История 7. Ласковое море и суровая река

На море.
Июль, теплый солнечный день. Быстро покончив с завтраком, Санька выскакивает из дома и оказывается на «торговом пятачке». Так окрестные жители назвали небольшую площадь, образовавшуюся между Санькиным трехквартирным домом и улицей Победы. На торговом пятачке расположились два ларька - пивной и газетный, да два длинных прилавка, на которых местные жители иногда продают выращенные на своих огородах овощи и корнеплоды. И еще много места пустует.

Здесь Санька присоединился к ожидавшим его Тольке и Жорке, и друзья двинулись на море. Несколько минут ходьбы по улице Победы мимо одно- и двухэтажных деревянных домов японской постройки, и вот он - морской берег. Основная дорога поворачивает влево и убегает в порт. Вправо от нее отходит местная дорога, вдоль берега ведущая к пляжу и расположенным на берегу хозяйственным постройкам.

Перед поворотом, на остановке «Море», из автобуса выходят жители центральной и восточной частей города, расположенных в отдалении от моря. Изрядно опустевший автобус трогается с места и продолжает движение по своему маршруту в порт. А радостный народ валит направо по прибрежной дороге на пляж.

Здесь, у остановки, морской берег неуютен: он завален крупными камнями. Песчаный пляж начинается метрах в ста от развилки и тянется больше, чем на километр, до устья реки Углегорки.

Почти в центре протяженности пляжа, в полукилометре от остановки, в море стоит старый массивный железобетонный пирс. Он построен японцами задолго до войны, после войны не действовал и на треть разрушен морем. За пирсом, еще метров через триста – устье речки Вонючки. Впрочем, несмотря на название, вода из речки, вытекающая в море, на вид чистая и без запаха.

Далее – почти всегда безлюдный шестисотметровый пляж. И тянется он до железобетонного буна, ограждающего с левой стороны вытекающие в море пресные воды Углегорки. Бун вытягивается в море на пятьсот метров. С правой стороны устья – такой же бун. Замкнутое между ними течение реки только через полкилометра встречается с солеными водами Татарского пролива.

Впрочем, популярностью у народонаселения Углегорска пользуется только та часть пляжа, что рядом с пирсом. Пляж без этого творения довоенной японской технической мысли был бы скучен. Плескаться в море и греться на песочке, конечно, хорошо. Но насколько веселее нырять с пирса, выделывая при этом самые замысловатые кульбиты.

На подходе к своему любимому месту друзья догнали галдящую группу знакомых мальчишек, некоторые из них катили перед собой надутые автомобильные камеры. Санькин одноклассник Петька тащил камеру от «Волги» на себе.

«Ух ты, какое сокровище!», - восхитился Санька, поглаживая самую большую заплатку на камере - «Где раздобыл?»

«Видишь, камера вся в заплатках», - ответил школьный товарищ, - «В райкомовском гараже старые камеры списывали, вот отец и взял одну. Он там работает».

«Дай, я понесу», - сказал Санька, взял камеру у Петьки и взвалил на плечо.

Петька, крепкий мальчишка, был постоянным партнером Саньки в игре «Буденовцы», которую дети из параллельных классов устраивали на переменках.  Бились пара на пару. Санька садился верхом на Петьку, а мальчишки из параллельного первого класса составляли такую же пару коня и всадника. Пары сшибались - кто кого свалит. У Саньки с Петькой не было конкурентов: Петька хорошо держался на ногах, а Санька ловко стаскивал любого противника с «лошади» или валил их обоих.

Но вот и пришли. Спустившись с трехметрового обрыва, ребята оказались на песчаном пляже. Побросав одежду на песок, все бросились в воду, туда же полетели камеры.

Жорка первым залез на Петькину камеру и ловко нырнул в ее середину. Вынырнув рядом с кругом и отфыркиваясь, он хотел повторить номер, но его опередил Толька. Нырнув внутрь камеры, Толька как будто застрял, задергал ногами, потом все же пролез и через секунду вынырнул, смущенно смеясь. Оказалось, он зацепился трусами за торчащий вентиль камеры, сдернул трусы и поцарапал живот. Торопясь после Жорки забраться на круг, он не заметил, что камера перевернулась, и бронзовый вентиль стал торчать вверх.

Одной из любимых игр была игра в пятнашки. Мальчишка, которого запятнали, должен был догнать кого-нибудь другого и, в свою очередь, запятнать его. Гонялись друг за другом с шумом и плеском, один гонится, другие с визгом от него шарахаются или уплывают под водой.

Ни Санька, ни Толька, ни Жорка не умели плавать, поэтому бултыхались в воде, не заходя в море дальше, чем по грудь. Правда, дно было пологим, и опасности случайно попасть на большую глубину не было.

Уцелевшая часть пирса начинается в море, в нескольких метрах от береговой черты. Чтобы забраться на пирс, Санька заходит в воду и идет по песчаному дну, пока вода не доходит ему до подбородка. Здесь по неровной, с изломами, стенке он забирается на бетонную громаду. Отсюда пирс тянется в открытое море метров на сто. Частично разбитый волнами, он все еще смотрится очень внушительно. На самом его конце возвышается высоченная металлическая конструкция, которая была когда-то частью погрузочного комплекса.

 Друзья смотрят, как какой-то смельчак забирается на эту железную башню и прыгает оттуда в море. Все, кто был на пляже, с восхищением наблюдают, как тело прыгуна медленно переворачивается в полете и ногами он чисто входит в воду.

Как и другая детвора, не умевшая плавать, Санька, Толька и Жорка прыгают с пирса в сторону берега. Когда они выныривают и встают на ноги, вода доходит им до уровня груди.

Санька опять забирается на пирс и видит, что на пляж спускается папа Виталий. Он сегодня свободен от дежурства на радиоузле и решил освежиться в море. Отец здоровается со знакомыми и идет в сторону пирса.

«Папа, смотри!», - кричит ему с пирса Санька и, сложив руки лодочкой, ныряет вниз головой. Вынырнув, он выскакивает из воды и бежит к отцу.

«Сейчас и мы поплаваем», - говорит отец, снимая рубашку и брюки.

Он заходит по пояс в воду и ныряет. Выныривает уже далеко от берега, неторопливые взмахи рук уносят его все дальше.

Над морем кружат и кричат чайки. В километре от пляжа на рейде стоят два парохода-балкера, к ним подходят баржи с углем. Над одним из них султаном вьется дым из трубы.

Санька с друзьями наблюдают, как голова отца, удаляясь, то покажется над волнами, то скроется между ними. Иногда совсем теряют его из виду. Тогда Санька начинает беспокоиться. Но вот голова снова стала показываться среди синего переката волн. Несколько минут - и он с наслаждением растягивается рядом с мальчишками на песке.

Полежав немного, папа Виталий поднялся и стал одеваться: «С вами хорошо, ребята, но дел много, пора идти».

Проводив отца, друзья полезли в воду. Компания знакомых мальчишек с криками и смехом играла с большой автомобильной камерой от грузовика. Нужно было залезть на камеру и удерживаться на ней, пока другие пытались тебя столкнуть и занять на круге твое место. Друзья включились в игру, а наигравшись, вскарабкались на пирс и растянулись на теплом бетоне.

«Мы с отцом после обеда пойдем за реку, хотите с нами пойти?», - предложил друзьям  Толька.

«А что там делать?», - спросил Жорка.

«Отец хочет сена накосить для кроликов», - пояснил Толька, - «А мы можем, пока он косит, в речке покупаться».

На реке.
После обеда Санька и Жорка подошли к двухэтажному кирпичному дому, в котором на втором этаже в одной из квартир жила Толькина семья. На первом этаже этого здания располагается детский сад, который еще год назад посещали Санька и Толька. На второй этаж вход отдельный, туда ведет наружная лестница.

Вот на лестницу выходят и спускаются вниз Толька с отцом, дядей Сережей. В руках дяди Сережи большой мешок, в который он на ходу укладывает остро отточенный серп.

Толькин дом расположен на самой окраине города, за ним улица переходит в проселочную дорогу. Дорога ведет на ветхий деревянный мост через речку Вонючку и далее к паромной переправе через реку Углегорку.

«Эта речка, - на самом деле канал, построенный до войны японцами и названный ими Масурао», - стал рассказывать Толькин отец, - «В канал вода накачивается из реки Углегорки. Тогда река называлась Эсутору-гава. А наш город назывался Эсутору. У истоков канала японцами был построен бумагоделательный комбинат, который отходы производства сбрасывал в канал».

«А сейчас бумкомбинат тоже сбрасывает отходы в Вонючку?», - спросил Санька.

«А ты думаешь, запах, который мы нюхали на мосту, от японцев остался?», - засмеялся дядя Сережа.

«Отходы смываются течением и накапливаются в широкой части канала, где течения почти нет», - продолжает он рассказ, - «Здесь они оседают на дно и гниют, издавая неприятный запах. Вот как раз здесь, в районе моста, который мы только что перешли».

Здесь же, слева от моста из зловонной жижи торчали остовы двух больших деревянных барж.

«А эти баржи тоже от японцев остались?», - продолжает допытываться Санька.

«Да», - подтвердил дядя Сережа, - «Эти баржи при японцах работали на перевозке угля. Судя по старым фотографиям, до 1945-го года эта часть канала была судоходной и вовсю использовалась. Видите ту заброшенную узкоколейную железную дорогу? По ней сюда подъезжали вагонетки с углем, перегружались на баржи. Баржи с углем буксирами вытягивались в море. Там уголь перегружался на морские суда, стоящие на рейде».

«А почему канал в этом месте, - у этого моста, - вдруг становится таким широким?», - спрашивает Жорка.

 «Вот молодец, наблюдательный парень», - похвалил дядя Сережа, - «Дело в том, что раньше это было русло реки Углегорки. Река делала здесь крутую петлю. Так вот, японцы отрезали эту петлю, спрямив русло реки. А старое русло-петля превратилось в озеро. Японцы довели до него с одной стороны канал, а с другой стороны прокопали устье в море. Так они получили судоходную часть канала, соединенную с морем, где и занимались перегрузкой угля с вагонеток на баржи».

Увлеченные рассказами дяди Сережи, друзья не заметили, как дошли до реки Углегорки. Здесь нет моста, и через реку людей перевозит паром. На другой стороне виднеются дома рыболовецкого колхоза «Светлый путь». У ближнего берега из воды торчат остовы трех деревянных барж. Примерно через полкилометра река достигает моря и дальше еще столько же течет между бетонными бунами.

На пароме перебрались на другой берег. Отойдя от паромной переправы, расположились на небольшом песчаном пляже. Дядя Сережа вытряхнул из своего мешка серп, которым он собирался косить траву.

 «Ну, вы тут купайтесь, а я пойду на луг, покошу траву», - сказал он друзьям, - «Долго не задержусь, за час управлюсь».

Отец ушел, дети остались втроем. Санька еще ни разу не купался в реке. Он первым залез в воду и когда окунулся, почувствовал необычный вкус на губах. Не было привычного соленого привкуса от морской воды.

«Как будто ешь суп несоленый - пресный совсем», - сказал он друзьям.

Действительно, все не так: вода несоленая, привычных волн нет, зато есть непривычное течение. Да и дно отличается. Если на морском пляже у пирса дно пологое, то здесь, на реке, дно довольно круто уходит в глубину. Стоя по пояс в воде, Санька сделал два шага поперек течения, и вот - вода уже по грудь.

«Надо осторожнее здесь», - сказал Жорка, встав рядом с Санькой, - «Чувствуешь, как течение давит?»

Стараясь держаться поближе к берегу, мальчишки плескались в чистой пресной речной воде. Ныряли вдоль берега, вставали на руки, кувыркались.

Разыгравшись, Санька сделал лихой кувырок назад. Перевернувшись через голову, он встал на ноги и вдруг понял, что дело плохо. Он стоит на дне, и вода доходит ему до самого рта. Он пытается выйти и не может. Течение тянет его в глубину. Санька хочет преодолеть силу течения и понимает, что ему это не удается. Еще немного и течение его утащит. В двух-трех шагах от него плещутся друзья, не видя, что Санька попал в беду.

«Ребята, я тону, дайте руку!» - закричал Санька.

Толька Зайцев среагировал мгновенно. Он тут же выскочил из воды и присел на берегу, с ужасом смотря на Саньку.

Жорка сделал два шага к Саньке, протянул ему руку и подтянул к себе. Санька был спасен.

Вскоре вернулся дядя Сережа с мешком накошенной травы. Мальчишки не стали рассказывать ему о происшествии. Также и дома Санька ничего не сказал родителям. Он понимал, что родителям после этого случая станет страшно отпускать его на улицу, и они будут переживать, когда его долго не будет дома.

Санька ни словом не упрекнул Тольку за проявленную им трусость. И не изменил своего отношения к нему. Он понимал, что стыд, который испытывает Толька, стал ему наказанием. И, возможно, в следующий раз это поможет Тольке преодолеть свой страх.

Через много-много лет, вспоминая этот случай, Александр снова видел перед собой картину, которая отпечаталась в его памяти на всю жизнь: «Отчаянная борьба с увлекающим его в глубину речным течением. Выскакивающий на сушу Толька, испуганно смотрящий на тонущего друга. Жорка, решительно идущий к Саньке и протягивающий руку. Вот он – момент истины, расставляющий все по местам, выявляющий, кто есть кто».

«Где ты, друг детства Жорка, спасший мне жизнь?» - думал Александр, - «Как жаль, что уехав с Сахалина, я потерял тебя. Как хотелось бы мне, чтобы всю жизнь ты был рядом со мной. Еще ребенком ты блестяще сдал суровый экзамен на смелость и дружескую верность, устроенный нам жизнью, и своим поступком подтвердил поговорку: «Друг познается в беде».