Казахстан Мамины воспоминания Ч. 22

  Домик, куда мы на этот раз переехали, принадлежал благообразной приторно-любезной старушке со значительно поседевшими волосами с косой, которую она носила уложенной в виде короны вокруг головы. Вместе с ней проживала её  внучка шести лет. Устройство дома было какое-то странное. Из сеней дверь вела в маленькую проходную комнатку с одним окном во двор. Из этой комнатки дверь вела в большую то ли комнату, то ли кухню, так как в ней находилась плита с обогреваемой стеной со стороны первой комнаты. Из этой комнаты-кухни дверь вела в небольшую уютную комнату, в которой было два окна, выходивших на улицу. В этой комнате была круглая печь. Нам предназначались две эти комнаты, а старушка с внучкой жили в маленькой проходной. Таким образом, мы должны были отапливать весь дом.
Старушка согласилась присматривать за нашими двумя детьми естественно за плату, которая была такой же, как плата за квартиру. В общем, одна моя ставка целиком переходила в руки хозяйки. Нам оставалась моя вторая ставка и зарплата Хаира. Он работал в школе, которая находилась в Жана-Семей районе на другом берегу Иртыша, с которым сообщение было в то время очень сложное, и он фактически отсутствовал весь день, и помогать мне по дому мог только в выходные дни. Приходя с работы я принималась за приготовление обеда естественно для всех ( в том числе и няни и её внучки), убирала в комнатах, стирала бельё. В выходные дни вместе с Хаиром ходили на базар и закупали продукты и топливо, которые катастрофически быстро уходили. Старушка оказалась довольно хитрой, под видом услужливости она стала в моё отсутствие подстирывать мелкие детские вещички якобы мне в помощь, но сама предъявляла за каждую постиранную вещичку счёт дополнительно к квартплате. Как я ни просила не делать этого, она продолжала. Стала замечать, что постепенно стали куда-то исчезать вещицы из одежды той. Которую я уже не носила и из которой выросли дети. Хаир к моим подозрениям отнёсся скептически – дескать, все эти вещи-то в общем ненужные. Я даже стала подозревать, не с ведома ли Хаира «уходят» вещи. Однажды меня остановила соседка из дома рядом и сказала, что наша няня днём оставляет детей одних, а сама ходит на базар и торгует там помидорами и всяким барахлом. Вот почему старушке приходилось подстирывать детскую одежду, так как маленькая Олечка, ползая, пачкалась, находясь под присмотром четырёхлетнего Серёжи и шестилетней внучки хозяйки. У бедной девочки на лице появилась даже стрептодермия, и я вынуждена была показать её врачу-дерматологу, которая помогла довольно быстро справиться с этой болезнью.
После сообщения соседки я отпросилась с работы и внезапно нагрянула к себе домой и действительно застала деток одних. Пришедшая с базара «няня» клялась, что это было в первый раз. Но детки, и Серёжа, и внучка, её выдали. Но мне ничего другого не оставалось, как примириться и поверить, что это больше не повторится.
Я ничего не писала маме о наших неприятностях, но она по тому моего письма поняла, что у нас что-то не так и, не предупредив нас письмом, вдруг как снег на голову приехала сама в Семипалатинск. Нашла нужный ей дом по адресу на письмах. Все мы были безмерно счастливы. Места у нас было много. Казалось, всё теперь наладится. И хозяйка теперь освободится и может торговать своими помидорами, засоленными в огромной бочке. Но не тут то было. Хотя внешне хозяйка вроде бы была довольна ходом событий и встретила маму радушно, но, как оказалось, этот приезд ей был неудобен. Она стала всячески пакостить маме, то подсунет ей мокрое полено, и мама не может долго разжечь плиту, то исчезнет заготовленная лучина. Мешала маме готовить на плите, так как теперь ей приходилось для себя и внучке готовить самой. И так далее, и тому подобное…
В общем, бедная моя мама, которая всегда со всеми соседями ладила, была расстроена. Вдобавок ко всему, она обнаружила, что хозяйка попросту ворует привозимый Хаиром  с базара мешками уголь, пряча его на чердаке своего дома. Этого не простил даже Хаир, который как-то старался выгородить хозяйку. Она считала его хозяином и всячески подчёркивала это, уверяя его, что это наши капризы. Но тут он сам объявил, что будет искать новую квартиру, и мы от неё уедем. Крику было с её стороны много. Она считала, что среди зимы переезжать не положено. Но Хаир довольно быстро нашёл нам новую квартиру и мы уехали.
Последняя квартира была, пожалуй, самая подходящая. Хозяева дома находились в отъезде, и дом сдавал родной брат хозяина, очень интеллигентный человек. Он регулярно раз в месяц приходил в установленный нами день месяца за платой за квартиру. Каждый раз спрашивал, всё ли у нас в порядке, нет ли каких претензий, не беспокоят ли нас соседи первого этажа. Домик был двухэтажный. Первый этаж был невысокий кирпичный, второй этаж деревянный, состоял из двух довольно просторных комнат. Его занимали мы. На первом этаже жили несколько девушек, работниц какой-то местной фабрики или мастерской. Двор был большой, весь заросший низкорослой травой, так что детям была возможность бегать там целый день под присмотром бабушки, которая успевала вести наше хозяйство, готовила обед, убиралась. Мы благополучно прожили там и остаток зимы, и последующие за ней весну и лето. Но в конце июля, придя за очередной квартплатой, сообщил нам, что брат его собирается возвращаться в Семипалатинск и просил его заранее предупредить об этом квартирантов, что, конечно, нас огорчило. Как раз в это время в одном из медицинских журналов, издаваемых  в Алма-Ате, я прочла заметку какого-то деятеля здравоохранения Казахстана. В ней говорилось о текучести медицинских кадров в Казахстане. Молодые врачи, присланные в Казахстан, не получив положенную им, как молодым специалистам,  площадь, уезжают из Казахстана, в заметке были перечислены причины этого пофамильно. Мол, одни уезжали, не прожив в Казахстане несколько месяцев, а врач Нурланова в Семипалатинске семь лет добивается положенной ей площади и просит Министерство здравоохранения перевести её в другой город. Мы действительно все эти семь лет вели переписку с Министерством, получая от них многочисленные отписки.  У нас накопилась их целая стопка с предписанием Семипалатинскому облздравотделу принять меры, предоставить мне площадь, иначе они грозились перевести меня в другой город. Один раз мне даже предоставили ордер смотровой на квартиру, вернее, комнату, на которую правда, была наложена бронь, так как её хозяйка уехала временно к мужу, который находился на Севере. Предполагалось, что она не вернётся , и я получила ответ из Министерства, что в просьбе мне отказано, так как ордер на жилплощадь  дали. Но к этому времени хозяйка комнаты успела вернуться.
Всё это сыграло большую роль в моём решении вернуться в Ленинград. Но просто так уехать я не решалась. Но тут в Медицинской газете я прочла объявление, что Ленинградский Педиатрический институт объявляет приём в ординатуру на кафедру туберкулёза. Я решилась и отправила туда своё заявление. Вскоре получила оттуда телеграмму с просьбой сообщить, есть ли у меня в Ленинграде возможность проживания. Я быстро отправила утвердительный ответ. Но вызова мне всё не было. В августе у меня был отпуск, и я решила поехать, на свой страх и риск, не увольняясь. Главный врач знал о моём намерении не возвращаться, знал о том, что я не получила вызов в ординатуру, но он меня успокоил, что вышлет мою трудовую книжку, когда я определюсь в Ленинграде.
И я уехала в Ленинград с мамой и двумя детьми. Хаир оставался в Семипалатинске.