился он, даже остановившись недалеко от детской горки.
  Я поглядел на него:
  - Ты же – электрик.
  - Да…
  - А какими были слова, породившие мир?
  Он пожал плечами.
  - Открой Библию и узнаешь.
  Чёрта с два он откроет.
  - А не скажешь? – попросил он, пытаясь понять смысл моей шутки, о которой ещё не подозревал.
- Первыми словами Творца были: «Да будет свет!», - усмехнулся я, - Вот почему он – твой коллега. Прощай!
Я резко взмыл, набирая высоту, и полетел в сторону Невы. Он скоро потерял меня из виду.

*
Придя от девчонки в восторг, я сказал Вике, что её дочурка – мечта любого папы.
  - Как видишь, не любого… - с горечью ответила Вика.
  - Не каждый достоин мечты, - возразил я.
  Ей мои слова понравились.
  - Как здорово ты сказал… А ведь действительно не каждый. Вот ты творишь чудеса. Значит, ты шёл к этому. Ты их достоин. И чудеса твои добрые. Разве не так?
  Я подумал, что не достоин этих чудес, но вслух этого не сказал, а просто кивнул, обманывая её. Людям не нужна правда. Она слишком горька и безнадёжна. Нужна вера в существование Другого, который выше, справедливее, лучше и чище, который придёт в нужную минуту на помощь. Которого можно просить об этом. И не важно, как он называется, бог или бэтмен. Так уж устроены люди. Они лгут себе, нет, обманывают себя, иначе не могли бы жить. Как та же Вика. Как остальные. У них этот обман называется надеждой.

*
- Не бойся. Ты же сама говоришь, что я – добрый.
  Вика резко поднялась и сказала, глядя в сторону:
  - Это-то и плохо. Ты – добр ко всем, а значит, ни к кому одному не расположен. Спокойной ночи!
  Я не успел ответить, как она скрылась в комнате, где спала Майя.
  Вот и угоди на них… Каждому нужен свой бог, тот, который будет любить его больше, чем соседа или соседку. Тьфу!

*
И тут до меня дошёл весь ужас моего положения. Мы не предохраняемся, я сплю с сумасшедшей, любимой, но сумасшедшей, а потому беззащитной, и забеременей она – меня просто уничтожат, как воспользовавшегося её слабостью подлеца. Боже… но за что мне это? За что!
  «А что ты можешь здесь изменить? – спросил меня холодный голос, когда моя истерика утихла, - Ты всегда осуждал тех, кто тупо повинуется обстоятельствам, не понимая, что их ограниченность заставляет этих людей воспринимать происходящее с ними, как рок, с которым ничего нельзя поделать. Побудь же немного в их шкуре. Глядишь, перестанешь судить».
  «Ты прав… - ответил я голосу, - видимо, я ещё многое не понимаю, и не только это».

*
Я опустил голову. «Интересно, - подумалось, - значит, миром правит любовь? А она – собственница и эгоистка, ради неё идут и не на такое, на что иду я…Любовь бывает преступной, но это – любовь, и потому всегда права».
 
*
- Лик, когда у меня появились эти способности, настал день, в который я с самого утра знал до мелочей, что произойдёт до вечера. Это оказалось невозможно вынести. Мне захотелось или вытворить что-то наперекор этому знанию или перестать это знать. Я выбрал последнее. Наше бытие, не столь богатое настоящими событиями, выглядит совсем убого, когда расписано по минутам во всех деталях. Жить становится совсем неинтересно. Если чем-то и ценно наше существование, так это своей непредсказуемостью, неожиданными поворотами судьбы. Расскажи мне кто в юности мою невероятную жизнь, я бы решил, что предсказатель безумен или пьян. Но всё это случилось. Одно наше с тобой знакомство чего стоит!
  - Да уж… - согласилась она, - Я шла убить тебя, а чем всё обернулось…

*
- Главное, - сказала Эва, - нам самим не запутаться где что. Где представление, в котором мы – лицедеи, а где мы – те, кто им придумывает слова.
  - Жизнь – это постоянно идущее представление, - сказал Акам, - в котором мы – лицедеи и зрители одновременно.
  - Хорошо сказал, - одобрила Эва.

*
Моя ненормальность состоит в том, что я уверен: мир устроен неправильно, и в нём правят те, кто делать этого не должен.

*
  Однако эти строки, если считать их предсказанием, не оставляли мне надежды. Пусть она – обман, ложь самому себе, однако, без неё жить вовсе невозможно. Вот она – спасительная роль лжи… Как здесь существовать без этого? У оставшихся во имя добра ангелов не оказалось выбора в таком мире, ставшего для них ловушкой. Те, кто так и не научился лгать, были обречены – если не на смерть, то на одиночество, невозможность оставить потомство и учеников, а те, кто научились лгать – перестали быть ангелами, став людьми.
 
*
  У репортёров, точно, не было ничего святого. Случись светопреставление, они бы принялись критиковать саму постановку, а впечатли их зрелище – жалели бы, что нельзя его повторить на бис.

*
Почему паломники шли искать святость в далёком краю? Знали себя и своих и здесь в неё не верили?