Дневник негодяя

23 февраля (суббота).
 

С трудом заставил себя открыть глаза. Господи, как же, плохо (не поминай Бога всуе). Очень плохо. И не то, чтобы все болело после вчерашнего, ведь выпил всего ничего, просто опять что-то натворил. Так и есть. С утра разрывается телефон. Видимо, очень многие хотят услышать мой чарующий голос, или, на крайний случай,- объяснений, на предмет моего поведения. А что я, собственно, натворил?

Полдень того же дня.

Все никак не приду в себя. До мельчайших подробностей вспомнил веселую вечеринку по поводу… По поводу защиты кандидатской диссертации Валентина Омарова. Диссертация так себе. Бред, одним словом. Ну, уж очень он много денег потратил на написание своего нетленного труда. Когда, среди веселого праздничного гула, я сказал вслух, о чем думаю, - воцарилась кладбищенская тишина. А наш шеф аж вилку прикусил. Я вдруг подумал, что вот сейчас наш академик свалится с инфарктом, а мне потом расхлёбывай эту окрошку. Поэтому, я с невинным видом произнес: «Это была моя очередная шутка». Какая точно по счету, теперь и сосчитать трудно. Но я, с хладнокровным упрямством открывал рот и произносил крылатые выражения. Они задевали и ранили абсолютно всех вокруг. Я никогда не задумывался: «Надо или нет, и чем мне это может нарисоваться в моей профессиональной и обыденной жизни. Вот и вчера…

Вечер.

Я все также нахожусь в какой-то прострации. Глазами уперся в экран телевизора, а в голове кутерьма и сплошное «Хождение по мукам». До чего же муторно мне. Хорошо, хоть догадался отключить телефон. Это последнее, что еще связывало меня с миром нормальных (по Фрейду) людей. Заварил себе крепкого чаю и посмотрел на свое отражение в кухонном окне. Надо сказать, так себе. Волосы дыбом, щетина, только щеки предательски круглятся. У меня всегда так, чем мне хуже, тем круглее моя симпатичная физиономия ( ведь не врать же самому себе).

Ближе к ночи.

Решился и позвонил. Алка охнула в трубку, но обрадовалась.

- Говори быстрее, а то мой сейчас из ванной выскочит - эротично шептала она. Мне ли не знать, что стоит за этим шепотом?

-Ал, твой бесится, да? - как-то грустно спросил я. – Ведь я его так приложил – вчера к асфальту. (Хотелось грубо пошутить).

Видно, шутка совсем не удалась, потому что на том конце провода послышался плач, переходящий в тихое повизгивание.

Чтобы не искушать судьбу, я опять отключился от мира.

Перед глазами плыла речная лилия, почему-то застрявшая в морских водорослях. На губах стало так солоно. Почти противно, но приятно.

Я открыл глаза, всмотрелся в темноту комнаты, вспомнил Аллу Омарову, которая вот уже два года была моей абсолютно неофициальной любовницей. Жаль её, зачем я так, ведь она так хотела стать кандидадшей. (но ведь и стала).

Здесь и сморил меня предательский сон.

24 февраля (воскресенье).

Хорошо, что сегодня не идти на работу. У всех так еще свежи в памяти мои красивые, яркие слова. А больше ничего не хочу.

25 февраля (понедельник).

На пятиминутке академик во все глаза смотрит на меня. Смотрит, не мигая, наверное, хочет запомнить мой образ и увековечить его в граните. Жалеет мой добрый шеф, что не может сегодня поприсутствовать на моей панихиде. Приходится смотреть в мои живые и красивые ( цвета замерзшей фиалки ) глаза.

- Мой добрый, Даниил Глебович, - скрипит он, чуть поворачиваясь к окну.- Я хочу попросить Вас сегодня поприсутствовать на перевязках. Больные очень тяжелые, требуют вашего ласкового взгляда.

Умён, ничего не скажешь, эка, как повернул, не придерешься. Видно, решил меня в очередной раз научить. Отстранит от операций, как минимум, на неделю. Ничего, без меня ему не обойтись, я ему не Омаров – тряпичный, я – хирург- профессионал.

На сложные операции только со мной и решаешься. Жизнь, есть жизнь, и никуда, ты мой дорогой, не денешься. Проглотишь, опять все проглотишь, и не подавишься.

Я взглянул в расписание операций и дежурств, так и есть – мое полное отсутствие.

 Нет меня и  всё тут.

Хмурый вечер.

Долго обдумывать сегодняшний день не пришлось. Алла попросилась ко мне в гости. Какие, к черту, гости? За два года нашего совместного чаепития она ориентировалась в моей квартире лучше меня, включая устройство ванной комнаты и двуспальной кровати. Я подумал, что будет, как всегда, грустно и банально. Но…

- Ты зачем моего Вальку топишь? - окрысилась Алла.

-Ты что не знаешь, какой ценой мне далась его диссертация?

Увы, цену я знал, поэтому дальнейший разговор был, по меньшей мере, не уместен.

Пришлось пройти в коридор, открыть входную дверь и сделать прощальный жест ручкой. Моя бывшая любовница ушла молча, по - английский, зная, что я её буду слушать, только если сам захочу. Мне не хотелось.

Ночь.

Долго ворочался и кряхтел. Тяжело, не каждый же день расстаешься с красивыми женщинами. Все засыпаю.

27 февраля (среда).

Мне физически очень плохо. Все сотрудники говорят, что плохо выгляжу. Шеф с явным облегчением отпустил меня домой и разрешил поболеть. А ведь никому меня не жаль. Я даже поэтому поводу сентиментально прослезился (в мыслях).

Ночь.

Вот уже который раз мне снится один и тот же сон:

« Талант, талант дан мне Богом, а может Бог здесь вовсе не причем.

Талант выводить кистями феерические видения, талант изображать неземную красоту. Ведь я – Рафаэль!

Вглядываюсь в «Сикстинскую Мадонну», вглядываюсь в такое знакомое, родное, любимое лицо. Видно только куртизанки способны удовлетворить меня. Только безбожный, страстный и непостижимый образ способен вобрать в себя все; и пагубное  святое.

- О, моя, Форнарина, как ты прекрасна, как я люблю тебя. – Ты моя Психея, моя Аврора!

28 февраля (четверг).

Раннее утро.

Мне тяжело просыпаться после таких снов. Кажется, что схожу с ума. События, происходившие много столетий назад, стоят перед глазами. Правда, ей Богу, правда, чувствуешь себя Рафаэлем, пишущим свою гениальную «Сикстинскую Мадонну» со своей возлюбленной куртизанки Форнарины. Что это со мной?

Еле добираюсь до кухни, чтобы попить чаю ( кофе не переношу). Влюбленный в себя и в свои мысли, пытаюсь что-то поесть. Героически пытаюсь, но это не получается.

Телефонный звонок.

-Здравствуй, дорогой – до боли знакомый голос.

-Извини, что разбудила, ты мне очень нужен!

- О, это восхитительно! Такое дрянное утро и такие слова!

- Слышу в трубке знакомый голос, пытаюсь вспомнить лицо говорящей, хочу вообще осознать в каком я измерении.

-Ты что мочишь? – требовательность в голосе. – Ты что несвежий со вчерашнего был?

Господи, наконец-то, наконец-то вспомнил.

- Ириша, радость моя, чем тебя заинтересовал скромный лекарь – стараюсь сориентироваться я.

-Ладно, не паясничай, будь человеком. – умоляет раскрасневшийся телефон. – у меня Илюшка заболел. Ты бы приехал, посмотрел его, а?

Вот, так всегда, думаешь, что наконец-то нужен сам, а оказывается нужен доктор.

Полдень.

Илью, я конечно, посмотрел. Говорил что-то умное. Долго писал. Озабоченная Ирина сидела напротив и нервно теребила свой аляповатый фартучек.

Эх, Ирина – это ведь отдельная глава моей, пока ещё, недолгой  жизни.

Отдельная глава.

Мы познакомились студентами. Сейчас уже и не вспомнить когда и где это произошло. Но точно помню, что в кампании этой зеленоглазой блондинки мне было уютно и хорошо. Она говорила нараспев, томно прикрывала глаза, иногда (почему-то) прищелкивала языком. Это получалось очень забавно, и я покатывался со смеху, но мою новоиспеченную подружку мой смех обижал. Она переставала говорить и начинала нервно вздыхать. От этого мне становилось ещё смешнее. Меня начинало колотить. А когда приходил в себя, то оказывалось, что я покинут и забыт.

Проходил день, другой, появлялась Ирина, и все повторялось почти с математической точностью. Так проходили дни, пока я не захотел прислушаться к себе, и понял – она мне  нужна.

Она выслушала мои излияния, затем широко раскрыла глаза и невинно спросила: « А ты не забыл, что я замужем?»

Признаться, я стал было не обращать внимание на такие пустяки – муж моей любовницы.

Но в данном случае, я столкнулся с явным нежеланием быть только моей. Ей почему-то ( почему именно, мне не приходило в голову) не хотелось обижать своего Антона и поступать с ним не по-человечески. В тот день мы расстались…почти на два года. Я уже и думать о ней забыл, когда в осенний, слякотный день в дверь моей квартиры постучали. Не смело как-то, не ногами, а одним единственным пальчиком. Самое интересное, что я услышал, услышал и открыл … На пороге стояла Ирина с большим кульком в руках. Кулек – ничто иное, как сын Илья. Я всегда говорил, что жизнь сложная штука, но что настолько… Зеленоглазая женщина скуксилась, насупилась и еле –еле прошептала: « Я люблю тебя, негодяй». Но в мои планы это не входило. У меня было несколько невест в белых, подвенечных платьях. Я признал, что может и не прав, но отказался от неё.

С тех самых пор, Ирина взяла себе за правило не беспокоить себя размышлениями, удобно, ли мне звонить в два часа ночи или приезжать без предупреждения, и вваливаться чуть ли не в мою постель (предварительно, естественно, уже кем-то занятую). Мне пришлось высказать ей все это прямо в её бездонные болотные глаза. Она пропала опять на два года, и вот теперь этот звонок.

- Ирина, не пугайся, ничего страшного – вещал я отеческим тоном. – Это скоро пройдет твой мальчик будет здоров.

- Не мой, а наш – почти запричитала она.

- Наш, понимаешь, твой и мой, понимаешь?

- Я было хотел засмеяться и все перевести  в шутку, но по взгляду псевдо шутницы понял – правда. Все это правда. Хотя от этой правды не хотелось ни петь, ни танцевать.

- Он твой сын, Даня, он твой сын.

И я уже начинал верить этой матери моего дитя. Может быть рано.

Ира долго-долго говорила, всхлипывала, подносила фартук к глазам. Она все боялась, что я встану и уйду. Я не ушел. Я почти остался. Была восхитительная ночь.

1 марта (пятница).

Я с большим трудом поплелся на работу. Не хотелось разговаривать, не хотелось ничего…Абсолютно. Я устроился в уголке ординаторской и закрыл глаза. Слышно было, как постепенно комната заполняется людьми. Хлопала дверь, входящие здоровались и рассаживались по своим привычным местам.

- Даниил Глебович. Извините – кто-то осторожно тронул меня за плечо. – Вы сели на моё место. Я с трудом приоткрыл веки.

- А, это, вы, Танечка, - прошептал я.

-Душечка, милая, прошу Вас, сядьте сегодня на мой трон (скорее электрический стул).

- Мне так нездоровится, опять заныл я – не хочется в таком виде попадаться на глаза шефу. Миловидная, стройная Таня, понимающе отступила и уселась в моё кресло, напротив академического ложа.

- Я вам очень благодарен, я Ваш должник.- глядя на симпатичную докторшу, я с трудом находил силы шевелить языком.

Появился Академик. Обвел всех присутствующих значительным взглядом и (естественно) остановился на мне.

- Я думал, ты сегодня не появишься.

- Думал, болеешь, как все нормальные люди.

Он закончил фразу и тихо уселся на своё место, место предводителя.

Пятиминутка началась. Как всегда, доклады о ночном дежурстве, план на предстоящую операцию. Я все это не слушал ( ну может в пол - уха).

« Жаль, что я ему ничего не ответил» - думалось мне, - Жаль». Но можно иногда и сдержаться, смилостивился я.

- «А речная лилия все плывет и плывет. На встречу судьбе, и, почему-то, морским водорослям.»

В это день не работалось. Я сидел за компьютером и всматривался в экран монитора. В голове бежали цифры, буквы, опять буквы, цифры. Мои попытки выудить                описания вчерашних операций не увенчались успехом. Все, - подумалось, все не хочу, ничего, не хочу. Устал. Устал смертельно. Иногда забегала медсестра и просила помочь ей с перевязками, а я все сидел, обхватив голову рукам и не шевелился. А за окном шёл мокрый снег. И мне было всё равно.

2 марта (суббота).

Утро.

Проснулся в ожидании какого-то чуда. Маленький, что - ли? Все чудеса желаются. Но посмотрел в окно – тоска. Смертная тоска. Просто непроходящая.

« Моя речная лилия все плывет и плывет, а рядом почему-то, оскалилась акула».

Прохладный душ немного взбодрил тело. Я чисто выбрился, освежился чем-то французским и был явно благодарен себе за уход, за ласку. Ведь все для себя любимого.

Ба, да меня ведь приглашали сегодня на день рождения. Как же я это забыл. Вчера после обхода подошла Танечка Нейно и вкрадчиво прошептала: « Милый док, я приглашаю Вас к себе на праздник. Будет очень весело и уютно».

Разве можно отказаться от такого? Только нужен подарок, срочно нужен подарок.

Полдень.

Я все мотаюсь по городу в поисках чего-нибудь  подходящего. Нельзя быть тривиальным, а тем более циничным, женщине надо угождать (хоть иногда). Вот под этим девизом я и пытаюсь раздобыть что-то такое, чтобы весь Институт потом говорил: «Опять выпендрился, как всегда. И ведь знает, чем угодить, негодяй».

Вот так я и мельтешил в тумане, пока не плюнул и не завернул в цветочный магазин. «21 алую розу. Я подарю ей 21 алую розу. И чтобы для кого это число не значило, все должны знать – оно счастливое.

16.01.

В это самое время я и появился на пороге Праздника. Праздник – великое дело. Хозяйка праздника – королева во все странные времена.

            Хочу,заметить, что все мои рассуждения – сплошная  белиберда. Абракадабра.

            Танечка появилась в дверях сияющая и вся такая солнечная. На ней было длинное платье с великолепным декольте, из которого маняще веяло сладким.

Платье было белое, заносчивое, а от Тани пахло моей речной лилией и …морскими водорослями.

Почему я раньше не замечал, что она привлекательна? Да, она просто прелесть! Вот с таким количеством мыслей я и протянул ей великолепный букет. Протянул и застыл в ожидании следующего акта. И спектакль поплыл в своей пленяющей гармонии.

Именинница охнула, увидев сразу такое количество колючих красавиц. Она звонко рассмеялась и чмокнула меня в бритую щеку. Я еще что-то долго пространно говорил, желал, выражал…Одним, словом – я опять угадал. Вытащил счастливый билет. Почти все гости уже присутствовали, правда, если исходить из того, что я не знаю, кого пригласили, то можно догадаться, что я не удивился бы, если бы оказался единственным приглашенным. Эх, если бы было так. Но за столом сидело такое количество моих « любимцев». Что я решил просто не обращать на них внимания. Пир шел своим чередом. Пили тостуемые и тостующие. Жадно закусывали, смахивали липкий предательский пот и снова повторяли кем-то и когда-то разработанный сценарий таких мероприятий. Мне это надоело жутко. Я было открыл рот, чтобы поразить своим красноречием присутствующих в самое сердце, но Таня меня опередила.

- А теперь, я Вам спою – прокричала она, - Под гитару. Спою старинный романс.

Она взяла гитару в руки и , о чудо, я услышал пьянящие звуки. Пела она очень красиво. Чарующая мелодия, дивный голос. Надо же, какие таланты в медицине пропадают.

В этой песне мне услышались звуки леса и моря, ветра и дождя. Чередование свежести и теплоты не покидало меня ни на минуту. Я даже поймал себя на том, что сижу с открытым ртом, держу в руках вилку с грибочком и во все глаза смотрю на женщину, которая поет. И не просто поет – спасает, очищает, радует, очаровывает.

После песни было несколько секунд звенящей тишины, а затем необыкновенный гул и брожение. Но не такие, какие бывали на партийных съездах, а более жизнеутверждающие и оптимистичные.

А потом все пошло само собой. Танцы сменяли тосты, тосты сменяли песни. И так по кругу, несколько раз. Положа руку на сердце, могу признаться, что ничего более не говорил, да и не хотелось. Мне было хорошо. Я плыл со своей речной лилией, а водку закусывал морскими водорослями ( говорят очень полезно).

3 марта ( воскресенье).

Господи, опять мне снилась Форнарина. Может я просто начитался про эту необыкновенную женщину, которая вдохновляла Рафаэля на художественные подвиги. Нет, все намного проще, я постоянно думаю, что если бы у меня была такая муза, я , возможно, горы бы свернул. Ну, стал бы академиком, на худой конец. Вдохновения мне не хватает, вдохновения.

11.48. Именно в это время напомнил о себе телефон. Жаль, что я его не выключил.

Звонила Танечка и благодарила, что я очень хорошо себя вел на её празднике ( то есть не говорил ничего лишнего и почти ничего не вытворял). Я, честно говоря, и сам удивляюсь, что со мной произошло. Но очень был рад за Таню и за её гостей. Искренне рад.

Этот звонок мне прибавил бодрости и оптимизма. Но выглянув в окно, я понял, что рано радовался. Вид хмурого неба и грязного месива на тротуарах заставил меня сублимировать свою энергию (то есть перенести её на другой объект). Этим другим оказался мой любимый телевизор, который я до смерти ненавижу.

Вот так и прошло воскресенье: телевизор, диван, любимые тапочки, кроссворд.

Единственным положительным моментом выглядел выключенный телефон.

4 марта (понедельник).

Писать совсем нечего. Была обычная, рутинная работа в операционной. Но день не прошел зря, - больной будет жить (и надеюсь долго).

5 марта (вторник).

Пятиминутка прошла как-то скомкано. Шеф чуть припоздал, что-то охал и охал, бубнил себе под нос какие- то извинения. В общем, на него никто не обратил никакого внимания, все доктора у нас люди взрослые и свои задачи перед обществом понимают правильно. Пока я обдумывал эти хитросплетения судьбы, вдруг ход моих мыслей оборвался на полдороги. «Даниил, зайди ко мне в кабинет на пару минут» - лицо шефа выражало глубокую озабоченность.

9 ч. 27 минут. Я сижу в кабинете Академика уже больше десяти минут. Его естественно, нет, а я разглядываю глянцевые фотографии в деревянных рамках, которые в большом количестве развешаны по стенам. Я так поглощен этим процессом, что и не заметил, как мой начальник уже сидел за своим обширным столом и уже что-то говорил. Пришлось тряхнуть головой, - так и есть – шеф за столом, а я перед ним по стойке смирно. «Чур меня», подумалось. Но эту антиобщественную мысль пришлось сразу отбросить. Все это наяву и все со мной.

- Из Академии наук и министерства прислали разнарядки на стажировку за рубежом. Шеф был очень серьезен и у меня не повернулся язык, чтобы сострить на такую важную тему.

- Ученый совет будет обсуждать кандидатуры, смотри, не лиши их возможности подумать о тебе. А я уж, чем смогу – помогу, - он очень пристально и серьезно смотрел мне в лицо. Мне (как на духу) очень захотелось постажироваться и я ответил почти шепотом ( потому что дыхание от чего-то перехватило):

- Я буду стараться» - прошептал мой заиндевевший рот.

- Вот и постарайся мой хороший. Постарайся, пожалуйста. Ведь ты можешь быть хорошим, когда захочешь.

Да, он прав. Тысячу раз прав. Я могу быть очень хорошим. Правда, мне надо очень захотеть. А я уже хотел, так сильно желал, что постарался выдавить из себя слова благодарности и слезу умиления.

6 марта (среда).

Я ещё нахожусь под впечатлением  от всего вышесказанного.

7 марта (четверг).

- Опять плывет моя лилия наперегонки с водорослями.

16ч.10.мин. я вышел из операционной в каком-то подавленном состоянии. Многое сегодня не получилось. Так тоже бывает, с этим приходится мириться.

В ординаторской я вскрыл пакет молока (причитающейся хирургам за вредность) и почти сразу опустошил его. Это было хорошо и вовремя. Начинала кружиться голова и подкашиваться ноги. Теперь отстучу на компьютере и уйду домой, домой.

Приближаясь к позднему вечеру.

 Уйти, конечно, не получилось. Как я мог забыть, что завтра Женский день. Когда не получается отработать на сохранение полноценной жизни и восстановления всех сердечных дел, тогда и забываешь обо всем хорошем в этом мире.

Ведь жизнь потеряна, и говорить становится не о чем.

Был накрытый стол, подарки женщинам, поздравления. Не было самого главного – ощущения жизни.

18 марта (понедельник).

До сих пор не могу прийти в себя. А может и вовсе не приходить? Наверное, я такой лучше.

19 марта (вторник).

- Дан, очнись – вдруг услышал над своим ухом голос, - что с тобой происходит?

Оказывается, мы остались с шефом вдвоем в ординаторской, все уже разошлись по своим рабочим местам. А я все сидел и тупо смотрел на какую-то чуть приметную точку на окне.

- Ты все никак не придешь в себя после той смерти?

- Но ведь ты прекрасно знаешь и без меня, что мы сделали все, что в наших силах. Этот красивый пожилой мужчина вкрадчиво уговаривал, но смысл его слов до меня почти не доходил.

- Ведь мы же не Боги, иногда смерть приходит вопреки нам.

Господи, да зачем все эти слова? Зачем? Все равно никогда человек не научится управлять не только огромным миром, но даже своим сердцем, эмоциями, душой. Зачем теперь все эти слова, если смерть победила хрупкую жизнь. Все суета сует.

Поздний вечер.

Я совсем испортился. Даже в зеркале себя не узнаю. Хмуро - пещерного вида молодой мужчина смотрит на меня печальными глазами. В этих глазах сосредоточилась вся мировая скорбь. Думаете не тяжело нести такую ношу?

Почти ночь.

Хорошо, что Иришка позвонила сегодня. Меня радует её воркующий, журчащий голосок. Она болтает что-то, я даже не прилагаю труда, чтобы понять, о чем это она.

Но все равно – это лучше, чем сидеть в предательской тишине квартиры и тупо смотреть в одну точку. Да, у меня депрессия, да ещё какая.

Сегодня моя речная лилия не приплыла ко мне, и морские водоросли не хотят показываться мне на глаза.

- Да где же моя Форнарина?

20 марта (среда).

В конференц-зале тихо и чинно. До начала ученого совета еще очень много времени. Я пробрался в самый дальний уголок и решил немного подремать. Сегодня меня немного отпустило, но какая-то предательская слабость навалилась кошмаром своей нецивилизованной тени. Голова тяжела и почти неуправляема.

-Здравствуйте, док – Танечка Нейно подсела ко мне совсем близко. – Вы что-то совсем… Она не договорила фразу, прикусила губу и жалобно глянула на меня своими агатовыми глазами.

Хорошая девочка, ласковая. От неё веет жизнью. С ней рядом уютно и не так одиноко.

-Я приветствую Вас, о, принцесса – наконец-то решил удостоить даму ответом.

-Я преклоняю колени перед вашей всенощной молитвой.

Лихо у меня это получилось, и ведь вспомнились строчки какого-то малоизвестного поэта.

-Вы все шутите – она, было, решила надуть губки, но тут же спохватилась.

-Вы лучше шутите и дурачьтесь, а то ходите две недели сам не свой. Чужой какой-то, холодный.

-Ба, вот тебе и раз. Вот так девочку прорвало. Милая, да откуда тебе известно, что я вовсе не айсберг, а лава из жерла вулкана? Никак расспрашиваешь обо мне ближайшее окружение. И что же они тебе еще про меня наговорили?

Надо это выяснить почти незамедлительно. Может тогда и отпустит меня река Стикс из своих объятий. А то снится мне, понимаешь, почти каждую ночь, вместо речной лилии, водорослей, Рафаэля и его возлюбленной куртизанки.

Ближе к вечеру.

Ученый совет плавно перешел в окончание. Все единогласно решили, постановили, что стажироваться должен самый достойный, то есть я. – «Баба с возу, кобыле легче». Они думают, что вышлют меня на западные  берега, а сами здесь отдыхать будут от моей ненавязчивой натуры. Ну, это еще как сказать. Во - первых, ехать только через полгода, а за это время мы с вами, родненькие мои, не одну компанию сведем. Пока я подумаю, куда ехать: в Лондон или Гамбург, пока оформлю документы. Так что к тому времени все решат, что я уже вернулся, или вовсе не должен никуда ехать. Вот так-то. Мудрёно, правда, но, зато с выдумкой.

Почти ночь.

Хотел заснуть, но опять этот никудышний телефон. Надрывается изо всех сил. Может взять трубку, вдруг это судьба?

- Солнышко, ты еще не спишь? – это всего лишь Алла, жена кандидата медицинских наук.

- Может, встретимся сейчас, а? – опять этот эротичный шепот, - Валька сегодня дежурит.

- Знаешь, милая, Валя мне близкий друг (ближе и нет никого) и я не хочу делать из него оленя.

Хотя, он уже давно олень с ветвистыми рогами. Так и ходит бедный, озираясь, чтобы не дай бог кого не ударить или самому не зацепиться.

-Это моё последнее слово – продекламировал я. – спи, неверная жена.

21 марта (четверг).

Сегодня вдруг пронзительно вспомнил, что очень давно не общался с мамой. А ведь она единственный человек на земле, который любит меня просто за то, что я есть.

Неправильно это все, эх, неправильно.

28 марта (четверг)

Неосознанно, непонятно. Я иду по темному, темному коридору, называемому жизнью, я хочу увидеть хоть совсем небольшую полоску света в этой кромешной тьме. Но ничего не видно. Скорее всего, меня сковала слепота, слепота человека, не знающего кто он, зачем он пришел в этот мир. Я плыву по реке жизни, плыву по течению, не пытаясь хоть один раз, хоть ненадолго повернуть вспять.

Я совсем не знаю, кто я, зачем ворвался в эту жизнь, зачем вообще нахожусь именно на этой планете? Какой смысл моего существования?

Все эти мысли пролетают в голове со стремительной быстротой. Хорошо, что нахожу в себе силы задумываться надо всем этим. Думать не грех, грех не думать.

29 марта (пятница).

Что-то с самого утра Танечка Нейно устроила вокруг меня «танец с саблями» и восторженно говорит – говорит, а сама кругами ходит и заглядывает в мои пронзительные глаза.

- Милый, док, по-моему, Вы сегодня в отличной форме – она проглатывает окончания слов, и – это почти смешно. Только сейчас я заметил, что у неё во рту конфета.

- Танечка, дружок, я просто, не знаю, как это называется у женщин; то ли шестое чувство, то ли восприятие на гибельном расстоянии, но вы правы лишь в одном, но главном – у меня действительно сносное настроение. Не будем, милая, торопиться и называть его отличным.

Слушая мою, почти Льва Толстовскую бесконечную тираду Танечка распахнула свои удивительные глаза и с восхищением послала в мою сторону воздушный поцелуй. Пришлось ответить тем же, хотя, мой поцелуй получился несколько скупым.

Вечер того же дня.

Проклятый телефон не дает мне сосредоточиться. Я почти заснул за интересной книгой, но пришлось взять трубку.

-Дан, добрый вечер (хотя, какой он к черту добрый) – это звонит мой наидрагоценнейший начальник.

-Завтра надо выйти на работу. Больной, которого мы прооперировали, очень плох. Боюсь, завтра пойдем на повторную. Сегодня ребята проследят, надеюсь, до субботы дотянут. Ну а…

Академик не договорил и исчез в пространстве. Господи, опять эта несуразность.                Только придешь в себя и опять.

Белая лилия загорелась синим пламенем, печально хихикая, она подбрасывала в свой костер сухие водоросли.

30 марта (суббота).

Четыре часа копошились в операционной. Шеф орал и выражался, но, несмотря на экстремальные обстоятельства, наш тяжелый больной будет жить. А может, и благодаря этому, к окончательному выводу я еще не пришел.

17 часов 05 мин.

Примчалась Иришка с сумкой продуктов, чтобы откормить изголодавшейся талант, таланты, к сожалению, тоже есть просят.

18 часов 30 мин.

Я сыт, доволен, окружен заботой. Жизнь сегодня празднует Викторию, и мне, поэтому поводу, очень даже хорошо. Эх, если бы всегда так.

31 марта (воскресенье).

Почти с утра до вечера брожу по уже почти весеннему городу, и нахожу в этом удовольствие. Я убежал от медицины, клаустрофобии, от женщин, начальника, но не ускользнуть только от себя самого.

Ближе к ночи.

Я сажусь к телевизору и слушаю новости. Меня охватывает почти животный страх. Да, что это твориться – то. Тут каждый день кладешь здоровье на алтарь победы над смертью, а для некоторых, не могу их назвать людьми, отобрать чужую жизнь, как высморкаться в большой носовой платок, или сыграть в кегли.

Всё. Больше не могу, ох, уж  этот «ящик», информатор – кровопийца.

1 апреля (понедельник).

Говорят, День смеха, а по мне – скорее День дураков.

Раннее утро.

Вот как не заладится жизненная скрижаль с самого зарождения солнечных лучей, так хоть плач. Сегодня – не задалось. Даром, что 1 апреля.

На эскалаторе метро читал интересную книгу, зацепился сумкой за волосы, почти метровой длины, ошарашенной девушки и упал. Упал с восхитительным индейским криком и прикусил язык.

Злой и израненный я вышел на остановку троллейбуса и был с ног до головы облит у ближайшей лужи проезжающей машиной. В итоге, оказалось, что за рулем этой машины сидел мой шеф, который сначала извинялся всю пятиминутку, а затем, как одуревший орангутанг, расхохотался мне прямо в лицо. Отчего по прошествии трех минут смеха покрылся бриллиантовым потом.

В операционной.

Мы все на своих местах. Здесь не до смеха и не до обид. Идет серьезная работа. Правим сердце.

18.05. В кабинете у шефа. Он разливает по маленьким рюмочкам коньяк. А затем на долгой паузе смотрит прямо на меня и тихо-тихо выговаривает: « Прости меня, дорогой, за сегодняшнее ». Я, конечно прощаю. В такие минуты я прощаю весь несуразный мир, с его пороками, глумлением и недоделками. Люблю его до мельчайших молекул, до атомов, до протонов и электронов. Люблю красивое и безобразное, доброе и злое, сухое и мокрое, теплое и холодное. А как я могу не любить этакую калейдоскопическую несуразицу?

2 апреля (вторник).

В раздевалке переодеваюсь в хирургический костюм. Моему взору предстает идиллическая картина, как бы её назвать попонятнее - « всей семьей на пляж», ну или в баню. Право слово великолепный вид – обнаженные женские тела, вперемежку с мужественными торсами сильной половины человечества. Ох, уж мне эти общие раздевалки, одно удовольствие! Почти сразу видно: кто есть кто. По молодости лет (это почти недавно было) я очень стеснялся. Проходя мимо красивых, обнаженных затейниц, я стыдливо опускал глаза и краснел, нет, становился просто лиловым. Слышал такие влекущие куда-то не на работу голоса, типа: «Здравствуйте, доктор». Это говорилось таким подбадривающим шёпотом, что волей-неволей мои глаза устремлялись на приветствующую меня волшебницу. Отчего её лицо озарялось манящей улыбкой, а грудь призывно выстреливала кругляшками розово-коричневых сосков. О, это была картина! Молодой неопытный доктор в окружении обнаженных сирен, влекущих в преисподнюю.

То-то дело теперь. Чем меня удивишь? Было бы чем, давно удивился бы. Эх, задубела душа, загрубела, а тело покрылось циничным панцирем. А так хочется романтики. Чего-нибудь возвышенного, глубокого, платонического.

12ч.10 мин. Я сегодня в операционной не показался. Гриппую. Сижу в ординаторской и отстукиваю историю болезни. Напротив сидит молодая аспирантка великолепной наружности и, закинув ногу на ногу, пристально смотрит в мою сторону. В руке у неё сигарета с мундштуком. Она подносит сигарету ко рту, долго затягивается, и, выдыхая дым, произносит « А почему бы Вам, Даниил Глебович, не пригласит меня в ресторан? На худой конец в гости, а?»

Я вижу в мониторе компьютера, как у моего отражения отвисает челюсть. Вот это да. Эта милая, одаренная девушка вела скромный, почти пуританский образ жизни (может только на работе?) почти два месяца. Не участвовала ни в каких праздниках, ни в каких вечерних посиделках, ни в горе, ни в радости. А теперь почти прямым текстом! Уважаю!

Вечер.

Мы достойно выглядим с аспиранткой Еленой Сергеевной на фоне моей холостяцкой квартиры. Мы немного пьем, почти не едим, говорим о разных мелочах. Она скромно покуривает дорогущие сигареты с каким-то пряным ароматом. На ней длинное, льющееся платье, которое она всякий раз задирает, чтобы показать свои великолепные ножки, обтянутые черными колготками. Она томно улыбается, и я понимаю, что пора.

Вот, пожалуй, и всё…

5 апреля (пятница).

Душа почти поет от чего-то очень важного, сделанного именно сегодня. Именно сегодня мы спасли, дали вторую жизнь мальчику, который находился у меня в палате четыре месяца. Наш академик всё не решался на операцию, всё тянул, присматривался.

6 апреля (суббота).

С самого утра уткнулся в свой злополучный телевизор. Отключил мобильник. За окном слякотно и сыро. Но почему-то хорошо и спокойно.

Ближе к полудню.

Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть на диване. Кто бы это мог быть? Хочу приятную неожиданность…Приятная неожиданность не случилась. Это всего лишь сосед за спичками.

Но, ура, моя речная лилия ожила и вместе с подсоленными морскими водорослями улыбается мне оранжевой улыбкой.

Вечер.

Появилась Леночка, мокрая и взъерошенная. По её глазам я понял, что что-то случилось. Она уткнулась в мою грудь и тихо-тихо заплакала, почти заскулила.

- Шеф не принимает мою диссертацию – дрожащими губами она пыталась поймать мою щеку. Кратко, сухо поцеловала и опять дала волю своим слезам.

 - Но ведь он – попытался было прогреметь я… Да, я все понял. Я отчетливо понял, и мне стало невыносимо больно и противно. Академик её наказывает. Он наказывает девочку именно таким иезуитским способом. Он мстит ей за связь со мной. Неужели сам до этого додумался? Скорее всего, Генка Федотов подсказал. Этот академический любимчик давно за Ленкой охотится, даже предложение делал. Какая сволочь. Я глянул на свое отражение в коридорном зеркале и ахнул, на меня глядела страшная, перекошенная злобой физиономия. Я даже сам себя испугался. Но, надо успокоиться и успокоить Лену.

- Хорошая моя, не плачь, сейчас попьем чаю и спокойно поговорим.

- Может быть всё не так, как ты думаешь, и как думаю я?

Тяжёлые мысли одолевали, хотя, я пытался себя взбодрить.

Уложив девочку в постель, вышел на кухню и, впервые за много лет, закурил сигарету. Да, мне  действительно плохо и неуютно на этой планете. Мой мозг отказывался понимать происходящее. Просто напрочь.

7 апреля (воскресенье).

Проводив Лену, я пытаюсь сосредоточиться. Пытаюсь понять, что же на самом деле произошло. А случилась скверная история, в которой я играю одну из ведущих ролей. Надо что-то делать, надо что-то делать, надо… Болит голова, разрывается и ухает сердце. Этот злосчастный, предательский мир. Как он уродлив в своем стремлении поделить  красоту и содержание между алчными хищниками.

11.44. Я у Геннадия Геннадьевича Федотова в квартире. Я вглядываюсь в его смазливое, почти женское лицо и пытаюсь уловить его настроение. Глаза у Гены бегают, он почти не смотрит в мою сторону, но прекрасно понимает, зачем я пришел.

- Знаешь, Дань, давай начистоту – сразу атакует меня хозяин заплеванной берлоги,  прошу прощения, квартиры.

- Елене Сергеевне надо заново, почти с первого абзаца писать диссертацию - Генка как-то затравленно смотрит в мою сторону. Шеф со мной полностью согласен. Мы с ним долго беседовали на эту тему.

Геннадий удивлен моим спокойствием и не знает, что дальше говорить. Но первый  не выдерживает и сам начинает по-бабски всхлипывать и причитать.

- Ведь ты, негодяй, отнял её. Отнял у меня – Федотов переходит на крик.

 - Ты отнял у меня самое дорогое. Я обожаю её, слышишь, обожаю, а ты, своими грязными руками, трогаешь, лапаешь божественное создание. Я готов ползать перед ней на коленях, а ты спишь с ней. Спишь, даже не задумываясь, что кого-то это просто убивает. Ты ублюдок, грязный, порочный человек, без совести и принципов.

Генка выкрикивает последние слова, резко умолкает и смотрит немигающим взглядом на меня.

Я немного опешил, я в минутном смятении. Неужто он прав? Господи, да неужели прав? Может быть, я действительно такой, как он говорит. Ноги предательски подкосились, и я уселся на широкую оттоманку, стоящую посреди комнаты.

- Гена, послушай, не надо истерик и показных процессов надо мной. Какой я есть, я и сам знаю, - пытаюсь это говорить спокойным, ровным голосом.

- Мы ведь с тобой не первый день живем на свете и многое в этом мире понимаем. Принимаем его правила или нет, это уже другой вопрос, но играть надо, Гена, честно, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. А голос этот надо постоянно теребить и спрашивать: « Правильно ли поступил? Честно или нет?» Пусть многое, что ты сказал обо мне чистая правда, пусть, но ты пойми, твой поступок в отношении Лены, это лишь твой поступок в отношении аспирантки Елены Сергеевны, и ко мне имеет лишь косвенное отношение. Ты ведь убиваешь её, ты расщепляешь её  жизнь на мелкие атомы лжи и паршивой прозы. После такого, тебе уже не быть её придворным поэтом. Пойми ты хоть это. Она ведь никогда тебе не простит, никогда. А ты будешь мучиться всё больше и больше, и совершать всё больше и больше глупостей.

Во время моего длинного монолога Генка сел прямо на пол в своих пижамных брюках и пристально, как это делают плохо видящие люди, смотрел мне в лицо, не проронив ни звука. Его роскошная шевелюра вздыбилась. Уши покраснели, в глазах поселился чёрт. Но он внимательно слушал и не прерывал.

- Я читал её диссертацию – тем временем,  продолжал я, - и, положа руку на сердце, могу тебе сказать – работа на твердую четверочку. А что ещё женщине надо? Ей ведь не стоять с нами в операционной. Ей замуж надо выгодно выйти, детей рожать, вырастить их. Ей потом и не до диссертаций будет. В общем, так, завтра идешь к Академику и просишь его, чтобы защита у Лены прошла в положенные сроки, иначе, я такое ему про тебя порасскажу.

Генка встал с пола, вытряхнул черта из глаз и совершенно спокойно сказал: « Ладно, пойдем на кухню пить чай »

Мы долго сидели за накрытым столом, пили напитки намного крепче чая, жадно закусывали, мирно переругивались, а затем, после шестой смены блюд и вовсе расхохотались, как в старые добрые времена. Я поклялся Геннадию Федотову, что больше чем на пистолетный выстрел не подойду, к почти свершившемуся кандидату медицинских наук - Елене Сергеевне Журовой.

Видит Бог, я свое слово сдержал.

- Лилия улыбнулась мне во весь рот, водоросли окутали меня с ног до головы.

Поздно ночью.

Я сидел и думал о хитросплетениях судеб. Вспоминал Лену, сравнивая её с Рафаэлевой Форнариной и понимал, что муза это не моя. Хорошо, что я поступил именно так, как поступил. Эх, негодяй!

8 апреля (понедельник).

Вот уж воистину – понедельник день тяжелый. Я вступаю на территорию операционной и чувствую, что мне плохо. После воскресных обильных возлияний во славу мужского взаимопонимания, мне не хватает твердости передвижения и ясности ума. Слава богу, что операция не сложная.

15.40.

Выползаю из операционной, бухаюсь на диван в ординаторской и засыпаю. Заснул, как провалился. Ничего не виделось, ничего не снилось. А теперь и не пишется. Даже не мечтается.

Всё, надо переходить на здоровый образ жизни.

13 апреля (суббота).

Была очень тяжелая неделя. Сложные операции ежедневно. Больная голова, пот и кровь, все смешалось в моем мире иллюзий и феерических фантазий. Я перестал замечать красивых женщин (чего раньше со мной никогда не случалось). Я просто иду по улице и вдыхаю весенний воздух, он, правда, с примесью городской отравы, но это мое существо почти не определяет. Я иду и смотрю по сторонам, вглядываюсь в лица прохожих, стараюсь определить, куда они спешат и зачем. Мне нравится эта игра в угадайку. Голова отдыхает и разгружается от земных и тленных забот. Свинцовые тучи, гордо висящие надо мной, не пугают, а заставляют любоваться этим творением всесильной природы. Мне очень хорошо. Одиночество вовсе не тяготит меня, мне с самим собой уютно и благопристойно. Сейчас хорошо, очень хорошо, а это главное. Не хочется думать о бренном, не хочется вспоминать о смерти и проклинать жизнь. Не хочется вспугнуть в самом себе состояние душевного комфорта и равновесия. Со мной это так редко случается, что когда это, наконец-то, случается, в это почти не верится.

Я смотрю в зазеркалье жизни и тихо хихикаю себе под нос, почему-то напевая «Турецкий марш» Моцарта. Звучит очень красиво и, о чудо, моя душа начинает звенеть именно так, перемешивая клеточки моего организма нотами, октавами. Я весь превращаюсь в гармонию. В объект без изъянов и недоделок. О чудо, о великое чудо, негодяй - оказывается, может быть гармоничен.

14 апреля ( воскресенье).

Даже в законный выходной отдохнуть не получается. После вчерашнего звонка шефа, я воскресным днём осматриваю послеоперационных больных в реанимации. Палаты смотрят на меня глазами мониторов, они пытаются сообщить мне, что в своем чреве хранят такие разные жизни. Я верю в это, понимаю. И понимаю, что пишу ерунду. Что умного можно ожидать от себя самого?

13 ч. 10 мин.

В ординаторской пью крепкий чай. Медсестра Лариса трется ножкой о мое колено и томно, зазывающее улыбается. Красивая брюнетка 18-ти лет, с потрясающей грудью. Своё достояние, она почти никогда не обременяет бюстгальтером, поэтому все её прелести видны, как на ладони. Это, скажу я вам честно, испытание не для слабонервных. Я как-то пытаюсь отвлечься, думаю о постороннем, о дожде за окном, но, глаза предательски косят на Ларису, да что там, именно на то самое место, где её прекрасную грудь ничто не обременяет. Хочу взять себя в руки, но меня хватает лишь  на то, чтобы склонить голову к коленям моей собеседницы и тихо прошептать : «Девочка моя, не надо, у меня сегодня такое скверное настроение». Но мои слова ничуть не смущают Богиню в белом халате и она произносит: « Эх, док, ведь всё в жизни поправимо, кроме смерти. Но я не дам вам умереть». Шалунья скользит руками по моему телу, её губы впиваются в мои с такой силой, что я ничего не могу сказать, даже короткий  вдох получается с большим трудом.

14.40 мин.

Лариса приподнимает голову с подушки, опираясь на руку, шепчет мне такие ласковые слова, что хочется орать от счастья в эту минуту. Она целует меня в глаза, в нос, в губы, в шею, эта нимфа (нельзя читать нимфоманка) заводит меня опять на покорение Эвереста. Да, она способная ученица. Ведь это именно я учил её всему на свете. Когда она несмышленым птенцом пришла работать в наше отделение. Я учил её делать внутривенные уколы. Иногда подставлял именно свои руки для эксперимента, подталкивая на постановку капельниц и катетеров. В общем, все, что она умеет в медицине, всё благодаря моим стараниям и вопреки её природной лени. Но что Лариса делала сама, без моего участия, так это виртуозно поправлять хирургические штанишки, и при этом делать милое, детское личико и произносить обиженным тоном «Опять большие попались, не дай бог упадут в неподходящий момент». А неподходящих моментов была у нас вереница, это ведь хирургическая клиника, а не сауна с бассейном.

Вечер.

Надо признать, что день задался. Очень хороший, плодотворный отрезок жизни получился на славу. Всё, что хотел, то и сбылось, то и состоялось, может быть даже больше. Только подумал, и звонок. Телефон. В трубке – переливы морских течений и ласкающий ветерок.

- Данечка, это я Лена, извини, что не поблагодарила тебя. Ведь это именно ты…Ласкающий ветерок не договорил и заплакал.

- Леночка, милая, не плачь. Всё ведь закончилось хорошо, скоро состоится твоя защита.

- Но я не хочу, слышишь, не хочу с тобой расставаться – кричит она в трубку.- Не хочу.

- Елена Сергеевна, солнышко, ты пойми, если буду я, не будет кандидатской диссертации. Я поклялся ему на Библии, что никогда не буду с тобой. Прости меня. Желаю тебе счастья.

- Очень благородно – прошелестела в трубку моя собеседница. Затем. Тишина. Послышались короткие, заунывные гудки.

Вот так и заканчивается все хорошее, и остается только « Пыль дорог и отголоски песен» Я плашмя упал на диван и уснул очень тревожным сном.

Тревожный сон.

Я оперирую Форнарину. Напротив стоит Рафаэль и подает мне зажим и скальпель. Скальпель входит в прекрасное тело куртизанки и застревает в нем. Я кричу, чтобы помогли, но вокруг черно-белый мир в шахматную клетку и…, никого, ни единой живой души. Даже Рафаэль исчез, а я провалился в черноту.

16 апреля (вторник).

Пытаюсь не замечать взгляда Леночки. Она просто сжигает меня на пятиминутке. Смущение и врожденное кокетство соседствуют в ней очень гармонично и хорошо, но я делаю вид, что абсолютно равнодушен к ней. Просто противно индифферентен. Тем более, что за нашей игрой наблюдает всевидящее око господина Федотова.

Я достаю носовой платок величиной с банное полотенце и громко всхлипывая, вытираю отсутствующие слезы. Все доктора с интересом смотрят в мою сторону и заговорчески улыбаются. Не весело только шефу. А что ему, собственно, веселиться? Ведь завтра он улетает в командировку в США. У него гнетущее расположение духа, он в смятении, возвращаться обратно домой или попросит политическое убежище.

Нельзя так, на эту тему не шутят в наших кругах, и не наших тоже. Тем более, я думаю, Академик думает совсем об ином.

- Даня. Останься на минуточку – слышу я ровный голос – поговорить надо.

Надо, так надо. Мы без претензий. Мы всегда  за.

Когда все вышли из ординаторской, шеф пересел из кресла на диван и жестом пригласил меня сделать то же самое. Мы сидели так близко, как две подружки, почти касаясь коленями. Нам не хватало, пожалуй, только семечек к разговору, и завалинки.

- Послушай. Ты уверен, что Елена Сергеевна готова к защите? Он посмотрел  прямо в мои доверчивые глаза.

Театр, Господи, какой театр абсурда. Зачем он спрашивает?

- А что, разве Генка молчит как рыба? – задал я ничего незначащий вопрос.

- Ведь все решаете Вы и только Вы, я к этой проблеме никакого отношения не имею.

- Дело в том, что Лена была у меня. Сказала, что диссертация не готова и что она хочет уйти от нас. Защищаться будет в другом институте и по другой теме. Она сказала, что у неё уйма времени, все успеется.

- Прошу тебя Дан, пока я буду в командировке, реши с ней этот вопрос. Очень тебя прошу, реши.

Я хотел сдерзить,  хотел многое сказать, хотел утопить его в слезах умиления. Но я сдержался, стойко перенес эти тяжелые минуты диалога. Для этого пришлось укусит себя за палец и благородно побледнеть.

Полдень (операционная).

Мы трудимся уже третий час. У меня от всей моей импозантной внешности остались только глаза и руки. Генка стоит напротив, на месте ассистента. Я беру из его рук скальпель и тихо говорю, чтоб слышал только он: « Какая ты все-таки сволочь, Геннадий Геннадьевич Федотов»…

Ближе к вечеру.

Елена Сергеевна весело щебечет какую-то чушь. Я не слушаю её. Смотрю и радуюсь красоте. Все линии актуальны и к месту. Ни одной лишней детали. Красота должна быть самодостаточна. К счастью, она таковой и является. Мы вдвоем в ординаторской, сидим напротив друг друга и ведем шпионский разговор взглядами. Языком она мелет чепуху. А взгляд печален и насторожен. В уголке левого глаза появилась слезинка. Она красноречива и чиста,  как бриллиант. Лена плачет, и я понимаю, что сейчас чувствует эта заложница человеческих пороков.

- Леночка, я прошу тебя, не надо плакать – после этих слов моя собеседница переходит на рыдания. Она всхлипывает и размазывает влагу по своему прекрасному лицу. Она встает на колени и кладет свою голову мне на руку, затем немного приподнимается и целует меня в уголки губ. Она любит меня, боготворит, а я торгую её любовью, как мелкий лавочник на одесском привозе. Мне стыдно и горько. Я и вправду настоящий негодяй. Я целую её волосы, целую лоб, руки, и тоже начинаю плакать. Сухо. Не по - бабьи, а по мужски, молча, прикусывая язык.

19 апреля (пятница).

Слава Богу, вернулся шеф. Розовощекий, с прекрасным нью-йоркским акцентом. Он доволен собой и той страной из которой прибыл. Академик не доволен этой страной и всеми нами. Особенно мной. Я не выполнил возложенного на меня архиважного поручения. После нашего разговора Лена не появлялась в Институте уже третий день, её мобильный телефон приветливо молчал, а моё сердце разрывалось между долгом и желанием. Я понял, что Елена Сергеевна уйдет от нас навсегда, уйдет, оставаясь нам вечным укором и душевной мукой. Больше всех виноват я, я приблизил её и оттолкнул.  Почти полюбил её и обрек на одиночество и пустоту.

« Я просто тебя люблю, и мне не нужно подачек и жалости, мне нужна твоя любовь и весь ты. Все твои доводы и уговоры ничтожны по сравнению с тем, что чувствую я» - это были её последние слова, которые она бросила мне в лицо, уже открыв дверь и переступив порог своей кандидатской диссертации.

Теперь эти слова Леночки Журовой я помню до последней запятой, до завершающей точки.  Моя гибель случилась в очередной раз.

Я понял это. Осознал. Я три раза застрелился, пять раз повесился, десять раз сыграл в Анну Каренину, но остался жив, благодаря Леночкиной любви. Бескорыстной и наивной, яркой и светлой. Но понял ли я что-нибудь?

23 апреля (вторник).

Елена Сергеевна ушла от нас. Она попрощалась только с шефом. Её можно понять. Меня понять нельзя. Я сам за это не берусь никогда. Генка смотрит на меня зверем, ни слова не говорит и только что-то шепчет себе под нос, наверное, это проклятия мне. Заслужил я их. Достойно (или недостойно), но заслужил.

Вот так и живу. Сплю с Ириной, иногда с Аллой, позволяя иногда Ларисе себя ублажать. Никчемная и пустая жизнь, наполняется только спасенными жизнями и исправленными сердцами. Только может ли это быть оправданием? Нет, нет и нет. Да и не надо мне этого, ни к чему. Оправдание только одно, но очень веское – я негодяй.

24 апреля (среда).

Сегодня зашел в палату проведать спасенного нами мальчика. Он выглядит бодрым и веселым. Его мать, темноволосая, симпатичная казачка сунула мне в халат бутылку коньяка. Я зашел в комнату медсестер и опустошил всю бутылку прямо из горлышка. Закусил миндальным орехом, и, завалившись на диван, не раздеваясь, уснул сном праведника, Нет, скорее сном пьяницы, ушедшего в себя.

Процесс сна.

Мне ничего не снилось. Только туман. Я открывал глаза, видел голых женщин, коллег, смеющихся мне в лицо, и забывался коротким тревожным сном. Так было легче. Так иногда появлялась моя речная лилия  и обнаженная Форнарина, которая открывала низ живота и просила целовать её в то место, которое всем кажется желанным и привлекательным. Что делать, я целовал.

27 апреля (суббота).

Утро. Я проснулся, сразу включилась голова и память. Прошедшая неделя показалась кошмаром, наполненным дворцовыми переворотами. На работе зреет недовольство, идет молчаливое неповиновение начальству. Шеф завинчивает гайки и вербует стукачей. Кто-то ему исправно докладывает обо всех событиях, которые происходят в течение дня. Утром виновных (по его мнению) он вызывает на ковер. Естественно, что каждое утро на ковре оказываюсь я – самый талантливый из его учеников. Но это не мешает ему копаться в моей душе и лазить туда сильными и чистыми руками, выуживая остатки моей человеческой сущности, В словах и выражениях Академик беспощаден. А что ему, собственно, стесняться, ведь он наше - всё. Вот он и крушит словами налево и направо, жонглируя человеческими умами и чувствами, оставаясь при этом добрым и местами порядочным человеком.

11ч 32 мин.

Наливаю себе чай и смотрю в окно. Там - весна. Начинают прихорашиваться деревья, и пробивается травка. Это замечательно. Жизнь берет свое. Она многогранна и многолика. Опять трюизмы, но что поделать, если это действительно так. Звонит телефон и возвращает меня в реальность бытия. Это Витя Русник напоминает, что я приглашен к нему на день рождения. Он всю неделю талдычит всем об этом событии, но за переживаниями и предынфарктными состояниями, все эти слова не воспринимаются никак и никем. Но Витя очень настойчив, он субботним утром не поленился войти в дом к людям телефонным звонком и напомнить о своем существовании. Он ведь нам веселье предлагает, а не поминки, что же здесь обижаться.

Вот о подарке я как-то не подумал. У меня в запасе ведь нет ни воздушных шариков, ни полезного горшочка, или даже хвоста моего друга ИА. Придется поломать голову над этой проблемой и решить всё за четверть часа.

12 ч. 05 мин.

Я подарю ему шахматы. Правда, он умеет играть только в карты, и только в «дурочка», но я подарю ему шахматы, пусть совершенствуется. Может быть, станет вторым Капабланкой, завоюет мировую корону, всё равно оперировать не умеет, а к скальпелю его допускают только в обеденный перерыв, чтобы порезать хлеб, или, скажем, нашинковать овощи для салата. В нашем Институте он ведущий повар среди хирургов и мужчин. Очень хорош собой, нравится многим женщинам, кроме своей жены. Он бы мог стать шеф - поваром ресторана «Пекин», но его угораздило пойти в медицину. Кулинарное искусство потеряло, медицина ничего стоящего не приобрела.

Деревянная шахматная доска упакована в подарочную бумагу, а фигурки, каждая по отдельности, в коробочки. Ведь и король, и ферзь, и слон…, все из хрусталя, половина из белого, вторая половина из красного. Отличный подарок я нашел у себя в шкафу. Играть в эти шахматы жалко, а подарить в самый раз.

13 часов 00 минут

Я включил телевизор, тупо уставился в него и стал вспоминать. Прошлое навалилось, запричитало, даже задвигалось. С Витей Русником мы знакомы давно. Молодыми ординаторами мы познавали кардиохирургию вместе, в одной группе. Ездили на одни и те же практические занятия, слушали лекции. Мы  приехали покорять Москву. И если я это вовсе не демонстрировал, потому что не осознавал, то Русник делал всё целенаправленно. Он приехал, чтобы не уезжать. Уже в те годы Виктор был старше меня лет на шесть, очень хорош собой (классическая мужская красота), но как специалист он был никудышний. И до сих пор, так ничему и не научился. Зато его обожали все женщины, особенно из международного отдела. Витька мог красиво себя преподать. Хотя, говорить слова и складывать их в предложения никогда не умел. Так разве это препятствие для покорителя заоблачных вершин? В процессе поиска причин, остаться в больнице, Русник каждый божий день бегал на свидания с разными женщинами. Ему было вовсе некогда заниматься медицинской ерундой. Он и меня упрашивал составить ему компанию, но наши дорожки на этом поприще совсем не пересекались. Нам просто нравились разные женщины. Единственное, что мог хорошо и красиво делать Виктор – это накрыть великолепный стол, готовил он просто замечательно. А для нас, полуголодных ординаторов, это было важнейшее дело. Мы освобождали красавца повара от дежурств, операций, ведения палат, мы подменяли его где только можно, а за это требовали совсем чуть-чуть, когда вваливались полуживые от усталости на кухню общежития, хотели только одного – есть, есть и есть. И Витька нас не подводил. Было так сытно и вкусно, что в момент поглощения пищи мы обожали нашу домохозяйку больше всего на свете. Какие там женщины могли сравниться по популярности с Виктором Русником! Это было его единственное достижение в жизни. Зато какое! Но кормить ему пришлось нас недолго, он  женился на черноглазой толстушке Жанне (хотя плакал и кричал, что не любит её) и переехал в роскошную квартиру в центре города, недалеко от Большого театра. Карьера удалась. Он писал диссертации, мы оперировали, он ездил в командировки в Париж, а мы дежурили по трое суток подряд. Мы стали профессионалами, которым доверяют человеческую жизнь, а Витьку даже не пускали в операционную. Да он и сам не очень-то рвался. Приходил на работу к 9 часам, когда мы уже трудились в поте лица. Перевязывал больных и с чистой совестью в 15.00 отправлялся по своим делам. Научный сотрудник двигал науку куда-то в массы, но куда, никто толком не знал. Меня шеф-повар очень уважает, когда именно я помогал ему с диссертацией и до сих пор помогаю с научными статьями и монографиями. Читать можно просто, все это для Витьки писал и пишу я, но на титульном листе или в авторах статьи моя фамилия ставиться после шефа и Витьки, или не ставиться вовсе. Но это профессиональная тайна и раскрывать секреты я не имею права. А если их раскрыть…У меня появится много поводов взлететь по карьерной лестнице. Но я не тщеславен, мне хватает и того, что абсолютно все знают: от ординаторов, до Академиков – кто есть кто в нашем коллективе единомышленников. Меня это устраивает, как очень доброго и отзывчивого малого и негодяя в одном лице. Но лицо это очень симпатичное, поэтому меня многие любят, некоторые терпят. За это им огромное «спасибо».

Воспоминания улетучились все мигом прочь. Я надеваю свой лучший костюм и самый дорогой галстук и следую на зов друзей и сослуживцев.

15 ч. 05.мин.

На мой звонок в дверь, вывалилась толстушка Жанна, в каком-то ярко-оранжевом балахоне и такой же губной помадой, чмокнула меня куда-то в ухо. Громко прокричала какую-то фразу и удалилась, как большой противолодочный корабль от пирса. Появился сам виновник торжества с дежурной улыбкой на гангстерском лице, в красивом костюме цвета южного пляжа и раскрыв объятья мне навстречу, вдруг завопил почему-то фальцетом : « О, мой дорогой друг, тебя все только и ждут. Сгорают от нетерпения»  «Да, подумал я, если это именно так, то что-то во Вселенной изменилось, а я и не заметил». Фраза театральная, квартира бутафорская, а хозяин банальнейший паяц. Все это промелькнуло у меня в голове за одну секунду…

Продолжение.

Было все-таки весело, несмотря ни на что. А описывать пирушки, которые бывают у всех, мне почему-то не хочется. Меня заинтересовали две темы, отсутствие шефа и Танечка Нейно. Академик позвонил по телефону, это вершина айсберга, подводную часть я додумывать не стал. А вот Танечка в своем декольтированном платье и запахом манго на губах, меня очень подружила с действительностью и заставила смириться с этим несовершенным миром. Я танцевал весь вечер только с ней, сидел с ней рядом и коварно спаивал шампанским и каким-то красным вином. Я рассказывал ей какие-то нелепые истории, декламировал Пушкина, Бальмонта и Северянина, настойчиво прижимал Танюшу к себе, гладил украдкой её маленькую ручку, вдыхал весенний запах её волос. Закончилось всё тем, что когда мы вышли на балкон, подышать на ночную Москву винными парами, я обнял её своими сильными руками и отчего-то с диким восторгом стал целовать все её естество, как восторженный мальчишка, как отъявленный эротоман и сластолюбец. В эту ночь мы уже не могли расстаться просто так. Я вызвал такси и увез её к себе. Вот так всё и случилось, как много раз до этого, со многими женщинами. Но каждая следующая кажется намного лучше предыдущей. Это я придумал аксиому для себя, чтобы не теребить свою совесть.

28 апреля (воскресенье).

Раннее утро.

Меня кто-то целует. Просыпаться не хочется. Я поворачиваюсь на другой бок и продолжаю видеть сон.

9.ч.10.мин.

Окончательно соединяюсь с миром бодрствующих людей. Таня ушла, оставив мне запах прибрежных волн и жемчужное ожерелье. То ли забыла, то ли специально, чтобы вернуться сюда еще раз. Сейчас не хочется делать выводов, просто хочется насладиться воспоминаниями очередной неги. Было очень хорошо и меня это радует, значит, я не совсем опустошился и загрубел. Что-то ещё трогает и волнует. Слава, слава, слава…Слава всем, кто любит и любим, слава тем, кто ищет любви и находит её, слава тому, кто любил и надеется, что это чувство посетит его ещё раз. Слава духу и телу, слава человеческому уму и безумию, слава всему, чего мы хотим и добиваемся.

Полдень.

Я праздно шатаюсь по улицам города. Всматриваюсь в лица прохожих, радуюсь весеннему солнышку. Даже рад возможности просто помолчать и погрузиться в свои мысли. Одиночество меня не тяготит, я - самодостаточен.

В витрине цветочного магазина я вижу, о, чудо – мою речную лилию. Она живая и улыбается. Манит меня притягательным шепотом. Я даже рассмотрел у неё глаза, господи. Они у неё зеленые и смеющиеся. Моя лилия плавает в аквариуме, окруженная морскими водорослями. Я смотрел в витрину, как завороженный, пытался вертеть головой, чтобы отогнать от себя это мое всегдашнее наваждение. «Неужели я схожу с ума?» - промелькнуло у меня в голове. Нет, это все со мной и это все на самом деле. И почему это так удивило. Не знаю. За большие деньги я купил и лилию и водоросли. И тут же на месте, не отходя от прилавка, засунул себе в рот и лилию, и водоросли, и с большим удовольствием стал все это пережевывать, хотел познать вкус миража, вкус моих всегдашних видений. Вкус того, чего на самом деле не бывает. Я жевал символ своей неустроенной судьбы и несостоявшейся жизни. Это была трава, она ничем не отличалась от той, что растет во дворе любого дома. Я был разочарован. Меня опять обманули.

А продавщицы стояли вокруг меня и смотрели во все глаза. Они плакали. По крайней мере, так мне тогда показалось.

Осталось найти Форнарину…

Олег Гудков(с)