Петруччо. Космонавт

Петруччо. Космонавт.
(Портрет таможенника)


С Петром Ивановичем Ерёменко я познакомился 4 августа 2005 года в мой первый рабочий день в Сахалинской таможне. Ему тогда было около 40 лет, но выглядел он на 10 – 12 лет старше. И Пётр Иванович был одной из самых колоритных фигур таможни Сахалинской области, насчитывавшей в те годы порядка 600 работников.


                *

Игорь Аркадьевич Чениб, начальник ОСТП (отдела специальных таможенных процедур) положил трубку рабочего телефона и негромко отрывисто скомандовал:

– Вставайте все. Идём к начальнику таможни. Арсен, закроешь дверь.

Была осень 2006 года. Когда мы вышли из двухэтажного здания, где располагался наш таможенный пост, и по холодку направились к главному зданию таможни на противоположной стороне улицы Пограничной, уже стемнело.

Владимир Викторович Перцев, вр.и.о. начальника Сахалинской таможни, метнул колючий и недобрый взгляд в нашу сторону, когда мы вошли в его кабинет. Там уже сидел начальник нашего Южно-Сахалинского таможенного поста Рябцев. Грузный светлорусый мужчина с залысинами, обладатель приятного баритона, всегда приветливый и добродушный, сейчас Евгений Иванович Рябцев выглядел мрачнее тучи.

Начальник и инспектора нашего отдела расселись за столом для совещаний, перпендикулярным столу начальника таможни.

Перцев был грозным человеком.

О том, что нашему отделу предстоит знатная выволочка, я не подозревал.

Как выяснилось, незадолго до того Петя Ерёменко с другим нашим инспектором был в командировке на острове Итуруп. Им предстояло оформлять судно на отход. Однако, оформления, запланированного на определённый день, не состоялось. Оно оказалось сорванным по вине старшего таможенного наряда Петра Ивановича Ерёменко.

Причина оказалась старой как Мир. А точнее, такой же древней, насколько древне старое (не)доброе искусство производства алкогольных напитков. Попросту говоря, накануне оформления Петя забухал. Причём, забухал конкретно, так, что оказался не в состоянии исполнить свои служебные обязанности.

Те, кто был на Итурупе со всем этим связан, пытались замять дело и не выдавать проколовшегося таможенника, у которого там было много знакомых. Но и у вр.и.о начальника таможни были свои знакомые на том острове, и ему стало обо всём известно по своим каналам.

Как я писал выше, наш вр.и.о был грозным. А также малоприятным человеком. Начальником Сахалинской таможни в те годы был генерал-майор Вячеслав Голоскоков. Довольно импозантный офицер, старый афганец с мужественным голосом и барской повадкой. Таможня его любила и побаивалась. Перцева, невысокого и плотненького платинового блондина лет 38, произведённого в начале 2006 года в полковники таможенной службы, многие не любили и боялись. И в первую очередь это относилось к нам, инспекторам таможенных постов, которые занимались непосредственным таможенным контролем и оформлением товаров и транспортных средств. Ибо Владимир Викторович Перцев (Перец, как его промеж собой называли инспектора), по основной своей должности был Первым заместителем начальника таможни по таможенному контролю, то есть он курировал всех тех, кто в непростом таможенном деле находился в первом эшелоне. В частности, работу ОСТП таможенных постов.

В своей работе Перцев был очень строг и требователен вплоть до придирчивости. И быть вызванным к нему на ковёр не сулило вызываемому ничего хорошего. Нерадивости, расхлябанности и некомпетентности он не спускал. Он знал слабые места инспекторов, ибо лично принимал у них зачёты на знание служебных инструкций и таможенных нормативных актов, а также лично принимал отчёты о служебных командировках. Поэтому он неплохо знал уровень нашей (не)компетентности, а также то, чего тот или иной инспектор в целом стоит. Так мы все были у него в кулаке. На моей памяти нескольких служащих таможни он заставил уволиться.

Тот же инцидент, который произошёл на Курилах, хоть и стал известен Перцеву неофициально, требовал серьёзнейшего разбора полётов, поскольку фактически был пятном на репутации государственного органа. И такой разбор не замедлил состояться.

Владимир Викторович начал с того, что он имеет представление о том, с какими трудностями в жизни приходится сталкиваться инспекторам оформления, особенно, когда те часто мотаются по командировкам.

– Однако, – возвысил голос вр.и.о., – я понимаю, что особенно трудно было тогда, в прошлые годы. Но сейчас-то, сейчас чего вам не хватает?!

Он имел в виду зарплаты инспекторского состава, которые до середины 2005 года были низкими. Во второй половине года моего поступления в таможню произошёл резкий рост зарплат. Апеллируя к этому, Перцев взывал к профессиональной совести таможенников, которые, по его мнению, должны были подтянуть свою служебную мораль до уровня выросших окладов. Однако, старые пороки, разлагавшие таможенные органы, никуда не девались. И злоупотребление алкоголем (зачастую дармовым), особенно в длительных командировках в пункты пропуска, где инспектора были предоставлены самим себе, собственной убогости, скуке, лени и слабостям, а также хитрым участникам внешнеэкономической деятельности, было на одном из первых мест в перечне ослабляющих службу факторов. 

– Так чего же вам теперь не хватает?! – повторил Перцев и, уставя уничтожающий взгляд своих маленьких колючих глаз в старшего инспектора ОСТП Петра Ивановича Ерёменко, повелительно и язвительно спросил: – Пётр Иванович, вы почему позволили себе в запой уйти?

Пётр Иванович оторвал глаза от стола, но не глядя на вр.и.о. начальника таможни, попытался было возразить, что мало ли что тот знакомый Перцева мог тому по телефону сообщить. Официально-то всё шито-крыто, а тому доброхоту верить не след.

Но попытка отбрехаться вышла жалкой. Ибо всем и так было ясно, что вина Пети в этом деле – стопроцентная.

Перец сказал, что у него нет оснований не верить его источнику, тем более, что красноречивее всего в пользу вины Пети Ерёменко говорит сам факт задержки отхода судна, которое не могло уйти в рейс, не будучи оформленным в таможенном отношении. А кроме всего прочего, задержка морского судна – это простой, который дорого обходится компаниям и предпринимателям, ведущим внешнюю торговлю. И если такой простой случился по вине (причём, столь постыдной!) представителя госоргана… То страшно подумать, что будет, если дело дойдёт до официальной жалобы или – боже упаси! – до суда! Пятно на всей Российской таможенной службе на годы!

– Пётр Иванович, – Перцев дословно повторил свой вопрос, нажимая на каждое слово, – вы почему позволили себе в запой уйти?

Голос у Перцева был резкий, скрипучий и металлический. А учитывая, что вр.и.о. говорил слегка в нос, то и довольно неприятный.

Я боялся Перцева, ибо и сам был не без греха. Но в тот момент меня изнутри разбирал смех, ибо, будучи от природы смешливым, я отлично осознавал весь комизм данной ситуации. И причиной тому было то, что за тот период, что я уже прослужил в Сахалинской таможне, я неплохо успел узнать гвоздя программы, моего старшего товарища Петю Ерёменко.


                *

Был наш сорокалетний «хлопец» родом откуда-то с Кубани. В Советской армии по какой-то причине не служил, однако в молодые годы успел поработать в милиции. На начало 2006 года он был самым старшим по возрасту сотрудником нашего отдела. Был он среднего роста, худощавым и немного сутулым. Носил усы-щётку. Как я уже писал, выглядел он значительно старше своих лет. А причина этого открылась мне летом 2006 года, когда мы с ним съездили в командировку на отгрузку нефти. Но об этом ниже.

В умственном плане Пётр Иванович Ерёменко был неглуп. Его богатый жизненный опыт вылепил из него хитрого, смекалистого и изворотливого чиновника средней руки. Где-то даже эрудированного.

Со своим окружением он старался ладить, но мог и вспылить, если имел дело с ровней или нижестоящим.

Больше всего он любил чесать лясы, ибо был очень словоохотливым. При этом ему нельзя было отказать в доле актёрских задатков.

Любил играть в карты. Играя, не сдерживал эмоций: выигрывая, визжал и улюлюкал, а проигрывая, театрально и громко издавал звуки отчаяния.

В отношении с нами, молодыми инспекторами, Пётр Ерёменко придерживался дружески-покровительственного стиля поведения. Охотно делился своим жизненным и служебным опытом, часто рассказывал различные истории из жизни. И вообще, с Петром Ивановичем можно было поговорить почти на любую тему.

Если Петя звонил незнакомому человеку, то всегда начинал разговор с неизменного обращения «Здравствуйте, уважаемый». Когда возникала необходимость неофициально и быстро что-то порешать по работе с привлечением сотрудников из других отделов, Ерёменко звонил человеку и приветливо приглашал того зайти к нам, всегда обещая: «Кофейком угостим!». Заглядывавших к нам женщин из других отделов он также частенько поил кофейком. А те, зная его уже много лет, называли промеж собой «Петруччо». В этом отношении чувствовалась в нём некая претензия на то, чтобы называться дамским угодником.

В целом, в нашей таможне, несмотря на плюгавую внешность, он слыл импозантным и обаятельным мужчиной.

Но была в нём и другая сторона. Был он человек изворотливый и плутоватый, который всюду пытается извлечь выгоду, завести полезное знакомство и разжиться чем-нибудь полезным. Так, однажды на моих глазах этот Плюшкин унёс с работы списанный компьютерный аккумулятор – УПС-ку. «В гараж», как шутили у нас в отделе. 

В Сахалинской таможне он служил с 90-х годов и уже во второй половине нулевых считался одним из её ветеранов. До таможни послужил в ментовке. А ещё раньше, в советские годы, был чем-то вроде электрика и чинил телевизоры.

Как-то раз, году в 2008-м он рассказал мне и моему коллеге Олегу Приступину про то, как наваривался на починке телевизоров.

– В советское время, – говорил он, – при производстве телевизоров изначально закладывался заводской брак.

– Как же так?! – поразился я.

– А вот так, – говорил Петя. – Чтобы у тех, кто потом будет делать гарантийный ремонт, была возможность заработать. Мы ещё так делали. Покопаемся в телеприёмнике, и если его владелец живёт на первом этаже, то когда уходим, воткнём ему снаружи иголку в оконную раму. Тогда телевизор начнёт давать помехи. Нас опять вызывают. Мы снова делаем вид, что чиним. Потом вытаскиваем иголку из рамы и получаем гонорар целиком на свой карман. Ведь после первого «ремонта» ты оставляешь хозяевам свой личный номер телефона и обещаешь в случае чего прийти неформально и «починить» телик по сходной цене.

Мы с Олегом только рты раскрыли от изумления.

– Поняли, молодёжь! – сказал Сергей, другой ветеран таможни. – Пётр Иванович вас и не такому научит!

А ещё Петька хвастал, как в 90-е ему за импортные колготки (тогдашний дефицит) женщины делали минет. Колготки, видимо, были чёрным конфискатом, который официально нигде не проходил. И Петруччо этим вовсю пользовался.

О таких вещах он буквально так и говорил, причём, как-то монотонно и буднично:

– А потом кончалась смена… Мы шли туда-то… Там я дарил тем-то и тем-то колготки. Мы выпивали… Потом мне делали минет. А дальше мы ехали туда-то…

Как и многие сахалинцы, он любил рыбалку.

Однажды он выцыганил у меня досмотровые, подбитые ватой зимние штаны, которые я получил в порядке вещевого довольствия. Мне, типа, они без надобности, никогда не пригодятся. А вот ему будут в самый раз для зимней рыбалки.

– Ты мне штаны, а я тебе рыбы привезу, ну…

(«Ну» было его присказкой. Таким словом-паразитом наподобие «типа», «короче» или любимого азербайджанцами «да».)

Рыбы мне он так и не привёз.

Старшие коллеги, которые работали в таможне с 90-х годов, также рассказывали про Петруччо разные истории и сплетни.

Так, в 2009 году на предновогоднем корпоративе одна ветеранша Сахалинской таможни, предавшись воспоминаниям о «святых 90-х», обмолвилась, что Пётр Иванович в ту пору был «тот ещё стукачок и взяточник».

А однажды кто-то поведал про него такой анекдотичный случай.

Когда Петя Ерёменко служил в таможенном отделе Южно-Сахалинского аэропорта, то после работы часто выпивал. Порой сильно.

(Вообще, про пьянство сахалинских таможенников в 90-е среди них самих ходили легенды. Как-то, не помню кто, может, наш начальник Игорь Аркадьевич, говорил, что в 90-е пьянство было настолько в обычае у таможенников, что похмелье, из-за которого тот или иной сотрудник мог на следующий день не выйти на работу с утра и задерживался дома до обеда, рассматривалось начальством в качестве уважительной причины и прогул не засчитывался.)

Так вот. Набульбенился как-то наш Петенька до потери сознания и уснул. И повёз его кто-то в таком состоянии домой. Дело было в тёплое время года, и везли его в автомобиле с открытым верхом. А Петя лежал без сознания, откинувшись на заднем сиденье с запрокинутой головой. И когда внезапно он проснулся и не увидел ничего кроме проплывавших над ним облаков и ничего не ощутил кроме чувства полёта от ехавшего автомобиля, то первой его мыслью было то, что он допился до смерти и возносится на небеса! Как рассказывали, в первые мгновения он от таких мыслей натурально запаниковал: мол, рано мне помирать! не все ещё колготки я реализовал! дайте мне, ангелы, ещё пожить на этой грешной земле!

И ангелы дали…


                *

Моя самая первая командировка должна была состояться в мае 2006-го. Ехать мне предстояло на остров Итуруп вторым номером под началом Петра Ивановича. Я только что вышел на работу после моего первого отпуска, и Петя инструктировал меня насчёт предстоявшей поездки.

– Возьми тёплую одежду, – говорил он, – но много не бери. А то сейчас наберёшь два чемодана… Так, значит, сформируй папочку со всей нормативкой, какая нам понадобится и продублируй на дискету. Если места на дискете не хватит…

Тут у Пети зазвонил мобильный.

Полминуты спустя он объявил:

– Отец умер.

И, всплеснув руками, добавил:

– Етить твою мать!

Петя взял отпуск по семейным обстоятельствам и отправился на Кубань принимать наследство.

Знал бы он, что спустя каких-то шесть лет он отправится вслед за своим почившим родителем. Отсрочка ангелов закончилась.


                *

Если в 2006 году на Курилы я так и не съездил, то на недостаток командировок я, всё же, пожаловаться не могу. В том году их у меня было семь. И вторую я совершил как раз с Петром Ивановичем. А по возвращении из неё я понял, что до старости Петруччо не дотянет.


                *

В конце июня мы с ним выехали на месторождение Окружное, что в Смирныховском районе Сахалина.

Вся командировка, включая день выезда и день возвращения в Южно-Сахалинск, заняла десять дней. И девять дней из той декады Петя был в стельку пьяный. А в день приезда в Южный, по дороге на наш таможенный пост, он попросил водителя остановить машину у какого-нибудь магазина, чтобы купить себе коньячка – «подлечиться». Потом, когда мы с ним отчитались о выполнении служебного задания, Петя Ерёменко взял больничный и лёг под капельницу.

Да, не просыхал он всю командировку…

И надо ли говорить, что всю работу, которую мы с ним должны были выполнять вместе (при том, что в той поездке он был моим начальником), я выполнил один! Причём с большим риском для себя.

Перед началом отгрузки нефти я с сюрвейером Юрой Холманским лазил с блокнотом в руке на береговые резервуары, следил за замером взлива нефти, сверял уровень взлива с данными калибровочных таблиц, умножал объём на плотность, делал расчёты, отзванивался каждый вечер оперативному дежурному Сахалинской таможни, общался с представителями компании-оператора, забирался с пограничниками на экспорт-танкер, ходил на так называемый «узел учёта»  – счётную станцию – снимать показания. И всё в том же духе. Словом, учился на ходу. В то время как Петруччо, который должен был всё это делать вместе со мной, неся персональную ответственность за все действия таможенного наряда, не вылезал из своего номера в вахтовом кемпинге, где мы жили.

Семь из восьми дней, которые мы с ним прожили в кемпинге нефтяников, он пролежал в номере. Лишь в самый последний день он вышел в столовую. А так, еду ему доставляли в номер. И был он, когда вышел к общему столу, в таком состоянии, что без посторонней помощи не мог дойти до столовой. Мне пришлось поддерживать его за руку, пока он, дрожа всем телом и стуча зубами словно в лихорадке, меленькими шажками шаркая по полу, долго добирался от своей кровати до места в столовой, где накладывали порции.

Вид у Пети был ужасный! За все те дни, что он, пьяный, провалялся в своём номере, он не только ни разу не принял душ, но и не снял своей засаленной футболки и таких же засаленных чёрных треников. И так тощий, он заметно похудел. Цвет лица, всегда немного землистый, стал ещё землистей. Жидкие волосы были взъерошены, а усишки топорщились в разные стороны. Ни дать, ни взять – почтальон Печкин, восставший из могилы на третий день после похорон!

Говорил он, как и ходил – с большим трудом.

В той поездке он завёл себе приятеля-собутыльника по фамилии Фоменко. Был тот Фоменко (коллеги звали его Фомой) командированным инспектором портнадзора, который должен был следить за правильной швартовкой танкера на рейде месторождения. Но что-то я его на танкере не припомню. С ним-то Петруччо и проводил дни в своём номере, потребляя водочку, которой их щедро снабжало ЗАО «Петросах» – оператор и дочерняя компания экспортёра сахалинской нефти, могущественной «Юралс Энерджи».

Однако, сказать, что Ерёменко совсем уж безвылазно сидел все эти дни в своей комнате, будет не вполне правильным. Одну боевую вылазку, а точнее набег, он, всё же, совершил. Набег на мой номер.

В один из дней, когда отгрузка петролеума шла полным ходом и я лежал у себя в номере с романом Ника Перумова, в мою дверь постучали.

– Войдите! – крикнул я, не вставая с кровати.

Снова стук.

– Открыто! Входите! – опять крикнул я.

Опять стук, более настойчивый.

Я встал и открыл. На пороге моего номера стоял во всём своём великолепии царственно-пьяный Петруччо! Из-за его плеча выглядывал, тараща тёмные глазки, хмуря чёрные бровки и топорща усы, маленький, похожий на клопа Фома.

– А в бубен?! – гнусаво прогудел Пётр Иванович.

– Что?  – опешил я.

– А в бубен?! – снова прогудел Петя.

– Пётр Иванович, да объясните, в чём дело?!

– А в бубен?! – прогудел Петя в третий раз и поднёс к моему лицу свой жилистый кулак.

Во мне стал закипать гнев. Но я решил сохранить маску спокойствия.

– А ты знаешь, что ты мне должен каждый день докладывать?!  – гневно гудел Петя.

– Пётр Иванович, – возразил я, с трудом сдерживая возмущение, – я и так каждый день к вам захожу!

– А ты знаешь, – не унимался мой старший наряда, – что ты должен являться ко мне с докладом каждые два часа?!!

– Какие два часа! На основании каких это правил?!!

Понятное дело, что таких правил не существовало. Видимо, пьяненький Петя просто решил вспомнить свою ментовскую молодость.

– А в бубен?! На основании таких! – погрозил мне он. – Каждые два часа. Понял? Круглые сутки!

– Даже когда я сплю?!

– Даже когда ты дрочишь!

– Пётр Иванович…

– Ты в армии служил?

– Нет, – сказал я, мысленно покрыв Петю пятиэтажным матом и врезав ему с ноги.

– Да, тебя ещё никто не еб...л, – прохрипел не служивший в армии Ерёменко.

Поворчал он ещё о чём-то, чем-то мне пригрозил и уполз с Фомой в свой номер.

Отгрузка нефти подошла к завершению. Нам с Петей предстояло отправиться на танкер оформлять коносамент. И тогда мой старший наряда отколол такой номер, который был, что называется, уже за гранью.

– Возьми мой комплект печатей и отправляйся на танкер один. Там выпустишь коносамент, расписавшись за меня. Идти я не могу.

Старший наряда предлагал мне взять закреплённый лично за ним комплект номерных СТИ (средств таможенной идентификации) и подделать его подпись.

Не больше и не меньше!

СТИ, подобно табельному оружию, относятся к числу наиболее охраняемых спецсредств государственной службы. За каждым сотрудником таможенных органов, имеющим полномочия осуществлять таможенный контроль и оформление товаров и транспортных средств, закреплён личный номерной комплект печатей с защищённой мастикой. За их сохранность и применение инспектора несут особую ответственность. Каждый такой комплект хранится в опечатываемом кейсе. А кейс должен храниться в опечатываемом сейфе или несгораемом шкафу. Никто не имеет права передавать свой комплект СТИ кому бы то ни было, за исключением лиц, ответственных за их хранение. А равно никто не имеет права вскрывать кейс с чужими СТИ, за исключением случаев, прописанных в особой инструкции для служебного пользования. Оборотом средств таможенной идентификации заведует специальный отдел – ОЗГТ – отдел защиты государственной тайны, который в таможне находится на особом положении.

Если инспектор обнаружит, что кейс с закреплённым за ним личным комплектом печатей вскрыт или его опечатывающее устройство нарушено, то он обязан незамедлительно сообщить об этом в ОЗГТ, а данный комплект СТИ считается скомпрометированным и немедленно выводится из обращения.

Если инспектор хотя бы возьмёт чужие СТИ, то он подлежит дисциплинарному наказанию. Как минимум, выговору.

Каждый случай, имеющий подозрение на компрометацию СТИ, по закону влечёт служебную проверку с почти неизбежным наказанием.

И на это меня толкал многоопытный ветеран таможенной службы Ерёменко Пётр Иванович! Да ещё его подпись просил подделать. А всё по причине его состояния нестояния.

Ну что делать в такой ситуации 23-летнему инспектору, который и года в таможне не проработал?!

По-хорошему, старого козла надо было сдать с потрохами немедленно. Телефонировать и отправить факсом рапорт начальнику отдела, начальнику таможенного поста и самой Таньке Поляковой – суровой и придирчивой начальнице ОЗГТ.

Так и следовало поступить во имя торжества принципа законности и пресловутого правового государства, которым, согласно Конституции, является Государство Российское.

В общем…

… остаток времени до отправки на танкер я провёл у себя в номере, тренируясь подделывать Петину подпись.

(Стыжусь ли я этого? Тогда немного стыдился. Но нельзя же стыдиться всю жизнь.)

Перед самым отбытием на судно Петя, сидя на своей кровати, полупьяным голосом напутствовал меня:

– Иди, Санька! Я буду ждать тебя на берегу, на узле учёта!

Ага…

Когда на следующий день, под утро я, продрогший и усталый, заглянул на узел учёта, Пети там не было.

По возвращении в кемпинг я доложил Петру Ивановичу о проделанной работе. Он меня похвалил и сказал, что ждал меня на берегу и отправился в кемпинг только тогда, когда увидел, как от танкера отчалил катер со мной на борту. Однако, у других участников того дела (в частности, водолазов, которые вернулись раньше остальных) на этот счёт было другое мнение.

Угадайте, где всё это время был наш Петруччо?

Когда мы покинули месторождение Окружное и сели в поезд, Петя продолжил квасить с возвращавшимися с вахты работниками ЗАО «Петросах». Во время пьянки он разглагольствовал о том, что такое, в его понимании, «товарищ».

– Даже если ты пьяный в дрова и тебе надо идти на оформление, – ораторствовал Пётр Иванович своим хриплым приглушённым голосом, – то твой товарищ прикроет твою жопу! Поднимет тебя, умоет, побреет, и всё у тебя будет заебись…

При этом, в купе вагона он всё приставал к одному курносому парню, сочтя того достаточно юным, чтобы сделать его объектом своих поучений. Парнишке, действительно юно выглядевшему, оказалось 26 лет. Петины поучения были ему явно не по душе. Было видно, что парень слушает Петю с плохо скрываемым раздражением и будь его воля, набил бы старому прилипале морду.

– А… так тебе 26 лет, – гундосил Петруччо. – А на вид 18. Ну ты, это, значит, или не бухаешь или много баб еб...л в своей жизни. Ну, вот, поэтому… что ты такой молодой… ты должен быть умницей и слушать своего старшего товарища… Да… А? Понял? Не, ну ты понял?!

– Да понял я! – раздражённо и мрачно говорил молодой рабочий.

– Ну тогда давай пять! – рокотал Ерёменко и настырно протягивал пареньку руку.

В другой руке Петя держал пластиковый стаканчик со «святой водой».

Паренёк нехотя пожимал полускрюченные пальцы пьяного чиновника.

И так повторялось несколько раз.

Спустя какое-то время после возвращения из командировки Петруччо зачем-то врал, что отвоевал мне место в битком набитом вагоне, где негде было яблоку упасть.

Когда поезд утром прибыл в Южно-Сахалинск, сюрвейер Юра Холманский (или кто-то другой) сказал, что ночью Петеньке кто-то из вахты возложил фонарь на святой лик. И действительно: из служебной командировки старший государственный таможенный инспектор Пётр Ерёменко возвращался с синяком. Сам же «святой» утверждал, что споткнулся.


                *

Следующая командировка летом того незабвенного 2006 года под началом самого опытного и ответственного инспектора Сахалинской таможни П.И.Ерёменко выпала Олегу Приступину, самому молодому по возрасту сотруднику нашего отдела. Олегу в том году исполнилось 19 лет. Перед приходом в таможню осенью 2005-го он окончил правовой колледж, а дальше учился в СахГУ на юриста заочно.

Олега отправили в Поронайский порт – набираться премудрости оформления морских судов под чутким руководством Петра Ивановича.

Тем летом мы разговорились с Олегом о том, каково это – ездить в командировки с товарищем Петей.

Из беседы с Приступиным выяснилось, что и с ним практически повторилась моя с Петей петросаховская эпопея. Словом, Петя опять квасил, не желал идти работать и норовил услать неопытного Олега на судно одного.

Пришлось ли Олегу, подобно мне, повторить фокус с личными номерными штампами Ерёменко? Надеюсь, что нет. Олег утверждал, что в отношении Петруччо ему пришлось применить, скажем так, мягкую угрозу и силком потащить пьяного ветерана таможни на корабль.

Олег говорил:

– Я ему сказал так: Пётр Иванович, вот если я сейчас один отправлюсь на пароход и там накосячу, то вы будете виноваты! Разве нет? Ну и потащил того на оформление.

Какая-то командировочная история в духе «Петя плюс алкоголь» случилась тем летом и с другим нашим молодым инспектором, Женей Шикаевым. Он, как и Олег, ездил в Поронайск вторым номером оформлять морские суда.

Из поездки невысокий широкоплечий Женя вернулся в весьма весёлом настроении. При этом он не упускал возможности подколоть своего бывшего старшего наряда, то есть Петю Ерёменко, намёком на некое весёлое событие, которое имело место в Поронайске.

 – Ах, Пётр Иванович, – говорил Женя Шикаев и весело улыбался. – Пётр Иванович, Пётр Иванович…

В августе я принял от Петра Ивановича боевое дежурство на буровой в экономзоне. Мне немного понадобилось времени, чтобы убедиться, насколько Петруччо запустил там дела и тамошнего логиста, на котором лежала обязанность контактировать с таможней.

В частности, партии товаров зачастую «оформлялись» без подтверждающих документов. Участникам ВЭД (внешнеэкономической деятельности) старший таможенный инспектор Ерёменко предпочитал верить на слово.

Ещё до начала сезона навигации в 2006 году, помню, как Петя, когда мы с ним остались наедине, принялся посвящать меня в особенности неформальной стороны таможенного дела.

 – Прежде всего, Сан Саныч, – говорил он мне, – таможенник должен быть самым главным на месте оформления. Как ты себя поставишь и построишь других, так дальше и будет, ну…

Этого, конечно, нельзя было отрицать. Дальше Петруччо продолжил:

– Знаешь, каким должен быть таможенник? Таможенник должен быть ленивым, важным, вальяжным и, – последнее слово Пётр Иванович произнёс по слогам: – не-при-ка-са-е-мым…

Так, подумал я. Ну и…

– Но и на рожон лезть тоже не следует, – бубнил Пётр. – А надо стараться срезать острые углы. Обходить их. Понимаешь? Если надо на что-то закрыть глаза – закрой. Вот, скажем, найдёшь ты незадекларированную рыбу на судне. Какая рыба? Откуда?.. А капитан судна – лучший друг начальника таможни. И он звонит ему… Так что, далась тебе эта рыба…

Ну и в том же духе.

А напоследок он меня уверял:

– Если в командировке что случится, не паникуй, звони Аркадичу: за Игорем, как за каменной стеной! Какая бы проблема не произошла, мы всем отделом соберёмся, всё порешаем коллегиально, найдём решение и вытащим тебя. Главное, ты только не накосячь, только не накосячь…

Ну-ну…

Будучи на буровой, мне пришлось немало попортить себе крови, препираясь с тамошними логистами Моррисом МакРэем и Джоном Бойдом. Оба были упрямые шотландцы и утверждали, что так их научил работать мой предшественник, то есть П.И.Ерёменко.

Как-то в разговоре с переводчиком, Рустамом Гариповым, я сказал ему, что я, как таможенный инспектор, нахожусь на буровой для того чтобы их контролировать. На что Рустам с невинным видом возразил:

– Нет, ты здесь для того, чтобы у нас всё было в порядке. Так нам твой предшественник Петя говорил.

Однажды на буровой возникла острая ситуация, и мне пришлось звонить моему начальнику Игорю Аркадьевичу Ченибу. Я обрисовал ему ситуацию и сказал, что так, без предоставления необходимых документов, они перемещали товары до меня.

– Значит, – переспросил Игорь Аркадьевич, – они так работали, когда на платформе был Петя? Так, что ли?

– Да, – подтвердил я. – Именно так.

На несколько секунд на конце провода повисла тишина. Наконец в трубке раздался резкий фальцет моего начальника:

– Я потрясён, Саша! Понимаешь?! Я потрясён!

Ну а дальше что?

А дальше мы подходим к той Петиной командировке на Курилы, из-за которой нас всех потом и вызвал на ковёр вр.и.о. начальника таможни.

Я уже вернулся с буровой и сидел в своём отделе. Раздался звонок. Звонил Пётр Иванович.

Пьяным голосом Петруччо доложил об оформлении судна на приход. Я заносил диктуемые им данные в специальный журнал.

– Так, значит, Сан Саныч, – диктовал с далёкого Итурупа заплетающимся языком Петя, – пиши: ввезены следующие товары: ящики, корзины, крафт-мешки, наплава и прочая херомантия…

– Так-так, Пётр Иванович, – поддельно-серьёзным голосом переспросил я, – помедленней, пожалуйста. Хе-ро-ман-тия, да? Так и запишем: херо…

– Да ты чё! – возбудился на другом конце провода нетрезвый голос. – Санька, я ж, это так… Какая херомантия?!

– Да всё я понял, Пётр Иванович, – улыбнулся я в трубку. – Шучу.

Опять бухой, сказал я себе, вешая трубку и закрывая журнал. Так держать, Петя!

Петина командировка на Итуруп в том году длилась дольше обычного. Я успел отгулять вторую половину своего отпуска и съездить в октябре в Хорватию. А когда снова вышел на работу, то вскоре весь наш отдел был вызван к себе вр.и.о. начальника таможни Перцевым.


                *

Перцев немигающим взглядом продолжал буравить сникшего Петра Ивановича. Вопрос, оставшийся без ответа, повторился в третий раз. Всё так же – гневно и саркастически:

– Пётр Иванович, вы почему позволили себе в запой уйти?

Далее наш вр.и.о. продолжил свою обвинительную речь. Упомянул и автомобиль, который был на Итурупе закреплён за таможенным нарядом и которого наряд в том году лишился.

– И ту машину у вас забрали не потому, что вы её окончательно убили, а потому, что вы в ней, – Перцев понизил голос, – бля...ство устроили.

Много позднее до меня дошёл слух, что на заднем сиденье закреплённого за таможенниками авто кто-то из командированных на Итуруп инспекторов натурально отымел дочку начальника то ли ГАИ, то ли ОВД города Курильска.

Между тем, пока лились все эти гневные тирады, я, потупив взор в полированную столешницу, с силой вонзал ногти себе в ладони и едва не до крови прикусывал свой язык, боясь прыснуть от распиравшего меня смеха.

– Владимир Викторович, – подал голос наш начальник, – сейчас наши ребята пойдут к себе. Там я им ещё раз расскажу, как должно инспектору вести себя в командировке. Они всё это осознают, чтобы больше такие инциденты не повторялись.

– Вы опытный сотрудник, Игорь Аркадьевич, – сказал полковник Перцев. – Я понимаю, что вы хотите уберечь ваших людей от дисциплинарной расправы.

– И всё же, – продолжал вр.и.о. начальника таможни, обращаясь к старослужащим инспекторам нашего ОСТП, – вы, вы какой пример молодым подаёте?! Думаете, вы такие все неуязвимые? Да знаете ли вы, что для того, чтобы вы отсюда вылетели, многого и не надо! Знаете? А всё, что для этого нужно, это – вызвать каждого из вас сюда и положить перед ним его должностной регламент. Вот и всё!

Когда мы вышли из кабинета начальника таможни, мой коллега Павел Ермаков хлопнул меня по плечу.

– Вот так-то, Сашка! Пьянству – бой! 

Я же с удовлетворением думал о том, что недолго мои командировочные мытарства, перенесённые по вине Петруччо, оставались не отмщёнными. «Ну вот и тебе прилетело, старый хрен!» – весело говорил я себе.


                *

С того достопамятного разноса минула пара недель. Период навигации закончился, и весь наш отдел, за исключением отпускников, был в сборе.

Игорь Аркадьевич отправил меня в здание через дорогу с каким-то поручением.

Когда я накинул куртку и собрался выйти, ко мне подошёл Паша Ермаков и попросил меня зайти в ОАР (отдел административных расследований) и забрать какие-то документы.

Я ещё не знал, где в главном здании находится искомый отдел. Паша, как смог, объяснил мне.

Отдела я не нашёл и позвонил Паше. Ему пришлось идти самому. А когда мы с ним вернулись, Петруччо, до того ходивший тише воды ниже травы, вновь показал себя во всей славе и блеске!

Едва мы с Пашей вошли в наш кабинет, как Ерёменко подошёл к Ермакову и произнёс ставшую памятной мне фразу:   

– А в бубен?!

– В чём дело? – вымолвил остолбеневший Паша Ермаков.

– А в бубен?! – наступал на него Ерёменко.

– Пётр Иваныч, чего это вы так со мной разговариваете?! – возмущённым тоном и так же повысив голос, спросил Павел.

– А вот щас как получишь в бубен – будешь знать «чего»! – пролаял Петруччо.

Далее, не понижая голоса, продолжил:

– Кому было поручено в ОАР идти: тебе или Артюху?

Павел развёл руками.

– Ну, Саша и так шёл в то здание. Вот я и подумал: зачем мне туда идти, если ему по дороге.

– А вот щас как дам тебе в бубен, чтоб знал, как в следующий раз другого посылать. Он не нашёл ОАР, понимаешь?!

Петя разошёлся не на шутку. Отрывистым каркающим голосом он отчитывал Ермакова:

– Тебе было поручено дело, а ты съехал, самоустранился!

Павел, наконец, тоже не выдержал. Довольно высокий, крепкого сложения метис, полурусский-полукореец, Павел Кюенович Ермаков, покраснев от обиды и стыда, решил отпарировать град Петиных выпадов фразой, которую ему лучше бы было не произносить:

– Да по какому праву вы так со мной себя ведёте?! Я – такой же старший инспектор, как и вы!

Формально и Ерёменко, и Ермаков занимали в нашем отделе одинаковую должность – СГТИ (старшего государственного таможенного инспектора). Однако, Паша только что нарушил неписаное правило общения молодого сотрудника со старшим по возрасту и стажу сослуживцем.

Паша дольше моего служил в таможне, имел более высокую должность, но по возрасту был лишь на полгода меня старше. И в этом отношении он ближе стоял к нам, молодым и малоопытным инспекторам, нежели к таможенным ветеранам.

Петины усы встопорщились, глаза сделались круглыми. Наружу из Петруччо рвалась клокотавшая в груди благородная ярость ветерана-таможенника, бывшего мента, отца двоих детей и вообще альфа-самца, плюгавца с проёбанным здоровьем и выпадающими зубами, на пути у которого встал рослый, крепкий, здоровый и молодой мужчина, осмелившийся оспорить его авторитет.

– Ах ты щенок! – завопил Ерёменко. – Щас как дам тебе в бубен – будешь знать, как себя со старшими равнять! Ты кто тут такой есть?!

Наконец начальнику, который наблюдал сцену и до поры не вмешивался, это надоело. Спокойно выговорив Павлу Кюеновичу его косяк, Игорь Аркадьевич погасил вспыхнувший конфликт.

И тут, дабы завершить свою реабилитацию, Пётр Иванович произнёс пламенную речь, обращённую к молодёжи отдела.

Горячо и пафосно он заявил, что и у нашего отдела, и у таможенного поста в целом полно проблем. Глаголил он о том, как важно, чтобы мы, молодёжь, не ленились, а постоянно думали об общем деле. Говорил о ценности взаимовыручки и о недопустимости расхлябанности в рабочие часы.

– У начальника отдела голова – во! – горланил Петруччо. – У главных инспекторов голова – во!

И жестами показывал на себе, будто у него башка не башка, а какая-то хэллоуинская тыква или астраханский арбузище.

– Когда мы вам в чём отказывали?! Ваш начальник всегда пойдёт вам навстречу. Если вам надо будет в рабочее время отъехать по личным делам, вам дадут отъехать! Если вы не высыпаетесь, вам дадут поспать! Мы рабочий коллектив или кто?! – вопрошал Пётр Иванович и продолжал ораторствовать: – Мы – коллектив и все делаем одно дело! И у всех полно проблем! Поэтому, – он возвысил голос, – не спать! Не отъезжать! В командировках не пить! От работы не бегать! А компьютерные игры на работе, даже в обеденное время, это вообще должно быть для вас табу!

Ну и так далее и тому подобное.

А напоследок добавил:

– Вы не смотрите, что я водку пью!

В общем, восстановил Петруччо свой пошатнувшийся авторитет одним мощным ударом!

А я сидел за рабочим столом, делая вид, что внимаю Петиным нотациям и, не подавая вида, боролся с душившим меня смехом.


                *

Прошло несколько лет. Южно-Сахалинский таможенный пост, где я служил, претерпел ряд реорганизаций.

Ещё до нашего перевода в аэропорт Пётр Иванович Ерёменко ушёл с нашего таможенного поста и возглавил нововоссозданный кинологический отдел Сахалинской таможни. Надо отдать Пете должное: заслуга воссоздания кинологического отдела принадлежит ему. С ним в качестве заместителя ушёл от нас и Женя Шикаев. 

В самом начале 2012 года я столкнулся с Женей в главном здании таможни на Пограничной. Спросил его про Петра Ивановича. Женя сказал, что Пётр Иванович лежит в больнице с подозрением на пневмонию.

В последний раз я видел Петю где-то осенью или в декабре 2011 года. Он тогда заглядывал в наш кабинет в таможенной зоне аэропорта. Я тогда залюбовался его новеньким кожаным портфелем на колёсиках.

– С Тайваня привёз, – похвастал Петруччо.

Выглядел он тогда каким-то слегка поздоровевшим и окрепшим.

В октябре 11-го года я побывал в Корее. В числе привезённых мной сувениров было несколько брелоков-рулеток метра на полтора. Я знал, что Петя человек хозяйственный и такие вещицы любит. Например, у него всегда при себе имелся швейцарский нож.

Когда я узнал о его болезни, то не придал этому значения и решил, что подарю ему брелок, когда он выпишется и заглянет к нам в аэропорт. До того он время от времени приезжал с инспекторами-кинологами на международные рейсы – понаблюдать их работу, да поболтать со старыми сослуживцами.

Весной следующего, 2012 года кто-то из кинологов сказал, что у Пети рак лёгких.


                *

Стоял апрельский день 2012 года. Замначальника ОСТП Виктория Климова сняла трубку служебного телефона.

– Пётр Иванович умер, – сказала она несколько секунд спустя.

Я вышел в коридор и отправил СМС Олегу Приступину. Он мне позвонил сразу.

Отчего, спросил он; рак лёгких, ответил я.

– Плохо, – заключил Олег.

Это было 12 апреля, в день космонавтики.

У меня не получилось поприсутствовать на панихиде. В тот час, когда она шла, я был в моей районной поликлинике. Там врач-травматолог удалил мне внезапно выскочивший нарыв.


25 – 27 февраля 2020 г.