Война лицом к лицу

…Вторая война в мое родное Гойское пришла 10 сентября 1999 года.
Самолеты бомбили дважды, в 11.30 и 13.30. Цели - телеретранслятор и мост через реку Гойтинка. Разрушили и дома. Осколками наповал сразило старика Зелимхана Ибиева, ранило Ахо Бакаева.
На дороге у моста изрешетило машину, в которой ехали мой сосед и учитель Мансур Ескиев, его жена, дети. На второе утро все они отправились в Грузию, оттуда – в Европу.
Задело и мой дом. С десяток осколков ударили по крыше, один залетел в окно, застрял в стене.
Свою хибару из двух комнат я построил годом раньше из материалов, которые вытащил из-под завалов разрушенного в первую войну родительского дома. Снаружи хижина - сарай. Я же ей радовался как дворцу. Своя крыша – мечта беженца. Я им, бездомным, был больше двух лет…
В полусотне метров – дом матери. На месте разрушенного. Из старого (б/у) кирпича, с шиферной кровлей, подвалом – единственным на всю округу. В него во время налетов, обстрелов сбегались все соседи - дети, женщины. С матерью жили четыре моих брата, сестра.
Дом этот мы возвели в июне-декабре 1996 года наездами из Урус-Мартана, где после разрушения родного села жили больше года в недостроенном жилище друга.
***
После авиаударов от электролиний остались клочья. Остановилась без энергии водокачка. Вода - из реки. После дождя она - взвесь глины и песка. Осадка – с полведра.
Вся связь с миром - старый транзистор. Комментируя действия армии в Чечне, представитель российского Генштаба генерал Манилов нередко упоминал Гойское. Говорил, удары наносятся по объектам боевиков, тогда как в местах, которые он называет, негде спрятаться и мыши. Все стерто, разбомблено еще в 96-м.
Посторонние в село не заезжали. Все поверили: такова участь Гойского - быть подмятой войной во второй раз. Не уехавших, не покинувших поселение – около четырех десятков человек.
***
Приехал Ахмед - друг из Урус-Мартана. Пока пили чай во дворе, сосед Зелимхан латал крышу. Через полчаса – рев в небе: самолет на предельно малой высоте преодолел звуковой барьер.
Жена, дети убежали к матери в подвал.
Самолет же начал летать кругами. Когда он закладывал четвертый или пятый вираж, со стороны Урус-Мартана вдогонку устремился огненный шар. Одна, две секунды – и вспышка, хлопок. И – оглушительная тишина! И крик Зелимхана: «Сбили!»
Проводил Ахмеда. А на улице - две бегущих женщины: Зайна - жена дяди и Асет - ее соседка. Обе – со сбившимися платками, в истерике: «Теперь нас точно убьют! Надо бежать!»
…Вернувшись, жена, дети наперебой рассказывали: «Кто-то из женщин в подвале предложила молиться: «О Аллах! Пусть ангел Джабраил ударит его (самолет) крылом». Дети молились вслух, громко, так, чтобы самолета не слышать…»
***
Начало декабря. Обстрелы участились. Войска подступили вплотную к Урус-Мартану.
Страшным оружием оказались ракеты, разрывающиеся по-над землей. Осколки прошивают дома насквозь, сверху-донизу. В селе невозможно находиться. В «окно» между налетами перебрались в соседнее Алхазурово, к двоюродной сестре. Восемь семей – в одном доме. Во дворе, под навесом – землянка, укрытие для детей и женщин.
Мать, братья, сестра, семья соседа Шамсуддина – у его родственника Сулумбека Аева. В сотне метров у своих родичей – Гацаевы.
Поодаль – другие мои односельчане, подселившиеся к родственникам, знакомым…
***
Война же шла по пятам. У въезда в Алхазурово самолеты расстреляли «Москвич» и мотоцикл, которыми Саламбек Сосламбеков и Мумайд Габзаев везли домашние вещи. Оба погибли. Там же ранение в ногу получил Лом-Али Ингаев.
Дорога к Аевым, к матери лежала через ложбину. Оба склона - открытые, одно старое ореховое дерево на полдороге. На этом месте меня часто заставала авиация. Стоя за деревом, наблюдал. Если самолетов, вертолетов - звено, то один барражирует, прикрывает, остальные - атакуют.  Те, что повернулись носом в твою сторону и клюнули им, ударят по тебе или рядом. От домов, в которые ракеты попали, сначала отделяются клубы черного дыма. Следом - языки пламени и пыли. 
Скрежет пулемета ни с чем не спутать. Звук – будто старый ржавый механизм провернули.
***
Этим утром все Алхазурово говорило о колонне боевиков.
Выйдя из Урус-Мартана, она через Мартан-чу, Гой-чу, Алхазурово ушла в Аргунское ущелье. Пока колонна двигалась, российская авиация не летела. Всю ночь молчала артиллерия.
Мы далеко от «большой дороги», и боевиков не видели, не слышали…
 Следующим утром – еще новость: Ахмед Закаев останавливался здесь на ночь, под утро уехал, сказал, что переберется в Грузию.
***
Вечером у ворот остановилась машина. Выйдя к ней, увидел Адама Гацаева. Он года на три моложе, когда-то был моим учеником. В период между двумя войнами работал в администрации села. У него – новость и вопрос:
-Войска – в Урус-Мартане. Шаманов вызвал туда представителей трех сел – Алхазурово, Гой-чу и Гойского. От первых двух поедут делегации. От нас – некому. Обещал Юнус, но он стар, болен. Завтра может и не встать. Или передумать. Может, брат твой со мной поедет?
-Брату там делать нечего. Юнус не сможет или не захочет - я поеду.
***
Под утро приехал Адам. Я почему-то решил, что Юнус не откажется от поездки, и сел в машину в чем был - в калошах, в старой не застегивающейся куртке, в потрепанной вязаной шапочке.
На стук в окно вышла дочь Юнуса:
-Болеет отец…
Значит, ехать мне, но когда? Направились к месту встречи с алхазуровцами. Там - автобус с работающим двигателем. Открылась дверь:
-Полчаса вас ждем. Если едете, то садитесь.
В Гой-чу еще человек пять-шесть подсели. В салоне зажгли свет, и я различил лица. Все - словно на парад. А у меня ноги в калошах и куртку на животе приходится придерживать, чтобы совсем не распахнулась.
Выяснилось, в Урус-Мартан по асфальту не проехать. Наш «коридор» - грейдерная дорога через Мартан-чу. Там – та же картина: тускло все, уныло, серо. Разрушений меньше. Рядом с одним домом – блиндаж, такой, как под навесом у двоюродной сестры. Но «укреплен» старыми шинами поверх насыпи.
***
На выезде из Мартан-чу – блокпост. Первый в эту войну. На «ПАЗ» наш – ноль внимания.
Наконец, подошел человек лет 35-40, в камуфляже, резиновых сапогах:
-Кто из Гойского?
-Мы.
-Почему только двое? Один должен пойти со мной.
Куда, зачем – неизвестно. Я придержал Адама рукой:
-Сиди. Я пойду.
Я старше, и это мое право - решать.
Военный направился в поле, я – за ним. Под ногами - хруст льда на лужицах. Он – по склону вниз, я – следом. Там – пойма Мартанки, «Серийн тог1е» («Долина лоз»). За кустами – обширная поляна. На ней – пара палаток, танки, БМП, окопы…
Офицер оставил меня в двух шагах от солдата, сидящего на бруствере. Он - голый по пояс, кожа – что сажа, рядом – трехлитровая банка, на коленях – бушлат. Присмотревшись, догадался: он давит вшей. Макает кончики больших пальцев в солярку в банке и давит…
Возвратившись, офицер развернул карту:
-Разбираетесь? Вот здесь сейчас мы стоим, вот сюда нам надо попасть. Там – ложный полигон.
Место, указанное им, – у дороги Гойты-Алхазурово. Там от канала «Аргун» отходит ветка к Грозненскому морю. Гидроузел этот много лет обслуживал мой дядя. И там, у канала, с давних пор - бункер с бронированной дверью.
-Наиболее короткий путь - через реку и вдоль канала.
-А гарантии, что там нет мин?
-Никаких. Вы могли поставить, боевики…
-Другая дорога, безопасная?
-Через Урус-Мартан и Гойское.
Подогнали танк с тралом. Мне показали место на броне, рядом с люком механика-водителя, дали отодранное от мягкого стула сиденье. По бокам усадили двух солдат, и я слышал приказ, который они получили:
-Чуть что, стреляйте в него…
Танк тронулся. Сзади пристроились БМП, БТРы. На одной машине, на броне – тот офицер.
В Урус-Мартане до этого я был в сентябре. Въехали – ни души. Ни одного не пострадавшего дома. Все - с выбитыми окнами, дверями, снесенными крышами. Где-то – одни груды мусора…
Разруха…
***
В полукилометре от Гойского на столбе справа от дороги – следы взрыва, слева – экскаватором пару разу копнули и засыпали. Там, как позже выяснилось, лежали останки двух подорвавшихся на мине человек. Одна – дочь старика Увайса Каева, в Грозном работала. Видно, ночью, когда шли из Урус-Мартана, на растяжку напоролись.
Ближе к селу – бронетехника в поле. На дороге – пост.
У въезда в село, перед мостом танк остановился. Офицер – ко мне:
-Танк пройдет? Выдержит мост?
-В ту войну выдерживал, в эту – не знаю. Вы же видите воронки, бомбили мост… 
На танке остались двое – я и механик-водитель. Танк заехал тралом на мост, притормозил, затем -  рывком на другой берег. Следом – вся колонна… Через полкилометра танк остановился. Из этой точки с брони виден ложный полигон. Офицер - снова ко мне, с той же картой.
-Да вон же ваш полигон…
В ответ офицер протянул руку:
-Я – Сергей, командир полка. Дойдете сами до дому?
-Да.
До Алхазурово, до своих - километров восемь пешком, не меньше.
Техника ушла.
Я остался стоять на пустынной дороге, на околице родного села, которое покинул пятью днями ранее. И что здесь за эти пять военных дней произошло – не знаю. Знаю другое: в Алхазурово будут встречать все односельчане, и каждый спросить, видел ли я его дом? Что с ним?
***
В одни дворы не входил: дома хорошо различимы с улицы. Другие – обходил, стремясь все увидеть, запомнить… Чтобы дом, другие строения разнесло в щепки, как в первую войну, - такого не было. Но задетых снарядами, ракетами много.
У дома Ахмеда Юсупова в прицел попал карниз, повреждены две стены, кровля. Такой же удар нанесли по дому Лемы Ицлаева. Ракета угодила в угол, покрошив две стены, перекрытие. В двухэтажный дом Хадисовых попали несколько раз - по крыше, фронтону, окнам…
Перед домом матери, во дворе – Шана Вахидов, ровесник, родственник и друг отца. В руках – транзистор:
-Ты же знаешь, мой дом - на окраине, а там танки в полусотне метров... Вчера ночью солдаты, человек десять, шастали. Я сюда и перебрался, в подвал. Подальше от них…
У себя во дворе обнаружил лежащие на земле рамы без стекол, распахнутые двери и дыру в крыше с метр в диаметре. Не отзывалась собака – семимесячный ротвейлер. Мне его, совсем кроху, в мае друг подарил. Во двор соседа зашел, а он – там, с осколком в брюхе…
Таус Дакашев, которому под 80 было, его жена Зина не покидали села. Застал их сидящими у окон полуподвала, в котором они жили с 1996 года. Разрушенный верхний этаж тогда же вывезли как мусор на свалку. Нижний перекрыли.
-Три дня назад атаковали вертолеты, - уточнил Таус. – Ночью били минометы и еще какие-то орудия. Грохот - страшный, не разобрать, что и как. Думал, не дадут до утра дожить…
***
Адам ждал у въезда в Алхазурово. Я втиснул отяжелевшее от усталости тело в салон «Жигулей», а Адам по дороге рассказывал:
-Люди были со всего района. Шаманов встречал. Все военные сильно навеселе, и водки – еще море. И все это – в построенной ваххабитами мечети на центральной площади. Шаманов речь держал. Про Гойское сказал, что оно и в первую войну ему кровь попортило, и теперь разведчиков его там положили.
-Каких разведчиков? Ничего об этом не слышал…
-Я так понял, что разведгруппа федералов наткнулась на группу боевиков, отступивших из Урус-Мартана.  Они подбили БТР... Завтра в полдень Шаманов обещал быть в Гойском. Затем – зачистка, после нее население сможет вернуться. Так Шаманов сказал.
Владимир Шаманов – генерал, который разрушил Гойское. Тогда, в 96-м, он также вызвал главу и старейшин на переговоры под Алхазурово, поставил условия, которые невозможно выполнить.  Затем вызвал вертолеты. «Дайте хотя бы детей и женщин вывезти», - попросили его. Он ответил: «Нет!»
Мы – Адам и я – решили: Шаманов завтра не приедет, зачистку начнут с утра. В селе надо быть раньше зачищающих.
***
Утро. Тепло, солнечно.
По дороге в Гойское Адам рассказал другие подробности прошедшей накануне встречи. Район заимел руководителей, неизвестно кем выбранных, назначенных. У нас тоже – один выход: спросит кто – назвать себя местной властью.
В селе, на улицах – ни одного человека. Адам загнал «Жигули» во двор моей матери. Шана минут пять рассказывал о событиях прошедшей ночи, а на улице уже, в дальнем конце – бронетехника, солдаты, жмущиеся к заборам…
Мы – к ним. Строго посередине дороги. Без слов, движений. Как оловянные солдатики.
 БТРы остановились. Около одного кто-то припал на колено, прицелился...
У переднего бронетранспортера в затылок, спину, живот ткнулись стволы автоматов:
-Кто такие?
-Местная власть. Доложите командиру.
Кто-то за спиной с кем-то связался по рации. Нас подтолкнули: «Идите! Командир – в хвосте колонны».
Колонна - на километр. Пока прошли в конец, десятки раз приставляли автоматы, облаяли матом и обнюхали овчарки. Наконец, военный средних лет в каракулевой папахе сказал:
-Я – командир бригады внутренних войск, полковник. Что вы хотели?
-Это первая зачистка. Надо бы предупредить людей, успокоить. Мы в полдень вас ждали…
-У вас – полчаса. Скажите всем: не тронут моих ребят – я никого не трону. Даю слово.
Кто остался в селе? На какой улице? С документами или без?..
Мы, двое, людям – не указ, не власть. Мы – такие, как все. Но сомнений нет: к нам прислушаются. Гойское – адекватные трудоголики…
Через полчаса мы снова в хвосте колонны, а полковник - жестко:
-Пойдете со мной. Закончится зачистка – уйдете.
Через минуту добавил:
-Вчера в Урус-Мартане завершили проверку. 27 жителей во всем городе. Представляете?
Колонна двигалась медленно. Дворы, дома, включая чердаки, подвалы, обыскивались и обнюхивались от и до. Все вызывающее подозрение рассматривалось как под микроскопом. По рации – доклады и приказы. Мы, идущие в двух шагах от офицера, услышали и чей-то удивленный возглас:
-Какое-то нищее село!
Полковник посмотрел на нас: расслышали ли мы эти слова?
-Два года назад здесь одни руины были, сейчас хоть что-то есть, - ответил Адам.
Потом – еще доклад:
-Мы здесь, в южной части, «Москвич» остановили. В нем – три человека, под сиденьем – топор и ножи в крови. Мы этих троих немного в грязи вываляли…
Я догадался, кто они:
-Они – из Урус-Мартана, сыновья мясника. У дяди беженцами жили. Вместе с нами в Алхазурово перебрались. Прикажите не бить.
-Не трогать, пока не подойду, - скомандовал полковник.
Все трое – у распахнутых дверей «Москвича». В грязи, ссадинах, у одного кровь на лице. Меня узнали, по имени назвали, я – их.
-Пусть едут, - подытожил командир.
Эта – первая и последняя зачистка, которая завершилась «малой кровью». Все последующие, а они в первый год КТО проводились не менее двух-трех раз в месяц, - «геройские». С задержаниями, избиениями, зинданом, снятием отпечатков пальцев, повальным мародерством…
***
Вечером открыли дорогу на Урус-Мартан.
Танки и БМП с окраины ушли. Их сменил батальон внутренних войск – подразделение дивизии оперативного назначения (ДОН). Палатки – на «дне» высохшего пруда, на берегу – окопы, блиндажи, на дороге – блокпост. Поодаль – орудия жерлами на юг, в сторону гор, лесов. С тех пор ни одна ночь не прошла без канонады. Военные называли ее «беспокоящим огнем». Начинался всегда после полуночи, и - до рассвета.   
В полукольцо огневых точек взяли мост, ретранслятор.
Село «прикрыли» и с юго-востока. Там, на развилке дорог, блокпостом встал Рыбинский ОМОН. В доме Саид-Селима Висаева, которому «гарантировали» вернуть все в целостности и сохранности. Через восемь месяцев, уходя, омоновцы взорвали дом, закидали гранатами колодец, демонтировали и увезли «экспроприированные» при очередной зачистке у Шамана Бахаева фундаментные блоки. Заодно прихватили пиломатериал со двора Ибрагима Бациева, жившего напротив блокпоста.
К блокпосту были «приписаны» и два назначенных участковыми в наше село сотрудника УВД Оренбургской области. Один - майор - вскоре стал нашей постоянной головной болью, второй – сержант - «радовал» рассказами о службе на Северном Кавказе. Там же, на блокпосту, находился и армейский офицер, майор, военный комендант села.
***
У алхазуровцев - некая безотказная «связь». Через нее шли приглашения на встречу с разными военными начальниками. Очередной «вызов» был от неназванного генерала, который якобы решит срочные проблемы. Место встречи – район МТФ севернее Алхазурово.
«Жигули» туда не доползли, застряли в колее с грязью по колено. Но пробилась БМП. Мужчина, лет 40, в камуфляже, представился:
-Михаил Малофеев, генерал-майор, заместитель командующего 58-й армией. Какие проблемы?
Алхазуровцы и гойчунцы сказали о чем-то своем. Предельно лаконично. Адам столь же сухо добавил:
-Труп получить.
-Что за труп?
-Односельчанина. Под Старыми Атагами расстрелян.
-Когда это произошло?
-В день, когда передовые части вашей армии вышли к шоссе в этом районе.
-Как это произошло?
-По словам жены убитого – Асланбека Шемилева, они пытались по трассе доехать из Грозного до Гойского. Но наткнулась на бронегруппу в районе Старых Атагов. После проверки документов главе семьи предложили оставить машину и уйти пешком. Он отказался, мол, дети маленькие, не дойдут. Он сел в машину, но она не завелась. Он прошел назад, чтобы подтолкнуть. В этот момент раздалась автоматная очередь…
-Если все это подтвердится, то вы получите труп. Завтра. На этом месте. В это же время.
И труп привезли…
Где-то через месяц появилась информация о гибели генерала Малофеева в Грозном.
***
Мы с Адамом «обнаглели» - окончательно «переродились» из самозванцев во власть: он – глава сельской администрации, я – сбоку припека, старейшина, в 42 года-то. Сельчане решили, видимо, не отстать и начали взваливать на нас все проблемы подряд, в первую очередь – водную.
Для начала –  оживить канал «Аргун». От нас к гидроузлу не пробиться. Надо пробовать от Гойт. Как? Никто из нас не был там с осени. Что там происходит, не блокировано ли еще это село – никто не может сказать.
Мы пустились в дорогу... На десятикилометровом участке Гойское - Урус-Мартан - Гойты – четыре блокпоста. Поля к востоку от Гойт – сплошь бронетехника, укрепления…
Экс-глава села посоветовал:
-Найдите Ваху и Тауса. Они – в контакте с военными.
Таус – рослый, лет 45 – устало объяснил ситуацию:
-Тяжело с ней, с армией. Когда она подступила к Гойтам, в селе было 17 тысяч населения и беженцев не меньше. Старики вышли к передовым частям. Мол, не стреляйте, народу столько, что пуле негде упасть. Командир полка выстроил стариков, пригнал танки... Танки по селу бьют, а старики снаряды считают. 72 насчитали. Оказалось, полк сильно потрепали под Алхан-Юртом, а Гойты под руку подвернулись… Это я к тому, чтобы иллюзий не было у вас. И с Вахой надо к ним ехать.
Нашли Ваху. Он поднял взгляд на нас, а в нем – вопрос: «Вы что, совсем без мозгов?» Однако к военным поехал. Офицеру объяснил:
-Надо соседям помочь. Без воды сидят несколько месяцев…
-Борт организуем - поедем. «Жигуль» обузой будет.
 «Борт» - БМП. Мы все – наверху, на броне…
Мост на канале и гидроузел оказались разрушенными. Шлюзы тоже. Но в направлении Гойского вода проходила. Почему не доходит? Поехали вдоль канала. Там, где под ним по трубе проходит река Энгелик, в берег попала бомба и образовалась «брешь». Через нее вся вода уходила в реку. И так просто, голыми руками «дыру» не закрыть.
Адам поехал туда с людьми еще раз…
***
У подразделения ДОНа – свои саперы. У нас - минное поле с первой войны и не разорвавшиеся боеприпасы с этой. И – жертвы: погибшие, покалеченные, без ног. Не считая разорванных в клочья коров, лошадей, трактор…
-Старыми минами другие занимаются, - заявили военные. – А что с осени, зимы этого года лежит, то обезвредим. Покажите только, где.
250-килограммовая фугасная бомба посреди пастбища – из осенней «серии». Стабилизаторы, аэродинамические дуги торчали из земли.
-Трогать нельзя, - сообщили саперы. – Надо уничтожать на месте накладным зарядом.
Они «химичили» у бомбы, а мы, два чеченца, и заместитель командира полка, подполковник, в полусотне метров увлеклись беседой. Затем, увидев бегущих в укрытие саперов, офицер промолвил:
-Вот суки! – и следом прозвучал взрыв.
Тряхнуло так, что едва на ногах устояли, а над головой - словно вихрь пронесся.
Саперы оправдывались:
-Думали, вы видите нас, следом побежите…
Затем – другие боеприпасы и взрывы. Ракета у моста через канал, поодаль - снаряд, еще ракета, гранаты… Три дня обезвреживали…
Вскоре Расул Нагаев, подросток, увидел в кустах нечто сверкающее на солнце, потянул на себя, а «штука» эта – неразорвавшаяся неуправляемая ракета – взорвалась. 
Через пару месяцев гаубичный снаряд унес еще две жизни…
***
«В Урус-Мартане был, знакомых встретил, - поделился Шана. – По их словам, в Гойтах, в мечети – трупы из-под Грозного. Может, съездите, посмотрите, нет ли кого из Гойского?»
В Гойтах имам показал три трупа: мужчина и женщина, лет 65-70, мальчик лет 8. «Остальных опознали. Эти трое, – видно, супруги да внук, откуда – неизвестно».
Нашли очевидца. Точнее, он сам подошел там же, у мечети:
-Я из Грозного ехал на своей машине. Автобус шел сзади. Свернули с трассы на гойтинскую ветку. Уже на подъезде к селу услышал разрывы. Я остановился, вышел из машины. Увидел, что танки стреляют. Я стал руками показывать водителю автобуса, чтобы заглушил двигатель, покинул салон. Он или не понял знаков, или не захотел тормозить.  В автобус попали из пулемета, а затем танк столкнул его в оросительный канал, гусеницами придавил. Я каналом убежал, к машине своей не возвращался…
***
…Полем в село пробился бронетранспортер. Офицер потребовал:
-В пригороде Грозного, под поселком Гикало был бой. В плен попали наши товарищи, один из них – офицер. На месте боя нашли паспорт на имя вашего односельчанина – Чапанова. Нам нужен кто-то из этой семьи. Он поедет с нами…
Вызвались ехать Бауди Чапанов и Аюб Жакалаев. День их нет, два…
Вдвоем – Адам и я – поехали в Гойты выяснять, что за подразделение было в бою под Гикало, где сейчас стоит... Одна встреча, вторая, третья – и картина прояснилась. В контактном бою в районе Гикало сошлись танковый полк и отряд полевого командира Султана Пацаева. Убиты или ранены все полсотни его бойцов, но и полк изрядно потрепан. Среди попавших в плен – подполковник.
По рации нашли офицера, который был в Гойском:
-Эти двое не у нас. Пусть ищут в Чечен-ауле…
Через неделю вернулись сами.
***
Приехал родственник. Он перебрался в Ингушетию в сентябре. И не приезжал ни разу. А тут не просто заявился, но и на ночь остался. Не рассвело толком – засобирался обратно. «Весело, - сказал, - живете! С вечера – песенка из автоматов и пулеметов, с полуночи – гимн, орудийный…»
Все – так. С новыми «соседями» никак не заскучать. Да и от старых проблем - тоже: у многих на руках советские паспорта, у каждого второго-третьего не вклеена вторая или третья фотографии, у третьих – отсутствует прописка, у четвертых – вместо паспортов истрепавшиеся справки с фото в левом верхнем углу… Вся это не столько по вине людей, сколько из-за безвластия, смуты, в которую им выпало жить.
Тех, у кого с документами не все в порядке, за 11-12 дней набралось 29 человек. На каждого выписали необходимые справки, заполнили обязательные в таких случаях формы-бланки. Надо их заверять, а печати – нет. Вернее, она есть, но одна на район – у главы администрации. Я – к нему, со списком и горой бумаг, а у него – вопросы:
 -Значит, ты их всех лично знаешь?
-Да.
-И за каждого можешь поручиться?
-Да.
-Вот тебе печать, сам штампуй вон за тем столом в углу. У меня – другие дела.
Через неделю – другой глава. А у нас – еще 21 человек с теми же бланками.
-Заверять не буду, - заявил новый глава. – Вам кого-то из леса надо вытащить, а мне они в районе ни к чему.
Я и так, и эдак, а он – ни в какую. Выход один – к военному коменданту, генералу.
-Тут мало кто за себя может ответить, а вы (Адам да я – А.И.) за других можете поручиться? Так и быть, решу ваш вопрос, - обещал генерал.
Решил. Да еще ВОВД обязал: «Ускорьте все!»
***
Вторая зачистка…
Она проходила по иному сценарию. Село закрыли еще до восхода солнца. Ни въехать, ни выехать. Два генерала – Яков Недобитко и Виктор Медведицков, руководившие спецоперацией, - расположились на южной окраине, в районе блокпоста. Там же – «фильтропункт», в который с утра и на весь день согнали всех жителей мужского пола в возрасте от 12 до 65 лет. Позднее в «фильтр» превращали старый карьер на северо-восточной окраине, там у каждого и всех отбирали отпечатки.
Если в первую зачистку обошлось «без нервов», то сейчас всего - без меры: бесцеремонности, хамства, произвола… Жалобы со всех сторон: «Отобрали, унесли, украли, забрали…»
 Обчистили даже мою хибару. Взяли старые записные книжки, фотоаппарат, диктофон, пару футболок, двухместную палатку, в которой раз в год качал мед. Ульи не тронули.
И с нас в первый раз «официально» взяли выкуп – барана.
Уезжая из Чечни, родственник оставил во дворе Увайса Каева «Мерседес». Документы, ключи забрал или у кого-то оставил. У кого - не нашли.  Разбив стекло, военные открыли дверь, проверили салон машины. Багажник же не открылся. Никак. Даже ломом. И офицер поставил условие: «Или баран, или машина уйдет на буксире!»
-У старика-хозяина дома нет овец.
-В селе есть. Пусть покупает. Или в долг возьмет.
В итоге с последней машиной, задействованной в «спецоперации», уехал баран…
***
В Урус-Мартане – митинг.
Людей – несколько сотен. 130 из них – в шеренгу по три.  Обросшие, изможденные, с лицами, на которых – мертвенная бледность.
В шагах двух от шеренги – один. Крепкий на вид, с черной окладистой бородой, в куртке, бывшей когда-то серой. Он – русский. Один из тех, кто остался в Грозном. Его и всех тех, кто составляет с ним единую группу, вывезла из Грозного «чеченская милиция» Бислана Гантамирова. Им, всем и каждому, на митинге обещали амнистию…
Если эти люди не участники боевых действий, не совершали преступлений, ни следствия, ни суда не было, то что им прощать? За что амнистия?.. Если они – боевики, то каков он, механизм амнистии, применимый по отношению к ним?..
«Говорильня» закончилась.  Людей увезли в формирующийся райотдел милиции. Он, мол, и безопасность обеспечит, и справки об амнистии выдаст. Однако всю группу затолкали в складские помещения бывшего РайПО, приставили охрану. И назвали это «хозяйство» изолятором временного содержания (ИВС) не существующего РОВД. Что дальше?
Никакой ясности. По слухам, одних из этих 130 человек направили в больницы Урус-Мартана и Ачхой-Мартана, других - передали родственникам…
Начальника ИВС тогда же убили ночью у себя дома.
Крыло здания, где находились кабинеты руководителей РОВД, взорвали неизвестно кто и почему. В Урус-Мартане сформировали новый отдел с иным руководством.
***
От двух административных зданий в центре Урус-Мартана уцелели закопченные каркасы стен. Оба здания сожгли. В одном в советские годы находился райисполком, в другом – райком партии.
Уцелел четырехэтажный корпус, возведенный на центральной площади в последние годы советской власти. Там планировалось разместить местные органы власти, но решение изменили, и здание передали исламскому институту. В декабре 99-го у него появились новые «хозяева»: военная комендатура, ФСБ и т.д.
Районная администрация втиснулась в бывший офис банка на первом этаже жилого дома. В его коридорах двум людям не разойтись, не приперев одного к стенке. Видел, как в них проталкивается на улицу первый военный комендант района генерал Мальцев. Кто встречался с ним, говорили о нем как об очень демократичном человеке. Генерала расстреляли свои же. Выезжал с военной базы, в которую превратилась вся территория между Урус-Мартаном и Танги-чу, и там, у шлагбаума, его и встретили огнем. С тяжелейшими ранениями, в том числе в голову, увезли в госпиталь…
В Урус-Мартан назначили другого коменданта – генерала Наумова. Бравого, с чапаевскими усами…
***
Объявили «правила», по которым дальше жить. Пенсии, пособия, зарплаты, любые финансовые операции – через военную комендатуру. Вопросы жизнеобеспечения, восстановления – опять же через нее, и больше никак.
Нововведения многим не по вкусу, а мы вкусили и пользу: убедили Наумова передать нам одну из дизель-электростанций, поступивших в район. Оставшиеся - 5 или 6 - получили больница и СОШ №1 г. Урус-Мартан. Школа эта – в центре, под боком у комендатуры. Ей и роль тогда же определили – примера-образца восстановления.
Районная администрация – в обиде: у нее были свои планы по каждому дизелю, мы же обошли ее. Генерала, кстати, убеждали в его «штабе» - тесной комнате, убранство которой – армейская кровать, раскладной стол, две табуретки, аппараты связи…
***
 Канун Нового года. Детям школьного возраста обещали подарки.
Как можно одной рукой разрушать школы, убивать, а другой – мандарин протягивать?..
У мусульман - Рамадан. Пост держать в войну – легко. Перед рассветом – чай, лепешки кусок с два пальца. Вечером – разговение: такой же кусок хлеба, чай. И сыт! Как никогда…
***
Между селом и райцентром, на полпути – свалка. Туда с давних пор свозили разные отходы, дохлых домашних животных. Забыл или замешкался водитель наглухо закрыться – в машине не продохнуть. Но военные почему-то именно на этом отрезке дороги стали выставлять передвижные посты. По два-три часа в день здесь же караулила и боевая разведывательно-боевая машина (БРДМ). Раз в неделю, а то и чаще, ее сменяли БМП и ГАЗ-66 или «Урал». Посреди бурьяна, словно грибы после дождя, вырастали огневые точки из различного мусора. Каждый раз – новые…
  В феврале здесь, да и на всех других дорогах, военные провели «сверхсекретную операцию» – в одну ночь подорвали полотна дорог, да так, что рвы глубиной в 2-3 метра пролегли строго поперек проезжей части.
На Новый год – особый подарок: с десяток единиц бронетехники у свалки – и повальный шмон. В дополнение к проверкам на стационарных блокпостах...
***
Пришел Мовла Умаров. Ему - за 80. Хромал, не разлучался с палкой-посохом.
В сентябре-ноябре он приходил каждый день - новости узнать. В часы затишья появлялись также Таус Дакашев, Мовлди Исмаилов. В довоенной жизни у стариков были свои «тусовки». На нашей улице они собирались у двора Мухади Дадаева дважды в день, когда женщины выгоняли и встречали скот с пастбища. И стариков тех было много: Мовла Юсупов и Ноха Астемиров, Абдурахман Юсупов и Ваха Салманов, Мутуш Дадаев и Рамзан Юсупов, Ваха Товсултанов…
Они пережили депортацию, и мир в их глазах во многом оставался таким, как они увидели его на спецпоселении в казахских степях. Их разговоры были неспешны, суждения – не категоричны. К государству относились так, словно оно, если и существует, то на иной планете, в параллельной реальности. «Человек против государства – комар», - не раз говорил Мовла Умаров. А Таус Дакашев убеждал: «Если Россия сегодня дала рубль, то когда-либо обязательно спросит, на что потратил».
Они, старики, пережившие изгнание, холод, голод, бесправие, унижения, не хотели, чтобы мы, молодые, каким-либо образом связывались с государством, соприкасались с ним. «Это – их (всех тех, кто служит государству) мир, пусть он остается у них и для них».
Я привычно рассказал Мовле новости.
-У меня дело к тебе, - сказал он. – Сходили бы вы с Адамом к военным, попросили не стрелять в новогоднюю ночь. Их же праздник. А мы устали. Нам бы хоть одну ночь спокойную!
А у Адама – сомнения:
-Это красиво – встретиться и не пригласить к столу? А столу откуда взяться?
-Что есть в доме, то и на столе будет. Не понравится – вернутся к консервам…
До этого военные ни разу не пустили нас на «свою» территорию. А тут, когда узнали, с чем мы пришли, указали на блиндаж. Подошли – вышел сухощавый, высокий седой капитан. Первый военный со знаками различия из тех, кого мы видели. Он же – первый, кто не скрывал раздражения, неприязни:
-По какому вопросу? Я – начальник штаба. Знаю ваше село с 96-го. Наступал на него со стороны Старых Атагов…
-А все те, кто сегодня в селе остаются, выходит, по эту сторону в окопах сидели?
-Нет, конечно. Что за дело у вас?
-Их – два. Первое – просьба не стрелять в эту ночь. Второе – предложение: встретить Новый год за одним столом. Не богатым, правда, но…
-Я понял. Подождите минут 5-10.
Капитан снова вышел к нам:
-Стрельбы не будет. Можете мне верить. В гости никто не пойдет. Приказ у нас такой – никому расположения не покидать.
И стрельбы не было. Ни единого выстрела. Вдалеке где-то ухали орудия, небо расцвечивалось трассирующими пулями и ракетами - «светильниками», а у нас – тихо! До звона в ушах…
Утром ко мне в дом снова постучал Мовла:
-Поезжайте, скажите спасибо всем, отдельно - тому офицеру…
***
Блокпост на юго-востоке села, ОМОН – что заноза. Очереди, придирки, хамство…
Командир для бойцов – не авторитет.  Он – одно, они – другое. Откровенных отморозков – несколько. Один – крупный, с неестественно длинным лицом, бесформенно-крупным подбородком – уже прослыл Кинг-Конгом. Он же - «этот, с лошадиной мордой». Он нервирует всех и каждого. Не сдерживали бы население, давно бы морду набили, а там – будь что будет…
Первым терпение лопнуло у Лом-Али, парня 20 лет. Потом, когда разбирались в произошедшем, Кинг-Конг выдал версию:
-Мы, ОМОН, ехали в райцентр, а он (Лом-Али) у дороги стоял. Оттуда ехали – опять он, там же. Следит он, наблюдает за нами…
-Тебе сто раз объясняли, что живет он там. Из дому вышел – уже дорога. Пойти некуда. Стоять, смотреть, кто на чем и как едет, - это занятие для него. А ты пошел разбираться…
Лом-Али описал все иначе:
-Не знаю, сколько раз они проезжали, и проезжали ли. Я их, омоновцев, 5-6 человек увидел идущими пешком. «Этот, с лошадиной мордой» сразу толкаться начал, наезжать. Я отошел от него, а он вцепился. Я подсечку сделал. Гололед еще был, и он рухнул. Бык такой на вид, а на деле- мешок с дерьмом. Лежа, автомат из-за спины тянул, дружки остановили...
Через день – зачистка: «ОМОН перед рассветом в прибор ночного видения наблюдал большую группу вооруженных людей…» Шерстили допоздна. Ни оружия, ни боевиков. Кинг-Конг же не успокаивался: «Я их видел!»
***
Вечером пришла женщина:
-Мы – из Алхазурово, человека в больницу везли. У него осколок в бедре, с ноября. Рана дня три назад открылась. Нас с утра на блокпосту держали. Просились обратно до темноты, до наступления комендантского часа, не пустили. На ночь здесь, в Гойском, остановились. Что завтра будет? Боюсь, ни в больницу, ни домой не попадем…
Машина Адама на ремонте. Я с утра поехал в Урус-Мартан. Таксисты, узнав, зачем мне машина нужна, все отошли подальше: мы, мол, сами по себе, а он … да, видели раньше...
Еще полчаса поисков, уговоров – и от толпы отделился один:
-Меня Ибрагимом зовут, фамилия - Батаев. Я поеду. Но надо бы и милиционера взять. Один тут за порядком следит. Вроде, не из трусов. Поговорите с ним.
Милиционер – высокий, смуглый, усатый – выслушал молча, назвал себя:
-Я – Руслан Хатуев. В отдел заскочу, рапорт оставлю, что за раненым выезжаю. Иначе, если это кому-то надо, обвинят, что террориста везли…
Выехали. Я – рядом с водителем, Руслан – сзади, вместе с раненым. На двух блокпостах Руслан выходил из машины, предъявлял удостоверение:
-Раненого в больницу везу. Вопросы есть?
 ЦРБ до этого лишь проезжал, видел, что здание без крыши, с пустыми глазницами окон, следами осколков на стенах. Внутри, как оказалось, все было хуже. Обшарпанные, в подтеках и копоти стены, сырость, пленка на окнах, вместе дверей – подобие наскоро сколоченных деревянных щитов, в коридоре – печь-буржуйка, одна на все отделение травматологии, железные кровати в ржавчине…
Место для «нашего» парня нашлось в коридоре, на кровати без матраца, со столбиком кирпичей вместо отсутствующей ножки. «Рана, - сказал врач, - очень плохая, запущенная…»
После не раз случалось, что я с утра уезжал в райцентр, а в селе - зачистка или иное ЧП, и дорога перекрыта. Тот же 245-й полк встал блокпостом на ней. Эта ситуация так и называлась - «Стоп колеса». Один Ибрагим в такие дни и соглашался подбросить хотя бы к посту. Однако его вскоре убили, вечером, у ворот родного дома.
Руслана расстреляли в Рошни-чу, куда он был направлен участковым…
***
  8 января 2000 года. У мусульман - Ид аль-фитр. Ураза-Байрам.
Около 10.00 на улице остановился грузовик с военными. Услышав, что назвали мое имя, вышел.
-Вас и главу администрации - к командиру. Срочно!
Улицей и домом, где я живу, никто не интересовался. Я адреса не называл. А тут подъехали так, будто век ко мне ездили…
Замкомполка встретил на окраине, у ретранслятора:
-Будем взрывать вышку. С нее каждую ночь ведут наблюдение…
-Ваши же посты кругом…
-Предупредите население: пусть открывают окна и двери. Иначе – вылетят…
Саперы - у вышки:
-По 3 кг на каждую опору. Должно хватить! Ляжет как милая…
Перекрыли проходящую рядом дорогу, выставили посты.
Взрыв!
Изуродованная в две войны ракетно-бомбовыми ударами 100-метровая махина качнулась в одну, другую сторону, но устояла. Оторвавшаяся металлическая балка отлетала метров за 150, к дому Султана Вахидова. 
У ретранслятора – новый «совет» саперов. Остановились на 24 кг взрывчатки.
Снова взрыв – и вышка, качнувшись, многотонной массой легла на землю… точно по линии, которую саперы наметили.
По ретранслятору Гойское узнавали издалека и безошибочно. Он десятки лет являлся местной «визитной карточкой». «Мертвая» вышка года через три еще раз послужила селу – распиленная на куски, стала опорами для газопровода.
***
«Федералы» дали координаты места массового захоронения в старом карьере. Неподалеку стояли «знаменитый» 245 мотострелковый полк, подразделения ДОНа и полк, которым командовал полковник Буданов. Он и тогда, до ареста и суда был хорошо «знаком» всем. Был в конфликте с главой администрации села Танги-чу Хаважи Джамбулатовым. Дрался с ним и был не единожды бит.
В Ростове-на-Дону, в зале суда, едва взглянув на очередного свидетеля -  Джамбулатова, Буданов встревоженно спросил:
-А ты как сюда попал?
-Ты привел сюда и себя, и меня…
Но это было потом. А тогда, сразу после вскрытия захоронения с останками 69 убитых, население зароптало. Гнев, возмущение могли вылиться во что угодно, и «федералы» отказались выполнять обещание – показать еще три ямы с останками.
Во вскрытой общей могиле большинство трупов были уложены в ряд, лицом вверх, прикрыты брезентом, засыпаны землей и прикатаны бронетехникой. Точно так же были «преданы земле» тела и на месте массового захоронения, обнаруженного северо-восточнее села Новые Варанды, на берегу Аргуна. Этот район являлся зоной ответственности стоявших под Танги-чу полков. Позднее трупы жителей, задержанных в селах на Аргуне, нашли подброшенными на кладбище села Танги-чу.
***
245-й полк – тема особая.
В июле 2000 года мы с Адамом пытались освободить задержанного военнослужащими этого полка 37-летнего Хасана Вахидова. У него были проблемы со психикой. Не расставался с очками, связкой документов: паспорт, комсомольский билет и т.д.
Задержали его по пути домой, на полдороге. Удалось выяснить номера БМП (110) и автомашины, на которых разъезжали военнослужащие. Мы все сведения выложили заместителю командира полка. Он стал заверять, что Вахидова отвезли в Танги-чу, отпустили. Но там его никто не видел.
На второй день замкомполка утверждал, что нашего жителя отправили в больницу…
Эти «переговоры» продолжались несколько месяцев, пока родственники Хасана не договорились с военными, и те не вернули труп...
***
Главы администраций сел того периода - другая большая тема.
Их, глав, было одиннадцать. Троих расстреляли: Лему Идрисова – по дороге в Гехи-чу, домой; Руслана Вахидова и Сайд-Селима Айдамирова – в собственных домах. 
При не ясных обстоятельствах погиб Адам Гацаев.
Двое – Эльбек Моллаев и Салават Гебертаев – были тяжело ранены.
Шамхан Бексултанов с сыновьями отбили ночную атаку крупной банды…
Каждый и все одиннадцать постоянно находились меж двух огней…
***
Объявился чеченец, солдат-срочник. Точнее, о нем рассказали сослуживцы из «ДОНа». Позднее познакомились. Он - из Сибири, там родился, вырос, там призвали в армию...
И нашелся дезертир. Он, солдат-срочник, постучался в дом на окраине, хлеба попросил. Хозяин дома, пока «гость» ел, сообщил о нем Адаму.
Парень просил связаться с его родителями. Но как? Связи - ни с кем и никакой. Никто никуда вывозить солдата тоже не возьмется: остановят на первом же блокпосту и получится, что это не он, солдат, сбежал, а чеченец похитил, вез убивать или продавать…
-Не отдавайте в мою часть!
Передали в военную комендатуру.
***
 «Проснулся» облитерирующий эндартериит – болят ноги. В селе – зачистка, я – дома. Но знаю все, что происходит, или почти все. Где кому хамили, что у кого украли, какие к кому претензии – все передается по цепочке, от дома к дому.
С утра военнослужащие избили Аслана Ингаева. Поставили лицом к забору с вытянутыми руками и били прикладом по почкам. Под вечер, когда колонна бронетехники уходила, прибежала сестра парня – Хава:
-Забирают Аслана, еще кого-то… Помогите!
Колонна – метрах в ста, остановилась перед выездом на главную дорогу. Побежал. Через минуту – нестерпимая боль в ногах, одышка, пот градом…
Но доковылял до автозака в колонне, постучал в дверь кабины, а оттуда - из-за стекла:
-Вопросы – не к нам. К начальству в УАЗе.
Бронированный УАЗ – впереди, через три машины. Постучал – дверь приоткрылась: «Что?»
-Парня отдайте, Ингаева, ни за что же задержали, а утром и избили…
…Аслан спрыгнул на землю, а оттуда, из-за второй, внутренней двери, через решетку кто-то меня окрикнул:
-Нас тут еще пять человек…
Узнал кричавшего по голосу: Ширвани Керчиев, мой бывший ученик. Кто с ним?..
…Вновь приоткрылась дверь УАЗа, я только одну фамилию озвучил, а – мне:
-Может, вы и остальных знаете? Может, братья, соседи, кумовья?
-Возможно. Я пока не видел, кто…
Дверь откинулась, и я узнал начальника ВОВД полковника Конакова. Видел его на совещаниях. Он издалека приказал офицеру на автозаке:
-Отдайте всех!
Колонна ушла. Народ толпился вокруг бывших пленников. Я все крепче зубы сжимал, чтобы не завыть от боли. А рядом – споры: «у федералов для задержания свои причины, о которых мы не знаем», «были бы причины для задержания, не отпустили бы…» Но и то, и другое – риторика.
Правила менялись от зачистки к зачистке. Часто брали энное число людей, не имея ни права, ни основания на то. Логика – простая: провели спецоперацию – значит, и причины были, и результат должен быть. А что после задержания кто-то пропал бесследно или вернулся ни жив, ни мертв от побоев и пыток, - попробуй докажи…
***
Однако зачистки обнажали, за что федералы могут «зацепиться» при очередной спецоперации.
Так, советский паспорт сегодня признавали, а послезавтра – нет. Для одних бумага с гербовой печатью Ичкерии являлась документом, для других – «волчьим билетом». Не так выведенную паспортистами букву кто-то не замечал, а кто-то – раздувал до размеров террористического «слона».
В страхе за себя и близких сотни жителей ежедневно устремлялись в паспортно-визовую службу ВОВД, а там очереди – не протолкнуться. Где ажиотаж – там деньги. И платить их дважды.
Первый «взнос» - за временное удостоверение. У него – одна цена. Второй «взнос» - на порядок больше - за паспорт. Если срочно, сегодня или завтра, то цена - в зависимости от «аппетита» посредника или работника ПВС.
В очередях, казалось, знали все и обо всех работниках ПВС. По вечерам показывали пальцами: «Тот утром на работу шел с пустой сумкой, обратно идет с полной», «У того в руках ничего не было, а сейчас – пухлый пакет…»
Наиболее обездоленная, безденежная, уязвимая часть населения проводила в очередях недели, месяцы. Это столпотворение перед ПВС – единственное, что не изменилось за 10 лет КТО в Чечне.
В ПВС «трудились» прикомандированные сотрудники УВД Пензенской области, стажерами при них числились бывшие работники местного паспортного стола во главе с Рамзаном Юсуповым...
В Урус-Мартане были еще два оживленных пятачка - перед ВОВД и военной комендатурой. И был верный признак: прибавилось людей на этих пятачках – значит, сегодня или вчера, позавчера в одном или нескольких населенных пунктах была «спецоперация» - зачистка.
Если следы задержанных обнаруживались в ВОВД, то это считалось везением – больше шансов вытащить человека живым. Нет следов – значит, задержанных увезли в Ханкалу, на другую военную базу. Вероятность того, что человека удастся найти и вытащить живым, - минимальная. Очереди перед военной комендатурой образовывали как раз люди, разыскивавшие бесследно пропавших...
Комендатура редко давала ответы на вопросы. Отсылала к появлявшемуся в районе раз в неделю представителю военной прокуратуры, а он, в свою очередь, никак не реагировал на письменные и устные обращения.
В «гражданской» прокуратуре заявления принимали после многодневных словесных баталий, а затем следовали написанные словно под копирку отписки. Мол, уголовное дело не возбуждено или приостановлено по причине «не установления лиц, совершивших данное преступление».
Я обращался в прокуратуру дважды. В первый раз – когда у меня из дому в ходе зачистки забрали даже записные книжки, которые, кроме как мне самому, никому не могли быть интересны.
Во второй раз – когда в мой дом наведались перед рассветом, взломав входную дверь, без ордера, в масках, при оружии и т.д.
В первом случае результата не было никакого.
Во втором – меня вызвали к начальнику местного подразделения спецслужбы. Он «обрадовал» новостью, что ночными визитерами были его ребята, «по ошибке». Вскоре, однако, выяснилось, что офицер - «куратор» села от спецслужбы задолго до ночного вторжения не раз грозился как-нибудь ко мне «нагрянуть, прощупать…»
***
Неожиданно исчезли два наших участковых. Они и раньше отлучались, но на день – два, не больше. Потом узнавали, что они участвовали в спецоперации – зачистке того или иного поселения. Тут же их не было с неделю…
Старший – майор Осипов появился так же внезапно, как и исчез. Сказал, что в оцеплении стоял, в Катар-Юрте.
Второй – сержант, Борис участвовал в войне 1994-1996 гг., одна рука, выше кисти, хранила шрам от ранения. Он как-то сразу сблизился с Адамом. О Катар-Юрте рассказывал:
-Милиция кольцо вокруг села образовала. На нашем участке рядом с нами стояли танкисты. Раз мы увидели, как из села вышли два человека. Танкисты повязали их, начали допрашивать. Один – лет 17, другой – постарше. Били их страшно. Затем раздели, притащили откуда-то канистру бензина, пригрозили сжечь, если все не расскажут. И, представь, сожгли. Два факела по полю бегали, по земле катались…
Мы для себя картину событий составляли из множества таких «лоскутков» устной информации.
Выйдя из осажденного Грозного, боевики через Алхан-Калу, Кулары, Катар-Юрт и Гехи-чу ушли в горы. Под Грозным эти отряды прошли по минному полю, в Катар-Юрте и Гехи-чу федеральные силы бомбили и обстреливали арьергард колонн. От ударов этих больше пострадало население.
Много в те дни говорили о полевом командире Исе Мунаеве. Он со своим отрядом не вышел из Грозного вместе со всеми, дождался входа в город «федералов», тропами вывел свыше 1000 бойцов.
***
Помощник депутата Госдумы Зухра Молочаева привезла из Грозного останки двух своих братьев, Вахида и Анзора. Их расстреляли в ходе зачистки 5-6 февраля в Октябрьском районе.
Вахид незадолго до полного окружения города перевез к родственникам в село жену, детей.
Выехал в Грозный за братом, но выбраться из города они не успели – кольцо сомкнулось…
***
…Закончилась очередная зачистка. Военнослужащие, сотрудники милиции стекались в группы перед тем, как выйти из села. В эти минуты один из офицеров получил по рации приказ: «Возьмите 12 карандашей…» Офицер прикрыл рацию рукой, и конец фразы «пропал» под ней.
Офицер повторил приказ для групп, находящихся в разных частях села. Затем последовали доклады о взятии двух, трех и т.д. «карандашей». Тут только мы с Адамом поняли: «карандаши» - люди. Наших односельчан брали по несколько человек с разных улиц. Прихватили и два КАМАЗа, принадлежащих Леме Ингаеву, Нурди Хадисову.
Избегая объяснений, похожий на цыгана офицер быстро сел в подъехавшую машину, укатил. Мы – следом за ним, однако сразу за околицей нас остановили. Такого еще не было – «спецоперация» завершена, а оцепление не снято.
Продержали на дороге два часа. Мы поняли: кольцо окружения не размыкали до тех пор, пока колонна с задержанными не дошла до пункта назначения. Судя по затраченному на дорогу времени, людей отвезли в Ханкалу. Смысла мчаться туда не было, и мы поехали в комендатуру, к генералу Наумову. Он выслушал. По вопросам, которые задал, стало ясно: он знает, кто задержан, где, как…
Генерал по рации кого-то пригласил к себе, а нас отправил в коридор. В дверях же мы нос к носу столкнулись с «цыганом». Схватили за рукав, втащили в кабинет:
-Вот он, товарищ генерал, брал и «карандаши», и машины…
-Хорошо. Я разберусь…
Генерал и «цыган» говорили минут десять. Затем позвали нас, и Наумов созвонился с Ханкалой:
-Людей надо вернуть!.. Да, это говорю я… Все свои…Да, и русский наш…
Русским был Виктор. Он приехал с нашим односельчанином Зелимханом Хунариковым из Калмыкии накануне войны. Она не дала выехать. Перед звонком в Ханкалу Наумов спрашивал нас о нем, и мы сказали: «Да, он тоже наш».
Задержанных вернули через неделю. Точнее, их вытащили из зиндана, вывезли с базы, выкинули в поле. В первый день, перед тем, как кинуть в ямы, всех избили. За исключением Рамзана Кирчиева. Когда его в первый раз сзади ударили, он повернулся, сказал: «Спасибо!»
-За что?
-За то, что ударил меня.
-Эй, этого не трогайте больше: он – блаженный!..
***
У авиации – свои «коридоры». Один пролегал над Гойском, прямо по-над моим домом.
И у летчиков правило – летать на предельно низких высотах, включать форсаж при пролете по-над населенными пунктами. Когда это происходит изо дня в день и с утра до вечера, и ты не в силах изменить это, - все твое существо восстает. Пальцы невольно сжимаются в кулаки, к горлу подкатывает колючий ком беспредельной злости. Вся кровь, кажется, старается выплеснуться наружу. Мысль – что стрела, пронзающая пространство…
Рев двигателей над головой лучше слов говорит о том, почему эти машины называют летающими танками. Они – мощь. В душе же – ненависть даже к инверсионному следу в небе, которым когда-то в детстве любовался. К себе - за чувства, с которыми в аэропортах наблюдал за садящимися и взлетающими самолетами.
Авиация бомбила горы, и разрывы отчетливо слышались в Гойском. Там, в горах, продолжал рушиться мир, кого-то в доли секунды разрывало на части, кто-то мучительно долго умирал от ран… Здесь, на равнине, ты молил Всевышнего, чтобы и коридоры, по которому эти монстры летают, были подальше, и бомбы детонировали раньше, чем их успеют сбросить…
Увидеть – и не раз, - как эти «звери» охотятся на людей, и не иметь сил наказать за кровь и смерть невинных – это, наверное, самое тяжелое из всех испытаний, которые выпадают в войну на долю невоенного человека.  Мысль о бессилии перед вселенским злом витает вокруг, словно назойливая муха или самолет-разведчик, часами жужжащий в небе…
***
В Урус-Мартан вернулись люди, заработал рынок, общественный транспорт. Днем в центре было не протолкнуться. Но город стонал, гудел как улей, из которого вот-вот вылетит рой. Не проходило суток, чтобы здесь кого-то не убили, не похитили…
Вечерами комендантский час загонял жителей в дома. Улицы становились вотчиной «эскадронов смерти». Они беспрепятственно проезжали блокпосты, поначалу не замазывали даже бортовые номера БТРов и БМП, регистрационные знаки УАЗов и «Жигулей»…
Когда счет жертв пошел на сотни, городские власти наконец смогли получить согласие военной комендатуры на организацию ночных дежурств силами местных жителей. Безоружные патрули взяли под контроль ключевые перекрестки и улицы, фиксируя и пресекая всякое передвижение. Убийства и похищения прекратились. Но через неделю начались обстрелы постов, выставленных населением. Надо бы усилить их, сделать способными дать отпор. Военные, однако, решили иначе – запретили горожанам выходить на дежурство…
«Эскадроны» снова стали полновластными хозяевами ночного Урус-Мартана. Среди их жертв – два имама соборной мечети – Умар Идрисов и Хасмагомед Умалатов, сотрудники местных органов власти и силовых структур, старики…
Похищенные значатся пропавшими без вести. Кого-то нашли убитыми, запытанными до смерти. Останки чаще обнаруживались в одичавших садах под Урус-Мартаном.
В Гойском были два похищения. Мовлди Умаева вывели из дома, он вырвался, побежал, но был сражен очередью из автомата.
 Айнди Дудуркаева неизвестные также вытащили из дому ночью, увели. Жив ли он? Где и что с ним происходило после похищения? Нет ответов.
***
В соседнем Гой-чу – иная ситуация. К северу от села, на основной дороге - блокпост с Рыбинским ОМОН. На юге, по подножию гор и опушке леса – мотострелковый полк. Население же «давят»: сочувствуете, мол, боевикам, помогаете. Как – непонятно. Сквозь боевые порядки полка не то что человеку – мелкому лесному зверю не просочиться.
Однако в конце февраля – начале марта в «заграждении» обнаружилась брешь, через которую в село прошла небольшая группа боевиков. Они сдались, а военные созвали жителей на собрание. На нем генералы пригрозили стереть поселение с лица земли. А военный комендант села, капитан, которого все знали по имени – Володя, просил генералов не вызывать авиацию: «Мне жить с этими людьми, работать…»
Через день-два заговорили о второй группе боевиков, которая пробралась через все кордоны и ушла на равнину. Затем, сначала тихо, шепотом, потом все громче зазвучали голоса тех, кто вдруг обнаружили сговор военных и боевиков. Первые якобы предоставили коридор, а вторые – отряд в 59-60 штыков во главе с Арби Бараевым – прошли по нему, в том числе через Гой-чу и Гойское. Тут же выяснилось, что речь - о дне, когда в Гойском прошла очередная зачистка. «Пролистав» весь ход ее, мы вдруг обнаружили, что в селе осталось не зачищенным одно пустующее подворье.
Поехали, осмотрели. Следы от ворот вели не к дому, а к подвалу в стороне, за навесом. На полу – грязь, стекшая с не одного десятка пар обуви. Кто-то так долго топтался… «Бараевцы» или «зачищающие»?
***
На блокпосту восточнее Урус-Мартана подошли два прикомандированных сотрудника милиции:
-Не привезете пару бутылок водки?
-Мы поедем обратно только вечером, - это отговорка, но «безотказная».
-Добросьте тогда нашего товарища до магазина…
«Товарищ» оказался крупным, грузным, обвешанным оружием по всему «периметру» и далеко, на наш взгляд, не трезвым «бойцом».
Высадили у магазина, тронулись – видим, как к нашему «пассажиру» подошли двое работников местной милиции, один за руки схватил, второй – начал обыскивать. Мы выскочили из машины:
-Что вы делаете? Он же сотрудник…
-Не лезьте. Да, он – сотрудник, но под наркотой. Не видите разве?
-После перепоя…
И тут обыскивающий вытащил из кармана «товарища» блистер с таблетками, прочитал:
-Феназепам…
***
…Посреди ночи в село залетели снаряды-болванки. Не в первый и не в последний раз.
Повредили дома ветерана ВОВ Алхаста Париева, Тауса и Алхазура Дакашевых. На второй день по их заявлениям приезжали прокурорские работники, следователь…
Позже болванка прошила дом Хусейна Докмерзаева. Пробив крышу, потолок, кровать, застряла в полу спальни. Сотрудники правоохранительных органов составили кипу документов, вытащили и забрали «вещдок» - снаряд. И больше в селе не показывались…
***
Осипов – участковый уполномоченный милиции – в сотый раз напомнил Адаму, что не уедет без облюбованных им турьих рогов. Они красуются на фронтоне дома Ризвана Мальсагова у въезда в села. Дом приметный, из красного кирпича, построен в промежутке между двумя войнами. На фоне других строений, пострадавших еще в первую войну, выглядит дворцом, а пришпиленные где-то на верхотуре рога еще и дразнят взгляд.
Майор разглядел рога с дороги, проходящей в сотне метров. При каждой зачистке рассматривал их с разных сторон и в соседних дворах присматривал достаточной длины лестницу. Владелец дома жил за пределами республики, приезжал редко, на час-другой, и не спросить было никак, где найти такие же рога?..
… Адам достал, и участковый уехал в свой Оренбург с подарком, а не с краденной вещью.
***
Купили с Адамом мне новые зимние ботинки. Утепленные, на шнуровке. Кирзовые. За 100 руб.
Ногам тепло, но жестко. Подошва – что колода деревянная…
…Моя семья – пять душ. В сентябре наши запасы составляли полмешка муки, ведро картошки, бутылка подсолнечного масла, немного фасоли, соленья… Денег – ни рубля…
Дали детям что-то на ужин, а на завтрак – ни крошки в доме. Хоть тресни, а за ночь ничего не родить, не достать. Утром, когда ребята еще спят, один сосед несет кружку молока, другой – пачку макарон, третий – еще что-то… Мешок муки притащил двоюродный брат. С ним осенью местный госхоз, где он трактористом работал, зерном расплатился. Он смолол муку – теперь делится. Появляется у тебя в доме что-то – ты несешь…
Воистину, Бог дает. Всем. Больше – тем, кто не скуп…
Когда нам, местной власти, положили зарплату, и я получил первую – 2,5 тысяч, - я начал думать о себе не иначе, как о единственном богаче на селе.
***
 Света по-прежнему нет. Керосин для ламп не достать. От свеч – полумрак в доме, глаза устают. В Урус-Мартане, на рынке можно найти батарейки к транзистору и ночи напролет на разных волнах слушать новости. Все, что из Чечни и о Чечне, - словно и не о нас. Что-то близкое к правде иногда проскальзывает у «Свободы», других зарубежных «голосов».
Сплошь фантастика – у новой радиостанции «Чечня свободная», проекта «Голоса России». По ней, мы, чеченцы, одной ногой - в светлом будущем, другой – в океане счастья. По ней, еще вчера наши дети не учились, видели и держали в руках лишь автомат, а сегодня…
Моя дочь пошла в первый класс в сентябре 98-го. В сентябре 99-го прибежала из школы в слезах, под разрывы бомб и ракет…
Школа – сборно-щитовой дом, выделенный УВКБ ООН после разрушения Гойского весной 96-го. Окна затянуты полиэтиленовой пленкой. Нет света. Не будет еще десять месяцев. Холодно. Ни газа, ни дров, ни угля. На дрова вырублены сады и лесополосы вдоль дорог. Парты, столы, стулья – рухлядь. Большинство учителей в Ингушетии, беженцами. Кто-то - в Европе уже…
А 26 марта 2000 года – выборы Президента РФ. «Сочащаяся» трухой из щелей-отверстий от пуль и осколков школа – избирательный участок, один на два поселения, Гойское и Мичурина. Здесь уже пишут списки избирателей.
Не разглядеть эту картину из Москвы...
***
Повезли в Ингушетию, в больницу сына Ахмеда. У него – воспаление легких. Выехали с утра...
…Блокпост «Кавказ» на границе республик. Пассажиров высаживают метров за сто от пункта контроля. Автобусы, маршрутки-такси выстраиваются в очередь. Пассажиры оставляют полотно шоссе и по узкому коридору между рядами колючей проволоки полем идут к синему вагончику, виднеющемуся вдалеке. У вагончика поток делится. Подав в окошко паспорт и получив его обратно через полчаса-час, женщины и дети идут дальше. Мужчины – все те, кому от 12 до 65, - отходят в сторонку, на площадку, где, переминаясь с ноги на ногу, стоят не меньше ста человек.
Сыро, холодно.
Я пытаюсь объяснить сидящим в вагончике людям в военной форме без знаков отличия, что сопровождаю больного, у него температура, кашель, он с трудом дышит. «Приказ есть приказ», - отвечают мне сейчас, через час и через три часа…
Нас пропускают в сумерках. В Чечне в это время – комендантский час, а здесь, в 60 км от моего дома, горят фонари, слепят светом окна домов, ходят улыбчивые люди, из раскрытых дверей кафе, магазинов веет давно забытыми запахами… И все существо мое вдруг чувствует, как сдвинулось и свалилось с плеч что-то сродни айсбергу, как птицей, расправившей крылья, встрепенулась душа.
В селе под Малгобеком, лежа в постели в доме друга, это существо мое будет напрасно пытаться услышать, как ухают орудия и рвутся снаряды в ночи. И я вдруг вспомню, что с того сентябрьского дня, когда бомбили наше село, я снимал одежду лишь для того, чтобы искупаться, переодеться.
Утром мальчика госпитализируют, Ахмед останется с ним, а я поеду обратно.
На блокпосту «Кавказ» опять не будут пускать ни туда, ни сюда мужчин от 12 до 65. Я подойду к снимающим какой-то сюжет журналистам НТВ, наговорю что-то в микрофон, через пару часов меня подзовет офицер, посадит в автобус, и в салоне будет 5-6 женщин и десятки ящиков водки, которую везут из Осетии в Чечню на продажу.
В Чечне будут все те же блокпосты через каждые 5-6 километров, на них пьянь с автоматом наперевес будет «тыкать» каждому и всем, будут, едва не касаясь верхушек деревьев, летать те же вертолеты и рваться снаряды и бомбы, и я, стоя на безлюдной дороге в ожидании «попутки», буду спрашивать себя: «Зачем я возвращаюсь в этот ад?»
Через месяц из Малгобека приедут Ахмед с сыном. Ахмед вспомнит, что видел меня в новостной программе НТВ, а я засомневаюсь, со мной ли все это было. Если со мной, то почему я помню все  одним лоскутком неба в белых облаках?..
***
… Под утро из Гой-чу донесся грохот боя.
Часа через два – первая новость: происходит что-то непонятное, жители покидают свои дома…
С развилки дорог, с блокпоста стало видно, что военные держат в полукольце выбравшихся из людей. Население, по словам двух женщин, преодолевших заслон, уговорами и угрозами заставляли вернуться обратно, в свои дворы.
Под вечер гойчунцев убедили, что прорвавшаяся в поселение группа боевиков нейтрализована, село зачищено, ситуация контролируется федеральными силами. Люди возвратились в свои дома. Но дорогу в село военные прочно заперли. Ни нас с Адамом, ни тех, кто рвался посмотреть, живы ли родичи, туда не пустили.
Маленькое ЧП произошло и в Гойском. Экипаж БМП из бронегруппы, блокировавшей Гой-чу, на глазах хозяина застрелил и увез корову, выгнанную на водопой. Встретились с командиром, и он обещал возместить ущерб. На третий день и вправду расплатился. Соляркой.
Другого такого случая ни до, ни после не было в районе. Жаловаться на мародерство и грабеж со стороны военнослужащих не имело смысла. На «шалости» подчиненных высокие военные чины не реагировали никак. Лишь один раз, летом, слышал, как командир полка распекал комвзвода, притащившего в расположение части на буксире разваливающийся бортовой УАЗ моего соседа:
-Приказ какой был? Хлам не брать!..

***
… Подмяли-таки Гой-чу.
Еще ночью оттуда шли отзвуки приближающегося боя. Теперь, с наступлением утра, удары по селу наносит авиация, артиллерия. Через Гойское туда идут колонны военной техники.
В районе перекрестка дорог на Алхазурово и Гой-чу картина происходящего – как на ладони. Снаряды и ракеты рвут в клочья дома, над ними - клубы дыма и огня.
В полукилометре от перекрестка, на околице села, в поле – огромная масса населения: женщин, мужчин, детей. Они взяты в кольцо, никого не выпускают, и к ним никого не подпускают. Здесь, на развилке, в занимаемом военными доме Висаева расположился штаб «операции». Жители соседних поселений через офицеров-посредников уговаривают генералов выпустить из «котла» женщин и детей, а генералы – ни в какую…
Ближе к обеду становятся известны имена десятков жителей Гой-чу, не успевших выйти из села. После обеда поступает информация, что в кольце-лагере нет ни продуктов, ни теплой одежды. В соседних селах начинается сбор еды, из Урус-Мартана привозят хлеб…
Через дорогу от блокпоста, в поле – позиции, на которых стоят полковые минометы, огнеметные системы «Буратино», «Змей Горыныч». Они бьют по прямой, через головы остающихся в заложниках жителей Гой-чу. Над их головами закладывает виражи вертолеты и самолеты. На глазах этих людей разрушают их дома, уничтожают все нажитое ими…
Через несколько дней отпущенные военными женщины и дети расскажут, как на дороге рядом с их «лагерем» танк прямой наводкой бил по дому Алавди Межидова, старика, бывшего главного агронома местного совхоза. Наводчик снаряд за снаряд всаживал в крышу, фундамент – дом не «ложился». Не выдержав, старик приблизился к дороге, крикнул:
-Что ты, гад, издеваешься? Добей его! Бей по стенам, между окон…
Бойня продолжалась две с лишним недели. Спадая по ночам, интенсивность боев достигала пика к полудню. Пробившись в село с юга по ущелью реки Гойтинки, боевики в первые же часы дошли до его северной окраины. С ними в эти дни вели переговоры, затем, после перелома ситуации, и их, и не успевших вовремя покинуть село местных жителей методично добивали.
***
В Гой-чу – ад земной.
Гойское тоже «воюет». На северо-восточной окраине мчавший по дороге с дикой скоростью БТР не врезался в поворот и «спрыгнул» с полотна дороги на пень от свежеспиленного тутового дерева так, что пробил днище. И сняться самостоятельно с этого «якоря» не смог.
На этой же дороге ни с того, ни с сего загорелась боевая машина пехоты (БМП), двигавшаяся в направлении Гой-чу…
***
Женщин и детей выпустили из «лагеря». Они разбрелись кто куда. У них – ни кола, ни двора. Есть те, кто даже документы не успели взять. В чем были, в том и выскочили из домов. Толпятся у дверей миграционной службы в Урус-Мартане, на автобусной остановке, откуда на такси можно доехать до блокпоста в полукилометре от Гой-чу.
Там, в селе, - все грохочет, взрывается… Вьются черные клубы дыма…
***
В Урус-Мартане определили место, где гойчунцы смогут проголосовать на выборах Президента России, - здание бывшего мебельного магазина. В нем – «аромат» давнего запустения.
Избирательный участок в Гойском – в трухлявой не прогревающейся школе с прогнившими полами. Я – заместитель председателя УИК (участковой избирательной комиссии).
Всем УИК выделили «прикрытие» - армейские подразделения. Нас будет «прикрывать» взвод – три БМП и энное количество солдат и офицеров. Адам и я отказывались от этой силовой поддержки что было сил. Убеждали: если кто-то запланировал нападение на избирательный участок или комиссию, то ни взвод, ни армия его не предотвратят. Кто нападает, тот стрельнет из гранатомета или автомата и уйдет. Армия же покрошить все вокруг. Приходили уже сто раз, и сто первого раза не надо.
Нас не «услышали». Вернее, не так поняли. В очередной раз обвинили в том, что «одним глазом смотрим в лес» и хотим во что бы то ни стало подвести под монастырь руководство района.
Итог же: все УИК – под круглосуточной «охраной».
***
День выборов.
В Гой-чу дня три-четыре гремит и грохочет все меньше. Не бомбит авиация. Не слышно пушек.
 Мы – во всеоружии:
-Договорились с офицером – командиром, что ни он, ни его люди не будут в течение дня маячит во дворе школы и на подступах к ней.
- Взяли с жителей прилегающих к школе улиц обещание, что они две ночи – с 25 по 27 – не сомкнут глаз и сцепятся с каждым, кто попытается подступиться к школе. Должен быть исключен всякий повод, по которому военные могут открыть огонь. «Федералы» не верят нам, мы – им.
-Запаслись керосиновыми лампами, соляркой и свечами…
***
26 марта…
Мы отработали как часы. Ни суеты, ни эксцессов.
По-свойски подходили, «советовались» лишь старики:
-Я бы хотел за Явлинского отдать свой голос, но говорят, что надо голосовать за Путина.
-Как душа велит, так и голосуй.
Неожиданно много было тех, кто осенью уехали в Ингушетию, жили там. Но прописка наша…
…Вечер. Бюллетени из урны – на столе. При свете ламп их перебирают, раскладывают по стопочкам, подсчитывают. Через полтора часа готовы протоколы...
Офицер по нашей просьбе по рации просит разрешения доставить итоговые документы в Урус-Мартан, в территориальную избирательную комиссию, но получает категорический отказ.
Женщин-членов УИК Адам развозит по домам. Он возвращается, и мы, вчетвером – он, я, Юсуп Нагаев, председатель УИК и офицер – долго сидим в пахнущем соляркой и воском классе, потом укладываемся спать на сдвинутых стульях. У меня под головой – бумажный мешок с протоколами и бюллетенями…
Светает.
Мы опять запрашиваем Урус-Мартан, и нам разрешают выехать, но не раньше девяти часов. Это называется тянуть кота за хвост, и этого не изменить… 
***
Гой-чу по-прежнему недоступно. Ни один его житель еще не был в «освобожденном» селе.
В Гойское, на кладбище привезли первые 11 трупов оттуда. Без предупреждения.
Кладбище - в полусотне метров от моста через канал «Аргун». На нем выставили пост, перекрывая дорогу. Командует офицер, который представился как «майор Андрей, советник». На ходу, скороговоркой – что и как дальше будет происходить. Собирать и доставлять трупы будет специальная команда МЧС. Проезд и проход через мост – для транспорта и граждан, следующих в Алхазурово, а также местных жителей. «Задача – предать мертвых земле».
В селе не набирается и двадцати человек, способных рыть землю. Да с десяток стариков, которые могут подать, отнести, подсказать… Копать могилы, ниши в них, потом закрывать их саманом или досками – труд не по их силам.
А трупы продолжают подвозить. Поток в иные дни будет достигать 60-65. Уже на второй день люди выбились из сил. Нашли, пригнали экскаватор, но и он быстро вышел из строя. Выход один – запросить помощь: людей – у соседей, прежде всего у Алхазурово, технику – у МЧС. По-хорошему, по-людски надо бы и питание наладить, но – как? На какие деньги?..
Алхазуровцы с инструментом – лопатами, кирками, топорами, пилами - стали утром приезжать, вечером, на ночь – уезжать…
Сотрудники МЧС сообщили, что технику может выделить только руководитель управления, а он – в Грозном, и к нему - с заместителем военного коменданта района. Решили выехать в восемь утра.
***
Подъехали к комендатуре на машине брата в назначенное время.
Нет информации о ситуации в Грозном. Поэтому заправили машину под завязку, да еще канистру бензина кинули в багажник. В салоне –бутылки с водой. А подполковника, замкоменданта все нет и нет. Появился часа через полтора. Едва сел в машину – заснул.
На выезде из Урус-Мартана машину остановили для досмотра. Увидели на заднем сиденье не подающего признаков жизни офицера с пустой кобурой на боку, в багажнике – канистру с бензином.  Проверяющие в доли секунды передернули автоматы, кто-то рванулся вытаскивать ключ из замка зажигания… Двое или трое хором кричат, что, мол, оглушили и похитили офицера, собрались жечь.
-Да пьян он! Пните его, спросите, почему он в таком состоянии, где его пистолет?
-Я тебя пну…
Растолкали, однако, спросили.
-День рождения отмечал, - отвечает тот, - Пистолет под подушкой в комендатуре оставил.
Тут уже подполковника из машины вынули, куда-то потащили. Я – к старшему на блокпосту:
-Верните офицера. Заявку на экскаватор он один может подать. В дороге протрезвеет…
Вернули. Доехали до МЧС, заявку подали, а подполковник шмыгнул за палатку и … словно растворился… Объявился через три с лишним часа:
-Спал в палатке у друга…
***
Грозный - ленты разбитых, но расчищенных дорог, по обе стороны которых - бесконечные ряды развалин…
Рядом с МЧС, на улице Гаражной - пункт питания под открытым небом. Грозненцы «видны» за версту - лица, одежда неопределенного серопесчаного цвета. И непонятно: где, в каких развалинах столько народа живет?..
В сотне метров, на Старопромысловском шоссе - «кафе» под куском брезента, женщина-чеченка пекла чепалгаш, пироги с творогом. 5 рублей штука. Вкус - как рассказ о людях и городе далеких довоенных лет…
МЧС выделил два экскаватора.
***
«Советник» и майор Андрей куда-то отошел. Появился другой офицер. Я видел его с командиром бригады внутренних войск, зачищающей Гой-чу после боев. «Подпер», как и я, перила моста, стал «секретничать»: «В Гой-чу, во дворе дома бомба разворотила тайник со списками боевиков, банковскими реквизитами и другими документами…»
«Приманка вкусная. Почему я не рыба?» - подумал я. Но сказал другое:
- Летчики не в тот «схрон» попали. В соседнем дворе - тайник с казной имама Шамиля. О нем, если бы вы нашли его, ты бы не стал мне рассказывать…
***
Трупы…
Их было много. Так много, что и год спустя спать не давали воспоминаниями – «картинами» ран, лиц, одежды...
Тела привозили обысканными. С расстегнутой одеждой, вывернутыми карманами, часто без обуви… Изредка обнаруживались документы в складках одежды.
Все фотографировалось, снималось на видеокамеру. Записывалась каждая «мелочь», способная помочь опознанию.  Кого-то сразу узнавали, и труп увозили или хоронили здесь, в одном ряду со всеми…
Своих родных среди убитых искали не только чеченцы. Приехал российский генерал:
-Из села не вышли мои разведчики. Мне сообщили, что вчера сюда привезли трупы не мусульман со связанными проволокой руками…
-Не было таких.
-Я бы хотел, что мои ребята посмотрели трупы…
Несколько солдат прошли перед длинным рядом мертвых. Никого не узнали. Да и не просто это – разглядеть знакомые черты на изувеченных телах, пролежавших под завалами или под открытым небом не одну неделю. Были не опознаваемые – обуглившиеся. С кровавым месивом вместо лиц. С отрезанными ушами и носами, перерезанными горлами…
Не было ни одного старческого лица…
***
На мосту через канал остановился УАЗ.
Замкоменданта, подполковник, с которым ездил в Грозный, распахнул заднюю дверь машины:
-Взгляни, там столетний Али Хасаров, которого ты просил вывезти из Гой-чу. Другой старик – Хусейн Озниев, учитель, отказался ехать. «Я, - сказал, - провел 21 день в этом пекле, а сейчас, когда все поутихло, зачем куда-то ехать». Не нашел другого старика - Тусу Бексултанова…
 -Я и моя мать видели, как Тусу сожгли, - сообщил мне позже Супьян Умаров. – Его дом стоял напротив, на другом берегу Гойтинки. Туса не ходил. На 17 или 18 день боев в селе в пойме реки появилась группа федералов. Они подошли к подвалу, где лежал Туса, что-то крикнули. Затем один выстрелил из огнемета… Сгорел Туса…
Муса, его мать и сестра укрывались в «землянке» в огороде. В 25-30 метрах, в доме остались все запасы продуктов. Пытавшуюся пробраться за ними в дом мать ранил в ногу снайпер и долго, стреляя, не позволял помочь ей, перетащить в укрытие.
Через день за продуктами пошли брат с сестрой. И по дому стали бить из миномета. Сестре осколком перебило шею. Ее перетащили в землянку, и труп ее, завернутый в одеяло, лежал около трех недель, у ног матери, брата.
В один из дней, в затишье уже, в пойме появились уже две группы федералов. Выбравшись из укрытия, мать заковыляла прочь от них, повторяя: «Я не дам им сжечь себя, как Тусу!»
Супьян не успел догнать ее. Раздалась автоматная очередь, и женщина упала замертво.
Супьяна ударили сзади, по голове. Очнулся избитым до полусмерти… Его дня три допрашивали. Затем помогли похоронить там же, в огороде, сестру и мать.
***

Дом 85-летнего Абдул-Халима Гацаева стоял на высоком левом берегу Гойтинки, в тупике. В то утро, когда боевики пробились в село, он услышал топот, вышел на улицу. Бежали две группы вооруженных людей, одна – огородами, другая – улицей, стреляя друг в друга.
Старик заставил сына завести машину, посадил внуков, сноху, отправил. Сам остался, чтобы присматривать за скотом. К концу дня понял: не подержаться, не выжить ему в этом «замесе».
Уходил средь бела дня, под свист пуль, разрывы бомб, не умея кланяться, узнавая и не узнавая разбитые, горящие дома близких, соседей, знакомых… Вспомнил, что, уходя, не развязал скотину, хотел вернуться, но там, на обратном пути, бушевало море огня. Он бы через него уже не смог бы пройти.
Когда Абдул-Халим добрел до околицы, его присоединили к односельчанам в «лагере». Он мерз без теплой одежды, под открытым небом. И он спрашивал у оказавшихся рядом гойчунцев: «Мы что, провинились в чем-то?»
Затем в Урус-Мартане, в доме родственников его, умерла жена Абдул-Халима, и ему не разрешили отвезти ее, похоронить в родном селе.
Спустя еще полмесяца, вернувшись в Гой-чу, он нашел весь скот свой сгоревшим заживо, а дом, хозяйство – от них осталась одна каменная стена старой бани…
***
Гой-чу грабили сутки напролет.
На исходе второй недели боев в поле, где стояли минометы и «Змеи», начали приземляться транспортные вертолеты. Награбленное к ним подвозили на КАМАЗах и УРАЛах. В те дни в первый раз и вблизи я увидел, до чего огромны «утробы» этих винтокрылых машин.
После завершения боев полковник - командир бригады внутренних войск лично присматривал за тем, как его подчиненные раскулачивают уцелевшие под бомбами и снарядами автомашины и трактора жителей, а остовы оттаскивают в поле километра за три, к каналу.
Позднее в село регулярно наведывались колонны мародеров на БМП и КАМАЗах. «Брали» все, что под руки попадется, - ржавые бочки и тачки, стиральные и швейные машины, тазы и ведра, старую, 60-х годов внутридомовую электропроводку на роликах…
***
Не похороненных не осталось.
Мы с Адамом снова стали бывать в райцентре, селах. Везде подходили люди.
Одни благодарили. Другие не скрывали неприязни: «Вы что, и вправду отдувались за Гелаева и Басаева?» Третьи хотели знать детали, подробности…
А как рассказать все или обо всем, если у рва-могилы с нишами по обоим бокам чаще всего в голове одна мысль: «Самому бы в нишу эту лечь, а не хоронить так, десятками и сотнями…»
***
Ночью артиллерия разнесла в клочья здание, восстановленное местным госхозом под «офис».
Когда-то, до войны, центральная усадьба хозяйства располагалась в Гойском. Это был известный совхоз – орденоносец, миллионер. Производил ежегодно 6-8 тысяч плодов, чуть меньше сахарной свеклы, зерна кукурузы и пшеницы, сотни тонн молока и мяса. В первую войну ракеты и бомбы не оставили и следа от огромных складских помещений, техники, мастерских с токарным и кузнечным цехами, автогаража, столярного цеха, базы ГСМ, двух ферм, лагеря труда и отдыха на 600 мест…
Такова тактика федеральных сил – уничтожать инфраструктуру. Тиражируемая СМИ ложь о том, что в Чечне до КТО не работали, скажем, школы и те же сельхозпредприятия, - тоже «тактика».
Люди и учились, и работали. Даже под обстрелами. Наш госхоз осенью 99-го засеял около одной тысячи гектаров озимыми пшеницей и ячменем. Весной следующего года, восстановляя более или менее сохранившееся здание, госхоз создавал и крышу для администрации, и «почву» под будущее. Снаряды в ту ночь выпустили по нему - будущему.
Хозяйство окончательно захирело и перешло в частные руки…
***
В Итум-Калах задержали Хизира Ескиева. Сосед, старик, он последние лет 30 по совету врачей, сделавших ему операцию на легких, жил в горах. Работал в колхозе. Он распался, и Хизир расширил свое личное хозяйство – пасеку, построил дом в ущелье реки Кериго. На равнину, где жила семья, приезжал два-три раза в год. Осенью 99-го, убегая от беспрерывных бомбардировок, бросил все нажитое, тропами добрался до семьи.
Едва поутихло, засобирался обратно, убеждая и себя, и других: «Пчелы у меня там. Они без меня погибнут». Дальше Итум-Кали военные его не пускали, и он всякий раз возвращался без сил. Из последней поездки его не дождались. Дошел слух, что Хизир задержали. Искать старика, а, если получится, то и помочь ему, поехали я и Адам.
В Аргунском ущелье, на участке между Дуба-Юртом и Шатоем, блокпостов оказалось столько, что мы и со счету сбились. Выше – много меньше, но пограничная зона, а там – свои ограничения.
Выяснилось, что Хизира из Итум-Кали увезли. Здесь, в горах, все структуры были межрайонные, и начальство у всех в Шатое, и старика, видимо, доставили туда.
Оказалось, Хизира задержали сотрудники ФСБ: в доме на Кериго нашли фотографии, на которых он стоит в окружении вооруженных до зубов молодчиков. Старик объяснил, что к нему заглядывали все те, кто приезжали в горы на охоту, отдых, и каждый старался сняться с ним, горцем, живущим вдали от людей. Все эти показания проверялись, да и он Хизир – человек набожный, искренний во всем, добрейший души, - видимо, вызывал симпатии...
Проверка длилась недели две. В один из дней мы смогли выехать из Шатоя минут за сорок до комендантского часа. За это время мы успели выехать из ущелья. Вздохнули только – и спустило колесо, через пару километров – второе. Пока меняли, сгустилась тьма. Тронулись - и через пару минут нарвались на засаду. Группа эта отвезла нас в лесополосу и там, в стороне от дороги, часа три решали, что с нами делать. Отпустили…
В последнюю поездку мы ждали освобождения старика. Вывели его около десяти ночи. Выехать в это время за пределы села – быть расстрелянными или задержанными на первом же блокпосту. Стоять где-то на улице посреди ночи – привлечь к себе внимание. Мы решили медленно кружить по Шатою. Вскоре увидели узкую полосу света, постучали в окно. Кто-то откликнулся, и я спросил первое, что пришло в голову: не знает ли он Увайса Алиева, редактора местной газеты? Днем я был на улице, где он жил, и видел, что дом его разрушен.
Человек вышел к нам, объяснил:
-Увайс у брата живет. Видел сегодня их обоих. Они должны быть дома.
Мы нашли этот дом. Хизир, едва ступив за порог, спросил:
-Где можно совершить омовение? Я в камере не успел сделать ночной намаз…






------------