Аврам Дэвидсон - Вергилий в Аверно - IXX

   IXX

   — Ваша честь как-то говорили, что стоит протрубить в горн, и придёт легион.
   — «Послать один сигнал», вот что я сказал, — рассеянно поправил легат. — Правда, я тогда имитировал трубный звук… Но ты бы ещё добавил: «и оружия звон, и прогонит он»… Не терплю поэтов. И писателей. Дармоеды.
    Декурион кхекнул:
    — А как же любимая ваша песня про победу сирийской шлюхи над пятью легионерами, сээ?
    Шлем чуть расправил плечи:
    — То другое. Под неё маршировать хорошо; помню, в Галлии… или в Ливии… Э, да мы отвлеклись. А я как раз собирался сказать, что сигналов должно быть три: один для командира легиона, один для вице-короля и один… мы должны, мы обязаны дать римским гражданам возможность избежать судебных процессов… так что один ; для Аверно. Я... — тут его будто внезапно осенила свежая мысль. — Мессир Вергилий, ты бы отнёс это последнее? Дадим тебе вооружённый эскорт. Тебя там уже знают… Ты как? Не против?

   Вергилий задумался, и его захлестнули воспоминания о Кадме, Армине… Вергилий решил, что своя рубашка ближе к телу.
   — Ты явно не хочешь. Хорошо. Потом скажешь почему. Чуть позже. — Ликтор указал на набор восковых табличек. — Возьми, пожалуйста, стило, и напиши следующие слова: "С. Аппонал Шлем, Имперский легат, городу Аверно, Приветствую вас. Декрет. Все судебные процессы и все другие юридические процессы должны быть прекращены и оставаться приостановленными до дальнейшего уведомления. Категорически запрещено, чтобы какие-либо приговоры приводились в исполнение. («Приговоры» с большой буквы.) С момента прочтения этого декрета». А теперь запечатай. Декурион!

   — Сээ!
   — Доставь это.
   — Сээ!



   Декурион отдал честь, вышел из комнаты и отдал приказ.
   «Доставь это!»
   Вергилий попытался представить, как аж десять солдат уверенно подъезжают к воротам Аверно. Это он мог представить. Чего он не мог вообразить, так это реакции. Может так: «У Империи что, больше нет солдат?»
   
   «Они оставят пост? Все?»
   
   — Ваша честь. Разрешите отбыть.
   — Разрешаю.
   — Сээ, ave ac vale.
   — Здравствуй и прощай, отваливай.

   Вергилий увидел в маленькое окошко трёх всадников: двух солдат ; одного с перевязанным пурпурными лентами запечатанным посланием ; и ликтора при параде. Более никого.
   Фасции. Когда-нибудь эта величественная эмблема порядка и разумного правления в сдержанной строгости ; как и все эмблемы ; исчезнет или деградирует до клоунады; но не здесь и не сейчас. Вергилий слушал как удаляются копыта, то мягко ступая по огороженной площадке сторожевого поста, то глухо стуча по мосту, то (после триединого гиканья) скорым галопом по мощёной имперской дороге.

   Ещё дважды он под диктовку записывал чуть изменённое послание на других табличках:
   — «Командиру легиона: одну когорту ; в Аверно, угроза мятежа. Шлем». Нет необходимости добавлять больше; нужное и так будет будет сделано. Автоматически. Командир, конечно, уведомит вице-короля, но это не освобождает меня от того, чтобы сделать то же самое, — и продиктовал послание вице-королю.
   На доставку каждого выделялся один человек. Декурион входил и выходил. Один раз легат что-то пробормотал ему, и декурион ответил «Будет сделано»; позже Вергилий узнал, что Джованни выдали солдатский паёк: хлеб, чеснок, соль, вино и петрушка (петрушка, говорят, особенно полезна); затем легат потёр лицо ладонями.

   — Теперь у тебя есть время рассказать мне, почему ты не захотел вернуться в Аверно. Я и сам не хочу туда возвращаться, так что это тебе не в упрёк; говори.



   И Вергилий заговорил. Он рассказал легату, как чувствовал себя, когда его чуть ли не гнали из города; о полученных подарках-подачках, о денежной выплате, — не очень щедрой, — которую вроде бы можно получить наличными в Путеолах или Неаполе. Вергилий рассказал о своём возмущении тем, что так и не услышал от магнатов Аверно ни да, ни нет о представленном им плане относительно огненных полей. Responsum: «Мастеру Вергилию больше не нужно беспокоиться по этому поводу. Совет магнатов уделил планам мастера то внимание, которого они заслуживают; уделил самое глубокое внимание...  Мастер Вергилий может сесть на лошадь, конь и его мальчик уже ждут...»

   ...так оно и было, ждали… хотя приказа он не отдавал.

   Магнаты, занятые разговором между собой, сопроводили Вергилия до гостиницы.
   А как же?.. он не осмеливался произнести: Поппея. И решил зайти с другого боку:
   — Я хотел бы ; напоследок ; засвидетельствовать своё почтение царю Кадму.
   Один из магнатов выдал через губу:
   — Не-а!
   Другой добавил:
   — Царь Кадм в настоящее время постится, размышляет и молится.

   — Добро! — сказал Джованни.
   Он ждал. Согбенный, сложив руки.
   Вергилий колебался.
 Пожал плечами. И сел в седло.



   — Очевидно, они хотели, чтобы я уехал и не возвращался, — закончил он свой рассказ.
   Измождённое лицо легата дёрнулось:
   — Очевидно? Для меня нет.

   Вергилий тоже не понимал поведения магнатов. И Примы..
   И в ту же секунду одумался: а всё это, все то, что он только что описал легату, — неужели это случилось? Но этого не было! Они с Джованни сами решили уехать, а Прима...
   Почему лошадь взбесилась? Что за каприз покинуть город через ворота, которыми пользуются только люди низкого социального положения? а не через главные, арочные… где… — упс — …кто—то ждёт.

   Акт, в котором хозяин и слуга выходят на сцену в последний раз. Вергилий посмотрел на свою правую ладонь, поскрёб ногтем линии соображаловки и судьбы, и подумал: «Надо бы дать ей меру лучшего белого ячменя».



   — Есть ли среди этих проклятых документов такой, который объявляет меня вне закона?
   — Поищи сам. Но имеет ли это значение? Аверно не придёт к нам. Это мы ; легион ; придём в Аверно.

   «Ну, может быть, Рим придёт к тебе сам». Снова это эхо; проклятые уши — «многыя знания ко многим бедам приводят».
   — Я не поеду в Рим.
   — И не едь. Тут есть вино, вон, протяни руку, плесни-ка… и себе… пей.
   — А сейчас мы ничего не можем сделать, кроме как ждать?
   — Куда-то спешишь?




   И пока они ждали,
   магнаты Аверно объявили осадное положение; что было, если можно так выразиться, правовой фикцией — различие дефиниций осадного положения и состояния войны представляет интерес разве что для юристов. Но объявление давало магнатам право закрыть все три входа в город: Главные ворота, Навозные ворота и Водяные ворота, а также установить заграждения поперёк канала и организовать охрану периметра.

   Аверно решил закрыться от мира на несколько дней, необходимых для осуществления планов магнатов; после чего....

   Но ни один город — ни город с двенадцатью воротами, ни Фивы с их пресловутой сотней, ни Вавилон, ни даже Рим! — ни один город не может полностью обезопасить себя от проникновения. Или исхода. Есть канализация ; акведук, клоака. Или проход сквозь пещеры. Где-то наверняка остался подземный ход былых времён, след какой—нибудь войны. Кто воевал и с кем? кто знает. Тосканы, умбры, этруски, греки, римляне, карфагеняне, сарацины… И ещё: там, где устраивают таможню, заводятся контрабандисты.
   Таким образом, каков бы ни был барьер, а имея время всегда найдёшь путь в обход. И всякий раз, когда существует запрет на выход, нормальные герои знают способ его обойти.
   И некоторые зашевелятся при первом же намёке на такой запрет, кто-то по одной причине, кто-то по другой, а кому-то не нужна будет другая причина, кроме этой:
   Там, где стало плохо, станет хуже, так зачем ждать?
   И за время краткой осады Аверно силами двух солдат и ликтора, наружу выскреблись и выплыли по меньшей мере десять человек; это о которых имперские власти знали точно. Они бежали по одному, по двое. Semel и simul? Нет. В разное время. Полной информации о происходящем в Аверно они не дали, но намерения магнатов, сложенные из мозаики перехваченных документов и протоколов допросов перебежчиков, стали достаточно ясны.
   Целью магнатов было не допустить внешнего вмешательства; а потом… возможные штрафы они оплатят, судебные разбирательства заглушат взятками.
   
   ....после чего Цезарь Август пожмёт плечами.
   
   Магнаты рискуют? Но предприниматели всегда рискуют.
   Грубо и незатейливо? Но ведь именно благодаря такому подходу Аверно разбогател.
   ОЧЕНЬ разбогател.





Вергилий услышал шум и вышел на двор. Солдаты собирали и устанавливали А;образную мачту; вороньего гнезда на ней не было, его заменяла поджопная перекладина буквы А. У самой верхушки мачты был привязан блок. Когда мачта встала, одного из солдат обвязали канатом и начали поднимать. Декурион исчез со двора как только появился Вергилий; и солдаты смотрели на пришельца не особенно приветливо. Один из солдат передёрнул плечами и сказал остальным:
   — Да он и сам маг ; поднимаем!
   Судя по всему, происходило нечто неуставное. Сверху раздался голос:
   — Сэр маг, я занимаю в Мистериях ранг Ворона, что даёт мне ясно- и дально-видение.. Эй! Не дёргайте там!

   Мистерии. Конечно! Ни один военный лагерь не обходится без ложи или ковена, посвящённого мистериям Митры! Вергилий взмахнул руками, как лапами, и издал рык. Солдаты удовлетворённо кивнули; не было необходимости демонстрировать какие ранги в Мистериях занимают они. На мачте был ворон. Вергилий был львом. Достаточно.



   Крепко обнимая мачту, солдат-ворон сначала осмотрелся по сторонам. Потом перестал вертеть головой и посмотрел в сторону Аверно. Вгляделся, вскрикнул и пошатнулся.
   — Турно! — завопили его приятели. — Турно, что ты там видишь?
   — У меня кружится голова. Опускайте!

   Канат потравили, и бледный "ворон" плавно опустился на землю.
   Когда канат развязали, солдат пошатнулся и упал в родные объятия товарищей. Его осторожно уложили там где стоял.
   — Турно, что ты видел? Эй, солдат? Скажи нам! Ты же мужик, э? — Ему приподняли голову.
   — Я видел кровь, огонь и ещё… кого-то… пронзённого стрелой… У меня кружится голова, опусти меня. Опустите меня, друзья.
   Последовали короткие конвульсии и Турно опростал кишечник. Требовалась тёплая вода, чистые тряпки, чистая туника. Пока один солдат отправился за всем необходимым, остальные принялись разбирать мачту. Солдаты редко сидят без дела, не то что коты.

   — Пусть он действительно видел Аверно, но как он мог разглядеть отдельного человека, а тем более стрелу? — спросил самый молодой. — Это ведь очень далеко.
   Солдат постарше что-то тихо сказал парню, и тот больше не раскрывал рта.
   Но у кого-то ещё нашлось что сказать:
   — Ворон… ворон… Я не о Турно, а о птице, птице-вороне, о его способности видеть далеко. Я вот думаю, а верное ли это вИдение? Может, страшное зрелище вызвано тем, что ворон клюёт глаза мертвецов.
   Другой сказал:
   — Да ладно, не пугай парня; себя-то молодым не помнишь?
   Турно вымыли и облачили в чистую тунику. И попытались расспросить конкретней:
   — Что ещё ты видел, приятель?
   Добились только:
   — Голова кружится. Не теребите меня.




   Выслушав доклад Вергилия о видении "ворона", Шлем скорчился в своём курульном кресле. Потом что-то пробормотал. Когда Вергилий приложил ладонь к уху и наклонился поближе, легат с усилием откашлялся и заговорил снова:
   — Семерых королей достаточно для выбора императора. Но и восемь королей не смогут повлиять на то, что сейчас происходит там. — Он махнул рукой в сторону Аверно.
   Затем медленно выпрямил расслабленную спину и, отмахнувшись от предложенной помощи, начал столь же медленно подниматься.
   — В общем, — сказал он, — я считаю учение Зенона неподходящим для применения в качестве основного принципа правления. До сих пор оно годилось… однако… у стоиков есть фундаментальное изречение: есть вещи, которым можно помочь, и есть вещи, которым нельзя помочь; как женщине только что "залетевшей" и женщине на девятом месяце. Давай сами посмотрим.

   Едва они вышли на улицу и уселись в тени стены, как солдаты, работавшие в дальнем конце двора, дружно издали громкий стон; Вергилий подумал, что они что-то там поднимают, или двигают. Но нет. Легат трясущейся рукой указал…
   Вергилий резко повернул голову. Там, вдали, огромное… что-то… будто раскалённое копьё дрожало на фоне неба.
   — Везувий!
   — Нет! Нет…

   Земля содрогнулась.
   — А что тогда?

   Стулья, сами по себе или движимые невидимками, куда-то поскакали. Вергилий начал выкрикивать свой ответ за секунду до этого — стулья отлетели к стене (которая, как ни странно, устояла) — и последние слоги его крика были поглощены звуком рёва. Как будто все львы на всех аренах Империи одновременно зарычали. И замолчали. И взревели снова. Замолчали. Снова взревели. Замолчали.
   В наступившей тишине Вергилий услышал эхо своего голоса:
   — Авееерно.



   Когда корабль найден разбитым на берегу, о том, что с ним случилось, можно судить по таким деталям, как: обгорели ли его борта? Или разбиты? В трюме балласт, груз, или пусто? Те тела, что лежат на берегу, утонули или убиты? Нет ли на них следов присосок и клюва? Был ли парус расправлен на рее или убран...
   Но что касается Аверно, то не нашлось ни одного свидетеля — ни одного, кто бы рассказал о подробностях гибели Очень Богатого Города. Свидетельства тех, кто бежал из-за его стен, кто видел сапёрные работы; документы, свидетельствующие о намерениях магнатов; и свидетельство солдата-ворона — только они описывали сцену трагедии.

   Не было свидетелей, которые могли бы рассказать о последних часах Аверно, о том, кто первым пошёл на бойню, а кто вторым… и кто был последним. Магнаты сами выбрали свой путь и сгорели заслуженно. Что касается остальных, то одни, несомненно, панически кричали, другие молились, третьи проклинали богов и судьбу и родителей, четвёртые стоически хранили молчание. А Кадм? Что ему сказала Сивилла? Кадм живой, следовательно, Кадм смертный. Это значит, что вода мокрая, а огонь горяч. Если они не связали ему ноги, Кадм, без сомнения, станцевал напоследок; если они не заткнули ему рот кляпом, Кадм, конечно, пел до конца.
   Возможно, это и не имеет значения с точки зрения вечности. Но для Вергилия это имело большое значение.. Вергилий всем сердцем надеялся, что Кадм действительно ничего не соображал.

   «Я вижу пронзённого стрелой». Вергилий спросил себя: где я услышал это впервые? Под розой… Образы возможных смыслов вспыхнули в его сознании подобно нарисованным молниями:
    (1) буквальный: лучник выпустит стрелу из лука;
     (2) метафорический: Кадма пронзит стрела Эроса;
      (3) аллегорический: удар судьбы приведёт его ”царствование" к внезапному концу.



   С оракулами дело такое…
   Однажды император Мариус отправил в Дельфы богатые дары, с вопросом: "Когда я умру?"
   Выслушав вопрос, сидящая в неглубоком котле на треножнике над трещиной в земле Пифия долго пускала слюни и лепетала невнятное, а потом резко вскинула голову и громко вскричала: «Берегись шестьдесят третьего года! Шестьдесят третий год, берегись!»
   Мариус, мужчина в самом расцвете сил, только похохотал. И улёгся в своём царском шатре на ковры; задремал, а затем и уснул. А когда проснулся, обнаружил что остался один; и шатер один. Пока Мариус спал, его легионеры свернули палатки и смотали удочки.
   Мариус спросил оставшегося слугу: «Куда бежали мои войска и почему?» И слуга, верный слуга, ответил: «Они ушли, чтобы присоединиться к генералу Сулле, который восстал против тебя; но Мариусу не нужно бояться Суллы: Сулла старик — ему шестьдесят два года».




   Вергилию пришло в голову, что «стрела» может быть аллегорией огромного сверла, или шлямбура, вбитого механическими молотами сквозь поверхность в самую глубь той области, под которой (он сам, Вергилий, им показал!) притаился «Отец-Огонь»; что это гигантское копьё, колоссальный дротик, пронзило авернийскую землю и освободило сдерживаемое ею пламя: Вергилий и не знал, что у искусников огня и металла есть такая — воистину Геркулесова — сталь, не говоря уже о том, что этот керн будет заключать в себе, как в клетке, тело безумного царя.
   Руки-ноги торчат из пустотелого — с заполненной телами пустотой — сверла… И вглубь, вглубь… Как чаинки в ситечке — в кипяток!
   Прикован, пронизывает, пронзён. О, слова…

   И с какой целью? Во-первых, чтобы гигантская дрель сделала новые отверстия внутрь горячего овоида, — контуры которого усердие Вергилия просчитало и описало, — из которых могло бы взойти пламя.
   Итак: это одна цель. Первая.
   Во-вторых, гекатомбы должны порадовать добрых богов ада. И они не станут мешать, а помогут.
   В-третьих, удачный результат «спишет» людские потери.
   В-четвертых, это хороший способ избавиться от многих и многих десятков старых, больных и слабых рабов, прибыль от труда которых уже не окупает их содержание и кормёжку.
   И ото всех, кто недоволен правлением магнатов. Такие попадут к Демогоргону и его дьявольскому воинству не просто жертвами, но как преступники, — справедливо казнённые за подстрекательство к мятежу, измену, заговор против императора, — поскольку они выбрали, короновали и сотрудничали с вышеупомянутым Кадмом, осмелившимся носить королевский титул...
   В-пятых, магнаты думали потом попросить: «Не будет ли угодно Императору, короне и двору, Сенату и народу Рима простить Аверно. А Very Rich City отдаст в имперскую казну полагающуюся долю от конфискованного движимого и недвижимого имущества казнённых мятежников».




   И Демогоргон, вождь "добрых" богов ада, дал ответ на приношения, на гекатомбы. Уж дал, так дал. Свидетелей из партера не нашли, свидетелей с галёрки было много.
   
   Если бы с незапамятных времён Аверно не окружали горы, что осталось бы от этой части страны? А так горы отразили то, что было брошено против них. Люди, видевшие первую вспышку пламени издалека, с холмов, не видели второй: сила первого взрыва отбросила их, сбила с ног. У некоторых хватило ума остаться лежать. Поговаривали, что несколько камней долетело до самого Рима; ныряя в Парфенопейский залив между материком и Козьим островом, камни шипели — так рыбаки говорили. Удачно для Неаполя и всех его пригородов и окраин, что эти, так сказать, lapides обошли город.



   Дрожь земли продолжалась недолгое время. Через несколько дней легат, — немного помятый, но, как ни странно, бодрый, — Вергилий, и прискакавший вице-король поднялись на вновь ставшие твёрдыми горы. И осмелились посмотреть вниз.

   От Аверно не осталось и следа. По дну долины к морю яростно катился поток кипящей грязи; постепенно он ослабел, а то, что не слилось — обширная лужа бурлящей грязи, окружённая пузырящимся болотом поганой земли, с редкими выбросами пламени — стали потом называть «озеро Аверно».
   То, что "добрые боги ада" давали, что сделало город очень богатым, они давали в кредит. А потом пришло время платить.
   Они. И «Сестричка Сисси и жестокая Эрихто».

   — Доходы Юга никогда не восстановятся, — мрачно сказал вице-король.

   Несомненно, никогда.
   Что касается собственных доходов вице-короля, то на следующий год он участвовал в проконсульской жеребьёвке. В урну с другими именами бросили и его имя (он, конечно, был когда-то консулом). После жеребьёвки — говорили — он даже не удосужился посмотреть, какой провинцией предстоит управлять, — большой Сицилией, Аспанией, Халдеей Дальней с её женоподобными мужчинами и усатыми женщинами, или туманной землёй вечно пьяных с можжевеловки пиктов, — но лишь сказал секретарю: «Переезжаем». Аристократ.



   Бледный и осунувшийся Джованни стоял рядом с ними. Шлем долго молчал, потом выдал:
   — Правильно, что я забыл имя того философа, который сказал: «самое настоящее человеческое счастье — стоять в шторм на высоком утёсе, видеть, как внизу тонет корабль, и благодарить своего гения-Хранителя, что ты не там, на борту». Я не ощущаю такого счастья. И вообще никакого удовлетворения.

   Выслушав это, Джованни судорожно всхлипнул, отвернулся и закрыл лицо рукавом.